Любезные приглашения начальника областного УВД – это не тот аванс, который можно не уважить, особенно если после восемнадцати часов пребывания в городе на тебе висит труп, и труп при жизни был ментом.
Тарск был город довольно маленький – пятнадцати минут хватило бы, чтобы проехать столицу области насквозь, несмотря на ужасное состояние мостовых и обилие беспорядочно мигающих светофоров. Центр города, входящего в «Золотое кольцо», был довольно-таки ухожен: широкая площадь была вымощена брусчаткой, по правую руку от бывшего обкома стояли реставрированные торговые ряды, а перед ними, на обрывистом берегу речки Тары, вздымались белокупольные своды одной из самых старых российских церквей.
Каменные купеческие особняки на центральной улице города понемногу переходили в деревянные полутораэтажные домишки; когда-то они были двухэтажными, но сейчас весь первый этаж напрочь утоп в земле, и дома стояли, как крепенькие боровички, посматривая на проезжие машины перекосившимися крошечными окошками, за которыми виднелась неизбежная герань, жадно тянущая к солнцу бледно-зеленые веточки.
За деревянными домишками начинался новый центр – административные здания брежневской постройки, панельные пятиэтажки, и за ними – бетонные заборы немногочисленных заводов, старавшихся в основном на нужды оборонки и большею частью давно передохших.
Сазан невесело размышлял. Объяснение Санычева было похоже на правду. Как только ментовка увидела, что областной руководитель больше не корешится с заводом, она решила, что это хороший повод поставить завод на бабки. А как только Спиридон увидел, что Тарский химфармкомбинат остался без «крыши», он, в свою очередь, стал навязываться с услугами.
И все же – почему губернатор разругался с заводом? Решил, что завод должен заносить больше, чем он заносит сейчас? Или Санычев нахамил, сказал по пьянке что-нибудь типа: «В этой области все решаю я». Или дело просто в 17 августа – дате, после которой крепенький середнячок превратился в перспективного и самого крутого в области экспортера и стал вызывать у губернатора неконтролируемое слюноотделение?
Областное управление внутренних дел располагалось на узенькой улочке неподалеку от рынка. Около обшарпанного подъезда стояли два растрепанных «козла», да еще один «жигуль», готовившийся отдать богу душу, торчал, заехав колесом прямо на топкий газон, и чей-то обтянутый джинсами милицейский зад обреченно ковырялся в моторе.
У самого крыльца, подзагородив вход, стояла мощная вишневая «вольво», – машинка, судя по всему, принадлежала самому Молодарчуку или кому-то из его замов. Трое ментов курили на лавочке. При виде подъехавших джипов с московскими номерами они немедленно оживились, повернулись, как по команде, и уставились на высыпавших из них крепких парней. Валерий знаком велел своим ребятам оставаться у тачек и вошел внутрь.
Дверь в предбанник молодарчуковского кабинета была распахнута, в прокуренном помещении толпился народ. На покорябанном стуле у двери сидела женщина, чистенько и бедно одетая. По виду – типичная потерпевшая. Валерий невольно обратил внимание на пальцы женщины: белые и бесцветные, кое-где с мелкими ожогами от реактивов. Такие же пальцы были вчера у Игоря, когда он лежал в гробу.
– Вы с «Зари»? – спросил Валерий.
Женщина среагировала не сразу.
– А? Да.
И тут же повернула голову обратно, уставившись, как цыпленок, на закрытую дверь кабинета. В глазах ее, на секунду взглянувших на Нестеренко, плеснуло какое-то дикое неизбывное горе. Валерий понял, что она даже не услышала вопроса, а ответила механически, как человек, разговаривающий по мобильнику, механически продолжает вести машину.
Внезапно Валерий обернулся. В коридоре, напротив распахнутой двери предбанника, стояли трое ментов. Двое глядели на него с любопытством. Третий оперативник был совсем молодой, года на три моложе Валерия, – худой вихрастый парень в пушистом свитере и старых джинсах. Джинсы были перетянуты толстым кожаным ремнем с огромной стальной пряжкой так, что юношеская худоба опера еще больше бросалась в глаза. Оперативник словно ощупывал Валерия глазами: так домохозяйка придирчиво вертит и щиплет на рынке тушку забитой индейки: да не стара ли? Да подойдет ли семье на праздник?
Друг убитого опера? Родственник? Или просто человек, который ну очень не любит молодых людей в хороших костюмах и на черных джипах? Сазан полностью отдавал себе отчет, что при малейшем милицейском желании он выходит убийцей мента и идет по статье, как миленький…
Дверь из кабинета Молодарчука распахнулась. На пороге стоял полковник собственной персоной. Молодарчук был разъярен. Лицо его пылало праведным гневом. Перед ним испуганно отступала тощая девочка лет тринадцати.
– Да я тебя! – орал Молодарчук. – Да ты сама им дала, а теперь хвостом вертишь! Вон отсюда! Шлюха малолетняя!
Женщина и мужчина изумленно вскочили на ноги.
– Олечка! – сказала женщина.
Полковник стремительно обернулся.
– Забери свою шалаву, и чтоб я тебя больше здесь не видел! – рявкнул Молодарчук. – У нормальной бабы девка по подворотням не шляется!
– Григорий Ефимыч… – спокойно начал молодой опер, тот самый, который только что разглядывал Валерия.
В эту минуту Молодарчук оглянулся и встретился глазами с Нестеренко.
– А… Э… Валерий Игоревич… Вы уже здесь? Погодите секундочку… то есть…
Два мента, грамотно взяв ошеломленную мать в коробочку, уже выводили ее в коридор. Молодой опер все так же стоял у притолоки.
– Заходи.
Валерий, оглянувшись на плачущую девочку, последовал за полковником.
Кабинет полковника Молодарчука отнюдь не напоминал клетушки, в которых ютились его подчиненные. Паркетный пол, строгие импортные шкафы, безукоризненная отделка стен и стеклопакеты в окнах сделали бы честь любому средней руки офису. За окнами открывался роскошный вид на реку, под собранным из стальных спичек мостом неторопливо проплывала желтоносая баржа.
Валерий, не дожидаясь приглашения, сел в одно из покойных кресел, расставленных вдоль стола для совещаний. Полковник, поколебавшись, опустился напротив.
– Нет, просто черт знает что такое! – с запоздалым негодованием воскликнул Молодарчук. – Сначала шляются неведомо где, лезут к парням, а потом, чуть что, позорят хороших людей!
Валерий молчал. Уголок рта Молодарчука дернулся, пальцы выбили на столешнице нервную дробь. Нестеренко сидел абсолютно неподвижно и расслабленно, и эта неподвижность собеседника невольно заставляла полковника нервничать, восполняя недостаток чужих движений избытком своих собственных.
Внезапно Молодарчук встал, растворил дверь кабинета и крикнул:
– Лерочка, кофе и коньяк.
Потом вернулся и снова сел напротив Валерия. Глаза Нестеренко, казалось, неторопливо изучали обстановку кабинета, красивую белую грамоту с золотой окантовкой – личную благодарность Анатолия Куликова за чего-то там проявленное и оказанное.
– Н-да, нехорошо-то как вышло, – с досадой сказал полковник.
– Что – нехорошо?
– Ну вы сами понимаете, Валерий Игоревич. У нас город спокойный, тихий. А вы… в первый же день… и не кого-нибудь, а сотрудника милиции… из иностранного ствола…
– Ваш сотрудник находился при исполнении обязанностей? И если да, то у него не странные ли обязанности – мочить заезжих бизнесменов из незарегистрированного «ПМ»?
Полковник поколебался.
– Ну зачем вы так, Валерий Игоревич. Я… я совершенно непредвзято… Но… – полковник замолчал. Руки его бесцельно бродили по полированной поверхности стола. Внезапно полковник сощурился и поинтересовался:
– Кстати, я так понял, что вы нашли общий язык с Демьяном Михайловичем?
– Директором? Я бы не сказал. Просто любопытствовал у него, кто убил Игоря.
– И что он ответил?
– Я боюсь, что вашей версии – насчет иностранных шпионов, загубивших русского ученого, – мы не обсуждали.
– Видите ли, – вкрадчиво сказал полковник, – у нас не лучшие отношения с руководством комбината. К ним предъявили какой-то иск, насколько я понимаю, вполне справедливый, они отказываются платить по своим обязательствам и винят в этом областное УВД. Довольно дикая логика.
– При чем здесь я? – спросил Сазан.
– Насколько я понимаю, вы могли бы повлиять на директора.
– Повлиять в каком смысле? – безжалостно уточнил Валерий.
– В арбитражном суде области лежит апелляция завода по иску ТОО «Бенарес» о взыскании задолженности по векселям. Чем дольше Санычев будет сопротивляться, тем больше пеней и штрафов придется ему платить.
Валерий помолчал.
– Иными словами, в случае, если Санычев не заплатит по иску, вы арестуете меня за убийство сотрудника милиции?
– На меня есть определенное давление, Валерий Игоревич. Это ваша задача – доказать, что я должен ему противиться.
– А если я повлияю на руководство комбината?
Полковник помолчал. Потом внезапно подошел к сейфу, открыл дверцу и бросил на стол перед Валерием довольно толстое дело. Валерий раскрыл было папку, но полковник проворно потянул ее к себе
– Что это?
– Дело об ограблении АОЗТ «Ласточка».
– И кто же его ограбил?
– Ограбили трейлер с видеотехникой. Трейлер увели, одного из водителей убили. Сделали это люди некоего Спиридона, личности в нашем городе довольно известной. Но…
Полковник сделал несколько театральную паузу.
– Одним из главных подозреваемых по делу проходит Лесько Андрей Никитич, оперуполномоченный пятого отделения. Тот самый, которого вы застрелили.
– Что значит – одним из главных?
– Есть показания, что водителя убивал именно он И что угрожал владельцу «Ласточки» тоже Лесько.
– Классные вы себе кадры набираете, – осклабился Сазан.
– В семье не без урода, Валерий Игоревич. Но вы понимаете, что я в довольно сложном положении. С одной стороны, ордер на арест Лесько был практически подписан. Капитан Царьков, который вел это дело, проделал безупречную работу. С другой – меня теперь могут не понять Меня могут вызвать в Москву и сказать: «Григорий, у тебя что, крыша поехала? Заезжий… гм… заезжий авторитет мочит на ступенях гостиницы оперативника, который в первый раз его видит, а ты после этого авторитета отпускаешь, а на мертвого опера вешаешь ограбление трейлера? Ты сколько за это получил, а?»
Полковник помолчал.
– Это очень тяжелая для меня ситуация, Валерий Игоревич. Поймите, очень тяжелая… Я готов пойти вам навстречу. Закрыть глаза на некоторые моменты… Но пойдите навстречу и вы мне – вы понимаете меня?
Валерий понимал. Он понимал вполне, что чувствовала в этом кабинете полчаса назад тринадцатилетняя девочка, которую изнасиловали несколько подонков и которой товарищ полковник, то ли oт неохоты портить отчетность, то ли от нежелания ссориться с кем-то высокопоставленным, заявил, что она сама шлюха. Вот только пусть Молодарчук не думает, что Валерия Нестеренко так же легко развести, как тринадцатилетнюю пацанку.
Валерий вежливо развел руками.
– Понимаю.
Молодарчук удовлетворенно кивнул и, нажав кнопку интеркома, велел:
– Лерочка, Царькова ко мне.
Спустя несколько минут в кабинет вошел тот самый худощавый молодой опер, который в предбаннике ел Валерия глазами.
– Вот, Яша, познакомься, – сказал Молодарчук, – это Валерий Нестеренко. А это Яша Царьков. Гроза окрестных бандитов и гордость нашего УВД Лично Петрашева брал, был у нас такой кадр, владелец автозаправок и кандидат в областные депутаты…
Опер молча глядел на Нестеренко. Любезности в его взгляде было не больше, чем мяса в лагерной баланде.
– Я думаю, Яша, – сказал Молодарчук, – что ты дело Валерия Игоревича возьми себе и объедини с делом об убийстве Ткачикова. Сними, в общем, с человека показания и все такое прочее.
Опер механически наклонил голову.
– Пойдемте, Валерий Игоревич, – с подчеркнутой вежливостью сказал он.
В крошечном кабинетике Царькова (судя по количеству столов, опер явно делил его еще с двумя коллегами, но те куда-то задевались) сидела та самая полная женщина, которую полчаса назад Валерий видел в предбаннике Молодарчука. Дочки при ней уже не было: перед женщиной стоял стакан крепкого чая, и она растерянно смотрела в черную жидкость, как в иностранную непонятными словами написанную книгу. При виде Валерия женщина привстала.
– Яков Иваныч, мне, пожалуй, пора.
Царьков коротко кивнул. Женщина бочком вышла из кабинета. Царьков молча прошел к столу, раскрыл ящик и вынул оттуда завернутый в бумажку бутерброд – грубо нарезанный кусок хлеба, прикрытый розовым кружком колбасы.
– С утра не ел, – сказал Царьков в качестве объяснения, – извини, тебе не предлагаю. Ты в ресторации семгу покушаешь.
– Тут в двух кварталах отсюда кабак есть. «БизнесменЪ» или что-то в этом роде. Почему бы не пообедать по-человечески?
Царьков очень холодно оглядел Нестеренко.
– Я за поляну накрытую не продаюсь, – хмуро сказал мент. – Чайник включи. Там, позади тебя.
Чайник был древний и алюминиевый, с белесыми подтеками вокруг носика. Валерий воткнул его в розетку, и между штепселем и стеной проскочила крупная голубая искра.
– Что с девочкой? – спросил Валерий.
– А тебе какое дело? Это же не убийство главного технолога завода. Завод можно под «крышу» прибрать, а тут чего прибирать?
– Что случилось с девочкой?
Опер отхватил белыми зубами сразу половину бутерброда.
– Девочка вышла в булочную. Когда вернулась, застала во дворе шумную компанию. Компания праздновала день рождения некоего Олега, он на два года ее старше, одноклассник брата. Ребята пригласили девочку покататься. Описывать подробности?
– Травмы были?
– Множественные разрывы половых органов. Ушибы на внутренних частях бедер. Напоследок им очень туда бутылку захотелось засунуть, в наказание за непримерное поведение. В отношении Олега это второй такой случай. Первый кончился тем, что отец заплатил семье тысячу долларов и пригрозил, если что, сжить со свету.
– Кто отец?
– Отца зовут Станислав Ковальский. Это первый заместитель Григория Ефимыча.
Опер запихал в рот остатки бутерброда, отряхнул руки и тщательно счистил крошки со свитера.
– Кто участвовал в этом, кроме Олега Ковальского?
– Не строй из себя защитника обиженных, Валерий Игоревич. У тебя это не лучше получается, чем у моего начальства. С которым ты, кажется, договорился.
– О чем? – поднял брови Валерий.
– Могу только догадываться. Всего-то и надо для конца карьеры Лесько, чтобы его заезжий авторитет у гостиницы грохнул…
– А мне сказали, он был накануне ареста
– Он месяц накануне ареста. Я каждый день хожу к Молодарчуку и показываю ему бумаги. А мне: «Ну что ты говоришь! Заслуженный работник! Высокая раскрываемость! Вон, Серого взял…»
– А как он Серого взял?
– А так и взял, что забил Серый Спиридону стрелку, поехали они за город хлестаться из автоматов, Спиридон явился без оружия, а Серый повез на шесть человек пять «АКМ» и один «Стечкин». Приехала милиция, Серого повязали, Спиридона отпустили, поскольку Серый с железом, а Спиридон пустой. Расклад понимаешь?
– Понимаю.
– Сам такие вещи не делал?
– Не делал.
– Ну да. Вас послушать, так все вы ангелы, а не бандиты…
– Какой я бандит, а? – спросил Сазан. – Я простой скромный предприниматель, который приехал на похороны друга… А что все-таки там случилось? С этим опером и водителями?
– Трейлер был один, водителей два. Одного пристрелили, другой сбежал.
– Как?
– Чудом. Когда стрельба началась, он вырвался, побежал. Там такое место было узкое: лес, с одной стороны, коряги, с другой, болото. Они его ранили, бок прострелили, плечо, он – по болоту, упал, опять побежал… В общем, они его напарника тут же в болоте и утопили, а он через несколько часов на дорогу выполз. Просил, чтобы его в больницу не везли…
– Почему?
– Потому что напарник Лесько узнал.
Сазан поднял брови.
– Зачем Спиридон угонял трейлер?
– Да там сложнее была комбинация. Спиридон этой «Ласточке», Котельников у нее хозяин, в «крышу» набивался, тот отказывался… Ну Спиридон его решил развести. Нашел некоего Жмуркова, своего подопечного бизнесмена, тот вместе с хозяином «Ласточки» деньги вложил в трейлер с техникой. Жмурков все знал – маршрут трейлера, время прибытия… Спиридон свой же трейлер грабанул, потом приходит к барыге, тычет ему в морду стволом и начинает верещать, что барыга сам себя обнес, чтобы Жмуркову денег не платить. Отвозит Котельникова в подвал и требует от владельца «за долг» фирму на себя переписать…
Опер помолчал.
– Дело как раз Лесько поручили вести. Ну тот, естественно, горячо поддержал версию любимого шефа насчет того, что владелец сам себя грабанул… Даже был такой замечательный эпизод, что Котельников из этого подвала как-то выпутался и в милицию прибежал – и тут по распоряжению Лесько попал в камеру… Ну тот увидел, что дело плохо, какими-то путями на меня вышел. Мне тоже показалось, что история пахнет дурно. Я мозгой немножко пошурупил и отловил эту технику в соседней области.
– А водитель?
– А водителя мы уже потом нашли. Сначала я технику отловил. Потом человека, который ее продавал, это как раз кореш Спиридона оказался. Ну я этого товарища вот на этом самом месте, где ты сидишь, три часа обрабатывал.
– Чем?
– Ласковыми словами, Валерий Игоревич. На вашу братию ласковые слова особенно хорошо действуют… Только вот стул под ним три раза ломался… Ну вот. А когда человек Спиридона раскололся, мы еще двоих взяли. Те про убийство рассказали, сказали, что одного у Серого брода утопили, а второй вроде бы дальше утоп. «Точно, – спрашиваю, – утоп?» «Точно, – говорят, – в больницах его нет, дома тоже, мы проверяли на всякий случай…» Ну я опечалился, а все же стал искать. И вот через неделю нахожу его в одной здешней деревеньке, у двоюродной сестры его бабушки… Повезло парню дважды. И что сбежал, и что ребята, которые его подобрали, вошли в его положение. Не в больницу повезли, а куда попросил. А то бы его точно в больнице Спиридон убрал.
– И он дал показания?
– Подробнейшие. Рассказал, как их тормозили. Он и останавливаться-то не хотел, а его напарник говорит: «Стой, это мент, я его знаю, он напротив меня живет».
Опер помолчал.
– Я сначала думал, что напарник с бандитами в сговоре был, а потом решил проверить. Действительно, проверяю – да, жил напротив напарника мент. Лесько Андрей Никитич. Тащу раненому пачку фотографий: «Нет ли тут мента?» Тот уверенно на Лесько тычет… А у меня уже и раньше были подозрения. Но что он же и в водителя стрелял – этого я, конечно, не думал. Просто уж больно он нагло прессовал барыгу, а жалоб на него было достаточно.
– А какие жалобы?
– Проза жизни. С наркоторговцев собирал налог. Машину «опель» завел. У жены пельменная образовалась, и весьма темным путем. Не особенно зажиточен был покойник, но шибко червив.
– А под кем сейчас АОЗТ «Ласточка»? Под Спиридоном?
Опер усмехнулся.
– Интересное у нас с вами снятие показаний, Валерий Игоревич. Не то я с вас снимаю показания, не то вы с меня…
Опер полез короткими пальцами в карман, вытащил оттуда смятую коробочку «Явы», досадливо раскрыл…
– А черт, пустая!
– Держи мои.
Царьков неприязненно взглянул на раскрытую пачку «Мальборо».
– Нет уж, спасибо. Вы курите ваши предпринимательские, а я наши ментовские… Так на чем мы остановились?
– На том, под кем ходит «Ласточка».
– «Ласточка» на данный исторический момент не ходит ни под кем. И ведет переговоры с человеком по кличке Колун, известным, в отличие от Спиридона, тонкостью обхождения.
– Это правда, что Спиридон наезжал на «Зарю»?
– Да. История очень похожая на «Ласточку». На «Заре» три года назад Сыч сидел. Водку гнал. Спиридон, говорят, своего шефа и убрал, а теперь вдруг возник и «Заре» стал предъяву делать: в натуре, мол, это вы моего верного наставника и учителя загасили.
– А кому принадлежит Кубеевский льнокомбинат?
– А вот Колуну и принадлежит.
– Кто таков?
– Колун у нас большой человек, – сказал Царьков. – Колун у нас теперь уже не Колун, а Семен Семеныч Колунов. Наглядная иллюстрация к тому, что, если ты начинал с того, что бил морды задолжавшим барыгам, это еще не значит, что венцом твоей карьеры будут малиновый пиджак и золотая цепь.
Царьков приостановился и внимательно оглядел своего собеседника, словно подчеркивая взглядом, что на том тоже вышеозначенных аксессуаров не наблюдается.
– Семен Семеныч у нас тоже ратовал в бригаде Сыча, как и Спиридон. После смерти Сыча бригада распалась на три части. Спиридон, Колун и некто Федорка. Федорка блокировался было со Спиридоном, но его вскоре шлепнули. Оставшиеся бойцы перебежали к Спиридону, и отношения Спиридона с Колуном с тех пор были далеки от идеальных. Такова, во всяком случае, официальная версия.
– А неофициальная?
– Видишь ли, у нас Колун очень хорошо поднялся за полтора года. Это практически самая крупная группировка в области. Азеры тут были, чечены – ото всех ни следа не осталось. Чуть кто Колуну поперек дороги был, так либо вылавливали с батареей парового отопления на шее, либо вообще не вылавливали. Так вот, Спиридон должен быть крайне антипатичен Семену Семеновичу. И пещерным уровнем развития, в отличие от Колунова. И происхождением из одной и той же бригады. И, казалось бы, это должно кончиться все той же батареей на шее. Но ничего подобного не наблюдается. Напротив, наблюдаются барыги, которые тихо и мирно занимаются своим бизнесом, пока на них грубо и нагло не наезжает Спиридон. И что характерно – после этого они оказываются не под Спиридоном, а под Семеном Семенычем, к которому бегут с плачем и соплями и которого величают после Спиридона спасителем, умницей и тонким человеком.
– Как, например, АОЗТ «Ласточка».
– Ага. Как АОЗТ «Ласточка»… И вот, кстати, еще один любопытный факт. Вся эта история с «Ласточкой» фактически дает повод для ареста Спиридона. Потому что у меня есть бригадир Спиридона, который участвовал в убийстве, и у меня есть его показания, что убийство заказывал Спиридон. Ну понятно, он их дал не раньше, чем ему в противогаз нашатыря напустили… И когда я прихожу к начальству и прошу закрыть Спиридона, то начальство просит час на размышление. А по истечении часа оно меня вызывает и начинает рассуждать на предмет того, что показания мои добыты с применением насилия и в суде все развалится, как карточный домик.
Опер помолчал.
– Странная ситуация, а? Я прошу закрыть известного беспредельщика. Казалось бы, начальство должно только радоваться. Учитывая, что на последнем чемпионате области по вольной борьбе начальство сидело стул о стул с Семеном Семенычем Колуновым, оно должно радоваться особенно. А начальство, поразмыслив, говорит мне «нет»… И оно говорит «нет» с такой убедительностью, что на следующий день ко мне в окно, в мое отсутствие, влетает граната и разносит дома последнюю табуретку. Спрашивается, если начальство с кем-нибудь советовалось по поводу моей напористости, так не с отморозком же Спиридоном? Я во многом готов родное начальство заподозрить, но только не в общении с отморозками.
Сазан усмехнулся.
– И зачем ты мне это рассказываешь?
– Вы мне не тыкайте, Валерий Игоревич. Я не ваша «шестерка». А рассказываю я это потому, что мы с вами в очень похожей ситуации оказались. Я помешал Колуну прибрать к рукам АОЗТ «Ласточка» да еще такого кадра, как Лесько, спалил! И ко мне домой влетела граната. А вы…
– Комбинат «Заря».
– Совершенно верно. Хочешь, я тебе скажу, кто такой Спиридон у Колуна? Внештатный киллер.
Глаза опера сверкнули нехорошим блеском.
– А еще я это потому тебе рассказываю. Валерий Игоревич, что я вашу кодлу до смерти не люблю. И если я не могу даже Спиридона посадить, так я хотя бы полюбуюсь, как ты с Колуном сцепишься…
– Как зовут водителя? – спросил Сазан.
– Решетов, Иван.
– Он где сейчас?
– Неделю назад перевезли в городскую больницу.
– Я хочу поговорить с ним.
Опер подумал.
– Ну что ж… поехали.
Черный «хаммер» с заведенным мотором терпеливо ждал хозяина у порога, и Лешка Муха стоял у задней дверцы и мирно беседовал с двумя операми в штатском.
Валерий жестом пригласил Царькова в джип, но тот только покачал головой. В больницу ехали на двух машинах: Царьков на дряхлом «газоне», Валерий – на «хаммере».
– Все в порядке? – спросил Муха, когда джип отвалил от подъезда УВД.
– Да, – кивнул Сазан.
– Под подписку о невыезде?
– Под обещание выбить с комбината пятьсот штук.
– Какие пятьсот штук?
– Которые с него требует фирма начальника УВД. По векселям, внесенным в «черный список». Кстати, красивая схема, приедем в Москву, подтяни юристов, проработаем вопрос. Неплохие бабки можно с людей снимать…
– Ты что, собираешься даром людей кидать?
– Даром это только менты могут. Честный человек за такое тут же пулю словит. А если кто нагадил, вполне ему можно оборотку сделать… Так что если я тихо и мирно, со всем присущим моей профессии так-том, объясняю Санычеву, что ему лучше заплатить ментам пятьсот больших рублей, тогда окажется, что мирный коммерсант убил продажного мента, который служил некоему Спиридону. А если нет – тогда следствие примет все меры к тому, чтобы убедить суд, что залетный московский бандит пристрелил при невыясненных обстоятельствах стража порядка…
Муха помолчал. У Валерия он был на особом счету, пользовался безграничным доверием босса и не далее как два месяца назад получил в награду крупный автосалон, где торговали угнанными из Европы и мастерски прилизанными иномарками.
– Спиридон – это который наезжал на комбинат?
– А ты откуда знаешь?
– Да уже рассказали.
– А про Колуна не рассказали?
– Нет. Кто такой?
– Хозяин Спиридона. Классическая разводка. Отморозок Спиридон тычет в нос пушкой, а Семен Семеныч Колунов собирает плоды его трудов… Н-да… Мне с самого начала история Санычева не понравилась. Какой-то пробитый спортсмен наезжает на жемчужину областного бюджета, а ментовка при этом даже не морщится.
– А Санычев что, про Колуна не знает?
– Все он знает, собака эдакая. Просто у него на бандитов аллергия.
– С чего бы это? – искренне обиделся Муха.
Валерий откинулся на подушки и замолчал.
После беседы в милиции, несмотря на все ехидство опера, клиническая картина представлялась весьма ясной. Был отморозок Спиридон, зарившийся на комбинат и получивший от Игорька по роже, и был прикупленный мент Лесько, которого использовали в нехитрой комбинации, чтобы развести несчастного владельца «Ласточки».
Мент, судя по всему, доживал на свете последние дни. Трудно сказать, работал ли он именно на Спиридона или прямо на Колуна, но наверняка он знал о заведенном на него деле и прибежал к хозяину с просьбой о спасении. А хозяин сообразил, что отработанный материал можно использовать в последний раз, и поставил вопрос ребром: ты мочишь заезжего москвича, получаешь бабки и отваливаешь… Сто к одному, что бравого опера грохнули бы тут же, как только он пристрелит Нестеренко. Спалившийся мент Спиридону ни к чему.
Нестеренко поморщился. Если все было так, то он оказался в чертовски нехорошей ситуации. Он сорвал самому могущественному человеку области крутую разводку. Колуна можно было уподобить огороднику, который долго и тщательно ухаживал за высаженным на участке диковинным растением, поливал его, обрезал, привязывал к колышку. И вот, накануне того дня, когда перезревший плод должен был упасть в его руку, прискакал соседский мальчишка, перелез через ограду и сорвал диковину. Что делает садовод с таким мальчишкой? Правильно – он выскакивает из дома с заряженным солью ружьем…
Сегодня утром сломленный похоронами Санычев должен был бы, по сценарию, жаловаться на Спиридона, милицию и губернатора не заезжему москвичу, а Семену Семенычу Колунову.
Когда джип уже подъезжал к больничке, Муха осторожно тронул Сазана за здоровое плечо.
– Слушай, я вчера забыл сказать. Этот швед Гертцки тоже остановился в заводской гостинице.
– Ну и?
– Он не один. С ним пара юристов, один немец, другой русский еврей из Америки.
– Ну и что?
– Странно как-то. Член совета директоров фармацевтической компании приезжает на похороны юного русского гения и прихватывает двух юристов. Надгробную речь они ему, что ли, редактировать будут?
Перед дверью палаты сидел полусонный милиционер в бронежилете и с автоматом. При виде Нестеренко милиционер оживился было и приподнялся, но тут же заметил опера и приветственно махнул рукой.
– Яков Иваныч! Проходите.
Иван Решетов не спал: на стук двери больной повернул голову, и Валерий увидел молодое белобрысое лицо с высокими скулами и смешно поднятыми бровями. Водителю было лет двадцать, судя по всему, паренек только-только пришел из армии или вовсе в ней не служил.
– Здравствуйте, – сказал Решетов, обращаясь к оперу.
Валерий молча уселся на единственный бывший в палате стул. Парень с искренним деревенским любопытством наблюдал за ними. Видно было, что что-то в одежде нежданных визитеров, в их модных плащах и белых рубашках смущает его, но парень был слишком не искушен, чтобы рассудком понять, чем тройка от Армани отличается от джинсов со свитером.
– Привет, Ваня, – сказал Сазан. – Ты уж извини, если помешали. Ты как себя чувствуешь? Разговаривать можешь?
– Да.
– Ты расскажи Валерию Игоревичу, что с тобой случилось, – слегка напряженным голосом проговорил опер.
– Да я уж рассказывал. Вон Яков Иваныч…
– А ты еще расскажи.
Валерий вынул из кармана небольшой магнитофон и демонстративно щелкнул клавишей.
– Ну… мы ехали из Гданьска. Через всю Польшу, Белоруссию, потом через Смоленск. В общем, без происшествий доехали. Хороший рейс был. Даже денег не так много ментам отдали. Ну а когда к городу подъехали, смотрим, стоит обычная «шестерка» и в болоте завязла. Вокруг несколько человек бегают… До дома километров тридцать осталось, и место такое нехорошее – болото и лес. У нас вообще инструкции – не останавливаться. Я говорю Сережке, что мне это не нравится, и помповик достал. У нас с собой был помповик на всякий случай. А ребята эти наперерез бегут и руками машут. Сережка сначала напрягся, а потом как заорет: «Тормози!» Это, мол, мой сосед и еще в ментовке работает. Он, мол, меня заебет, если мы не остановимся. Ну… мы и затормозили…
Ваня замолк.
– А потом?
– Ну, он вышел, а я в машине остался. Этот сосед ему навстречу идет, его вроде так обнимает… У меня в руках помповик был, я перегнулся и этот помповик на место стал класть. И тут вдруг в машину с другой стороны суется рожа, и у нее в руке ствол. «Вылезай».
– А ты?
– А у меня еще помповик в руке, понимаете? Он его не видит, потому что он так косо за сиденьем, он только мою рожу видит. Ну я сразу подумал, что нас сейчас убивать будут. Ну и спустил курок…
– Попал?
– Да. В бедро. Его эдак подбросило, он тоже выстрелил, мне в плечо попало, но я даже не почувствовал. Мне бы взять и уехать… но я… в общем… не знаю… То ли мне показалось, что они меня нагонят, там уже сзади «Волга» остановилась, то ли… в общем, я мало соображал. Кувырком из машины – и в лес.
– А помповик?
– Помповик я с собой взял. Прямо как сжимал, так с ним и побежал. Тоже, конечно, дурень, лучше бы я пистолет у бандита взял. Бегу и ору как резаный. Слышу – стреляют. Я оглянулся, вижу – Сережка тоже ребят пошвырял и за мной скачет. А у них у троих пистолеты были. И у этого, соседа, в том числе. Они стреляют, только попасть не могут. А сосед рядом стоит, ничего не делает. Потом как заорет: «Мать вашу, уйдут!» Выскочил к канаве и стреляет. Сережка сразу носом навернулся и в болото… Тут я бросил все, прыгаю по кочкам, а они за мной. Один раз попали, я ружье бросил и, как заяц, – в ельник, потом опять в болото… Час, наверное, в салки гонялись. Потом они как-то отстали, Я уж и забрел неведомо куда. У нас тут леса до самой границы, можно три дня ходить и никуда не выйти. У меня в деревне неподалеку бабка родилась, Семякино деревня называется. Они, наверно, решили, что я сдох. Потом уже я шел, не помню сколько. Помню только, что совсем стемнело. Слава богу, ночь лунная была. Я по деревьям шел, смотрел, какой стороной мох растет. Я так думал, что шоссе на севере. Вышел, в канаву возле дороги лег. А машины мимо едут, и ни одна не останавливается. Наверное, думают, что пьяный. Я тогда куртку снял, на дорогу бросил и опять рядом лег. И рукой машу. Несколько машин проехало, я сознание потерял, очнулся уже в автобусе. Совхозный такой «пазик», в нем всего двое. Один – водитель, другой надо мной хлопочет. «Сейчас, – говорит, – в больницу довезем, в Семякино». А я говорю: «Не надо в больницу, меня там убьют, отвезите к тетке. К Инне Львовне». Она мне не тетка, а бабка двоюродная, но я ее всегда тетей звал. Если бы это не семякинские были, мне бы, наверное, конец. Мало ли что бы подумали, если раненый, значит, бандит какой… А они вдруг спрашивают: «А ты не Маринкин ли внук?» Ну я говорю, что да. И они меня к тетке отвезли.
– Это когда было?
– Да давно уже. Недели две назад. У меня рана стала гноиться, тетка говорит: «Давай отвезем тебя в больницу», а я говорю, что мне нельзя в больницу. «Помрешь», – говорит, а я отвечаю, что так, может, и не помру, а в больнице точно убьют. Она к матери поехала, приезжает обратно, глаза вот такие: «Ваня, тебя милиция ищет, к матери домой приходили, и мент точно такой, как ты описывал. Говорят – за грабеж трейлера…»
Ваня помолчал.
– Ну тут уж и она поняла, что мне нельзя в больницу. Я уже совсем загибался. Все. Из раны воняло… Потом очнулся, смотрю: я здесь, а около кровати мент сидит. Все, думаю. Сейчас убьют. А он мне фотографию этого Лесько показывает. «Узнаешь?» – говорит. «Узнаю». – «Лежи, – говорит, – спокойно, поправляйся, тут тебя никто не тронет, тебя круглосуточный пост будет охранять». А этого мента поганого мы судить будем показательным судом…
Ваня замолк и с интересом оглядел своего собеседника.
– А вы из Москвы будете, да? Небось полковник?
Валерий пожал плечами.
– Нет, я не полковник. Значит, ты видел, как Лесько стрелял?
Ваня чуть заметно поколебался.
– Да. Я видел, как он стрелял. Другие стреляли и не попали, а он попал.
– Но ведь ты в это время бежал в лес. А стреляли за твоей спиной.
– Я оглянулся.
– И видел, что Сергея убил именно Лесько?
– Да.
– И ты готов это подтвердить на суде?
Опять чуть заметное колебание.
– Да. Он гад. Он хуже бандитов. Если бы не он, мы бы никогда не остановились. Его… его поставили закон защищать, а он соседа… Серега ему забор чинил, я знаю, ко мне мать Серегина приходила, рассказывала…
В коридоре началось какое-то шебуршение. Опер подошел к двери и распахнул ее. В палату вошли двое парней Сазана. У одного в руке был пластиковый пакет, у другого – большая плетеная корзина с фруктами. Глаза Ивана удивленно расширились при виде свежей черешни размером с голубиное яйцо – был конец февраля, черешня нигде не поспела и наверняка была привозной и невообразимо дорогой.
– Это мне? – недоверчиво сказал Иван.
– Тебе, – кивнул Валерий. – Вот познакомься. Это Серега, а это Сашок. Они тоже тебя будут охранять. Вместе с милицией. Если у тебя какие желания, телевизор, там, в палату или еще что, ты им скажи. Поправляйся и не забудь того, что ты видел, как Лесько стрелял в Сережку.
Иван растерянно переводил глаза с черешни на плотных, крепких ребят, которые уже не напоминали залетного московского «полковника», зато точно смахивали на братков сродни тем, что тормозили его трейлер.
– Не дрейфь, Ваня, – сказал опер. – Все будет хорошо.
И, повинуясь кивку Валерия, вышел из палаты.
Спускались они молча, гуськом. У самого выхода Валерий обернулся.
– Ты хорошо его натаскал, – сказал Валерий.
– О чем ты?
– Он не мог видеть, как Лесько стрелял в его товарища. Он бежал в это время, как заяц. Если бы он стоял и глазел назад, его бы просто тут же ухлопали…
– В Сергея попало три пули, – ответил опер, – одна, из китайского «ТТ», в руку. И две другие, тоже из китаезы, но в голову. Там было трое со стволами. Двое никогда даже в армии не были, наркоманы паршивые, отморозки. А Лесько стрелял отлично. В этом вы, кажется, сами чуть не убедились… А сейчас, когда Лесько мертвый, эти двое тоже будут показывать на него.
– Ты хорошо натаскал этого парня, – повторил Сазан.
В ментовку они вернулись тем же порядком: Царьков на патрульной «канарейке» и следом – Валерий в джипе. На этот раз в кабинете оказалось довольно народу: один пожилой опер сидел на подоконнике и чистил табельное оружие, а еще двое, усевшись на стол, оживленно обсуждали ведомственные новости. В углу мерно всхрапывал неисправный чайник.
При виде Нестеренко, вошедшего в кабинет вслед за Царьковым, они разом замолчали и уставились на посетителя. Худощавый тридцатилетний парень в безупречно сшитом костюме и белой манишке так же разительно отличался от большинства постояльцев кабинета, как новенький шестисотый «мерседес» от ржавеющею на обочине «Запорожца».
– Знакомьтесь, – с брезгливыми нотками в голосе сказал Царьков, – Валерий Игоревич Нестеренко, из Москвы к нам. Уже успел отличиться… А это Санька, он, между прочим, в штаб по раскрытию убийства Нетушкина входит.
– Без охраны ходите, Валерий Игоревич? – с усмешкой спросил Санька – сорокалетний опер с испитым лицом.
– У него охраны целый джип на улице, – ответил Царьков, – если бы Нетушкина так охраняли.
– А какая по поводу Игоря официальная версия? – спокойно спросил Сазан.
– А ты сегодняшних газет не читал? Там очень все интересно написано про происки иностранной разведки.
– А если без газет?
Санька пожал плечами.
– А если без газет, то это уж как начальство договорится с Спиридоном. Оно у нас сговорчивое, начальство-то.
– Значит, по-твоему, Игоря убили по приказанию Спиридона?
Санька с Царьковым очень пристально смотрели на залетного московского гостя.
– Похоже на то.
– А кто конкретный исполнитель? Лесько?
– Не знаю, – сказал Царьков, – мы еще Лесько на предмет того, что он делал двадцать третьего, не проверяли.
– А чей был серый «опель?» – спросил Сазан. – Угнанный?
– Нет. Машина зарегистрирована на тещу Лесько. Он на ней по доверенности ездил.
Валерий слегка поднял брови.
– Видать, спешили братки-то, – усмехнулся Царьков, – ты когда в город приехал?
– Около четырех.
– Ну вот, видишь. А через шесть часов в тебя уже стреляли. Некогда при таких-то темпах машины угонять.
– А ствол откуда?
– Уточняем, – это был хмурый Царьков.
– Он, этот ствол, уже наследил при одной разборке, – сказал Санька, – из него два месяца назад на дискотеке одного парня ранили.
В кабинете наступила тяжелая тишина. Три опера смотрели на хорошо одетого москвича. Так дворовые псы смотрят на случайно забежавшего в палисад волка.
– Да, гражданин Нестеренко, – сказал Царьков, – пойдемте в соседний кабинет, я с вас сниму показания, как в вас стреляли, и езжайте-ка вы себе подобру-поздорову, поскольку закрывать вас указания не было. Небось, проголодались уже. Осетринка вас ждет в кабаке.
Валерий, пожав плечами, шагнул за Царьковым из кабинета. Опера даже не поднялись из-за стола с газеткой и водкой.
Валерий вышел из здания милиции около часа дня. Яркое весеннее солнце заливало улицу, отражаясь в пыльных стеклах магазинов и оплывших сугробах, с гигантских сосулек, похожих на фаллосы, по нечищенному тротуару немолчно барабанила капель, и Валерий невольно обратил внимание на цвет тающих сугробов: в районе комбината они были какие-то переливчато-синие, а здесь, в центре, – здорового белого цвета.
Два джипа с московскими номерами по-прежнему красовались под окнами областного УВД. При виде Валерия один из джипов немедленно подкатился к самому входу.
– Куда едем? – осведомился Муха, запрыгивая в джип вслед за Сазаном.
– Домой к Игорю. То есть к Яне.
Полковник Молодарчук, начальник областного МВД, сидел в кресле, уставившись на плоскую морду телевизора. По экрану телевизора, обольстительно размахивая крылышками, летали прокладки «Олвейз плюс», но полковник Молодарчук прокладками не возмущался. Он размышлял.
Вопреки своим официальным заявлениям насчет «руки ЦРУ» и прочая, и прочая, и прочая, полковник Молодарчук нимало не сомневался, что Игоря Нетушкина хлопнул Спиридон. Более того. Со вчерашнего дня полковник был почти уверен, что знает имя исполнителя, – и что исполнителем этим должен быть не кто иной, как все тот же почивший вчера в бозе лейтенант Лесько.
Вообще следовало признать, что за последние несколько месяцев Спиридон стремительно деградировал: из жесткого и крутого бандита он превратился в отъявленного отморозка, чьи выходки мешали жить всем, в том числе – и областному МВД, и Колуну.
Сколь– нибудь внятный диалог с ним становился невозможным: человек кушал его высокоблагородие кокаин в промышленных количествах, калечил проституток, издевался над собственной бригадой и не далее, как две недели назад чуть не насмерть подстрелил барыгу, собственноручно принесшего ему дань. Думали, что Спиридон был недоволен размерами подношения, но потом выяснилось, что Спиридонову почудилось, будто в его кабинет входит большой белый медведь…
Словом, со Спиридоном было пора кончать, пока он не примет за белого медведя эдак там губернатора области или самого Молодарчука. Разгром группировки давал бы полковнику возможность отличиться в глазах центра и, что куда важнее, – получить свою долю в ее бизнесе. Молодарчук рассчитывал, как минимум, на контроль над Северным рынком и расположенным там же автосервисным центром.
Однако этого Молодарчуку справедливо казалось совершенно недостаточно. Главной жертвой окончательно спятивший Спиридон, похоже, выбрал «Зарю», и разгром группировки сейчас означал бы, по сути, оказание бесплатной услуги провинившемуся комбинату. А так как на дворе стоял 1999 год и капитализм, то начальник областного МВД справедливо полагал, что время бесплатных услуг кончилось лет пятнадцать назад. Его условие, выставленное почти сразу после убийства Нетушкина, было простым – пусть платят пятьсот штук по трем векселям, и проблема Спиридона решается в окончательном и не подлежащем обжалованию порядке.
Но Санычев, гаденыш, вместо того, чтобы немедленно отомстить за смерть своего подчиненного принялся выкаблучиваться. «Сволочь! У него, можно сказать, приемного сына убили, а он жмотится! Бывают же скареды на свете», – подумал Молодарчук.
И все же что-то в происходящем смутно беспокоило главного областного мента. Что именно? Ведь цепочка «Спиридон – поехавшая крыша – убитый Нетушкин» просматривалась однозначно. Что еще? Что Спиридона натравил, по своему обыкновению, Колун? Это тоже понятно, причем понятно и то, что Колун решил с Спиридоном кончать. И вместо того, чтобы застрелить отморозка самому, аккуратно подставляет его под ментовский ствол…
Все?
Молодарчук пожал плечами. В тени кондиционированного кабинета, на угольно-черном столе вился терпкий дымок из чашечки свежего кофе, и в телевизоре раззевал рот губернатор, пришедший на смену прокладкам. Наверное, опять что-ro обещал избирателям.
«Эк же они поругались, – со вздохом подумал Молодарчук, – еще ведь полгода назад ничего не было, Тарскую нефтехимическую корпорацию под завод собирались создавать…»