Как основатель Санкт-Петербурга Петр I сознательно, а возможно, и подсознательно стремился управлять пространством города и его населением с определенными целями. Эти цели отчасти имели отношение к общему замыслу его реформ – превратить Россию в более могущественное государство на внутреннем и на международном уровне, – но также говорили о желании использовать город как испытательный полигон для некоторых конкретных начинаний. Если Петербург начинал свое существование как укрепленный порт на балтийском берегу, то Петр I и его преемники совершили немало усилий, чтобы сделать его облик, институты и функции гораздо более подходящими для царской резиденции или столицы. Города, которые Петр посетил во время Великого посольства 1697–1698 гг., естественным образом натолкнули его на ряд вдохновляющих идей для нового проекта. Список этих городов включает в себя как столицы, так и не столь крупные, но все же значительные города Центральной Европы: Рига, Митава, Кенигсберг, Амстердам (и особенно Заандам), Лондон, Лейпциг, Дрезден, Прага, Вена, Рава-Русская. Эти города стали источником богатейших впечатлений и примеров, которые в той или иной степени оказались важными для планов Петра. Международные порты, центры коммерции, средоточия наук или очаги придворной культуры – эти города позволили молодому царю ощутить явственный аромат возможностей, доступных ему.
В этой главе мы рассмотрим, как в Санкт-Петербурге создавались разнообразные пространства, здания, учреждения и как они в дальнейшем влияли на развитие города. Петербург, только что основанный город, давал отличную возможность планировать и регламентировать его существование. Размещение в новом городе главных органов государственного управления России, естественно, также требовало усиленного внимания властей. Пожалуй, важнейшему из институтов, привлекавших такое внимание, – царскому двору, – будет специально посвящена третья глава этой книги. От разметки улиц на плане до облика важнейших зданий, от вопроса о том, как заселить город людьми, до задачи добиться их «упорядоченного» повседневного поведения Санкт-Петербург представлял собой заранее задуманный проект, пусть и не всегда хорошо скоординированный и последовательный. И одной из главных помех в процессе планирования являлось природное местоположение города. Центральное место в топографии Петербурга занимала Нева: река разделяла город на отдельные районы, не всегда надежно связанные друг с другом и неудобные для сообщения. Поэтому (и, в сущности, по необходимости) река стала важнейшим элементом и повседневной, и праздничной жизни города. Еще одно природное пространство в Петербурге представляли собой царские сады, которые символически воплощали использование природы для благих целей, отражая стремление Петра I представить новый город как земной рай, «парадиз». Кроме того, сады являлись одним из важных социальных пространств внутри города, что будет рассмотрено подробнее в четвертой главе.
Перемещение в Петербург повлияло на социальную жизнь высшего общества, особенно с появлением нескольких новых видов общественных собраний как при дворе, так и в домах знатных семейств. В усвоении этих новшеств в рассматриваемый период заметен переход от принуждения к регулированию, а затем к принятию нового социального контекста русской элитой. Далее, в городе разместилась вновь образованная Санкт-Петербургская Академия наук, призванная на протяжении XVIII в. способствовать утверждению Петербурга в роли крупного центра научных исследований. А между тем Академия наук служила еще и образцом для петербуржцев, показывая пример поведения образованных, воспитанных (не говоря уже – цивилизованных) людей, а ее публичные мероприятия позволяли демонстрировать это российской и иностранной публике. Наконец, в силу присутствия в городе царской семьи, а также военной, гражданской и придворной верхушки здесь, естественно, отмечалось большинство государственных праздников. Если календарь придворных празднований будет рассмотрен в деталях в третьей главе, то здесь важно дать некоторое представление о тех пространствах, в которых проходили эти торжества. Хотя явление на свет Петербурга было абсолютным новшеством в хронологическом смысле, форма и содержание упомянутых выше аспектов его жизни говорят о более сложном соотношении между традиционным и новым.
Пример Европы часто выдвигают на первый план как источник влияний на представления Петра о его новом городе. Архитектурный облик Петербурга и различные учреждения также, в той или иной форме, опирались на существующие образцы. Санкт-Петербург часто сравнивали с другими европейскими городами, несмотря на отсутствие сколько-нибудь ясно различимого их влияния на Петра или на кого-либо из его ближайших советников. Так, итальянцы, приезжавшие в Петербург в XVIII столетии, не разделяли мнение некоторых тогдашних комментаторов, сравнивавших его с Венецией только по причине наличия водных артерий и каналов72. По словам ряда наблюдателей, любимой моделью Петра был Амстердам – морской порт, выросший на международной торговле73. Однако и Венеция, и Амстердам формировались на протяжении столетий, в то время как Петербург был новым проектом – он давал возможность сразу разрабатывать единый замысел, а не переделывать готовую городскую среду74. Другим источником вдохновения для Петра служили многочисленные трактаты по архитектуре и фортификации из библиотеки Кремля75. Петр пополнял свою личную библиотеку во время Великого посольства, покупая множество трудов по архитектуре. Затем некоторые из этих книг были переведены на русский язык, благодаря чему в нем появился новый набор архитектурных терминов. Например знаменитое сочинение Джакомо ди Виньола «Regola delli cinque ordini d’architettura» («Канон пяти ордеров архитектуры», впервые изданный в 1562 г.) было напечатано в русском переводе в 1709 г. и дважды переиздано в царствование Петра, в 1712 и 1722 гг.76
Следующим шагом было дать ход этим замыслам, к чему царь и приступил с самого начала существования города. Не успели закончиться земляные работы для строительства укреплений, как Петр уже заказывал своим военным инженерам планы для будущей Петропавловской крепости. Планированию в более широких масштабах мешала война, пока позиции России на Балтике не укрепились в результате ряда успешных кампаний и осад под командованием фельдмаршала Б.П. Шереметева. В 1706 г. Петр I учредил Канцелярию городовых дел (в 1723 г. переименованную в Канцелярию от строений) под началом У.А. Сенявина и с итальянцем Доменико Трезини в качестве главного архитектора, призванную координировать разнообразные работы при строительстве Петербурга77. Канцелярия, в лице своих архитекторов, не только ведала проектами планировки и застройки города, но также распоряжалась массами рабочей силы и строительными материалами. Поэтому она имела, для гражданского учреждения, довольно большой бюджет, составлявший около пяти процентов государственного дохода в начале 1720-х гг.78
Победа в Полтавском сражении в конце июня 1709 г. стала поворотным пунктом Северной войны, когда сам Петр уверился в том, что город надежно защищен и что можно приступать к разработке его генерального плана79. Начиная с этого момента появилась тенденция заказывать единые проекты для целых районов – таких, как Адмиралтейская часть, или даже для города в целом, – которые бы точно следовали пожеланиям Петра и, что немаловажно, учитывали бы возможности казны. Желаемые черты регулярного барочного города воплотились в известном плане, представленном французским архитектором Ж.Б.А. Леблоном в 1716 г. Основой плана была, прежде всего, застройка Васильевского острова (в этом отразилась еще одна из отправных идей Петра по поводу центра его нового города) с геометрической сеткой улиц и каналов, обнесенных обширными укреплениями в тогдашнем французском стиле Вобана. Особенности географического положения города, в частности сложности, связанные с болотистой местностью и шириной Невы, а также громадные расходы, которых требовало выполнение такого плана, делали его неосуществимым в полном масштабе, особенно потому, что строительные работы в городе уже шли полным ходом к тому моменту, когда Леблон приехал в Россию. Тем не менее некоторые элементы плана Леблона были сохранены, как показывает сетка улиц и каналов, которая к середине XVIII в. сложилась на Васильевском острове80.
В законодательстве того времени также отразилось намерение придать регулярный облик новому городу. С 1714 г. закон регламентировал, какие виды домов надлежало строить для разных групп общества и из каких материалов. Типовые проекты образцовых домов для «подлых» и «именитых» людей были заказаны Доменико Трезини81. С апреля 1714 г. в Петербурге по этим проектам начали строить дома. Указы о строительстве свидетельствуют также о постоянном европейском влиянии на этот процесс. Так, в одном из указов по поводу возведения мазанковых домов специально отмечалось, что это делается «прусскою манерой»82. Была также попытка регламентировать, где именно в городе должны размещаться дома, в зависимости от положения в обществе их хозяев. Указ от июня 1712 г. гласил, что знать должна строить дома вверх по Неве от Первого Зимнего дворца Петра, а купцам и ремесленникам предписывалось строиться на другом берегу Невы, на Васильевском острове83. Впрочем, эти предписания, как и заказанные архитекторам планы Петербурга, тогда было затруднительно осуществить на деле. В конце следующего года вышло официальное напоминание о переезде, адресованное перечисленным в нем группам населения. Такие напоминания стали обычным явлением в рассматриваемый период84.
Непросто обстояло дело и с образцовыми проектами домов, разработанными Трезини? – они годились только для тех, кто мог себе позволить постройку таких домов, и фактически применялись лишь для фасадов зданий в наиболее заметных местах города, например по берегам основных водных артерий. Указ о возведении домов в местах, отведенных под заселение, был повторно издан в марте 1720 г., но по-прежнему было очень трудно заставить людей переезжать в некоторые районы города, особенно на Васильевский остров85. Приезжавшие в Петербург иностранцы отмечали, что этот район находится в довольно заброшенном состоянии. Член голштинского посольства Фридрих-Вильгельм фон Берхгольц, побывав на Васильевском острове в марте 1725 г., записал, что множество каменных домов стоят пустыми, так как их знатные владельцы «имеют дома и в других местах города»86. Сэр Фрэнсис Дэшвуд, прибывший в Петербург в составе английской торговой миссии в начале 1730-х гг., также сообщал в 1733 г. об этих красивых, но пустующих домах, как и о том, что, хотя Васильевский остров считается коммерческим центром города, многие купцы здесь не живут. По его мнению, это объяснялось сооружением понтонного моста, позволявшего купцам с легкостью добираться на остров с Адмиралтейской стороны, чтобы вести свои дела на Бирже87.
Из-за того, что Петербург рос очень быстро, требования Петра исполнялись, в лучшем случае, бессистемно, чему способствовали и неблагоприятный климат, и упрямство жителей города. Основательную реконструкцию здесь смогли начать лишь после того, как крупные пожары, случившиеся летом 1736 и 1737 гг., уничтожили большинство деревянных строений – эти обиталища городских низов теснились позади регулярных каменных зданий, стоявших по берегам главных рек. В середине 1737 г. в Петербурге была учреждена Комиссия о Санкт-Петербургском строении, призванная регулировать проектирование и застройку улиц и площадей, дабы придать центральным районам города более единообразный облик88. Одним из ведущих архитекторов в этой комиссии был П.М. Еропкин, которого Петр I в 1716–1724 гг. посылал за границу учиться художествам в Амстердаме и в ряде городов Италии. По возвращении оттуда Еропкин проявил себя как плодовитый архитектор, работая над проектами зданий по всему городу, а также в царских резиденциях в его окрестностях, включая Петергоф и Ораниенбаум89. Он составил рукописный трактат по архитектуре, «Должность архитектурной экспедиции», часть разделов которого отмечена влиянием знаменитого сочинения Андреа Палладио «Четыре книги по архитектуре» («I quattro libri dell’architettura», 1570)90. В связи с арестом и казнью Еропкина в 1740 г. за участие в политическом заговоре работа Комиссии о Санкт-Петербургском строении понесла ущерб, но она успела под его руководством выработать принцип разделения города на пять отдельных административных частей – Адмиралтейскую, Васильевскую, Петербургскую, Выборгскую и Московскую – и утвердить в качестве центральной осевой основы Петербурга трехлучевую структуру проспектов, расходящихся от Адмиралтейской крепости91.
Новая череда пожаров в конце 1740-х гг. привела к дальнейшей расчистке ветхой застройки в центре Петербурга, что создало возможности для последующего его развития. В частности этот период стал временем становления Невского проспекта, как он назывался с 1738 г., в роли главной внутригородской артерии (за исключением Невы). Проспект тянулся от Адмиралтейства до городской заставы прямо за Фонтанкой и продолжался дальше до Александро-Невской лавры. Если берега Невы и водных путей меньшего масштаба, таких как Мойка и Фонтанка, оставались предпочтительным местом реализации крупных строительных проектов, то к середине столетия и на Невском проспекте стало появляться все больше солидных построек. Несколько больших дворцов, существующих в настоящее время, были построены в этот период. Например Аничков дворец был заказан для фаворита Елизаветы, графа А.Г. Разумовского, вскоре после того, как она захватила престол в конце 1741 г. Архитектором этого проекта стал М.Г. Земцов, ученик Д. Трезини, коллега Еропкина по Комиссии о Санкт-Петербургском строении и автор ряда проектов каменных домов по Невскому проспекту. Возведение Аничкова дворца продолжалось 12 лет, а надзирал за ним архитектор Бартоломео Растрелли, уроженец Франции, которого Петр I пригласил в Россию. На него же возлагалась ответственность за проект и строительство Строгановского дворца по воле барона С.Г. Строганова, заказавшего его в 1753 г.92 Влияние искусно разработанного стиля Растрелли прослеживается в целом ряде построек елизаветинского времени по всему городу, в особенности в его работах над царскими резиденциями, которые рассматриваются ниже.
Единству общего архитектурного облика Петербурга естественным образом препятствовало смешение стилей в городе, что неудивительно, если учесть пестрое происхождение многих его архитекторов – французов, немцев, итальянцев, русских. Впрочем, к началу 1760-х гг. отчетливо проявились наиболее характерные черты городского облика, благодаря планам, разработанным Комиссией о Санкт-Петербургском строении для города в целом и его отдельных частей, а также благодаря конкретным проектам архитекторов – членов Комиссии о Санкт-Петербургском строении. Все это нашло отражение на знаменитой карте Петербурга 1753 г.93 Эти перемены также сказались на жизни населения города, а как жилось людям в Петербурге в его ранние годы, мы рассмотрим в нижеследующем разделе.
Процесс заселения нового города тоже подлежал официальному регулированию и проводился способом, напоминавшим рекрутские наборы. Первые строительные работы здесь были начаты войсками и местным населением, но их численности не хватало на осуществление обширных планов нетерпеливого Петра. Начиная с 40 тыс. работных людей по указу от марта 1704 г. на строительство нового города направлялись десятки тысяч работников, и в 1705 г. установилась ежегодная практика двух трехмесячных смен, с апреля по октябрь. В 1707 г. число работных увеличилось, но нужды войны против Швеции, а также усилившееся бегство, невзирая на то что работных сопровождала в Петербург вооруженная охрана, приводили к тому, что назначенное указами число работников в город не доставлялось94. У.А. Сенявин раз за разом писал царю, а позднее в Сенат, что нужно больше работных для восполнения убыли95. Однако из-за тяжелых условий труда и жизни людей, из-за оторванности их от дома, из-за самого характера набора было трудно выполнять эти требования. Считалось также, что множество работных умирало на строительстве из-за тяжелых условий, – это мнение часто звучало в иностранных описаниях города96. Между тем убедителен вывод С.П. Луппова о том, что цифры, приводимые иностранцами, несомненно преувеличены97. Точное число смертей, вызванных болезнями и невыносимыми условиями труда, было довольно сложно установить, и не в последнюю очередь – из-за отсутствия точной информации98. Однако чрезмерно высокий уровень смертности кажется маловероятным в свете того, что в ранние годы постоянное население Петербурга было малочисленно (всего лишь около 8 тыс. в 1710 г.), дважды в год увеличиваясь из-за притока работных, а к 1725 г. численность населения резко возросла почти до 40 тыс.99
Ожидалось, что, помимо этих мобилизованных работных людей, новый город Петра станут заселять дворяне и купцы, чтобы выполнять там свои новые полезные функции. Так, английский посол в России Чарльз Уитворт отметил в мае 1712 г. выход указа, предписывавшего строить дома в Петербурге тысяче из лучших дворянских фамилий, такому же числу купцов и 2 тысячам ремесленников100. Другим указом, в 1714 г., снова предписывалось тысяче богатейших дворянских семей переезжать из Москвы в Петербург и строить там дома101. Долгосрочные планы Петра относительно переселения жителей в Петербург отразились в представленном в Сенат в августе 1712 г. списке 1212 военных и гражданских чинов, купцов и ремесленников, получивших приказ перебираться сюда после завершения войны со Швецией. На заключительном этапе войны эти планы начали осуществляться, причем на Сенат возлагалась обязанность контролировать процесс переселения102. Петр допускал очень мало исключений из этих предписаний, и лишь беременным женщинам на сносях и тяжело больным людям разрешали повременить с отъездом (но не избежать его совсем). Последующий указ гласил, что дворы жителей, не переехавших на Васильевский остров с материковой части города до 1725 г., будут разрушены, а их владельцы поселены в «черные избы» на Васильевском острове103. Однако тот факт, что указы о переселении в новый город издавались вновь и вновь до самой смерти Петра, а в Сенат потоком шли прошения дворян, желавших вернуться в свои имения, говорит о том, что переезд в Петербург продолжал встречать сопротивление104.
Такое упрямство со стороны будущих обитателей нового города имело серьезные основания. Даже если не брать в расчет трудности, связанные с собственно переездом, как и те испытания, которые сулил людям непривычный местный климат, переселение влекло за собой серьезные финансовые последствия. Перевозка домохозяйства в Петербург, а сверх того, расходы на строительство нового дома и дороговизна жизни на новом месте были способны поставить в тяжелое положение даже богатейших представителей элиты. Фридрих Христиан Вебер, ганноверец, входивший в состав английского посольства в Петербурге в 1714–1719 гг., писал, что, по оценке некоторых знатных семей, в результате переезда они лишились почти двух третей своего состояния105. Одно из объяснений подобных затрат может заключаться в том, что по своему географическому положению Петербург отстоял гораздо дальше от дворянских имений, чем Москва, что затрудняло получение дворянами денег и оброков из своих поместий. Ф. Дэшвуд в начале 1730-х гг. приводил пример Ф.А. Лопухина, который получал ежегодно 30 тыс. рублей дохода со своих сибирских владений, но мог использовать в Петербурге меньше половины106, т.е. остальная часть доходов Лопухина, несомненно включавшая в себя какую-то форму натурального платежа: провизии, дров и т.п., к нему не доходила. Пока дворянин жил в Москве, было сравнительно просто посылать ему продукты из имения и тем самым сокращать расходы, но переселение в Петербург делало дворянство более зависимым от денежного дохода107.
Эта проблема была отчасти признана властями в 1719 г., когда дворяне, владевшие менее чем сотней дворов, а также купцы среднего достатка были освобождены от принудительного переезда в Петербург108. Тем не менее переселение оставалось под контролем властей весь рассматриваемый период. В 1717 г. произвели перепись всех домов Петербурга и их обитателей, хотя в растущем городе с большой текучестью населения в некоторых районах трудно было собрать данные, фиксирующие число жителей на конкретный момент109. О.Г. Агеева приводит сенатский доклад, в котором перечисляются дворяне, не сумевшие перебраться в Петербург к 1723 г., и предлагается расследовать причины их отсутствия, включая заявления о болезни, поданные через Медицинскую канцелярию110. С отъездом двора ненадолго в Москву в 1724 г. по случаю коронации Екатерины I, а также на более длительный срок в краткое царствование юного Петра II, это переселение прерывалось. Однако триумфальный въезд Анны Ивановны в Санкт-Петербург в 1732 г. (он рассматривается в третьей главе) недвусмысленно продемонстрировал намерения властей и обозначил решительный сдвиг в этом процессе. Присутствие в городе двора и главных государственных учреждений убеждало в том, что дворянству необходимо переселяться в Петербург, несмотря на недовольство расходами и неудобствами. Это отразилось в начавшемся здесь в 1730-х гг. активном строительстве, которое мы рассмотрим ниже.
Если говорить о процессе заселения Петербурга, то в этом смысле город рос очень быстро, учитывая его скромное начало. Согласно сведениям, собранным Святейшим cинодом, город разросся с 40 тыс. жителей в 1725 г. до 70 тыс. в 1737 г.111 Сбор такой информации возлагался в этот период также на Полицмейстерскую канцелярию. Канцлер А.П. Бестужев-Рюмин приказал этому учреждению составлять сводки о городском населении, включая в них не только сведения о русском населении (постоянном или пришлом) и о военнослужащих, но также об иностранцах – неважно, дипломаты они, купцы или моряки. В своем ответе генерал-полицмейстер А.Д. Татищев сослался на многочисленные трудности в исполнении этого задания112. Затем он написал кабинет-секретарю Елизаветы, И.А. Черкасову, просьбу, чтобы Коллегия иностранных дел напрямую запросила необходимую информацию у иностранных дипломатических представителей113. В итоговом докладе приведена официальная численность жителей: 74 283 чел. (хотя к точности и достоверности подобных сведений за рассматриваемый период следует подходить с осторожностью)114. Для сравнения упомянем, что Иоганн Георги в своем знаменитом труде о Санкт-Петербурге, написанном в 1790-е гг., приводит цифру численности населения в 1750 г., равную 74 273 чел. (не считая детей)115. С тех пор население города, по-видимому, держалось примерно на том же уровне (хотя многие официальные отчеты сообщали о 120 тыс. жителей к началу царствования Екатерины II), так как в годы Семилетней войны в Петербурге сократилась численность военнослужащих116.
Для того чтобы представить себе масштаб роста Санкт-Петербурга на фоне других городов того времени, сравним его с некоторыми из них по состоянию на 1750 г. Несмотря на то, что крупнейшие европейские столицы все еще намного превосходили его (так, Лондон насчитывал 675 тыс. жителей, Париж – 576 тыс., Вена – 175 тыс.), он уже сравнялся со столицами соседних государств, в том числе со Стокгольмом (60 тыс. чел.), Копенгагеном (93 тыс.), Берлином (90 тыс.), Дрезденом (52 тыс.) и заметно перерос малые города-резиденции германских княжеств, например Брауншвейг (21 тыс.), Кассель (19 тыс.), Мангейм (20 тыс.), Вюрцбург (15 тыс.)117. Последние примеры важны в том отношении, что эти города формировались и развивались как резиденции правителей примерно в такой же краткий отрезок времени, как Санкт-Петербург. Настоящего расцвета в качестве крупного европейского города ему предстояло достичь уже в царствование Екатерины II, и в немалой степени – благодаря ее политике. Но важно подчеркнуть, что именно рассматриваемый нами период оказался решающим для становления Петербурга, причем не только потому, что в это время город формировался, но также и потому, что с окончательным перемещением сюда правительственных учреждений и их персонала была обеспечена преемственность его развития после смерти Петра I.
Главной географической характеристикой Петербурга была Нева. Влияние Невы на его развитие и на жизнь петербуржцев определялось, во многом, уже самим фактом присутствия реки в сердце города. В отличие от более узкой Москвы-реки, протекающей в старой столице, через могучую Неву, впадающую прямо в городе в Балтийское море, было очень трудно строить мосты. К тому же суровый климат делал переправу через реку в весенние и осенние месяцы опасной затеей. Положение еще больше осложнялось из-за желания Петра сделать жителей нового города умелыми, если не завзятыми, мореплавателями. Была разработана система штрафов, чтобы заставить офицеров в ветреную погоду ходить на своих судах под парусом, а не на веслах118. Что касалось остальных, то апрельским указом 1718 г. людям «всякого звания» предоставлялись малые суда, чтобы они могли ходить под парусами каждое воскресенье. Тех, кто пропускал эти выходы больше двух раз в месяц, наказывали119. Даже высокопоставленных жителей города от хождения под парусом не освобождали. Для участия в петровских «водяных ассамблеях» членам элиты полагалось иметь собственные суда, в том числе яхту и два катера. Неявка на эти мероприятия каралась в типично петровском стиле. После того как на празднование в честь возвращения царя в город в конце июля 1723 г. явилось мало участников, Петр велел генерал-полицмейстеру А.М. Девьеру в дальнейшем штрафовать отсутствующих без уважительной причины на 50 руб.120
Активное нежелание Петра строить мосты в Петербурге было еще одним средством «поощрения» жителей к плаванию на судах. В результате в его царствование были сооружены только мосты через второстепенные водные пути, например деревянный пешеходный мост, связавший Петропавловскую крепость с Петербургской стороной121. Первым пересек Неву понтонный мост, построенный в 1727 г. и возобновленный в 1734 г., пролегавший между храмом Воскресения Христова на Васильевском острове и церковью Святого Исаакия Далматского122. Но, несмотря на появление мостов, весь рассматриваемый период река оставалась главной коммуникацией города. В 1730-е гг. Дэшвуд писал, что «лодочные переправы» монополизированы государством, а городские купцы стараются держать собственные суда, отчасти из-за того, что им надо преодолевать водные преграды, чтобы попасть на Биржу на Васильевском острове. Любопытно, что «публичные дома» – под которыми Дэшвуд, вероятно, подразумевал трактиры или австерии (другими словами, питейные заведения) – тоже, по его наблюдению, держали собственные суда123. Это была обычная практика в других городах того времени, стоявших на речных берегах, – так, в Лондоне малые суда использовались для разнообразных целей, в том числе для доставки тех особ, которые желали ознакомиться с «удовольствиями» Саутуарка. В целом водный транспорт быстро стал неотъемлемой частью повседневной жизни Петербурга.
Петр, так увлекавшийся хождением под парусами, отводил Неве центральную роль во многих торжествах, как на праздновании крупной морской победы при Гангуте, которое состоялось в городе в сентябре 1714 г. Присутствовать на этом мероприятии было абсолютно обязательно, так как его программа была официально объявлена 8 сентября в виде печатного указа, оглашенного в церквях и обнародованного в газете «Ведомости». Празднование началось на следующий день, когда процессия кораблей вошла в Петербург. Их приветствовали пушечными залпами с обеих крепостей. Затем к зданию Сената, стоявшему тогда близ Петропавловской крепости, сквозь специально возведенные триумфальные ворота проследовало парадное шествие, в котором участвовали экипажи кораблей и вели пленных шведов124. Петр был произведен в вице-адмиралы, а завершился праздник банкетом во дворце А.Д. Меншикова, во время которого произвели фейерверк125. Петербург стал также и местом празднования другой важной морской победы в Северной войне – в сражении при Гренгаме в 1720 г. В честь ее 8 сентября состоялась похожая процессия захваченных кораблей и шествие победоносных войск, после чего три дня устраивались фейерверки126. Морская тема была представлена даже на нескольких петровских праздниках по случаю побед, одержанных на суше. Например в рамках празднований Ништадтского мира в Петербурге в феврале 1722 г. проходило карнавальное шествие с использованием платформ в виде кораблей. Еще несколько раз Петр или его ближайшие сподвижники являлись на придворных маскарадах в матросских костюмах127. И даже после смерти Петра река участвовала в его похоронной церемонии (что рассмотрено подробно в третьей главе), когда по льду был проложен «прешпект» для движения процессии из Зимнего дворца в Петропавловскую крепость.
Преемники Петра на троне гораздо меньше увлекались мореплаванием. Они не строили корабли своими руками, не затевали экспромтом «водяные ассамблеи», но спуск новых кораблей продолжали отмечать всякий раз, как и при Петре. Так, в июне 1736 г. Анна Ивановна присутствовала при спуске корабля, названного в ее честь. Затем, на следующей неделе, на этом корабле состоялся придворный банкет и бал, на котором присутствовали персидский посол и другие иностранные дипломаты128. Из более крупных событий можно упомянуть торжественное открытие в Кронштадте, в конце июля 1752 г., канала Петра Великого, которое символически обозначило важность сохранения петровского морского наследия для его дочери, императрицы Елизаветы. Открытие канала стало центром многодневного празднества с участием российских и иностранных сановников129. Как и остальные горожане, сами царствующие особы и члены царской семьи регулярно плавали по реке, чтобы добраться из одной части города в другую или попасть из Петербурга в царские резиденции Петергофа и Ораниенбаума130.
Еще одном символом связи города с миром природы служил Летний сад. Еще в марте 1704 г. Петр обращался в письме к Т.Н. Стрешневу – главе Разрядного приказа и одному из своих доверенных сподвижников – с просьбой прислать разные кустарники, деревья и растения, чтобы развести в своем новом городе сад, расположенный на южном берегу Невы, напротив крепости131. Следующие десять лет Петр продолжал выписывать растения из более теплых краев в своей империи, а также ввозил из-за границы экзотические экземпляры, а вместе с ними и садовников, призванных уберечь их в суровом климате. Особенно сильно повлияли на первоначальное развитие петербургских садов или парков голландские садовники, такие как Ян Роозен, работавший здесь с 1712 г. Однако в 1716 г. Петр задумал разбить регулярный сад во французском стиле и остановился на проекте, представленном ему архитектором Леблоном. Этот план состоял в прокладке от Невы к Мойке центральной аллеи, обрамленной античными бюстами и статуями, параллельно Лебяжьей канавке, которая разделяла Летний сад и Царицын луг. В остальном сад симметрично располагался по обе стороны от главной аллеи, украшенный фонтанами, павильонами и засаженный разнообразными кустарниками и деревьями132