В хвойном лесу, покрывавшем южный склон Сторожевого холма от подножия до вершины, приличные кусты встречались нечасто, но здесь это правило грубо нарушалось. Густые заросли с ярко-зеленой листвой, как полагается в начале лета, тянулись узкой полосой, образовав почти непроницаемую для глаза стену. Годы назад одна из особенно злых осенних бурь свалила несколько отживших свой век сосен, оставив громадные стволы гнить и рассыпаться в труху. Образовалась вытянутая прогалина, щедро освещаемая солнцем, что позволило мелкой растительности подняться во весь рост. Но это ненадолго – хвойные великаны скоро возьмут свое, а все, на что они бросают тень, быстро чахнет.
Дирт притаился за трухлявым стволом давно упавшего дерева и не мигая смотрел вниз. Там, за кустами, просматривалось подозрительное движение, не гармонирующее с колебанием веток, раскачиваемых едва заметными порывами утреннего ветерка. Никто из людей не мог забраться так далеко от опушки, зверь – вот кто там бродит. Не белка, и не заяц, что-то гораздо крупнее. Но и не взрослый лось, уж он бы даже за такими зарослями не укрылся.
Кто?
Для всех жителей Хеннигвиля, за единственным исключением в лице Дирта, ответ был всего один. И подразумевал столь же единственно правильное действие: мчаться прочь, не останавливаясь, не разбирая дороги, скривив физиономию в гримасе крайнего ужаса и прилагая нешуточные усилия ради сохранности чистоты штанов. И бежать таким образом до тех пор, пока нестерпимая боль не скрутит обессиленные легкие и каждый глоток воздуха начнет причинять нестерпимые страдания.
Нет – исключение не одно. Он позабыл про лэрда Далсера. Хотя, если говорить откровенно, его трудно причислить к жителям Хеннигвиля.
Как, впрочем, и самого Дирта.
Преподобный Дэгфинн тоже не очень-то боится леса, хотя во всем селении знают об этом лишь трое, включая его самого. Но с ним все сложно, да и традиционный ответ хеннигвильцев его вполне устраивает.
Дирта традиционный ответ не устраивал. Он ведь знал, что в этом лесу обитает далеко не одно существо. Лоси, медведи, олени, волки, косули, кабаны, зайцы, лисы, барсуки, еноты и прочие: в их присутствии легко убедиться, бегло изучив следы на первой попавшейся тропе. А однажды ему встретились отпечатки копыт неведомого создания, судя по всему, крупного. Наверное – это был зубр, хотя уверенности в подобном выводе у Дирта не было, ему ведь так и не удалось взглянуть на редкого зверя даже издали.
Следов демонов, которыми так любили пугать друг друга суеверные жители Хеннигвиля, он не встречал ни разу. Ну… наверное. А ведь, кроме него, никто не отваживался забираться в лес так далеко. Да что там говорить: редкий смельчак находил в себе силы сделать больше десятка шагов от опушки, да и таких не хватало даже на жалкую полусотню.
Интересно: почему они так неистово верят в древних демонов, если у них даже возможности взглянуть на следы нет? Вот уж прав лэрд Далсер, когда называет человека самым парадоксальным существом. Ведь мудрость и глупость зачастую мирно уживаются в одной голове, занимаясь разными вопросами.
Хорошо, если за кустами скрывается олень. Под сотню имперских фунтов отборного мяса, да и требуха у него очень даже ничего, если приготовить как следует. Ее Дирт пускал в котел в первую очередь, после того как брезгливый лэрд Далсер, от души покрутив носом, неохотно давал добро. Уж очень он не любил паразитов. Без них дичи да и домашнего скота не бывает, но есть черви безобидные, хоть и омерзительные с виду, а есть такие, которым даже длительное кипячение немногим страшнее ласкового летнего дождичка. При одном намеке на их присутствие придирчивый ведун безжалостно браковал добычу, заставляя Дирта относить мясо туда, где взял.
Нашел дурака: в Хеннигвиле и тухлятине применение найдут, а уж червями здесь даже младенца не напугать. Как Дирта ни заставляй, а у преподобного Дэгфинна свое мнение: что в селение попало, то там и останется, и плевать, если кто-то против.
Оленя он разделает на месте, расстелет шкуру, набросает на нее крапивы, разложит поверх нее куски парного мяса, завернет как следует, подвесит за углы в теньке, после чего заберется на вершину Сторожевого холма и помчится вниз, к дому лэрда. Тот осмотрит печенку, почки и легкие, брезгливо скривится и, очень может быть, что признает дичь годной, не потребует ее выбросить. Или даже разрешит взять лакомую часть туши на свои нужды, а не относить почти все вечно голодным хеннигвильцам, ведь удачливый охотник заслужил небольшой приз. Тогда Дирту придется возвратиться, забрать добычу и спуститься вниз, к Смородиновому ручью. Там, на подмытом водой склоне, у него вырыта добротная коптильня.
При воспоминании о том, как нестерпимо вкусно пахнет на совесть прокопченная полоска оленины, желудок Дирта забурчал от нетерпения. Звук показался ненормально громким. Хотя что тут странного? Когда он в последний раз наедался досыта, тем более мясом? Такое ощущение, что никогда.
Нет, не олень: Дирт разглядел голову. Серенькая, с рыжим налетом, украшенная аккуратными ветвящимися рожками.
Косуля. Самец.
Тоже ничего, хотя с оленем, конечно, не сравнить. Мясо недурственное, но, увы, у косули его гораздо меньше. Зато и нести будет легче. Дирт за последний год порядком вымахал, но до взрослого мужика еще недотягивает. Да и телосложение у него хрупкое, до сих пор дразнят худышкой.
Пальцы на тетиве напряглись, и в этот момент ветерок затих. Дирт и раньше не шевелился, а тут и вовсе застыл словно камень.
Ну же! Ветер! Давай, задувай! Ты просто обязан отправиться на прогулку в сторону вершины, прямиком на Дирта. Утро ведь, в эту пору твое направление меняется редко.
Изменение может привести к непоправимому. Как бы Дирт ни мылся в неделю по два-три раза, до смеха удивляя грязнуль вроде Фроди, чуткие ноздри косули неминуемо уловят человеческий запах, и шустрое животное помчится по склону длинными прыжками, забавно вскидывая высокий круп. Глупо браться за лук, когда между целью и тобой густое переплетение зеленеющих веток. Стрела, зацепив хотя бы одну из них, непредсказуемо изменит направление, и придется попрощаться с рогатым мясом.
А потом неизвестно, сколько будешь стрелу разыскивать: в таких случаях они имеют нехорошую привычку теряться.
Дирт взмолился силам, насылающим ветер. Жители Хеннигвиля не одобрили бы попахивающую язычеством молитву, но ему давным-давно было глубоко безразлично их мнение почти по всем вопросам, а уж в том, что касается божественного, – в самую первую очередь.
Высшие силы решили сжалиться, видимо, хоровое бурчание желудков хеннигвильцев достигло небес, мешая спать их обитателям: листва на кустах затрепетала, лицо ощутило еле заметное движение воздуха. Косуля, объедая листву и молодые побеги, все заметнее приближалась к удобному просвету, где ничто не помешает полету стрелы. Жалкие тридцать с небольшим шагов, на такой дистанции Дирт и по только что вылупившемуся цыпленку не промахнется. Мало того, острием легко угодит в глаз, левый или правый – как выберет.
Над головой захлопали крылья. Похолодев, он опять взмолился всем высшим силам сразу, чтобы избавили его от этого, пощадили, не лезли в такой ответственный момент: реакцию пугливой косули на резкий тревожный шум поблизости предсказать было несложно.
Похоже, поздно взмолился: хлопанье крыльев стихло, и следом раздался оглушительный треск. Дирт стремительно оттянул тетиву, выстрелил в уже дернувшееся животное, после чего оставалось печальным взглядом проводить улепетывавшую косулю, так и не ставшую добычей.
Он поднял голову, нехорошим взглядом оценил продолжавшую стрекотать сороку. Прикончить шумную тварь? Отомстить за ее гнуснейшую подлость? Да ну ее, еще стрелу потеряет. Нечего мараться о глупую негодяйку. Сохраняй она тишину, могла бы всласть поклевать склизкие кишки, оставшиеся после свежевания туши. Крикливые белобоки обожают разорять чужие гнезда, пожирая яйца и птенцов, но и падаль уважают немногим меньше воронья. Да и не только они, в лесу ее почти все уважают.
Стрела, перерубив пару веток, по самое оперение зарылась в изъеденный гнилью ствол давно упавшей сосны. Удачно получилось, недолго пришлось искать. Осторожно ее вытащив, Дирт проверил заточку наконечника и состояние древка, после чего спрятал в колчан. Покосился на солнце. Высоковато успело подняться. Очередное неудачное утро: он опять вернется без добычи. Ну что ж, может быть, повезет завтра, или в Хеннигвиле что-нибудь изменится в лучшую сторону.
Вершина была уже рядом, когда Дирт заметил гриб. Настоящий белый гриб, с прошлого года их не видел: с непомерно раздутой понизу ножкой и чистенькой тугой шляпкой. Хорошая примета – это ведь первый, и появился он не просто так, а с целью разведать обстановку. Если вылез один, значит, и другие следом попрут, они не испугаются исчезновения разведчика. Этот склон получает много тепла, вот и опередил своих собратьев. Будет, чем сдобрить похлебку – это куда лучше того, что в нее приходится бросать последнее время.
На вершине Дирт остановился. Лес здесь расступался, будто опасаясь приближаться к древнему капищу: восемь каменных столбов, расположенных по кругу, узкие плиты, уложенные на них поверху, и черный, в пятнах серого лишайника, алтарь посредине. Если приглядеться, там и сям можно заметить следы давних раскопок. Это Дирт, будучи совсем еще глупым пацаном, рыл ямы в надежде поживиться древним золотишком.
И что бы он потом делал с найденным золотом? Вот ведь дуралей…
Но сейчас Дирт вырос и значительно поумнел, поэтому даже не покосился в сторону своих мальчишеских экспериментов. Он неотрывно смотрел вдаль, на ту линию, где небо сливалось с насыщенной синевой моря. Там можно было разглядеть россыпь едва заметных бугорков. Крошечный архипелаг: шесть каменистых островков, он был там однажды с рыбаками. Им тогда пришлось поспешно вытаскивать лодки на покрытый галькой пляж, спасаясь от приближающейся грозы с неминуемой бурей. Ничего интересного Дирт там не нашел, зато с пригорка смог взглянуть еще дальше, и там уже не увидел никаких признаков суши: только воду.
Возле ближнего острова что-то двигается? Да нет… вряд ли… Померещилось, должно быть. Или из волн морских исполинский кит показал мокрую спину. Хотя откуда здесь исполинские киты? Даже мелкие не очень-то любят выходить на мелководье залива. За все время здоровенную тушу Дирт видел лишь однажды, позапрошлой осенью. Ее в шторм вынесло к берегу, ох и вони он тогда нанюхался. Преподобный, не обращая внимания на тошнотворный запашок, собрал всех жителей и, показывая на невразумительные прорехи в гнилой плоти, долго пояснял, что море кишмя кишит чудовищами, для которых даже такой исполин – не более чем легкая закуска.
Впрочем, если верить Дэгфинну, весь мир переполнен чудовищами, одно другого страшнее.
Дирт перевел взор ниже. Сторожевой холм спускался к морю тушей матерого медведя, заявившегося на водопой, образуя в итоге широкий мыс, прикрывавший бухту, на берегу которой и располагался Хеннигвиль. Две с лишним дюжины домишек да втрое больше сараев и хлевов со стенами из небрежно отесанного камня и крышами, поверх глиняных скатов накрытых зеленеющим дерном. Никаких заборов, изгородей, запоров на дверях: свои не воруют, а пришлых в селении нет.
Ну не считая парочки исключений, которым можно доверять, почти как своим.
Несмотря на большое расстояние, Дирт разглядел в широком устье Смородинового ручья россыпь белых точек. Непроизвольно улыбнулся. Он знал, чья очередь сегодня пасти гусей. Погасил в себе естественный порыв направиться туда в первую очередь. Нет – уважающему себя мужчине нельзя покорным барашком идти на поводу сиюминутных желаний. Вчера была сильная волна, кто знает, может быть, море решило подарить что-нибудь: затянувшееся безрыбье напрашивалось на хоть какую-нибудь компенсацию.
Настроение у моря меняется чаще, чем у капризной девицы: утром подарит, в полдень отнимет да еще и слезами обольет. Остается повесить лук и колчан под камнем, что покоился на двух столбах, и можно спускаться. Показываться в селении с оружием не стоит.
Море сегодня не поскупилось, выбросив множество водорослей и склизких медуз, еще не успевших растаять в солнечных лучах. Но ничего более ценного Дирту не встречалось. Его это не слишком огорчило, ведь давно уже понял, что живет на берегу самого скупого скряги в мире.
Впереди показался конкурент: на урезе воды сидел мальчишка и разгребал палкой груду водорослей. Подойдя поближе, Дирт узнал Ивара, первенца младшего Вегарда. Странно, что сразу, еще издали, не понял, кто здесь ошивается. Этого непоседу хлебом не корми, дай возле воды полазить. Первым бежит встречать лодки, сразу видно – настоящий рыбак растет.
Возле увлекшегося мальчишки крутилась шелудивая собачонка. Мелкий кобелек, один из многочисленных щенков любвеобильной Тучки. Что она ни на что не годная, что ее глупое потомство. Вот и этот даже для приличия не гавкнул, Дирт подошел незамеченным.
– Привет, Ивар. Что нашел?
– Ой! Дирт! Не подходи так тихо!
– Испугался?
– Нет. – Мальчишка что было силы затряс головой, пытаясь убедить главным образом себя. – А ты откуда взялся?
– В лесу был.
– Зверя видел?!
– Нет. Косулю видел.
– Застрелил?
– Не получилось. Что ты там роешься в этой куче?
– Краба нашел. – Инвар показал панцирь, лишившийся всех ножек. Каким-то чудом сохранилась лишь одна клешня, да и та наполовину.
– Он же дохлый.
– Ага. Пустой совсем и даже не воняет. А вчера Гермунд из ловушки вытащил большущего и живого. А тот в лодке укусил Рауда за палец ноги. До крови. Я сам видел, как он хромал и ругался. Даже Фроди так не ругается, хоть больше всех плохих слов знает, а ведь Рауд всегда такой молчун. Очень смешно было.
Сенсационную новость с укушенным за палец Раудом еще вчера весело обсудили всем Хеннигвилем, но она продолжала оставаться достаточно свежей: вон как глаза у мальчишки засверкали.
– Весной я после шторма нашел доску с гвоздями. Помнишь?
– Помню.
– Хочу еще такую найти, нам железо пригодится.
– Тебе разрешили уходить так далеко?
– Да. Отец сам сказал пройтись по берегу. Вчера волны были высокие, может, вынесло ствол дерева, на дрова пойдет.
Дирт оценил расстояние до окраины селения и показал на лес, который возвышался над не таким уж крутым береговым обрывом:
– Там полно деревьев, пусть берет любое.
– Сухих поблизости нет.
– Живое срубить недолго.
– Такое горит плохо. – Плохо, потому что живое и мокрое.
– Сосна-то мокрая? Насмешил.
– Мокрее, чем сухое.
– Оно по лету быстро высохнет. Уж не медленнее того, что море выбрасывает.
– Преподобный Дэгфинн говорит, что живые деревья в лесу трогать нельзя ни в коем случае. Зверь очень злится, когда видит такое.
При упоминании Дэгфинна Дирт поморщился. Спорить с непререкаемым авторитетом преподобного было очень сложно. Пожалуй, даже невозможно. Почти все хеннигвильцы ловили каждое его слово, будто кусок хлеба в голодный год, и свято верили в любую чушь, вырывавшуюся изо рта человека, служащего проводником между божеством и верующими.
– Ивар, а как, по-твоему, из каких деревьев строили Хиннигвиль?
– Из сухих, конечно.
– И где же столько сухих и при этом не гнилых нашли?
– Не знаю. Наверное, таких раньше было много, но все срубили. Разве сам не видел, сколько пней у опушки?
Вот и попробуй поспорить: даже у детей любое мнение совпадает с мнением преподобного.
Ивар тем временем резко сменил тему:
– Слышал, что Мади сказал?
– Ты о каком Мади спрашиваешь: у нас их три.
– Младший ничего не скажет, потому что у него даже зубы еще не прорезались, куда ему говорить? Он в ответ разве что испачкается. Я о сынке Гуди.
– Если к языку Мади привязать лопату, получится незаменимый работник: ни мгновения отдыха себе не позволит. Откуда мне знать, о каких словах ты сейчас говоришь, если он никогда не умолкает.
– Он утром заявил Керите, что поколотит тебя как следует. Это мне Бруни рассказал. Бруни, хоть и дурачок, но не врет никогда. Мама говорит, чтобы уметь врать, нужен ум, а откуда он у него возьмется?
– И зачем ты мне это выкладываешь? Ведь твой отец – родной брат Гуди, и Мади, получается, тоже твой брат, только двоюродный.
– Да, правильно, двоюродный. Но он мне не нравится. Кроме подзатыльников, я от него никогда ничего не видел. И разговаривает со мною так, будто я только что из колыбели выбрался. А ты вот нормальный, правильно все делаешь. Как с равным разговариваешь. Ну, почти. Мади выше тебя на полголовы, он точно поколотит, раз пообещал. Керита нравится ему, может, свадьба у них будет.
– Селедка тухлая ему будет, а не Керита, – резко помрачнел Дирт.
Ивар рассмеялся искренним смехом ребенка, которому все равно, чему радоваться: шутке удачной или просто выставленному перед носом пальцу.
– Ой, Дирт! Ну ты и сказанул! Можно я Мади это передам?
– Я сам ему передам.
– Ну тогда он точно тебя поколотит.
– Значит, сразу два дела сделаю.
Лодка уже вернулась и подсыхала, наполовину вытащенная на галечный берег. Дирт не спрашивал у Ивара насчет сегодняшнего улова, да и нет смысла спрашивать: по отсутствию малейшей суеты возле рыбного сарая все понятно. Вспомнив, что сам ничего сегодня не добыл, помрачнел еще больше и целеустремленно направился к загону для скота. Мади, наверное, там, навоз разгребает, вчера ведь вряд ли успел закончить с той кучей. Очень удачно, именно в ней Дирт его и закопает: лучше места для мерзавца не придумать.
Ишь! Свадьбу он с Керитой захотел. С боровом грязным ему свадьба будет, прелестная получится пара: один другого краше, и оба мастера хрюкать.
Увы, толстяка на месте не оказалось. Но это не означало, что его здесь совсем нет. По другую сторону загона, на выщипанной скотом лужайке, толпилось чуть ли не все население Хеннигвиля. Оттуда доносился зычный, проникновенный голос преподобного Дэгфинна:
– Сети давно пусты, нет крабов и раков морских в наших ловушках. Весна выдалась поздняя, на полях наших и огородах лишь всходы, да и тех немного. Почему так? За что такое наказание? Вы спрашиваете это у небес каждый день. Но разве сами не знаете ответа? Проклят был тот день, когда корабли наши нашли гибель на острых камнях в заливе. Смерть забрала многих из нас, а те, что остались, получили эту землю, окруженную чащей, в которой кишат богопротивные демоны и страшные твари, пережившие древность. Все знают, что мы в этих проклятых местах лишь гости, именно там обитают их настоящие хозяева.
Из-за толпы Дирт не мог разглядеть преподобного, но не сомневался, что в этот момент он указывает на лес, покрывавший Сторожевой холм.
– Они – источник всех бед наших. Грехами кормятся и грязную скверну источают. Даже рыба брезгует подходить к берегу нашему. Что делать? Наш бог слишком слаб здесь и не всегда может помочь верной пастве. Молитвами не спасаемся, ведь лето настало, а мы все еще голодаем. Когда такое было? Зверь, который владеет лесом, сильно ослабел. Он так же голоден, как все мы. Что можно ему предложить? Как вернуть силу защитнику? Нет ни горсти зерна, ни ссохшейся луковицы. Нам нечем поддержать его силы, и потому демоны осмелели, начали вторгаться в его владения. Что же делать? Как быть? Мне противно это говорить, но нам остается лишь один выход: откупиться от демонов.
Дирт, уже было развернувшийся, замер и начал прислушиваться с повышенным интересом. Столь сумасшедшего бреда он от Дэгфинна еще не слышал. Откупаться от демонов? С какой стати? Он ведь ничего, кроме стандартных церковных проклятий в их адрес, ни разу не произносил. Странно как-то. И вдвойне странно, что никаких демонов в лесу и в помине нет. От кого он тогда собрался откупаться? И каким образом?
Преподобный, приподнявшись на цыпочках, уставился в сторону Дирта и крикнул:
– Эй! Ты! Мальчишка! Говори! Ты принес добычу из проклятого леса?!
Дирт поднял пустые руки, неохотно крикнул в ответ:
– Дичи мало, и она пуганая. Ничего не принес.
– Видите! Даже у этого пустоголового безбожника ничего не получается. Демоны взялись за нас всерьез, даже дичь распугали. Мы заплатим им, чтобы выжили наши дети. На этот раз заплатим, как это ни больно. Пусть только отстанут. Оставят нас в покое хоть ненадолго. А там вернется рыба, соберем щедрый урожай и не будем голодать.
– И чего же мы им дадим? – ворчливо спросил Фроди, до последней крайности раздраженный вынужденной трезвостью последних месяцев.
– А что нужно демонам? Разве сами не знаете? Грешные души и свежая кровь. Души, даже грешные, – собственность Господа нашего. Им остается лишь кровь. Мы оставим возле леса корову. Старую корову. Жалко ее, но у нас нет другого выхода.
– Они же ее порвут или заберут! – охнула Сигруна.
Учитывая ее хроническую тупость, Дирт стал свидетелем случая прямо-таки гениального предвидения ближайшего будущего.
– Нет, – возразил преподобный. – Демоны не едят мясо. Они насытятся ее кровью и перестанут насылать на нас беды.
– А когда опять проголодаются, то что будет? – не унималась разволновавшаяся старуха.
– Тогда тебя оставим возле леса, ты ведь тоже старая, – нагло вклинился все тот же Фроди и сам расхохотался над своей шуткой.
Смеялся он один, остальные были серьезными, будто на похоронах.
Гермунд, главный рыбак, мрачно поинтересовался:
– Не мое, конечно, дело о коровах судачить, но ведь разговор идет о Русалочке? Так она не такая уж старая, молоко дает еще.
– Мало молока, – своим неповторимо скрипучим голосом заявила толстая Хельга. – Уж я-то лучше тебя, вонючего селедочника, знаю.
– Все равно ведь дает, пусть и мало. Значит, и к быку ее сводить можно.
– В последний раз у нее мертвый теленок родился. Пустая утроба, молока мало дает, плохая корова. – Старуха покачала головой.
Гермунд поднял руки:
– Ладно – это твоя корова, ты лучше знаешь, прекрати в ухо орать. Хоть возле леса привязывайте, хоть топите с камнем на шее, не мое это дело.
– Я не хочу привязывать ее возле леса. Но мне опротивело каждый день кормить детей крапивой. Где твоя рыба, Гермунд? Где?! Как можно голодать, живя на берегу щедрого моря?! Как?!
– Щедрого?! Совсем сдурела на старости лет?! Ты разве не знаешь, что рыбы давно уже нет? Одна мелочь, да и той так мало, что худую кошку не накормить. К тому же никакая она не моя. Я тебе что, рыбий пастух? Хозяин селедки? Император трески?
– Значит, надо сделать так, как предлагает преподобный Дэгфинн. Демоны выпьют кровь и оставят нас в покое. Мы накормим детей и засолим рыбу впрок, а там и урожай подоспеет, не так долго ждать осталось.
– Неслыханное дело, богопротивных демонов кормить! – Упрямый рыбак никак не мог угомониться. – Разве нельзя корову отдать Зверю? К нему вернется сила, и он изгонит демонов из леса. Все знают, что когда он в силе, то никого не пускает в свой лес. Пускай уж лучше он Русалочку сожрет, чем эти твари.
Толпа дружно и как-то невесело рассмеялась, а Фроди пропитым голосом выкрикнул:
– Ты бы Зверю еще селедки своей вонючей предложил! Вот же умора! Зверю твои подачки не нужны! Зверь сам возьмет, если ему надо будет!
– Сам его покорми, селедочник, – добавила толстуха, чем вызвала новый взрыв странно-мрачного веселья.
Дэгфинн, перекрикивая смех, заявил:
– Русалочку привяжем возле дальней опушки, там ее найдут быстро.
Не услышав возражений, преподобный прошел через толпу, направляясь прямиком к Дирту. Приблизившись, с загадочным выражением лица заявил:
– Все слышал?
– Почти.
– Мы уподобились язычникам, – с неожиданной горечью произнес преподобный. – Оставляем жертву демонам, чтобы накормить наших детей.
Дирт покачал головой:
– Корова быстрее сдохнет от старости, чем за ней демоны придут.
– Они придут. Они всегда приходят. Они заберут свое. Возьмут только кровь, оставят мясо. Это противно и богомерзко, но потом я позволю людям взять мясо. Им нужна еда, их дети начинают болеть.
– Будете доедать за демонами?!
– Нас мало, мы в окружении страшных тварей. Иногда надо мириться с неизбежным. Демоны заберут кровь, а мы возьмем мясо. Ты все понял, чужак?
– Это не мое дело.
– Твое. Вы живете с нами, не забывай это.
– Мы больше даем, чем берем у вас.
– Вам не надо кормить детей, а нам надо.
– Преподобный, я вообще не пойму, о чем мы спорим.
– Запомни, демоны выпьют кровь, и завтра у нас будет мясо. Ты все понял?
Сказав это, Дэгфинн скрылся за углом хлева. Дирт, проводив его задумчивым взглядом, обернулся, разглядел в толпе Мади, понял, что при таком столпотворении не стоит затевать конфликт, и отправился вслед за преподобным.
Ему еще надо сварить похлебку. И хорошо бы дров наколоть, запас почти вышел. Или лучше из лесу вязанку-другую хвороста принести?
Нет, лучше наколоть. На опушке скоро не то что веток – даже хвои сухой не останется, все подчистую для очагов выгребают. За сушняком придется идти дальше, причем делать это на глазах хеннигвильцев. А им очень не нравится, что какой-то мальчишка нагло игнорирует главный закон и не испытывает при этом даже намека на страх. Опять будут плеваться вслед, а то и комом грязи кинут. Делать обход по берегу, чтобы никто не увидел, слишком долго, а бродить с грузом Дирту не нравилось.
Решено: заглянет к кузнецу. Колун в селении всего один, и хранится он у него.
На подходе к кузне нос Дирта уловил необычайно насыщенный хвойный аромат. Такое впечатление, будто ноздри свежей живицей обмазали.
Разгадка обнаружилась быстро: на очаге перед входом в кузню Агнар в крошечном котелке кипятил какую-то густую массу, непрерывно ее перемешивая. Именно она являлась источником сногсшибательного хвойного аромата.
– Ну и запах. Это что такое?
Агнар, проигнорировав праздный вопрос, задал свой:
– Ты руду принес?
– Какую руду?
– Не притворяйся трухлявым пнем, ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Но ты не просил ничего приносить.
– А сам разве не можешь сообразить? Когда я видел руду в последний раз? Как только снег на вершинах сошел. Оглянись: на дворе уже лето.
– Мальчишки нашли обломок лодки недавно, гвозди ты забрал.
– Там тех гвоздей на пару дрянных ножей. Руда нужна.
– Ну, раз нужна, принесу. Только я сейчас занят очень, каждое утро на охоту хожу, а до болота дальний путь, целый день уйдет.
– Руда нужнее дичи.
– Дэгфинн думает иначе. Сам спрашивал про дичь сегодня.
– Ты был на собрании?
– Проходил мимо в самом конце.
– Чего это тебя за хлев понесло?
– Мади искал.
– И зачем он тебе понадобился? Вы ведь вроде не друзья.
– Да вот… хотел поколотить его как следует.
– А… Ну это дело нужное. Что там еще Дэгфинн говорил?
– Говорил, что у дальней опушки на ночь привяжут Русалочку.
– Это еще зачем?! Хочет, чтобы ее лось полюбил?!
– Он думает, что демоны в темноте придут и выпьют ее кровь. И еще сказал, что они не едят мясо, оно останется и можно будет его забрать.
– А почему Русалочку? У нас хряк уже староват, молодой может его подменить. Лучше его пусть привяжут, корову как-то жалко.
– Не знаю. Может, Дэгфинн думает, что хряк вонючий и демоны им побрезгуют.
– Преподобный уже сам не знает что думать. Мне начинает надоедать все это. Слышал, что с младшим тезкой Мади делается?
– Вроде пухнет он.
– Вот-вот. От голода все. Дети первыми мрут, уж я-то знаю. Так ты принесешь руду?
– Поговори с Дэгфинном. Если он скажет, что я могу день-другой не охотиться, то схожу. Не хочу с ним ссориться, он злопамятный.
– Что тебе Дэгфинн и ссоры с ним? Поругается, и все. Я говорю: принеси руду.
– А он потом будет обзывать меня нахлебником, а за ним все старухи начнут в спину плеваться.
– Много не наплюют.
– Мне не нравится, когда они так делают.
– Как трудно с тобой толковать. Ладно, увижу преподобного, договорюсь, твоя взяла.
– Колун можно взять?
– Бери. Только вернуть не забудь.