Самый синий из всех - читать онлайн

Глава 2. Цвет одиночества

Посмотрим правде в глаза: в школе всегда хочется жрать.

Поэтому на большой перемене толпа школьников превращается в неуправляемое месиво рук и распахнутых ртов. Я тоже чувствую себя, словно не ела как минимум сутки. И все-таки жду, пока поток схлынет. Захожу в столовую одной из последних и лавирую между столиками, засунув руки поглубже в карманы.

Наш класс всегда занимает ряд в центре, и, вот же черт, сегодня пустой пластмассовый стул оказывается только за столиком Леры. Склонив голову набок, она наматывает на палец кончик хвоста. Марина бурно жестикулирует и громко рассказывает ей какую-то историю, а Оксана, кажется, дописывает домашку по английскому. Судя по нахмуренным бровям и следам зубов на карандаше, получается у нее не особо. Я могла бы помочь, вот только…

Натянув на лицо вежливую улыбку, я проскальзываю на свободное место и утыкаюсь носом в тарелку с остывшим пюре, котлетой и могильным холмиком капустного салата. Щебет Марины тут же сменяется трагичным молчанием (еще бы, разве можно представить себе что-то более ужасное, чем обед в моем обществе?). Она бросает быстрый взгляд на Леру и в мгновение ока копирует выражение ее лица: брезгливо морщит нос и поджимает губы.

– Что-то у меня аппетит пропал. – Голос у Леры сладкий и мерзкий, как микстура от кашля.

Аппетит и у меня пропал, но я все равно зачерпываю ложкой капустный салат и ожесточенно перемалываю его зубами. Думай о витаминах, думай о витаминах…

Тихо фыркнув, Лера поднимается и уходит, оставив на столе нетронутую тарелку с едой. Очевидно, ей никто не сказал, что в столовой каждая принцесса убирает за собой сама.

Под столом начинается возня, Лерины подружки пихают друг друга ногами, судорожно пытаясь принять самостоятельное решение. Без предводителя им это явно дается с трудом. Но в итоге снобизм побеждает со счетом два-ноль: обе решают пожертвовать пищей. Шаркают стулья, громко вздыхает Марина, чья-то вилка со звоном падает на пол.

Я поднимаю взгляд на Оксану. Она торопливо запихивает в сумку тетрадь, карандаш и стерку. Очередь доходит и до кошелька со смешной кошачьей лапкой вместо застежки, но тот выскальзывает из ее руки и падает на пол. Лапка поднимается вверх, и – звень, звень, звень – монетки разлетаются в разные стороны, а карточки веером рассыпаются вокруг стола.

Охнув, Оксана опускается на корточки и начинает быстро их собирать. Я тоже подбираю пару монет, которые притаились за ножкой соседнего стула, и протягиваю ей.

– Спасибо, – лепечет Оксана.

Марина у нее за спиной нетерпеливо переминается с ноги на ногу и даже не пытается помочь. Подруга, ага.

– Еще под пяткой что-то, – с деланым равнодушием говорю я, заметив возле Оксаниной туфли какой-то блестящий квадратик.

Крутанувшись на носках, Оксана так быстро накрывает квадратик рукой, что едва не вписывается лбом в угол стола. Щеки у нее становятся пунцовыми. И только тогда до меня доходит, что это был за квадратик. Упс. Презерватив.

Так и не взглянув на меня, Оксана бросается вон из столовой. Надо же… Я ковыряю пюре вилкой и стараюсь не думать про, кх-м, «это самое». Не то чтобы я никогда вообще о таком не думала, просто я ведь даже не целовалась еще. Для меня это… сложно. Э-э-э… словом… гм-гм… Ой, все, проехали!

От самовозгорания меня спасает тихий треньк сообщения, в котором мама просит купить по дороге домой масла и молока. Уф, проза жизни лучше любого огнетушителя. Я облегченно вздыхаю и отвечаю ей деловитым «ок, будет сделано».

Я как раз встаю, когда на соседний стул плюхается незнакомый парень с растрепанными темными волосами. У него узкое лицо с острым носом и россыпью похожих на веснушки прыщей, а на худых плечах болтается совершенно безумная футболка. Выглядит так, словно единорога вырвало радугой.

– Будешь доедать? – спрашивает он, ткнув пальцем в нетронутую порцию Леры.

Я недоуменно качаю головой. Кажется, он не из нашей школы.

– Прекрасно, – удовлетворенно кивает незнакомец и, схватив вилку, с невозмутимым видом вонзает ее в котлету. Пальцы у него длинные, артистичные. Мне сразу хочется их нарисовать.

Два укуса – и от котлеты не остается даже воспоминаний. Парень вытирает рот тыльной стороной ладони и задумчиво, почти мечтательно смотрит в мою тарелку.

– Хочешь и мою тоже? – подшучиваю я.

– Класс, спасибо!

Длинные пальцы, которыми я любовалась мгновение назад, впиваются в котлету и шлепают ее на кусок черного хлеба. Парень с явным наслаждением поедает бутерброд, а я пока пытаюсь встроить его в свою картину вселенной. Заметив мой шокированный взгляд, он шумно сглатывает и протягивает остатки еды:

– Извини, хочешь кусочек?

Я не отвечаю. Закидываю за спину рюкзак и вылетаю из столовой, на ходу натягивая капюшон.

– Классные волосы! – кричит незнакомец мне вслед.

Вот же придурок.

На алгебре мы начинаем новую тему: тригонометрические уравнения, но я совершенно не могу сосредоточиться. Тень Макарыча со свистком маячит где-то за спиной, а вместо хлыста у него канат. И прогулять не вариант… В конце триместра этот садист заставляет сдавать все пропущенные нормативы, что еще хуже. Лучше уж позориться вместе со всеми, чем одной.

Умом я понимаю, что выхода нет, и все-таки продолжаю перебирать в голове бусины идей. Возможно, мне бы даже удалось что-то придумать, но Оксана и Егор так яростно перешептываются, что сосредоточиться не получается.

Егор кладет руку Оксане на бедро. Пальцы у него толстые, с заусенцами вокруг плоских ногтей. Оксана смахивает его ладонь и мотает головой так, что волосы хлещут по щекам. Егор повторяет свое движение, только на этот раз впивается в ее бедро, сдавливает кожу. Оксана дергается, и мне почему-то тоже становится больно.

Под партой я с силой ударяю ногой по ножке стула, стоящего впереди. Егор испуганно подпрыгивает и убирает руку, а Оксана, всхлипнув, отодвигается. Алгебраичка Юлия Олеговна шипит в нашу сторону. Мы склоняемся над тетрадями.

Остаток урока проходит без происшествий. Но как только звенит звонок, Егор разворачивается ко мне, и взгляд его не предвещает ничего хорошего.

– У тебя какие-то проблемы?

Я пожимаю плечами. Вскакиваю, намереваясь выскользнуть из кабинета, но Егор тут же встает у меня на пути, загородив проход между партами. Тесноватая в плечах рубашка хорошо подчеркивает мускулатуру, а воротник сжимает мощную шею.

Я невольно отступаю.

– Я спрашиваю, у тебя проблемы какие-то?

– Нет.

Некоторые люди, как консервы из злобы и ненависти.

– Тогда ноги свои держи при себе, ясно?

– Ясно.

Оксана похожа на тряпичную куклу: сидит ссутулившись и в нашу сторону даже не смотрит. Мне хочется подать ей какой-то знак, но Егор делает еще один шаг вперед, и я, не удержавшись, ставлю между нами стул.

– Не слышу извинений, – рявкает Егор, ногой отшвыривая стул со своего пути. С грохотом, похожим на выстрел из пушки, тот падает на пол.

– Извини, – лепечу я.

– Не слышу!

Я зажмуриваю глаза. Почти вижу, как его кулак летит мне в лицо. Почти чувствую, как он с хрустом врезается в переносицу, дробит тонкие косточки, превращает их в месиво и…

– Эй, на литру не опоздаете?

Кто-то ненавязчиво толкает меня плечом чуть в сторону. Я открываю глаза и вижу спину Андрея. Он стоит между мной и Егором: руки в карманах, но поза обманчиво расслабленна. Я-то чувствую, как он напряжен. Парни молча буравят друг друга взглядами.

– Не лезь, – скрипя зубами от злости, шипит Егор.

Я жду, что Андрей скажет в ответ что-то шутливое или, напротив, угрожающее. Но он только протягивает руку и кладет ее Егору на плечо:

– Раньше ты таким не был.

Резким движением Егор сбрасывает руку Андрея и грохает кулаком по парте. Дышит он тяжело, со свистом. Молчание кажется затишьем перед бурей. Устроит драку? Наорет? Или… Егор отталкивает парту с такой силой, что она ударяется о стену, и почти бегом покидает класс.

– Ты как, нормально? – спокойно произносит Андрей.

Я нервно сглатываю и открываю рот, чтобы ответить, но вдруг понимаю, что он говорит не со мной, а с Оксаной.

Она кивает, вытирая мокрое от слез лицо, и порывисто обнимает его за шею. Кажется, она говорит что-то еще, но мне не слышно. Андрей кивает. Порывшись в сумке, Оксана отдает ему какой-то пакет и, не обернувшись, выходит из класса.

Я опускаюсь на корточки, чтобы собрать разбросанные на полу учебники и тетради, а заодно немного прийти в себя.

– Кажется, это твое, – говорит Андрей, нахмурившись, бросает пакет на парту и выходит вслед за Оксаной. – Пока.

Я выдыхаю. Сердце испуганно таранит ребра, руки немного дрожат, а мысли роем крутятся в голове. Что все это значит? Что происходит?

Класс понемногу заполняют семиклассники, так что мне приходится взять себя в руки и кое-как подняться на ноги. Уже у дверей я спохватываюсь и возвращаюсь за пакетом. В нем оказывается шапка: чистая и выглаженная. Моя. Та самая, которую Егор недавно выбросил в ведро.

Знаете, как мы зовем учителя литературы? Тор. У него широкое лицо с густыми бровями, спутанная рыжая борода и руки, просто созданные для того, чтобы размахивать молотом. Только дружелюбная улыбка не вписывается в божественный портрет: с ней он похож на добродушного великана, которого лучше все-таки не злить.

Когда я вхожу в кабинет, Тор как раз пишет что-то на доске. На нем темно-зеленый пиджак с закатанными рукавами, а волосы собраны в маленький пучок на затылке. Хрусть! Мелок ломается в огромных пальцах.

– Вот же черт! – сердито шипит Тор сквозь зубы.

Я с трудом проглатываю смешок. Молот и правда подошел бы ему лучше, чем хрупкий кусочек школьного мела. Тор испуганно оборачивается, и настороженное выражение на его лице сменяется широкой ухмылкой:

– Вы ничего не слышали. Этот мелок меня подставил.

– Могила, – серьезно отвечаю я, проводя пальцами по губам, словно застегиваю молнию.

Тор – единственный человек в школе, с которым мне легко. Он ровно такой учитель, о котором обычно мечтают старшеклассники: не кричит, не душит дурацкими тестами и, что даже важнее, разрешает иметь свое мнение. Он не считает меня чокнутой, или глупой, или странной. Впрочем, возможно, ему просто нет дела ни до чего, кроме книг. Но меня и такой вариант устраивает.

Я сажусь на свое место и с облегчением выдыхаю: парта передо мной пуста. Аллилуйя! Ни Оксаны, ни Егора! Так что, когда раздается звонок, я остаюсь единственным обитателем островка под названием «Галерка первого ряда».

– Всем доброго дня! – громогласно здоровается Тор, отряхивая руки от мела. Класс отвечает ему чем-то вроде шумных оваций. Тора любят все. – Вы, конечно, уже выдохлись к седьмому уроку, но… Без паники, благодаря Пушкину у вас откроется второе дыхание! – Мы улыбаемся, а Тор подходит к доске и подчеркивает размашисто написанную тему занятия. – Итак, Пушкин! Признавайтесь, кто из вас считает его творчество скукой смертной? Давайте-давайте, только честно.

Одновременно взмывают несколько рук и почти сразу смущенно ныряют обратно под парту. Поднятой остается только одна. Это Егор! Почему я не подумала о том, что он может пересесть на другой ряд? И почему он не подумал о том, что на такие вопросы никогда нельзя отвечать правду?

– Очень честно и очень глупо, Егор, – смеется Тор. – Значит, вы считаете, что Пушкин – это скучно?

– Смертельно.

– И что же вам в нем так не нравится?

– Понятия не имею, – пожимает плечами Егор. – Я учебник не открывал даже.

– Ага! – восклицает Тор, радостно хлопнув в ладоши. Звук получается таким громким, будто кто-то ударил в оркестровые тарелки. – Вот и фундаментальная ошибка всех современных школьников. Вы убеждены, что русская литература – это скучно, что она безнадежно устарела, а между тем ничего толком не читали. А если и читали, то не вчитывались. Но мы это исправим. – Он быстро записывает на доске неровным почерком несколько слов и дат. – Вот это запомните, чтобы сдать тест. А все остальное время мы уделим текстам, смыслам, идеям. И «Евгению Онегину». Знаю, вы прошли его еще в прошлом году, но без него никак.

– Мы должны были прочитать пьесу к уроку? – взволнованно спрашивает Арсений. Он сидит на первой парте первого ряда – типичное место обитания всех ботаников.

– Это не пьеса, а роман в стихах, – поправляет Тор. – И, строго говоря, вы должны были прочитать его к уроку, который был примерно триста шестьдесят пять дней назад. Но обновить текст в памяти, конечно, стоит. Ха, я прямо вижу это страстное предвкушение в ваших глазах! – Он подмигивает мне, а потом кивает Егору: – Спасибо за честность, Егор. Я это ценю.

Слегка ошарашенный похвалой, Егор взъерошивает короткие волосы на затылке, а Тор начинает рассказывать историю создания «Евгения Онегина». Он прав, я его уже прочитала, но у Тора всегда наготове интересные факты, которых почти никогда не бывает в учебниках. Вроде того, что «Евгения Онегина» писали семь лет, четыре месяца и семнадцать дней.

– …И не случайно роман часто называют «энциклопедией русской жизни». Пока вы будете читать и перечитывать, а я надеюсь, вы все-таки это сделаете, вы узнаете практически все о том, как жили люди XIX века. Как они одевались, что ели, о чем разговаривали, думали, сплетничали. В общем, скандалы, интриги, расследования! И больше, гораздо больше остальных сумеет узнать тот, кто заглянет между строк.

Класс слушает Тора как завороженный. Никто не отвлекается, не шуршит конфетными обертками, и даже в телефонах сидит всего пара человек. Они мгновенно падают в моих глазах. Как можно не ценить, вероятно, единственного учителя, которому не все равно?

Тор, громоподобно откашлявшись, декламирует:

– На случай, если вы не читали, – осторожно, спойлер! Один из героев романа погибнет на дуэли, а эти строчки Пушкин написал о его могиле. Картинка выглядит идиллически, правда? Но на самом деле она дает нам понять, что убитого юношу не смогли похоронить на кладбище. Дуэли были запрещены. Так что родственникам, вероятнее всего, пришлось выставить произошедшее как самоубийство. Спишите с доски фактуру, а потом давайте почитаем отрывки по ролям. Кто возьмет Татьяну?

Мы выныриваем из текста минут за пять до конца урока.

– Все-все, выдыхайте! Загонял я вас? – смеется Тор, сдергивая резинку и заново завязывая волосы в пучок. Спорим, девчонки в экстазе? И даже пятна мела на джинсах не портят картинку.

Тор подтягивает к доске стул и ставит его спинкой вперед. Садится, широко расставив ноги, а затем рассеянно потирает шею.

– Есть у меня одна идейка… Скорее всего, вы не в курсе, но в свое время я окончил режиссерские курсы. Литература меня переманила, но… мы поговорили с Алексеем Васильевичем, директором, и решили, что будет неплохо поставить «Евгения Онегина» здесь, у нас в школе. Я про спектакль. Возможно, не целиком, отрывки, но это все равно круто, правда же? Девятые и одиннадцатые классы, скорее всего, слишком заняты подготовкой к ЕГЭ и ОГЭ, а вот у вас есть все шансы. Пока у меня никакой конкретики, просто хотелось поделиться, прощупать почву… Но на следующем уроке обязательно обсудим детали. Думайте пока, есть ли у вас в принципе такое желание. Всем спасибо, все свободны!

Словно дождавшись его прощальных слов, звенит звонок. Класс наполняется шуршанием, болтовней, суетой. Даже я чувствую странный подъем, хотя совершенно точно ни при каких условиях не собираюсь участвовать в спектакле.

Я быстро складываю вещи в рюкзак и выбегаю из класса одной из первых. Мне надо многое обдумать: случай с шапкой, поведение Егора, Андрея, Оксаны… И свое.

– Давайте-давайте, инвалиды!

Макарыч свистит, подгоняя нас, и мы снова бежим по кругу. Нестройный топот ног, квадраты света на полу, чей-то смех, болтовня… Меня вдруг пронзает острое чувство дежавю, но я быстро из него выныриваю – спасибо Марине, которая ставит подножку. Едва не упав, я нелепо размахиваю руками, что доставляет моим одноклассникам несколько мгновений чистой, незамутненной радости.

Егора сегодня нет, а Оксана сидит на скамейке запасных. Макарыч хмуро посматривает на нее, но бегать не заставляет. Хех, он до смерти боится фразы «критические дни»! Так что, если прижать руки к животу и сделать страдальческий взгляд, без разговоров окажешься на скамейке. Кое-кто из девчонок пользуется этим по нескольку раз за месяц, но Макарыч еще никого не раскусил. Может, он вообще нас не различает?

Мои пятки гулко ударяются о пол, а синяя челка полупрозрачной занавеской колышется перед глазами. Мне нравится, что это послание, которое никому, кроме меня, не прочесть.

Андрей бежит далеко впереди: мы словно на двух концах одной прямой, пересекающей спортивный зал. Я в точке А, а он в точке Б… Андрей двигается легко, размашисто, свободно. Лера рядом с ним изо всех сил пытается казаться непринужденной, но щеки у нее краснющие. Наверное, совсем запыхалась, пытаясь не отставать. Ужасно, но мысль об этом доставляет мне капельку злорадного удовольствия. Уф, боженька, я перехожу на темную сторону?

Мы делаем упражнения на растяжку и наконец добираемся до каната. Меня почти трясет от нервного возбуждения, да и другим девчонкам не по себе. Мы глупо хихикаем и без конца трогаем волосы, будто правильная прическа – верный способ забраться на канат. Только Лера спокойна. Она сама вызывается первой.

Ее руки легко подтягивают стройное тело, а голые ноги крепко обхватывают шершавый канат. Вообще, никто не запрещает девочкам ходить на физру в спортивных штанах, но Лера даже зимой носит короткие черные шорты. И футболку настолько узкую, что видна впадинка пупка.

– Отлично, Соколова, спускайся! – кричит Макарыч.

Лера соскальзывает вниз и, улыбаясь, подходит к Андрею. Интересно, о чем они говорят? И почему ей все время нужно его трогать? Вот опять, как бы невзначай вцепилась пальцами в сильное плечо и не отпускает. Я вдруг замечаю, что Лера немного выше Андрея, сантиметра на три-четыре.

– Матюшкина! Стародуб! Иванова!

Очередь становится все короче, а я нервничаю все сильнее. Не то чтобы мне впервой прилюдно позориться: вообще, у меня черный пояс по нелепым ситуациям. Но быть в центре внимания примерно так же приятно, как прыгнуть в кипяток. Особенно сейчас, когда дурацкая рука Леры лежит на плече у…

– Мацедонская! – выкрикивает Макарыч, с трудом подавляя зевок.

Ноги подгибаются, словно кто-то пнул меня под коленки. Я задерживаю дыхание и иду к канату, стараясь выглядеть уверенной. Подтягиваю рукава толстовки и с удивлением замечаю, какие бледные у меня руки. Уже и не помню, когда в последний раз надевала что-то с короткими рукавами.

Я сглатываю и пытаюсь мысленно себя успокоить, но мантру «какая-разница-что-подумают-другие» прерывает ехидный голос:

– Ставлю сотню, что у нее не получится. Даже до середины каната.

– Соколова, – одергивает Леру Макарыч.

– Принимаю ставку, – довольно хмыкает Арсений.

Смешки и покашливания похожи на рябь на воде. Вроде ничего серьезного, а лодка от них раскачивается…

Мне не нужно даже оборачиваться, чтобы понять, чем заняты мои одноклассники: делают ставки и надеются, что я даже бо́льшая неудачница, чем они думают. Кое-кто достает телефон и начинает снимать. Я надеюсь, что Макарыч их одернет, но он только подгоняет меня нетерпеливым движением.

– Удачи, – произносит кто-то у меня за спиной.

Я удивленно оборачиваюсь. Андрей что, правда пожелал мне удачи? Он дружелюбно кивает, и Лерина рука на его плече больше не кажется такой по-хозяйски расслабленной. Скорее напоминает дохлого кальмара.

– Шустрее, Мацедонская!

Я хватаюсь за канат и делаю неловкую попытку подтянуться. Ладони так вспотели, что я тут же соскальзываю вниз и неуклюже шлепаюсь на пол. Запястье и бедро пронзает боль, но еще больнее оттого, что все опять смеются. Я зажмуриваюсь, чтобы не заплакать.

Андрей тоже смеется. А Лера стоит, опершись на его руку, и вытряхивает что-то из кроссовки. Даже в этой нелепой позе она выглядит как статуэтка. А я…

Я встаю и вытираю руки о толстовку. Подпрыгиваю и вцепляюсь в канат что есть сил. Обхватываю руками шероховатую поверхность и снова подтягиваю тело, напрягая каждый мускул. Бедра в том месте, где о них трется веревка, просто горят. Я чувствую, что начинаю сползать, но упрямо подтягиваюсь снова.

– Ладно, хватит, – ворчит Макарыч.

Ну уж нет! Я почти добралась до середины и не сдамся. Мне хочется доказать им всем. Доказать себе! Я стискиваю зубы. Делаю новый рывок! Тянусь выше!

Перед глазами вдруг вспыхивают пятна. Я задерживаю дыхание и прижимаюсь лбом к канату, но головокружение не проходит. Напротив, тело тяжелеет. Мир вокруг начинает кружиться, ладони разжимаются, и я падаю. Падаю-падаю-падаю…

– Осторожно! – кричит кто-то.

А потом темнота.

Сначала я слышу звон в ушах. Потом взволнованные перешептывания, чьи-то шаги…

– Эй, – говорит голос, от которого что-то сжимается внутри. – Эй, ты как?

Я открываю глаза. Фокусирую взгляд и вижу лицо… Андрея! Он выглядит таким обеспокоенным и таким красивым. Брови нахмурены, взгляд лихорадочно бегает по моему лицу, а челка упала на лоб и почти закрыла правый глаз. А ведь глаза у него такие… такие… Сама не понимая, что делаю, я поднимаю правую руку. Убираю с его лица непослушную челку и, не удержавшись, касаюсь теплой щеки.

Первый контакт – вспышки цвета на кончиках пальцев.

Прикасаюсь ладонью, и его синева врывается в меня бурным потоком, будто волна. Будто цунами! Ш-ш-ш, ш-ш-ш, ш-ш-ш – громко шумит в ушах. Его чувства настолько насыщенные, сильные, горькие! Как больно. Почти нестерпимо! Хватит! Вскрикнув, я отталкиваю его от себя, и сразу становится легче дышать.

– Ты чего? – недоуменно спрашивает Андрей.

Мы смотрим друг на друга ошарашенно. Я вдруг понимаю, что все это время он держал меня на руках. А потом слова просто срываются с губ.

– Ты – самый синий из всех.