Заметки и рассказики отца Павла Великанова напоминают фрагменты большого блога. В сети они наверняка стяжали бы гирлянды лайков: они живые и искренние, даром что назидательные.
Перед нами автобиографические истории с многоликим и многофункциональным автором. Это и многодетный отец, который во время утреннего правила перед литургией постоянно должен отвлекаться – то на обдувшегося ночью маленького сына, то на младшую дочку, обнаружившую в холодильнике творожный торт. Паломник: немало эпизодов посвящено посещению монастырей, сирийских – с монахами-коптами, которые не в состоянии понять, что такое уныние, только смеются в ответ, Святой Горы Афон – с подвижниками, которые поразительно опрятны и дают такие простые и глубокие советы. Внимательный наблюдатель: вот молодой человек в наушниках, сосед в самолете, слушает музыку и погрузился в экстаз, отбивает ногой ритм, покачивается – наверняка под попсу или рок, качает головой батюшка. Как вскоре выясняется: это Бах! Парень слушает Баха. «Умел бы я молиться так, как этот парень вслушивается в оркестровые сюиты Баха», – укоряет себя наш герой.
И вновь подтверждает: все эти функции и лики тонут в самом главном – в первую очередь, рассказчик – пастырь. Все, что здесь написано, написано не просто паломником или папой, но священником.
Неудивительно, что многое из того, что вошло в сборник, напоминает заготовки к проповедям.
Цветные иллюстрации к заповедям Христовым. Сильно накрашенная кассирша в буфете Госдумы внезапно оказывается постницей. Расшалившиеся мальчишки-братья в метро всех раздражают, пока не обнаруживается: они едут из больницы, где только что узнали о смерти мамы. Понятно? Не суди ближнего твоего! А вот возвращается сам батюшка, полный благодати, с Горы Афон, только после причастия, и в ужасе видит в аэропорту грешный, падший мир, каких-то полуобнаженных девиц, и кажется ему, что из рая он попал в ад, но попутчик, тоже священник, отвечает ему на это: «Мы же не для себя – а для них причащаемся!» Ясно? Люби ближнего твоего.
Жизнь для отца Павла – книга притч, которые он пытается разгадать с помощью все того же ключа – христианской системы ценностей в православном изводе. На встречи, путешествия, попутчиков, испытания, россыпь лисичек в лесу он смотрит именно сквозь эту призму. Поэтому грибница, например, напоминает сложные человеческие отношения, в случайно раздавленном сыном планшете видится промысел и отклик на молитву, а в сделанной девочкой-подростком татуировке – разъяснение того, что такое точка невозврата. Отец Павел внимательно вглядывается в посланное, сказанное, увиденное, чтобы расслышать, что же хотел ему сказать этим Господь. Он сам всегда в позиции внимательного ученика, который постоянно учится и радуется, когда удается что-то понять. Едва удается – он этим немедленно делится.
И, признаюсь, самыми убедительными (возможно, оттого, что я тоже многодетная мама) мне показались уроки, которые преподали батюшке его собственные дети: младший Ваня, который в одной фразе проявил голубиную кроткую любовь к отцу, дочка, которая научила его никогда не кричать на детей и двигаться к безусловной любви.
Но и те истории, в которых автор отказывается от интерпретации увиденного, звучат сильно. Например, о вдруг проступившей сквозь воспоминания супружеской любви («Вот такие пироги») или о женщине, которая поступила как будто совершенно правильно, переехала в Сергиев Посад спасаться, отказалась от семейной жизни по слову духовника, но в итоге утратила радость («Посадская тоска»). И нет у отца Павла никаких объяснений, почему сложилось именно так, нет попыток выяснить, кто прав, а кто не очень. В этом смиренном отказе разъяснять и интерпретировать неожиданно проступает столько силы и правды, столько той самой жизни, таинственной, сложной, текучей, подаренной нам Богом именно такой, что только и остается благодарить за нее Творца, а батюшку – за эту книгу, которая в итоге тоже дарит ощущение безотчетности небесной игры, как выразился один поэт.
Майя Кучерская