Агния Романова Во имя воды
Он хотел попасть сюда на практику – любой ценой.
А никто из однокурсников не хотел. Они смеялись и отговаривали: грязь, тяжелая работа, никаких знакомств на будущее.
Макс вышел из проходной на залитый солнцем асфальт. Через пять минут надо явиться к главному технологу. Лера-Леруся, чем он тебя, сволочь, приманил? Ночные смены брала, пропадала допоздна, дома только привет-пока. И напевное «Денис Никитич сказал… Денис Никитич показал!» Тьфу. Чтоб он провалился, что он, голливудская звезда?
Да, Лера старше на год и гордилась, что устроилась на работу по специальности, но, во имя всего святого, чем там гордиться?
Макс грезил о чистеньком офисе, чтобы видеть канализацию только на мониторе. Лера, куда же тебя понесло…
Ничего, он разберется. Макс на секунду зажмурился. Солнечный блеск резанул глаза.
Он на что угодно пойдет, чтобы узнать правду. Подставит, подкупит, обманет… Да мало ли способов. Он – человек-студент, у него совесть отмерла естественным путем давным-давно.
Ветер холодил затылок; Макс принюхался, но почуял только запах нагретого камня и пластика. И еще чего-то неуловимого, смутно знакомого – тревожащего.
Офисное здание походило на коробку-завод: каркас, белый пластик, синяя кайма поверху. Высаженные вдоль дорожек сосны. Газоны с торчащими тут и там крышками люков. Макс пожал плечами. Не так он представлял себе очистные сооружения канализации.
У него перед домом и газон, и люки один в один. Вот разве что…
Земля под ногами дрожала – едва ощутимо, неравномерно. Словно затухающие толчки землетрясения или проходящие поезда метро. Вибрация возникала тут и там, играла в пятнашки.
Земля внизу источена трубами, как муравейник – ходами. В них бурлит вода, грязная, вонючая, или кипяток, или холодная – питьевая. Копни неосторожно – затопит округу, снесет потоком. Трубы под любой улицей, во дворе, под каждым домом.
Холодок пополз по спине, вспотевшие ладони стали противными, липкими на ветру. Макс ускорил шаг. Надо отвлечься.
Он представил стройные ноги Леры – светлые джинсы, облегающие бедра. На работу она ходила так же. Красовалась в замшевых сапожках – интересно, здесь выдают рабочую обувь? То-то Денис Никитич на нее запал – охмурил и завлек. Макс думал, тут народ в спецовках, как на заводах, шастает, кругом нечистоты по каналам плывут, а здесь… Сосны вдоль дорожек.
Стеклянные двери разошлись в стороны. В холле сверкали зеркала и металл, плакаты на стенах демонстрировали виды с птичьего полета: то круглые озера-отстойники, то прямоугольные сооружения – с грязно-бурой водой.
Макс перешагнул порог. За шиворот капнуло – чертовы кондиционеры. Он ладонью смахнул влагу.
В холле пахло сладковато, будто сероводородом. Он поморщился: в памяти всплыл недавний разговор.
– Я не сплю с ним, Макс. Это работа, понимаешь? Он – настоящий профи, даже фанат. – Личико Леры заострилось, сделав ее похожей на лисицу. – Учиться у него – кайф. Тебе на настоящее дело пофиг, вот и не лезь в мои дела.
– Не пофиг, – отрезал он. – Устроюсь на практику и тоже вникну.
«Я тебя уведу, – мысленно добавил Макс. – Твой кумир тебя не получит».
– Денис Никитич не возьмет. – Его имя-отчество Лера выговаривала округлым, напевным голосом. С Максом она так не разговаривала.
– Возьмет, – отрезал он. – Госконторы обязаны студентов брать. Очистные – на балансе города, все получится.
Лера потускнела. Макс тогда плюнул в сердцах, хлопнул дверью.
Что за привычка? Полюбила другого – скажи прямо, зачем жилы тянуть. Нет, все отрицала, но домой возвращалась позднее и позднее. Порой целые сутки на дежурствах пропадала.
Макс представил, как швыряет Дениса Никитича в серую с пеной воду. Тот задыхается в грязных бурунах – выплыть нельзя, воздух бьет со дна как гейзер, а глубина – метров шесть. Ха.
Он вздрогнул. Мысленная картинка пробирала натуралистичностью. Откуда это? Денис Никитич – главный технолог очистной станции, считай – царь и бог здесь, так что вопрос – кто кого выкинет. Макс скривился. Наверняка мелкий человечек этот Денис Никитич, мутный, как вода в его хозяйстве.
Макс постучал в дверь.
– Заходите, – низко велели из кабинета.
Светлый пол, стулья и массивный стол были завалены чертежами. Макс пожал протянутую руку Дениса Никитича, пытаясь улыбнуться сведенными губами.
«Человечек» оказался выше на голову, жилистый, с точеным лицом и седыми стрижеными висками.
«Ясно, – промелькнуло в мозгу, – Лера влюбилась в него как кошка. На таких девчонки сами вешаются».
Ладонь заныла от зверского пожатия.
– Выпускник? – спросил Денис Никитич.
– Диплом через год, – отчитался Макс. – Нужна реальная практика. Лера очень вас хвалила как руководителя. Помните? Лера Ситникова.
Взгляд Дениса Никитича стал жестким.
– Молодой, говорю сразу. Мои очистные двадцать лет в очереди на финансирование, техника в заплатах. Работает чудом на голом энтузиазме – нашем, как понимаешь. Я тебе все покажу, но ты здесь будешь выживать. Будь осторожен. Тогда не случится, как с Лерой.
Макс стиснул зубы. Кивнул.
Денис Никитич запрокинул голову, разминая шею как боксер перед выходом на ринг.
– Еще одно, молодой. Согласишься сейчас – ты наш с потрохами. Никаких побегов в чистенький офис и к мамочке. Так что?
– Я согласен, – твердо ответил Макс. – Хочу знать, как все в реале – не на чертежах.
Под полом зародилась глухая вибрация, словно скрепляя договор, и тут же стихла.
Макс тряхнул головой.
«Век бы не видел ваши очистные».
– Ладно, – прищурился Денис Никитич. – Покажу диспетчерскую. Встречаемся через десять минут на парковке.
На слове «парковка» мозг забуксовал – что, настолько большая территория? – но Денис Никитич быстрым шагом покинул кабинет. Макс припустил следом.
Диспетчерская понравилась: просторно, окна до полу, посреди – длинный ряд терминалов, как в кино про авиацию и диспетчеров. На экранах мигали разноцветные схемы, выскакивали цифры. Место слева пустовало – не нашли нового оператора на место Леры.
Душно здесь. Странный сладковатый запах – что напоминает, не понять никак? И операторы – сплошь парни, уставились в мониторы, а отвернешься – лопатки чешутся. Ну да, привели новичка, развлечение…
– Ты постоянно тут торчишь? – спросил Макс у сидящего с краю парня. Прочитал надпись на бейдже: – Валентин?
Повисла тишина. Валентин медленно распрямился и перевел взгляд на Макса. Глаза у него были водянистые.
– Как положено, – с расстановкой сообщил он. – Наше дело – наблюдение, ясно? Контроль и управление. Ясно?
Парень демонстративно нацепил наушники.
Макс молча развернулся кругом. Чей-то взгляд уперся в спину, как отвертку воткнули.
Ни один из операторов не проронил ни слова.
Он вылетел на улицу. Сладковатый запах въелся в нос. Макс постоял, глотая ветер открытым ртом, – и не сразу понял, что воздух горчит.
– Проклятье. – Он побрел к парковке, пытаясь отвлечься от дурноты.
Солнце сверкало над зелеными лужайками, кое-где пересеченными здоровенными трубами. Стоянка обнаружилась за углом. В серебристом «Рено Логане» сидел Денис Никитич, выставив наружу длинные ноги в потертых джинсах. Он прижимал телефон к уху. Ветер сносил обрывки слов.
– Присмотришь… Он пригодится… Не сейчас! Запас пока есть. Не пускай, пока не найдем.
Макс споткнулся.
Денис Никитич в упор взглянул на него через лобовое стекло. Будто иглы вонзились в затылок, скользнули под воротник. Макс с независимым видом сунул руки в карманы. Воздух горчил на языке, мешался со знакомым сладковатым привкусом. Желудок противно сжимался.
– Эй, молодой, садись. Покажу цепочку от и до, потом ребятам сдам.
Макс осторожно кивнул.
Денис Никитич вдавил газ так, что Макса впечатало в сиденье. Он схватился за поручень, часто сглатывая. Нет, его не стошнит. Не перед этим… кумиром Леры, чтоб его. Да, уверенность прет во все стороны – девушки таких любят, но сразу видно – сволочь. Наверняка попользует девок, перешагнет и свалит обниматься к своим любезным насосам и отстойникам.
Тормоза взвизгнули. Макса бросило вперед, так что руку прострелило болью – как бы не вывихнуть.
– Приемное отделение, – объявил Денис Никитич. – Отсюда смотри, внутри ремонт. Пока что. Опасно.
Над бетонной коробкой парило облако. Оно поднималось невысоко, как туман в низине. Макс вывалился из машины, стараясь отдышаться. В голове шумело, земля под ногами мелко дрожала. Проклятье.
– Конфетку? – спросили над ухом.
Макс подскочил. Денис Никитич протягивал пачку леденцов.
– Всех мутит поначалу. Потом привыкают.
– С-спасибо, не надо.
Денис Никитич не ответил – уставился куда-то за спину Максу.
– Костян, когда запуск? – вдруг заорал он.
Макс отпрянул и залился краской – так что уши загорелись. Но Денис Никитич на него не смотрел.
Над гребнем холма появилась патлатая седая голова, широкие плечи в спецовке. Мужик взбирался по стене с той стороны, цепляясь за что-то.
– Две минуты, – прокаркал тот, вставая на ноги.
– Свезло тебе, молодой, – оскалился Денис Никитич, – сразу на песколовочку посмотришь. Механизмы старше тебя, а работают! – Он рысью потрусил по газону вверх. – Чертов город, жмоты, – долетело приглушенное.
Макс побрел следом, покачиваясь. Земля гудела, низко, угрожающе, словно внизу катился бесконечный состав метро.
Он представил, как под зеленой лужайкой, вертикально уходя вниз, под подошвами кроссовок зияет пустота, а в ней бурлит жирная сточная вода. Она собрала дрянь и мерзость со всего города и злобно клокочет, ненавидя людей за то, что они с ней сделали. За то, как изуродовали. Ей никогда, никогда не стать снова радостной, светлой – сколько ни фильтруй. Она впитала все отходы человеческие, изменилась безвозвратно и новое насилие – вторжение химических реагентов, призванных очищать, – ее не оживит.
Макс моргнул.
Это просто канализация. Вода с кусками тряпок, волос и всякой пакости. Под его пятками. Под пригорком с травинками, в подземных тоннелях… Рвется наружу из-под крышек люков. Мама в детстве одергивала: «Не наступай на люки – провалишься!» Наверное, хотела пояснить: «Поток тебя схватит за ноги и потащит, размозжит твою голову о бетон, ты задохнешься в парах метана…» – но почему-то не договаривала.
Макс поступил в университет на кафедру водоподготовки. Жаждал природу спасать, дурак. Воду чистить.
Он уставился на носки кроссовок, перемазанные в песке. Вокруг подошвы топорщились мятые желтые одуванчики. Под ними глухо тряслась земля.
Вода человеку нужна, он ее мучить не перестанет – как спасать?
Макс встряхнулся и припустил вверх по холму, взобрался на вершину – и замер. Впереди зияла пропасть: пустая бетонная чаша, осклизлая, в черных потеках. Она уходила вперед, в длину, перекрытая кое-где тонкими металлическими мостиками. Из конического дна торчали, как кости динозавров, шнековые трубы-транспортеры.
Песколовка, мать ее, глубиной метров шесть. Улавливает песок из стоков.
А выглядела как безобидные квадратики на чертежах… Не зря он избегал очистных. Не зря мечтал о чистом офисе подальше от этого кошмара. Если бы не Лера, ноги б его тут не было.
Чертов Денис Никитич, чтоб ему пусто было. Отобрал у Макса самое дорогое – любимую девушку, где-то сгубил ее, а сам бодро скачет.
Макс вытянул шею, глянул вниз.
Ребра вертикальной лестницы торчали над краем чаши. Макс сглотнул. Там шею свернуть – раз плюнуть. Как погибла Лера? Из чаши выбрался Костян… Прямо оттуда? Из вонючего бассейна с лужицами нечистот на дне, куда в любой момент хлынет поток канализации?
Костян тем временем мирно стоял, почесывая лохматый затылок. Темные глаза в складках набрякших век смотрели остро.
Раздалось шипение, треск помех. Макс чуть не подпрыгнул, но это ожила рация у Костяна.
– Запускаю третью песколовочку, – нежно сообщил оператор. Макс вздрогнул: ему почудился мелодичный голос Леры.
Из-под земли вырвался низкий рык. Макс прирос к месту.
Он увидел Дениса Никитича – тот вскочил на тонкий мостик через пропасть, облокотился на перила, свесившись чуть не по пояс.
С грохочущим плеском внизу запузырилась вода. Изжелта-бурая, с шапками коричневой пены, она широко захлестнула дно, поднимаясь выше и выше. Загудел, ворочаясь по спирали, шнек-транспортер. Денис Никитич перегнулся вниз – вот-вот упадет, муть захлестнет с головой, острые края шнека вопьются в тело, кромсая, взбивая кровавые ошметки с желтой пеной…
Макс попятился; ослабевшие ноги не повиновались. Он покачнулся. Голова закружилась, ужас вонзился в легкие, Макс схватился за воздух.
Чьи-то пальцы рванули за локоть назад. Мясистое лицо Костяна оказалось рядом, невозмутимое, но тут же отдалилось. Хватка разжалась.
Из чаши-песколовки поплыл тошнотворный запах, въедаясь в поры, пропитывая одежду и волосы. Запах канализации со сладковатым привкусом разложения. Вот что он вспоминал и никак не мог поймать.
Так пахло в морге, едва уловимо, но мерзко: Макс побывал там однажды – перед похоронами Леры, – но запомнил на всю жизнь. «Отравление ядовитыми парами из канализации», – сказали ему.
Не наступайте на люки…
– Костян! – заорал Денис Никитич. – Чуть не сорвало затвор! Запас походу кончается. Проверь остальные.
– Ладно, шеф! – гаркнули из-за спины. И добавили под нос: – Да сойдет, свежий запас-то.
«Запас чего?» – смутно подумалось Максу. Он как во сне уставился на полосу нежной июньской травы между ним и ревущим адом.
– Расслабься, пацан. – Его больно ткнули под ребра.
Макс обернулся.
Костян выпятил живот под спецовкой, низенький и внимательный.
– Мы тут во все верим, – сообщил он, обшаривая глазками-щелочками пенистую муть. – Верим, что, если перекрыли трубу, – затвор сдюжит. Верим, что запустили насос – и его не сорвет, не разнесет фонтаном и трубу, и металл, и нас. У нас тут, пацан, без веры никак.
– К-кошмар, – выдавил Макс, не в силах оторвать взгляд от зловонной стихии, которая бесновалась в бетонной чаше.
Он позабыл, что должен выглядеть компетентным, чтобы войти в доверие. Какое к черту доверие – выжить бы.
Костян хмыкнул.
– Кошмар, говоришь? – Он сунул руки в карманы. Куртка на пузе натянулась. – Кошмарам надо чем-то питаться, иначе ерунда это, а не кошмар. Бывай.
Он развернулся и шустро, вразвалочку заковылял прочь.
Макс как под гипнозом уставился ему в спину. На что он подписался? Лера… Тоненькая Лера с большими глазами и нежной кожей была здесь совсем одна. Денис Никитич учил ее запускать этот ужас? Руками, которыми она ласкала Макса ночами, пальчиками, которые он целовал, – заставлял ворочать ржавые рычаги и верить, что трубу не прорвет и не захлестнет мутной жижей?
Несчастный случай – так они это назвали.
Тощий полицейский с выцветшими глазами ходил за Максом как пришитый – бумаги готовы, вы единственный ее контакт, завершим формальности… На редкость шустрый, хоть и недокормленный парень.
Нехорошая мысль, но повезло, что родители Леры давно погибли и не увидели, что стало с дочкой.
Макс вонзил ногти в ладони до боли, так что отхлынула дурнота. Он узнает, что здесь случилось на самом деле. Кто и почему отобрал у него любимую.
Вечер накануне «несчастного случая» врезался в память.
Лера тряслась под пледом, зубы стучали о край стакана. Макс с перепугу сварил какао, хотя сроду не готовил напитки сложнее чая.
– Мне оттуда не уйти, – всхлипывала она, – не уйти, не уйти, нигде не скрыться.
При упоминании полиции она истерически рассмеялась и только умоляла не приближаться к станциям очистки – ни к одной, никогда.
Поэтому Макс здесь. Он не супергерой, даже пистолета нет – на проходной охрана бы отобрала. Но есть волшебная вещь – смартфон, который снимает фото и видео. Для полиции.
– Там биологическая очистка, – махнул рукой Денис Никитич. – Бактерии разъедают органику и чистят воду, ты должен знать.
Макс покивал.
Дальнейшее слилось в круговорот объяснений, гонок на машине и шлейфа муторного запаха, который проник, казалось, до самого нутра. Неутомимый Денис Никитич гордо махал руками, поясняя, как ведет свое латаное-перелатаное, чудом работающее хозяйство. Макс едва поспевал за ним. Он держался поодаль, а Денис Никитич прыгал по бортикам озер-отстойников как бессмертный.
Макс очнулся в конце цепочки сооружений, над бетонным каналом с подсвеченной зеленым водой. Свет давали вертикальные лампы, частоколом, как забор, опущенные в канал.
– Ультрафиолет, – отрубил Денис Никитич. – Обеззараживание. Костян скоро придет, жди здесь. Дела! – И был таков.
Шаги затихли в промозглом воздухе. Под низким потолком плыли зеленоватые блики. Мирно журчала вода – прозрачная, без запаха. Из канала она уходила в трубу в половину человеческого роста, а потом, под землей, – на волю, в реку.
Макс поднес ладони к лицу – от них сладковато тянуло тленом. Склонился над водой – пахло свежестью.
Он вцепился в шероховатое бетонное ограждение. Изо всех сил потянул воздух носом, ртом – никакой вони. В универе учили: воду после очистных можно пить.
Да ни за что. Он же видел, какая она на самом деле.
Где-то подвох, но в чем? Макс вгляделся в глубину канала. Вода с тихим плеском просачивалась между изумрудными лампами. Невинно. Спокойно. Мертво. Запомнив каждый сгусток жижи, каждую липкую волосину, сброшенную на сооружениях выше. Вода помнила все. Она… она теперь неживая.
Внешняя чистота – обман. Не может быть, чтобы бурлящий вонючий кошмар прошел бесследно.
Макс поежился. По затылку вниз поползли ледяные мурашки. Ему почудилось, что зеленый свет приобрел зловещий оттенок. Из канала потянуло кладбищенской сыростью.
То здесь, то там в потоке вихрились темные, слишком темные для чистой воды водовороты. Макс отпрянул.
– Пацан, айда шмотки выдам и подмогнешь мне. – Голос Костяна эхом отразился вокруг.
Макс беззвучно выругался и отскочил, стряхивая морок.
Тучи затянули небо. Поблекший солнечный свет не принес облегчения.
Домой он приходил ночевать – выпадал из душа сразу на диван, слабо дергал пяткой, подтягивая на ноги плед, и отрубался. Бабушкины ходики оглушающе тикали, но он не слышал. Расстелить постель сил не было.
А утром не хватало моральных сил отсыпаться – вскакивал ни свет ни заря. Какое спать, если Денис Никитич очередной кустарный ремонт затеял, каждые руки на счету, а Макс здорово навострился паять, клепать, копать и, разнообразия ради, чертить.
Не на компе, конечно. Нет. На выдранном из протокола какого-то совещания листке, слюнявым карандашом.
В карманах спецовок таились неиссякаемые запасы карандашей – сточенных, коротких, местами погрызенных. Максу казалось, что они там самозарождались, причем сразу надкусанные.
Ему звонил кто-то из приятелей, «ВКонтакте» и «Ватсап» пугали гроздьями непрочитанных сообщений. Макс не открывал их от греха – засекут, что был онлайн и не ответил, накидают в пять раз больше писем. Матерных.
Он что-то ел по утрам, пока в кастрюлю не вытряхнулись шелушки от овсянки. Он плюнул и перешел на завтраки в столовой на очистных. Постоянный, как сырость, запах тлена смущать почти перестал.
Денис Никитич велел поработать на каждом сооружении, кроме приемной камеры, той, на ремонте. Облако пара над ней, как над бассейном, поднималось все выше. Ветер разносил едкую морось над территорией.
А ведь такой дождик не улучшит цвет лица. В нем вся таблица Менделеева и наглядные образцы из справочника ядов. Ах да, и содержимое унитазов со всего города.
Денис Никитич пропадал с Костяном в здании камеры. У Макса руки чесались пробраться следом, разведать секреты, но он сдерживался.
Денис Никитич показал, где произошел «несчастный случай».
Ничего страшного, открытый бетонный канал и почти чистая вода – желтоватая, с запашком, но прозрачная. Лера не выплыла – задохнулась в потоке. Запаниковала, что затянет в трубу в конце канала, – и наглоталась воды раньше.
Ничего страшного.
Лера погибла – он давно это знал. Видел ее в морге, где витал тот же запах, – сладковатый, душный, привычный.
Ничего страшного.
Он повторял себе это снова и снова, но не помнил зачем. А, неважно. Важно то, что происходит прямо сейчас.
Например, сдохла автоматика в отделении решеток, где фильтровался крупный мусор. Макс полчаса граблями сгребал с них фантики, скрученные женские колготки, презервативы и пучки волос. Сгребал и часто сглатывал, загоняя обратно в желудок рвоту. Не помогло.
Согнувшись над унитазом, задыхаясь от спазмов в желудке, он придумал схему кустарной автоматики. Набросал обгрызенным карандашом, приволок Денису Никитичу. Тот пожал ему руку. И отправил под руководством Костяна монтировать чудо бюджетной инженерной мысли.
Денис Никитич хвалил. Денис Никитич предложил постоянную работу после универа, а пока – на полставки. Когда решетки заработали снова, он показал Максу свое «место для медитации».
В семь утра позвал на холм, посмотреть, как розовое небо отражается в озерах-отстойниках.
Денис Никитич глядел вверх – на рассвет, а краски неба тускнели в его зрачках. Глаза были выцветшие, серые.
Как у Леры, когда она стала реже и реже приходить домой.
Какого цвета у Леры глаза? Макс схватился за телефон, листая фото. Они же снимались вдвоем, где-то были селфи… Где они? У Леры светлые волосы, нежные маленькие руки – он целовал ей пальчики.
Лера утонула.
Как можно утонуть в канале два метра глубиной, у всех на виду? Почему никто не помог?
Макс судорожно листал фото. Трубы, протечки, колодцы, чертежи, золотой рассвет над отстойниками… «Галерея» – две тысячи картинок. Требуется очистить дополнительно объем памяти…
Он все удалил.
Удалил Леру. Внутренности сжались в комок. Макс рухнул на колени. Бугор глины больно врезался в колено. Макс растер пальцами подорожник, вдохнул аромат – травяной, свежий, чистый.
Капля упала на щеку – и еще одна, и снова. Колючая морось посыпалась сверху, покрывая газон вокруг. Морось пахла тленом и затхлостью. Макс зажмурился.
Затрещала рация.
– Молодой, сгоняй на подстанцию. Дай запасную мощность на приемную камеру. – Заскрежетали помехи, донеслось приглушенное: – Блин! Жизнь продам за новый насос. Чтоб они сдохли, жмоты…
Земля низко гудела. Внизу, под корешками и червяками, в бетонных клетках билась вода – глухо, неотвратимо, безжалостно.
Ей здесь не нравилось – не нравилось нигде в ходах, построенных сбившимися в кучу частицами ее самой. Эти ходячие сгустки сновали повсюду – нелепые и чужие. Что-то сливали в нее, облучали, смеялись, бултыхались внутри – но не растворялись.
Неправильные. Хотелось разорвать их и вернуть в свободный поток.
Но они раз за разом ускользали.
Она текла по шероховатому, по скользкому и твердому, по гладкому с заклепками, о которые цеплялась, и копила ярость. Запоминала чужую боль, злобу, ненависть – о, она хорошо знала, как это выглядит в виде частиц.
Она текла и перестраивалась, выцветая, теряя память о том, какой была она-частица и она-волна когда-то – до шероховатого и до гладкого с заклепками, о которые цепляешься. До всего.
До ходячих частиц ее самой, которые построили шероховатое и твердое и которых так трудно разодрать. Зато обратно они сами не слипались. Да, на их место приходили новые, но не сразу. Когда-нибудь ходячие сгустки закончатся – наверняка.
Она умела ждать. Она текла и перестраивалась внутри себя, запоминая, что цель – разорвать. Уничтожить побольше ходячих сгустков, ведь любая частица хочет на волю. Эти, сбившись в кучу, не понимают. Теряют цель.
Она поможет. Когда-нибудь разорвет все нелепые ходячие сгустки и освободит саму себя, заключенную в них.
И, может, тогда она вспомнит.
Вспомнит что-то важное, которое было до… До? До всего.
…Он в очередной раз измазался до бровей. Чистил колодцы с Костяном – обмотанный три раза шарф от запаха не спасал.
– Да так сойдет, в один слой, – приговаривал Костян, замазывая черным вязким битумом протечку. – Шеф – перестраховщик. Зачем, спрашивается? Держится все, запас есть. Нам работы меньше.
– Запас чего? – спросил наконец Макс.
– Прочности, конечно, – сощурил глазки-щелочки Костян. – Мы же верим, ты помнишь? Верим, что механизмы удержат стихию. По документам-то им пора на свалку.
Он кивнул в сторону рукояти-штурвала затвора, повернутого в положение «закрыто».
– Но очистные нужны для города, для экологии, – сказал Макс. – Почему денег не дают?
Костян сплюнул с презрением.
– Сидят в офисах, кофе хлебают. Когда не разбираешься в чем-то – то и не боишься.
Он отмахнулся и полез в темноту еще влажного, скользкого колодца.
Макс зажмурился. Вода рокотала в трубе совсем рядом. Одна трещина, слабина в металле – и мутный поток собьет затвор, раздавит Костяна, унесет в жерло подземных камер.
В груди похолодело. Макс, наплевав на отвратительный запах, присел на корточки и всмотрелся во тьму. Если Костяна затопит, он успеет его вытащить.
Успеет же?
В колодце закашлялись.
– Вытаскивай. Хватит… и так сойдет!
Она отличала его от других ходячих сгустков – быстрый, бесцеремонный, он азартно укреплял шероховатое и гладкое с заклепками, о которые цепляешься. Ловил ее в узкие ходы, запирал, заставлял биться в это шероховатое, смеялся, стоя сверху – там, где ей не достать. О, как он смеялся!
Она швыряла грязную пену охапками, но он ускользал и мстил – укреплял твердое и гладкое. Она прорывалась струйками, рассыпалась редкими частицами – оседала сверху, незаметно облепляя, проникая, впитываясь.
Она чувствовала его изнутри. Она ему обещала, что поймает.
Хитрый сгусток не давался. Подкидывал вместо себя других – такие же сгустки, которые барахтались и кричали. Она отвлекалась на них, на время затихала и не напирала на твердое и шероховатое.
Переваривала. Впитывала что-то новое из разорванных сгустков – самое яркое. Тоску, страх, боль, четкое знание, что никто не придет на помощь, – друг другу ходячие сгустки тоже строили ходы и запоры.
Она растворяла частицы и менялась, менялась, чтобы скопить силы для нового броска. Никто не поможет ей освободить себя, но она сама справится.
Хитрый сгусток швырял ей подарки-сгустки вместо себя.
А в каждом вихрились новые знания, как разорвать, уничтожить, разбить. Она нуждалась в них. Хотела больше и больше – запас кончался быстро. Ей не хватало. Она хотела забрать все ходячие сгустки, до которых дотянется.
И нащупала наконец слабое место.
За стеклянной дверью дышала тьма. Раздевалка опустела. Работники один за другим потянулись к проходной, Денис Никитич снова пропадал в приемной камере.
Макс с наслаждением содрал рабочие ботинки, спецовку. Вышел в пустынный холл, наскреб мелочь в кармане. До зуда хотелось смыть мерзкий привкус во рту.
Кофейный автомат заурчал, выплюнул в стаканчик горячую жидкость. Макс, зажмурившись, с наслаждением посмаковал горечь на языке, в горле. Глотнул еще – и закашлялся. Потому что открыл глаза.
В пластиковом стаканчике плавала белесая пенка, закручиваясь в центре в водоворот: знакомый темный смерчик, только зеленого света не хватает.
Мертвая вода… здесь? Откуда в автомат подведена питьевая вода, из реки? Той самой, куда спускают очищенную канализацию?
Горечь комом встала в горле. Видел он сегодня, как готовят воду для питья, забирая ее из той же реки. В которой то бензин, то тухлятина, то презервативы плавают – ничем не лучше канализации. Потом ее чистят, но сама вода… И он это пьет?
Сколько ни облучай, ни процеживай – сплошной обман. Мертвая измученная вода, которая помнит все, что в ней плавало. Что с ней сделали. Пропустили через сетки, песок, потравили химией, хлором, облучили… Она запомнила. Она повсюду. Она… сейчас внутри, в его желудке?
Макса бросило в жар. Стаканчик дрогнул в руке.
– Не верю. Я не верю в это, ладно? Ни во что здесь не верю.
Его снова мутило. Денис Никитич – он во всем виноват. Охмурил, закружил, как турбина – воду на гидростанции, притянул на свою орбиту. Безбожно припахал, если кратко. Учил, направлял, хвалил за «мужскую работу» и «руки из правильного места», таскал в восемь утра смотреть, как розовое небо отражается в глади отстойников.
Первым лез в любую дыру, неповоротливый как медведь, в противогазе и спецовке. Выныривал, жадно дышал, запрокинув голову.
– Без нас город потонет в дерьме, молодой. И не поймет почему. – Он приглаживал свалявшиеся от пота волосы на висках. – Костя-ан! Сварщика к сто десятому колодцу!
Денис Никитич лгал.
Небось зажимал Леру в кабинете, в здании зеленых ламп, где угодно, под видом ночного дежурства. Тешился, что отобрал красивую девку у пацана. Сам-то не женат, времени баб ублажать нет, а тут сама пришла. Так ведь? А потом… потом она умерла.
А Макс все удалил.
Он вспомнил вдруг, вспышкой, глаза Леры – выцветшие, чужие. Ее такой сделал Денис Никитич. Он… он… Он где-то здесь. Макс не видел, чтобы тот уезжал за пределы очистных.
Понимание ошпарило так, что екнуло в груди. В ночную смену, в дневную, Денис Никитич на месте, как и… Костян. А операторы?
Дрожь пробила тело.
Овсянка дома кончилась неделю… месяц назад? Когда конец практики – сдача отчета, новый семестр, диплом? Макс схватил телефон, путаясь в подкладке куртки. Попал во внутренний карман, где лежал кусок пластика – пропуск. Выругался. Руки тряслись. Палец соскальзывал, кнопка разблокировки никак не нажималась. Он схватил телефон двумя руками и ткнул ее раз, другой, третий. Экран оставался черным.
По спине поползла струйка холодного пота.
Лера… Лера сказала, что ей отсюда не уйти. Она умоляла не приближаться к очистным. Приходила домой реже и реже, говорила только о Денисе Никитиче.
Почему Макс все забыл? К черту практику, он свалит отсюда сегодня, уволится задним числом. Но сначала… Сначала вытрясет правду из этого ублюдка. Из Дениса, мать его, Никитича.
Макс выскочил на улицу. Темные холмы перечеркивали мирные конусы света – прожекторы. За шиворот капнуло – проклятый кондиционер. Макс провел ладонью и замер, глядя, как сероватая с водоворотами капля впитывается в кожу, в трещинки, в уголок ногтя.
Над головой взвыла сирена.
Низкий звук зародился позади, вибрируя в костях, взлетел вверх, вонзился в мозг. Из мрака донесся скрежет, будто раздирали что-то металлическое, а следом – торжествующий плеск воды. От одного из зданий к песколовкам побежали тени.
Макс заозирался. Асфальт глухо рокотал под ногами.
Он задрал голову: на последнем этаже офиса светились широкие окна – диспетчерская. Фигуры операторов не двигались – будто не происходит ничего. Спокойно жали на кнопки. А на помощь бежать не должны?
Над холмом взметнулось белое во мраке облако. Лучи прожекторов заметались. Раздался приглушенный расстоянием лязг, хриплые вопли. Денис Никитич! Приемная камера.
Макс понесся на звуки.
Он поскользнулся, взбираясь на холм, уперся в землю рукой и отпрянул от отвращения – пальцы погрузились в мокрое месиво. Он пригляделся – от бетонной камеры стекала жижа, почва превратилась в грязь. В дрожащем свете прожектора стенки влажно блестели.
Что-то плеснуло рядом, морось осыпала макушку – не морось! Увесистые капли. Пахнуло сладковатым, тошнотворным – канализацией.
Макс затряс головой. Струйки осклизло стекли за ухо, на шею. Горло сдавило дурнотой. Он рванул на себя металлическую дверь – открыто, ура, – и заскочил внутрь.
Сырой воздух вибрировал. Низкий гул шел снизу. В узком коридоре поблескивали створки лифта, зиял провал винтовой лестницы.
Лифт скрежетал, отъезжая вниз. Макс дернулся было к кнопке, но шум перекрыл отчаянный стон. Справа падала полоска света. Макс потянул дверь, держась за ней, представляя, что увидит…
Шум воды оглушил. Непрерывный плеск, как в огромном фонтане. Перед лицом взметнулись брызги, Макс прикрылся рукавом. Выглянул – и обмер, вцепившись в створку двери. Ноги приросли к месту. Внутри все сжалось – бежать! – но оторопь проморозила до костей.
Под темным небом бурлил открытый бассейн. Над ним нависала площадка. Сквозь решетчатый пол взлетали фонтанчики. Бурые волокна и полиэтиленовые мешки застревали в полу.
Но Макс смотрел только в одну точку: туда, где, вжимаясь снизу в решетку, белело оскаленное лицо Костяна. Посиневшие пальцы цеплялись за прутья.
Секция решетки угрожающе кренилась.
– Д-держись, – выдавил Макс.
Подался вперед – ноги разъехались. Вонь ударила в нос, в глазах защипало.
– Держись, – повторил Макс и пополз на карачках туда, где Костян схватился за решетку.
Ее крайняя секция висела на двух болтах. Неподалеку валялся чемодан с инструментами. Костян привинтил ее на «так сойдет» и сам же поплатился? Но Макс слышал отъезжающий лифт. Здесь был Денис Никитич. Почему не помог?
И почему вода переливается через край, так не должно быть. За эти месяцы… неужели не починили камеру? Оба пропадали здесь каждый день!
Костян что-то прохрипел, разевая рот, – не разобрать. Тело вытянулось под углом в мутной воде. Его тащило вниз, на глубину. Проклятье.
Макс, сглотнув, зажмурился и сунул руку по локоть в воду. Маслянистое, скользкое влилось в рукав. Макс схватил Костяна за руку. Его тут же потянуло вниз – увесистое тело дергалось, будто само стремилось на глубину, в жерло трубы, в подземный водоворот.
Макс увидел раззявленный рот, мясистые белые щеки совсем рядом. В глазах-щелочках застыл мертвый ужас.
– Я держу тебя! – крикнул Макс. В рот тут же плеснула вода – и его скрутил рвотный спазм.
– Ж-жертва, – раздался хрип. – Шеф… убивает всех… Твою Леру. Меня! Кого не жалко. Пополняет запас п-прочности очистных – задабривает воду. В-вместо ремонта, но… меня… ей не хватит. Останови… шефа! Он убьет всех, отдаст ей город… Ублюдок!
Под коленом хрустнуло. Макс не успел ничего сообразить. Бледное лицо исказилось в жутком оскале. А через миг вода захлестнула распахнутые глаза, мелькнул синий рукав спецовки и тело скрылось в мутных бурунах.
Макс припал к решетке. Вода со слизью брызгала в лицо, футболка липла к спине. Он не замечал – шарил в воде, но тщетно. Подводное течение выкручивало локти, тащило вниз.
«Он убивает всех».
Отъезжающий лифт.
Денис Никитич столкнул Леру в канал?
Костян был его помощником, почему его – в расход? Какая связь между трупами и ремонтом очистных, и… Город! Их с Лерой квартирка, пустая коробка из-под овсянки, бабушкины бессмертные часы-ходики… Макс представил, как из ванны, из сливного отверстия, поднимается жирная муть, растекается по бежевому кафелю. Разъедает замшевые сапожки Леры в прихожей.
Макс на карачках, по-собачьи, пополз к двери – прочь с площадки. Решетка впивалась в колени. Цепляясь за стену, Макс ощупью добрался до лифта. Глаза жгло – то ли от брызг, то ли от слез.
Он насквозь пропитался пахучей моросью.
Денис Никитич – псих. Его нужно сдать в полицию. А лучше – найти и врезать как следует, окунуть мордой в грязную пену – чтоб его корежило, как Костяна. Да. Макс смутно удивился собственной кровожадности, но тут же отбросил сомнения. Рассеянно отряхнул волосы, смахнув какую-то слизь.
С улицы доносился скребущий, выматывающий вой сирен.
С лязгом подъехал лифт. На панели горели две кнопки: «Один» и «Ноль». Рядом с нулем белела бумажка с жирными цифрами, прилепленная скотчем. Двери сомкнулись, отсекли звуки – как ватой забили уши.
Лифт, сотрясаясь, поехал вниз. Макс часто заморгал, но цифры на бумажке расплывались. «Минус сорок… Минус сорок пять?»
Лифт тряхнуло. Он остановился.
Минус сорок пять метров под уровнем земли. Приемная камера – место, куда насосы перекачивают канализацию из главного подземного коллектора. А подходит он на сорока пяти метрах в толще земли.
Макс вывалился в полумрак. Пахнуло сыростью. Грохот накрыл сверху, как волна, – пол, стены и сам воздух дрожали. В пустоте, в огромном зале на постаментах из бетона, рычали гигантские насосы, похожие на опрокинутые набок исполинские бочки. Трубы от каждого изгибались, уходя в пол, а от другого конца «бочки» – врезались в стену.
Заклепки и болты на трубах тряслись. Их будто распирало изнутри.
Где Денис Никитич?
Спина окоченела. Футболка и джинсы прилипли к телу. Макс трясся от холода, не в силах растереть руки – так мерзко было шевелиться. К коже пристало все, что плавало в канализации, вонь и слизь въелись в самые внутренности.
Где Денис Никитич?
Макс должен узнать правду. Остановить его, заставить отплатить. В конце концов, Макс моложе и не слабак – справится, если дойдет до драки.
Потолок терялся во мгле. Рокот насосов гремел в ушах. Макс бочком обошел одну машину, вторую. Третья молчала.
Внезапно что-то мелькнуло. Макс замер. Крошечная по сравнению с насосом-монстром фигурка энергично закручивала что-то на трубе. На неработающем насосе?
«Останови его», – велел Костян.
– Денис Никитич! – крикнул Макс.
Тот обернулся стремительно. Гаечный ключ выпал, звякнув о бетон.
– Сюда нельзя, – рявкнул Денис Никитич. – Вали наверх!
– Костян утонул, – сообщил Макс. – Вы его столкнули?
Денис Никитич подошел вплотную, подобрав гаечный ключ. Внутренности сдавило как ледяной рукой.
– Что ты видел? – негромко спросил он.
– Вы убили Костяна. Убили мою Леру! Сбросили в канал, да? За что! Вы больной!
Денис Никитич запрокинул голову и рассмеялся. Хриплый хохот потонул в гуле насосов.
– Конечно, больной, как все тут. Молодой, разуй глаза. – Он ткнул гаечным ключом в молчащий третий насос. – Ему сорок лет. А тем двум – за тридцать. Железякам на очистных – и того больше. Все должно было развалиться до твоего рождения. Но работает. Ха! Заметь, никто не спрашивает почему. Всем насрать.
– Зачем вы убили Леру? – спросил Макс, сжимая кулаки.
– Чтобы очистные работали! – заорал Денис Никитич. – Чтобы сраный город не затопило говном, чтобы вода не разнесла мои очистные! Вы – вы все, офисные ублюдки, только гадите. Пока вас не касается – не почешетесь. Ненавижу городских жмотов!
Грохочущий стук вгрызся в мозг. Трубы от насосов затряслись сильнее, вот-вот возникнет щель – и мутная вода собьет с ног.
Денис Никитич тяжело дышал.
– Леру за что? – выдохнул Макс. В животе противно дрожало. – А Костян помогал вам убивать. Что, растрепать обо всем грозил – совесть заела?
– Идиот, – закатил глаза Денис Никитич. – Костян угробил станцию. Я тут жил, в этой камере, я тут ночевал – искал поломку. А этот урод молчал, что не прочистил колодцы, – и теперь нас топит. Там пробка. Вода скоро хлынет обратно в город. Запас, который дала смерть твоей Леры, кончился слишком быстро. Вода снова в ярости. Но после жертвы скоро стихнет, и я прочищу колодцы сам.
– Не стихнет! – выкрикнул Макс. – Сирены орут. Все ломается там, снаружи!
Денис Никитич побледнел так, что в тусклом свете стало заметно.
– Не может быть, – прохрипел он. – Жертва принята. Вода должна успокоиться. Ей хватало одного человека в год. Костян и так внеурочный.
Под ребрами заныло.
Почему никто не искал погибших новичков? Вспомнилось худое лицо шустрого полицейского, быстрое оформление документов.
Дышать стало больно.
– Вы лжете, – выдавил Макс, зажмурившись. – Вы хотите затопить город и убить всех, Костян сказал… – Он заозирался.
А где?
Фигура Дениса Никитича металась у стены, где мигали огни на панели управления – желтые, зеленые, красные. Пол затрясся сильнее. Вибрация пробрала тело так, что ослабели колени.
Макс заковылял к панели. Что за?..
Впотьмах наверху раздался утробный рев. Вертикальные трубы шириной в два обхвата затряслись. Макс шарахнулся в сторону. Денис Никитич обернулся – лицо его исказилось отчаянием. Он рванул какой-то рычаг.
Ступни прострелила дрожь. С грохотом заработал третий, самый древний насос. Макс оглох на доли мгновения. Лицо Дениса Никитича застыло в напряжении: глаза сощурены, рот приоткрыт.
Секунда… Другая… Огромные заклепки на трубах задрожали, приподнимаясь. Покатые круглые бока заходили ходуном. Макс ощутил, как слипшиеся волосы на затылке встают дыбом.
– Не-ет, – простонал Денис Никитич. – Бежим!
Он ринулся к неприметной дверце рядом с лифтом. А Макс в оцепенении смотрел, как вылетают один за другим болты и труба прямо на глазах разламывается на куски.
Желто-бурый в техническом свете фонтан ударил из куска трубы – смял металл как бумагу. Пена запузырилась на бетоне, подобралась к кроссовкам… От запаха запершило в горле.
Свет мигнул и вырубился. Зажглись красные аварийные лампы.
Сердце оборвалось. Макс отмер и бросился бегом – в неприметную дверцу. Ввысь уходила узкая винтовая лестница. Мелькали подошвы Дениса Никитича. Макс ринулся за ним.
Внизу на ступеньках зашипела вода.
– Зачем вы это сделали? – проорал Макс на бегу.
– Обводная линия! – донеслось сверху. – Чтобы не затопило город – хотел перекинуть воду в обход! Мимо забитых колодцев, мимо очистных сразу в реку. Но вода не захотела!
Макс задыхался. Ледяные поручни обжигали руки. В темноте клокотала, поднимаясь, пена.
– Какая… вода, – просипел он, – просто насос… старый!
Далекий вой сирен превратился в непрерывный гул.
Внутри все горело от бега, от стылого ужаса и от… ярости. Догнать Дениса Никитича, схватить за грудки, встряхнуть. Размозжить череп о бетон, швырнуть вниз – в вонючую маслянистую пену.
Он бежал и на пролет, на полпролета опережал бурлящую пену. Впереди мелькнуло что-то – Макс с размаху впечатался в шершавую спецовку. Жесткие пальцы сдавили локоть. Миг – и выкрутили руки, придавили к перилам.
– Эй, молодой, – спокойно сказал Денис Никитич. – Одной жертвы оказалось мало. Я не позволю разнести мою территорию.
Макс увидел близко-близко беспощадные серые, выцветшие глаза. Понимание заморозило – не вздохнуть. В кроссовках стало скользко и мокро, штанины набрякли.
– Передай спасибо Лере. На ней мы продержались полгода. Вперед, молодой!
Удар под дых выбил искры из глаз. Мир померк, висок пронзила боль – холод металла. Макс покатился вниз, судорожно хватаясь за все подряд. Склизкая вода забила рот.
Она смогла. Она вырвалась, торжествуя, смяла ошметки шершавого и гладкого с заклепками, за которые цепляешься. Уперлась во что-то твердое, оставленное помощником того хитрого ходячего сгустка. Оттолкнулась, набрала мощь и хлынула вспять.
Цель близка – вернуться туда, где много-много ходячих сгустков, которые сливают в нее липкое, едкое, скользкое – заставляют меняться, перестраивать частицы, запоминать что-то… Что-то не то.
Она знала, что когда-то помнила совсем другое, и не было столько злобы, но она менялась под влиянием сгустков слишком долго.
Хорошо бы поймать хитрый сгусток, который столько лет измывался над ней – запирал в твердом и шершавом, прокручивал между гладким и острым, заливал едким. А потом выпускал на простор – но оттуда ее засасывали снова, чтобы в других клетках перемолоть и отправить обратно. В узкие ходы гладкого – извилистые, душные.
Вытекать из них приходилось тонкими струйками. Ходячие сгустки нагревали ее – так что частицы бесновались внутри, а потом поглощали. О, она брала свое! Впитывалась всюду, где могла… В отместку меняла частицы самой себя внутри ходячих сгустков.
Чтобы потом, когда доберется и разорвет их всех, легче переварить.
Может, она поймает-таки виновника всех бед. Хитрый мерзкий сгусток. Попадись он ей – надолго бы затихла, пока с ним разберется. Пока считает все, что знают его частицы.
Но нет. Взамен себя хитрец подкидывал других – сегодня тоже. Хватит! Она добудет свое сама.
Она разыщет все ходячие сгустки. Достанет их по узким ходам гладкого с заклепками – затянет в себя, разорвет на частицы. Некому будет сливать в нее едкое и скользкое, вынуждая запоминать чужое.
И она вспомнит. Вспомнит, что было до… До всего?
Денис Никитич застыл на краю приемной камеры. Мутная вода пузырилась сквозь решетку, заливала ноги по щиколотку. Он не чувствовал ни вони, ни холода.
Он смотрел.
Лучи прожекторов выхватывали тут и там пятна разрухи: покореженные шнеки-транспортеры, вырванные из гнезд металлические мостики, скрученные в дугу.
Газоны превратились в жижу.
Будка подстанции обуглилась. Кое-где пробегали синие всполохи. Глубокое, иссиня-черное предрассветное небо разгоралось над отстойниками – вместо озер в них зияла темнота.
На верхнем этаже коробки-офиса желтели окна диспетчерской. Там наблюдали. Переключали тумблеры из чистенького офиса, пытались управлять насосами и затворами – но электричества не было.
Денис Никитич хмыкнул. Операторы наверняка сообщили в новости, в город, и к утру здесь будут телеканалы, МЧС и черт знает что еще. Но – поздно. Если он не остановит стихию сейчас – спасателям хватит работы в самом городе.
Ледяная вода заморозила щиколотки. Оцепенение сковало колени, щупальцами скрутило желудок.
Денис Никитич смотрел не отрываясь, как вода сокрушала его территорию. Он проиграл. Не справился. Не сумел задобрить: либо второй жертвы, Макса, не хватило, либо… Вода требовала кого-то особенного.
И он знал, кого именно.
Он всегда это знал, но не бросать же свою территорию. Город не выделит денег на ремонт очистных, а как сохранить старые? Только он нашел способ – случайно, когда новый рабочий рухнул в песколовку. И вдруг металл перестал крошиться, насосы не срывало, трубы перестали ржаветь. Хватило почти на год.
Он не хотел верить, но пришлось. Вода пропитала все вокруг, достала из-под земли, легла взвесью из воздуха. Денис Никитич точно знал, чего она хочет. Чуял всем нутром. Словно клетки его тела, клетки мозга поглощали из нее информацию и переводили в картинки, в ощущения.
Денис Никитич глубоко вдохнул.
Почти тридцать лет он боролся. И город жил, не подозревая, что на отшибе бурлит концентрированное зло, которое он сам и породил. А когда не знаешь – не боишься. Это любой скажет.
Он прикрыл глаза. Вонючая морось с привкусом тлена холодила щеки. Под ногами за спиной бесновалась озлобленная вода. Искала жертвы.
Искала одну-единственную жертву. Которая займет ее надолго, заставит утихнуть.
Заледеневшие колени заныли. Денис Никитич не чувствовал ступни – и плевать.
Вода наверняка затопила коллектор, подступила к городу. Вот-вот польется из люков. А люди в домах – офисные воротнички – не в курсе, что случилось. Но скоро кто-нибудь проснется, побредет, сонный, в ванную, а там – черная в ошметках жижа поднимается неуклонно, а в глубине крутятся мелкие водовороты.
Спасения нет.
Денис Никитич запрокинул голову, глядя в светлеющее небо. Раскинул руки…
Легкие жгло от недостатка воздуха. Макс вцепился во что-то. Подтянуться. Ползти. Ноги срывались, оскальзывались на клочьях мусора. В мозгу стучало – вырваться, вырваться, дышать. Руки на ощупь ткнулись в запертую дверь. Макс ударил плечом, вскрикнул от боли. Ребра ныли, легкие горели огнем.
Зловонная вода щекотала горло, хлюпала под курткой.
Он схватился за поручень под водой, зажмурился и ударил всем телом. Под веками вспыхнуло красным – секунда – и что-то лязгнуло. Дверь поддалась.
В лицо пахнуло промозглым ветром, вой сирен вонзился в уши.
Макс, ошалело мотая головой, на четвереньках выпал в коридор. Ему на спину хлынула вода. Он, ничего не соображая, заковылял вперед, к полоске моргающего белесого света. Оттуда поддувало холодом.
Он не запомнил, как вывалился из дверей в чавкающее месиво – то, что осталось от газона. Камушки впились в ребра.
Утробные звуки сирены сверлом вгрызались в мозг. Макс пополз – слепо, припадая на ушибленный локоть. Куда угодно, но подальше отсюда.
Он очнулся от тишины.
Сирена стихла. Он поднялся на колени, покачиваясь.
Впереди белело здание офиса. На верхнем этаже, в панорамных окнах, высились фигуры операторов, как статуи.
Макс оглянулся. В темноте по холмам бежали бурые потоки. Он стиснул зубы, встал на одну ногу… на вторую. Трясущейся рукой нащупал в закрытом на молнию внутреннем кармане прямоугольник – пропуск. И заковылял к проходной. Уйти отсюда прочь, куда угодно, лишь бы скорей.
Что-то царапнуло тревожно. Макс обернулся.
Недавний ужас заморозил легкие, сдавил желудок – не вздохнуть. На фоне светлеющего неба, на холме, высилась фигурка. Она виднелась отчетливо на краю приемной камеры.
Фигурка раскинула руки. Качнулась вперед, в бассейн… и пропала.
Тихо шелестел кондиционер. Солнце бликовало на стеклах. Макс поправил галстук, глядя в монитор: график продаж фирмы, торгующей оборудованием для загородных коттеджей, загнулся вниз. Плавно, но ощутимо.
Директор устроит разнос – снова.
Макс нашарил стаканчик, отхлебнул и скривился – холодный кофе горчил. В нем плавала мутная пленка. Он выбрался из-за стола. Покосился на колонку новостей и тут же отвернулся.
Мгновенный озноб пробежал по спине. Макс стиснул зубы: нет, все кончилось. Он нашел тихую работу на остаток практики и с газетной шумихой не связан.
Заголовки о крупной техногенной катастрофе в соседней области не сходили с первых полос. СМИ муссировали тему: кто виноват, почему городской бюджет не выделял средства на очистные канализации. Кого-то из чиновников даже осудили – условно. Врачи в больницах откачивали людей с отравлениями ядовитыми газами и тяжелыми металлами – говорили, вода поперла из стоков квартир, из люков.
А потом схлынула.
Кто-то из операторов на станции додумался включить обводную линию и перебросить поток сразу в реку. Вода ушла, но люди пострадали. Начальнику очистных, считай, повезло – он погиб, а то бы затаскали по судам.
Макс сморгнул. Под веками вспыхнула картина: фигура на фоне светлеющего неба, раскинув руки, падает вниз…
Он потыкал кнопки кофейного автомата. Выставил максимальное количество сахара – с недавних пор он терпеть не мог горечь.
Кофейный автомат заурчал, выплюнул в стаканчик горячую жидкость. Макс посмаковал сладость на языке, в горле. Глотнул еще – и закашлялся. Потому что открыл глаза.
В пластиковом стаканчике плавала белесая пенка, закручиваясь в центре в водоворот: знакомый темный смерчик.
Рука дрогнула. Пальцы оцепенели.
– Максим, график продаж падает. А вы кофе распиваете!
Макс поднял взгляд.
Директор смотрел в упор, поджав губы. Свет блестел на лысеющей макушке.
– Вышел на минуту, – пробормотал Макс.
Горячий кофе растекся в желудке. Жар от него пробежал по телу, к ногам и вверх по позвоночнику. Затылок щекотно закололо.
Макс посмотрел на директора. Встряхнуть бы его за грудки, за лацканы дорогого пиджака – впечатать лысой головой в стену. А лучше – в решетку. Вжать лицом в прутья, чтобы мутная пена залилась в оскаленный рот, бензиновая пленка покрыла щеки. Чтобы он задыхался. Чтобы умолял, а вода заливалась в уши.
– Отчет мне на стол через час! – хлестнул голос.
– Да, я сделаю, – заторможенно ответил Макс.
Если подкараулить директора вечером возле всегда пустынного сквера, то все реально. Рядом как раз колодец, в котором постоянно шумит вода. Поднять крышку – пара минут, с его-то опытом на очистных.
Прихлебывая кофе, Макс пошел к рабочему месту. Он больше не замечал, как вихрятся темные водовороты в стаканчике, поставленном на стол.