Во взгляде Жана Торо было то свирепое выражение, которое появляется у некоторых людей, когда те начинают хмелеть.
– А? – сказал он. – С вас достаточно?
– Да, – ответил Лоредан. – Мне больше пить не хочется.
– Вот это здорово! Можно подумать, что люди пьют вино только тогда, когда им просто хочется пить, – сказал Туссен. – Да если бы мы всегда пили только потому, что нам хочется пить, мы больше одной-двух бутылок не выпивали бы.
– Туссен, – сказал Жан Торо, – мне кажется, что мсье не знает всем хорошо известную пословицу!
– Какую же? – спросил Лоредан.
– «Когда пробка вынута, вино следует выпить…» А поскольку мы эту бутылку уже открыли…
– То что тогда? – произнес Лоредан.
– А то, что ее следует выпить!
Лоредан протянул свой стакан.
Жан Торо наполнил его.
– Теперь тебе, – сказал он, поворачивая горлышко бутылки в направлении своего приятеля, подобно тому, как пушкарь разворачивает свое орудие в ту сторону, куда он хочет выстрелить.
– Я-то с радостью! – сказал Туссен, позабыв, что у него был очень волнительный день и что этот последний стакан не только будет лишним, но выведет его из нормального состояния.
И, быстро опорожнив свой стакан, он затянул уж не знаю какую застольную песню, в которой никто из присутствующих не смог понять ни единого слова, поскольку он пел на своем ужасном овернском наречии.
– Умолкни! – сказал Жан Торо, не имея сил дослушать первый куплет.
– Почему это – умолкни? – спросил Туссен.
– Потому что такое, возможно, и очень любят в центре Оверни, но никак не в Париже и его пригородах.
– Но это же отлишная пешня! – сказал Туссен.
– Может быть, но мне нравится другая… Мне, к примеру, больше по нраву та песня, которую сейчас споет нам господин граф.
– Которую я сейчас спою? – спросил Лоредан.
– Ну конечно! Вы, должно быть, знаете много отлишных пешень, как говорит мой приятель Туссен Лувертюр.
И Жан Торо захохотал тем безумным смехом, который является первым признаком наступающего опьянения.
– Вы ошибаетесь, мсье, – холодно сказал Вальженез, – я не знаю ни одной песни.
– Неужели не знаете ни одной застольной песенки? – спросил Жан Торо.
– А ведь за столом не только поют и пьют! – сказал Туссен. – Я вот теперь предпочел бы не пить, а есть. Тем более что я очень проголодался.
– Так мы готовы спеть, приятель? – спросил Жан Торо, готовясь хлопать в ладоши.
– Клянусь вам, что я не только не знаю ни одной песни, – сказал господин де Вальженез, слегка напуганный тоном, которым Жан Торо повторил свою просьбу, – но и петь-то вовсе не умею.
– Вы не уметь петь? – произнес Туссен, который, восприняв критику приятеля за то, что говорит на овернском наречии, стал стараться исправиться и начал говорить, как негр. – Я вам не верить!.
– Я еще раз вам говорю, что петь я не умею, – снова повторил Лоредан. – И весьма об этом сожалею, поскольку очень бы хотел доставить вам удовольствие. Но это – превыше моих сил.
– Какая досада! – произнес Жан Торо с юмором. – Ведь вы могли бы сами поразвлечься и меня повеселить.
– Я тем более об этом сожалею, – ответил Вальженез.
– А! – произнес Туссен.
– Что такое?
– У меня есть идея!
– Молчи!
– Но у меня есть неплохая идея! – настаивал Туссен.
– Ну, тогда скажи, что придумал!
– Коли этот молодой господин не знает песен или не умеет петь, – продолжал Туссен, не обращая внимания на сарказм приятеля, – он должен уметь плясать, не правда ли, друг Жан?
И затем, повернувшись к Лоредану, сказал пьяным голосом:
– Не хотите ли сплясать нам что-нибудь, господин граф?
– Что! Вы хотите, чтобы я сплясал вам что-нибудь? – произнес Вальженез. – Да вы с ума сошли!
– Почему это я сошел с ума? – спросил Туссен.
– Да разве люди пляшут просто так, без повода?
– Ладно! – сказал Туссен. – Без повода люди не пляшут. Они пляшут ради того, чтобы поплясать. Когда я жил у себя на родине, мы постоянно плясали!
– Вы плясали буррэ? – спросил Лоредан.
– Да, буррэ… А вы случаем не хотите ли сплясать буррэ?
– Нет. Я буррэ сплясать не хочу, поскольку плясать не умею вовсе.
– Да я и не прошу вас сплясать именно это, – снова продолжил Туссен. – Пляшите гавот, если хотите. Но хоть что-нибудь нам спляшите. Жан, ведь правда, господин граф должен нам что-нибудь сплясать?
– Я с удовольствием посмотрел бы, как господин граф пляшет…
– Слышали, почтенный?
– Но…
– Дайте же вашему другу закончить мысль. Вы же слышали, что он произнес но, – сказал Лоредан.
– Но, – продолжал Жан Торо, – для того, чтобы плясать, должна быть музыка!
– Естественно! И мсье Жан Торо прав! – воскликнул Вальженез, подумав, что если гигант поддержит идею своего напарника, ему, графу, придется станцевать коленце для того, чтобы умилостивить обоих могикан.
– А что, музыку трудно изобразить, что ли? – произнес Туссен, ставший от выпитого вина упрямым и очень находчивым.
– Не знаю, трудно это или нет, – наивно сказал Жан Торо. – Но лично я ни разу в жизни и не пытался это сделать. Однако я полагаю, что для того, чтобы была музыка, нужен какой-то музыкальный инструмент. Не так ли, мсье граф?
– Совершенно справедливо! – сказал Лоредан, пожимая плечами.
– Что?! Инструмент? – переспросил Туссен. – Да у любого из нас есть такой инструмент!
И, сказав это, Туссен сложил свою черную ладонь в форме дудки, мундштук которой был образован большим пальцем. Затем, приложив этот мундштук к губам, он принялся мурлыкать мотив песни «Король Дагобер».
После чего, обернувшись к Жану Торо, сказал:
– Разве это – не прекрасный инструмент?
– Хороший, – ответил Жан Торо, упорствуя в своем мнении, – но он скорее годится для охоты, а не для плясок.
– И то верно, – ответил на это Туссен, всегда охотно соглашавшийся со справедливыми замечаниями. – Тогда, коль скоро мы не можем ни петь, ни танцевать, давайте пить!
– Вот это правильно! – поспешил поддержать его господин де Вальженез. – Давайте лучше пить!
Но сказал он это слишком поспешно, и в его словах явно прозвучало желание не выпить самому, а заставить напиться приятелей. Жан Торо подозрительно взглянул на него, не понимая еще, следует отметить, плана господина де Вальженеза. Поскольку этот молодец и представить не мог, что вино иногда становится отравой. Но он все же почуял какую-то опасность и, ставя на стол бутылку, которую уже держал, чтобы наполнить стакан Туссена, сказал:
– Нет, тебе уже хватит, Туссен!
– О, вина никогда не хватает, друг мой Жан.
– Вообще-то это правильно, – сказал плотник. – Но сегодня это не так.
– Однако, – возразил пленник, – вы же сами стали угощать меня. А я хочу выпить еще.
– Вы, мой благородный, – снова заговорил Жан Торо, – совсем другое дело. Вы можете упиться, если есть такое намерение… Я ведь вам уже сказал, что в шкафу стоит еще бутылок сорок. Давайте ваш стакан!
Лоредан протянул стакан, и Жан Торо наполнил его на две трети. Потом он поставил бутылку на стол.
– А вы?.. – спросил господин де Вальженез.
– Я? – переспросил Жан Торо. – Я выпил уже достаточно. Туссен вам уже сказал, что если я выпью лишнего, то становлюсь сердитым. Он прав, и я больше пить не стану.
– Давайте выпьем еще стаканчик со мной, – сказал Вальженез, сделав вид, что не понимает причин умеренности Жана Торо, хотя на самом-то деле все прекрасно понял.
– Вы этого хотите? – спросил столяр, пристально взглянув на него.
– Хочу.
– Ладно, – сказал гигант, наливая новый стакан вина.
– А мне? – спросил Туссен.
– А ты – нет!.. – грубо отрезал Жан Торо.
– Почему я – нет?
– Потому что я решил, что ты больше пить не будешь.
Туссен что-то угрюмо проворчал, отступил от стола на пару шагов, но настаивать не стал.
А Жан Торо, поднеся свой стакан к губам, произнес:
– За ваше здоровье!
– За ваше! – ответил господин де Вальженез.
Стакан Жана Торо не был полным, и он смог через стекло наблюдать за пленником. Он увидел, что тот обхватил свой ладонью, быстро поднес к губам и поставил на стол, сделав какое-то необычное движение.
В это же самое время плотник почувствовал, как ноги его стали мокрыми, словно он наступил в лужу.
Приподняв ногу, он ощупал ее рукой: ботинок промок насквозь.
Тогда он взял лампу и осветил пол. Затем, поставив ее назад на стол, сказал, замахиваясь на пленника своим огромным кулаком:
– Должен признать, что вы порядочный негодяй!
Туссен Лувертюр бросился вперед и схватил плотника за запястья рук.
– Ага! – сказал он. – Я ведь вас предупреждал, что вино на него плохо действует… Вы мне не поверили! А теперь выпутывайтесь, как можете.