Осенью 1921 г. Сальвадора Дали зачислили в Королевскую академию изящных искусств Сан-Фернандо в Мадриде. С поступлением связана история о том, как Дали принес на просмотр небольшую, но очень хорошо выполненную работу. Экзаменаторы высоко оценили его мастерство, но заметили, что картина не соответствует стандартам вступительных испытаний – не подходит по размерам, и предложили сделать на ее основе работу большего формата. Дали несколько дней ничего не предпринимал, а потом за рекордно короткий срок создал еще одно произведение – но только не большего, а меньшего формата. Эта история разными авторами передается по-разному; в ряде источников говорится, что, напротив, вторая работа была значительно больше, чем нужно.
Интересно, что обе интерпретации имеют вполне «далианское» объяснение. Если истине соответствует первый вариант, то, значит, Дали во что бы то ни стало стремился сохранить собственную индивидуальность, не боясь поступить против внешних установлений даже во вред себе. Если правилен второй, то это свидетельствует о стремлении молодого художника к совершенству несмотря ни на что. В любом случае он был принят в академию.
Уже в это время стало понятно, что молодой художник фантастически одарен и работоспособен. Он начинал писать ранним утром и заканчивал за полночь. В то время, в отличие от более поздних десятилетий, Дали имел четкие политические взгляды – в эпоху социальных катаклизмов, после победы большевистской революции в России, он готов был отстаивать интересы пролетариата и бороться с буржуазией.
В 1922 г. молодой художник участвовал в коллективной выставке Каталонской студенческой ассоциации в барселонской галерее «Дельмо» («Дальмау»). Затем поступил в Высшую школу изящных искусств в Мадриде и поселился в студенческой резиденции при академии (так называлось общежитие). В этот период он познакомился с рядом деятелей испанской культуры, чуть позже составивших ее славу: поэтом Федерико Гарсиа Лоркой и кинорежиссером Луисом Бунюэлем. В то время Дали запоем читал труды Фрейда, жадно учился и знакомился с новыми направлениями в искусстве – дадаизмом, декоративизмом и пуризмом. Дадаисты отрицали рационализм и логику, каноны и стандарты, воспевали иррационализм и бессистемность. Их основной задачей стало эпатировать публику. Декоративисты преследовали цель создавать красивые изображения, лишенные какой-либо содержательной и уж тем более идеологической подоплеки. Они придерживались эстетики кубизма, предпочитая геометрические формы. Пуристы, напротив, отвергали декоративные тенденции кубизма и других авангардистских течений 1910-х гг. и стремились создавать рационалистически упорядоченные, устойчивые и лаконичные формы с минимумом деталей. Так, распространившийся в конце XX в. минимализм – истинное дитя пуризма.
В таком сложном и разнообразном мире происходило становление Дали как художника. Он давал волю своему буйному и эксцентричному нраву, стремился находиться на виду, сознательно становился притчей во языцех. Учился неровно: то получал премию за работу по одному из предметов, то проваливал какой-то другой. Ему довелось пережить основательное увлечение кубизмом. Политическая его позиция была по-прежнему активной, и из-за своих прокоммунистических взглядов он даже оказался в тюрьме и был ненадолго исключен из академии. Однако уже в 1924–1925 гг. он вновь оказывается среди студентов и более того – посещает еще одно учебное заведение, Свободную академию Хосе Моизеса, где осваивает приемы реалистической живописи. Тогда же написана картина «Женская фигура у окна», которую в барселонской галерее «Дельмо» увидел и похвалил Пабло Пикассо, один из крупных авторитетов для Дали. Здесь проявилась идея «магической вещественности» – усиленно точная передача деталей окружающего мира, повышенная четкость художественного зрения, при которой реальность произведения искусства как бы подменяет действительность.
В 1926 г. Дали опубликовал эссе «Сан-Себастьян», написанное под заметным влиянием Гарсиа Лорки. Он утверждал, что художник – «хирург», а искусство – «клиника». «Пациентом» же становится природа, которую здесь подвергают операции. Тогда же Дали побывал в Париже и Брюсселе. В музеях он часами изучал фламандскую живопись. Ему посчастливилось познакомиться со своим кумиром Пикассо (по другим сведениям, это произошло в 1927 г.). В свою очередь, Лорка написал «Оду Сальвадору Дали», в которой есть такие строки:
О Дали, да звучит твой оливковый голос!
Назову ли искусство твое безупречным?
Но сквозь пальцы смотрю на его недочеты,
потому что тоскуешь о точном и вечном.
Ты не жалуешь темные дебри фантазий,
веришь в то, до чего дотянулся рукою.
И стерильное сердце слагая на мрамор,
наизусть повторяешь сонеты прибоя…
Ты художник, и прав, отмечая флажками
очертанья границы, размытые ночью.
Да, ты прав и не хочешь, чтоб форма
размякла,
как нежданного облака ватные клочья.
Успехи вскружили голову и без того тщеславному молодому человеку, и в результате Дали, отказавшийся соответствовать учебной дисциплине, был окончательно отчислен из академии. Но это его не расстроило, поскольку у него уже имелась аудитория – и выставочные залы, и газеты были готовы предоставлять площадки для реализации его идей. Однако у этого ниспровергателя основ имелись и свои принципы: обожая родную Каталонию, он счел своим гражданским долгом пройти военную службу. Находясь в летнем отпуске, успел сделать декорации и костюмы к спектаклю по пьесе Лорки «Мариана Пинеда», поставленному в барселонском театре «Гойя», а также написать поэму «Виноградная гроздь гонится за рыбкой». Работы тех лет предвосхищают переход к сюрреализму.
В следующем программном эссе 1928 г. «Каталонский антихудожественный манифест» («Желтый манифест»), подписанном также двумя другими художниками – Луисом Монтанья и Себастьяном Гашем, – воспевалась антиэстетическая сфера – автомобили, аэропланы, граммофоны, кинотехника, спорт, наука в целом. В том же году (по другим сведениям – в 1929-м) Дали познакомился с Андре Бретоном, что определило его дальнейшее сближение с сюрреализмом.