Все совпадении случайны; все события, описанные в книге, выдуманы ее автором.
Недалеко от нашего дома, возле детской площадки, стоит высоченный, в три обхвата, старый тополь. Вообще, в нашем микрорайоне много деревьев, он считается самым зеленым в Москве. У нас даже свой парк есть и своя речка, заросшая по берегам кустарником, а между домами и во дворах толпятся березы, липы, всякая сирень-черемуха, зеленые елочки у подъездов и даже развесистые каштаны.
Но этот тополь почему-то у всех – самый любимый. Особенно весной. Он выбрасывает свою клейкую пахучую листву самым первым среди наших деревьев и сбрасывает ее, побуревшую и сухую, самым последним, уже на пороге зимы. И никто на него не сердится, когда он начинает зацветать и легкий ветерок заносит в открытые окна легкий тополиный пух. Как летний снежок.
Под этим тополем любят посидеть на скамейке наши бабули с вязаньем, наши дедули с газетами и наши молодые мамаши с колясками.
Несколько лет назад над тополем нависла угроза. Рядом начали строить новый дом, и строители решили, что тополь им мешает, а будущие жильцы решили, что он будет загораживать их окна от солнечных лучей и к тому же скроет прекрасный вид на загазованный проспект.
К тополю ухватисто подошли мужички в пластмассовых касках с надписью «Экология», в красных комбинезонах и с бензопилой.
Но не тут-то было! На защиту любимого дерева (от этой «Экологии») поднялись все наши жильцы: бабульки со спицами, дедульки с газетами, мамаши с колясками и дядя Федор с топором.
Мужички отступили. Правда, в одну из ночей они снова подкрались к тополю, но кто-то (по-моему, мой младший брат Алешка) вылил на них из окна кастрюлю холодной воды. Хорошо еще, не из детского горшка плеснули…
Тополь мы отстояли. И он нас благодарит своей шелестящей листвой, клейким ароматом после дождя, своей тенью в жаркий день, своим молчаливым участием… Не знаю почему, но когда у меня плохое настроение или какие-нибудь неприятности, я люблю посидеть возле тополя. Он меня как-то успокаивает, даже утешает. «Это все пустяки, Дима, – словно говорит он наподобие Карлсона, – дело житейское». И мне становится легче и спокойнее. Появляется надежда, что мои невзгоды и неприятности уже остаются позади. А впереди ждут одни «взгоды и приятности», как говорит мой младший брат Алешка.
Но вот в этот весенний вечер я долго не мог успокоиться. Наступила тишина, даже птички в кроне тополя не чирикали – улеглись спать, угомонились в своих гнездах. В домах разноцветно светились окна. «Особаченные» жильцы уже завершили свои вечерние прогулки – нигде ничего не лаяло, только иногда мяукало возле помойки.
Я прижался спиной к теплому стволу. Он чуть ощутимо подрагивал – то ли в легкой дреме, то ли от вечернего ветерка. И казалось, словно он легонько, дружески подталкивает меня в плечо: «Пустяки, дело житейское».
Вот именно. В нашей семейной жизни такое житейское дело на моей памяти случилось впервые: мама поссорилась с папой. Такого у нас никогда не бывало. Они никогда даже не хмурились друг на друга. А если и спорили, то сразу же кто-нибудь из них уступал в споре. Чаще всего – папа.
Но в этот раз он не уступил. Мама надулась, насупилась и ушла на кухню сердито брякать посудой. А папа ушел в кабинет, громко хлопнув дверью.
Мы с Алешкой притихли. Как мышки после землетрясения. Потом Алешка пошел к маме, а я – к папе.
Алешка сказал маме:
– Да не сердись ты на него, мам. Зато он умный.
– Вот и пусть сидит в своем кабинете, – отвечала мама, едва не разбив в мойке тарелку, – раз уж он такой умный!
А я сказал папе:
– Пап, да не сердись ты на маму. Зато она в нашей школе самая красивая.
– Вот и пусть ходит в свою школу, – буркнул папа, – раз уж она такая красивая!
Маме, в самом деле, очень часто приходится бывать в нашей школе – наш директор очень часто ее вызывает. Наверное, он в нее влюбился. Или он не может без нашей мамы с нами справиться, особенно с Алешкой.
Мама приходит из школы немного расстроенная и немного сердитая и говорит папе:
– Ну и дети у тебя! Оба в папочку!
– Я горжусь этим! – отвечает папа. – И еще тем, что оба они красивые в мамочку.
Тут мама улыбается и говорит:
– А еще они в меня очень умные!
– Не замечал, – отвечает папа и прячется за газету.
Я тоже не замечал за нами ни особого ума, ни особой красоты. Правда, Алешка в самом деле похож на нашу маму – такие же длинные ресницы, немного курносый, задорный нос и большие наивные глаза. Но если наша мама и в самом деле немного наивная, то об Алешке я бы этого не сказал. За наивностью его взгляда скрываются и хитрость, и внимательность, и наблюдательность. Скоро вы в этом сами убедитесь…
В общем, в тот памятный вечер Алешка остался дома – ходить из кабинета на кухню и обратно, уговаривая по очереди маму и папу, а я пошел во двор, посидеть под нашим добрым тополем.
Но что-то в этот раз мне под ним как-то не очень сиделось.
Я не сказал, что наш тополь любят не только наши жильцы, но и все окрестные собаки. Они то и дело возле него «отмечаются». Оставляют полезную информацию, как говорит наш сосед дядя Федор. Но сегодня эта «полезная информация» особенно сильно попахивала. И от этого мне становилось как-то еще более одиноко. Я чувствовал себя брошенной собакой.
Я, конечно, из-за их ссоры сильно расстроился. Тем более что, в общем-то, ссора была, на мой взгляд, из-за пустяков, на ровном месте. И началась она довольно дружелюбно.
Мы ужинали в большой комнате, за телевизором. Мы, вообще-то, его редко смотрим, интересного там мало, а всякой пакости много. Но папа всегда просматривает все криминальные новости. Это ему нужно по его работе. Конечно, ему на службе предоставляют всякие сводки происшествий, но он говорит, что иногда кое-что полезно увидеть и со стороны, на экране.
Мама эти новости терпеть не может. Особенно, когда дают сообщения о жертвах преступлений и пострадавших работниках милиции. Она, хоть и никогда этого не показывает, очень боится за папу. Наш папа, полковник, не всегда сидит в своем кабинете. Он часто выезжает на место происшествия и даже участвует в задержании опасных преступников. Правда, никогда об этом дома не рассказывает. Но мы все равно об этом как-то узнаем. Чаще всего, когда подслушиваем папины разговоры по параллельному аппарату. Особенно Алешка в этом деле наловчился.
Правда, когда-то, уже давно, папа прервал свой разговор и строго сказал:
– Не сопи в трубку, Алексей.
По случайности папиного сотрудника, с которым он в это время разговаривал, тоже звали Алексеем. И он даже немного обиделся.
– Я не соплю, товарищ полковник. Это, наверное, ваш младший сын сопит.
Алешка, не удержавшись, хихикнул, но с тех пор стал осторожнее. В трубку не сопел и не хихикал.
И вот мы сегодня смотрели эти криминальные новости, а там как раз идет сюжет о том, как один майор задерживал пьяного угонщика. И ведущий весело завершил свой комментарий:
– Вооруженный угонщик задержан, а майор Крылов с полученными в схватке ранениями доставлен в больницу. Сейчас его жизни уже ничто не угрожает.
Мама встала и выключила телевизор. Майор Крылов оказался папиным хорошим знакомым, они вместе когда-то учились в школе милиции.
– Отец, – вдруг сказала мама, – ты уже не очень молод.
– Но еще и не очень стар, – гордо возразил папа.
– У тебя дети растут, – продолжила мама.
– Вот эти, что ли? – Папа с улыбкой кивнул на нас. – Симпатичные, на тебя похожие. И умные, почти как я.
Мама не откликнулась на эту шутку и сказала очень решительно:
– Тебе пора менять работу. – А потом мечтательно добавила: – Будешь в какой-нибудь солидной фирме юрисконсультом. Работа неопасная, зарплата немаленькая. Отдыхать будем, например, в Кордильерах.
– Почему в Кордильерах? – удивился папа.
– А я там ни разу не была.
– Мам, – спросил Алешка, – а ты где-нибудь еще ни разу не была? Или везде уже побывала? Кроме этих… Кондильер?
Алешка иногда такие вопросы задает, что не сразу поймешь – всерьез или в подначку.
– Не твое дело, где я не была, – мама так разошлась, что осадила Алешку довольно резко. – Кордильеры – это моя мечта, с детства. Это самые прекрасные острова на свете. Там золотые пляжи и зеленые пальмы! А на них щебечут розовые попугаи.
– Мать, – сказал папа с чуть заметной улыбкой, – а я-то, темный человек, всегда считал, что Кордильеры – это высокие горы. Там не зеленые пляжи и золотые пальмы, а мрачные скалы и белоснежные ледяные вершины.
– Ты мне зубы не заговаривай, отец! И не губи мою красивую мечту! Лучше скажи: когда поменяешь работу?
Глаза у папы блеснули, и он ответил сердито:
– Когда на золотых пляжах Кордильер зеленые пальмы вырастут, с розовыми попугаями.
Вот тут мама и пошла на кухню греметь посудой, а папа хлопнул дверью в кабинет.
Мы с Алешкой переглянулись. Алешка вздохнул и зачем-то полез в кладовку. Загремел там всякими нужными и очень полезными вещами. О которых мы вспоминали раз в десять лет.
– Чего ты там копаешься? – рассердился я.
– Лопату ищу. Нашу, дачную.
– Чего?!
– Того! – Алешка выбрался из кладовки. – Уеду я от вас.
– Куда?
– В Кондильеры! Пальмы сажать!
– Сажай, – вздохнул я. – Все равно папа со своей работы не уйдет. – И я пошел во двор, посидеть под тополем.
…Вечер кончался, ночь уже начиналась. Было как-то не по себе. То ли грустно, то ли скучно. В общем, невесело. Когда мы с Алешкой ссоримся, это пустяки, дело житейское. Двадцать раз в день. А вот мама и папа поссорились, кажется, первый раз за двадцать лет. И это было так неожиданно, так непривычно, что я даже растерялся. И никак не мог «собраться в кучку». Алешка ведь тоже не случайно в кладовку полез.
Впервые в жизни мне не хотелось идти домой. Но пришлось. У нашего подъезда остановилась черная машина, а из подъезда вышел папа и помахал мне рукой. Ясно – его вызвали на работу, произошло что-то серьезное.
– Иди домой! – крикнул мне папа.
– А вы помирились?
– Два часа назад! Беги скорей, мама волнуется! – И папа сел в машину и уехал. С мигалкой и сиреной.
– Ты где пропадал? – набросилась на меня мама.
– Во дворе. Посидел на скамейке. Нельзя, что ли?
– Можно! В солнечный полдень. А не в позднюю полночь.
– А в раннюю полночь? – спросил Алешка с хитрой улыбкой.
– А ты, такой умник, когда наконец свои кроссовки на помойку отнесешь?
(Ох уж эти старые Алешкины кроссовки! Он их доносил до того, что у них спереди отстали подошвы, и кроссовки стали напоминать двух голодных зверьков. И уже две недели стоят в прихожей, будто ожидая, что их покормят. Алешка все время про них забывает. А может, ему просто жалко их выбрасывать. Как старых верных друзей. Папа тоже ему все время о них напоминает. По утрам, когда об них спотыкается.
– И вообще, я их боюсь, – признается папа. – Так и кажется, что они меня за пятку тяпнут. Особенно вот та, правая. Ишь, ощерилась. Фу, зверюга! Место!
– Ладно, – проворчал Алешка. – Завтра выброшу.
– А ты почему с лопатой? – наконец-то заметила мама. – Куда собрался? Огород копать?
– В Страну Чудес, – сказал я. – Пальмы на пляже сажать. С попугаями. «Крэкс, фэкс, пэкс».
Мама рассмеялась. Но было видно, что она чем-то взволнована.
– У папы проблемы, – сказала она. – Один его друг попал в большую беду.
– Какой друг?
– Аркаша. На него наехали.
– Мам, – спросил Алешка, – а это какой Аркаша? Дядя Каша? Которого в детстве дразнили «Аркашка-какашка», да?
Мама вздрогнула и аж побелела от возмущения.
– Алексей! Что ты себе позволяешь?
Алешка невинно похлопал своими наивными глазками:
– Это же папа рассказывал. Ему можно, да? А мне нельзя, да?
С дядей Аркашей папа дружил в детстве. И немного в молодости. Потом папа стал работником милиции, а дядя Аркаша – работником торговли. Дядя Аркаша разбогател, а папа нет. Не знаю, как там дразнили Аркашу в детстве, но он был застенчивым и робким ребенком в очках. И папа всегда заступался за него, если его обижали. Обижали Аркашу часто. Потому что он был застенчивым. А сейчас он не застенчивый. Но все равно, как в детстве, готов спрятаться за папину спину. А еще дядя Каша долгое время был не только очень застенчивым, но и сильно невезучим. Он сам об этом часто говорил. Жаловался папе:
– Понимаешь, Серега, вот такой я человек, невезучий. В любой тарелке мне почему-то больше всех достается жесткого лаврового листа и жгучего перца…
– Даже в пирожных? – заинтересовался Алешка.
Дядя Каша только вздохнул:
– В пирожных и мороженых мне попадаются пуговицы. А однажды я ел хот-дог и сломал об десятицентовую монету свой любимый зуб.
– Какой? – подскочил Алешка.
– Вот, – дядя Каша показал свой золотой зуб.
Алешка явно позавидовал:
– Красивый. – И мне показалось, что он готов прямо сейчас помчаться за хот-догом, чтобы обзавестись таким же красивым золотым зубом. А если повезет, то и двумя сразу.
А дядя Каша вздыхал все горше.
– В прежнее время, когда я еще стоял в очередях, мне доставалась самая длинная очередь. А товар кончался прямо передо мной. Или начинался обеденный перерыв.
– Зато когда начался передел собственности, – усмехнулся папа, – ты без всякой очереди успел.
– Да, тут-то мне наконец повезло. – Дядя Каша самодовольно ухмыльнулся. – Теперь я в очередях не стою и лавровый лист не жую.
– Теперь ты своих подчиненных жуешь, – поддел его папа.
– Каждому свое, – засмеялся Аркаша. – Один жует, другого жуют. И выплевывают.
И вот теперь этого Аркашу самого «зажевали». Или, как выразилась мама, наехали.