И цветы, и шмели, и баяны

В баяниста Григория Зинаида влюбилась без благословения духовника. Это был первый опыт непослушания за все ее долгих девятнадцать лет. Отец Павлий приучал свою духовную дочь жить по святым отцам, но тут и сам растерялся, потому что против влюбленности не работали ни земляные поклоны, ни сухоядение, ни молитвы по соглашению. Пришлось батюшке самому сесть за книги древних старцев, чтобы подготовить дерзкую Зинаиду к первому свиданию.

Какой длины надевать юбку?

Можно ли держаться за руки?

Пожимают ли руку молодому человеку? Какой рукой и как часто?

Каким должен быть первый поцелуй?

В какое место?

Как складывать губы?

За что можно позволить себя брать? На каком по счету свидании?

Можно ли вместе вкушать пищу? Только ли постную?

На каком расстоянии держаться от парня, если идешь с ним под ручку?

Отец Павлий решил начать с простого и взялся за одежду, что было большой ошибкой. Он и не ожидал, что женщины чего только на себе не носят!

Многое пришлось перепроверять по отеческим писаниям, и, к огорчению Зинаиды, самое любимое старцы не одобрили. Грусти добавил и запрет Карфагенского собора на использование духов и благовоний, а дезодоранты с шампунями были отнесены к богомерзким притираниям.

Поскольку вкушение пищи с лицами другого пола есть признак распутства, совместное поедание мороженого было отвергнуто как путь греха и порока. О недопустимости шоколадок и цветов баянист Григорий был оповещен отдельным конвертом, куда страждущая Зинаида успела уронить горькую слезу, за что трижды пропела в полуночи акафист Святому Гробу во искупление нового непослушания.

Всю неделю отец Павлий учил Зинаиду ходить «параллельными квинтами», чтобы походка девушки не выдавала радость от свидания и не обольстила нецерковного юношу.

Довольно быстро Зиночка освоила искусство «делать взоры» по-православному с зашифрованным сообщением о твердой неприступности и верности целомудрию даже под угрозами пыток.

Тяжелее всего давались богоспасаемые поцелуи. Чтобы прояснить святоотеческий взгляд на эту проблему, отец Павлий три ночи просидел в библиотеке духовной академии, но вернулся ободренный, с точной разметкой лица в местах одобренных лобзаний, не противоречащих благочестию.

Немало сил было потрачено на то, чтобы приучить Зинаиду к канонически выверенному троеперстному губосложению, единственно приличному для благообразной девицы. Долгие часы тренировок принесли свои плоды, однако сложный алгоритм уместных лобзаний никак не умещался в голову несмышленой девушки, поэтому отец Павлий, понимая, что служение духовника требует нести свой крест до конца, решил тайно сопровождать духовное чадо на первое в ее жизни свидание, подавая соответствующие сигналы, ради соблюдения благообразия.

Баянист Григорий сиял от счастья, когда узнал, что Зиночка согласилась с ним прогуляться. Стоя у входа в парк, он нежно обнимал свой верный баян и глупо улыбался прохожим.

Ни длинное серое платье, скорее похожее на больничный халат, ни платок до бровей, ни стойкий запах квашеной капусты не смутили простого румяного парня, потому что он был влюблен и молод. И вот она – Зинка – идет рядом с ним. А все эти гуляки или вот эта хроменькая старушка с бородой пусть думают, что хотят.



И откуда тут взяться бородатым старушкам? Григорий был настолько опьянен счастьем, что лишь слегка удивился тому факту, что весь вечер им на пути попадались бородатые мороженщицы, бородатые дети, электрик свисал со столба – тоже со знакомой бородой, дядька-ремонтник мелькнул в люке – и снова борода, фокусник на эстраде был вызывающе бородат, и даже спортсмен, прыгавший с трамплина, имел уж слишком знакомую бороду. Гриша лишь добродушно бормотал:

– Вот моду развели – не брившись ходют! У нас бы на флоте сразу научили!

Правда, слегка смущало, что все эти бородачи как-то странно подмигивали Зиночке, к тому же в самые неподходящие моменты. Только задумал Григорий милую приобнять, и бородатый контролер в кино будто кивнул, а Зина – вот чудачка! – тут же положила земной поклон и внезапно ответила на ласку. Захотел баянист взять красавицу под ручку, бородатый спортсмен, случайно пробегавший мимо, будто нарочно закашлялся, а Зиночка истово прочла девяностый псалом, помазала руку святым маслом и… позволила.

А Григория эти странности только веселили:

– Чудачка ты у меня! Боговерующая!

И так вдруг захотелось ее расцеловать в потрескавшиеся губы!

Привлек к себе в порыве, а она его вдруг – да по лицу! Да святой водой!

Все согласно отеческой традиции: «приходя к первому лобзанию, подобает юношу окропити крещенской водой крайняго ради опасства».

Как условились, в урочный для лобзания час отец Павлий из кустов кукушкой запел – пора целоваться! И все по слову духовника устроилось!

А Григорий и вытираться не стал:

– Ну, ты, Зинка, дура!.. За что и люблю!.. Ну, иди сюда…

И полетел баян в кусты, а Зинка в объятия к любимому.

И запели птицы, и каштаны зацвели розами, и звезды сошлись в хоровод, и весь мир засиял от счастья.

И даже отец Павлий, потирая ушибы от циклопического баяна, облегченно выдохнул, благодаря Провидение за то, что Зиночка не влюбилась в пианиста.