Саги о варяге - читать онлайн

Предисловие

Историей я интересуюсь с детства, когда начал читать серьёзные книги, и одной из первых была историческая повесть о князе Святославе, сыне Ольги и Игоря. Помню, что меня поразил Святослав-мальчик, княжич, который, завидев вражеское войско, бросил сидя на коне, копьё, едва пролетевшее между ушами коня, но этого было достаточно, чтобы началась битва. Я уже тогда стал понимать, что исторические личности были тоже людьми, как и мы. Я старался перевоплотиться в Святослава, сделал себе копье и, сидя на бревне, бросал его намного дальше, чем по той легенде Святослав, но, конечно, ничего вокруг, подобного прочитанному, не происходило. Историческим мальчикам везло больше, и я мечтал перенестись хотя бы оруженосцем в окружение одного из них. Очень скоро я стал читать беллетризованные повествования об археологических открытиях, путешествиях в поисках исчезнувших цивилизаций и т. п. Интерес к истории резко возрос, но одновременно меня захватывала романтика открывавшейся мне жизни неведомых народов прошлого. Многое, как я потом понял, вспоминая детство и юность, дорисовывало моё воображение.

Мне очень рано стало нравиться сопоставлять исторические факты по официально признанным источникам (летописям, хроникам, анналам) с мифологией, фольклором или авторскими историографическими произведениями в зависимости от эпохи или времени. Ко второй группе я относил, например, Библию, греческие мифы и поэмы Гомера, кельтские артуровские легенды (о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола»), немецкие «Песни о Нибелунгах», карелофинский эпос «Калевала» русские былины и, конечно же, «Слово о полку Игореве», а также ирландские и норвежские саги, записки путешественников и мемуары. Всё это очень оживляло мой интерес к самим источникам и придавало им требуемый моим воображением цвет и аромат соответствующих времён.

С другой стороны, меня давно занимали вопросы о том, почему у истоков древнего Рима оказалась капитолийская волчица и отразилось ли это на его истории; почему появившиеся в Скандинавии на грани VIII и IX веков викинги сразу (как и Киевская Русь) обладали и вооружением и специфическими морскими (а также речными) судами, на разработку которых должны были бы уйти, отнюдь, не десятилетия проб и ошибок, доработок и на чём-то проверок многими поколениями мореходов, воинов и «десантников»; почему в XII веке центр Руси из Киева переместился скачкообразно (за очень короткое время) во Владимир; почему неведомая никому крепостца Москва за два с половиной века превратилась в центр объединения Руси в сильнейшую в Восточной Европе державу; почему рыцарство Европы, вдохновляемое и поощряемое Католической Церковью, не смогло осуществить свой «дранг нах остен», натолкнувшись дважды на сопротивление молодого удельного князя Александра (Невского), которого и быть-то не должно было после совсем недавнего разгрома Руси Батыем; почему, когда у власти в Московском государстве оказались митрополит Алексий (XIV в.) и патриарх Никон (XVII в.), оно добилось переломных успехов в своём историческом развитии, и, наконец, почему на троне на такое длительное время оказался столь «ненормальный» царь Иван Грозный?

Этот интерес с годами только углублялся, и я продолжал посвящать истории все больше своего свободного от профессиональной деятельности времени… И вот настало время подвести в своей душе некоторые итоги тому периоду в жизни, который начался с прекращения регулярной государственной службы и вообще «хождения на работу». Это время пересмотра ценностей совпало со временем очередной ломки в истории страны и общества и, не в последнюю очередь, было вызвано ею.

Знание истории и совсем недавно пережитые мною в Берлине демонтаж социализма в ГДР и объединение её с ФРГ, сильно облегчили мой личный переход к существованию в новых условиях. Многим моим сверстникам без такой подготовки это далось весьма болезненно.

Так вот, пересматривая ценности, я определял, в частности, и направления траты своих душевных и творческих сил и неожиданно для самого себя из ученого физико-химика, чиновника и дипломата крупного ранга стал поэтом, писателем, а в рамках этой метаморфозы – лириком, идеалистом, романтиком. И мне всё больше кажется, что история для меня – источник и одновременно поле романтического отношения к памяти.

Я понимаю, что история – это огромная часть нашей памяти как народа, как русского народа. Но в ней для меня всегда были важны не столько реалии до последних строк и камней, сколько, если хотите, поступки, на которые наших предков подвигали, конечно же, их чувства и мысли. И если мне удаётся нащупать в действиях тех людей эти самые чувства, мысли и мотивы, созвучные возникающим у меня, то я пишу о том времени как о пережитом мною самим.

При этом оно овеяно для меня настолько глубоким духом романтики, что этого вполне достаточно для питания надежды на возвращение того времени, на способность силой чувств и духа возродить для себя и, может быть, моего ближайшего окружения Русь и Россию в этом самом романтическом ореоле, «возродить» то, чего не было и не могло быть, но что в те времена, я чувствую и даже знаю, могло бы быть и было бы со мной самим. Тем более что, как сказал Л.H. Гумилёв, реальные исторические лица, будучи пропущенными через сознание автора, становятся его персонажами, а значит, я погружаюсь не в реальные исторические ситуации, а в среду моих персонажей, моих героев.

Но что же я ожидаю от них для себя лично, что ищу в своих чувствах и действиях, мысленно ставя себя на их места и в их ситуации? В отличие от некоторых исследователей взаимоотношений прототипа, героя и автора, я не могу сказать, что мною движет при этом стремление к самопознанию. Мне нет необходимости открывать в себе таким способом любовь к моей стране и моему народу. Погружаясь в самые глубины их истории и даже предыстории с моей шкалой ценностей, явно берущей свое начало в нашем XIX веке, я, несмотря на укоренившееся представление о царивших в те исторические времена «варварских» обычаях, нравах и морали, убеждаюсь и тщусь убедить других, что мои герои поступали вполне оправданно с моей точки зрения, т. е. что величие и духовность наших предков заслуживают и сейчас уважения и благодарности потомков.

Пока я пишу, сопереживая моим героям, я нахожусь душой и там, и здесь, и лично мне, по большому счету, достаточно этого вполне для моего собственного душевного равновесия. Я, можно сказать, «пророчествую в прошлое», чтобы попытаться жить этим в как бы «сбывающемся будущем». Романтика такого подхода увлекательна и создаёт в душе ощущение сопричастности и соучастия, ощущение оправданности и нынешней жизни… И для всего этого необходимо наличие лишь Веры!.. А она не может быть продуктом реализма, Вера – романтика, как Надежда и Счастье тоже. Именно так написаны эти «Саги о варяге».

Я только что упомянул о любви к моей стране и к моему народу, в которой я убедился, долго живя за границей и возвратившись назад. Убедился в том, что она есть, я её испытываю, мне без неё не быть мною. Но, задавая самому себе вопрос о том, какая она, в чём проявляется, я ловлю себя на желании, как это было у многих других в прошлом, да и сегодня еще тоже, выразить её через березки, часовни на берегах рек и озёр, традиционные празднества, песни и т. п. И я понимаю, что это будет не совсем о том, что есть нечто иное…

Ключ к ответу на этот вопрос я нашёл у вновь открываемого нами для себя русского историка, этнографа и писателя XIX века Николая Ивановича Костомарова в словах о любви нашего народа к Петру I: «Он любил Россию, любил русский народ, любил его не в смысле массы современных и подвластных ему русских людей, а в смысле того идеала, до которого желал довести этот народ… За любовь Петра к идеалу русского народа русский человек будет любить Петра до тех пор, пока сам не утратит для себя народного идеала, и ради этой любви простит ему всё, что тяжелым бременем легло на его памяти».

Выше и я написал ни о чём ином, как о своей идеализации России и русского народа через их исторических деятелей, т. е. отдельных русских людей, чтобы в любой давности прошлом иметь, видеть и чувствовать их образ, побуждающий нас к претворению этого идеала сегодня и в будущем до тех пор, пока русские люди не утратят для себя самих своих идеалов России и русского народа. Это сказано и о моей любви, и о моих надежде и вере. С незапамятных времён образ родной земли был для нас тесно связан с образом женщины, и поэтому чувства к обеим тесно срастались в наших душах и остаются неразделимыми до сих пор, как и у меня в моих стихах…

Все приведенные сведения и выводы о событиях и их участниках в тексте и сносках не являются литературным вымыслом, а почерпнуты из ряда публикаций, опирающихся на анализ летописей и хроник, историографических, этнографических и археологических исследований. Среди них следует отметить: Ernst F. Jung. Die Germanen. Weltbild Verlag, Augsburg, 1994; Robert Wernick. Die Wikinger. Bechter Miinz Verlag, Eltwille am Rhein, 1992; Schtefan Wolle. Wladimir der Heilige. Verlags-Anstalt Union, Berlin, 1991; Л.H. Гумилёв. От Руси до России. Изд. «Сварог и К», Москва, 1998; Лев Еумилёв. Древняя Русь и Великая степь. Изд. «Айрис Пресс», Москва, 2004; А.С. Королёв. Загадки первых русских князей. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин, С.Н. Зеленцов. Загадки российской цивилизации. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин. Гиперборея, исторические корни русского народа. Изд. «Файр-Пресс», Москва, 2001; Избранные жития святых, III–IX вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Избранные жития русских святых, X–XV вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Изд. «АСТ» и «Астрель», Москва, 2010; С.А. Нефёдов Иллюстрированная история древнего мира. Екатеринбург, 1994; ряд публикаций в Интернете: «История возникновения мировой цивилизации. Славянство как материнская религиозная культура»; работы Д. Зенина, В. Егорова.

Где-то в россыпях звёздных есть праматерь-планета, что похожа на эту, и что так же зовут, наши вечные души на неё улетают и живут там, покуда их назад не пошлют воплотиться ребёнком или витязем славным, или князю опорой, коль лихой час грядёт… Много раз я на Землю возвращался оттуда, погибал, долг исполнив, и ждал новый черёд… Жить душе приходилось в ипостасях различных: был я гипербореем, и потомком был их – и словеном, и русом, но всё это в тумане очень древних преданий о свершеньях былых. Помню, «варваром» был я, как нас римляне звали, но не знаю, чтоб звались так народ иль язык. Был я викингом также, но вернулся обратно в земли древние русов, и остался я в них…

Всех событий былого память не сохраняет, но, коль важно, душа вдруг «вспоминает» о них – так обрывками «помню» я прошедшего годы, где зависело что-то от поступков моих… А ещё вспоминаю я сказанья и песни, что душа напевала мне о тех, с кем я был – в них и думы, и чувства, и нетленная память о вождях и героях, чтоб народ не забыл. Люди вместе с делами перед взором проходят, и о них расскажу я, потому что сейчас кое-кто начинает всё кроить и иначить, чтобы память о прошлом стерлась в душах у нас…

Так начал свой рассказ мой «соавтор», мое второе «я», доставшаяся мне душа, которая сейчас доживает во мне своё очередное воплощение. По поводу всего, что он мне поведал и как это сделал, у меня нет никаких возражений, и я принял все версии описываемых в сагах событий и их интерпретации, которые он предложил, ссылаясь на свои жизненный опыт и сведения. Но мне показалось необходимым привести в конце книги примечания, помогающие понять написанное с помощью сегодня уже признанных, дискутируемых или завоёвывающих признание трактовок.

Повествовательный текст этих саг написан четырёхстопным анапестом, однако, печатается необычным для стихов образом в строку, подобно прозаическому тексту. Благодаря специально придуманной строфе[1] его можно читать немного нараспев, подражая сказителям. Этот стиль печатания был подсказан писателем и издателем В.М. Богдановым, за что ему моя глубокая благодарность.

Изложение по просьбе моего «соавтора» перемежается написанными им песнями и стихотворениями, часть которых мною была уже опубликована ранее. Они написаны им о временах различной давности, но представлены как произведения моего современника. По его же просьбе сагам предпосланы эпиграфы известных сегодня авторов, а также и его собственные (они даны без ссылки на источник). Ещё он сказал мне, что при этом оставляет за собой право вмешиваться в повествование своими «малыми поэмами» (как он их назвал), когда его мнение будет не вполне отвечать тому, что напишу я, опираясь на авторитетные в наше время источники. Как оказалось, таких «поэм» у него было не так уж мало, и они действительно пришлись, как я понимаю, к месту. Иногда он мне просто кое-что рассказывал и подсказывал, но чаще всего внушал готовые самостоятельные вставки. Так было со «Страной Лебедией», «Человеком из Толлунда», «Капитолийской волчицей», «Востоком – делом тонким», «Исходом руссов-язычников из Руси», «Русским витязем в Палестине»… Я счастлив, что в моей душе обнаружился такой источник памяти!

Необходимо сделать ещё одно пояснение. По мере приближения к сегодняшнему дню события всё менее давнего прошлого становятся более известными широкой публике в окраске личных впечатлений, симпатий и оценок их участников или потомков этих участников, к которым относится и большинство потенциальных читателей, а также авторов нынешних интерпретаций этих событий, часто носящих след сегодняшних политических выгод.

Поэтому представилось целесообразным изменить характер последних саг. В них сокращён во многом ещё недостаточно очищенный временем от множественной необъективности повествовательный текст и последовательно расширен включаемый в него авторский лирический материал моего «собеседника», создающий нашу с ним индивидуальную эмоциональную окраску соответствующего времени.

Но что же всё-таки можно вспомнить как некоторое «начало»? Где первые всплески памяти, чем они окрашены, в какое прошлое мы с «соавтором» можем погрузиться? Давайте всё-таки сделаем такую попытку!