Омр, припав на колени, жадно утолил жажду из тощего ручейка и, поднимаясь, угрюмо произнес:
– Жрать здесь нечего, но зато воды хватает. Тоже хорошо – зубам надоело уже снег жевать.
Воды действительно хватало – ниже линии снегов ручьи журчали чуть ли не на каждом шагу. Да и трава попадаться начала, а местами, на прогреваемых склонах, и мелкий кустарник поднимался. Но до полноценных горных лесов было все еще далеко – время уже около полудня, а они еще к ним до сих пор не подошли: так и зеленеют внизу, будто дразнятся.
Наксус считается самым большим островом этого мира (хотя это утверждение спорно). Но вот ровной земли на нем не слишком много – куда ни плюнь, обязательно попадешь в горы или холмы. Четыре большие равнины, на которых располагаются главные провинции Вечной династии, окружены плоскогорьями и заснеженными хребтами. Меж скал хватает плодородных долин, но масштабы там уже далеко не те. Даже жители низин к высоте привычны – чтобы, к примеру, попасть на ярмарку, иногда приходится несколько перевалов преодолевать. Ну и к лишениям здесь тоже все относятся с пониманием и слабины не дают – климат, география и нескончаемая война неприспособленным неженкам не оставляют простора.
В общем, несмотря на длительные лишения, путники двигались достаточно бодро (если не считать непрекращающихся жалоб омра). Но всему приходит конец – даже невозмутимый старик иногда бросал по сторонам красноречивые ищущие взгляды, в которых читалась злободневная мысль: «Вода – это хорошо, но не мешало бы набить брюхо чем-то твердым, а потом хорошенечко отдохнуть».
Еду нашли под вечер.
К тому времени кустарники перестали быть редкостью – местами через них приходилось продираться, что сильно замедляло путь. Увы, этой тропой здесь явно пользовались нечасто: заросла немилосердно. Иногда встречались карликовые деревца с причудливо изогнутыми стволами. Мальчик заявил, что это холодоустойчивая разновидность кизила – из такой витой древесины можно изготавливать детали для мощных луков. Старика эта информация не заинтересовала, а омр, узнав, что эти недоростки дают плоды лишь к осени, обозвал растение нехорошими словами, одновременно жалуясь высшим силам на полную бесполезность существования такой вот никчемной флоры.
Как раз на этих жалобах старый учитель остановился, оперся на свой простецкий посох, указал вниз:
– Смотрите: там, на склоне, черные точки мельтешат.
Ххот, присмотревшись, согласился:
– Вижу. Это птицы. Похоже, вороны. Гадкая птица, но я и на такое согласен. Эй, малец, может, ты и лук сумеешь соорудить из этого кизила, после чего подстрелить пару чернокрылых бестий?
– Вороны просто так над одним местом не летают, – не на вопрос ответил ученик.
– А ведь верно, – согласился омр. – Надо быстрее спуститься – поглядеть, чего это их туда потянуло. Даже если там недельной давности дохлятинка – не стану отказываться. Перца душистого к такой бы неплохо, ну да где ж его найдешь…
В горах расстояния выглядят обманчиво – когда спустились к вороньему пиру, над склоном начали сгущаться сумерки. Отяжелевшие птицы с недовольным карканьем оторвались от туши, с трудом взлетели, удалились чуть ниже, спикировали в заросли – похоже, там тоже имелось что-то вкусненькое.
Омр, пнув ногой вытянутую рогатую тушу, констатировал:
– Да это же олень! Отличный олень! Благородной породы! Самец трофейный – ваши аристократы любят такие роскошные головы на стены прибивать. Непохоже, что он умер сам…
Нагнувшись, Ххот что-то поднял и торжественно продемонстрировал находку – медный цилиндрик, суженный с одной стороны:
– Гильза от винтовки Энжера – наверное, тут поработали солдаты Коалиции. А может, шайка наших с трофейным оружием постаралась… Странно: почему они не забрали мясо?..
Старик, указав на отдельных ворон, кружащих над окрестностями, предположил:
– Похоже, здесь перебили целое стадо. Вон следы лошадей – кавалеристы загнали оленей к скалам. Скорее всего, они издалека пришли – нечего им здесь делать…
– Я вижу. Но почему мясо не забрали?
Старик пожал плечами:
– Может, забрали несколько туш, а остальное бросили. Не нужно им столько было.
– Да они, верно, сбрендили – это ведь горные олени! Заветная мечта любого охотника! На них никто не смеет поднимать руку, кроме высших аристократов, – под угрозой удавливания или отсечения нахальной руки по самое плечо! Говорят, что их мясо подобно нежнейшему говяжьему языку. Вот только убитого оленя надо сразу потрошить и быстро вырезать мускусную железу. Стоит промедлить – и мясо будет с неприятным запашком. Ну да ладно – я и на тухлое согласен, а это явно еще не протухло. Отдыхайте, друзья мои неожиданные, сейчас Ххот накормит вас по-настоящему. Только омр умеет так кормить – с пальцами слопаете.
Заявление воина выглядело несколько подозрительно – достаточно вспомнить о ряде особенностей кухни его народа. Но мальчику, похоже, было все равно – рухнул на пятую точку прямо там, где стоял: сильно вымотан. Старик оказался покрепче – растворился в зарослях, откуда вскоре вернулся с охапкой сушняка и новостями:
– Я нашел еще две туши. И следы медвежьи видел. Большие следы – большой медведь. Наверное, пещерный – в такой глуши они до сих пор встречаются.
– Ну это понятно – падаль косолапые очень уважают, – заметил омр, не отрываясь от разделки добычи.
– Ночью придется поддерживать костер: пищи вокруг достаточно и хищники не рискнут подойти к огню.
– Зверей я не боюсь – уделаю любого медведя, а вот солдат надо остерегаться. Вдруг вернутся… Меня они точно прикончат – омров эти слизняки не любят. Да и вам достанется…
– Ночью точно не вернутся – кавалерия в темноте по горам двигаться не сможет.
– Твоя правда, мальчик. Старик! Ты бы принес еще сухих веток – эти прутики прогорают слишком быстро. Их на ужин уйдет слишком много, а ведь ты еще всю ночь собираешься огонь поддерживать. Когда стемнеет, искать дрова станет трудно.
Вслед за стариком на поиски топлива отправился и мальчишка. Омр только головой покачал – тощий малец на ногах не стоит, но туда же. Неугомонное отродье, упрямое, как и все жители Наксуса…
Горный олень – создание благородное и крупногабаритное: передняя нога весит побольше, чем боевой топор омров, а заднюю женщине двумя руками поднять нелегко, да и для крепкого мужчины не пушинка. Но тройка путников прикончила ее целиком. Правда, работали в основном крокодильи челюсти Ххота – наконец-то он заткнулся, не терзая ушей спутников своими рассуждениями и расспросами. Старику хватило нескольких полосок, а мальчику и того меньше – поклевал, будто болезненный воробей. Мясо, правда, было не особо аппетитным – обуглилось вдоль разрезов, несоленое, да и запах не особо приятный. Воин, грызя добротно обглоданную кость, заметил:
– Да вы будто со щедрой пирушки сюда заявились – почти не ели.
– Мне достаточно, а мой ученик вообще не ест мяса – сейчас ему пришлось переступать через свои убеждения, чтобы восстановить силы. Разумеется, ему не съесть много.
– Не ест мяса?! Да твой глупейший ученик глупее глупого глупца! Его действительно надо учить жить правильно – иначе пропадет!
– Кое в чем я гораздо умнее тебя, – дерзко заметил мальчик.
– Но-но! Личинка нахальная! – прогудел воин, беззлобно замахиваясь костью. – В какой конюшне тебя воспитывали, что ты все время при взрослых норовишь язык во рту прополоскать?! Вы оба очень странные! Старик, муха больше ест, чем ты, а чтобы вообще мяса не нюхать… это и вовсе чудо невиданное! Ну да ладно, меня это не касается. Мне важно знать, что вы из-за странностей своих олениной побрезговали, а то я уж было подумал, что моя стряпня не понравилась! Почти успел обидеться.
– Мне все понравилось – особенно сгоревшее до угля мясо, – фальшиво поблагодарил несносный мальчишка.
– У! Твареныш равнинный! Сморчок-недоросток! Поел бы ты стариковских почек, поджаренных на сухом дерьме и политых вонючей наньей, – тогда бы понял, что такое стряпня омров, и лопал бы оленину тухлую как божий дар! Знаешь хоть, что такое нанья?!
– Знаю – ни один нормальный человек даже нюхать эту гадость не станет.
– Ты слишком много знаешь такого, чего тебе знать не обязательно, а вот в нужных вещах вообще ничего не понимаешь!
– У меня очень хороший учитель, хоть и с недостатками, – показушно-смиренно заявил мальчик.
– Кстати, старик, раз уж мы решили дежурить, то я первый посижу. Брюхо вроде как набил, но хочется добавить – уж больно долго голодал. Нажарю себе немного стружки с шеи или ребрышки подержу над огоньком. Потом уголь ножичком счистить – и объеденье получается.
Ночь прошла без приключений. Где-то неподалеку шумно трещали кости под мощными челюстями, иногда доносился рык зверей, не поделивших добычу, но путников никто не побеспокоил. Да и зачем лезть к опасным людям у огня, если мяса в округе полно – хоть закапывайся в него с головой. Взвод драгун, посланный в погоню за разбитым разведывательным отрядом войск Династии, пробираясь к заснеженному перевалу по старой тропе, наткнулся на немаленькое стадо пятнистых красавцев. Загнав их в ущелье, солдаты перестреляли всех до единого. Будто в тире повеселились – на полуголом склоне животные превратились в мишени. Погубили их без надобности: еды хватало, так что с собой забрали всего несколько отборных кусков и языки вырезали. Жевать жесткую дичь не хотелось – свинина у местного мужичья несравнимо сочнее и нежнее. Просто кавалеристам хотелось дать работы винтовкам, а оказии не было – в эту суровую местность мародеры не забредали, да и беглых вояк не попалось. Все предпочитали более-менее нормальные дороги для драпа, а не здешние головоломные кручи. Вот и не удержались пальцы на спусковых крючках – переводили патроны, пока не рухнул последний олень. Всадники, устроив побоище, отправились назад – подниматься выше не решились без теплой одежды. Да и надобности в этом нет: никто в здравом уме не станет укрываться в столь негостеприимной местности.
Солдаты Коалиции еще не получили приказа светлого рея – иначе пришлось бы им носами пахать снег и лед, протаскивая через перевал своих капризных лошадок.
Утром были вынуждены задержаться – омр наотрез отказывался выступать дальше без плотного завтрака. Аппетит его, правда, чуть унялся – на целую ногу сил не хватило (хотя и отгрыз изрядно). Зато старик, не гонясь за количеством, неплохо прожарил парочку веток с нанизанными полосками оленины. Обошлось без черного угля и кровавой сырятины – хватило и ему, и мальчику.
Путь продолжили, когда солнце давно уже разогнало остатки утреннего тумана. Кстати, первый раз светило рискнуло надолго высунуться из-за непроницаемых туч. Денек обещал быть чудесным – жизнь налаживается. Омр, прицепив к секире самую огромную ногу из найденных, пребывал в чудесном настроении – перестал докучать расспросами и постоянно мурлыкал под нос незамысловатые гимны своего народа. Самый мелодичный из них был подобен поступи инвалида на костылях, шагающего по куче медной посуды, частенько при этом падающего и бессистемно испускающего крик кота, угодившего хвостом под сапог.
Лишь один раз, на широком и пологом изгибе тропы, он милостиво прекратил истязать уши несчастных спутников и поинтересовался:
– Раз вы такие умные, так скажите мне – куда вообще ведет эта богами позабытая дорога?
– Вниз, – логично ответил донельзя обнаглевший молокосос.
– И без недоумков знаю, – а что там внизу-то?
– Долина, – коротко ответил старик и, видимо не желая злить лишний раз напрягающегося воина (хотя вряд ли об этом беспокоился), пояснил расширенно: – Удел Скрамсон – земли углежогов и кузнецов. Почвы хорошей мало – нищий край. Железо местное не слишком качественное, но добывать его легко. Здесь куют всякую рухлядь – на таком промысле не разбогатеть.
– И зачем же вы туда идете, да еще и я за вами прицепился? Что вы забыли в этой нищете?
– Ну ведь куда-то надо идти? – вопросом ответил старик, сам же на него ответив: – Так почему бы не идти в Скрамсон?
Омр, остановившись, посверлил тяжелым взглядом спину удаляющегося старика, хмыкнул, перекинул секиру на другое плечо, затянул очередную «песенку» и зашагал следом.
– Учитель, могу ли я спросить?
– Спросить можешь. Но ответа я не могу обещать.
– А могу ли узнать о времени учения? Не пришло?
– Гед, нам сейчас не до учебы.
– Я понял. Простите, учитель. Тогда просто задам вопрос: почему мы до сих пор не расстались с омром? Вы ведь говорили, что это поможет запутать наши следы.
– Я передумал. Помни, Гед: лишь сильный легко расстается с собственными заблуждениями – слабый в них упорствует до конца. И раз уж тебе это непонятно – поясню. Не верю, что наше разделение серьезно запутает следы: вряд ли вообще кто-то станет искать в этих горах старика с мальчиком. Но внизу… Гед, если нас ищут, то ищут именно старика и мальчика. Двоих. Троица – это уже что-то другое, наши враги могут растеряться. Пусть ненадолго, но даже миг замешательства иногда стоит дорого.
– Учитель, вы мудры. Нам действительно нужно что-то новое. Ведь если внизу нас ждут враги, вы их убьете, и это может оставить заметный след для тех, кто знает, что ищет. Будет правильнее, если нам поможет омр. Он не кажется мне надежным, но воинственен и умел – может оказать помощь.
– Раз ты и без меня все понимаешь, прекращай расспросы. Нам надо поторопиться, иначе и завтра не доберемся до конца этого бесконечного спуска, так что не отвлекайся.
Крылатая машина вновь провалилась в пустоту, потеряв добрый десяток метров высоты. Вслед за ней рухнуло сердце и сама душа, а в теле все внутренности передернуло.
Проклятые аэропланы…
Граций не разделял поголовного восторга по поводу абсолютно всех изобретений Энжера. И не забывал повторять раз за разом, что это, по сути, и не изобретения – невольный пришелец, избежавший судьбы традиционной жертвы, попросту воспроизводит то, что давно уже было придумано в его примитивном мире. Причем сам часто признает, что делает это криво и неэффективно, так как не может знать всего, а из того, что знал, многое позабыл, и даже светлым жрецам не под силу вытянуть эти воспоминания. Правда, обычно почему-то винит в недостатках новинок тупость помощников и недоразвитость местной цивилизации, но это уже другой вопрос, да и на оправдание сильно похоже.
Некоторые «изобретения» Энжера Грацию нравились. Например, ватерклозет. Гигиенический процесс стал по-настоящему интимным и комфортным – ничто не раздражало и не отвлекало от главного. А сколько гениальных идей приходило в голову Грация на стульчаке унитаза – не счесть. Ничего удивительного: расслабление организма, тишина, отсутствие мух и застарелой вони – все способствует мыслительному процессу.
А еще ему понравилось электричество. Ценная новинка – до сих пор мало кто из непосвященных с ней серьезно сталкивался (если не брать в расчет лампочек и прочей малополезной ерунды). Вещь многогранная: искры этой техномагии пропитывают многие изделия иномирянина. Они используются в непобедимых танках, в чудесных средствах связи, в морских прожекторах и сварочных аппаратах. Но даже в сугубо технологическом явлении можно найти нечто притягательное – нет в мире приятнее явления, чем замыкание цепи между пупком допрашиваемого и его мошонкой. Между ушами приложить контакты тоже достаточно интересно – здесь главное не переборщить. А истязуемый попросту не понимает, чем его, собственно, истязают. Характерная реакция – гарантированное судорожное расслабление всего, что только может в человеке расслабиться. Параллельно происходит сильный спазм связок – крик доходит до запредельной высоты и перестает восприниматься палачами. А затем в большинстве случаев жертва взахлеб выдает все, что знает и чего не знает, с ужасом косясь на руку, замершую на рубильнике.
Хотя встречаются и закоренелые упрямцы – таких даже током не прошибить. Однажды Граций, не будучи стеснен в мощности, сжег такому крепышу глаза парочкой медных пластин. Это было забавно – лишь одно неудобство: толстые резиновые перчатки пришлось надевать. Жаль, «пациент» не выжил – мозг у него тоже при этом сгорел…
Интересно, какую картинку он увидел в тот миг, когда рубильник опустился? Жаль, не расскажет уже… Хотя можно повторить с другим: если выживет и будет в состоянии говорить – расскажет все.
Граций умеет добиваться откровенности.
Аэроплан завалился в очередную воздушную яму. Хорошо бы к глазам пилота приложить пару плоских медных пластин со змеями проводов. Ну откуда в небе могут быть ямы?! Вранье это все – для оправдания криворукости летчиков придумано.
Не нравились Грацию самолеты. Но не признать пользы от них он не мог. Полная независимость от условий на земле. Пусть внизу непроходимое болото, бездорожье, буреломы и отвесные скалы – аэроплану это безразлично. Летит себе прямо, ни на что не отвлекаясь, одним своим видом до истерики пугая полудиких идолопоклонников – вон как суетились в той деревне, что только что внизу промелькнула. Прятались в погреба, забывая про все на свете. Небось так спешили, что шеи сворачивали на лестницах.
Машина стала набирать высоту – истошно взвыл двигатель, завибрировала ткань, натянутая на рамы крыльев. Граций покрепче уцепился за подлокотники, пригнул голову – поток воздуха, заворачивающийся от винта, жестоко ударил прямо по месту пассажира. Аэроплан пролетел над высоким холмом, едва не задев верхушки корявых деревьев, и тут же рухнул вниз. Похоже, это не очередная воздушная яма – падение подозрительно затягивалось. Мотор работает ровно, пилот не дергается. Все понятно: пришло время посадки.
Граций нервно заерзал – ему очень не нравились аэропланы, но еще больше не нравилась сама идея о посадке на такой машине чуть ли не в центре условно покоренной территории. Причем не факт, что внизу им подготовили достойную встречу: в армии Коалиции самолетов имелось всего несколько штук – мало кто с ними сталкивался и понимает, что требуется этим рукотворным пташкам.
Аэроплан повело влево, затем вправо, а затем он и вовсе клюнул носом вниз – тяжесть громоздкого мотора стремилась взять свое. Перед глазами Грация промелькнуло неприятное зрелище: стремительно приближающаяся земля – похоже, пилот твердо решил разбиться о накатанную землю местной дороги. Но нет – в последний миг он все же удосужился выровнять машину. Удар колес о земную твердь вызвал в теле Грация неприятные процессы: мышцы напряглись до скрипа, кости затрещали, а кишечник попытался опозорить хозяина. Самолет вознамерился вытрясти из советника все, что плохо держится, – яростно запрыгал, вскидывая при этом хвост. Чудом не опрокинувшись, замер у поворота дороги, в десятке шагов от яблоневого сада. Деревянный пропеллер продолжал рассекать воздух, но делал это заметно медленнее, чем в полете, – наметанного глаза Грация не обмануть.
Слава светлым силам, он на земле!
Советника встречали без торжественности, но достаточно представительно – батальонный командир со свитой из трех младших офицеров и десятка солдат. Чуть поодаль, за рощей, на зеленеющем ржаном поле гарцевал полувзвод драгун – бравые вояки всем своим видом демонстрировали готовность к бою. И не беда, что врагов пока не видно: дожидаясь их, можно скрасить досуг уничтожением будущего урожая очередного идолопоклонника.
Взмахом руки оборвав приветствие майора, советник сразу приступил к делу:
– Где они?
– Господин советник, мои солдаты перенесли тела в удобный сарай. Это недалеко отсюда – несколько минут хода на пролетке. Экипаж подан: за поворотом ждет. Вы уж извините, но лошади очень пугаются аэропланов – ближе подавать неразумно.
– Хоть в чем-то я лошадей понимаю, – тихо заметил Граций, направившись за угодливым лейтенантом, кинувшимся показывать дорогу.
Обыкновенные люди относятся к трупам однозначно негативно. Но Граций обоснованно причислял себя к личностям неординарным и считал данный негатив побочным эффектом страха смерти – глядя на мертвеца, неизбежно скатываешься к мыслям о бренности собственного бытия. А ведь бояться нечего – нормальный труп, чей дух не побеспокоен противоестественной волшбой нечестивцев, совершенно безобиден и никому не интересен, кроме глупых мух и их прожорливых личинок. Опасаться его – это все равно что приходить в ужас при виде куска заплесневелого сыра. А если вспомнить о деликатесных сырах Фаттии, ценимых истинными знатоками именно за многослойную ядреную плесень… Какое же это объедение… Отсюда остается всего один шаг до познания простой истины: труп тоже бывает привлекательным и полезным.
Эти трупы выглядели неэстетично. Естественно: трудно сохранить презентабельный внешний вид, если тебя жестоко прирезали, после чего сбросили в пропасть. Да и вороны успели поработать – местные птицы с этим делом никогда не запаздывают.
Майор, робеющий перед высокопоставленной особой, запинался, заикался, часто путался, но кое-как ухитрялся доносить до советника информацию:
– Ваша светлость, мы уже пару дней ловим эту шайку. Сразу после нападения на отряд фуражиров начали искать их. Знаем, что там, в том самом случае, поработали именно омры, но найти их никак не могли. И это ведь странно – местные омров недолюбливают. Мы считали, что их никто не станет укрывать. А раз помогать не станут, то им некуда деваться – эта долина густо населена и укромных уголков не так уж много. Вот и прочесывали их, но все без толку – после того случая мерзавцы будто сгинули. Непонятно все это: куда они могли деться? Я даже местных начал подозревать в пособничестве, как вдруг один из них и принес известия. Простой пастух – шатался по высокогорью со своими овцами, почти до снегов дошел. Вот он на мертвецов и наткнулся – увидел, что воронье кружит, и полюбопытствовал. А там эти – два омра. Понять, что это омры, смогли лишь по татуировкам – уж сильно тела потасканные.
– Где пастух?
– Простите, господин советник, я не понял вопроса.
– Чего здесь непонятного? Где тот пастух, который обнаружил тела?
– А… Не могу знать! Когда тела, согласно приказу, осмотрел полковой жрец, он тотчас сообщил, что это важная находка. Послали за бригадным светлым, и тот все подтвердил. Пастуху выдали награду за помощь армии Коалиции. Я думаю, он в сельском трактире ее пропивает – по виду он мастер обращаться с кружкой.
– Приведите его и подготовьте для допроса. Хорошенечко подготовьте – когда у меня до него дойдут руки, он должен быть не благодушно пьяным, а перепуганно-растерянным. Все понятно?
– Так точно!
– Выполнять. И для начала жду вашего жреца. Не обязательно бригадного – сойдет и попроще. Мне нужен его полный доклад о телах. А пока я общаюсь со жрецом и пастухом, соберите солдат и унтер-офицеров – тех, кто не боится запачкать руки кровью. Я выберу из них несколько помощников для важных дел – на случай, если мне придется у вас задержаться всерьез.
Жрец нашелся практически мгновенно – тощий типчик с безмятежными глазками и красноречивыми прожилками на носу, указывающими на слабость хозяина носа перед пороком пьянства.
– Господин советник, позвольте я вас благословлю!
– Я похож на человека, жаждущего получить благословение? Нет? Значит, ответ понятен. И раз уж благословения не требуется, давайте сразу приступим к делу: это вы осматривали тела?
Жрец, обиженно заморгав, затараторил:
– Да, я. Я сразу понял, что нечисто с ними. Раны точно как в описании. И следа нет.
– Стоп! Давайте по порядку. Что за раны?
– У одного правая рука в локте рассечена и глубокая рана в глазнице, тоже правой. Похоже на лезвие шпаги – пронзило и глаз, и кость, клинок вошел в мозг. У второго что-то похожее: от локтя и вверх откромсан целый пласт мяса – остался болтаться на подсеченных сухожилиях. И шея у него разрезана так глубоко, что металл прошелся меж позвонков, да и горло краем перехватило.
Граций мысленно испустил победный крик: похоже, он не зря трясся в этом проклятом всеми темными и светлыми силами аэроплане.
Жрец между тем продолжал:
– Эти раны нанесены убийцей или убийцами, но хватает и других. Тела, судя по всему, были сброшены со скалы, с большой высоты. По пути они бились о камни, из-за чего получали ссадины и переломы. Затем над ними еще и вороны поработали, но я все равно без труда понял, что умерли они именно от этих ран, нанесенных человеческими руками. Такого от меня не скрыть – я вижу суть, и вижу ее глубоко.
– Что вы смогли узнать об этом убийце или убийцах?
Жрец, заморгав уже не обиженно, а как-то растерянно, с откровенным недоумением произнес:
– Ничего. Совсем ничего.
– Разве это возможно?
– Нет! Убийство человека – это сильнейшее нарушение исконного равновесия на многих уровнях бытия! Возмущения столь велики, что иногда требуется несколько лет на полное успокоение, а бывает, и веков недостаточно – вспомнить тех же призраков Белых Сестер. Уж восемьсот лет прошло, а они так и являются в первое полнолуние весны. И главное – пока успокоение не наступило, жрецы без труда могут прочитать многое о том, кто виноват в случившемся. Это как с гладью воды, не возмущенной ветром. Брошенный камень дает одни круги, всплеск крупной рыбы – другие, а рябь от мелкой рыбешки тоже отличается. Опытный рыболов по движениям на воде может определить размер рыбы и ее вид, после чего правильно подберет снасть. Вот и мы такое можем видеть. Единственное исключение – тела людей, убитых с большого расстояния. Например, дальнобойной артиллерией. На них следы исчезают быстро. Но здесь не артиллерия – я совершенно ясно определил оружие. Длинный узкий клинок – скорее всего, шпага. А вот следа хозяина нет. Будто это оружие не держала рука человека: ни малейших признаков. Я в замешательстве… Это ведь невозможно… Я думал, что мой дар ослабел, но ведь и бригадный жрец столкнулся здесь с тем же. Он в такой же растерянности…
Граций едва не испустил победный вопль вслух, чем неминуемо испортил бы свой имидж жестокого и невозмутимого мастера темных дел. Было чему обрадоваться – таких совпадений не бывает: он все же нашел след удивительного убийцы.
– Идите, я вас больше не задерживаю. И там скажите, что я приказал привести сюда пастуха, который нашел эти тела.
У пастуха были самые испуганные глаза во вселенной. Граций, сталкиваясь с подобными взглядами, всегда подозревал плохое. Ну не может невиновный человек так низменно бояться. Хотя, если по чести, советник и без этих признаков всегда подозревал самое худшее. Он не верил никому, кроме себя, и на это были основания: другие его старались обмануть частенько, а вот сам себя он ни разу не пытался провести.
Итак, пастух виновен, потому что должен быть виновным. Остается мелочь – узнать, в чем именно.
А какие у него великолепные глаза… почти бычьи… навыкате… Достойные экземпляры для коллекции… Жаль, что это жалкий простолюдин: советник предпочитал калечить аристократов. Как приятно унизить того, кто всю жизнь занимался унижением других, – лучшее развлечение.
Пастух дергано поклонился, сгорбился, начал суетливо мять в руках войлочную шапку. Граций молчал – просто смотрел в глаза варвару. Тот, все больше нервничая, начал вилять взглядом, затем, найдя для него удобную мишень, уткнулся в земляной пол нищей хижины (кстати, самого богатого дома в этой мерзкой деревушке).
– Не отворачиваться – смотреть на меня, – зловеще-спокойно приказал Граций.
Пастух, с ужасом уставившись в красные глаза альбиноса, протараторил:
– Господин, на мне нет вины! Я не трогал этих солдат, и я сразу рассказал про них старосте!
– Так ли уж сразу? – наобум придрался Граций.
Пастух, едва не бухнувшись из-за слабости в коленях, пошатнулся, удержал равновесие, затараторил еще быстрее, подпуская в голос слезы:
– Господин, сразу никак не получалось! Я ведь не могу бросить стадо в горах. А солдаты эти лежали прямо под Тещиным Носом. Это скала такая, очень высокая. Она поднимается до Козьей Пятки – ступеньке среди круч. А выше уже обрыв идет под самый перевал. Я думаю, солдат сбросили как раз оттуда – тропа к Козьей Пятке есть, но пройти по ней можно лишь в начале осени, да и то опасно очень. Туда только охотники за целебной горной смолой ходят – кроме них, никто про тамошние тропы и знать не знает ничего. У меня брат старший ходил с ними, потому и ведаю немного. Если они упали с перевала, то катились как раз до Пятки. А сейчас там снега понизу тают вовсю, так что их, наверное, смыло уже к нам. Видно же: издалека катились. Все размолотило – вороны такое не сделают. Не будь снега, вообще бы в труху разорвало – далеко ведь падать пришлось. Зима нынче снежная выдалась – даже понизу в ложбинах до сих пор кое-где не растаяло. Я как их увидел – понял, что надо старосте сказать. А как скажешь, если пасу стадо в одиночку? Пригоню к деревне – мне не поздоровится: стадо должно пастись на лугу почти до темноты. Я ведь общинник – не мое оно. А спрос-то с меня. Вот и ждал, когда время выйдет, ну а потом бегом их гнал – дело ведь важное могло быть. Нам ведь на днях ваш офицер читал бумагу громко, где приказано было про всех мертвецов обязательно сообщать. И награда обещалась хорошая. Я и подумал…
– Награда действительно обещалась хорошая, – признал Граций. – Но тебе ее выдали по ошибке – ты не заслужил ее. Даже более того – ты преступник. Помнишь, что тот офицер вам читал? А он читал следующее: «Обнаружив такого мертвеца, следует незамедлительно сообщить об этом офицеру армии Коалиции Светлых Сил». А ты что сделал? Вместо того чтобы бежать в сторону ближайшего поста или гарнизона, ты до вечера продолжал пасти свое никчемное стадо. А потом сообщил не офицеру, а вашему старосте, который тоже потерял немало времени. День в итоге потрачен зря. Целый день… Ну что скажешь?
– Господин!.. Я…
– Да нечего тебе сказать – для подобного не найти оправданий… Так, что же с тобой теперь делать будем? Для начала придется вернуть награду, а уж потом…
– Но, господин! Я раздал долги и немного потратил! Я не смогу вернуть сейчас все деньги! Можно я это сделаю завтра? Я обещаю – до завтра успею все собрать!
– Завтра, говоришь? Ты мошеннически получил награду, нарушив все условия. А теперь завтра?! Ты знаешь, что полагается за кражу денег у армии Коалиции?!
– Господин! Я ничего не крал!
– Получение награды обманным путем – то же воровство, а насчет обмана мы уже все выяснили. Так знаешь или нет, что тебе полагается? Вижу, что нет. Ну так вот – ты сейчас будешь наказан. А твой старший брат немедленно отправится в горы, на ту самую Пятку, откуда свалились тела, и поведет туда моих солдат. Они осмотрят там все. Хорошо осмотрят. Если он выполнит свою работу плохо, с ним я поступлю так же, как и с тобой. Да и тебе не поздоровится. Выходи, будем тебя наказывать.
Пастух выбрался во двор, будто сильно пьяный – темнобожника пошатывало, а ноги отказывались держать. Слизняк: даже запугивать по-настоящему не пришлось. А может, ну его? Кому он интересен? Местным, конечно, надо сразу преподать урок – пусть знают, что их ожидает в случае чего. Так, может, выбрать того же старосту – уж его-то уважают точно. Их тогда сразу проймет – забегают как угорелые. Всех солдат Коалиции не хватит, чтобы быстро прочесать эти горы, без содействия местных жителей не обойтись. А как добиться содействия от таких закоренелых врагов? Метод лишь один – насилие. Эх… Глаза у пастуха хорошие… очень хорошие… Ну невозможно удержаться…
Решено.
Граций брезгливо направил на пастуха палец, коротко произнес:
– Взять!
Солдаты у двери быстро скрутили мужичку руки, вопросительно уставились на советника. Тот, неспешно обведя взглядом двор, убедился, что майор уже выполнил один из его предварительных приказов: у низкого забора, сложенного из необработанного камня, выстроилась дюжина рядовых и унтер-офицеров. Ну что ж, самое время проверить их в деле.
– Солдаты! Этот человек повинен в военном преступлении. Он не заслуживает смерти – вина его не настолько велика, но должен быть наказан. Я не люблю забивать тюрьмы мясом – предпочитаю решать сразу. А еще я не забываю тех, кто мне преданно служит, – они всегда всем довольны. Увы, мои старые верные помощники пережили войну, но не пережили мира. Им взбрело в голову развести костер на руинах императорского дворца. И надо же было такому случиться – под тем мусором, на который они навалили дров, лежал неразорвавшийся снаряд. Такие штуки огня не любят… Один выжил – потеряв руку и ногу, остальных попросту разорвало. Калеку я отправил назад, к берегам родной Скрандии. Он ни в чем не будет нуждаться до конца своих дней – я об этом позаботился. И теперь я остался без помощников… От моих помощников требуется всего три вещи: первое – абсолютная преданность мне и только мне, предательства я не потерплю ни в каком виде; второе – беспрекословное подчинение моим приказам: мои приказы должны быть выполнены любой ценой; третье – идеальное хладнокровие и полное освобождение головы от таких глупых понятий, как милосердие, гуманизм, честность и прочий моральный хлам. Дело прежде всего – ему ничто не должно мешать. Итак, этот человек виновен. Я выбрал наказание. – Продемонстрировав солдатам стальную ложку с острыми краями, Граций пояснил: – Пастух прекрасно может обойтись без левого глаза… и до конца дней своих будет трястись над правым, стараясь не потерять и его. Не думаю, что он вновь рискнет пойти на преступление против армии Коалиции. И если его брат, который пойдет в горы с важной миссией, наделает ошибок, то с ним поступим так же, а вот этот человек до конца своих дней будет нуждаться в поводыре – останется без второго глаза. Итак: кто из вас готов исполнить приговор?
Солдаты замялись – строй заколыхался морской волной. Всегда одно и то же – офицеры подсовывают телят вместо волков. Но бывают и приятные исключения, а Грацию очень нужна новая команда – вот и ищет. Здесь, похоже, ему не повезло. Жаль… Ну да ничего – есть и приятная сторона: можно исполнить приговор самостоятельно. Грязная работа для аристократа, но советник воспринимал подобное как развлечение. Он обожал ослеплять людей, да и пытать тоже любил. И ни от кого не скрывал своих увлечений, хоть это и не способствовало повышению его популярности. Но советнику было безразлично мнение окружающих, тем более что почти у каждого за душой припрятано немало грязных грешков, и разница лишь в том, что свою грязь они предпочитают скрывать от чужих взглядов.
Пастух, увидев, как Граций поворачивается к нему, небрежно покручивая ложкой меж пальцев, замычал, забился в лапах крепких стрелков. Мычи-мычи, сейчас твой бычий глаз пополнит коллекцию…
Из-за спины Грация послышалось нерешительное:
– Господин! Дозвольте я?!
Развернувшись, Граций уставился на смельчака. Низкорослый, кряжистый, с рыжей клочковатой шевелюрой, застарелым синяком на рябоватой щеке. Недельная щетина, красноватые глаза со следами похмельной мути, уродливый сабельный шрам от запястья к локтю. Форма выцвела чуть ли не до белизны, самодельно модернизирована с нарушением устава – рукава высоко закатаны, штаны небрежно расклешены. Из-за голенища, задрав штанину, выглядывает рукоять серьезного ножа, на пулеметных лентах, перехвативших грудь (еще одно нарушение уставных требований), болтаются железные банки трех гранат. Винтовка за спиной с примкнутым штыком – хоть сейчас в бой посылай. Бравый молодец, вот только морда у него… За такую физиономию можно вешать без суда: и так все понятно. Но Грация это не смущало – пусть хоть грязный зад у помощника вместо лица будет, лишь бы дело свое знал.
– Кто такой?
– Рядовой Феррк! Стрелок четвертой роты восемьдесят восьмого пехотного полка!
Граций протянул ложку:
– Не побоишься?
– Господин, чего здесь боятся! Я же егерь, из семьи егеря – с детства разную животинку разделывал!
– Значит, разницы между человеком и животным не видишь?
– Скотина мычит – человек говорит. А кровь-то у всех красная.
– Ну-ну… Держи – покажи-ка в деле.
Феррк показал. Грубовато показал, топорно, но без дрожи в руках – будто мясник на разделке туши. Вырвав из глотки жертвы невероятный по силе крик, сменившийся всхлипываниями и стонами, равнодушно бросил глазное яблоко под ноги, раздавил, протянул ложку Грацию:
– Господин, ваш инструментик.
Советник покачал головой, с сожалением покосился на грязное пятно, оставшееся на пыльной земле (такой великолепный экземпляр погублен!), бросил Феррку монету:
– Инструмент теперь твой, и монета твоя. Ты теперь служишь у меня. Иди смени форму: мои люди в обносках не ходят. Скажешь, что я приказал.
– Слушаюсь! И… Господин… – замялся солдат.
– Да?
– Вы говорили, что вам нужно несколько крепких ребят вроде меня…
– У тебя кто-то есть на примете?
– Да.
Граций не верил, что здесь остался кто-то, похожий на Феррка: эти телята, что у забора стояли, позеленели, наблюдая экзекуцию, а некоторых стошнило.
– Покажи мне его.
– Это не так просто – его посадили на гауптвахту. Полковую. Он тоже рядовой, зовут Раррик.
– За что посадили?
– Множественные изнасилования местных дикарок, и еще он избил капрала из военной стражи.
Советник понимающе кивнул:
– Мне кажется, что посадили его именно за последнее прегрешение.
– А то! Да кому нужны эти грязные ведьмы?! Офицерам дела до них вообще нет, так что пусть радуются, что хоть мы на них внимание обращаем. Ой! Господин! Простите, забылся!
– Ты ручаешься за этого Раррика? Считаешь, что он не хуже тебя?
– Господин! Да он даже лучше! У меня самого от него мороз по коже!
Интересно… Неужто действительно повезло? Феррк вроде неплох, а если Раррик окажется не хуже, будет с кем работать. Граций не любил штатных палачей – те по рукам и ногам связаны правилами, их трудно заставить сделать лишнее. Для них истязания – это работа, а не хобби: шага в сторону не сделают. А ребята вроде таких солдат знать ничего про законы не знают – у них один закон: слово советника. Вон как глаз вынул – даже в лице не изменился. А ведь телесные наказания запрещены – искалечить допустимо лишь при допросе, причем усиленно пытать разрешено лишь узкий круг подозреваемых. Хотя в завоеванной стране большинство законов не более чем условности, с которыми можно не церемониться.
Граций обожал работать на завоеванных территориях – юридический вакуум вдохновлял на многочисленные импровизации.
– Хорошо, я проверю твоего любвеобильного товарища в деле. Справится – оставлю. А дело для него найдется быстро – у нас здесь намечается много работы.