Норрис никогда прежде не встречался с господином Праттом из ночной стражи Бостона, но ему доводилось сталкиваться с подобными людьми, с теми, кто так кичится своей властью, что не способны понять непреложную истину, ясную всем окружающим: они непроходимо глупы. Больше всего Норрису досаждали высокомерие Пратта, его движения, выпяченная грудь, военная манера размахивать руками – именно так он шествовал в прозекторский зал больницы. Господин Пратт не был крупным мужчиной, но изо всех сил старался показаться внушительным. Самой впечатляющей его чертой были усы – таких кустистых Норрис с роду не видывал. Они выглядели так, будто рыжая белка вцепилась в его верхнюю губу и никак не хотела отпускать. Наблюдая за тем, как стражник делает пометки карандашом, Норрис не мог оторвать глаз от его усов, представляя, что воображаемая белка внезапно спрыгивает вниз и Пратт пускается в погоню за своей беглой растительностью.
Наконец стражник оторвал взгляд от своих записей и посмотрел на Норриса и Венделла, стоявших возле накрытого простыней трупа. И тут же переключился на доктора Крауча, который – в этом не оставалось сомнений – был главным медиком в помещении.
– Доктор Крауч, так вы говорили, что осмотрели труп? – осведомился Пратт.
– Только поверхностно. Мы позволили себе перенести тело в здание. Было бы неправильно оставить ее там, на холодной лестнице, где любой мог бы споткнуться о тело. Она нам не чужая, но даже если б была посторонней, все равно заслуживала бы толики уважения.
– Значит, вы все были знакомы с покойной?
– Да, сэр. Когда вынесли фонарь, мы все узнали ее. Погибшая – мисс Агнес Пул, старшая медсестра этого учреждения.
– Мисс Коннолли наверняка сказала вам об этом, – вмешался Венделл. – Разве вы не допрашивали ее?
– Да, но я считаю необходимым подтвердить все ее показания. Вы же знаете этих взбалмошных девиц. Особенно ирландок. Они с легкостью врут, все зависит от того, откуда ветер дует.
– Я вряд ли назвал бы мисс Коннолли взбалмошной девицей, – возразил Норрис.
Глаза стражника Пратта сузились, когда он посмотрел на Норриса.
– Вы ее знаете?
– Ее сестра – здешняя пациентка, лежит в родильной палате.
– Вы ее хорошо знаете, господин Маршалл?
Пратт изучающе смотрел на Норриса, и юноше это не нравилось.
– Однажды мы с ней разговаривали. О лечении ее сестры.
Карандаш Пратта заскользил по бумаге.
– Вы ведь изучаете медицину, верно?
– Да.
Пратт оглядел одежду Норриса:
– На вашей рубашке кровь. Вы знаете об этом?
– Я помог вынести тело с лестницы. А до того ассистировал доктору Краучу.
Стражник воззрился на Крауча:
– Это правда, доктор?
Норрис почувствовал, что краснеет:
– Думаете, я стал бы врать об этом? В присутствии доктора Крауча?
– Мой долг – искать правду.
«Ты слишком глуп, чтобы распознать, когда тебе говорят правду, а когда лгут», – подумал Норрис.
– Господин Холмс и господин Маршалл – мои ученики. До этого на Брод-стрит они помогали мне со сложным вызовом.
– Кого вы вызывали?
По тому, как доктор Крауч уставился на Пратта, было ясно, что вопрос стражника поразил его.
– Как вы думаете, кого мы вызывали? Духов?
Пратт хлопнул карандашом по записной книжке:
– В сарказме нет необходимости. Я просто хочу знать, где каждый из вас был нынче вечером.
– По мне, это просто возмутительно. Я врач, сэр, и вовсе не обязан отчитываться в своих действиях.
– А эти двое – ваши ученики? Вы были с ними весь вечер?
– Нет, не были, – будто бы ненароком возразил Венделл.
Норрис с удивлением посмотрел на своего коллегу. Зачем снабжать этого человека ненужными сведениями и тем самым лишь подпитывать его подозрения? Стражник Пратт и вправду напоминал готового к прыжку усатого кота, который притаился у мышиной норы.
– И когда же вы не были в обществе друг друга?
– Желаете, чтобы я описал вам свои визиты в отхожее место? Кажется, я и по большой нужде ходил. А вы, Норрис?
– Господин Холмс, я не понимаю вашего отвратительного юмора.
– К таким абсурдным вопросам без юмора и не подступишься. Бог ты мой, да ведь именно мы вызвали ночную стражу!
Усы Пратта задергались. Белка заволновалась.
– Не вижу никакой необходимости в богохульстве, – холодно ответил стражник, засовывая карандаш в карман. – Ну что же. Покажите мне тело.
– А разве констебль Лайонс не должен присутствовать? – осведомился доктор Крауч.
Пратт одарил его гневным взглядом:
– Утром он получит мой отчет.
– Он должен быть здесь. Это серьезное дело.
– В данный момент за все отвечаю я. Все факты будут изложены констеблю Лайонсу в более подходящее время. Я не вижу причины поднимать его с постели. – Пратт указал на прикрытое тканью тело. – Откройте ее, – повелел он.
Пратт принял невозмутимую позу и выпятил подбородок, желая показать: я настолько самонадеян, что какой-то там труп вряд ли сможет меня смутить. Но когда доктор Крауч откинул простыню, Пратт невольно разинул рот и отшатнулся от стола. Норрис уже видел труп и даже помог занести его в помещение, но все равно в очередной раз был потрясен видом тех ранений, которые были нанесены Агнес Пул. Покойницу не стали раздевать, да это и не нужно было делать. Передняя часть ее платья была вспорота ножом, и на виду оказались все увечья – раны были такие жуткие, что стражник Пратт, замерший на месте и белый как полотно, некоторое время не мог вымолвить ни слова.
– Как видите, – начал доктор Крауч, – раны ужасны. До приезда представителя властей я не стал завершать осмотр. Но беглого взгляда достаточно, чтобы заключить: убийца не просто вспорол тело жертвы. Он пошел гораздо дальше, гораздо. – Закатав рукава, Крауч взглянул на Пратта. – Если хотите рассмотреть повреждения, вам придется приблизиться к столу.
Пратт сглотнул:
– Я… я и так все отлично вижу.
– Сомневаюсь. Но если вы слабоваты для такого зрелища, то не стоит извергать содержимое своего желудка на труп. – Надев фартук, он завязал его на спине. – Господин Холмс, господин Маршалл, мне нужна ваша помощь. Вам повезло, что вы сможете как следует попрактиковаться. Не всем студентам выпадает такая счастливая возможность на первом году обучения.
«Счастливая» – в голове Норриса это слово никак не вязалось с тем, что он видел, глядя на рассеченное туловище. Он вырос на ферме отца, а потому запах крови и убой свиней и коров были ему не в новинку. Он уже не раз практиковался, помогая фермерам потрошить туши и снимать шкуры. Норрис знал, как выглядит и как пахнет смерть, ибо всегда трудился в ее присутствии.
Но это был другой лик смерти – слишком уж близкий и слишком знакомый лик. Сердце и легкие, на которые он смотрел, принадлежали не свинье и не корове. А лицо с отвисшей челюстью всего несколько часов назад было покрыто живым румянцем. Он смотрел на сестру Пул и, вглядываясь в ее остекленевшие глаза, будто бы видел свое будущее. Норрис неохотно снял со стены фартук и, повязав его, стал рядом с доктором Краучем. Венделл оказался по другую сторону стола. Их разделял окровавленный труп, однако лицо Венделла не выражало отвращения, напротив, в его чертах сквозило чрезвычайное любопытство. «Неужели только я помню, кем была эта женщина? – изумлялся Норрис. – Человеком она была не самым приятным, это уж точно, но ведь она не обычная покойница, не безымянный труп, предназначающийся для вскрытия».
Окунув тряпку в таз с водой, доктор Крауч осторожно удалил кровь с краев раны.
– Как видите, господа, лезвие, скорее всего, было достаточно острым. Порезы ровные и очень глубокие. А рисунок… рисунок весьма интересный.
– Что вы имеете в виду? Какой рисунок? – спросил Пратт приглушенным голосом, звучавшим так, словно он говорил в нос.
– Если вы подойдете к столу, я покажу вам.
– Разве вы не видите, я записываю! Просто обрисуйте его мне.
– Одного описания недостаточно. Может, лучше послать за констеблем Лайонсом? Наверняка хоть кто-то из стражи способен выполнить свой долг.
Пратт покраснел от гнева. И, наконец подойдя к столу, остановился рядом с Венделлом. Затем бросил взгляд на зияющую рану в брюшине и быстро отвел глаза.
– Так-то. Я все видел.
– А вы заметили рисунок и то, насколько он причудлив? Прямой разрез поперек живота – от одного бока к другому. И перпендикулярный разрез, которым рассекли печень, – по средней линии до самой грудины. Оба настолько глубокие, что любой в отдельности мог бы стать причиной смерти. – Просунув руку внутрь раны, доктор Крауч вынул кишки и принялся старательно их разглядывать, затем опустил блестящие кольца в ведро, стоявшее на краю стола. – Видимо, лезвие было достаточно длинным. Оно прошло до самого позвоночника и даже верхнюю часть левой почки задело. – Врач поднял глаза. – Видите, господин Пратт?
– Да. Да, конечно.
Пратт и не собирался смотреть на труп; казалось, его взгляд навсегда застыл на запачканном кровью фартуке Норриса.
– А теперь посмотрим на вертикальный разрез. Он тоже беспощадно глубок.
Собрав оставшуюся часть тонкого кишечника, Крауч вытащил его и так бы и уронил на край стола, если бы Венделл вовремя не подставил ведро. Потом из брюшной полости один за другим были изъяты прочие органы. Печень, селезенка, поджелудочная железа.
– Вот здесь лезвие прорезало нисходящую аорту, что и является причиной обилия крови на лестнице. – Крауч поднял глаза. – Смерть наступила быстро от обескровливания.
– От обес… чего? – спросил Пратт.
– Очень просто, сэр, из нее вытекла вся кровь.
Пратт нервно сглотнул и все-таки заставил себя опустить взгляд на брюшину, которая теперь напоминала пустую впадину.
– Вы сказали, что лезвие было длинным. Насколько длинным?
– Чтобы проникнуть так глубоко? По крайней мере сантиметров восемнадцать-двадцать.
– Возможно, нож мясника.
– Я без всяких сомнений сравнил бы это убийство с работой мясника.
– А возможно, это был меч, – предположил Венделл.
– Я бы посчитал, что это довольно подозрительно, – возразил Крауч, – идти по городу, лязгая кровавым мечом.
– Почему вы считаете, что это меч? – спросил Пратт.
– Тип увечий. Два перпендикулярных разреза. В библиотеке моего отца есть книга о чудны́х обычаях Дальнего Востока. В ней я читал о таких же ранениях, их наносят в ходе японского обряда сеппуку. Ритуального самоубийства.
– Очень сомнительно, что это самоубийство.
– Я понимаю. Но рисунок точно такой же.
– Рисунок действительно очень любопытный, – признал доктор Крауч. – Две отдельные перпендикулярные раны. Создается впечатление, что убийца хотел вырезать знак…
– Креста? – Внезапно заинтересовавшись, Пратт поднял глаза. – Убитая не была ирландкой, верно ведь?
– Нет, – ответил Крауч, – почти наверняка нет.
– Но ведь многие пациентки в больнице – ирландки?
– Миссия этой больницы – помогать несчастным. Многие наши пациенты, если не большинство из них, пользуются благотворительной помощью.
– То есть они ирландцы. Как мисс Коннолли.
– А теперь послушайте меня. – Венделл заговорил чересчур прямолинейным тоном. – Вы наверняка усмотрели слишком много смысла в этих ранах. Они напоминают крест, но это еще не означает, что убийца – папист.
– Вы их защищаете?
– Я просто указываю на недостатки вашей аргументации. Нельзя приходить к умозаключениям, исходя лишь из особенностей увечий. В таком случае мое объяснение не менее основательно.
– Что какой-то японец забрался на корабль с мечом? – Пратт рассмеялся. – Вряд ли в Бостоне отыщется такой человек. Зато папистов здесь много.
– Можно прийти и к другому заключению: убийца хочет, чтобы вы обвинили папистов!
– Господин Холмс, – осадил его Крауч, – может, не стоит рассказывать ночной страже, в чем заключается их работа.
– Их работа – выяснение истины, а не беспочвенные предположения, основанные на религиозном фанатизме.
Глаза Пратта внезапно сузились.
– Господин Холмс, вы ведь состоите в родстве с преподобным Абиелом Холмсом? Из Кембриджа?
В зале повисло молчание, и Норрис заметил, как по лицу Венделла проскользнула тревожная тень.
– Да, – наконец подтвердил Венделл. – Это мой отец.
– Превосходный, честный кальвинист. А вот его сын…
– Благодарю вас, – парировал Венделл, – его сын позаботится о себе сам.
– Господин Холмc, – предостерег его доктор Крауч, – ваше поведение не принесет особой пользы.
– Но будет взято на заметку, – заверил Пратт. «И не забудется», – читалось в его взгляде. Стражник обратился к Краучу: – Доктор, насколько хорошо вы знали мисс Пул?
– Она наблюдала за многими моими пациентками.
– И ваше мнение о ней?
– Она была сведущей и умелой. И очень почтительной.
– Были ли у нее враги? Вам что-нибудь известно об этом?
– Безусловно, нет. Она ведь была медицинской сестрой. Ее задача – облегчать боль и страдания.
– Но ведь наверняка случалось, что кто-нибудь из пациентов или их родственников был недоволен? И мог бы обратить свой гнев на больницу и ее персонал?
– Возможно. Но я не могу припомнить человека, который…
– А как насчет Розы Коннолли?
– Юной дамы, которая обнаружила тело?
– Да. Не было ли у нее разногласий с сестрой Пул?
– Могли быть. Девушка достаточно своевольна. Сестра Пул жаловалась мне на ее требовательность.
– Она беспокоилась по поводу лечения ее сестры, – вмешался Норрис.
– Но, господин Маршалл, это не оправдывает непочтительное поведение, – возразил доктор Крауч. – С чьей бы то ни было стороны.
Пратт перевел взгляд на Норриса:
– Вы защищаете эту девицу.
– Судя по всему, мисс Коннолли очень близка со своей сестрой, поэтому у нее есть причины для огорчения. Я имел в виду только это.
– Она огорчена до такой степени, что могла бы применить силу?
– Этого я не говорил.
– Как именно вы обнаружили ее нынче вечером? Она ведь находилась во дворе, верно?
– Доктор Крауч попросил нас прийти в родильную палату из-за недавно возникшего кризиса. Я шел сюда из дома.
– Где вы живете?
– Я снимаю комнату в мансарде, сэр, в дальнем конце Бридж-стрит. Это на самом краю больничных угодий.
– Поэтому, чтобы добраться до больницы, вы пересекаете угодья?
– Да. Именно так я пришел сегодня, по лужайке. Я был почти у больницы, когда услышал крики.
– Крики мисс Коннолли? Или погибшей?
– Женские крики. Это я точно знаю. Я двинулся на звук и обнаружил во дворе мисс Коннолли.
– Видели ли вы существо, которое она так образно описывает? – Пратт посмотрел в свою книжку. – «Чудовище, воплощенная смерть в черном плаще с капюшоном, полы которого развевались, точно крылья гигантской птицы». – Стражник поднял взгляд.
Норрис покачал головой:
– Этого существа я не видел. Я видел только девушку.
Пратт воззрился на Венделла:
– А где были вы?
– Я был в больнице, ассистировал доктору Краучу. Я также услышал крики и направился на улицу с фонарем. Во дворе я обнаружил господина Маршалла и дрожащую мисс Коннолли.
– Дрожащую?
– Было совершенно очевидно, что она напугана. Наверняка решила, что один из нас – убийца.
– Вы заметили в ней что-нибудь необычное? Кроме того, что она казалась напуганной?
– Она была очень напугана, – произнес Норрис.
– Например, что-нибудь в ее одежде. Состояние ее платья. Вы не обратили внимания, что оно сильно разорвано?
– Господин Пратт, она ведь убежала от убийцы, – проговорил Норрис. – И вполне могла показаться потрепанной.
– Ее платье порвано, будто бы она ожесточенно сражалась с кем-то. Не с вами ли?
– Нет, – ответил Венделл.
– Почему бы вам не спросить у нее о том, как это случилось? – предложил Норрис.
– Я спрашивал.
– И что же она ответила?
– Она уверяет, что это случилось несколько раньше. Когда муж ее сестры пытался пристать к ней. – Пратт с отвращением покачал головой. – Эти люди – словно животные, плодящиеся в доходных домах.
Норрис уловил в голосе стражника оттенок предубеждения. «Животные». Звучало отвратительно. О да, юноше уже доводилось слышать, что так называют ирландцев, этих «безнравственных тварей», которые постоянно распутничают, постоянно рожают. Для Пратта Роза была очередной ирландкой, мерзкой иммигранткой, как и тысячи ее собратьев, теснившиеся в доходных домах Южного Бостона и Чарльзтауна, именно из-за их нечистоплотности и вечно сопливых отпрысков в городе началась эпидемия оспы и холеры.
– Вряд ли мисс Коннолли можно назвать животным! – возмутился Норрис.
– Вы так хорошо ее знаете, что можете это утверждать?
– Я считаю, что такого оскорбления не достоин ни один человек.
– Для мимолетного знакомого вы слишком рьяно кинулись на ее защиту.
– Мне жаль ее. Жаль, что ее сестра умирает.
– Ах это. С этим уже покончено.
– Что вы имеете в виду?
– Это случилось нынче вечером, – сообщил Пратт, захлопывая записную книжку. – Сестра Розы Коннолли умерла.