– Ныэ зырыкаэ.
– Мыож эвыона сыдохлыэ?
– Щыэ зыпарыобуэ.
Сознание выползало из тьмы неспешно и нехотя. Там, во мраке беспамятства, хорошо, там тихо и спокойно, а здесь, в суровой реальности, что-то вонючее тычут в лицо, больно проводят чем-то твердым по впадинке под носом и одновременно беспощадно мнут уши. Кем бы ни являлись эти неведомые типы, они хотят срочно привести Карата в чувство самым грубым образом, что не очень-то способствует желанию познакомиться с ними поближе.
Да они не только грубы, они еще и глупы. Несмотря на смоченную какой-то выедающей нос дрянью тряпку, то и дело подносимую к лицу, Карат сумел уловить табачный смрад. Да тут не одну сигаретку тайком пыхнули, тут курили конкретно.
Вот подскажите: кто курит в Улье? Правильно – только не очень умный человек. Умные даже в хорошо укрепленных поселениях стараются это не делать. Привычка – самая вредная, лучше от нее избавиться. Допустим, в данный момент этот стаб безопасен, но кто даст гарантию, что через полчаса периметр не сметет очередная орда? И ты окажешься на ее пути в одежде, пропитанной запахом, который твари еще долго смогут уловить на твоих следах.
Устав сопротивляться действиям «реаниматоров», Карат раскрыл глаза.
– О! Зыркаэ, быач наэ ныэ. Зыавэай кыаптаэнэ.
Карат обнаружил себя в сидячем положении. Какое-то ничем не примечательное помещение, похожее на офис не особо преуспевающей фирмы. Спиной прислонен к стене, руки разведены в стороны, удерживаясь в таком положении на пластиковых стяжках, приковавших запястья к трубе, тянущейся к радиатору отопления. В комнате находятся несколько солдат. Именно военнослужащих, а не обычных обитателей Улья, напяливших разномастный камуфляж. Это форма, со знаками различия, строго унифицированная. Никаких излишеств и разнообразия, все как под копирку. Крупные стабы, конечно, способны позволить себе армию с однотипным снаряжением, но никто не заставляет поддерживать его в зеркально-одинаковом состоянии.
Это солдаты ТОЙ армии. С ТОЙ стороны. Средства защиты кожи и органов дыхания не наблюдаются, следовательно, перед Каратом не внешники. Значит, занесло их сюда всем отрядом, причем недавно. Незаметно, что вот-вот мертвяками ходячими станут, хотя и не выглядят идеально здоровыми. Но последнее можно списать на усталость и стресс. Легко догадаться, что на душе у них сейчас хреново, уже сталкивались с чем-то таким, отчего настроение даже у самых невозмутимых опускается ниже плинтуса, а в голове у каждого копошится миллион вопросов.
И тут, вот она – фортуна подворачивается. К ним в лапы попадает не тварь урчащая, а нехороший человек, умеющий обращаться с гранатометом. Помимо обоснованной обиды на его отвратительное поведение, у них может сложиться мнение, что он способен на все эти миллионы вопросов ответить.
А это плохо. Это, черт их всех побери, совсем хреново. Карат и рад бы им рассказать много чего интересного, только как это сделать, если не понимает, о чем они говорят? Языковой барьер, мать его! Он не полиглот, но догадался, что их язык схож с его родным. О смысле сказанного в некоторых случаях догадаться можно, но это самые простые случаи.
А рассказывать придется сложные вещи.
Почти непостижимые.
Ну и как прикажете выкручиваться?
И что случится, когда они его не поймут? Решат, что придуривается? Или просто обозлятся? В любом случае шансы на то, что им захочется провести интенсивный допрос, далеко не нулевые.
Как человек, принимавший участие в военных действиях, Карат сталкивался с вещами, о которых хотелось забыть. В том числе с ситуацией, когда у случайно подвернувшегося пленного требовалось срочно выведать некую информацию, от которой в тот момент очень многое зависело. Уже через час от сведений толку не будет ни малейшего, надо выбирать нужные слова сейчас, максимально быстро.
Мгновенно.
По закону подлости, тот пленный решил сыграть в гордого и несгибаемого героя и поэтому вместо вежливых ответов на поставленные вопросы отмалчивался с презрительным видом. И вот тогда началось то, что нейтрально именуется интенсивным допросом.
Через десять минут пленного пришлось пристрелить. Это даже жестокостью не назвать, это был акт милосердия. Современная медицина, конечно, на многое способна, но в окопах реанимацию не обеспечишь, а если и так, кто вернет нос, уши и то, что очень важно для мужчины? Пришить? Можно, конечно, но только не в том случае, когда отрезанное и вырванное скармливали псу на глазах у истязаемого.
Точнее – на одном глазу, оставленном именно ради зрительного давления.
Всего лишь две минуты ушло на то, чтобы презрительный вид остался в бесконечно далеком прошлом. Еще через две минуты залитый кровью кусок мяса не просто говорил, он орал, торопливо выдавая все, что просили и не просили. Он хотел лишь одно, чтобы кошмар прекратился.
Там его и прикопали, в развороченном миной окопчике.
А здесь, можно сказать, всем окопам окопы – сплошная передовая, куда ни плюнь. И Карат сейчас в плену.
Зачем им понадобился пленник? Известно зачем – чтобы на вопросы отвечать.
Вот потому ситуация и пованивает хреном…
В комнату вошел еще один вояка. Карат не разбирался в знаках различия этой непонятно чьей армии, но опытный взгляд подсказал, что это не рядовой. И возрастом заметно постарше прочих присутствующих, и вид командирский, и некоторые, до этого сидевшие на столах и стульях, дернулись было при его виде, но потом расслабились.
Ну да, на окопном положении перед командованием расшаркиваться не принято. Конечно, это неписаное правило работает не везде и не перед всеми офицерами, но здесь его придерживаются.
Остановившись перед Каратом, офицер, уставившись немигающим взглядом, строго вопросил:
– Ныэймэ?
– Имя, что ли? – предположение выглядело верным, потому не стал дожидаться пояснения, сказал сам: – Карат.
– Ти ныэймэ Каэрат?
– Да, Карат. Воды можно? У меня от вашей химии глотка ссохлась. Вода, ватер, буль-буль.
– Хыарэй быалкать. Гыэт дыробо? Зыванэ? Гыалунэ дэкато ныадсэлав?
– А можно помедленнее и другими словами. Я тебя вообще перестал понимать.
– Дыэрзэнникэ мыэне сыавэрд?! – неожиданно взбеленился офицер, после чего злобно пнул Карата в подреберье.
Того от боли согнуло в подкову, отчего вывернулись скованные руки.
Ну прекрасно… началось самое главное.
Дальше можно особо в подробности не вдаваться. Спасибо, что не нашлось умельца с ножом, или у этих армейцев не принято настолько жестко обращаться с военнопленными. Так, в принципе, у всех не принято, но вот сейчас, в полевых условиях, когда вышестоящее командование даже не подозревает, что в руки подчиненных угодил живой враг, много всяких вещей может случиться.
Нехороших.
Резать не резали, но били столь трудолюбиво, будто на большую премию рассчитывали. А в передышках, отдыхая, офицер вновь нес непонятную ахинею. Карат в лучшем случае догадывался о смысле некоторых слов, поэтому очень редко понимал отдельные фразы, но все попытки дать ответ приносили новые порции негативных ощущений. Допрашивающим или делать нечего, или они настолько тупы, что не способны уразуметь очевидную вещь. Жертва, увы, при всем желании не в состоянии выдать интересующую их информацию.
Да она даже не понимает, что именно их интересует, только предположения строит.
Моральные уроды. Даже по речи это в глаза бросается. Чуть ли не в каждый слог стараются впихнуть «ы» или «э».
Не язык, а мычание дебилов.
Выплюнув выбитый зуб, Карат напряг силу воли, пытаясь не покоситься на истязателей со злобой загнанного в западню волчары. Их такое только раздраконит, а ему это не надо. Ему бы обойтись малой кровью, а там, глядишь, ситуация изменится на зеркальную.