У одного аспиранта – звали его Василий – вечно не хватало времени, чтобы сходить со своей девушкой в кино или ресторан. Жанну это ужасно злило. А еще у него не было денег, машины, совести, чувства юмора и перспектив. Девушка так говорила.
– Что это за тема диссертации «Реакция колокольчиков на появление коровы на лугу»! – возмущалась Жанна. – Кому это нужно? Поучись у Мишки Говорова. Из одного детдома вышли, а он уже президентский грант получил, нанокомпозиты для самолетов последнего поколения разрабатывает. И ведь Говоров звал тебя в новую лабораторию. А ты? Му-у!
– Милая, ты не понимаешь! Колокольчики невероятно чувствительные, их форма помогает им определять настроение живого существа…
Но Жанна парня не слушала, а хлопала дверью и уходила. Однажды, когда девушка грохнула дверью особенно сильно, от стены отвалился здоровенный кусок штукатурки. Но не это главное. Даже Василий этого и не заметил. Его потрясло, что стрелка индикатора дрогнула. Четвертый месяц аспирант бился над прибором для измерения электрических импульсов колокольчиков, но никак не удавалось подобрать частоту, на которой сигнал будет устойчивым. И только вчера Василий собрал хитрую приставку, что учитывала параметрическую модуляцию сигнала. И вот сегодня стрелка, лежавшая на боку четыре месяца, наконец, двинулась с места.
– Модулируется поляризация? Обалдеть! – бегал Василий от индикатора к осциллографу.
Но оказалась важна не только поляризация, не только частота, не только добротность контура, оказалась важна… злость.
– Я измерил длину волны злости! – рассказывал Василий Мишке Говорову.
Они подружились еще в детстве, и, пожалуй, Мишка единственный не считал занятия Василия ерундой. Обладатель президентского гранта всегда внимательно слушал и даже давал ценные советы и не менее ценные приборы из казенной лаборатории, но перспективы получения финансирования считал призрачными. «Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем колокольчики попадут в план Академии наук», – резюмировал, бывало, он.
– Да Бог с ней, с Академией! Ты сюда смотри, – показывал Василий. – Цветок реагирует на злость, и я замерил основные параметры сигнала. Информация передается за счет переменной ежевидной поляризации.
– Ежевидной? – изумился Мишка.
– Ну, это я так назвал. Взгляни на осциллограф, сам поймешь!
– То есть можно измерить, насколько индивид добр или зол? – спросил Михаил.
– Я уже измерил! И даже ввел классификацию! – Василий извлек из кипы бумаг на столе помятый ватман. – Вот информационное поле доброго человека с гладкой котообразной мурлыкающей поляризацией. А вот злого…
– С ежевидной и фыркающей.
– Да. Если в излучении человека более 50% положительных поляризаций – его логично считать добрым. Если свыше 51% негативных – все, что индивид делает, обращается во зло.
– Причем объективно, никакой относительности, – заметил Михаил. – Философы просто взвоют, ты их без хлеба оставишь.
– О классификации. Имеются ступени в каждой иерархии. Я их по-военному назвал. Солдат Добра любит порядок, его тянет строить, создавать. Вот характерное излучение. Солдат зла всюду несет хаос, насилие, разрушение. Вот излучение хаоса, что подпитывает его информационное поле. Видишь?
– Да-да, вспомни Федьку Жиганова из нашего класса, – сказал Михаил. – Пацан органически не выносил порядка. Наслаждение получал от сорванного урока. Рассказывал мне: «Выйду в город, пока хоть копейку не отберу у прохожего – никакого настроения!»
– А это его инфограмма.
– Жиган же в тюрьме!
– Я по фотографии.
– Вот даже как! – присвистнул Михаил. – ФСБ такая находка весьма заинтересует.
– А это офицер зла, – продолжал Василий. – Ему энергия насилия уже не нужна, она короткодействующая, офицер подпитывается тщеславием. Великолепный организатор, дьявольское обаяние, но сам не стремится быть на виду, действует чужими руками. Угадаешь, чья инфограмма?
– Блин! Царьков Стас! Это же он вечно Жигана науськивал и подмигивал.
– Царькова инфограмму я с телевизора снял. Стас же теперь в депутаты метит! А вот офицер Добра. Тоже лидер, но не подавляет свою команду, а помогает развиваться. Вот смотри модуляция сотрудничества. Узнал себя? – улыбнулся Василий Михаилу. – Ты в нашем классе считался заводилой.
– Да когда же ты успел инфограмму отснять? Когда с Варькой заходили, что ли?
– Тогда-тогда. Кстати, у Варьки тоже сильная модуляция сотрудничества. Девчонка может и тихая, а, что называется, душа коллектива – всегда вовремя поддержит. Так что вы взаправду два сапога – пара.
– А Жанна что?
– С Жанной худо, – вздохнул Василий.
– Давай, делись! Не молчи!
– Вот ее инфограмма! 32% зла, а на прошлой неделе было 28%.
– А что происходит?
– У ее матери зла 64%, она темный офицер. Больше того, у нее прослеживается связь с генералом. Самая интимная.
– Любовник?
– Ее шеф.
– Директор детского благотворительного фонда?! Он же само благообразие!
Директор благотворительного фонда «Счастливое детство» К. Г. Благостин давно уже не получал удовольствия от грубых энергий насилия и тщеславия. Его интересовала власть в самой чистой ее форме. Не власть подкупа, когда берут твои деньги и тебя же презирают. Не власть силы, когда боятся и ненавидят. А власть мысли, когда тобой восхищаются, тебя боготворят, высказанные идеи хватают на лету академики и президенты и спешат исполнить, даже не понимая конечного замысла. Конечный замысел не должен сознавать никто, чтобы не возвысился сам до понимания хода вещей и не стал конкурентом. Соперников Константин Георгиевич стремился обезвредить на самых дальних подступах к осмыслению общественных процессов, и в этом ему немало помогал благотворительный фонд, разыскивая по школам и олимпиадам страны талантливых детей. Чтобы затем направлять их развитие в нужную для директора сторону – знать многое о частном, а целостность и Добро не замечать и осмеивать «соплежуйством». Таких он поддерживал, продвигал по службе, выделял гранты. Его протеже чувствовали себя общественно-значимыми, раскатывали в дорогих машинах, ходили на правительственные приемы. И даже не понимали, у кого в руках ниточки, что направляют их поведение.
– В его речах 99% истины и 1% смертельного яда, – горячо говорил Василий. – Благостин – идеолог зла, он заражает людей миллионами.
– Я подозревал, что с фондом не все в порядке. Но чтоб настолько!
– Это показывает прибор!
Тех, кто избегал его деформирующего воздействия, Константин Георгиевич с помощью натасканных агентов влияния убирал с дороги – ломал их карьеру, разрушал личную жизнь, вводил в конфликт с правоохранительными органами. До прямой ликвидации шеф опускался редко – в ней не хватало наслаждения победы. Это был показатель того, что человек сумел уклониться от его влияния, и у Благостина просто не оставалось выбора. А он не любил, когда у него нет выбора. Предпочитал ветвистые комбинации со многими вариантами и продуманными каналами обратной связи.
Благостин нажал кнопку вызова секретарши:
– Ираиду Викентьевну ко мне!
Ираида Викентьевна как раз и была матерью Жанны, и в темной иерархии она недавно заняла место офицера. Произошло это вскоре после того, как женщина устроилась на работу в Фонд и подпала под влияние Благостина. С этого момента в доме прекратились скандалы, из-за чего муж Ираиды боготворил ее начальника и любовника. Жена стала к супругу более внимательна, но смысл ее жизни переместился туда, где она была послушницей и рабыней своего учителя и господина.
– Ираида, ты рассказывала однажды о женихе твоей дочери, – повернулся к женщине Благостин. – Он ведь занимается…
– Колокольчиками, – подсказала Ираида.
– Да-да, колокольчиками. Я предупреждал, что данное направление бесперспективно…
– Да Жанночка плешь проела придурку, чтобы занялся настоящим делом. Извините!
– Я понимаю накипевшие эмоции, но появились новости о твоем предполагаемом зяте. Он в ходе псевдонаучных изысканий изобрел некий прибор…
– Кто бы мог подумать!
– Прибор, который может сделать очень опасной жизнь самого изобретателя и всех, кто с ним связан. Будет лучше для него и для окружающих, если данный прибор исчезнет. А мы сможем сохранить открытие для человечества, к тому же оно поспособствует нашей образовательной деятельности.
– Я поняла. Полагаю, та компания байкеров, которую Фонд недавно спас от тюрьмы, не сможет отказать нам в маленькой услуге. А Жанночка им популярно объяснит…
– Значит, Фонд только прикрытие? – возмущался Михаил.
– Не совсем. Благостин воистину озабочен воспитанием нового поколения и вкладывает в образование много сил и средств. Потому что рабов следует взращивать с детства.
– Чтобы они восторгались и гордились своим рабством.
– Но миллионов почитателей ему мало, шеф и к Жанночке клинья подбивает, – усмехнулся Василий.
– В каком смысле?
– В том самом.
– Но он же вроде… с матерью! – не понял Михаил.
– Для матери он – гуру. И для Жанночки общение с учителем станет посвящением. Или закланием жертвенного агнца.
– Черт-те что! И что же теперь делать?
– Есть одна идея!
Идея оказалась проста, как все гениальное. Поскольку волновые характеристики всех составляющих злобы уже определены, то можно создать материал, поглощающий излучение зла и отражающий Добро.
– Нанокомпозит! – догадался Михаил.
– Именно!
– С частицами, по величине совпадающими с длиной волны излучения и спирально закрученными в соответствии с переменной ежевидной поляризацией. Это возможно, но…
– Что «но»? – с нетерпением спросил Василий.
– Это безумно дорого! И очень долго. Перебор всех вариантов займет годы, – покачал головой Михаил.
– А мы подойдем проще! Мы ведь хорошее дело сделать хотим?
– Конечно, хорошее!
– Вот садись и думай. Перебирай варианты. Как только наткнешься на оптимальный вариант – прибор отметит максимум доброго излучения.
– Мысленный эксперимент! – воскликнул Михаил. – Эйнштейн отдыхает!
Через 9 часов друзья уже определили необходимый вид наночастиц и подробно расписали технологию изготовления.
– Жанна, я хотел с тобой поговорить!
– Поздно! Я поняла – ты меня не любишь!
– Жанночка, ты же сама хотела, чтобы я работал с Мишей. Я теперь у него в лаборатории. Я просто не мог прийти. Столько работы…
– Не звони мне больше!
Звонок разбудил Василия в полночь.
– Лабораторию ограбили!
– Какую лабораторию? Кто ограбил? – Василий спросонья не мог понять друга.
– Сработала сигнализация, – объяснял Михаил. – Полиция вызвала меня. В лабораторию вломились, побили окна, но вся аппаратура на месте. Унесли только инфоскоп и архив инфограмм.
– Специально приходили, – догадался Василий. – Но прибор ведь несложный, сделаем новый.
– Представляешь, что можно натворить, имея в руках подобный прибор? Мы проявили неосторожность! Кому же понадобился инфоскоп?
– Об открытии еще никому не известно. Здесь явно замешан кто-то из близких или…
– Благостин?
– Если они просмотрят архив, то найдут там себя! И поймут, как много мы о них знаем. У нас мало времени!
– Очень, очень занятно! – восклицал Константин Георгиевич Благостин, просматривая материал, изъятый у Василия. – Ай да поросята! Ай да сукины дети! Смотри, Ираида, это вот я! 89,57% зла. С точностью до сотых процента измерили. Скрупулезно подходят, стервецы! Ираида! А это ты! 68,25% зла и за месяц прогресс только 1,15%. Ираидочка, что-то ты на месте топчешься!
– Это измерено до кражи со взломом!
– Тоже верно! А давай измерим, что стало теперь! – Благостин развернул прибор. – Колокольчик как измерительная система! Надо же такое придумать!
– Теперь у меня 70,15%! – воскликнула женщина.
– Какой рост за один вечер! Упражнение надо распространить на всех сотрудников!
– Константин Георгиевич! Значит, то, что вы нам проповедуете – это все-таки зло?
– Не будь ханжой, Ираидочка! Конечно, зло! Но разве от этого оргазм слабее? А давай вместо «зло» называть «личностный рост» или «ориентированность на результат». Разве это не то же самое?
– Пожалуй. А вот Жанна – 44, 96%. Скоро она будет наша.
– Обоих исследователей убрать. Немедленно, – без выражения проронил Благостин. – Черт знает до чего еще они додумаются.
– Я поняла, Константин Георгиевич.
– Вот. Василий Колокольчиков – у него и фамилия соотвествующая! – 89% добра, 11% зла в форме зависти и гордыни. Михаил Говоров, 96% добра, 4% зла. Таких ангелов не бывает. Подтасовкой занимается…
Поглощающие зло наночастицы добавили в обыкновенное олово и отлили из него великолепного орла, схватившего змею. Теперь атмосфера вокруг Жанны будет непрерывно очищаться от зла. Михаил взялся преподнести птичку Жанне, потому что с Василием девушка разговаривать наотрез отказывалась. Вернулся посыльный без статуэтки – из чего можно было заключить, что процедура дарения прошла удачно – но задумчивый:
– А что происходит с материалом, когда он поглощает зло?
– Тебе видней, ты технолог, – отозвался Василий.
– Олово – металл мягкий, не то, что гвоздем, ногтем поцарапать можно. Крылышко как гнули – двумя пальчиками!
– И что?
– А то, что пока я тащился с нашей птичкой в автобусе (машину же мне помяли, помнишь?), где все пассажиры меня бранили и костерили, что-то произошло. Короче, этим крылышком я треснул бетонный столб. Поцарапал.
– Крылышко?
– Столб.
– Да ну?
Исследования дали неожиданный практический выход. Пластмассы, металлы, даже керамика с добавлением новых наночастиц обретали небывалые свойства. Любой изначально мягкий и пластичный, удобный в обработке материал, со временем твердел и становился твердым, как алмаз.
– Зло их легирует! – восклицал Василий.
– Возрастает и твердость, и гибкость одновременно! Это невозможно! – чесал затылок Михаил.
– Как видишь, возможно.
– Но это перевернет всю отрасль материаловедения! Самолеты, танки, космические корабли – лепи хоть из пластилина, а потом они схватятся и приобретут необходимые свойства. А мы озолотимся. Только… – Михаил задумался.
– Что «только»?
– У нас мало времени!
– Думаешь, Благостин нас уже приговорил? – спросил Василий.
– Это само собой. Я о другом, – сказал Михаил. – Мир раздирают противоречия, злоба бурлит в душах. Ну, защитим мы с тобой патент, будем продавать технологию, а вдруг опоздаем? Вдруг уже злоба Землю на части разорвет, пока мы деньги зарабатываем?
– И что делать?
– Выложим технологию в открытом доступе. Пусть из наших наночастиц производят машины, компьютеры, кофемолки. Представляешь – в каждом доме, офисе, детском саду будет 5—10 фильтров от зла.
– Здорово!
– Ты согласен?
– Так и сделаем! Только скроем, что это фильтры, чтобы темные не испортили всю обедню!
У Ираиды Викентьевны раскалывалась голова. Раскалывалась уже две недели, мешая есть, спать, работать, предаваться любовным утехам. Изводило ощущение постоянного голода. Женщина объедалась так, что желудок больше не принимал пищу, но чувство голода оставалось. Она сызнова начала раздражаться на мужа, но это его неожиданно обрадовало. На работе ощущение голода притуплялось, но нельзя же переселиться в офис насовсем.
– Ираида, что с тобой? – спрашивал помощницу Константин Георгиевич.
– Голова! Болит! Ничего не могу поделать! А последнее время на шею и грудь перекидывается!
– Стоит показаться врачу. Я подберу специалиста. А что у нас с «колокольчиками»? Еще живы?
– Не могу сосредоточиться, Константин Георгиевич! Все из рук валится!
– Не вовремя! Ох, как не вовремя! Эти любители Добра выложили в интернет хитрую нанотехнологию. Опасаюсь подвоха.
– Нанотехнологию? Подвох? Они Жанночке подарили металлическую птицу. С тех пор и девочка изменилась. Нет, у нее голова не болит, но глаза странно блестят. Говорит, почувствовала вкус жизни.
– Очень любопытно! Я хочу глянуть на эту птицу.
Исследование с помощью инфоскопа показало, что птица поглощает излучение зла, и отражает, а при солнечном освещении даже усиливает, излучение Добра.
– Этого не может быть! – воскликнул Благостин. – Как они это смогли?
Константин Георгиевич направил прибор на Жанну – стрелка показала 35,22% зла. 74,78% Добра. На Ираиду – 62,12% зла.
– Вот и разгадка ваших головных болей, Ираида. Вам просто зла не хватает. Выбросьте птицу немедленно!
– Нет, я возьму орла с собой! – неожиданно сказала Жанна.
– Куда? – не поняла мать.
– Я выхожу замуж.
– Здравствуй, Жанна.
– Здравствуй, Василий!
– Говорят, замуж выходишь.
– Да.
– За кого?
– Мы работаем вместе. А тебе я спасибо хотела сказать.
– За что?
– Я размышляла о том, что у нас с тобой было. Наверно, я была не права. Нельзя так себя вести с мужчиной. И с Игорем я сдерживаю свой характер, так что все у нас замечательно.
– Будь счастлива!
– Как же они меня провели? – Константин Георгиевич Благостин метался из угла в угол кабинета. – Как теперь остановить распространение этого материала? Если Добро возобладает, я утрачу все свое влияние!
– Может, запретить? – предложила Ираида.
– Во всех странах?
– А может, пустить слух, что данный материал опасен?
– Из-за простоты обработки детали из него стоят в сотни раз дешевле обычных. При таких ценах над предупреждениями смеются!
– А если изобрести другой материал, который поглощает Добро и умножает зло? – предложила Ираида, и Благостин посмотрел на нее с интересом, но потом покачал головой:
– Это годы работы и нет гарантированного успеха. Во всяком случае, за время существования цивилизации никто не сотворил ничего подобного.
– Кроме этих «колокольчиков».
И опять Благостин с удивлением посмотрел на помощницу.
– Они еще живы?
– Да.
– Это удачно. Пригласите их ко мне.
А в мире творилось нечто невероятное. Из нового нанокомпозита изготовливали посуду и мебель, дома и корабли на воздушной подушке, парашюты и намордники для собак. В народе крепло убеждение, что вещица из нанодобротина в доме – это хорошая примета. Между супругами устанавливается согласие, дети старательно учатся, подчиненные с энтузиазмом работают, начальники платят достойную зарплату, а отпустить сотрудника к теще на блины считают святым делом. Наука подобную связь отрицала, но никто не обращал на скептиков внимание. В Госдуме установили трибуну из нанодобротина, и депутаты всем составом ушли на бюллетень. А вернулись совсем другими людьми. Шпионы прекращали вредительскую деятельность, забывали пароль и как Диоклетиан уходили растить капусту. Машины из нового материала сотрудники ГИБДД даже не останавливали, потому что их водители по определению не способны нарушить правила, нанести вред или позволить бездействием причинить вред человеку. Президент на Новый год сказал в обращении к народу: «Модернизация, инновация – это все приложится, если жить счастливо, если дружно жить и работать! А приходите сегодня ко мне в Кремль! Вместе гулять будем!» И снял с ворот Кремля охрану. А чего опасаться, если ворота из нанодобротина?
Василий и Михаил расположились в удобных креслах напротив Благостина.
– Вино, виски? – директор благотворительного фонда и генерал темных сил старался расположить к себе столь нужных ему гостей. Впрочем, был припасен у него и второй, силовой вариант решения проблемы.
– Лучше сока, – за двоих ответил Михаил. Василий кивнул, осматривая логово непримиримого противника.
– Я хочу предложить вам работу… – начал Благостин.
– У нас есть работа! – сказал Михаил.
– И мы ее любим! – добавил Василий.
– Вы не понимаете. Это совсем другая работа. Это такие деньги, что вам и не снились!
– А зачем нам деньги? – возразил Михаил. – Нас весь мир чтит, как первых космонавтов. Под каждым кустом стол и дом.
– Василий! Я могу вернуть вам Жанну. Вот и Ираида Викентьевна посодействует.
– Это не нужно. Жанна счастлива. У нее скоро ребенок будет.
– А о себе вы не думаете? А, ну конечно, у вас же индекс Добра 98%! Прямо Василий Блаженный.
– Константин Георгиевич, признайте – вы проиграли, – взял инициативу в свои руки Михаил. – Цитирую вчерашнюю «Вашингтон пост»: «После того, как выяснилась роль зла в легировании нанодобротина, компании перестали опасаться ухудшения свойств материала, а целенаправленно принимают в цех легирования самых несдержанных на язык людей округи. При исчерпании запаса зловредных людей в ближайших окрестностях, снаряжаются экспедиции в отдаленные районы». Все, Константин Георгиевич, раз коммерческий интерес взялся разыскивать зло и приводить его к нанодобротину, зло обречено. Через год на земле не будет ни одного недоброго человека.
– Но когда этот последний злюка станет добрым, производство материала остановится!
– Это уже неважно! – махнул рукой Василий. – Мы свою задачу уже выполним.
– А наша исследовательская технология поможет нам создать новый материал с любыми наперед заданными свойствами, – добавил Михаил.
– Константин Георгиевич! – вступила в разговор Ираида. – Полагаю, вам будет занятно взглянуть на прибор.
Она направила на директора Фонда инфоскоп и дала ему считать показания.
– 50,16% зла! – воскликнул Благостин. – Не может быть!
– Может, – сказала Ираида. – Информационное поле Земли очистилось, и вы тоже не остались прежним. А кроме того… – она подняла край ковра – и на солнце блеснул знакомый цвет нанодобротина.
– Ираида! – вскричал Благостин. – Как ты могла!
– Сейчас уже ничего не изменишь! – пожала плечами Ираида и снова показала директору показания счетчика.
50,02, 50,01, 50,00, 49,99.
– Все, вы теперь уже на другой стороне, Константин Георгиевич! Как и я! – Ираида направила прибор на себя.
36,87.
– А может, оно и к лучшему! – пробормотал Благостин.
– Теперь, Константин Георгиевич, мы готовы подать вам руку! – поднялся Михаил.
– И надеемся, что ваш интеллект послужит Земле и людям! – поддержал друга Василий.
На улице светило солнце. Друзья смотрели в небо, щурились и беспечно улыбались. Они это сделали. Они смогли.
Друзья даже не гадали, чем займутся дальше, но чувствовали, что это должна быть задача не менее масштабная, чем освобождение Земли ото зла и торжество Добра. Какая? Они подумают над этим завтра. А пока на душе безмятежность. Они ее заслужили. Сегодня можно.
– Пойдем? – Варя взяла под руку Михаила. – Пока, Вася!
– Пока! – кивнул Василий.
Он шел по летней набережной, дышалось легко и радостно, люди вокруг улыбались, дети махали ему флажками. Но в этом счастье чего-то недоставало. Тревожно и приятно щемило в области сердца. «Что же это такое? Предчувствие?» – подумал Василий. Он обернулся, и среди шумной толпы праздных прохожих его поразила яркая вспышка. Люди исчезли в туманной дымке, стихли гул и звуки. Остался только он и эти голубые сияющие глаза. Такие незнакомые и такие родные.
Одному мальчику повезло – мама его вышла замуж за банкира. Отчим мальчика – господин, нет, лучше сказать господинище Никодим Кузькин был сказочно богат, являясь фактически единоличным владельцем «КрутоБанка». Но мальчика невзлюбил и вскоре отправил жить в деревню к бабушке. И даже маме запрещал навещать его, и денег на пропитание и одежду не посылал, а когда у них родился свой ребенок, то и маме стало не до сына.
«Андрюша, приехать не могу, улетаем в Канны», – вот по таким sms он и помнил маму.
Так и рос мальчик на бабушкиных овощах да на сказках. А сказки он любил и всегда просил бабушку
– Расскажи про Царевну Несмеяну!
– Хорошо, – говорила бабушка и начинала.
Был у хозяина работник. Проработал он год, наступила пора расчет держать. Хозяин был им доволен, поэтому выставил на стол мешок с деньгами – долларами, юанями, евро, йенами – а сам за дверь: «Бери, сколько заработал!» А работник думает: «Как бы лишнего не взять!» И взял одну монетку – рубль, да и тот обронил, когда у колодца наклонился воды напиться. Погоревал работник, да делать нечего, и нанялся он работать еще один год…
Постойте-постойте, скажете Вы, а при чем тут везение-то? Ну, если вам мало того, что у ребенка была здоровая пища… По взгляду вижу – мало. Если вам мало, что телевизора Андрюша в глаза не видел, а как подрос – перечитал книги, которых у бабушки было – три стены… Тоже мало. Тогда добавлю, что в тот день, когда вся семья банкира исчезла вместе с «Боингом» в Индийском океане, мальчика с ними не было.
Погоревал мальчик, погоревал, но как-то дальше жить надо. А жизнь его круто переменилась, потому что теперь уже он – Андрей Никодимович Кузькин – оказался владельцем того самого «КрутоБанка». Свалившееся на него внезапно наследство сделало его излишне популярным в банкирских и прочих деловых кругах. Как мухи кружились вокруг него агенты, менеджеры, продюсеры, директора и председатели. Один предлагает долю, другой просит отсрочки, третий обещает 300% годовых. От этого жужжания голова у юноши заболела и пошла кругом. Думал он хоть немного прийти в себя в своем новом доме – нет, лучше сказать, особняке – где они поселились с бабушкой.
– Бабушка, а расскажи мне опять про Царевну Несмеяну.
– Да уж тебе 17 лет, внучек, тебе о девушках пора думать, а не о сказках.
– Расскажи, бабушка. От сказок покойней на душе, и мудрость я в них большую чувствую.
– Хорошо, внучек.
И на второй год – опять та же история. На третий год еще усерднее принялся работник трудиться. И сено накосит, и колорадских жуков оберет, и комбайн починит. Поглядишь: у кого хлеб сохнет, желтеет, а у его хозяина все бутеет; у кого картошку из травы не видать, а у его хозяина – с куста ведро набрать можно. Хозяин разумел, кого благодарить, кому спасибо говорить. Кончился срок, он мешок денег на стол: «Бери, работничек, сколько душа хочет; твой труд, твоя и деньга!», а сам вышел вон. Берет работник опять одну денежку, идет к колодезю воды испить – глядь: последняя деньга цела, и прежние две наверх выплыли. Подобрал он их, догадался, что Бог его за труды наградил; обрадовался и думает: «Пора мне бел свет поглядеть, людей распознать!»
Но и дома вытащил парня из уединения заявившийся якобы с визитом вежливости сосед:
– Вадим Иванович Околесин, партнер вашего покойного отца, – с избыточным радушием представился он, – а это дочка моя, Альбина.
Обрадовался Андрей, что хоть кто-то к нему не по делу зашел, и разговорился с соседями, поделился с ним своими горестями:
– Совестно мне, что я с наших заемщиков процент беру. С лихвой долги возвращаю. А лихва-то от слова лихо, лишение. Миллионы людей работают, чтобы мне деньги принести, а сами еле концы с концами сводят. Стыдно это.
– Глубоко ты копать взялся. Тут тебе я не советчик, – сказал Околесин. – А езжай-ка ты за границу, поучись в Сорбонне, где Альбинка моя учится, – тут он подмигнул дочери. – И ей не скучно будет, и тебе наука.
– Да на кого же я банк оставлю?
– Займусь я твоим банком, не беспокойся.
Ушли Околесины, а Андрей с бабушкой поделился планами учиться поехать.
– Учиться – это хорошо, – сказала бабушка, – а вот Околесину ты не верь. Взгляд у него холодный.
– Да ладно ты, бабушка! – отмахнулся парень. – Нормальный он дядька, с банком мне обещал помочь.
– Век бы его не видеть с помощью его и дочкой.
Пошел работник, куда глаза глядят. Песни поет да валютой позвякивает. Идет он полем, бежит мышь: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сама пригожусь!» Дал ей рубль. Вот на что, скажи, живности деньги? Но раз надо, то надо. Идет дальше лесом, ползет жук: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сам пригожусь!» Дал и ему рубль. Если уж жук человечьим языком заговорил, значит, очень ему этот рубль нужен. Поплыл дальше рекой, встрелся сом: «Ковалек, дорогой куманек! Дай денежку; я тебе сам пригожусь!» Он и тому не отказал, последний рублик отдал. Инвестировал в рыбьи обещания. И вот пришел в город – а там людей, а там дверей! Реклама глаза слепит, из магазинов музыка гремит, КАМАЗы рычат. Загляделся, завертелся работник на все стороны, куда идти – не знает. Потому что все вокруг платное, а у него все три рубля под честное слово вложены, и когда от них прибыль будет, неизвестно.
А в городе том жила Царевна Несмеяна.
Бабка, между прочим, права оказалась. Пока Андрей за границей был, Околесин такую заваруху устроил, что давно в государстве не было. Знал он, что недолго ему хозяйничать, потому и торопился. За каждый выданный рубль с должников по два да по три требовал, да еще штрафовал за опоздание, за преждевременный платеж, за отсутствие благодарной улыбки на лице, за жалобу в прокуратуру. Тех, кто расплатиться не мог – из квартир выселял вместе с детьми малыми. А еще говорят, что принуждал людей органы продавать, чтобы с банком расплатиться. Но этого я сам не видел, утверждать не буду. До того дошло, что народ на улицу вышел, но об этом рассказ у нас впереди.
Дочка его Альбина тоже еще та птица оказалась. Задумала она (не без папиного влияния) парня на себе женить да через то всем богатством завладеть, и еще по дороге в Сорбонну соблазнить пыталась.
– Обними меня! Да смелей! Что ты как девственник себя ведешь!
– Не надо. У меня где-то половинка есть.
– Она что, тебя видит?
– Не видит, но чувствует.
– То ли сказок начитался, толи сам такой дурак?
– Дурак, наверно. И девственник тоже.
Так и остался парень девственником. А сосредоточился на учебе – хотелось ему правильно управлять своим богатством, чтобы оно пользу приносило стране и людям.
– Как так? – спрашивал он у преподавателя в Гарварде. – Садовник растит яблоки, хлебороб – пшеницу, каменщик строит дома – они приносят пользу людям, а денег у них нет. А я, банкир, хлеб не ращу, домов не строю – почему все деньги ко мне идут?
– Просто одному везет, а другому – нет, – ответил профессор.
– Но почему всегда везет именно банкиру? – воскликнул Андрей.
– А кому же должно везти? – удивился профессор.
«Странная какая-то наука, – подумал Андрей. – И не удивительно, что она кризис предсказать не может».
И бросил учиться, решил на практике премудрость осваивать.
Вернулся он домой, а дома – реально революция. Возле офиса банка – палаточный городок, демонстранты с мегафонами. Плакаты: «КрутоБанк – СпрутоБанк», «Кузькин – зверь, ему – не верь!», «Дверями в банке – не удержишь танки!», «Рябчиков жуй и глодай ананас – Кузькина пробил назначенный час». А одна девушка взобралась на бронетранспортер и размахивала плакатом «Кузькину – кузькину мать!». Лимузин уже проехал мимо, а ее лицо все стояло перед Андреем – раскрасневшееся и с метающимися на ветру длинными светлыми волосами.
В высоком терему, на 37 этаже Останкинской телебашни жила Царевна Несмеяна. Была она красавица из красавиц, и жилось ей привольно да роскошно. Батюшка царь любое желание ее исполнить старался, все дочке обеспечить, чего душа пожелает. И IPhone последней модели, и бассейн с джакузи, и собаку, которую в спичечный коробок вместить можно. А только улыбки царевны никто никогда не видел, словно сердце ее ничему не радовалось.
Горько было царю-отцу глядеть на печальную дочь. Открывает он свои царские палаты для всех, кто пожелает быть его гостем и выпускает официальное коммюнике: «Кому удастся развеселить Несмеяну-царевну;, тому она будет женою. А в приданное – полцарства и 49% акций «Газпрома».
– Нет, что-то одно можно делать – или залог отобрать, или кредит вернуть! Уж этому меня в Гарварде выучили! – горячился Андрей, а Околесин бубнил свое:
– Это у них на Западе «или-или», а у нас и залог забрать можно, и долг получить. Да еще и штраф наложить и морду набить. У нас же сила – милиция, суд, прокуратура.
– Из-за вашей жадности матери детей уже не Бабой-ягой пугают, а мной, Андреем Кузькиным. Вот придет Кузькин, из дома выгонит, узнаешь кузькину мать!
Отправил Андрей Околесина подальше – видеть его не мог – и сказал бабушке:
– А ведь ты меня предупреждала!
– Сетовать поздно уже, думать надо, как дело поправить! – говорит бабушка.
– А как его поправишь? – сокрушается Андрей.
А бабушка кивнула на монитор службы безопасности, где народ бузит, и говорит:
– С народом говорить надо. Глас народа – глас Божий!
А на экране светловолосую девушку с плакатом «Кузькину – кузькину мать!» полиция стащила с бронетранспортера и волокла в кутузку. Девушка отбивалась и яростно что-то выкрикивала.
– Остановите все это! – приказал Андрей начальнику охраны. – Скажите народу, что я сейчас выйду.
Народ встретил Андрея угрюмым молчанием. Светловолосая девушка, которую все еще держали полицейские, стояла впереди всех.
Андрей сказал полицейским:
– Отпустите ее! – миновал цепь кордона и вошел прямо в народное море, которое сомкнулось у него за спиной. Он взобрался на ступеньку бронетранспортера и повернулся к народу, заметил краем глаза светловолосую девушку, и сказал:
– Глас народа – глас Божий! Простите меня, люди, и прости меня Всевышний! Много бед вам пришлось претерпеть, потому что не управился я со своим хозяйством да со своими людьми.
– Да уж! – зашумел народ.
– Из квартиры выселили! В дом престарелых сдали! – запричитала старушка.
– Штрафы наложат, а потом штраф на неуплату штрафа! И конца ведь и края нет! – возмущался детина в джинсовке.
– Давайте так! – остановил поток жалоб Андрей. – Вот у вас есть активист, – он показал на детину. – Все свои претензии записывайте и сдавайте ему, я лично разбираться буду!
– Обещанья одни! – заворчал кто-то.
– Дайте мне два месяца сроку, и встречаемся все на этом месте! – сказал Андрей. – Договорились? Вот и хорошо. Но, люди! Народ! Есть у меня к вам другое дело! Мне ваш совет нужен!
– Говори! У нас советы бесплатные!
– Вы говорите, что банкиры – лихоимцы и ростовщики, наживаются на процентах и пенях. А я с вами и спорить не буду. Но это ведь на каждого личного лихоимство. Вся наша финансовая система плодит бездельников-паразитов. И я хочу сделать по другому, но никто не знает, как это сделать? Я учился в Гарварде и Сорбонне, я спрашивал зарубежных профессоров, Нобелевских лауреатов – может ли быть финансовая система другой? Ничего они мне не ответили. Я вас спрашиваю: может ли банк служить народу, а не наживаться на нем?
– Может!
Андрей оглянулся. А светловолосая девушка повторила:
– Может!
– Давайте, на примере, – продолжил Андрей. – Вот вы где учитесь? Ведь студентка, я угадал?
– Угадали. В кондитерской академии на леденцовом факультете, – ответила девушка.
– Допустим, вы решили наладить выпуск леденцовых петушков. Но вам нужны средства на приобретение оборудование, сырья, на рекламу. Где вы можете их взять, кроме как в банке? И как вам может дать деньги банк, кроме как под процент?
Народ ждал ответа также напряженно, как сам Андрей. Но девушку эта задача не смутила:
– Банк должен стать соучредителем предприятия и получать не процент, а прибыль от производства – отчеканила девушка. – От производства, понимаете? Дело надо делать, а не в кабалу людей вгонять!
Андрей вдруг почувствовал, что вот это он искал всю жизнь! Он даже не мог понять сразу – относится ли это чувство к словам девушки или к ней самой.
– А вы хотите опробовать свою идею на практике?
Только по 1-му каналу выпустили царское коммюнике, как закипел народ у царских ворот! Со всех сторон едут, идут, ковыляют, ползут – и царевичи, и королевичи, и бояре, и циркачи-клоуны, и приколисты из «Камеди-клаб». КВН в полном составе прибыл, и даже ржач-портал Ржу_ни_магу.Ру оптоволоконную линию протянул. Начались пиры, полились меды. Петросян анекдот пересказывает, на политику намекает, сам смеется, никто не смеется. Жириновский на всю страну чушь несет, все смеются, он не смеется. А царевна глядит на это все – и грустно ей, и плакать хочется. А все ждет чего-то и в окно глядит.
– А вы хотите опробовать свою идею на практике? – сказал Андрей.
– Как? – спросила девушка.
– Ну, давайте вместе сделаем производство леденцовых петушков или что вам больше нравится, и будем делом заниматься, как вы и хотели, – продолжал банкир.
– Давай, девка! Смелей! – зашумел народ.– Не только для себя, для страны эксперимент сделаешь!
Девушка сперва задумалась, оценивая свои силы, а потом решительно кивнула:
– Мне нравятся петушки. Только делать мы их будем не из леденцов – это здоровью вредно, а из патоки с орехами.
– Молодец! – зашумел народ. – Умница!
– Договорились, – сказал Андрей.
– Договорились! – сказала девушка и протянула Андрею руку.
Он машинально взял ее и только потом понял, что это не рука бизнесмена и партнера по банковским операциям, а тонкая, нежная девичья рука. Он почувствовал, что лицо его заливает краской. Чтобы скрыть смущение, Андрей быстро отвернулся и сказал:
– Через два месяца приходите с проектом. Чтобы я тут успел все разгрести! – Андрей поймал себя на том, что тяжесть последних дней куда-то ушла, и он… улыбается. – Спасибо, люди! – крикнул он во всю глотку. – Приходите через два месяца!
– Ну, если петушками угостишь! – пробасил кто-то, а все рассмеялись, расходясь.
Девушка тоже сворачивала плакат, собираясь домой.
– Погодите! – остановил ее Андрей.
– Что? – вполоборота девушка была еще прекраснее, от нее было невозможно оторвать глаз, как трудно бывает отвести взгляд от уходящего солнца.
Преодолев сухость, в горле Андрей сипло сказал:
– А как вас зовут?
– Лена, – серьезно ответила девушка.
– А меня…
– Я знаю, – она улыбнулась и развернула плакат с его фотографией и надписью: «Кузькину – кузькину мать!»
– Ну да! – почесал затылок Андрей, и они рассмеялись.
Работник в городе совсем заблудился, вертится во все стороны, куда идти – не знает. А перед ним стоят царские палаты, сребром-золотом убраты, у ворот циркачи обезьянок на задних лапках водят, во всех окнах – то частушки голосят, то рожи корчат. И в одном только окне Несмеяна-царевна сидит и прямо на него глядит. Куда деваться? Затуманилось у парня в глазах, закружилась голова, и упал он прямо в грязь. Если знает кто – вот откуда взялась грязь на Дворцовой площади, где каждые полчаса асфальт шампунем моют? С собой принес, что ли?
Все-таки народ у нас отходчивый. Посмеялись и разошлись. А проблемы Андрей, действительно, уладил, перед многими даже лично извинился, а детям всем в школу помогли собраться – портфели и книжки подарили.
Два месяца как один день промелькнули в делах и заботах, но не забывал Андрей светловолосую девушку и ее петушки, с замиранием сердца ждал новой встречи. И она хорошо подготовилась – и прическу новую сделала, и в платье очень элегантное приоделась. Но это то, что Андрей сначала увидел. А когда развернул проект, понял, что дело сладится. Делать петушковую фабрику ему понравилось куда больше, чем проводить банковские операции. Они вместе с Леной носились по городу, подыскивая помещение, подбирая оборудование, проводя сертификацию продукции.
Эти три месяца Андрей был откровенно счастлив, хотя и немного боялся того, что вот-вот дела кончатся, и пути у них с Леной разойдутся. Но у Лены идей было столько, что дела кончаться не собирались. Кроме петушков, они вскоре освоили производство соков из натуральной морковки и яблок, а также печатали книги сказок под брэндом «Профсоюз Добрых Сказочников». Баланс по производственному направлению компании они считали отдельно, чтобы не путать чистые, честные деньги с ростовщической лихвой. И прибыль поэтому получали хорошую – им везло на честных поставщиков и партнеров.
Андрей уже не представлял себе жизни без этой замечательной девушки, без ее улыбки, без ее энергии. И она оценила его чистую душу и смотрела на банкира теперь совсем другими глазами. Иногда он перехватывал ее взгляд, и она торопливо отводила глаза и переводила разговор на другую тему.
– А давай устроим праздник!
– Какой праздник?
– Для детей и их родителей! Всем представим наши лучшие в мире инновационные петушки.
– А это идея!
И устроили они такой праздник, какого свет еще не видывал. На площади циркачи обезьянок на задних лапках водят, в одном углу – частушки раздаются, в другом – Жириновский с Петросяном на поясах борются. Президент пришел, спросил:
– А у вас только петушки, или медведи тоже есть?
Нашли ему медведя и рассказали о новой финансовой системе.
А больше всех детишки были рады – столько интересного, ни в каком телевизоре такого не увидишь.
– Смотри, кукольный театр! Представление показывают.
– А кто это там в башне сидит?
– Эх, малявка, ничего не знаешь. Это же Царевна Несмеяна!
Смотрит Царевна Несмеяна в окно, а на площади работник сидит в грязи, а сам на нее смотрит. Рот открыл, глазами хлопает. Весело Царевне стало и тепло на душе, потому что впервые нашелся человек, который во всем мире только ее одну видит. Отчего-то смеяться хотелось, но неудобно было – все-таки человек в грязь упал, весь перепачкался. Откуда ни возьмись сом с большим усом, за ним жучок-старичок, мышка-стрижка; все прибежали. Ухаживают, ублаживают: мышка платьице снимает, жук сапожки очищает, сом мух отгоняет. Глядела, глядела на их услуги Несмеяна-царевна да и засмеялась. «Кто, кто развеселил мою дочь?» – спрашивает царь. Жириновский первый кричит: «Я, однозначно!»; Петросян: «Я! Я! Это мой анекдот до нее дошел!». – «Нет! – сказала Несмеяна-царевна. – Вон этот человек!» – и указала на работника. А сом, жучок да и мышка уж работника приодели, умыли и причесали, так что стал он перед царским лицом молодец-молодцом! Царь свое царское слово сдержал; что обещал, то и даровал.
Однажды вечером Андрей набрался смелости и впервые заговорил с Леной не о делах:
– Ты такая боевая и… красивая, но у тебя нет… – он замялся, но Лена пришла ему на помощь:
– Парня?
– Да.
– Да, у меня нет парня. Потому, что я жду своего единственного. Я душой чувствую, что он есть на свете, он во сне со мной говорит.
– А из себя он какой, ты не видела?
– Он самый лучший. И… – теперь девушка запнулась, подбирая слова для деликатной темы.
– И что? – в ожидании замер Андрей.
– Я хочу, чтобы мои дети на него были похожи.
– И я бы хотел, чтобы мои дети были тебя похожи! – Андрей думал, что он это произнес лишь в мыслях и вдруг услышал, как эти слова говорит. Он опешил и смутился.
А Лена просияла:
– Вот ты и проговорился! – девушка обняла парня и поцеловала. А потом призналась. – Ты с первой нашей встречи полюбился мне. Ты – не такой как все! Ты – мой единственный! Это тебя я всю жизнь ждала!
Стало так легко, словно эти слова подняли Андрея в воздух. Секунду назад он еще был на земле один и только надеялся на счастье, а вот они уже вместе и вместе навсегда.
– Ты мой самый сладкий, самый… инновационный Петушок! – смеялась она.
Сейчас было совершенно безразлично, что говорить. Можно было болтать любые глупости – они все равно говорили о Любви.
– Сама ты… кузькина мать! – рассмеялся в ответ Андрей.
– Почему? – ждала расшифровки Лена и тут же вспомнила, с каким плакатом она вышла на митинг. – «Кузькину – кузькину мать!» – рассмеялась она. – Вот видишь, какая кузькина мать тебе досталась!
– Самая лучшая, самая красивая, самая любимая! – подтвердил Андрей.
Им было так хорошо стоять и смотреть из окна созданного ими цеха на пылающий, как их любовь, закат. И знать, что завтра будет рассвет, такой же прекрасный, и что в их жизни будет еще много-много общих рассветов и закатов. Выключился электромотор конвейера, наступила тишина, сладкая предвестница ночи.
Через месяц они сыграли свадьбу.
– Согласна ли ты, Царевна Несмеяна, взять в мужья Честного Работника и прожить с ним всю жизнь – и в горе, и в радости? – спросил Благодатный Хозяин.
– Я уже за двоих нагоревала! Теперь у нас в жизни будет только радость и веселье! Я согласна! – ответила Царевна.
– Согласен ли ты, Честный Работник, взять в жены Царевну и прожить с ней всю жизнь в любви и согласии?
– Сам Бог привел меня к тебе, душа моя! Ни трудов, ни сил не пожалею, чтобы была ты счастлива! И детки наши чтоб счастливы были! Я согласен!
– Объявляю вас мужем и женой! – провозгласил Благодатный Хозяин и подмигнул Царевне. – А хорошего я тебе мужа вырастил?
– Спасибо тебе, мой Бог!
А как дело приспело к свадьбе – устроил царь пир на весь мир. Пироги подводами привозили, блинов стопки до потолка доставали, меда да сбитня – только что не по колено было. Ох, погулял народ, отвлекся от забот насущных. Пел да плясал. Веселился да желал счастья молодым, совета да любви да детишек побольше и поразумней.
Только Альбина – дочка Околесина – не радовалась, а завидовала, что какая-то провинциалка увела у нее из-под носа все богатство. Да и старший Околесин был недоволен, что его удалили от дел. И затеяли они разрушить счастливую семью. А тут еще Андрей решил весь бизнес перевести на новые рельсы, чтобы паразитизм не плодить, а все чтоб делом занимались. Это совсем разозлило Околесиных. Решили они опорочить Лену, оклеветать ее, чтобы Андрей от нее отвернулся. Искали компромат у нее на родине в Чистополе, и по общаге прошлись Кондитерской академии – но ничего не нашли: По ресторанам Лена не шаталась, книги любила, училась хорошо, увлекалась спелеологией. Решили тогда с помощью Photoshop сделать неприличную фотографию, будто бы снятую в одном из ночных клубов. Но потом посмотрели, что получилось, и сами плюнули:
– Все равно не поверит!
И бросили эту затею.
А Лена тем временем уже ждала ребеночка, и новая идея к ней пришла:
– Не хочу, – говорит, – чтобы наш сыночек появился на свет в этом душном городе?
– Какой же он душный? – удивлялся Андрей. – У нас же кондиционер!
– Не спорь! – говорили Лена. – Ты же знаешь, что у беременной женщины вкус обостряется. То одного ей захочется, то другого – лишь бы ребеночку лучше было. Так же и с воздухом. Не чувствую я в нем жизни. И в воде не чувствую.
– Хорошо – согласился Андрей. – Переедем в загородный дом.
– Чтобы жить рядом с Околесиными?
– Ты права. Мы построим новый дом на новом месте. А соседей…
– А соседями возьмем наших ребят и девчат из цеха петушкового! – предложила Лена. – Они все молодые, веселые. Половина уже переженились между собой. И мы с ними подружились, пока цех запускали.
– А что, это мысль! – обрадовался Андрей.
И позвали они в соседи всех работников предприятия, кто захотел жить на природе. Даже электричку у РЖД арендовали, чтобы всем дружно на работу ездить. Правда, у молодых денег мало, дом не на что строить – но у Лены с Андреем и на это рецепт есть: выдало предприятие безпроцентную ссуду на обустройство, а отдавать постановили не деньгами, а излишками продуктов, что на собственных участках выращивали. Они без химикатов, и зарубежные партнеры за них дорогую цену обещали.
Знакомые банкиры на этот проект кривили физиономии и говорили Андрею:
– Ну, допустим, проценты твои пролетарии огурцами отдать смогут, но основной долг морковкой не вернешь.
Смеялся Андрей:
– Их основной долг – не деньги отдать, а красоту на земле создать. Которой, кстати, моя любимая наслаждаться каждый день будет.
– Ну, делай, как знаешь.
Так они и сделали. Все успели. Только встал новый дом на опушке леса, так и Лена родила мальчика. Мальчик такой красивый получился, нос и ротик – мамины, а глаза – от папы, умные, чистые, голубые, как небо. Родители на него наглядеться не могут. Бабушка души в нем не чает. И вообще как-то весело жизнь в поселке потекла – то свадьбы, то крестины, то святки, то дни рождения.
Даже и банкиры позавидовали и пришли на праздник как-то всей гурьбой, даже и Околесин с дочкой.
– А можно, – говорят, – и мы тут с вами рядом на краюшке поселимся? Мы тоже весело да дружно жить хотим.
А Андрей смеется:
– Хотите, так свои поселки создавайте. Деньги у вас есть, сотрудников тоже предостаточно – вот и живите дружно банками, фирмами, акционерными обществами, кооперативами. Так в России и жизнь счастливая пойдет. И всех делов, господа банкиры!
И я там был, мед-пиво пил. По усам текло да в рот не попало! Ну, а мне до того и дела мало – лишь бы сказка в душу запала!
Устав от пятитысячелетней напряженной и плодотворной жизни пара зимбарцев с увлечением планировала свою смерть и небольшой посмертный отдых. Для жителей Зимбара (если что, это не планета, а по-другому устроенный мир, нечто вроде полости в пространстве) смерть не представляется чем-то ужасным. Они не забывают друзей и родственников, не теряют память о прошлом, а просто предстают в новом обличии, чтобы с новыми силами вернуться к захватывающей, полной открытий и свершений жизни. Словом, смерть для них – это что-то вроде ухода в отпуск на небольшой срок в 50—70 лет.
– Радость моя, может быть, нам на это время воплотиться где-нибудь в мало изученном мире, набраться новых впечатлений, посмотреть, как устроены другие цивилизации?
– Дикарями на курорте?
– Что-то типа того!
– Здорово! Мне нравится. Ну, ты и фантазер! Но не полное безделье, а с легкой необременительной деятельностью – разведка местности, исследование типажей и характеров аборигенов, изучение необычных традиций их общества.
– Конечно! Полное безделье чересчур утомительно.
– Давай!
– Вот смотри! Недавно открытый мир! Называется Земля.
– Это планета? Разве планеты могут быть обитаемы?
– Видимо, могут. На планете 7 миллиардов жителей, 200 странных образований, называемых государствами, которые берут с граждан эти… как же их? … налоги.
– А что дают взамен?
– Безопасность?
– А что это такое?
– Не знаю. Тут так написано.
– Действительно, диковинный мир. Тогда поехали?
– Поехали.
И они испустили дух.
К сожалению, сообщение между нормальными мирами и планетами еще не полностью отлажено и при перемещении произошел сбой. Путешественники должны были одновременно родиться (это такой способ путешествий) в небольшом городке, зажатом между лесистыми горами и чистым озером, но произошла накладка, за которую позже служба эксплуатации долго извинялась и оправдывалась. Один путешественник родился в теле девочки (что было для него непривычно, на Зимбаре у разумных существ нет разницы между полами), а другой – через 11 лет в теле мальчика совсем в другом городе на плоской как стол болотистой равнине. Кроме того, местные тела рождались совсем беспомощными – они не умели ходить, говорить, мыслить, ничего не помнили. Из всех признаков разумного существа у них имелась только улыбка, да и то появлялась не сразу.
Служба эксплуатации схватилась за головы – двое туристов по одиночке без памяти на дикой планете! Было от чего разволноваться! Сразу объявили поиск, но любые операции между мирами занимали годы.
Между тем путешественники росли и взрослели. Были они как обычные земные дети, но не покидало их ощущение, что они словно какие не такие. Девочка разговаривала с растениями и уверяла, что они ей отвечают. Родители считали её странной. А мальчик несколько раз спрашивал у земных родителей, не приемный ли он? Настолько ему все вокруг казалось непонятным. Например, мальчики между собой дрались, обзывались, отбирали разные вещи у тех, кто послабей или помладше, не хотели учиться, хотя это было самое интересное – учеба и книги. Они столько нового рассказывали о мире. Учебники он прочитывал сразу как их выдавали в начале учебного года.
Женщина между тем достигла брачного возраста, оглянулась вокруг и поняла, что нет рядом того, с кем бы она хотела провести не то, что всю жизнь, а хотя бы с десяток лет. Хотя было у нее какое-то не то воспоминание, не то мечта, что где-то её должен ждать… кто-то. Она даже не была уверена, что это мужчина. А между прочим наши путешественники даже встретились, когда родители привезли мальчика отдыхать на горное озеро. Но мальчик было 8 лет и все его мысли были о мороженом, а мысли девушки были о Пушкине – и это совсем не шутка. Она увлекалась стихами, даже сама писала песни и получила приз на каком-то фестивале.
Но жизнь шла, надо было её как-то жить, найти в чем-то смысл. И ей захотелось узнать, как появляются и растут человеческие дети, как становятся человеками, какими можно сделать человеков. Она вышла замуж, родила четверых детей и с увлечением их растила, учила каким-то новым замысловатым играм, учила читать книги и смотреть на небо. Нет, она не искала там среди звезд свой родной мир, но зрелище было величественное.
Как-то муж отпустил её на море – первый раз за двенадцать лет отдохнуть и поплескаться в волнах. Тут-то все и произошло. Женщина встретила на берегу красивого русоволосого парня в джинсовке, но с военной выправкой и что-то всколыхнулось в её сердце. Пропустим всю романтику, но проговорили они до зари, удивляясь, как много может быть общего у людей, в общем-то, даже разных поколений.
– Есть такое понятие «суженые», – сказала женщина, когда край солнца показался над горизонтом. – Как ты думаешь, можем мы быть суженными?
– Думаю, что нет, – ответил юноша. – «Суженые» – это что-то такое земное. Я не чувствую, что я дома на этой планете. Мне неинтересно делать карьеру, зарабатывать деньги, соблазнять девушек.
– А что тебе интересно? – немного обиделась женщина.
– Интересно наблюдать за миром, собирать информацию. Только не знаю, кому я должен её передать.
– У меня тоже бывает такое ощущение, что я не отсюда.
– А еще мне интересна ты!
Женщина еще сердилась, но её курортный сезон истекал, завтра она должна была уезжать и было не до обид.
– Но как назвать этот интерес? Друзья, родственные души?
– Я просто знаю, что у нас один путь, – наморщил лоб в раздумьях юноша.
– Спутники! – подвела итог женщина.
В это время она услышала голос:
– Вы – зимбарцы!
– Кто это сказал? – оглянулась женщина. – Ты это слышал?
– Слышал! – ответил юноша. – Хотя мне показалось, что голос был внутри меня.
– И что он сказал?
– «Вы – зимбарцы!»
– Точно! – вспомнила женщина. – Мы с Зимбара. Только это не планета…
– Это полость в пространстве! – подхватил юноша.
– Вот мы и встретились!
– Мы можем забрать вас отсюда прямо сейчас! – сказал голос внутри них.
– Предлагаете умереть? – спросила женщина. – Но я не могу. У меня дети. Еще даже школу не закончили.
– Я бы мог. У меня нет ни детей, ни жилья, ни работы, – ответил юноша голосу и добавил для женщины. – Но я не хочу оставлять тебя одну в этом чудовищном мире.
– Спасибо! Но кем ты будешь для меня?
– Другом, земляком, помощником. Спутником!
– Если вы остаетесь, – напомнил о себе голос службы эксплуатации, – то для вас будет задание.
– Какое?
– Все то же, какое вы сами выбрали, отправляясь на Землю. Изучить этот мир, его обитателей и их цивилизацию. Предложить землянам, как можно обустроить планету лучше с учетом наших знаний. Но вам надо помнить, что на Земле сейчас присутствуют представители многих цивилизаций. Земля – это место встречи.
– Базар-вокзал! – сказал юноша.
– Вавилон – вот что такое Земля! – сказала женщина.
– Представители разных цивилизаций будут предлагать землянам свои проекты. Не то, чтобы они будут светиться и подавать бумаги в правительства государств Земли или в ООН. Они предлагают свои идеи через книги, кино, компьютерные игры и просто игры. Каждый стремится, чтобы земля больше склонилась в его сторону. В этом случае именно их проект будет реализовываться успешней.
– Какие уже есть проекты? – поинтересовался юноша.
– Криптон предлагает путь приключений и сверхвозможностей. Корусанд – дисциплину и служение.
– А библейский проект чей?
– Венерианский. Но не планеты Венера, а полости, с нею связанной.
– Ислам?
– Лунный. Обратная сторона Луны – это не сторона планетоида и даже не пустоты под его поверхностью. Это полость в пространстве, как и Зимбар.
– А что предложим землянам мы? – спросил юноша женщину.
– Сказку! – улыбнулась женщина. – Зимбар – это тот мир, откуда людям приходят сказки и сны. Там есть волшебство высоких технологий, но главное вовсе не это. Главное – душевное приятие друг друга разумными существами.
– То, что порой люди называют рай! – подхватил юноша.
– Или Царствие божие! – добавил голос.
– Или коммунизм. Мечта. Лучший мир. Вот это мы и понесем людям.
– Только, – задумался юноша. – Мало создать сказку. Надо, чтобы она стала известна людям. Нужны книги, фильмы, праздники, сувениры. На все это нужны средства. А я не скажу, что финансово очень успешен. Как-то не видел смысла копить – все равно с собой в лучший мир не унесешь.
– Средства найдутся, – ответил голос службы эксплуатации. – Гранты есть не только на Земле. Будет вам космический грант. Причем не только деньгами, но и нужными связями, вдохновением и удачей.
– Тогда справимся, – заверил юноша.
– А если миссия будет успешной, то… – голос сделал паузу, словно не решаясь сказать. – То Центр будет заинтересован, чтобы продлились ваши дни на Земле. Не 70—80 лет, а хотя бы 300.
Женщина взяла юношу за руку:
– Вместе мы справимся…
Генеральный директор «СофтАвиаХим» Юрий Золотов сказал секретарше ни с кем не связывать и никого не пускать. Ему надо было побыть одному. Нет, у него не было проблем с бизнесом, предприятие работало как часы, приносило прибыль акционерам, он исправно платил налоги и зарплату рабочим, и даже что-то оставалось на развитие. Дело было не в предприятии.
И дело было не личной жизни. Развод с женой он уже пережил, с детьми поддерживал хорошие отношения. Старший в этом году поступал в медицинский, младшая с увлечением занималась балетом. От одиночества он не страдал – и не потому, что пользовался, как и в молодости, успехом у женщин, а потому, что вдруг стал ценить уединение, возможность уйти в себя, сосредоточиться на своих мыслях и ощущениях.
Но что-то неясное бродило в душе. Чего-то хотелось непривычного и неведомого. «Так, наверно, женщинам в положении хочется чего-то непонятного, за чем они гонят мужей в два часа ночи неизвестно куда», – усмехнулся Золотов. Но аналогия была точной. Это была именно беременность – беременность чем-то новым. Он знал это чувство. Оно не раз приходило перед новым проектом – он вынашивал его в себе, вбирая извне новые мысли и подходы – из книг, телепередач, разговоров с коллегами, из сказок, которые сам же рассказывал детям перед сном, из детских изречений по жизненным поводам. Все шло в дело.
Да, это было оно – предвкушение нового. И все же оно было не таким как в прошлом, а больше и глубже, проникало куда-то в самую потаенную суть. «Двойня будет, – улыбнулся Юрий, продлевая аналогию. – Или даже не двойня. А что?»
Ранее в таких случаях он отпускал свои мысли, разрешал им бежать, как реке, по собственному своевольному маршруту. Он мог потащиться за этой мыслью к Белому морю или к Черным пескам – как в переводе с тюркского звучало название пустыни Каракум. И теперь он смотрел с 12 этажа своего офиса на Город, который жил своей жизнью, дымил трубами, шелестел шинами, звучал голосами женщин и птиц и не знал, что вот сейчас, скоро – придет новое.
«Так же Маугли что-то томило перед его уходом из джунглей к людям», – подумал Золотов.
Он вспомнил мультфильм своего детства – «Маугли». Не придурковатую «Книгу джунглей» от Диснея, а старую советскую экранизацию Романа Давыдова с завораживающей музыкой Софьи Губайдуллиной, с удивительной пластикой пантеры Багиры, мудрым Каа и силой заветного слова. Из длинной и немного нудной книги Киплинга мультипликаторы сделали ярчайшую историю, которую дети помнили наизусть – каждый кадр, каждое слово, каждый сюжетный поворот. Вот и сейчас он представлял себе мультфильм во всех деталях. Но уже мог его воспринять с высоты жизненного опыта – и это были новые впечатления, от которых он насторожился: «Вот оно?».
Его удивило, с какой настойчивостью тигр Шер-Хан стремился убить человека, что казалось неприемлемым всем остальным животным в джунглях. Все остальные с удовольствием служили Маугли и радовались его дружбе, но не Шер-Хан. Уничтожение человека стало целью его жизни.
– Юрий Николаевич, вы просили никого не пускать! – появилась секретарша, светловолосая девушка лет 25.
– Вы хотели мне об этом напомнить? – поднял бровь отвлеченный от дум гендиректор.
– К вам ломится Вихорев, и, мне кажется, он не в себе!
Золотов поморщился, так ему не хотелось отвлекаться от мыслей даже на друга. Но дружба – это святое, ради дружбы он всегда откладывал любые дела и ни разу об этом не пожалел.
– Зови! – кивнул он.
Вихорев ворвался в кабинет, на ходу протягивая руку, а другой прижимая под мышкой желтую книгу.
«Не может быть!» – подумал Золотов.
– Привет, Юра!
– Привет, Олег!
Это в самом деле была знакомая книга «Маугли» издательства «Детская литература» с неповторимыми иллюстрациями Василия Ватагина.
Вихорев начал без предисловий, как умел только он:
– Ты понимаешь, что он хромой!
– Кто? – удивился Золотов.
– Шер-Хан, Хромой тигр!
– И что? – Золотов все еще не пришел в себя от совпадений.
– У Киплинга он был хромым от рождения, но в советском мультфильме он обжег лапу, прыгнув в костер. Он охромел от огня. Это так, на будущее.
– Продолжай!
– А кто еще у нас хромой и при этом охотится за человеком? – торжествующе произнес Вихорев.
– Враг рода Человеческого! – догадался Юрий.
– Вот-вот! И Сатана, и Шайтан в исламе – хромые, «Хромой бес» у Лесажа и Мефистофель у Гете, у булгаковского Воланда болит колено. В русских сказках дьявол часто является под именем Анчутки Беспятого (с отшибленной пяткой). Наконец, в поговорке «сам черт ногу сломит».
– Так вот в чем причина одержимости Шер-Хана уничтожением человека! – воскликнул Юрий.
– В книге люди деревни считают Шер-Хана реинкарнацией злого ростовщика, пострадавшего в бунте. Объединяя все это, мы видим осатаневшую, замкнутую в секту, финансовую элиту, претендующую на власть над всем миром, то есть над всеми джунглями.
– И опасающуюся конкуренции только со стороны человека.
– Тогда, наверно, и другие персонажи Киплинга имеют философское, символическое значение, – продолжал Вихорев. – Волки – это…
– Свободный народ! – взял инициативу Золотов. – Предприниматели, инициативные люди, способные к самоорганизации, хозяева жизни. Акела и Совет стаи – государство.
– Ладно! А бандерлоги?
– У них нет закона и вожака, они не способны к самоорганизации. Это толпа или «народ бессмысленный» у Пушкина.
– Балу – учитель закона, – продолжил Вихорев.
– Это наука, интеллектуалы, властители дум.
– Питон Каа?
– Гипнотизер бандерлогов, бессмысленной толпы – идеологическая власть или церковь.
– Он еще и стратег, он создает стратегию победы над рыжими собаками, – напомнил Вихорев. – И да, стратегическое планирование на много лет вперед – удел религиозных структур.
Появилась секретарша:
– Юрий Николаевич, вам что-нибудь надо? Может, чаю?
– Принеси два чаю! Нет, три!
– Для кого третий?
– Для тебя! Посидишь с нами, Оксана? Тебе будет интересно.
– Хорошо.
Когда все расположились в креслах, прихлебывая чай, Вихорев кратко ввел Оксану в курс дела.
– Ты ведь смотрела «Маугли»?
– Я выросла в другое время, когда был моден «Король Лев». Но «Маугли» знаю.
– Этого достаточно! – кивнул Золотов.
– А зачем вы об этом думаете в разгар рабочего дня? – не удержалась от вопроса девушка.
– Так надо! Это свободная охота.
– Продолжим, – сказал Вихорев. – Кто у нас Багира? Гибкая отважная охотница, защитница человека, которая не боится даже Шер-Хана. Но которая томилась в клетке у людей.
– Может, это какой-то конкурент Шер-Хана? – предположила Оксана. – Такой же замкнутый клан, манипулирующий стаей – в частности, в эпизоде выкупа жизни Маугли Багира явно перебежала дорогу хромому тигру.
– Конкурент, который проиграл в конкуренции или не дорос, но ожидает, что человек покарает его обидчика. Спецслужбы?
– Может, быть!
– А вы думаете, что Киплинг сознательно вот так назначил? – спросила девушка.
– Киплинг – поэт. Поэтов ведет вдохновение, и они часто не могут объяснить, что же именно они сказали, – ответил Золотов. – Но тот, кто вдохновляет – знает, что говорит.
– Шакал Табаки, который всем нашептывал нужные Шер-Хану мысли? – продолжил перечисление Вихорев.
– Прислужники секты финансистов-сатанистов, – ответил Золотов. – Масонско-орденские структуры.
– И, наконец, человек, лягушонок, Маугли. Кто это? За что его так ненавидит Шер-Хан и сатанисты.
Все задумались. За окном темнело.
– Юрий Николаевич, я к вам! Открыто было! – В кабинет вошел Батенчук, профсоюзный лидер комбината. – Я, собственно, по поводу подшефной школы.
– Я вас с удовольствием выслушаю, Иван Иванович! – поднялся ему навстречу Золотов. – Но, может, завтра? У нас тут целое расследование происходит.
– По какому поводу?
– По поводу Маугли. Хотите присоединиться?
– Присоединюсь, конечно! Но почему вас это заинтересовало?
– Знаете… понесло. Может, к чему толковому вынесет? – ответил Золотов.
Теперь Оксану попросили изложить накопленный материал. Батенчук почесал затылок:
– Ну, вы даете! И что дальше?
– Дальше человек. Кто такой человек?
Батенчук тяжело вздохнул:
– Все обитатели джунглей подчиняются Закону, то есть действуют по алгоритму.
– Кроме Шер-Хана! Он нарушает Закон, – быстро сказала Оксана.
– Шер-Хан нарушает Закон, – согласился Иван Иванович. – Но Маугли устанавливает Законы, – он процитировал. – «Акела промахнулся из-за Шер-Хана, и вы его не убьете. Он будет вожаком стаи. Это говорю я, Маугли, Человек». То есть он устанавливает Закон по праву Человека. Свобода Человека выше Закона.
– А почему свобода Человека выше Закона? – спросил Вихорев.
– Давайте, я отвечу, – вступил Золотов. – Каковы атрибуты Маугли? Кинжал «Железный зуб» и огонь, он же Красный цветок. Я следую за мультфильмом, он символичней. Кинжал, вообще клинок – это символ различения, он разделяет целое на «то» и «это».
– Согласно Корану, различение – от Бога, – вставил Вихорев.
– Вот! То есть свойство человека – получать знание, получать руководство непосредственно от Бога. А почему это происходит? Потому, что Красный цветок – это…
– Любовь! – воскликнула девушка.
– Именно! – продолжил Золотов. – Кроме Маугли из персонажей истории только Шер-Хан соприкасался с огнем Любви, но он был не готов принять его и остался покалеченным. Поэтому он ненавидит Человека, который способен любить. Любовь, которую приносит Человек – означает смерть Шер-хана и его прототипов-сатанистов. Именно человек – наместник Бога на Земле.
– Есть одна песенка, которая рассказывает, что такое человек, – вспомнил Иван Иванович. – Кстати, она современница мультфильма «Маугли». Видно, тогда это был насущный вопрос. – Он надиктовал поиску в телефоне. – Точка, точка, запятая, текст песни. – А потом включил звук.
Точка, точка, запятая.
Вышла рожица кривая.
Ручки, ножки, огуречик —
Получился человечек.
Что увидят эти точки,
Что построят эти ручки,
Далеко ли эти ножки уведут его?
Как он будет жить на свете?
Мы за это не в ответе,
Мы его нарисовали – только и всего.
– Эта позиция недочеловеческая! – пояснил Батенчук и процитировал. – «Каждый сам за себя – вот Закон джунглей».
Что вы, что вы, это важно —
Чтобы вырос он отважным,
Чтобы мог найти дорогу, рассчитать разбег.
Это трудно, это сложно,
Но иначе невозможно:
Только так из человечка выйдет человек.
– Вот какая ставилась задача – сотворение Человека! – сказал Иван Иванович и обернулся к Золотову. – И вот какую задачу нам надо ставить в подшефной школе.
– А дальше что? – Оксана указала на телефон. – Я не слышала этой песни!
Впрочем, знают даже дети,
Как прожить на белом свете.
Легче этого вопроса нету ничего.
Просто надо быть правдивым,
Благородным, справедливым,
Умным, честным, сильным, добрым – только и всего!
– Только и всего! – улыбнулся Вихорев.
– Это тоже в песне обсуждается! – поднял палец Батенчук.
Как всё просто удаётся
На словах и на бумаге.
Как легко на гладкой карте стрелку начертить.
А потом идти придётся
через горы и овраги.
Так что прежде, человечек, выучись ходить.
– Отражает тематику! – признал Вихорев. – Только надо добавить различение от Бога.
– А так хочется стать Человеком! – вздохнула Оксана. – Только как это сделать?
– Вот вопрос так вопрос! – почесал затылок Иван Иванович.
Повисла пауза.
– Я не знаю всего пути к Человечности, – заговорил, наконец, Золотов. – Но я знаю, с чего начать.
– С чего? – заинтересованно повернулась к нему Оксана.
– С объявления себя Человеком.
– Но как объявить, если мы еще не Человеки? – засомневался Вихорев.
– Как венчают на царство? Не был человек царем – повенчали и стал, никуда не денется.
– Ну, не знаю… – задумался Вихорев.
– Надо попробовать! – сказал Иван Иванович.
– Давайте, я и попробую! – решился Золотов.
Все замерли в ожидании.
– С этой минуты я – Человек! – провозгласил он.
Получилось отчетливо, торжественно, но без наигранности – просто и искренне.
Рабочий день закончился. Золотов не стал вызывать служебную машину, Вихорев подвез его домой.
– Спасибо, Олег! Спокойной ночи!
– И тебе!
Но ночь спокойной не получилась. Перед сном, уже выключив свет, он смотрел в окно на светящийся разноцветными огнями город, на снующие в суете машины, и вдруг поймал себя на новом ощущении. Он осознал осмысленность этой суеты, её правомерность и необходимость. Да-да, каждый из этих огоньков не просто занимал место в пространстве, он был нужен и важен. Каждый огонек – это был человек со своей историей, жизнью, родными и близкими, к которым он спешил, которых любил, о которых заботился.
И не только люди. Глядя на звезды, Юрий вдруг ощутил грандиозный размах мироздания и его чудесность, неповторимость. «Так, наверно, Гагарин почувствовал себя в космосе!» – подумал Золотов. Но еще – это были не прежние, вчерашние звезды, облака, здания, оконное стекло – это все приобрело новое качество, даже новое измерение – это все было место пребывания Любви. Оно все имело смысл только с Любовью.
Юрий лег в постель и закрыл глаза, а Вселенная была все так же видна и ощутима. И он – в центре Вселенной. Он тоже не остался таким как вчера. Он ощущал свое тело как часть Вселенной, и тоже восхищался им, уважал и любил его. Оно было достойно Любви и он сам был достоин Любви! Это был так неожиданно и так знакомо. Он качался на волнах Вселенной как на руках у мамы. Когда-то мама была для него всей Вселенной – и с тех пор ничего не изменилось. Он был счастлив рядом с мамой, которая всегда рядом.
Сон был очень тонкий и быстрый – его носило по невероятным мирам. Впрочем, и совсем обычные вещи представали невероятными. Он надолго замер, разглядывая спросонья самые обыкновенные часы. Так удивительно – они были наполнены временем, они двигали время, и они любили время, обожали его, следили за ним, не отвлекаясь ни на секунду.
Он позвонил Вихореву.
– Знаешь, это работает!
– Что работает? – спросонок не понял Олег.
– Формула «С этой минуты я – Человек!». Все вообще переменилось!
– Например, что?
– Ты изменился.
– Ты меня даже не видел! – воскликнул Вихорев.
– Я тебя сейчас вижу. Знаешь, я раньше не понимал, что такое друг. Все определения – «это человек, с которым хорошо, кто тебя поддержит» – это так мало, это вообще ничего не говорит. Знаешь, что такое друг? Ты вчера пришел с этой книжкой про Маугли, а ведь я стоял и думал о Маугли, о человеке, о Шер-Хане. Мы не просто думали об одном, мы думали одно и то же. Словно единое сознание, единый поток во Вселенной. Я ощущаю тебя так же как… свою руку.
– У царя раньше самый близкий соратник назывался «правая рука». Я думал, это метафора.
– А вот и нет! – воскликнул Золотов. – Мы много чего не знали о царях, о друзьях, о себе, о Вселенной. А теперь это знание проявляется и меняется все.
Золотов приехал на работу рано. Все равно не спалось. Но Оксана уже была на рабочем месте, перебирая бумаги, накопившиеся за вчерашний день.
«Старательная и ответственная!» – с благодарностью подумал генеральный.
– Здравствуйте, Юрий Николаевич!
– Здравствуй, Оксана!
Вид девушки его ошарашил. Она, как и прежде, была трехмерной и светловолосой, но внутри каждой точки, каждого штриха, изгиба бровей была свернута еще одна реальность. Он смотрел на её тонкое крепкое запястье – и видел за ним миллиарды лет эволюции живых существ, их стремления к совершенству и выживанию. А за ними видел Творца, который был в начале всего и запустил процесс жизни и развития. Как будто из двумерной картинки девушка стала трехмерной или многомерной, а то, что относилось к сексуальным желаниям осталось там, в двумерности, в плоскости, несопоставимое с проявившимся объемом – несоразмерное и неуместное.
Он смотрел в её глаза, видел дрожащие ресницы, голубую радужку, видел десятилетия осмысления мира и поиска в нем своего предназначения, начиная с ползункового возраста, а еще видел за девушкой много поколений предков – мужчин и женщин, которые прошли сквозь время, сквозь века и привели её в этот мир, сделали возможным её появление, оставили ей свои гены, кровь, плоть, думы, мечты.
– Вы на меня так смотрите, Юрий Николаевич! – тихо сказала Оксана.
– Как?
– Как… на королеву!
Конечно, королеву! Он видел не только предков Оксаны, но её будущее, её потомков – тех, кого она приведет в этот мир, тех, кто без нее бы не появился – их было так много, они уходили за горизонт времени куда-то в Вечность. Но сейчас все это будущее королевство было свернуто в удивленной и вопросительной улыбке девушки.
Он понял почему человека называли микрокосмом – глубины человеческой души хватало, чтобы отразить в себе весь макрокосм, всю Вселенную. Вот эта маленькая, молоденькая блондинка, которая варила ему кофе и встречала посетителей – равна Вселенной. Как это может быть?
Генеральный директор медленно, с чувством поклонился девушке в пояс. «Так вот почему люди кланялись друг другу при встрече!» – подумал он.
– Юрий Николаевич, что это вы? – прошептала Оксана. – Что с вами?
– Просто ты, действительно, королева, – улыбнулся Золотов. – А еще – формула работает.
– Какая формула?
– Та, что я вчера произнес: «С этой минуты я – Человек!». Человек видит мир и людей по-другому. Люди так восхитительны! Они достойны Любви!
Он прошел в свой кабинет. Дел, действительно, накопилось много. Но справляться с ними было неожиданно легко – они все были нужными, необходимыми, на благо его предприятия, коллектива, страны. Впрочем, он видел, как можно ускорить и упростить процесс – прежде всего за счет доверия людям, оставляя контроль только в ключевых точках, давая простор инициативе, распространяя опыт, опираясь на энтузиазм.
– К вам Батенчук! – доложила королева.
«Как у нее осанка изменилась!» – отметил генеральный и улыбнулся:
– Зови!
Иван Иванович рассказал идею, сложившуюся у рабочих и инженерного состава.
– Большинство детишек наших работников учатся в подшефной школе, но качество образования оставляет желать лучшего. Хотя учителя стараются, директор тоже поддерживает наши инициативы.
– И что вы предлагаете?
– Мы хотим интегрировать школу в наш производственный процесс.
– Но это же химия, Иван Иванович!
– Это вторая часть идеи, как сделать производство экологически-чистым.
– Хорошо, продолжайте!
– Что даст интеграция? – объяснял Батенчук. – Мотивацию к учебе. Дети увидят, как те знания, что они получают в школе, пригождаются в деле.
– В школе много весьма абстрактных знаний.
– А это третья часть идеи – как изменить процесс образования, чтобы знания были востребованными, – пояснил профсоюзный лидер. – У нас такой кадровый потенциал – доктора наук, лауреаты государственной премии, столько талантов в разных сферах – от поэзии до футбола. Неужто мы одну школу поднять не сможем?
– Вы обо всем подумали! – улыбнулся генеральный. – Да я сам с вами этим займусь – и на субботник выйду, и с детишками занятия проведу.
– Это здорово будет!
– А еще помните ту вчерашнюю формулу, что я произнес?
– «С этой минуты я – Человек!» – откликнулся Батенчук.
– Для вас она излишняя! Вы и так Человек каждую минуту!
Ближе к вечеру пришел Вихорев. Золотов все ему рассказал – и то, что радовало, и то, что тревожило.
– Я выпадаю постепенно из состояния Человека! – шепнул он. – Оно выходит неустойчиво?
– Не в том дело, – так же шепотом ответил Олег. – Однажды выехал я с хорошей компанией на одно вдохновляющее мероприятие на природу. А к вечеру смотрю – у меня лицо болит. Лицевые мышцы не привыкли столько улыбаться.
– То есть ты полагаешь, что к этому состоянию надо привыкнуть, готовиться, тренироваться? – уточнил Золотов.
– Именно так. У нас у всех есть гормональный фон, привычное эмоциональное состояние. Один человек гневливый, другой – задумчивый, третий – веселый. Это с детства так сформировалось, с молоком матери. Изменить это тоже не просто, инерция. Даже весельчаку состояние Человека непривычно – он не просто радостный, он восхищен Вселенной, он в состоянии Любви. Это не то же, что обычная веселость. Конечно, придется тренировать железы внутренней секреции. И притом надо учесть, что Человек – это же не машина. У него тоже свой спектр эмоций и чувств, он может и радоваться, а может и грустить, но как Человек.
– И что же делать?
– Продолжать. Растерял за день Человечное состояние – с утра начинаем снова. Снова с той же формулы. И так до полного преображения.
– Согласен.
– Ну и я с тобой. Вместе путь легче!
– Прямо сейчас начнешь?
– Начну! С этой минуты я – Человек!
После работы Золотов заехал к бывшей жене и детям.
Старший корпел над учебниками, готовясь к экзаменам. Это было восхитительно – видеть молодежь, исполняющую свое предназначение, впитывающую знания предыдущих поколений, чтобы потом рвануть на новые вершины и орбиты.
Дочка выпорхнула навстречу с грацией балерины, воплощая собой красоту и грациозность женского творящего начала. Она чмокнула отца в щеку и человечность в нем заструилась энергичней даже без повторения формулы.
– Какой-то ты необычный сегодня! – заметила жена. – На колкости не отзываешься. И глядишь, как на королеву!
– Я тебе все расскажу. Это стоит того.
– Если бы ты на меня раньше так глядел – мы бы и не развелись.
– У нас еще Вечность впереди!
У девушки не было ног.
Хотя сначала у нее ноги были. Красивые, стройные, которым завидовали подруги и на которые заглядывались юноши. Эти ноги любили танцевать, бегать по лесным тропинкам, стоять на речном песке, на который лениво накатывались теплые мягкие волны.
А потом ноги оторвало. Из-за того, что в земле появилось зло, и земля стала взрываться от ненависти.
Земля в начале тоже была другой – черной, но доброй и мягкой. Влажной. Она рождала траву, деревья и хлеб. Носила людей и животных. Из нее добывали уголь и руду, чтобы делать сталь. Люди копали все глубже и глубже, но земля терпела. Потому, что люди были дети земли.
И еще потому, что над землей было небо. Небо простиралось далеко-далеко, насколько хватало взгляда и было голубым и ласковым. Оно тоже любило людей, несмотря на всю их несмышленость, и молчаливо просило землю быть терпеливей.
Но небо тоже изменилось. Оно раскололось, и с него на землю посыпались огонь и железо. Железо ранило землю и наполняло её ненавистью, а огонь опалял поверхность и делал твердой, как камень, и неспособной рождать жизнь. Такая земля и начала взрываться.
Теперь, когда у девушки не стало ног, она сидела в инвалидной коляске у окна в своем высотном доме и не могла спуститься вниз и выйти наружу. Да и не хотела. Не хотела она ходить по такой земле – начиненной ржавым железом ненависти, под таким небом – изливающим гнев и боль. Может, и хорошо, что у нее ног больше не было.
– Надя, ты так все и сидишь у окна? Это опасно!
Пришла подруга девушки – Вера. Она чаще других заходила к Надежде. И Надежда даже залюбовалась её молодостью, свежестью, хотя и опаленной невзгодами (что подчеркивали черные волосы), но такой живой.
– Как дела в отряде? —спросила Надежда запекшимися от жажды губами.
Вера из принесенной с собой пятилитровой бутыли быстро налила стакан для Надежды и, наблюдая, как та пьет, рассказывала:
– Продолжаем очищать землю. Но сколько же всего в нее попадало за тысячелетия – токсины, болезнетворные бактерии, неразлагающиеся отходы. А теперь еще огонь и железо. Это все не дает земле быть живой, рождать жизнь. Но самое страшное – это ненависть. Её не выведешь ничем – ни химией, ни излучением. Вообще ничем.
– Сначала была ненависть, – сказала Надежда, напившись. – А потом уже пошли токсины, микробы и вирусы и все прочее. – и девушка заплакала. – Почему я не могу быть с вами? За что меня наказали земля и небо? Чем я не такая? В чем виновата?
– Я думаю, что ты не виновата! – убежденно сказала Вера. – Наоборот, тебе дарована другая возможность. Возможность быть другой!
– А с ногами я не могла быть другой?! – вспылила Надежда.
– Возможно, не могла! – тихо сказала Вера. – Никто из нас не мог. Много ребят и девушек очищают землю, но никто не знает, как избавиться от ненависти. Ты теперь не такая, как мы. Ты узнаешь!
– Я? – задумалась Надежда.
– А еще я слышала, что приедут врачи издалека. Они смогут сделать тебе протезы. Ты сможешь ходить. Сейчас умеют такие протезы делать – не отличишь от ноги. Управляемые мозгом. Прямо волшебство.
– Волшебство… – повторила Надежда. – Спасибо тебе, Верочка! Что меня не забываешь!
Ноги болели. Их не было, но мозг воспринимал сигналы из оборванных нервов и воображал, что болит пятка или большой палец, голень или охватывает огнем все сразу. От этой боли ничего не помогало, нельзя было приложить компресс к несуществующей ноге или сделать укол обезболивающего. Хотя лекарства были, но отчего-то не помогали – от них немела культя выше колена, но боль оставалась.
– Болит? – сочувствовала Вера. – Так странно. Воображаемая боль.
– Я научилась подавлять её воображением. Представляю, что нога есть. И что я её глажу, прикладываю холод. Помогает немного.
Когда подруга ушла, Надежда все вспоминала её слова, что увечье на самом деле открывает возможности.
«В самом деле, что бы я делала, если бы у меня были ноги? Бегала бы на танцы, целовалась с парнями. Пусть даже вместе с отрядом очищала бы землю от железа и непотребства. Как все. А что я могу сейчас такого, чего не могла раньше? Думать! Я могу думать! Что у меня есть такого, чего нет у ребят из отряда? Время! У меня есть время!».
Так что же это за ненависть, что пропитывает землю, затмевает небо, людей делает безжалостными? Откуда она взялась? Кто её сотворил?
«Эх, побежать бы туда – на Линию Огня, где самые смелые противостоят натиску ненависти. Побежать и все самой увидеть! Может, тогда удастся понять?».
В порыве девушка вскочила. И удивилась, как же это она стоит без ног? Она оглянулась и увидела себя, сидящую в коляске – с закрытыми глазами словно во сне. Да, это была она – русые волосы, знакомые тонкие черты лица, точеные руки, обводы тела, которыми столько раз любовалась в зеркале.
«Это – Надежда. Но тогда кто же я?» – удивилась девушка.
И тут же снова оказалась в коляске – полуспящей, с едва приоткрытыми глазами, а перед ней никого не было. Или был кто-то? Какой-то неясный силуэт, даже больше воспоминание.
Раз – и она снова оказалась стоящей неподалеку и разглядывающей свое спящее тело. На этот раз девушка не удивилась, а решилась посмотреть в окно.
За окном раскинулся город. Это был русский город, в котором каждый камень, каждое здание дышали историей труда, преодоления, битвы, победы. Город был наполнен светом и духом. Именно поэтому на него с небес низвергалось зло, опаляя землю и души. Зло окружало город Линией Огня. Или город защищался от зла Линией Огня.
И снова почувствовала Надежда, что это испытание дано городу не потому, что он виноват, а потому, что ему доверено. Что другие города и страны, быть может, и не выдержали бы такой натиск зла. Могли ожесточиться и в ответ возненавидеть и стать еще одной стороной зла. А её город выстоит, и она выстоит.
Надежда сделала робкий шаг ближе к окну. Но получился не шаг, а перемещение. Только что она была в шаге от окна – и вот уже рядом. Непривычно. Она осторожно взглянула вниз, во двор. И словно упала кувырком – и сразу обнаружила себя стоящей в детской песочнице, где она когда-то играла на виду у мамы. Только сейчас в песке торчало упавшее с неба железо и виднелось пятно пропитавшей песок давно запекшейся крови.
Ходить она в этом состоянии могла – и сделал несколько шагов по двору. Но не здесь она должна искать первопричину зла, не во дворе своего детства. А где? Надежда подняла голову, и взгляд притянула самая высокая многоэтажка. Мгновение – и девушка уже стояла на её крыше, вглядываясь вдаль – туда, где над предельной Линией поднимались клубы дыма и огня.
С минуту она вглядывалась в эту стену ненависти, окружающую город, и удивлялась – почему не перемещается туда? Она поняла, что какая-то её часть вовсе не хочет оказаться среди грохота и вспышек. Что это за часть? Обычная женская природа, которой мило все домашнее, тихое и уютное. Но была в ней и другая часть – не женская и не природная, хотя тоже подаренная родителями – в ней было стремление к правде, к справедливости, к туманному, но желанному и обязательно всеобщему благу и готовность ради него к лишениям и подвигу. И когда Надежда позволила заполнить себя этому стремлению – она оказалась в огне.
Огонь был повсюду – лился сверху, вырывался снизу, давил снаружи и распирал изнутри. Это было невыносимо – и Надежда оказалась снова сидящей у окна в своей комнате со сжатыми кулаками и громким прерывистым дыханием.
– Что с тобой? – в дверях появился Рашит, её однокурсник по институту.
Он приехал из города посреди пустыни и мечтал стать инженером, мечтал сделать из своего мегаполиса город-сад, напоить землю водой, сделать её снова живой. Но сегодня юноша был одет в зеленую форму отправляющихся на Линию.
– Все нормально? – снова спросил Рашит.
– Да, – сосредоточено вглядываясь в себя сказала девушка. Она не хотела отделываться малозначащими словами, а новых слов еще не знала. – Я была там, на Линии, в огне.
– В воображении? – уточнил Рашит.
– Можно сказать так. Но что мы знаем о воображении? Может быть, если в воображении тебя убьют, то и здесь ты умрешь…
– А может быть, если в воображении кого-то убьешь, то он умрет на самом деле, – добавил юноша.
– Может быть и так.
– Такое воображение – самое сильное оружие, от которого невозможно спастись.
– А можно в воображении творить новый мир, – вдохновенно продолжила Надежда. – И он будет проявляться в реальности, как здание вырастает по чертежам архитектора.
– Или как сад, который растет все выше и заполняет форму, которую когда-то видел в воображении только садовник, который его посадил, – продлил мысль Рашит.
– Да, как сад, – подтвердила девушка. – Ты уезжаешь?
– Уезжаю. И если ты снова попадешь на Линию, может быть, я тебя там увижу.
– Береги себя. И береги нашу землю.
– Я постараюсь. Я тебе оставлю на кухне продукты, нам сегодня выдали сухой паек.
– Спасибо!
– Я хотел тебе сказать…
– Говори.
– Что ты мне нравишься. Чтобы ты не думала, что «я без ног, я никому не нужна», «мне никто не нужен».
– Я не буду так думать. И…
– Что?
– Ты мне тоже нравишься.
– Мама на дежурстве?
– Да.
– Привет ей!
Какое-то время Надежда собиралась с духом и снова знакомым путем направилась сначала на крышу высотного здания, а потом на Линию Огня.
На этот раз она смогла вынести прикосновение огня. Более того, она разглядела, что на самом деле есть два огня. Один огонь гнева и ненависти – мрачный, в дыму и копоти жар, пожирающий душу и причиняющий невыносимые муки. А другой огонь был живой, он не давал дыма, его яростное пламя очищало и возвышало. И если удержаться в потоке пламени живого, то мрачный жар отступал и бесновался вокруг, не в силах причинить боль. Но если хоть на немного потерять настрой светлого служения, он безжалостно вцеплялся в тело и душу, терзая и не давая передышки.
Надежда потихоньку пошла по полю, объятому огнем и дымом. По разные стороны Линии Огня сновали люди и машины. Она хотела найти Рашита, но не нашла. Еще не умела перемещаться точно туда, куда хотела. Она нашла много знакомых молодых парней и девчат, которые противостояли натиску трескучего мрачного жара. Они не всегда могли удержаться в светлом пламени, поэтому их лизали жгучие языки боли и гнева, но они держались, и даже мрачный огонь выжигал все темное в них, отчего души их становились чище.
Девушка пошла по полю на другую сторону, надеясь найти источник мрачного огня. Но там не было источника. Там тоже были люди. Некоторые были неподвижны, им огонь ничего не мог сделать. Они были мертвы. Другие тоже были как мертвые, но огонь гнева и ненависти заставлял их корчиться, словно живых. Только у живых есть желание продолжать жизнь, заботиться и беречь. А этих заставляло корчиться только желание убивать, жечь, уничтожать.
Были и другие. Их парализовал страх. Страх – это свойство живых. Но было трудно понять, живые перед ней или мертвые. А иногда живые прямо глазах становились мертвыми. Тело оставалось на месте, а испуганная душа металась по полю между всполохами огня.
«Что ты здесь ищешь, неприкаянная душа?»
Надежда подняла глаза. К ней обращалось светящееся существо. Оно парило над Линией огня, но языки пламени словно обходили его.
«Ты ангел?» – спросила она.
«Для краткости скажу „да“, чтобы не запутывать тебя. Так что ты тут делаешь?»
«Я не могу понять, почему эти люди так стремятся убить себе подобных?» – Надежда указала на тех, кого корчило огнем страстей.
«А ты спроси их».
«Как?»
«Просто спроси. Душа душе всегда говорит правду. Тут особый язык».
Надежда приблизилась к одному из пожираемых огнем и тронула за плечо: