С ба-а-льшим приветом! - читать онлайн

Унна, унна, унна-моменто!.. Письмо первое

Дорогой Вася! Вот и перебрались мы со Смоленщины на Германщину. Сначала – на приёмно-распределительный пункт, по-нашему «лагерь», в городке Унна-Массен (название, видимо, оттого, что здесь нас таких – масса!). Получается, из соцлагеря оказались в другом, но тоже лагере, – кап. Но этот на наши лагеря не похож. А если и смахивает слегка, то разве что на пионерлагерь ЦК КПСС, хотя я и не был там никогда. Такие же ровные ряды одинаковых трехэтажных (по-ихнему – двухэтажных) кирпичных домов (бывшие казармы английских оккупационных войск), не по-нашему чистая территория, здание администрации, медпункт, почта, клуб типа «красный уголок» и магазины типа «сельпо».

Поселили нас с женой хорошо, удобно. На втором этаже (по-ихнему, – на первом). Живём мы вдвоём в роскошной трехкомнатной квартире, Правда, в ней есть два недостатка: в ней есть ещё две семьи… Но у нас, конечно, Вась, своя, абсолютно отдельная просторная комната площадью метров десять, в которой больше, кроме нас, пока никто не проживает. Тут есть всё, что надо для жизни: нары в два яруса (жена говорит, как в тюрьме, а я – как в купе), окно, умывальник, стол, два стула, шкаф. В первый же день вместе с энной суммой денег (в валюте, Вась!) нам выдали спальное бельё, две миски, две ложки, две вилки, две кружки. А что ж ещё человеку надо, правда, Вась?

Теперь о соседях. Их, слава богу, немного. Семья из Житомира – муж и жена, мать мужа, отец жены, девяностолетний дед (я пока не понял чей) и четверо детей, старшему лет пять. Семья, Вась, обычная, как все, друг с другом практически не разговаривают, не спорят, только время от времени орут целый день не переставая… Дети вообще-то милые, хотя иногда чуть-чуть визжат как резаные все сразу, но в остальное время, когда их не дубасят регулярно, ведут себя смирно, только громко дышат… Этой семье дали, конечно, самую большую комнату, чтоб жили они по-человечески, метров шестнадцать, потому что, Вась, на девятерых… Люди, Вась, они в принципе хорошие, весёлые, любят и попеть, и попить иногда практически каждый день с утра до ночи, не просыхая.

Третью комнату занимают три сестры, экономистки из Кулундинской степи. Слышал, они близнецы, но вроде от разных отцов. Да, кажется, и матерей… И действительно, Вась, если сильно приглядеться, близнецы эти очень похожи, особенно старшая. Она старший экономист. У неё и вещей с собой больше всех: 26 мест, все проходы в коридоре забиты мешками да коробками. Говорит: «Тут только самое необходимое – меховые вещи, ковры, хрусталь»…

Все пять женщин и дети обычно всё светлое время суток проводят на кухне, где целыми днями варят и едят, потом снова варят украинский борщ сразу на всех плитах, причём с чесноком. А мы с женой в это время дышим воздухом, гуляем по территории или тихо-тихо сидим в своей комнате и учим немецкий, заткнув уши от криков и носы от чеснока, так как плиты всё равно все заняты и готовить еду нам не на чем. Когда я поинтересовался, зачем им в борще столько чесноку, отчего во всей окружающей среде в радиусе полкилометра трудно дышать, мать мужа подробно разобъяснила мне любезно сквозь зубы: «Пользительно».

А вчера близняшкам-экономисткам удалось хитростью и силой выманить нас с женой из комнаты и вежливо притащить в чесночную кухню, чтоб мы рассудили их в развернувшейся дискуссии на тему о том, кто должен подтирать в туалете – конкретно тот, кто слегка изгадил весь унитаз вместе с сиденьем, а заодно все стены и потолок, или тот, чья очередь убираться по графику… Проблема, Вась! Жена начала было рассуждать, но тут дискуссия как-то сама собой естественно перешла из духовной сферы в физическую, а в их драке мы участвовать воздержались.

Соседи всё про всех в Унне-Массен уже знали и теперь нас вводили в курс. И что удивительно, Вась: сюда, представь себе, совсем не простые люди понаехали. Почти все, оказывается, были на родине большими начальниками: гендиректорами фирм, заводов, театров, автозаправок, даже бань, и с секретаршами! Прямо не беженцы, а какой-то директорский корпус… Ст. экономист шепнула мне: «Тут один старик всем говорит, что он известный писатель-уморист… Неизвестно кому известный, но в нашем доме его точно все знают. Говорит, открыл в себе дар известного умориста только тут, за те 6 дней, пока живёт в свободном мире, в лагере, на нарах. А там, говорит, был обычным завмагом, хотя тоже известным… Действительно умора! А вон тот, с авоськой – ака-дэмик! Но не верьте, это блеф, он только строит из себя акадэмика, а на самом деле – всего лишь заурядный членкор»…

Ты, Вась, наверно, обижаешься, что я тебе за три дня ни разу не позвонил, да? Хотя таксофонов в Унне навалом. И все, Вась, работают! Но вчера я простоял в очереди к автомату дотемна и всё зазря, так как мы с женой, Вась, не привыкли ложиться спать позже часу ночи… Спросишь, почему ж такая очередь к автоматам? А не ко всем, Вась, не ко всем. Тут умельцы из Харькова, наши собратья по счастью, дотумкали, что, оказывается, из трёх десятков автоматов в лагере Унны-Массен есть два особенных: из них можно звонить… бесплатно!!! Причём куда угодно, хоть в Израиль, хоть в Америку! Нехитрая манипуляция с телефонным рычагом и – пожалуйста, звони не хочу! А я – хочу, но… каждый, кто вошёл в кабину, говорит по часу, да действительно со всем миром…

Халява же! Я, Вась, мог бы позвонить тебе из любого свободного автомата, но… никто же из наших меня не поймёт! Пальцем будут показывать: «Мол, вон новый русский, козёл, ему валюты не жалко»…

Отношение к нам ихних чиновников – прекрасное, то и дело лыбятся тебе без всякой причины, как дурачки какие, ей богу: «битте шён» да «данке шён»… Но нас улыбочками не проведёшь. Уже разобрались: одна бераторша (ну… консультантка, что ли) добрая, фрау Такая-то, а вторая – фрау Сякая-то, злая, да и по-нашему ни бельмеса. Правда, и первая тоже по-русски не сечёт… Вообще, Вась, я заметил: слабо они ещё в нас, в русских, интегрируются…

Да, ещё новость, плохая: нам грозит «контейнер»! Ст. экономистка узнала: «Скоро нас всех увезут отсюда и засунут в контейнеры». Ничего себе… Потом выяснил: контейнеры – это такие временные жилища из легких конструкций, куда – за неимением мест в домах – селят эмигрантов на период до переселения их в квартиры. Жуть, но, может быть, пронесёт?..

А вообще в Унне здорово! Погода отличная, забот никаких, да ещё и деньги дают, причём, Вась, в валюте! Никуда бы из этого пионерлагеря не уезжал. Тем более – в контейнер… бр-р-р! Но, видимо, придётся. Всё, Вась, кончаю, очередь к телефону снова застопорилась, видать надолго, а уже ночь, пора на нары. Да и жена волнуется, что меня долго нет, сидит там одна, бедная, с зажатым носом. И что им в этом чесноке?..

Бывай. Твои – обое с большим приветом.

Беженцы от ливня Письмо второе

…Здорово, Вась. Мы тут с женой Любой и детьми потихоньку обживаемся в Германии. Вроде привыкаем к новой среде обитания, но… Всё же, некоторые здешние привычки, Вась, просто не укладываются в моей российской голове. Да, думаю, и в твоей бы тоже… Вот тебе простой пример.

Я тут однажды в тесноте автобуса (в час пик, когда все с работы домой) одного херра с портфелем легонько двинул нечаянно изо всей силы в живот. Ну, казалось бы, как наш нормальный человек должен бы на это хамство отреагировать? Варианты ответов: а) пнуть незаметно для окружающих пассажиров так же нечаянно локтем поддых, чтоб закачался; б) врезать типа правду-матку: «А ну полегче, козёл!»; в) заорать благим матом; г) то же – простым, не благим… Всё. Больше вариантов нет, верно, Вась? Ну, я имею в виду, по-нашему. А по-ихнему, по-немецкому, представь себе, есть. Причём единственный: этот, кого я двинул в автобусной давке, повернулся ко мне и сквозь перекошенное от боли лицо… улыбается во весь рот. Мало того:

– Махт никс, – шепчет. Причём на чистейшем немецком. Ну, если по-нашему, то понимай: о’кей, дескать, пустяки. Не бери, мол, в голову…

А что же ты? Ты, гордый внук славян, поставлен просто в идиотское положение: теперь, огромным усилием воли убирая с лица характерную для нас зверскую гримасу, хочешь – не хочешь, а вынужден… соответствовать. И с нервного перепугу – тоже, как дурак, лыбишься в ответ… Жуть!

Или ещё один дикий случай. На днях вечером, на рейнской набережной застал нас с женой Любой ливень. А мы, как назло, без зонта… Гуляющая общественность вмиг вся с набережной куда-то испарилась. Одни мы посреди этого потопа – безлошадные беженцы от ливня.... Пробегаем мимо огромного, с тёмными окнами (рабочий день-то давно кончился) здания, промелькнула табличка «Министерство…», хлюпаем себе дальше, чертыхаясь и проклиная капиталистический климат, а заодно и всю нашу жизнь. Вдруг сзади слышим: «Халлё! Халлё!»… Вроде это нам, никого больше-то в округе не наблюдается. Смотрю, из министерского подъезда под козырёк вышел мужчина в униформе работника охраны и делает нам знаки: шуруйте, мол, сюда, ребята. Что делать? Шуруем, ещё не веря в бесплатное спасение. Огромные двери открываются и впускают нас, беженцев от ливня, внутрь фешенебельного, просторного, и главное – абсолютно сухого дома. Жизнь прекрасна! Спаситель показывает нам, мокрым, на кожаные диваны:

– Битте шён, майне дамен унд херрен, присядьте, отдохните, а то дождь-то какой…

А сам – улыбаясь! – убегает обратно к дверям, чтоб посмотреть, нет ли ещё таких же мокрых, которых надо спасать от дождя. И, между прочим, приводит ещё троих аналогичных братьев по непогоде, которым, как и нам, привалило счастье: над нами не каплет! А спаситель тем временем обращается ко всем спасённым пятерым:

– Кафее тринкен не хотите ли?…

Не-ет, это уж слишком! Я живо представил себе эту ситуацию в Москве, попробуй я лишь встать от дождя под козырёк какого-нибудь министерства или другой какой важной конторы. Так и слышу голос изнутри:

– Эй ты там, давай отсюда, живо! Не положено! А то щас!…

Вот это – нормально, привычно. Это наше, родное. А чтоб вот так, как этот немецкий чудак-вахтёр… Чтоб из министерства… Да уже закрытого… Да ещё вышел специально, чтоб позвать… Просто потому что увидел, что какие-то люди мокнут… Нет. Убей меня, Вась, не понимаю!..

…А что выкинул на той неделе водитель автобуса! Не поверишь! Я вошёл в переднюю дверь, беру билет на двоих, а он мне в ответ… длинную и подробную лекцию на тему о том, какой билет в моём случае был бы наиболее выгодным для меня, более, значит, дешёвым. То есть: совершенно чужой мне человек взялся… экономить мне мои деньги!?.. А весь автобус, представь себе, сидит и не психует, не дёргается, терпеливо ждёт, пока водитель поможет человеку… И пассажиры эти странные немецкие не только не разъяснили мне популярно, что я козёл и сам должен думать о своей выгоде, а даже и водителю не намекнули ни разу, что он сапожник, не умеет ездить и вообще его пора на свалку… В салоне просто улыбались!..

…Не понимаю, чего они все лыбятся-то друг другу? Ты не знаешь?..

Ну, слава богу, Вась, не всё здесь для нас с тобой так уж непривычно. В супермаркете, засмотревшись на обилие товаров первой необходимости, наехал я тележкой на замешкавшуюся старушку. Легонько так наехал, не насмерть. Её, правда, чуть-чуть откинуло метра на три. Наученный уже местным этикетом, я ей тут же:

– Энтшульдиген зи битте, – и, как положено, тут же улыбку даю. Что мне, трудно, что ли, улыбнуться, чтоб ты сгорела, старая перечница. А она мне, тоже, конечно, по-немецки:

– Швайн!.. Это ж мои ноги!

– Энтшульдиген, – стою я на своём и продолжаю изо всей силы держать добродушный оскал, демонстрируя ей свою доброжелательность, будь она проклята.

– Швайн! – настаивает и она, загородив всем проход к товарному изобилию. – Это же мои ноги! Это моя обувь! Я за неё 50 евро заплатила!..

– Энт-шуль-ди-ген, – через силу выдавливаю из себя я, держа улыбку, так что больно сводит скулы.

– Швайн, швайн! – заладила она.

– Сама ты швайн! – не выдерживаю я. Правда, я это ей не вслух сказал, я ей это подумал…

Но – всё-таки уже полегче стало. Это уже по-нашему… Хотя и не вслух. А вообще-то, Вась… Я вот что подумал: а что, если… и нам, начинающим жителям новой страны, поступать, как подавляющее большинство здесь – то есть как-то вывернуться наизнанку и… попробовать улыбаться друг другу? Даже если этот друг оказался вдруг. Всё же, Вась, правда же, это полезнее для здоровья, чем про козла и «швайн» друг другу намекать. Ты-то как считаешь?

Ну, бывай, до скорого. Твой друг Федя с приветом.

Халява с большой буквы «Х» Письмо третье

Здравствуй, Василий. Гутен таг, битте шён! Бойко я уже по-немецки шпрехаю? Жена наша Люба тоже до моего уровня потихоньку подтягивается. Но я, как видишь, уже почти владею. Больше того: посетило тут как-то меня одно открытие в вопросах языкознания. Заметил я, что для нас, здешних русскоговорящих, самое любимое слово из всего немецкого лексикона – «kostenlos». Ну, ещё, что то же самое, «gratis». «Бесплатно» то есть. Даром. За здорово живёшь. Или по-научному – халява…

Как только услышишь, что где-то что-то «kostenlos» или там «gratis», пулей – туда. Что здесь в Германии, конечно, нечасто. Весьма, как говорится, «schade». Жаль, то есть. Или по-научному – «увы».

Это в месте нашего с тобой, Вась, прежнего совместного проживания, при еле-еле развитом социализме с человеческим лицом, если ещё помнишь, всё было, как нам тогда казалось, вполне «gratis». И бесплатное тебе образование, и дармовая медицина, и халявные телефонные беседы внутри города и деревни, и профсоюзные путёвки в санаторий за здорово живёшь, и кнопки-скрепки «папа с работы принёс», и пятое, и десятое…

…Халява, кто ж спорит, – дело житейское и по-человечески понятное. Кому ж не понравится, когда подешевле да побесплатней. Вот и тут, Вась, на Западе, нам по привычке, конечно, того же хотца. Ан…

Капиталисты эти, оказывается, хотя и богатые на первый взгляд, – на второй, более пристальный, не любят направо-налево халявами разбрасываться. Потому как капитализм – это учёт. Почище нашего бывшего социализма, хотя и развитого. Однако, Вась, конечно, и тут встречается кое-чем поживиться. Правда, негусто: то какую-никакую рекламную газетку в ящик подбросят (а у нас в городе, к примеру, их аж две каждую среду), то кучу бесполезно-необходимых рекламных же проспектов сунут в тот же ящик, то по недосмотру общественный туалет на соседней улице бесплатным оставят, то на Аукционе, что регулярно проводят на шикарной Кёнигсаллее, кофе с печеньицем задарма подадут… И за это спасибо!

И, между прочим, не одних нас, пришлых, дармовщинка-то гипнотизирует. И их, всех таких из себя респектабельных местных и коренных, весьма прельщает всяческий «gratis» да «kostenlos» не меньше нашего. Нет-нет, оказывается, далеко не чужд коренной житель разнообразной дешевизны да приманки по кличкой «reduziert» (цена, мол, снижена): заметил я, какая невообразимая толкотня, к примеру, по субботам на Trцdelmarkt‘е, на «блошином рынке», или если по-одесскому – на «толчке». А по январю да по июлю – на сезонных дешёвых распродажах в супермаркете? И стар, и млад, и нищ, и богат – все воодушевлённо, расталкивая сограждан локтями, сосредоточенно копаются в тряпочной дешевизне. И – ничего. Не брезгуют. А всё почему? А всё потому: хотца халявы!

И изобретательность в поисках халявы, надо с завистью признать, Вась, здесь, на Западе, на высоте. Я напоминал уж тебе выше о наших прежних «халявных» телефонных переговорах… Так вот, здесь, Вась, в благородном деле изыскания халявы в этой сфере ба-альшой прогресс достигнут.

Уникальную новинку обнаружили недавно в одной «кнайпе» (пивной, по-ихнему) ушлые кёльнские журналисты, оказавшиеся в этом заведении, конечно, не случайно, а, как водится, следуя сигналу бдительных читателей. И что же? Почти невероятный читательский донос полностью подтвердился! В небольшом, но весьма уютном и потому популярном ресторанчике, расположенном в южной части Кёльна, куда (естественно, инкогнито, под видом обычных завсегдатаев) нагрянули «жадные до сенсаций» капиталистические корреспонденты, они – в промежутке между двумя кружками пива «Kцlsch» – решили позвонить куда-то с ресторанного телефона-автомата. А хочу тебе заметить, Вась, что в этом ресторане, как и во многих других подобных заведениях, стоят автоматы нового типа, проданные ресторану телефонным концерном. Ты бросаешь в него для начала 20 центов, набираешь номер фирмы-провайдера, которая осуществляет соединение звонящего с желаемым абонентом, и на другом конце тебе тут же отвечает сотрудница телефонной службы: дескать, слушаю вас, дражайший наш клиент, мы готовы с радостью связать вас с требуемым абонентом, назовите его номер. Ты называешь, и тебя мгновенно соединяют. После окончания беседы ты просто кладёшь трубку на рычаг, то есть всё как обычно.

Но не спеши уходить… Далее происходит весьма необычное: аппарат… возвращает тебе обратно – в целости и сохранности – брошенные в него вначале те самые твои 20 центов!?.. Ну, Вась, чем не настоящий коммунизм в условиях развитого капитализма!

И надо тебе сказать, даже ушлые немецкие журналисты не сразу поверили своим глазам. Перепроверили этот опыт несколько раз, звоня по разным номерам своим друзьям, знакомым, а также родственникам друзей и знакомых – каждый раз аппарат срабатывал довольно чётко, то есть задарма…

Журналисты тут же связались с телефонным концерном: «Как такое в принципе могло случиться с вашими аппаратами?»… Пресс-секретарь концерна ответил неожиданно спокойно: «Проблема нам известна. При телефонных соединениях, осуществляемых через отдельных провайдеров, возможны неисправности в нормальном функционировании автоматического начисления на клиента платы за разговор. Но мы получаем все причитающиеся нам деньги с наших арендаторов. То есть с владельцев аппаратов, через которые осуществляются соединения»…

Если перевести на русский, то сие означает: суммы денег за наговоренные из «кнайпы» телефонные беседы посетителей должны платить не сами посетители, а… «владельцы аппаратов», то есть хозяева ресторанов и «кнайп», аппаратами которых сообразительные клиенты вовсю попользовались, звоня «на халяву»…

Впрочем… Не так уж, Вась, всё и розово: я, как только прочёл про эту телефонную благодать, прибежал в эту пивную, чтоб позвонить тебе «на халяву», но – не вышло по моему: дармовой сервис уже прикрыли…

Однако, Вась, погоди смеяться над ихними халявщиками. Весь мой предыдущий малосерьёзный тон по поводу дармовщины вдребезги разбивается о халявы, в высшей степени достойные, имеющиеся сегодня в ряде городов – в Мюнхене, например, Дюссельдорфе, Вуппертале. Можно смело сказать, это Халявы с большой буквы «Х»!

Суди сам, Василий. В этих городах, как я узнал, музеи и галереи в дни открытия в них выставок (по-научному, вернисажей) интересующуюся искусством публику пускают совершенно бесплатно! А в конкретном Мюнхене, скажем, такой халявный доступ граждан к музейному искусству допускается вообще в каждые выходные! Что это, Вась, как не настоящий праздник души, а!?

А вообще, Вась, я подметил странную закономерность: чем дешевле или бесплатнее входные билеты на культурное мероприятие, тем больше в зале русскоговорящих… Чем это вызвано, как ты думаешь? А я догадался: серьёзной тягой наших людей к культуре!

Ну, пока, Вась. Viele GrьЯe и от жены Любы. Твои с приветом.

Орднунг есть орднунг Письмо четвертое

Привет, Вась. Столько новых впечатлений!.. Ну, всё по орднунгу… тьфу ты, прости, всё по порядку. Совсем зарапортовался. Орднунг есть орднунг… Или, Вась, чтоб тебе понятнее: порядок есть порядок.

Ты не смейся, но я, представь себе… полюбил здешних бюрократов. И ничего не могу с собой поделать. Ну уж, кажется, мало мне было родных российских, вдоволь вроде накушался. Ан, поди ж ты… Знаешь, как чётко работают здесь эти ребята!

Слушай, Вась, одна система приёма посетителей чего стоит. Тебе, допустим, приспичило по неотложному делу в Амт… ну, в ведомство, по-нашему с тобой. Нет проблем! В любое время, когда ни пожелаешь. Кроме вторника. Во вторник, Вась, никак невозможно, порядок есть порядок. С этим как раз всё чётко. А в остальные дни – пожалуйста, битте-дритте, сколько влезет. Хоть в понедельник, хоть в среду, в любой день недели. Да, ещё кроме четверга и пятницы. И, само собой, кроме субботы с воскресеньем, выходные – это святое! То есть – ты понял – чиновники ихние с нетерпением ждут нас с тобой на приём абсолютно в любой день недели, кроме, значит, вторника, четверга, пятницы, субботы и воскресенья. И, что очень удобно (для них в основном), в любое время суток, начиная прямо с 8 утра. Советую тебе, Вась, придти до 12 дня, чтобы успеть. После 12.00 приём заканчивается. И – всё это так чётко, отлаженно. Орднунг есть орднунг…

Но уж если ты ухитрился успеть до 12.00 в понедельник или среду – радуйся, получишь доступ к телу чиновника. Ну… если он не в отпуске или не хворает по уважительной причине. Впрочем, и это, Вась, не беда. Его наверняка замещает другой такой же. С этим всё тут чётко: о замене тебя непременно оповестят подробным объявлением на всех дверях Амта: «Вместо Такого-то сегодня принимает Сякой-то. Комната номер Такая-то». Конечно, приготовься, что в эту комнату замещающего вдвое больше народу. «Но – всех успеем принять, не волнуйтесь, дорогой вы наш посетитель». А, мол, на этот раз не успеем – приходите завтра, битте шён. Хотя… конечно, нет, не завтра, а через день-другой-третий. Тут же – не забыли? – чёткий порядок: все дни недели без исключения, за исключением вторника, четверга, пятницы… и так далее, см. выше. Номер комнаты не забыли?

Правда… до комнаты, Вась, ещё далеко. Не в смысле расстояния (нет, она как раз на этом же этаже или этажами выше, но в том же здании), а в смысле Орднунга. Не так всё просто, не с бухты-барахты, без хаоса, всё чётко расписано, как по нотам. Ты вошёл в здание Амта? Та-ак, сначала, будь любезен, пройди к окошку «Информация». Сообщи по-немецки в окошко о своей проблеме, тебе выдадут бумажку с указанием индекса «Wartezimmer» – «Комнаты ожидания», где ты должен дождаться вызова в требуемый кабинет. Находишь «Комнату ожидания», в ней уже сидят страдальцы, твои собратья по счастью, человек двадцать, и все они, Вась, – с каким-то странным застывшим взглядом и полуоткрытым ртом. Уставились в одну точку где-то под потолком. А там – табло вызова очередника в кабинеты. Ты не можешь так запросто взять, да и присоединиться к этой компании с застывшими глазами или вообще, как мы с тобой привыкли, юркнуть в кабинет без очереди, как к зубному с острой болью. Нет, Вась, тут этот номер не пройдёт, тут система: тебе, только что пришедшему в очередь, надо выполнить определённый ритуал – подойти к висящему на стене хитрому приспособлению с торчащим кусочком бумажной ленты и, потянув за конец, вырвать бумажку. На ней увидишь номер своей очереди. Теперь можно сесть и спокойно уставиться в табло, ожидая, когда на табло появится номер, обозначенный на твоей бумажке. В «Комнате ожидания» мертвая тишина… Коллективный гипноз страдальцев может продолжаться час-полтора (цифры на проклятом табло, как назло, подолгу не меняются, иногда даже кажется, что следующая не появится уже никогда), пока, не вскрикнув, ты не узнаешь на табло свой номер и не влетаешь в кабинет. А там… улыбнувшись тебе лучезарной дежурной улыбкой, чиновник(ца) подробно и терпеливо разъяснит, что ты пришёл… не туда. Что надо тебе, дорогой вы наш, сначала со-овсем в другой Амт, а уж потом, быть может, сюда… Таков порядок! А порядок здесь – прежде всего. Всё чётко. Никакой самодеятельности. Заходите ещё, будем вам всегда рады. Привет!

Ну, Вась, не блеск?! Каких-то полтора-два-три часа в тихой обстановке наедине с табло – и полная ясность:

«Пошёл вон!» и… с приветом.

Но не всегда, по слухам, чиновники у них так системно работают. Может, и вовсе иной раз не дождёшься от бюрократа внимания… Не знаю. Со мной такого не бывало пока. Наоборот, Вась, повышенное внимание ощущаю к себе то и дело! Вот на той неделе, например, сразу два официальных письма получил из двух разных амтов, причём по одному и тому же вопросу. И оба такие чёткие, на компьютере, по-немецки. И оба – с вежливым требованием ко «многоуважаемому мне» уплатить штраф 30 евро за неправильную парковку…

Нет, Вась, тут-то как раз всё правильно: парковался я неправильно. Всё законно, но, думаю, – почему же два штрафа за одно нарушение?.. Не успел я в ответ на первое письмо эти 30 евро уплатить, как вслед приходит второе письмо и напоминает о том же… Ну, делать нечего, 30 евро на дороге-то не валяются, звоню в первый амт:

– Вы, битте зеер, получили ли мой штраф за неправильную парковку?

– Получили, генау, кайн проблем!

– А почему же тогда второй амт тоже требует с меня штраф за то же самое?

– Не знаем, – чётко отвечают.

– А вы что же, с ними не связаны?

– Никак нет. А к вам у нас претензий нет. Привет!

Привет… Звоню тем, вторым:

– Вы, битте шён гутен морген, требуете уплатить штраф, но я уже его оплатил первому амту.

– Нам об этом ничего не известно, – чётко отвечает чиновница. – Принесите копию чека об уплате.

– А вы разве не можете с ними сами созвониться и уладить вопрос между вами?

– Нет, порядок такой, что вы сами, лично, должны представить нам доказательства. Привет!!!

Привет… Что ж, раз такой порядок… Поехал в амт и за какие-то полтора часа привычного уже мне гипноза в тамошней «Wartezimmer» чётко и отлаженно решился мой вопрос – вторые 30 евро остались, слава богу, при мне! Ну, Вась, скажи, не счастье ли!?

Я вот и говорю тебе: люблю здешних бюрократов! За их чёткость и системность. А издержки… Они ведь есть в любой работе. Главное при этом, Василий, – чтоб было здоровье, правда ведь? Ну, бывай! Твои я и Люба, и оба с приветом.

«Все – к замочной скважине!» Письмо пятое

Доброе утро, друг Василий! «Гутен Морген!». Нет, просто «Морген!» Не думай обо мне плохого: я не ошибся, именно так и говорят тут коренные граждане, со всех сторон периодически окружающие нас с женой Любой. Мы ж на шпрахкурсах усердно штудируем немецкий, чтоб не сразу в грязь лицом ударить. Но, Вась, главное не это. Главное – что мы ещё с Любой, увы, в нюансы ихнего менталитета не с ходу врубаемся. И от этого иногда с нами всякие казусы то и дело случаются.

Вызвали меня на днях в социальный амт зачем-то. Ну, Вась, «амт» – это тебе, не владеющему свободно немецким со словарём, не понять. Это – по-нашему если, по-простому – ведомство. Ну, прихожу, говорю чиновнице вежливо: «Здрасте, мол, Гутен Морген!». А она мне, не отрываясь от бумаг, правда, тоже любезно: «Морген». И продолжает что-то в своих бумагах писать на чистом немецком. Ну, думаю, «морген» так «морген». Битте, мол, времени у меня навалом, приду завтра. Это, Вась, нас с Любой уже на тот период на шпрахкурсах научили, что «морген» означает «завтра». А «гутен морген» – «доброе утро». Прихожу, как сказано, назавтра в тот же кабинет. Вхожу, как полагается, с улыбкой: «Гутен Морген!». А она, опять вся в своих бумагах, отвечает, как и вчера: «Морген»… Ничего себе, Вась, думаю, бюрократия! Почище нашей, верно? «Приходите, мол, завтра». Как в одноимённом кино, помнишь? Ну, поворачиваюсь, чтоб прийти завтра, хотя… Вспомнил, что завтра-то – суббота. Выходной то есть… А она мне вдруг, опять же на чистейшем хох-дойче: «Куда же вы, Герр Федор?.. Немен зи битте платц»… Ну, мол, раз припёрся, дебил, чего ж сваливаешь? Я и сел. Оказывается, Вась, нюансы языка я ещё не вполне догоняю: в бытовой речи они в качестве утреннего приветствия вместо «Гутен морген!» бросают небрежно так: «Морген!». И им ясно, о чём речь. А я-то перевёл про себя строго по грамматике, как на шпрах-курсах учили:

«Завтра». Так и ходил бы до скончания века «завтра», если б чиновница не остановила… Век живи, Вась, век учись.

И ещё что я понял тут: ох и дурили нас с тобой в нашем соцлагере! Ненавязчиво так, ты же помнишь, внушали стойкое отвращение к загнивающему капитализму: дескать, в ихнем каплагере человек человеку волк в том смысле, что один волк напрочь не интересуется личной жизнью другого волка, соседа. Не то что у нас: каждый ведь всё знал про другого такого же… А у них, мол, на Западе… Бездуховное, мол, общество чистогана, где все ко всем равнодушны. На соседа или там русского прохожего, тем более случайного – начхать…

Ой, Вась, дури-и-ила нас семья и школа! Оказывается, ещё как не начхать-то!!.. Вот свежий случай со мной:

– А-а, гутен та-аг! – улыбкой во всё лицо встречает меня посреди улицы немка из соседнего дома (кажется, я видел её пару раз, когда она выносила мусор в контейнер). – Как дела? А? Ха-ха-ха! Погода сегодня прекрасна, не правда ли? Ха-ха-ха! – И, так и не дав мне вызвать из памяти подходящие немецкие слова, чтоб поддержать интересный разговор про погоду, сразу: – А вы, что, уже работаете?..

Мне стало, Вась, не по себе: а откуда она вообще-то в курсе, что я не работал?..

– А то я смотрю, битте шён, вы каждое утро куда-то идёте в одно и то же время. А?!! Ну-ну, аллес гуте!

…Не-ет, прав один писатель-мудрец, который написал: «Человек не одинок! За ним обязательно кто-то следит»… Смотрю: ещё одно знакомое лицо, как назло, приближается, собаку выгуливает… Где же я его видал-то с этой собакой?.. Вот, с-собака… А он уже мне:

– Ха-ха-ха! Она вас не тронет, она и меня-то трогать боится! Ха-ха-ха!!!.. Как дела? Сегодня пого-о-одка, а?! Да не тронет она вас, не бойтесь, куда же вы?!.. Ха-ха-ха, она добрая псина! Просто соседей терпеть не может… Шучу! Кстати: что это вам за пачки два дня подряд в почтовый ящик кладут? А?.. Торгуете, что ли? Ха-ха-ха!.. (А-а, вспоминаю с трудом, это же сосед по лестничной клетке… Опознал его по собаке…)

И узнал я, Вась, потом, что по наводке любознательных соседей и вызывали меня в тот «амт»… А вообще-то – всё правильно. За такими, как мы тут, нужен глаз да глаз. Мало ли. Прочёл тут я недавно со словарём в одной из газет, что в правительстве всерьёз обсуждают проблему – как учредить специальный институт соглядатаев за маловысокообеспеченными гражданами, удачно отлынивающими от общественно-полезного, то есть практически бесплатного, труда. Сейчас-то, эти активисты – добрые соседи сигналят на свой страх и риск, то есть только из любви к искусству. А хотят, чтоб всё было на законной и профессиональной основе, за зарплату: на скольких настучал, за стольких и получи в кассе сумму прописью. Один из политических боссов, подсчитав в столбик, что содержать такой штат стукачей из числа сознательных граждан для государства значительно выгоднее, чем оно теряет от отлынивающих, обратился с печатных страниц по-немецки: мол, граждане, проявляйте бдительность, выявляйте злостных тунеядцев, закоренелых «иждевенцев-социальщиков», «чёрные заработки» и прочая, и прочая… Словом, новый почин под лозунгом: «Все – к замочной скважине соседа!»… Ну, конечно, лучше бы тотальную осведомлённость по принципу «все – про всех» поставить на солидную, общефедеральную почву, подкреплённую законом. И, что ты думаешь, – в здешнем сильно демократическом обществе это уже делается! Недавно депутаты в бундестаге бурно обсуждали проект закона, разрешающего, представь себе, Вась …прослушивать частные квартиры. Что тут скажешь? Мо-лод-цы! Шай-бу!..

Правда, слава богу, остаются ещё кое-какие сдерживающие трудности в благородном деле вмонтирования подслушивающих «клопов» в квартиры налогоплательщиков. Во-первых, надо будет слегка подправить кардинально конституцию страны, чтоб раз и навсегда покончить с гарантируемой ею сегодня гражданам «неприкосновенностью жилища»… Во-вторых, требуется ещё такая «мелочь»: желательно, чтоб всё это подслушивание личной жизни граждан одобрили… сами граждане! А они – не все ж такие сознательные, как политические боссы. Да и политики не все: один из таких маловысокосознательных, бывший вождь «либералов», однажды крепко выразился вслух: «Я не желаю в своей спальне видеть клопов – ни технических, ни живых»… Вот такая клопиная возня. Но пока тут, Вась, вроде ещё спокойно: человек человеку – друг, товарищ и волк. Одновременно. Как в жизни. В общем, «морген», Вась. Твои Федя и Люба с приветом.

…Закон не писан Письмо шестое

Друг Василий, приветствуют тебя друг Фёдор с женой, как всегда, Любой! Вот не устаю, Вась, изумляться окружающей нас тут со всех сторон коренной публике. Ну, ужас какой смешной народ нам здесь попался на этом модернизированном диком Западе! И вправду дикий вполне. Нам-то с тобой, нормальным, не понять. Глядишь, иногда из-за такой ерунды горшки бьют… Прямо обхохочешься. Как будто нет достойных поводов для битья посуды…

…Как-то – конечно, не по своей воле, Вась, а вынужденно, по домашнему заданию на шпрах-курсах – вычитал я на чистейшем немецком в местной прессе: оказывается, один небольшой конфликт разгорелся нешуточный. Хотя, между прочим, как раз между шутами. Этакая слегка леденящая душу повесть о том, как поссорились «комические персонажи» двух главных земельных населённых пунктов, традиционных соперников – Дюссельдорфа и Кёльна. Вернее, как потом выяснилось, их непосредственные начальники. А по-нашему, Вась, на поверку-то, ты дальше поймёшь – абсолютно посредственные…

Что же такое серьёзное, ты спросишь меня, не поделили меж собой эти комические должностные лица? Из-за чего, собственно, весь сыр-бор на глазах у скучающей общественности? Может, думаешь, из-за полугодовой невыплаты получки одним по вине других?.. Или выплаты, но не в тех купюрах: скажем, шутам охота теперь не в надоевших центах да евриках и, упаси боже, не в долларах да фунтах каких, а исключительно в новеньких, только-только из машины, российских конвертируемых рублях да копейках?.. Либо – из-за неравных привилегий: может, дюссельдорфским клоунам, как столичным штучкам (напомню, Вась: Дюссельдорф – столица земли, хотя и не всей Земли, а пока лишь Северного Рейна-Вестфалии), полагается на период ежегодного Карнавала бесплатный проезд на такси туда и обратно, а провинциальным кёльнским – лишь на трамвае, и притом в одну сторону – прочь из столицы?… Или… ну, не знаю, может, должностями какими тёплыми кёльнцев обделили – например, «Старший Обер-Клоун города и деревни»?.. Или – «Главный Дурак земли Рейнской»?.. «Шут гороховый федерального значения»?.. Нет, Вась, ни за что ты не дотумкаешь со своими – нашими с тобой – отжившими критериями.

Ну, даже я, теперешний уже, казалось бы, полный западник, всё равно так и не смог докопаться до глубинных причин этого вселенского конфликта. Нам-то с тобой, бывшим развитым социалистам, эта вся здешняя кутерьма вокруг разных карнавалов да профессионалов-дураков (смешащих публику по должности на этих карнавалах) вообще – полный абзац, прямо скажу. У нас-то…

У нас-то, Вась, я имею в виду – в нашем, извини за выражение, менталитете, – конечно, всё куда проще для понимания. Наши-то дураки, это во всем цивилизованном мир всем давно известно, – никакие не дураки на поверку. Ещё испокон века, как сейчас помню по школе: Иван-дурак умнее иных умных был… Не говоря уж о нынешних профдураках – то есть шутах разных записных, клоунах и прочих тружениках смехотворных профессий. Я даже, Вась, не имею сейчас в виду депутатов и тому подобных народных избранников, не хочу хвалить их прилюдно, делать им бесплатную рекламу, хотя и они, ты же знаешь, тоже добросовестно трудятся на ниве смешного…

И всё же, Вась, тебе, вижу, не терпится поскорее понять, что же так перевозбудило кёльнских и дюссельдорфских начальников-шутов посреди знаменитого ежегодно-традиционного рейнского карнавала в NRW, длящегося несколько месяцев и начинающегося, как известно, 11-го числа 11-го месяца каждого календарного года ровно в 11.00 избранием новых карнавальных принца и принцессы?..

Оказывается – ты удивишься – полное незнание здешними гражданами… наших с тобой прописных истин. Нам же, помнишь, с детства внушали пропагандисты социализма простой и ясный лозунг как руководство к действию: «дуракам закон не писан». А здешние шуты, оказывается, не в курсе. И пытаются писать законы для дураков: так вот, как прочёл я со словарём, на специальном заседании немецких карнавальных комитетов (представь себе, Вась, есть здесь и такие!), был принят Закон, запрещающий демонстрировать на праздничных улицах и площадях в качестве художественного оформления Карнавала… голую грудь. Женскую, женскую, Вась, конечно. Мужскую-то – какой интерес, верно?.. Бр-р-р!

И представь, почти все собравшиеся карнавальные умнейшие дураки-начальники проголосовали дружно за этот торжественный запрет на изображение бюста прекрасного пола – так называемый «Busenverbot»… Именно почти все – всё же четыре клоунских начальника проголосовали против этого запрета на созерцание прекрасного: это дураки-либералы, «антипартийная группа» из городов Дюссельдорфа, Вупперталя и Мюнхена и примкнувшего к ним Дессау… А главный шут-баламут, дюссельдорфский президент карнавального комитета крепко выразился вслух в том смысле, что подобный запрет – «это вообще возврат к каменному веку и что в рейнской столице в февральский Rosenmontag на главной машине праздничного шествия, который пройдёт по городу, хоть тресни, будет-таки показана огромная и столь же прекрасная женская грудь». Обнажённая, конечно. Одетую-то, Вась – какой интерес, согласен?..

Смешные они, эти западные дураки, шуты, клоуны и прочие профессиональные весельчаки. Да, впрочем, и остальные граждане. Но зато – ты заметь – как ни в чём не бывало, все пребывают в хорошем настроении, здоровые, сытые и весёлые. Потому что, Вась, по моим наблюдениям, для них в этой жизни праздник, как и работа, – серьёзнейшее дело, не тяп-ляп. Веселиться – так на полную катушку, от души. И от тела. Для которого это – прежде всего здоровье.

Кстати, о здоровье: мы тут с женой Любой подумали – а что, если и нам попробовать чуть-чуть расслабиться и, пока не поздно, надеть маску какого-нибудь чудовища и тоже – на карнавал? А кому-то, Вась, может, и маска не нужна… Серьёзно, Василий. Без дураков. Бывай! Твои с приветом.

Евроремонт Письмо седьмое

Гутен Таг, Вася! А ещё лучше, как приветствуют в Баварии, – Грюсс Готт! Так, вроде, больше по-божески. Словом, как видишь, вовсю интегрируюсь в новую жизнь. Но вообще-то, Вась, скажу тебе честно, с этой самой интеграцией они тут чуть-чуть все с ума посходили вконец. Со всех углов, из радио, газет и телека только и слышишь: Integration да Integration… Это они, коренные, вроде как нас уговаривают, новых жителей: мол, пожалуйста, интегрируйтесь, дорогие наши, а то хуже будет… Конечно, эта их интеграция дело-то полезное (язык местный изучить, обычаи, правила уличного движения и т.д.), но, поверь, жутко трудное для таких, как мы с тобой, привычных, Вась, са-а-авсем к другому.

Правда, знаешь ли, оказывается, не так всё и мрачно, как на самом деле, Вась. Не всё ещё безнадёжно. Есть и здесь, в этом диком капитализме с человеческим лицом кое-какое нам пространство для разбега. Для нашего плавного приобщения к ихней жизни. А то бы, конечно, труба дело: и это не моги, и то ни-ни, и пятое не положено, и десятое в нормальном обществе не принято… В таких диких условиях нашему человеку ну просто никак не выжить, не то что интегрироваться. А так… ещё жить можно. Потому как время от времени встречаешь-таки до боли знакомые черты повседневного здешнего бытия, которые, может, для данного высокоорганизованного общественного устройства и являются «нетипичными» да «отдельно взятыми» атавизмами прошлого, а для нас с тобой всё-таки, согласись, приятна каждая узнаваемая мелочь в новой жизни.

Например, такая. Замыслили мы тут с женой, как всегда, Любой (кстати, большой от неё тебе Грюсс Готт, Вась) простенький евроремонт сварганить. Ну, Вась, ты не пугайся, думая, что мы здесь стали такие крутые, это не то, что ты подумал. Евроремонт тут – не бранное слово, тут он у всех евроремонт – Европа же! Посему каждый ремонт – Евро. А ещё он «евро» потому, что платим мы здесь за него все поголовно исключительно в евро. Не в рублях же, Вась.

Так вот, после этого простенького евроремонтика мы какую-никакую евромеблишку вздумали прикупить, старая-то уж слегка прохудилась в полной мере дочиста. Вот я и заказал намедни в одной солидной фирме стенку книжную. А потом, Вась, решил, и книжку для неё прикуплю. Заодно и почитаю на родном языке. Стенку заказал, как здесь все местные делают, прямо доставкой и с монтажом. И то и другое – по 100 евро, само собой, помимо цены самой стенки.

И что ты думаешь, Вась? Представь себе: доставили точно в срок. И именно ту самую евростенку. Что, конечно, уже само по себе нас удивило с непривычки…

Мало того, Вась: трое доставивших рабочих были опрятно одеты… на пол не плевали… окурки о мои стены не гасили… на бутылку не клянчили и матом никаким не изъяснялись… Это настораживало… Они вообще почти не говорили, играючи втащили тяжёлые коробки на мой третий этаж без лифта, ловко и быстро вскрыли коробки в прихожей вытащили из них детали стенки и многочисленные гайки-гвозди-шурупы, потом аккуратненько сложили весь оставшийся мусор в одну из пустых коробок. Вслед за этим они проделали то, что чуть не лишило меня и жену Любу дара речи: перед тем как перенести детали в комнату, они… подмели за собой в прихожей! Это, конечно, Вась, ты ж понимаешь, было уже слишком.

Но, слава богу, они знали меру… Такой сервис продолжался недолго. Трое молодцов неожиданно покинули квартиру и вместо них к работе приступил четвёртый – видимо, Мастер Монтажа Мебели. Я назвал его МММ.

МММ был явно старше своих коллег, много курил, при этом стряхивая пепел на пол и оставляя окурки где попало. Ещё он то и дело трубно кашлял и чихал, усиленно подчёркивая свою болезненность, причём особенно интенсивно почему-то именно в те моменты, когда моё лицо оказывалось рядом с его… Он постоянно ворчал что-то под себя, а когда я приближался или вот-вот, по его расчётам, должен был оказаться в поле его досягаемости, пытался всем своим видом показать, что работа эта не по нему, что он вообще как бы… выше этого. То есть «играл на публику». Поэтому я в основном отсиживался на кухне. Но, видимо, ему стало скучно без «публики», заорал: «Ше-е-еф!»…

Прибегаю. Может, что случилось с болезным?.. К счастью, ничего страшного, просто, оказывается, ему надо согласовать с хозяином, как конкретно располагать стенку в пределах комнаты. Согласовываю и уже собираюсь восвояси, на кухню, но МММ вдруг поворачивается ко мне и чуть ли не кричит на своём прекрасном немецком:

– Ну, посудите сами, разве я могу делать эту жуткую работу за какие-то несчастные 100 евро?!.. Тут с этой чёртовой вашей стенкой провозишься полдня – и всего-то за сотню евро, а? Чего ж заработаешь?

«А-а, вон в чём дело», – догадываюсь я, не то чтобы бойко переводя с немецкого, а скорее по движению его губ и выражению лица, и по всему телу моему разливается благость: чем-то родненьким потянуло. Тут-то я, как говорится, на своём поле – с вымогателями-слесарями опыт общения имеется, верно, Вась… Пожимаю в ответ неопределённо плечами – «нихт ферштею», мол…

Этот МММ, Вась, и ведать не ведает, насколько хорошо я всё это «ферштею». Мы ж с тобой вообще с детства ещё не к такому приучены. У нас-то такое сплошь и рядом было… Ситуация абсолютно знакомая и близкая: не какой-нибудь там хвалёный западный евросервис, а вылитый наш, родной, абсолютно ненавязчивый…

Словом, ничего не добившись от меня, МММ сплёвывает на мой евроремонтный пол, машет рукой на мою бестолковость, кашляет, сморкается в рукав и, делать нечего, снова, ворча и кашляя «на публику», принимается за монтаж стенки. За те же «несчастные» 100 евро…

…В общем, я усёк, Вась, одно: не надо нас стращать трудностями интеграции: тут тоже ещё много для нас с тобой родного, привычного да не слишком навязчивого. Впрочем…

Впрочем, допускаю, что рассказанное – это, может, Вась, и не слишком-то типично, скорее «из ряда вон». Вчера вот, после отличной доставки и быстрого монтажа холодильника, известная в Германии фирма прислала мне, своему клиенту, презент – две бутылки шампанского – с абсолютно бесплатными пожеланиями здоровья моей семье…

Чего, Вась, и тебе и всем твоим желаем от нашей общей с Любой души. Бывай, твои, по-прежнему с приветом.

Давали Баха Письмо восьмое

И снова тебе, Васек, наш Гутен Морген! Спешу рассказать тебе о новом знакомом. Вернее, то, что он сам мне поведал тут за рюмкой чаю. В общем, началось все у него с того, что он, Осип Егорович, очень полюбил Музыку. С большой буквы М.

Вообще-то, строго говоря, наш герой, Вась, был не совсем Осипом Егоровичем. Когда знакомился с кем-то из здешних братьев по счастью, представлялся так: «Иосиф Аронович». Ну… видимо, для простоты. А, может, для солидности, кто его знает. Правда, те, кто его знает, Вась, говорят, что это у него такая мания величия. Может, острили… А другие просто пожимали плечами: «Ну Иосиф и Иосиф, мол, с кем не бывает»… Тем более, что в прежней своей жизни на Украине, или, как сейчас там принято говорить, «в» Украине, он тоже не всегда был Осипом, хотя Егоровичем вроде был постоянно. Поскольку в его родном посёлке всё равно никто не поверил бы, что он Осип, считали бы, что на самом деле он форменный Иосиф, то есть еврей, то Осип Егорович выдавал себя за Остапа. Чтоб, объяснял сам себе он, «удобней для окружающих»…

Впрочем, со временем он сам вконец запутался, где он кто. И хотя этот «не-совсем-Осип-Егорович», конечно, прибыл на чужую немецкую землю по «еврейской линии», был он и не вполне евреем. То есть он, опять же говоря строго, вообще не был полноценным евреем по Галахе. То есть по матери. Но, что интересно, Васек: он не был евреем и по отцу! Он, если можно так сказать, был евреем по… жене. По милейшей Сарре Самойловне, которая – видимо, в силу врождённой скромности – в прежней своей жизни называлась Сандрой Самсоновной. Значит, ты понял, она оказалась для Осипа не только настоящей роскошью, но и средством передвижения. Но это так, к слову. И никакого отношения к Музыке с большой буквы М, которую Осип-Остап-Иосиф Егорович-Аронович очень сильно любил, не имеет.

Любил и считал себя знатоком. Сам он немножко играл на баяне, да и то в далёком прошлом, когда был ещё молодым, только-только пришёл на чулочную фабрику простым подсобным рабочим и не достиг ещё высот старшего бухгалтера. Потом-то уж времени на эти музыкальные увлечения у него не оставалось. Последний раз он взял в руки баян в тот день, когда его, отбарабанившего на фабрике чуть ли не полвека и награждённого почётным значком «Ветеран труда», сослуживцы с плохо скрываемым облегчением провожали наконец на заслуженный отдых.

Осип, потеряв свою любимую опостылевшую работу, затосковал, сидя целыми днями в четырёх стенах и натыкаясь то и дело глазами на одну и ту же жену. Глядя на неё, и пришла ему в голову счастливая мысль покинуть любимую Родину-мать:

«Сар, слушай сюда. А не махнуть ли нам куда?»

«Куда? – не врубилась супруга. – Обедать скоро»…

«Да не-е, Сар… Я подумал: может, в Израиль, а? Но, конечно, после обеда».

«Ты что, с ума сдвинулся?! Там же война!»

«Да, это я не учёл… А если в Америку?»

«Кто тебя там ждёт, в Америке-то? Знаешь, сколько надо визу ждать? Не доживём, пожалуй»…

«А я слыхал, что щас и Германия вроде принимает таких, как…»

«Как кто? Ну, что же ты, договаривай!» – в словах мужа Саре почудились явные антисемитские тенденции. В их доме вообще-то не принято было произносить вслух слово «еврей»…

«…как мы с тобой, – выкрутился Осип и вдруг осмелел, хотя и шепотом: – Евреи!»

«А ты-то здесь при чём?! – не поняла Сара. – Не примазывайся».

«Как это при чём? – обиделся муж. – Я – при тебе! Поживём хоть остаток жизни как люди! А? Что скажешь?»

Что ж тут скажешь. Пожить как люди было, конечно, заманчиво. Никогда ведь ещё этого не пробовали.

Так стала Сара в конце концов средством передвижения для своего благоверного. Супруги собрались быстро, благо детей у них не было, подали документы на выезд, подождали немного, всего полтора года (другие, говорят, по нескольку лет ждут), и наконец – приехали туда, где, как они читали в газетах, все живут как люди…

…Во всяком случае, доступ к прекрасному Иосиф Аронович получил сполна. Он уже довольно свободно ориентировался в ситуации в музыке. Например, точно знал, в какие залы слушать музыку ходить стоит, а в какие он – ни ногой. Скажем, самым лучшим убеждённо считал Тонхалле (что-то наподобие, по слухам, московского Зала Чайковского или, что было более знакомо Осипу, типа их поселкового Дворца культуры чулочников). И вовсе не из-за акустики или удобства расположения мест в зале, вовсе нет. Всё тут было гораздо тоньше: дело в том, что именно в этот концертный зал Иосифа Ароновича пускали на концерты за полцены. По льготному зелёному паспорту, на который имели право малоимущие получатели социального пособия. Само собой, Иосиф Аронович отдавался Музыке один, без жены Сары, но это-то как раз, Василий, логично: одному-то дешевле. Ещё неизвестно, пустили ли бы супругов вдвоём за полцены, а так – пожалуйста, битте шён! Конечно, для полного счастья, для абсолютного наслаждения высоким музыкальным искусством Гайдна, Генделя, Глюка и самого Баха Иосифу Ароновичу недоставало самой малости: чтоб в билетной кассе концертного зала этого Тонхалле учитывали и его ветеранское удостоверение, и тогда, может быть, входной билет обходился ему ещё дешевле, а то, глядишь, и вовсе бесплатно. Но… в этой непонятной стране почему-то не принимали в расчет несомненные заслуги Осипа Ароновича на тяжёлом бухгалтерском поприще в советской чулочной индустрии. Приходилось довольствоваться тем, что давали.

В этот раз давали Баха… Вот, Василек, собственно, и все, что пока что мне рассказал новый знакомый мой, собрат по счастью. А я уж тебе начистоту, не взыщи. До скорого!

Меня схватили за руку Письмо девятое

Халлё, Василий! Так здесь говорят во многих случаях, не только по телефону. Например, когда хотят окликнуть кого-то, с кем не знакомы… Ну, Вась, не дотумкают они никак, что проще, яснее и, главное, выразительнее обращаться к человеку (будь он хоть женщина, хоть кто) так, как мы привыкли: «Эй, мужчина!» или «Женщина! Вас здесь не стояло!»… Так нет же, тут и там только и слышишь: «Халлё, халлё»… Ну, Вась, поскольку я уже тут у них вполне местным стал, то и ты приспосабливайся: «Халлё тебе от нас с той же Любой сердечное!». Опять со мной приключилось нечто странное, никак не привыкну…

А началось с того, что меня, Вась, на днях просто… схватили за руку! Прямо на месте застали. Не отходя от кассы. От билетной кассы нашего главного вокзала. И это, заметь, спустя столько времени после моего приезда в эту страну… В прошлую субботу (эту подробность, Вась, запомни, она нам ещё пригодится дальше).

Итак, подходит, значит, моя очередь, всовываюсь, как всегда, в окошко:

– Энтшульдиген, – членораздельно, как учили на курсах, говорю кассирше. И, конечно, при этом улыбаюсь во весь рот, как у них тут принято.

Она тоже улыбается, как её научили, смотрит на меня вопросительно. Видимо, ждёт, что я ещё какие-нибудь слова знаю… А я молчу, как назло. Что-то меня заклинило, начисто текст забыл, что друзья научили…

– Bitte?.. – Она мне. Мол, смелее, Herr, я вся внимание, говорите уже наконец что-нибудь, дорогой вы мой, чёрт бы вас побрал: – Bitte?!..

– Я хотел бы… – начинаю вспоминать текст, как научили, – цвай карте… туда и обратно… на сегодня… Дюссельдорф – Франкфурт… (Решили мы с той же Любой на денёк во Франкфурт смотаться с познавательными целями прикупить чего-нибудь).

Вижу, несмотря на тот лепет, что из меня выдавился, она всё же смысл ухватила довольно близко к тексту: пальцы её проворно забегали по клавиатуре компьютера и, машинально взглянув на экран, она нажала ещё какую-то важную кнопку, после чего из аппарата сбоку медленно выползла бумажка. Она протянула её мне:

– Bitte, – похоже, других слов для меня у неё не было. А на бумажке с немецким текстом я прочёл главное: 140 евро… Я довольно быстро перевёл в уме эти цифры с немецкого на русский и полез в карман за бумажником, как всегда, тяжело вздохнув от природной прижимистости… Поэтому процесс отдавания денег у меня каждый раз проходит мучительно долго. Наконец, я вынул две сотенные бумажки и уже было протянул их кассирше, но…

Но как раз в этот ответственный момент расплаты, Вась, меня и… схватили за руку:

– Entschuldigung! – строго сказал мужской голос на немецком, а потом и на русском с явным гэдээровским акцентом (учил, видать, в школе): – Почему вы платить?!

Я, честно признаюсь, испугался не на шутку: всего-то без году неделя в стране, а уже такая слежка за тобой… Вернее, за мной.

– Но, энтшуль… то есть простите… – Я не знал, чем и на каком языке оправдаться. – Вы же видите, – я кивнул на виноватую кассиршу в окошке, – она сказала, что с меня 140 евро…

– Она сказала richtig… То есть… sie sagte правильно!.. Но вы не знать – сегодня же Samstag!.. То есть – heute суббота!..

– Ну и что с того, что суббота?! – Я почувствовал, что у меня тихонько «едет крыша»…

– Никс понимайт!!!.. – Он сделал круглые глаза, как бы ища сочувствия у стоявшей за нами очереди. – Суббота – это Wochenende! А в такой дня – другой карте. Платить nur 35 евро!!! А не 140! Понимайт?

– Но нас же двое, – промямлил я, – я и моя жена Люба. – И добавил зачем-то: – От третьего брака…

– Гу-ут! На один карте ехать вместе с тебя может ещё три жены от брака! Пять людей и собака с велосипед!!! Всего 35 евро. Почему платить 140?!!

За нами стояли в очереди уже человек двадцать, но… Вась, ты можешь такое представить?.. Ни один из них не выражался матерно вслух, не кричал, что если на каждого русского недоумка тратить по полчаса… и так далее!!! От этого мне было не по себе, непривычно. Ещё минут семь эта неправдоподобная очередь вежливо-нервно переминалась с ноги на ногу, пока гэдээровский спаситель моих денег, махнув на меня рукой, сам не попросил у кассирши для меня новые билеты, действующие в выходной день для 5 человек с собакой на велосипеде…

…Не успел я вволю погулять на сэкономленные 105 евро, как получил очередную взбучку от другого представителя коренного населения страны. Правда, на этот раз – от своего нового приятеля. Я позвонил ему в середине дня, чтобы договориться о вечерней встрече в кафе. Однако мой новый немецкий друг повёл себя как-то странно: едва я сказал в трубку пару слов – адрес кафе и час встречи, – и собирался из вежливости расспросить его о здоровье его супруги, о его внуке и четырёх дочерях, он, сухо попрощавшись, положил трубку… Может, обиделся? Но на что же?!..

…Не успел я войти вечером в кафе, как он набросился на меня, сурово сдвинув брови:

– Ты что, Херр Рокфеллер, нет? Или, Entschuldigung, Херр Абрамович? Почему телефонировать днём? Почему не вчера вечер, после девять? Ведь после девять вечер – дешевле!

До меня вдруг дошло: он экономил мне мои деньги… И не только он.

…А в почтовом отделении женщина, вся увешанная сумками с продуктами, уже уйдя от окошка, специально вернулась, заметив, что я – от незнания почтовых тарифных тонкостей – пытаюсь отправить газету дорогой бандеролью, хотя это можно сделать значительно дешевле и в другой форме…

…А в моём доме «хаусмайстер» (типа домоуправа на общественных началах), пенсионер, видя, что я плохо разбираюсь в здешних финансовых хитросплетениях, то и дело сам предлагает мне помочь заполнить те или иные бумаги, чтоб я – не дай бог! – никакому чиновнику не переплатил лишнего…

И постепенно, ты не поверишь, я стал привыкать к тому, что окружающим совсем небезразлично, даже больно, когда на их глазах пусть совсем чужие люди глупо теряют деньги… Впрочем, Вась, вообще-то для нас тоже это, пожалуй, не открытие Америки. Помнишь, нас с тобой в школе учили: «Копейка рубль бережёт», «Деньги любят счёт», «Социализм – это учёт»… Получается, что и капитализм – это учёт, что ли? Это тебе тоже, Вась, информация к размышлению. Не швыряйся деньгами, которых у тебя нет! И до скорого. Твои те же с приветом.

Конкуренция, понимаешь… Письмо десятое

Вась, гутен, как всегда, морген! И жена Люба туда же, присоединяется и шлёт тебе от души. Тут такое, понимаешь… Экономика ихняя, Васёк, меня уже тут достала, прямо распирает поделиться. Скажу честно – сильно жаль мне этих капиталистов. Долго им ещё, видать, расти до нашего с тобой понимания законов экономики.

К примеру, ответь: ну что такое конкуренция? Ясно же: это когда тебе дорожку перебегает другой такой же, сосед там или друг, товарищ и брат… Говоря проще, – когда житья тебе нет от его тошнотворной удачливости да успеха у тех, у кого и ты бы то же самое имел, если б умел… Верно? Отсюда – первейшая задача на всю оставшуюся жизнь какая? Ну, капиталист занудил бы банальщину: мол, «удвоить усилия, работать интенсивней, выдавать продукции больше, лучше и дешевле той, что делает конкурент»… Наш же, Вась, привычный ответ прост, как мычание: сделать всё от тебя зависящее, чтоб не столько тебе самому стало как можно лучше, сколько – чтоб соседу твоему стало как можно хуже. Это ж азбука, к гадалке не ходи, верно? В самом деле: что ж это за жизнь, когда другому такому же лучше, чем тебе? Пытка, да и только.

То есть с этого момента дружба идёт не на живот, а на смерть. На поражение. Не просто как-то легонько, намёком, направить, подтолкнуть, повлиять, а – стереть с лица земли (размазать по стенке, сжить со свету), чтоб не вякал, глаза не мозолил, не возникал, а ещё лучше – не дышал. Вот такая мы загадка для человечества. Однако…

Однако настроенное явно прозападнически коренное, насквозь капиталистическое окружение до разгадки нашей загадки пока, похоже, не доросло. Всё, бедолаги, никак не догонят, почему это, мол, для нас человек человеку – друг, товарищ и волк по совместительству?.. Вот и продолжают банальное – «удваивать усилия, выдавать продукцию лучше и дешевле» да обслуживать меня, клиента, аккуратно и чётко. Как в аптеке.

В которую я зашёл на днях, чтоб прикупить по дешёвке прибор для измерения давления. Которое, Вась, у меня, да и у той же жены Любы, подскочило от этой, со всех сторон меня окружающей действительности.

Не успел войти в аптечную дверь, а мне уже – откуда-то «из-за кулис» – сладкий женский голос: «Би-итте шё-ё-ён?» В смысле: «чего надо-то?»… За прилавком – существо в белом фирменном халатике и с фирменной же улыбкой. И с таким выражением, будто она как проклятая битый день, прямо как заступила, всё ждала и ждала, когда же я наконец появлюсь, и вот – дождалась-таки!!!..

Ну, объясняю, как могу, на своём немецком, что мне надо. Бросив «Айн момент, битте!», она резво скрылась в подсобке. Вернулась через пару минут весёлая, с двумя совершенно нераспечатанными коробками. Пока она их раскладывала, я опытным глазом успел-таки прочесть главное: 149 и 199 Euro… (Значит – ну умора! – в её глазах я вполне похож на человека, у которого может иметься 199 евро). Ощущаю чуть ли не физическую боль, когда она безжалостно рвёт упаковку аппаратов: я-то ведь уже точно знаю, что не куплю… С ужасом ожидаю, как отреагирует она, узнав о моей недостаточно полной неплатёжеспособности: «У, каз-зёл! Денег нет, а туда же!.. Лыбишься тут ему полчаса как проклятая, а он»… А она – гнёт своё: «Битте?!». Да ещё, как назло, улыбается во весь рот…

– Энтшульдиген, – выдавливаю из себя половину своего словарного запаса. А далее – привычно, руками объясняю по-нашему, чтоб ей понятнее: «Аппараты мне ваши, безусловно, о’кей, но… нельзя ли что-нибудь попроще?»…

Она, наконец, кажется, смекает, с кем имеет дело, опять исчезает в подсобке и – через минуту возвращается с лучезарным лицом человека, отыскавшего наконец нечто долгожданное!

А я… пытаясь соответствовать ситуации, неимоверным усилием воли – делаю фальшивое обрадованно-заинтересованное лицо, а сам украдкой опять ухитряюсь разглядеть главное для меня: 89 Euro… Это, конечно, меньше, чем 149, но…

– Энтшульдиген, – мямлю. Ну, сейчас, думаю, она мне точно вре-ежет…

– А-а, дороговато вам? – догадалась она на своём немецком. Киваю её на чистом русском: мол, увы!..

Василий! Ты прикинь на секунду, что сделала бы наша, нормальная то есть, продавщица с таким клиентом, как я? Прикинул? Я тоже… А эта, ихняя, ненормальная, мне: «Кайн проблем!», – сгребла раскуроченные коробки, очистила стол, взяла листок бумаги, что-то написала. Это, оказывается, был адрес соседней – другой— аптеки, где, как она предположила, я смогу найти прибор… подешевле. Ферштеешь?

Лично я – нет! То есть я, конечно, понял, где расположена эта другаяаптека, но я абсолютно не понял, с какой статиона послала меня не «куда подальше», что было бы для меня привычно, а к своим… конкурентам!?! И не просто послала, чтоб отвязаться, а, крикнув что-то по-ихнему в подсобку, выходит со мной на улицу, ведя к конкурентам… Довела до их дверей и – расплывшись в той же улыбке – «Чю-юс!!!». С приветом, то есть…

Аппарат у конкурентов, кстати, я купил – за 59 евро… Такая вот у капиталистов смехотворная конкуренция. Не то что наша, причём тут же рядом. Слушай.

…Одна наша родная, здешняя русская, турфирма отправила своих клиентов в «чужую», нашу же родную, такую же русскую турфирму, так как сама вынуждена была отменить экскурсию в Париж – не набрала желающих, чтобы заполнить автобус. Это бывает. Коллеги из других фирм обычно выручают, берут к себе в экскурсию «чужих» клиентов, если есть места в автобусе. Значит, что же, получается, скажешь, аналогичная ситуация? Как в немецкой аптеке?

Если бы, Вась!.. Туристам в «чужой» экскурсии очень понравилось. И назавтра после возвращения из Парижа они, как воспитанные люди, позвонили в «свою» фирму и сказали спасибо ей, а заодно и тёплые слова в адрес выручивших коллег из «чужой».

Спустя полчаса – а я, как назло, оказался случайно в этот момент здесь – раздаётся звонок в «своей» фирме. И я весь напрягся, изо всех сил стараясь невольно подслушать, о чём разговор. А это, слышу, интересуются коллеги из «чужой»: мол, не звонили ли вам ваши клиенты – понравилось им с нами или нет?..

– Нет-нет, никто не звонил, – не моргнув глазом отвечает «своя» наша «чужой» нашей же…

…Так вот, Вась, когда я, сдуру не врубился и спросил одну из «своих», почему ж не передали благодарность клиентов «чужим», услышал: «Да вы что?! Они ж наши конкуренты!»

Действительно, думаю, что это я, с ума сошёл? Забыл я, что ли, нашу истину: конкурентов же надо не хвалить, а давить… И главный закон нашей с тобой, Вась, экономики: чем соседу хуже, тем нам лучше?.. А коренные-то капиталисты всё никак до этого не дойдут. Я ж и говорю: сильно жаль мне их! Ну ладно, Васёк, бывай себе. Твои, оба с приветом.

Праздник каптруда Письмо одиннадцатое

Именно так, Вась: не коммунистического, а капиталистического труда! Да, забыл совсем, гутен таг тебе! Извини, чувства захлестнули, как про ихний субботник узнал. Не смейся, именно вылитый субботник, хотя называется по-другому, по-немецки: «Dreck-weg-Tag»! Ну… как бы… «День избавления от дерьма»… Но суть та же: городское начальство призвало своё население в ближайшую субботу очистить наконец столицу земли от мусора. Хотя бы на один день…

Кампания, Вась, согласись, достойная, что и говорить. «Почему бы и в самом деле типа не поднатужиться, типа не навалиться дружно всем населением и не превратить любимый город из помойной ямы в типа конфетку?» – пришла вдруг в головы отцам города свежая мысль, которую на днях – своими словами, конечно, озвучил на заседании дюссельдорфского городского Совета – по-здешнему, Stadtrat – его председатель, по-здешнему, Oberbьrgermeister. Он выдвинул лозунг, чем-то до боли знакомый и нам с тобой, бывшим развитым социалистам: «От плакатов – к делам!»… Ну, как тут не вспомнить наших бессмертных классиков-сатириков Ильфа и Петрова, которые не зря напутствовали в своё время большевиков – любителей массовых кампаний да лихих лозунгов: мол, надо прекратить «бороться за чистоту», а вместо этого просто-напросто… взять метлу да подмести. Это как раз то, что сейчас наконец и услышали и чему с пониманием вняли городские власти (увы, их коллеги, наши с тобой и упомянутых сатириков соотечественники, так до сего дня не услышали и не вняли… Но не будем о мрачном). Ну, что тут скажешь?.. «Ура», да и только.

Плакаты да всяческая очень наглядная агитация, само собой, тоже служит подкрепляющим фактором для пущей эффективности капиталистического субботника. Хотя, конечно, любой горожанин уже, пожалуй, назубок выучил все эти пропагандистские картинки, глядящие на него вот уже несколько месяцев со всех углов. Всякие там сюжеты вокруг да около мусора, собачьего «дрэка» в неположенных местах или, скажем, знаменитое изображение мужика-горожанина (слава богу, вид со спины), справляющего свою естественную (слава богу, малую) нужду прямо на виду у гулящих трудящих, прислонившись к забору и – саркастически убийственная надпись автора плаката в углу картинки: «Дело нехитрое»… Сатира разит наповал. Ох, Вась, разит от всего этого за версту…

Правда, от плакатов этих практически маловато позитивных сдвигов: судя по сообщениям в прессе, нетерпеливые мужики-горожане продолжают, справлять нужду где попало. Как малую, так, бывает, и покрупнее… Посему тут и там слышатся в прессе и другие голоса страждущих: может, вместо того, чтобы плакаты развешивать да штрафами грозить мусорящим да справляющим не там и не то, лучше попробовать… устроить в городе побольше мест общего пользования для отправления естественных нужд и культурно-дисциплинированного бросания мусора? По-научному – общественных туалетов и мусорных урн, коих явно недостаточно в городе в расчёте на страждущую душу населения?.. Хотя, кое-какая действенность позапрошлой наглядной агитации всё есть: не прошло и двух лет, как в городе появились два новых общественных туалета… Но дальнейшее, видимо, – следующий этап в мыслительном процессе отцов города.

Мероприятие «Dreck-weg-Tag», надо тебе сказать, развернуто довольно широко: не только на улицах, площадях и возле собственных домов, но и в парках, и на зелёных газонах, а также в районе набережной и детских игровых площадок, гаражей и автостоянок плакаты: «Мусор – вон из домов и из лесов!»…

Словом, властями все поголовно горожане и горожанки были приглашены – многие письмами на домашний адрес – официально на трудовой бесплатный субботник, который начался ровно в 10 утра и продлился до 16-ти. И хотя болезненный процесс освобождения от «дрэка» длился не весь рабочий день, а как бы укороченный, но и этого хватило, чтобы дружному коллективу из 10 073 добровольцев избавить город, как выяснилось, от 113 тонн всяческого мусора.