– Можно?
Толик заглянул в кабинет, и, не услышав ответа, решил, что можно. Заходить было не так просто: сначала надо было распахнуть дверь пошире, потом перехватить покрепче оба костыля и перешагнуть неудобный порожек. Однажды он пытался переехать порожек на кресле и наслушался от хозяйки кабинета замечаний вроде «следите за своим языком» и «здесь вам не рюмочная на базаре». То, что в кабинете сидела соцработник по делам инвалидов, и что порожек был непреодолимым препятствием для кресла, обладательницу кабинета волновало чрезвычайно мало.
Толик доковылял до стула, тяжело опираясь на костыли каждый раз, когда надо было переставлять единственную ногу. Соцработник – Марианна Ивановна – благоухала духами и внимания на посетителя не обращала. Такой уж у нее был стиль общения с посетителями – уставиться в экран компьютера и не реагировать до последнего. Но Толик был воробей стреляный, торопиться ему было некуда, поэтому он спокойно сидел на стуле. Его устраивало все, кроме резкого запаха парфюма, от которого щекотало в носу, но и это было терпимо.
Наконец Марианна, которую за глаза ее подопечные называли Гадюкой, соизволила обратиться к Толику:
– Чем могу помочь, Анатолий Сергеевич?
Толик, хоть и готовился к визиту, не смог сразу гладко ответить:
– Я это… ну… короче, вы же знаете… ну, в общем, мне нужен новый протез.
Отвечала Марианна с мерзкой ухмылкой:
– Вы получили протез три месяца назад. Следующий вам положен через год. Что-то еще?
Толик и не думал уходить:
– Нет, мне нужно сейчас… Не могу я ждать.
– А где тот, что вы получили?
– Это дерьмо пластиковое? Да он на следующий день сломался!
Толик кривил душой, но правду решил не говорить ни за что.
– Дают говно всякое, а потом удивляются, что на год не хватает.
– Анатолий Сергеевич, следите за языком!
– А что, неправда, что ли? Всяким мокрощелкам пятнадцатилетним бионические небось выписываете. Видел я эту… Смирнову. И тому, который без обеих ног, тоже немецкие дали. А мне… Короче, хочу новый, и чтобы бионический.
Марианна окончательно оторвалась от своего компьютера, и на лице у нее появилось то самое выражение, за которое она и получила свое прозвище: презрения, тихой ненависти и тайного удовольствия от своей власти.
– Анатолий Сергеевич, давайте тогда честно. Смирновой пятнадцать, да. И она занимается спортом, прекрасно учится и ведет активную жизнь. Ей нужен качественный протез, который выдерживает нагрузки. Кашинский работает, ведет здоровый образ жизни. А вы… Вы думаете, я не догадываюсь, что с вашим протезом? Готова поспорить, что вы опять напились, были в неадекватном состоянии и просто его потеряли. И вам уже сорок семь. Мало надежды, что в вашей жизни что-то изменится.
От проницательности Гадюки Толику стало не по себе. Он и правда пил сначала с Димоном, потом пришел его друг, то ли Леха, то ли Андрюха. Потом все было как-то смутно. Кажется, они куда-то ехали, потом где-то пили во дворе, потом пытались купить еще бухла. Где-то глубоко было неясное воспоминание, что он предлагал протез продать, и обещал друганам, что бухать на эти деньги смогут неделю. Правда ли он его продал, память сообщать отказывалась. Очнулся Толик в парке на скамейке, без протеза и без костылей. Хорошо, что попались какие-то не очень злобные менты, которые помогли ему добраться до дома. Но ничего этого рассказывать Марианне он не собирался – надо придерживаться версии, что протез сломался.
– Короче, Марьян Иванна, мне нужен протез, – заново начал он. – Заместо сломанного. И не говно ваше, а нормальный.
– Ага. А где же этот ваш сломанный протез, позвольте поинтересоваться? Может, мы его починим, – издевательским тоном парировала Гадюка.
Ответить Толик не успел, потому что телефон на столе завибрировал, и его собеседница ответила на вызов, не обращая на посетителя никакого внимания.
– Да, – говорила она. – Да, заказывала. Да, после шести. Третий микрорайон, двенадцать, квартира семь, правильно. Значит, доставка точно будет до семи? Отлично, буду ждать.
Она положила телефон на стол и сказала Толику:
– У меня все. Можете хоть до посинения сидеть, ничего не высидите. Сами уйдете, или охрану пригласить, чтобы проводили?
Толик выругался и стал собирать свои костыли.
– Я еще приду. Я свои права знаю. Может, вы протезы налево толкаете, знаю я вашу породу. Я еще покажу вам! Пигалицам, значит, бионику, а нормальному мужику – хер!
– Удачи, – ледяным тоном попрощалась с ним Гадюка и снова отвлеклась на телефон, мягко вибрирующий на столе.
***
«Третий микрорайон, двенадцать, семь», – повторял много раз про себя Толик, шедший домой. Память его подводила в последнее время, а он не хотел забыть столь ценную информацию. «Три – двенадцать – семь. И до скольки эта блядь сказала, будет дома? До шести? До семи? Или после семи? Неважно, главное, адрес, – тихо бормотал он. – Три – двенадцать – семь. Три – двенадцать – семь. Три – двенадцать – семь».
Придя домой, он первым делом записал адрес на старом рекламном флаере, валяющемся в прихожей. Дома была заначка – бутылка водки. Он накрыл нехитрый стол: водка, старая мутная рюмка, сосиски прямо в пачке – остатки покупок со дня пенсии – и привядшая луковица. Он пил, каждый раз чинно наливая в рюмку и даже мысленно произнося какой-то тост.
Он еще не представлял, что будет делать. Заявится и устроит скандал? Покажет мерзкой бабе, кто тут настоящий мужик, чтобы знала, как с ним так разговаривать? Ничего, сымпровизирует. Он все прокручивал и прокручивал в голове разговор с Марианной Ивановной, придумывал хлесткие остроумные реплики, переигрывал его то так, то эдак, неизменно выходя победителем. Но потом вспоминал презрительное «Удачи» и начинал злиться еще сильнее. «Убью эту блядь», – наконец решился он и повеселел. Ему стало намного легче думать после половины бутылки. «Хорошо, что адрес записал», – подумал он радостно, потому что ни единой цифры больше не помнил. Надо бы уже выходить, на автобусе почти час, да и там на костылях пока доберется. «Убью эту блядь», – повторил он, как заклинание, и ему стало казаться, что он нашел решение всех проблем, и что он сильный, и все еще у него впереди, и протез он получит, потом откроет свой бизнес с Димоном, шиномонтажку какую или еще чего-нибудь крутое. Осталось только избавиться от Гадюки, и все у него получится.
***
Добираться по разбитому тротуару на костылях было нелегко, под мышками нещадно болело. Это были старые тяжелые костыли, которые пришлось взять вместо легких и удобных, потерянных в ту же ночь, что и протез. Хорошо, что он их сохранил, на коляске по городу передвигаться было нереально.
На звонок в домофоне Гадюка ответила довольно быстро, и как только услышала «Доставка», сразу открыла. Видимо, настоящий курьер еще не приходил. В доме был лифт – настоящее чудо для Толика, иначе на четвертый этаж карабкаться пришлось бы долго. Когда лифт доставил его на нужную площадку, Гадюка уже стояла в дверях.
Ее глаза округлились, когда она поняла, кого видит перед собой, но Толик не дал ей шанса произнести ни слова. Он просто пихнул ее в грудь под дых костылем, и пока она беспомощно раскрывала рот, пытаясь вдохнуть, затолкал ее внутрь квартиры и быстро прикрыл дверь. В узкой прихожей он бросил костыли на пол, схватил Марианну за халатик и зажал ее в угол. Не давая ей даже пискнуть, он начал бить ее по лицу, пытаясь сохранить равновесие на одной ноге. Он бил, и бил, и бил, пока ее лицо не стало наливаться красно-лиловым. Кажется, Гадюка пыталась царапаться и вырываться, но он не обращал никакого внимания. Весу в ней было от силы килограмм пятьдесят. Когда она перестала сопротивляться, он ударил ее несколько раз головой об стену, и она потеряла сознание.
– Ну что, сука, может, охрану свою теперь позовешь? Или комиссию соберем? Будем решать, что такой блядище, как ты, положено?
Он встал на колено, схватил женщину за волосы и потащил ее в комнату, больно опираясь на культю. Только теперь он подумал, что, возможно, она живет не одна, но сразу отбросил эту мысль. Кто же в здравом уме с такой будет жить? В комнате он огляделся, из стопки белья, приготовленного, видимо, для глажки, выудил махровый халат с поясом, вытащил пояс из петелек и крепко связал женщине руки за спиной. Потом там же нашел то ли колготки, то ли чулки, которыми связал ей ноги. Вспомнил, что надо бы заткнуть ей рот, чтобы не подняла шума, пока он решит, как будет ее убивать, похвалил себя за сообразительность, запихал Гадюке в рот трусы и повязал сверху какой-то косынкой.
От всего этого Толик устал, его прошиб пот, руки начали трястись, и смертельно захотелось выпить. «Ничего, никуда теперь не денется», – подумал он, кое-как поднялся и на одной ноге запрыгал в кухню. Водки в холодильнике не оказалось, но зато в одном из шкафчиков обнаружилась целая бутылка коньяку, и после пары глотков в животе стало тепло, а в голове – легко. Теперь можно было решать, что делать дальше. Толик поскакал обратно в прихожую, чтобы забрать костыли, и там обнаружил что-то вроде здорового стенного шкафа, а в нем – ящик с инструментами. «Годится», – решил он и поволок добычу в комнату, где, судя по неясным стонам, приходила в себя хозяйка квартиры.
Толик оборудовал себе гнездышко: принес коньяк, колбасу из холодильника, ящик с инструментами, аккуратно поставил костыли рядом. На дергающуюся Марианну смотреть ему было смешно. Она уже не была такой высокомерной мразью, а то ли еще будет! Он налил в принесенный стакан коньяк, решив больше не пить из горла, а чтобы развлечься, взял телефон хозяйки. Даже звонок в домофон его не отвлек: наверное, пришел настоящий курьер, да и хер с ним. Как пришел, так и уйдет. А вот фотографии в телефоне его заинтересовали намного больше.
– Слушай, Марьянка, тебе сколько лет? Сорок три, сорок четыре? А этому, которому ты пишешь, лет тридцать. Любишь ебарей помоложе? И не стыдно тебе ему такие фотки слать? Все вы, шлюхи, одинаковые. Мужа, наверное, на хуй послала, а этого потрахушечника завела. Ну ты баба-то еще ничего… была. А вот если ты как я станешь, будет он тебя трахать, а? Ты-то себе протезы бионические выпишешь, да захочет ли он? Тебе же и так года два, ну три осталось ебабельного возраста, а потом все. Самотыком будешь обходиться.
Марианна с ужасом смотрела на него, извиваясь перед ним на полу, но никак не могла освободить туго связанные руки и ноги. Один ее глаз совсем заплыл, лицо опухло, волосы торчали во все стороны, как пакля. Толик смотрел на нее все веселее. Коньяк был выпит наполовину, и решительность только росла.
– Короче, щас будет заседание комиссии. И комиссия решила тебя подправить немного. Посмотреть, как ты потом будешь активную жизнь вести, или как там ты говорила.
Он включил телевизор на полную громкость, сполз на пол, подтянул к себе ящик с инструментами и выудил из него молоток. А потом сел прямо Марианне на грудь, лицом к ее ногам, и ударил молотком по колену. Она взвыла так, чтобы даже кляп не мог сдержать крика, но Толику было все равно. Он продолжал бить по колену, превращая его в кровавое месиво. Марианна долго дергалась, а потом перестала. От колена осталась каша, нога выглядела странно чужой, особенно по сравнению с другой, нормальной.
– Зачем тебе такая? Протез красивше будет. Когда ты его получишь, года через полтора, если тебя комиссия в жопу не пошлет с твоими просьбами, – приговаривал Толик.
Потом он взял топорик и принялся отделять куски мяса, которые остались вместо колена, пока от ноги не осталась только уродливая кровоточащая культя.
– Слушай, Марьян Иванна, нехорошо, некрасиво. Ноги-то у тебя разные, – сказал он и сам захохотал своей шутке. – Но ничего, щас поправим. Мне несложно, я мужик рукастый.
И он снова взял в руки молоток, на этот раз атакуя левую ногу. Судя по тому, что женщина начала опять стонать, она еще была жива.
– Правильно, блядь, ты мне не вздумай помирать. Я тут стараюсь не для того, чтобы ты сдохла. Я тебе новую жизнь организовываю. Работаю, понимаешь, не покладая рук. Цени, сучара, спасибо мне скажи. Я тебе покажу, как комиссия решает. Я теперь сам комиссия.
Когда и вторая нога оказалась отделена от тела, Толик наконец развернулся, чтобы посмотреть на Марианну. Глаза у нее были закрыты, то ли она была без сознания, то ли не выдержала совсем. Толик добрался до бутылки с остатками коньяка, а потом снова вернулся к женщине.
– Смотри, теперь же тебя ебать еще удобней будет, так своему малолетке и скажешь. Я щас тебе покажу.
Он задрал атласный халатик, силой сорвал тонкие трусики, а потом стянул с себя штаны и трусы. Эрекции у него давно не было, и сейчас член так и остался мягким и вялым. Он попытался пристроить его между ног женщины, но из этого ничего не вышло. Это его разозлило, и он начал орать:
– Сухая, блядища, как пустыня Сахара! Как тебя мужики ебут с такой сухой пиздой? Моторным маслом смазывают, что ли? В такую хуй хер вставишь! Но ничего, я тебе покажу, как можно. Если ты своей дыркой уже никого завлечь не можешь, используй подручные средства! Очумелые ручки, блядь!
И он снова взялся за молоток, весь покрытый кровью, ошметками мяса и кусочками кости, развернул его и затолкал рукоятку Марианне во влагалище, решив непременно запихать его во всю длину.
– Ты же старая шалава, у тебя пизда, наверное, растянутая, как ведро, тебе самотык подлиннее надо.
Дело шло с трудом, дальше половины ручка молотка заходить не хотела. Тогда он взял топорик и обухом стал стучать по головке молотка, вгоняя его до конца. Полилась кровь, и Толик совершенно измазался, но получившаяся картина ему понравилась: культи женщины были широко расставлены, а головка молотка торчала ровно по центру. Вдруг он почувствовал, что у него между ног потеплело. Его член слегка напрягся, эрекция была слабой, но даже такой у него не было много лет. Он обхватил член руками, кровь на них действовала как смазка. Он двигал все быстрее и быстрее, пока по телу не прошел спазм, а по рукам не побежала сперма. И почти в тот же момент в квартиру требовательно позвонили. Совершенно не соображая, что он делает, Толик на автомате поднялся, подхватил костыли, и пошел в прихожую. А когда он распахнул дверь и увидел человека с фотографий из телефона, он только и смог что пьяно произнести:
– Здрасьте, вы к Гадюке? Идите на хуй, у нас тут комиссия.