Что есть дом для тебя? Что есть семья? Это то, где ты вырос, с теми, кто радовался успехам твоим, переживал вместе с тобой за невзгоды, журил за проказы.
Почему же грёзы развеиваются со временем и вчерашняя хохотушка, любимица всех, становится вдруг им же и чужда? Как и за что? Разве она того заслужила?
День за днём, вечер за вечером, шаг за шагом и слово за словом – так сплетаются судьбы. Только чьими руками? Истинно ли мы сами можем что-то в этих хитросплетениях изменить? Или лучше плыть по волнам, радоваться каждой мелочи, отметать любые сомнения? Просто верить. Тем, кто верит тебе.
Всё началось с леса. Обычного леса. Казалось бы: деревья, кусты, опавшие листья и ветки сухие. Каждый прохаживался хотя бы раз уж если не по самой чаще, то возле кромки её, дышал свежестью, слышал голоса живности разной. Но что, если лес лишь притворяется тихим и безобидным? Что, если прячет ото всех свой секрет, скрывает подарок, оставленный для неё?
Время настало, звёзды сошлись, как распорядится она неожиданным знанием? Справится? Не надломится? Защитить бы от опасностей, скрытых от взгляда. Только как? Вмешиваться нельзя, баланс доверия хрупок, как лёд по весне.
«Милая, будь осторожна…»
Эта фраза так громко звенит в тишине, жаль, что она её пока не может услышать.
Из записок странника Муриена.
Небольшое поместье пряталось в кольце густорастущего леса. Из какой бы точки ни посмотрел житель или гость, он всегда видел верхушки деревьев. Даже забор из частокола в два человеческих роста не мог скрыть зелёных наблюдателей.
Ворота приветливо открывались с первыми лучами солнца, а на закате створки тянулись друг к другу, как соскучившиеся супруги. Никто не покидал поместье в темноте, дорога, идущая от него в две стороны, словно исчезала, даже лучина не помогала, её ветром тут же задувало – не позволял лес тревожить себя… или защищал от чего-то?
С наступлением сумерек всё в поместье уходило на отдых: люди разбредались по жилым постройкам, расположенным справа, домашняя живность пряталась в сарайчиках на дальних задворках. Всё засыпало! Свечи в окнах одна за другой потухали, и сад, красовавшийся на левой стороне поместья, переставал шуметь, как матушка, допевшая колыбельную.
Только ветер гулял по пустому двору от закрытых ворот до двери хозяйского дома, бегал туда-сюда, как сторожевой пёс. Сон охранял. Вот только чей? Справился ли он с задачей своей? Или нет? Не потому ли виновато прятался в саду с того дня, когда всё изменилось? Или не всё, а только отношение к хозяйской дочке?
Вспыхнуло недоверие негасимым пожаром, забурлили сплетни и слухи, вспомнились дни, когда рыжая кроха в поместье неожиданно появилась. И как хозяюшка изменилась, защищала малютку разъярённой волчицей. Тогда жители приняли неродную дочь и дом тоже принял, позволил остаться, расти и взрослеть. А как только девчушке исполнилось восемнадцать, с нее словно покров какой сняли – из доброй хохотушки, любимицы каждого, она превратилась в рыжую бестию.
«Ведьма!»
Так её называли за глаза и старались не пересекаться.
***
Узкий коридор хозяйского дома в поместье раскрасили закатные лучи. Тенью по нему шла Элиза, она не взяла с собой свечу, глаза в последнее время легко к темноте привыкали.
– Ведьма… – пронёсся шепоток и следом за ним быстрая поступь.
Кто-то не захотел столкнуться с рыжей девицей. Мало ли, глянет – и упадёшь замертво.
За полгода Элиза привыкла к такому отношению и лишь отмахнулась плечом, будто отогнала муху. Ей всё равно. Пусть говорят, что хотят, верят в слухи, списывают на неё свои беды. Она не сможет никого переубедить, она сама многого не понимает и ищет ответы. Или прячется – в мире, где к ней приветливы и приходу её всегда рады.
Каждый вечер Элиза спешила в тайное место, которое открылось ей на закате в восемнадцатый день рождения. Оно притянуло её, позвало обещаниями, укутало шалью заботы и разожгло аппетит любопытства намёками. Элиза маялась днём, торопила минуты, чтобы, когда все жители разойдутся по комнатам, выйти из своей неприметно и отправиться по коридору в ту часть дома, которую раньше не замечала.
Знал ли хоть кто-то о существовании этого тёмного закоулка? Элиза пока не решилась спросить у матери, боялась, что ей запретят ходить туда, что это семейная тайна, в которую её не посвятили, как чужака. Ведь она не родная, а всего лишь приёмный найдёныш.
– Ну почему же надо делать это обязательно в темноте? – поёживаясь от страха, спросила идущая следом за Элизой служанка. – Позвольте, я зажгу свечи.
Бедная Кейлин. Она боялась молодую хозяйку. Ни уйти не могла, ни перечить, видела своими глазами ведьминский взгляд в действии. На днях на кухню заглянула одна гостья, молока попросила с коврижкой. В доме принято привечать всех, угощать чем-то вкусным, поговаривали, что так хозяйка благодарила духов за появление дочери. Только вот та гостья неуклюжая оказалась, на выходе столкнулась с Элизой и облила молодой хозяюшке молоком любимые бархатистые туфли. Сверкнули молнии в глазах ведьминских – так кухарка сказала – кулём упала гостья, задыхаться стала. Как не поверить, что Элиза на неё проклятье наслала?
Правда, объяснял потом травник, что девушке крошка не в то горло попала, она извиниться хотела за порчу туфель и слишком поспешно вдохнула. Но люди свою версию из уст в уста передавали. Ведьма! Как есть ведьма! И держаться от неё стоит подальше.
Элиза слышала всё это и не опровергала. Что с необразованных работяг взять? Хотят верить в страшилки? Их право. Только бы матушку не расстраивали, домыслами недопекали, она и служанку-то, сиротку Кейлин, приставила, чтобы показать всем, что дочь её не какой-нибудь монстр.
Не повезло Кейлин. Так она сама думала. Её мысли без слов Элиза читала: «Чем я провинилась? Почему именно меня хозяюшка ведьме прислуживать наказала? Меня даже странники проезжие жалеют, уехать зовут…» Видела Элиза, с какой печалью Кейлин провожала каждый обоз: будь её воля, спряталась бы под ветошью и сбежала. Только куда она пойдёт? Здесь сытно, тепло, а кухарка, дальняя и единственная родня, обещала мужа хорошего подобрать, сына гончара вон уже предложила сосватать.
А что? Мальчишка ладный, хоть и прыщавый, зато весёлый, рукастый. Видела Элиза, как они с Кейлин тайком переглядывались. Вот только она-то понимала лучше тётушки-кухарки, что Кейлин не подойдёт семейный быт. Неуклюжая – поэтому на кухне её не оставили, болтливая – в таверне сколько раз доставалось за непрошенное честное мнение. А вот прислуживая Элизе, научилась держать язык за зубами: мало ли как ведьма накажет, если Кейлин случайно сболтнёт лишнее.
Наблюдая за служанкой, Элиза догадалась, куда сердце девчонки стремится: сбежит она, как только возможность появится, странницей станет. Может, оно и к лучшему?
Освещённая закатными лучами часть коридора закончилась, впереди поворот, от которого у девушек громче застучали сердца: у Кейлин от страха, у Элизы от предвкушения долгожданной встречи.
Десять шагов, и они у двери. Незаметной, если не знать, что коридор не тупиковый. Там прятался подвал, томившийся многие годы от одиночества. Как же он был рад, когда к нему стала ежедневно наведываться рыжая гостья.
Элиза коснулась еле заметной ручки, надавила, и, видимо, от сквозняка за спиной раздался шорох. Кейлин взвизгнула, подняла полы платья и собралась бежать, но Элиза поймала её за плечо.
– Тс-с-с, не бойся.
– Зачем вы спускаетесь туда? Что вы там ищете? – Кейлин обхватила ладонями свои пухлые щёки и моргала коротенькими ресницами, как бабочка, попавшая в паучьи сети.
– Я? – Элиза расчесала пальцами рыжие локоны, спускавшиеся до талии, будто так можно было привести в порядок мысли, слова подобрать – как объяснить служанке свою тягу к подвалу, да так, чтобы не напугать ещё больше и не дать новый повод обвинить в ведьмовстве.
Стоило Элизе только шагнуть за порог, вдохнуть затхлый воздух, как пространство подвала оживало, как на рассвете поместье, распахивая ворота для путников.
Элиза видела тени на полу, на стенах и даже на потолке. Они приветственно махали гостье, раскланивались, улыбались, тянулись, чтобы обнять. Жаль, им не удавалось. Хотя порой Элизе казалось, что она ощущала прикосновения. Или это было всего лишь колыхание потревоженного сквозняком воздуха?
Обитатели подвала наперебой что-то шептали, спешили поделиться новостями, рисовали еле заметными линиями послания. Теней было так много, что Элиза не сразу научилась понимать их, ведь они друг другу мешали, перебивали, старались завоевать единоличное внимание гостьи, но вместо этого создавали какофонию звуков и мельтешения линий.
Правда, с каждым разом тени менялись. Успокаивались, будто учились и понимали, что Элиза пришла не случайно и обязательно вернётся следующим вечером. Они стали выстраиваться в очередь. Может быть, даже жребий кидали – кто удостоится в этот вечер пообщаться с голубоглазой красоткой?
Дверь скрипнула, выводя Элизу из раздумий. Её поторапливали.
– Прости, я не знаю пока, как объяснить. Но ты можешь не ходить за мной, – в очередной раз предложила Элиза.
– Ну уж нет.
Кейлин первая шагнула на тёмную лестницу и замерла, дожидаясь, когда вспыхнут свечи. Сами собой. Станет светло и хозяюшка рядом, а там в коридоре вздрагивать от каждого шороха так боязно, что леденеют руки и ноги. Элиза усмехнулась, разгадав мысли служанки: лучше быть рядом со злом знакомым, чем маяться от неизвестности. Что, если с Элизой в подвале что-то случится плохое? Как Кейлин посмотрит в глаза её матушке? Как оправдается, что отпустила хозяйку одну?
Запах воска и треск огоньков поманили Элизу вперёд. Она тут же забыла про служанку и почти поплыла навстречу бесплотным друзьям. Краем глаза отметила, что на стене прорисовалась знакомая картина: уже неделю ей тени показывали всадника, несущегося во всю прыть. От кого-то? Или к кому-то?
Топот копыт раздался в подвале, его шум нарастал, порыв воздуха растрепал волосы Элизы, создав огненный капюшон.
Кейлин прижалась к стене, зажмурилась и зашевелила губами – наверняка молила духов защитить от ведьминского морока.
– Кто же ты? – едва слышно спросила Элиза, коснувшись стены.
Ладонью она ощутила дрожь, почувствовала, как копыта отталкивались от земли. Элиза прикрыла веки, у неё сбилось дыхание, словно это её лицо обдувал встречный ветер, а сердце подстраивалось под ритм галопа.
Тени зашелестели, окружили Элизу и подтолкнули вперёд, чтобы та отвернулась от видения. Кейлин пискнула сквозь ладони, зажимавшие рот. Это так позабавило Элизу – ну к чему через силу храбриться? Лучше б ушла, не мешала. Молнией рыжую пронзила догадка: что, если тени не раскрывают всего о всаднике из-за неё?
В груди заклубилось раздражение, выплыло вместе с медленным выдохом. Элиза сжала зубы и двинулась на поскуливающую у стены служанку. В голове шелестели слова, не её, а бесплотных друзей.
Прочь!
Прочь!
Прочь!
Воздух стал вязким, он двигался, тянулся тенями к Кейлин, та не выдержала и побежала, спотыкаясь, карабкаясь по ступеням, а Элиза ей вслед расхохоталась.
– Ведьма, – выкрикнула Кейлин и хлопнула дверью.
Подвал вздрогнул, свечи потухли, тени потеряли из виду Элизу и поползли в дальние углы прятаться до следующей встречи в щелях и известных только им нишах.
– Не уходите. Расскажите наконец, что это за всадник? О чём хотите предупредить?
Ей не ответили. Элиза вернулась к стене в надежде ещё раз рассмотреть послание, коснулась щекой, приложила ладони и попыталась восстановить каждую мелочь видения.
Всадник прижимается к коню, не разобрать, это мужчина или, может быть, девушка. Он не смотрит вперёд, доверяет скакуну. Вокруг лес, ветви цепляются за одежду, но для чего? Чтобы подогнать или остановить беглеца?
Вопросы, сплошные вопросы… Элиза пнула стену.
– Лучше уж не показывайте ничего, только путаете!
Несколько раз уже было подобное: тени такими видениями предупреждали Элизу, давали намёки, но она всё ещё не научилась их понимать. Жаль… Возможно, тогда бы удалось избежать некоторых неприятностей.
Ссорится с бесплотными друзьями ни к чему, Элиза проявит терпение и завтра вернётся одна, без служанки.
– Не скучайте, – помахала она в темноту и на ощупь пошла к двери.
В коридоре всё ещё гуляло эхо от каблуков Кейлин. Не заблудилась ли она в темноте? Или мечется, не знает, где спрятаться от хохота ведьмы? Элиза шла к своей комнате, потупив взор, ей стало стыдно: ну зачем напугала девчонку? Извиниться бы, сказать, что неудачная вышла шутка.
Из мыслей вырвала неожиданная встреча.
– Ой!
Элиза увидела носки женских туфель – в коридоре она уже не одна. Матушка… в такое время… Элоя, глядя на дочь, покачивала головой.
– Милая, что случилось? Кейлин пробежала мимо меня, чуть с ног не сбила. Я уж подумала, не с тобой ли беда, а она буркнула что-то про темень, пламя и тени.
Хозяйка поместья взяла дочь за плечи и вгляделась в лицо. Элиза чувствовала её волнение и усталость, видимо, ей не спалось, иначе как ещё объяснить, что она столкнулась с Кейлин? Элиза окинула взором матушку – худосочная, с проблесками седины в волосах цвета воронова крыла. Обычно она убирала их в пучок под расшитую сеточку, но сегодня заплела косу. Образ такой её молодил, скрашивал даже морщинки, паутиной окутывающие бледную кожу лица. С каждым днём их становилось всё больше – слишком многое на неё навалилось, и в некоторых бедах виновата приёмная рыжая дочь.
– Мам, прости, уже поздно, а нравоучения подают на завтрак. – Элиза не могла посмотреть в глаза матушке, взяла её руки, коснулась лбом тыльной стороны ладоней и прошептала, в надежде, что мать не услышит: – Я чувствую приближение чего-то нехорошего, но никак не могу понять, как же это предотвратить.
– Милая моя. – Элоя прижала к себе дочь, кладя голову ей на плечо. – Как же ты выросла, ведь, казалось бы, ещё вчера мы с папой нашли тебя в нашем лесу. Как чудо. Как лучший подарок. Рыжую кроху с голубыми глазами – наше счастье, нашу опору.
– Жаль, что я вас подвела. – Элиза вырвалась из объятий и побежала по коридору – куда угодно, только подальше, как всадник из неразгаданного видения.
Элоя обняла себя, вглядываясь в тающий в темноте силуэт дочери.
– Время летит, но я помню миг нашей встречи. Огненный комочек, мимо тебя невозможно было пройти, а глаза так и манили голубизной неба. Я так долго ждала тебя, так искала, но что, если ты не дар, а расплата? Не могу потерять тебя, а как защитить – не понимаю. Я словно в лесу заблудилась, вокруг так туманно, слышу твой детский плач, но не вижу, где ты, хочу обнять, успокоить, но ты ускользаешь. Остановись. Не беги. Мы справимся вместе.
Элоя коснулась стены и пошла по коридору родного дома – сколько воспоминаний и ужасных, обидных, и захватывающих дух, счастливых. У неё всегда была особая связь с этим местом, она чувствовала дыхание дома, ощущала его грусть, когда болела, слышала колыбельные, когда уснуть не могла. Ей казалось, что так будет всегда.
Родители хоть и строгие были, но дочь любили. В доме царил уют, а порой появлялись странные гости. Элоя на них не обращала внимания, пряталась в комнате или в саду. Пока однажды её подростком не пригласили – как на смотрины. Что уж потом наговорили родителям, неизвестно, но с той встречи матушка стала цепляться к Элое: то поздно встала, то платье не идеально выглажено, то причёска не та, то походка. Отец не вмешивался, не защищал и дал согласие на ранний брак – от Элои будто избавились, как от надоевшей собаки.
Обида поселилась в сердце шестнадцатилетней девчонки, дала обещание, уезжая, что ноги её не будет в поместье. Но постепенно остыла и всем сердцем полюбила мужа Залима. Жили они счастливо, о прошлом не вспоминали. А когда пришло известие, что матушка заболела и зовёт попрощаться, Элоя в сердцах сожгла послание. Но Залим убедил всё же съездить.
Как же обрадовался её возвращению дом, он ластился к ней занавесками, обогревал комнаты, несмотря на сезон ветров. Не смогла Элоя покинуть его, да и дух бабушки попросил, посетив во сне после похорон матушки.
«Сбереги наше наследие, поместье может быть только в руках женщины из рода Вилейн. Здесь хранится семейная память, здесь мы живём вместе с вами. Не дай нам исчезнуть, не передавай в руки чужие».
Последнее Элоя восприняла буквально и, когда появился незнакомый мужчина, похожий на тех, кто был на смотринах, вспылила:
– Это мой дом! И я устанавливаю здесь правила.
– Да-да. Я всё понимаю, только помните, что звание Дом получает поместье, а не хозяйка.
Что за звание, о чём говорил незнакомец, Элоя тогда не поняла, и спросить было не у кого, а после отъезда странного гостя дом будто уснул. Элоя его больше не ощущала и списала исчезнувшую связь на возраст. Ребёнком она была любима родителями, это от них шла забота, сейчас их нет рядом, в душе образовалась пустота. И эту пустоту Элоя постепенно заполнила: управление поместьем требовало много сил и времени, доверие жителей заслуживать приходилось заново, ведь она долгих пятнадцать лет здесь не появлялась, да и мужа её никто не знал.
А потом появилась Элиза. Рыжее чудо, раскрасившее всеми цветами радуги её серые дни, ведь она потеряла надежду на материнство, думала, что проклята или наказана за то, что отказалась от связи с семьёй.
Залим был старше Элои почти вдвое, в свои тридцать он с радушием принял шестнадцатилетнюю жену в небольшом доме, заботился о ней, как о сестре, не торопил, спал в другой комнате, учил бытовым премудростям, стирать, готовить, ведь у него никогда не было слуг, и он, старший из сыновей, первым покинул родителей, дом построил своими руками, мечтал о большой семье, но не настаивал, что это должно произойти в скором времени.
Только спустя пять лет Элоя пришла к нему ночью и прошептала:
– Я готова. И очень хочу услышать топот маленьких ножек в нашем слишком пустом доме.
Но мечтам не суждено было сбыться: как Элоя ни старалась, ходила к знахаркам, молилась не переставая, просила прощения у своего отвергнутого рода, заклинала вступиться род мужа, ничего не помогало – жизнь во чреве не зарождалась.
– Я проклята, прогони меня, тебе нужна та, что одарит тебя счастьем отцовства, – всхлипывала Элоя.
Залим обнимал её и успокаивал:
– Милая, ну куда я без тебя? Ты душа моя, жизнь моя. Всё у нас будет. Не спеши.
Она верила, благодарила, а потом плакала в подушку, понимая, что в очередной раз ничего не вышло.
Вернувшись в поместье, Элоя надеялась, что родные стены помогут. Так и получилось. Только не стены помогли, а лес. Залим предложил навестить родных и перевезти младшего брата в их маленький дом – чего тот пустовать будет. Собрался один ехать, но Элоя настояла – со дня свадьбы они единое целое и расставаться даже на миг не должны.
На обратном пути Элою укачало, она уснула, и к ней снова пришла бабушка.
«Не прогляди. Лес не только пугает и защищает, но и дарит то, чего тебе так не хватает».
Открыла глаза Элоя, и взор тут же уловил прогалину в лесу.
– Давай свернём? – попросила она мужа.
Залим остановил лошадей, осмотрел проклюнувшуюся тропинку, поднял взгляд к небу.
– Тучи сгущаются, можем не успеть до темноты, а так есть шанс сократить путь. Ты ж моё золото, – он поцеловал жену в макушку.
Деревья будто расступались, повозка легко проходила, но Залим всё равно вёл лошадей под уздцы, а Элоя шла рядом.
– Милый, слышишь, как странно кричит птица? И пролетает мимо нас который раз.
Залим кивнул, привязал лошадей, взял за руку жену.
– Не птица-то, младенец кряхтит. В детской я слышал этот звук постоянно, не спутать ни с чем, надо спешить.
Ветви указывали супругам путь, птицы чирикали, звери мелкие подглядывали, и все замерли, когда Элоя с Залимом заметили свёрток в кустах. Он словно огонёчек манил и кряхтел.
– Духи, разве такое возможно? – Элоя прижала к себе рыжую кроху. – Милый, ты покричи, поищи, не могли же родители далеко уйти.
Залим искал следы человека, но видел только звериные, пришлось признать, что малышка осталась одна.
– Мы же не бросим её?
Ну как Залим мог отказать?
В поместье вернулись затемно, кроху уложили с собой. Элоя не смогла сомкнуть глаз, ей казалось, что дом снова ожил, он ощетинился, принюхивался к чужой девочке, из углов доносились шорохи, воздух потрескивал, тушил свечи, холод пробирался, заставляя дрожать – не спасали даже самые тёплые одеяла.
Уже на рассвете Залим не выдержал, встряхнул жену. Осторожно, чтобы не потревожить малышку, сладко сопящую рядом с ней.
– Элоя!
Так он никогда ещё не обращался к ней, и, возможно, именно этот жёсткий тон заставил Элою очнуться.
– Что ты сказала тому мужчине, когда он завёл тему о матушкиных приёмах?
– Это мой дом! И я устанавливаю здесь правила, – прошептала Элоя, поглаживая малютку.
– Вот! Ты здесь хозяйка, помни об этом. Не трясись, как дворняжка, дом это считывает, вот и реагирует, насылая тебе кошмары, которые ты сама же и создаёшь в своих мыслях.
Залим провёл в поместье всего полгода, но этого времени хватило, чтобы многое понять. Элоя поцеловала мужа и подошла к ближайшей стене, прижалась лбом, коснулась ладонями.
– Примите её. Она моя дочь. Пусть и не по крови, но она будет следующей в роду Вилейн.
Малышка всхлипнула, Элоя заметила, как сквозняк пошевелил её рыжие волосёнки и ушёл. Её услышали, её поняли, её решение приняли. Она улыбнулась, обняла мужа.
– Нужно дать нашей дочери имя.
Одновременно супруги произнесли:
– «Эл» и «За» – всегда вместе. Элиза – разве это не лучшее имя, как продолжение нас?
Элоя прижала к себе уже любимую кроху, веки сомкнулись, и сон унёс в темноту, наполняя энергией, ведь матери младенца её понадобится теперь много.
***
Жители приняли малышку, хоть и не сразу. Поглядывали на рыжие волосы, шептались – ну откуда у светловолосых родителей могла появиться такая дочурка? Залим объяснил, что его дальние родственники погибли, дочь осталась сироткой, так как духи не наградили своими детьми, они с Элоей с радостью забрали малышку. И никто! Никто не должен слова сказать и прекратить слухи про то, что девочку нашли в лесу и что её выбросили не просто так. И чтобы не смели больше даже мысленно произносить: «Больна или проклята кроха, жди беды для поместья».
Ворчали, сплетничали жители, но изменились, когда Элиза внесла в размеренную жизнь каждого толику огня. Поместье заиграло новыми красками – жёлтыми пятнами разбитых яиц, малиновыми разводами от мятых ягод, рассыпанной мукой в коридорах. Ну а как ещё выследить привидение шестилетней девчушке?
Все любили Элизу. За её доброту и смех, такой заразительный, что даже самый угрюмый нехотя улыбался. Но полгода назад рыжая хохотушка изменилась. Звонкий смех по-прежнему звучал то тут, то там. Вот только теперь этот звук вызывал у окружающих страх.
– Запоздалый переходный возраст, – говорили одни.
– Кто-то сглазил, – твердили другие.
– Ведьма! Она даже родителей своих свела в могилу, – сплетничали третьи.
Элоя старалась не слушать досужие разговоры, отмахивалась от ужасных домыслов, а потом соотнесла два события, ведь это она, вероятно, виновата: в день рождения Элизы коснулась дома и попросила:
– Малышка совсем взрослая, ей пора смотреть в будущее, мужа приглядеть, готовиться поместье от нас перенять.
Дом тогда вздрогнул, будто проснулся, но Элоя списала всё на усталость. Ушла спать, а наутро в первый раз услышала в коридорах шепоток: «Ведьма». Сначала не поверила, думала, со сна показалось. А через неделю увидела, как Элиза хмурилась, замечая, что слуги накрывают стол и спешат удалиться, только бы не находиться около рыжей ведьмы.
– Залим, как это возможно? Зачем они так? – В комнате перед сном Элоя сдерживала слёзы и мяла руки, словно тесто.
– Ты не замечаешь, но Элиза изменилась. У слухов есть основание. Поговори с ней, – вздохнул Залим.
– Это потому что она неродная?
Элоя взяла одеяло и ушла в гостевую комнату, она не ожидала такого от мужа, не хотела слушать необоснованные обвинения, ведь они ранили Элизу. Та в слезах убегала в сад, пряталась в кустах пышных роз, плакала тихо, чтобы никто не услышал, и не подпускала к себе даже мать. Элизу обвиняли во всём. Кто-то чихнул – это рыжая сглазила, корова слегла – ведьма наслала проклятие. А всё потому, что в тот момент была рядом и сверкала ледяными глазами.
Сплетни было не остановить, их подпитывала каждая странная мелочь. И Элиза постепенно закрылась, она не спорила, не объяснялась, а наоборот, стала подпитывать домыслы, странно порой поступая. Ехидно улыбалась, щурилась, щёлкала пальцами, когда кто-нибудь оступался, и ведь ни один человек не догадался соотнести, что щелчок прозвучал позже.
Такое поведение всерьёз напугало Элою, она не узнавала дочь, добротой которой все когда-то умилялись.
В комнате Элои поселились кошмары, каждую ночь ей снились усопшие родные: то бабушка с дедушкой, то матушка с отцом. Они что-то кричали, о чём-то предупреждали, но Элоя никак не могла разобрать слов, стоило ей протянуть руки, шагнуть к близким, как их тут же окружал негасимый огонь. Неужели это был намёк на Элизу? Неужели и правда с ней что-то не так? Или дочери грозила опасность? И её нужно от чего-то спасать?
Все эти воспоминания пронеслись в голове, возвращая обратно в реальность.
«Что же с тобой стало, милая, как помочь тебе?»
Элоя хотела бы догнать и обнять дочь, прижать к себе, как делала это бессонными ночами, когда резались зубы. Хотела бы покачать, успокоить, пообещать, что всё будет хорошо, как обещала, если малышку донимали кошмары. Вот только как подойти, если Элиза возвела высокую стену и пугала не только окружающих, но и мать – единственного человека, который всё ещё был за неё.
Вопросы вспыхивали и тут же гасли, как пламя свечи на ветру, не давая возможности найти ответ. Элоя отняла руку от стены, почувствовав, как навалилась усталость. Зашла в комнату и без сил упала на кровать.
Завтра. Завтра она поговорит с дочерью. Завтра они найдут способ, как вернуть в поместье спокойствие и радость былую. И с Залимом нужно всё обсудить. Они семья и должны быть во всём вместе. Зря ушла в гостевую комнату, сейчас бы он согрел объятиями, успокоил.
Завтра. Всё завтра.
Только бы Элиза не успела натворить новых глупостей.
Элиза выбежала на улицу, вдохнула полной грудью и заметила тень, скользнувшую из темноты сада. Знакомая тень. Луна помогла рассмотреть: платье в цветочек, волосы собраны в хвост, а сгорбленность и сжатые плечи выдавали привычное смущение из-за большой груди. Это была Марси, дочь кузнеца. Они дружили с Элизой с малых лет, столько чудили, сёстрами себя называли, косы друг другу заплетали, делились секретами и мечтами. Элиза шагнула было к подруге: хотела догнать, обнять, спрятаться с ней в беседке и под светом звёзд рассказать о всаднике, ноющем в груди предчувствии беды, грусти от одиночества. Но опустила туфлю на землю, так и не сдвинувшись с места. Элиза вспомнила, что Марси, как и все в поместье, отвернулась от неё, избегала встреч, словно не было у них особой связи и счастливых воспоминаний. Всё перечеркнул страх, но не её собственный, а навязанный – строгий отец считал, что, запретив общаться с рыжей, уберегал дочь от ведьминского влияния.
Стало обидно до боли в горле, спазмы затруднили дыхание, Элиза прижалась к стене дома и почувствовала тёплые объятия ветерка. Он принес шёпот, правда, слов Элиза не разобрала, да и голос отличался от тех, что разговаривали с ней в подвале. Этот был требовательный, он словно подталкивал к чему-то, жаждал действий, взывал не быть слабой. Элиза ему поддалась, огляделась и заметила ещё одну тень, выбежавшую из сада. По взъерошенным волосам и болезненной худобе Элиза узнала нового поварёнка.
Парнишка появился в поместье месяц назад. Проезжал мимо на хлипкой телеге, лучшую жизнь искал. Молодой. Заглянул в приветливо открытые ворота, как многие гости, заглянул на кухню, перекусил. Но не только. Помог картошку почистить, овощи настрогать, да так ловко со всем справился, что ему предложили остаться, правда, первое время без жалованья.
Элиза в тот момент за бульоном зашла и краем глаза увидела, что парнишка засомневался: взгляд забегал, губы зашевелились, подбирая слова. И тут в окне мелькнула Марси. Мига хватило. Парнишка кивнул. Только Элиза поняла, что не согласие то было: парнишка будто от видения избавлялся. Но кухарка тут же взяла его в оборот и надавала поручений: кастрюли начистить, овощи перебрать.
Хорошо парнишка устроился: не только работу нашёл, но и ту, кого можно пригласить на свидание. Тайное. В саду, под светом звёзд – романтично. Но что об этом скажет кузнец? Элиза сощурилась. Вот оно, вот что просил голос – честь подруги нужно бы защитить, рассказать заботливому отцу, куда в ночи бегает дочь. Пусть запрет её, накажет, а нечего быть счастливой после предательства дружбы.
Исполнить задуманное помешали, дверь дома открылась, свеча заколыхалась от сквозняка – на пороге стоял взволнованный Залим. Под глазами залегла усталость, в глазах плескалась печаль. Отец осунулся. Переживал. Не знал, как к жене подступиться, за столом глаз с неё не сводил и вздыхал, не знал, как с дочерью поговорить.
– Почему ты не спишь? – буркнула Элиза.
Она злилась на отца из-за матушки. Слышала, что родители проводили ночи в разных комнатах, хоть и пытались это скрывать. Мол, у отца столько работы, что он допоздна сидит в кабинете, работая в созданной им библиотеке, просыпается с первыми лучами и сразу возвращается к книгам и свиткам. А что подушка и плед на диване, так это чтобы прилечь можно было в любой момент и глазам дать отдохнуть.
Как он мог так с любимой женой поступить? В слухи поверил? А как же доверие и обещание всегда и во всём быть рядом?
Залим прихрамывая подошёл к Элизе, она задула свечу в его руках.
– Слепит, – пояснила она своё действие, хотя на самом деле не могла смотреть в лицо отцу и не хотела, чтобы тот разглядел её эмоции. Элиза скучала по его объятиям, по заботе, ей было больно от осознания, что родной, хоть и не по крови, человек вычеркнул её из своей жизни.
– Прекрати это! – потребовал Залим, ухватив Элизу за локоть.
– Что? – она вырвалась.
– Ты пугаешь всех. Но ты же не такая. В тебя вселилась какая-то сущность. Ведь так? Дай нам помочь тебе. Не молчи!
В голосе отца Элиза считала страх. Так вот почему он не вылезает из библиотеки, Залим ищет способ избавить дочь от невиданного паразита. Вот почему Элиза находит в своей комнате отвары, свечи, пахнущие странно – таких поступков можно было бы ожидать от матушки, это она по-женски порой полагалась на силу духов, но не от мужчины, доверяющему только тому, что можно увидеть глазами.
Элиза расхохоталась.
– Такой взрослый и окунулся с головой в сказки? Смотри, они ведь могут и на дно утянуть.
Она шагнула к отцу, тот попятился и замотал головой. Она тихо рыкнула, резко выдохнула, напоминая дикого зверя. Залим схватился за горло одной рукой, другую приложил к области сердца. Элиза сквозь сжатые зубы выдавила:
– Не переигрывай.
Ей всё надоело, она почувствовала усталость, отбросила идею навестить кузнеца и отправилась в комнату – слишком много эмоций выпало на один вечер. Завтра. Лучше всё обдумать завтра. Она не стала закрывать за собой дверь, посчитав, что отец последует за ней, и не увидела, как Залим кулем упал и пытался вдохнуть. Тщетно.
Только утром, с первыми лучами солнца, Элиза услышала мужской крик, а потом вой матери. Отец так и не поднялся, нашли его, когда было поздно, и жители поместья, не сговариваясь, обвинили в происшествии рыжую ведьму.
Первый раз они были правы, и Элизу это сломило. Она закрылась в комнате и не выходила из неё совсем, только Кейлин пускала с бульонами: ничего, кроме них, Элиза есть не могла, выворачивало от осознания, что она погубила отца.
Спустя неделю, всего лишь неделю, слёзы закончились, и Элиза наконец покинула место своего заточения. Только к матушке подойти не решилась, спряталась за бронёй колкостей и ершистости. Элоя вздыхала и не давила на дочь.
В подвал Элиза перестала ходить, ей казалось, что тени виноваты в её вспышке, может, показывая всадника, они намекали, что она сбежит, как трусиха, и бросит отца при смерти. Так лучше бы что-то более явное нарисовали, подсказали, что делать, а не путали, не сбивали.
Всё чаще Элиза слышала «ведьма», но её это больше не задевало. Да. Пусть так. Пусть от неё держатся подальше, чтобы она ещё кого-то ненароком не погубила.
Днём Элиза сидела в комнате, чтобы не попадаться никому на глаза, а вечерами отправлялась в сад, рассматривала звёзды и наблюдала, как растёт луна, ощущая крепнувшую с ней связь. Стоило только показаться ночному светилу, как Элиза выглядывала из окна. Луна её заряжала, всё сильнее манила – неужели тоже о чём-то поведать хотела? Вместо теней из подвала. И когда? Когда она будет готова раскрыться? В ночь, когда станет полностью круглой?
***
Ночь полнолуния тихим ветром навевала жителям сны, тучи скрывали звёзды, хмурились, не давали серебристым лучам посветить в окна. Может быть, поэтому Элиза задремала, даже не расправив кровать. Голова потяжелела, веки сомкнулись, дыхание замедлилось, а сознание проваливалось в темноту, всё глубже и дальше в неизвестность, поднимая муть со дна, не позволяя выплыть из вязкого омута. Элиза поддалась течению, подозревая, что оно отнесёт к бесплотным друзьям из подвала. Они звали её, пытались пробиться сквозь возведённую рыжей любимицей стену, они скучали, просили прощения, протягивали туманные руки. И Элиза раскрыла объятия. Шагнула к ним. Почти.
Из забытья вырвал грохот – неуклюжая Кейлин хотела потихонечку выйти из комнаты, но задела ножку комода и что-то с него свалила.
Элиза тут же вскочила, помотала головой, прогоняя липкое ощущение паутины, подошла к окну, всмотрелась в тёмное небо, провела рукой по стеклу, словно пыталась смыть пыль, стереть тучи, дать возможность пробиться луне. И ей помог ветер, он голодным зверем накинулся на серую взвесь, разорвал плотное покрывало, в прорехи которого на Элизу тут же взглянула луна и будто бы подмигнула.
– Мне нужно туда, – засуетилась Элиза.
– Куда? Зачем? – вздохнула Кейлин, протягивая хозяйке накидку с капюшоном.
– Мне нужно ближе подойти, в лунную дорожку встать. – Элиза открыла дверь и поспешила к лестнице на первый этаж.
Кейлин, опустив голову, последовала за Элизой, ведь хозяйка поместья строго наказала ни на шаг не отходить от подопечной, куда бы та ни направилась. Элоя укорила за ту ночь, когда они в коридоре столкнулись, так что Кейлин хотелось провалиться сквозь землю, ведь если бы она тогда не убежала, то добрый хозяин остался бы жив. Нет. Больше она не допустит ошибки, будет приглядывать за ведьмой, как бы ни было страшно. А бояться было чего. Стоило только выйти из комнаты, как по коридору понеслись шорохи, по стенам поползли тени. Жуть. Кейлин сжалась в комочек и засеменила, стараясь не отстать от молодой хозяйки.
***
Оказалось, что у этих шорохов было простое объяснение. Пока Элиза дремала, по коридору, взявшись за руки, неспешно шли Марси и поварёнок.
– Такая луна сегодня странная. – Марси подошла к окну и взглянула на небо. – Даже сквозь тёмные тучи её сила ощущается.
Поварёнок приобнял спутницу за плечо.
– Не боись, я же рядом, – и потянулся, чтобы поцеловать в щеку.
– Ой, ты много болтаешь, – отмахнулась Марси, а сама взгляд потупила и смотрит на парнишку украдкой.
– А ты красивая. – Он взял её за ладонь и предложил пойти дальше по коридору.
Но Марси оглянулась. Лестница на первый этаж и выход в другой стороне.
– Мне пора. Папенька и так удивляется, чего это я в прачечной до темени задерживаюсь. И почему от меня пахнет не мылом, а мукой и приправами.
– Так давай расскажем. – Поварёнок остановился и коснулся губами тыльной стороны ладони Марси.
– Да ты что. Знаешь, какой он у меня строгий! Это же как же, без дозволения родительского мы тут с тобой милуемся. Запрёт или замуж скажет идти.
– Так я только за, – он встал перед ней на одно колено. – Душа моя, ты окажешь мне честь стать моей спутницей по жизни навек?
Ответу родиться не дали, дверь скрипнула, и в коридоре появилась Элиза, а за ней Кейлин. Поварёнок прижал даму сердца к стене, чтобы их не заметили.
– Куда это она? – удивилась Марси и обратила внимание, что коридор стал светлее, из окон лился серебристый свет.
– Как куда, луна её манит. Ведьма же.
– Не говори так про неё. – Марси оттолкнула поварёнка. – Ты здесь недавно и ничего не знаешь об Элизе.
– А ты?
Марси вздохнула и пожала плечами. Что она могла ответить? Она знала другую Элизу, рыжую хохотушку, с которой они бегали по этим вот коридорам, кошек гоняли, сказки сочиняли. А сейчас? Кто эта девушка с ледяными глазами? Марси задержалась у окна, рассматривая застывшую в лунном свете фигуру. Покрытая капюшоном голова слегка задрана, а взгляд явно направлен на небо.
– Ведьма, как есть ведьма, – прошептал поварёнок на ухо Марси.
И в этот момент Элиза обернулась. Она посмотрела не рассеяно, не случайно, а ровно в то окно, у которого стояла парочка. Поварёнок среагировал быстро, присел и притянул за собой Марси.
– Меня молнией обдало от её взгляда, бр-р, понимаю теперь, почему все избегают встреч с вашей рыжей.
***
Элиза вглядывалась в луну, склоняя голову то вправо, то влево, будто любопытная птаха, но ничего интересного не находила. Луна как луна, только полная, ярко светит, высоко висит. Но стоило Элизе замереть и задержать дыхание, как ночное светило будто ожило, и вместо рыжей наблюдательницы сделало вдох, это пробудило разогнанные ветром тучи, от них потянулись ниточки и создали на луне тёмный рисунок – опять всадник, опять он бежал, спешил, прижимаясь к верному скакуну.
Совпадение? Или вновь предупреждение? Элиза чувствовала, как по телу разливалось тепло, будто она смотрела на того, по кому соскучилась, кого давно ждала, и это к ней он спешил, а она ему безмерно рада.
В саду крикнула птица, за спиной всхлипнула Кейлин, и видение растворилось.
Трусливая служанка снова его спугнула. Вот же…
Элиза резко обернулась и краем глаза заметила в окне второго этажа силуэт.
– Ты их тоже слышала? – растягивая слова спросила Элиза служанку.
– Кого? – пискнула та.
– Тех, кто наблюдает за нами.
– Пожалуйста, не пугайте меня, давайте вернёмся в комнату.
– Не бойся. Это всего лишь…
Элиза замолчала и посмотрела на Кейлин, всего на секунду, но этого хватило, чтобы осознать: не стоит служанке доверять тайны, разболтает. Вернула взгляд в окно, где мелькнул силуэт, который она узнала, и протяжно, напевно завершила начатую фразу иначе:
– Это всего лишь ветер, это всего лишь тени, а там, на втором этаже, прячется та, кому есть что скрывать, есть что вспомнить…
Из памяти выплывали картинки, как Элиза и Марси тайком ползли по коридору, чтобы их с улицы не заметили и не заставили собирать листья, которыми они в шутку весь двор усеяли. Она слышала сдержанный смех, перешёптывания, чувствовала касания плеч и поддержку. На мгновение Элизе показалось, что и Марси сейчас вместе с ней смотрит на эти воспоминания.
***
Поварёнок потормошил Марси, но та не отреагировала.
– Эй? Ты чего? Неужели тебя ведьма успела проклясть?
Грудь Марси поднималась размеренно, ресницы подрагивали, она будто уснула. Поварёнок пощёлкал пальцами перед её лицом, потёр щёки, поворошил волосы.
– Что же делать? На помощь позвать? Но как объяснить, что мы в такое время забыли в хозяйской части дома?
Набравшись смелости, поварёнок решил использовать ещё одно средство: медленно приблизился к девушке и коснулся губами её губ, зажмурился, дыхание задержал, скорее инстинктивно, чем осознанно слегка раскрыл рот и попытался повторить осторожные и неумелые движения, которым учился на помидоре.
***
Луну скрыли тучи, Кейлин опять всхлипнула.
– Темень такая, дождь того и гляди начнётся. Пойдёмте же внутрь.
Элиза оторвала взор от окна, хмыкнула и краешком губ улыбнулась – она услышала звук пощёчины, вернее, почувствовала по вибрации воздуха. Или показалось?
***
– Ты совсем, что ли? Сдурел?
Марси подскочила и принялась тереть губы рукавом.
– Прости, я не знал, как тебя оживить, ты как мешок с картошкой лежала, не шевелилась, я испугался, – поварёнок мялся виновато и потирал щеку.
– Уйди! – Марси отодвинула несостоявшегося жениха и побежала, а на пороге дома столкнулась с Элизой, но в этот раз не отвернулась, не опустила взгляд в пол, а слегка кивнула и чуть улыбнулась глазами.
Марси выскользнула на улицу, успев подарить Элизе надежду.
Элиза проводила взглядом девичий силуэт, по телу пробежали приятные ощущения – она не одна, кроме матушки у неё есть подруга. Всё получится вернуть в прежнее русло. Нужно только самой вспомнить, какой она была до того, как открыла скрытую от глаз дверь подвала.
Не зря же спрятана, надо забыть о ней, выкинуть из головы. А как они в детстве с Марси подобное делали? Придумывали очередную забаву, смакуя что-нибудь сладенькое вприхлёбку с парным молоком.
– Кейлин, – Элиза взяла ладони служанки в свои, легонько сжала и ласково, насколько это получилось, предложила: – Иди к себе, выспись.
– Но…
– Обещаю, что сама справлюсь с платьем и матушке завтра тебя не выдам.
Кейлин хлопала короткими ресницами и посматривала в сторону коридора, ведущего в часть дома, где жили слуги.
– А ещё у меня к тебе важная просьба, – прошептала Элиза, склонившись к Кейлин.
Та инстинктивно подалась чуть вперёд.
– Попроси тётушку приготовить мне на завтрак что-нибудь сладенькое.
– Сладенькое? Эм…
– Да-да, именно так и передай, она поймёт.
Во всяком случае Элиза надеялась, что кухарка вспомнит, как они с Марси чуть ли не с первыми лучами солнца прибегали и просили их угостить, чтобы воображалка проснулась. И кухарка их удивляла: пышными булочками, воздушными ватрушками, творожными шариками, запечёнными яблоками, а если не успевала ничего приготовить, то и бутербродам с вареньем девчонки были до визга рады.
Напевая и пританцовывая, Элиза отправилась в свою комнату, спиной же почувствовала, что Кейлин недоумевающе на неё смотрела.
И пусть. Пусть привыкают. Рыжая любимица возвращается и всё благодаря Марси.
У окна Элиза задержалась, показалось, что луна одобрительно покивала. Может, это она отправляла в подвал видение с всадником, намекала, что Элизе нужно бежать от теней? Или она напоминала сейчас о том, как сдружились две девчонки с неуёмной фантазией?
Элиза устроилась на кровати и погрузилась в воспоминания. Стоило прикрыть веки, как образы вспышками перенесли сознание в прошлое.
***
Жители поместья всегда боялись леса, ходило много слухов об опасных чудищах, а детям на ночь рассказывали страшилки, чтобы уберечь от глупостей. Но это лишь раззадоривало их любопытство, только и успевали взрослые детвору отлавливать у самой кромки. Сорванцов наказывали нелюбимой работой, спать раньше времени укладывали, грозили со странниками отправить колесить по миру – правда, некоторых это, наоборот, воодушевляло. Особенно выдумщиц Элизу и Марси.
Сдружились они на уроках. Элоя никак не могла воспитать в дочери усидчивость. О чём бы ни рассказывали приглашённые учителя, Элиза знай себе смотрела в окно, считала ворон и, даже сидя на стуле, ногами бегала по двору с мальчишками.
– Ей скучно одной, пригласите на урок девочку-ровесницу, – посоветовали однажды.
Так в библиотеке появилась темноволосая Марси с мелкими косами и широко распахнутыми карими глазами. Одним утром Элоя приглядела их с отцом в толпе странников, разговорилась и предложила остаться – кузня давно пустовала, а путникам часто требовалось что-то починить, коней подковать. Да и девчонке как-никак лучше в поместье жить, чем кочевать от одного дома к другому.
В свои десять Элиза хорошо умела читать и писать, а восьмилетняя Марси – рисовать. Это объединило их, ведь каждая другую могла чему-то научить новому.
Как-то после уроков они сидели в саду, и Марси спросила:
– А почему вашего леса все так боятся?
– Ну… – Элиза призадумалась и отмахнулась. – Взрослые нас обманывают, давай лучше сочиним свою сказку.
– Про лес? А он какой? – Марси достала из сумочки лист бумаги и нарисовала много-много деревьев. – Большой?
– Ага, – кивнула Элиза и развела широко ладони. – Очень большой. А ты сколько видела лесов?
Марси показала пальцы двух рук, задумалась и повторила жест.
– Ого.
– А ты?
– Я только наш и то из окна.
– Ты что, в заточении? – чуть не плача выдала Марси, в глазах замелькали грусть со страхом.
Элиза тогда решила, что девчонку запирали или отец слишком строгий, а может, что-то с матушкой произошло, поэтому обняла подругу и с заботой, которую сама от родных получала в такие моменты, сказала:
– Ты чего это? Какое заточение? Наше поместье самое-самое. Это вы с отцом, как странники, ходили к другим. А мы здесь всех встречаем, к нам многие хотят заглянуть.
– Да. Мы столько раз слышали о доме Вилейнов.
– Не отвлекайся, – перебила подругу Элиза. – Давай лучше про лес сочинять. Как думаешь, там кто-то живёт?
– Ну, да… как и везде… кто там… звери разные, хищные, травоядные, – перечисляла Марси, загибая пальцы.
– Да нет. Представь, что там есть избушка.
– Где?
Элиза, не особо выбирая и приглядываясь, ткнула в лист бумаги с деревьями. Марси тут же нарисовала там маленький домик.
– А кто в ней живёт?
Девчонки переглянулись и в унисон прошептали:
– Лесная колдунья.
– Точно!
Наперебой они накидывали описание колдуньи: старая, с длинными седыми волосами, нет, лысая, с выпученными глазами, с бородавкой на носу, нет, прямо на лбу, и их три, нет, пять. Посмотрев на рисунок, подружки стали думать, где же на самом деле находилась избушка колдуньи.
К вечеру, когда девчонок позвали спать, перед ними лежало с десяток листочков: на каждом домик находился в разных местах. Назавтра они договорились сделать из рисунков путеводные карты и придумать, как их раздавать, чтобы взрослые смогли проверить – не живёт ли на самом деле в этом лесу колдунья и не из-за неё ли взрослые просят детей держаться от чащи подальше.
***
Сказка про колдунью превратилась в страшилку, Элиза и Марси придумали, что тайком в сумерках приходит в поместье старуха и перед закрытием на ночь ворот забирает с собой одного из непослушных ребят – чтобы другим было уроком.
А это ведь страшно, девчонки-то те ещё баловницы, могли в любой момент стать следующими. Вот они и стали искать помощи у приезжих, оставшихся на ночь. Своих-то не обманешь, тут же всё родителям расскажут. Каждый вечер девчонки шли к трактиру, дожидались, когда выйдет одинокий мужчина – на одного ведь проще повлиять. И затевали игру.
– Дяденька, нашего братика сегодня украли. Мы видели, как пришла старуха из лесу, нашептала ему чего-то. Наверняка пообещала его любимые блинчики с малиной. И увела… в чащу… – заводила тоненьким голоском Элиза, хлюпая при этом носом.
– Взрослых рядом не было, но мы смелые и проследили за обманщицей. Вот, даже карту нарисовали. Вы поможете нам? – подхватывала Марси.
Обычно на их россказни не обращали внимания. Мало ли что привидится детям. Давали конфетку, печеньку или просто смотрели в блестевшие от слёз глаза, встав на колено, и объясняли:
– Так бывает. Наверное, он был непослушным малым, вот и украла его старуха.
Девчонки не сдавались, они столько раз повторили просьбу, столько карт нарисовали, что сами уже поверили и в колдунью, и в потерянного брата. И вот однажды на их просьбу откликнулись. Молоденький странник внимательно выслушал сказочниц, карту рассматривал при свете луны, вопросы задавал, губу закусывал, ходил взад-вперёд, заложив руки за спину. Девчонки переглядывались и тихо всхлипывали.
– Братик один у нас.
– Матушка слегла, переживает за него.
– Так. Вы идите спать, уже поздно, а я вам помогу.
Он подмигнул подружкам и отправился к хозяйскому дому. Не просто к дому, а сразу в кабинет к Залиму. Ох и досталось тогда Элизе с Марси! За ложь, за то, что ошивались около таверны вместо того, чтобы спать, как все воспитанные девочки.
Странник тот пытался подруг выгородить, мол, сам не так понял и, уезжая следующим утром, пообещал:
– Карту я сохранил, – похлопал по нагрудному карману. – Обязательно проверю, нет ли там вашей колдуньи, и весточку передам.
Подруги обняли его, лёгкой дороги пожелали и разбежались, ведь вышли проводить странника украдкой, нарушив наказание «не высовываться из дома неделю!»
Тогда кузнец не просто запретил Марси общаться с Элизой, он хотел уехать, но Элоя вновь убедила остаться и уговорила разрешить дочери вернуться на занятия. Строг был кузнец, наказал Марси быть впредь умнее. Она так и сделала, но по-своему. Предложила Элизе изучать поместье и искать тайные ходы.
– Сколько вашему дому лет? – рассматривала она стены, крышу и узоры, опоясывающие здание у самой земли.
– Тут жила моя мама, её бабушка, а до этого мама и бабушка той бабушки. – Элиза шагала и считала, сколько же поколений назад построили этот дом, но поняла, что не знает, ведь ей казалось, что поместье было всегда.
– Странники любят изучать постройки, а в тех, что очень старые бывают места, о которых другие забыли, в них есть тайные коридоры и там прячутся сокровища.
– Точно!
Новая забава захватила девчонок полностью, они излазили поместье вдоль и поперёк по несколько раз, наталкивались на незаметные тропки в саду, тёмные закоулки на задворках, иногда выходили из них поцарапанные, пыльные, с испорченными платьями. Родителям объясняли, что это деревья в саду виноваты, и обещали быть осторожнее.
А однажды забрели за кухню, за кладовую и нашли тайный лаз: длинный, извилистый, выходящий под землёй за ворота. Девчонки шли по нему так долго, что несколько раз собирались вернуться, но то Элиза подталкивала, мол, мы уже близко, не можем сдаться, то Марси провоцировала, утверждая: «Я-то со странниками много ходила, с лёгкостью пройду ещё два таких же коридора туда и обратно». Наконец после очередного поворота девчонки уткнулись в решётку. Только выбраться наружу не решились – с той стороны был пугающий лес, он завыл, зашелестел, и подруги не сговариваясь побежали обратно домой, чтобы не пропасть в чаще, как…
– Слушай, как думаешь, что случилось с тем странником, который обещал по нашей карте проверить, не живёт ли в лесу старуха-колдунья? – спросила Элиза, отряхивая платье и помогая Марси выбраться из тайного лаза.
– Он же обещал нам весточку передать. Может, забыл?
– Нет! Он нашёл колдунью, и она его…
– Заколдовала? – прошептала, поёживаясь, Марси.
– Точно! Превратила в трухлявое дерево возле избушки!
– Ой. Это же мы виноваты…
– Или нет, – воображение подкинуло Элизе новые варианты. – Старуха его съела! Ты же помнишь, какой он молодой был, красивый, и ей его сила понадобилась, чтобы продлить свои годы.
– Ну нет. Она просто его заколдовала, – почти умоляюще повторила Марси.
– Съела!
Не договорились тогда подруги, что случилось со странником, да им и неважно было, в неуёмных головах уже зарождалась очередная забава – дать имена деревьям в саду. Вдруг одно из них когда-то было человеком, и если угадать его имя, то он расколдуется?
***
Элиза уснула, продолжая гулять по счастливому прошлому. С лица не сходила улыбка. А в углу клубились тени, они тянулись к Элизе, но света луны боялись. Шипели. Таяли.
Впервые за долгое время Элиза проснулась в хорошем настроении, выглянула в окно, помахала Марси, идущей по двору с корзиной для белья, но подруга не заметила жест или сделала вид, что не заметила.
– Всему своё время. – Элиза сдаваться не собиралась.
С наслаждением умяла ароматные булочки, ждавшие на подносе, запила молоком, через Кейлин поблагодарила кухарку – сама заглянуть к той пока не решилась. Рано. Нужно немножечко подождать.
Чтобы отвлечься от появляющихся сомнений, Элиза отправилась в кабинет отца и расположилась в зоне библиотеки, зарылась там в книги, нашла те самые карты леса с обозначенным местом избушки. Залим их все сохранил. Как мило. Сердце сжалось от боли. Потеря оставила след, жаль, что ничего уже не изменить. Элиза устроилась в кресле отца и шёпотом попросила прощения за своё поведение. За то, что ушла, за то, что не обернулась, за то, что… Да за всё.
Элиза обхватила себя руками и представила, что отец её крепко обнял. Как же ей этого не хватало. Он бы сейчас успокоил, поддержал, посоветовал что-нибудь. В голове (или на самом деле?) прозвучал хрипловатый голос Залима: «Одного родителя ты уже потеряла, от второго отгородилась. Зря. Побунтовала – и хватит, пора ситуацию исправить. Мама ни в чём не виновата. Ей тоже плохо. Ты нужна ей, пойми».
Стало так стыдно. Элиза кивнула и в этот день пообедала не в своей комнате, а с матушкой в опустевшей столовой. Разговаривала с ней так, как до злополучного восемнадцатого дня рождения: с улыбкой. О трелях птиц в саду, о мастерстве кухарки, о желании смахнуть пыль с незаконченной вышивки.
В глазах Элои поблёскивали слёзы, она радовалась возвращению дочери. Элиза чувствовала, как окутывала невысказанная забота матери, как наполняла воздух доброта, которую ценил каждый житель поместья.
– Всё наладится, у всех бывают плохие деньки, – прошептала Элоя, прижимая дочь к себе перед тем, как отправиться хлопотать по делам.
Элиза поцеловала руки матери и отправилась в сад. Прогулялась между деревьев, коснулась прогретой на солнце коры, вспомнила придуманные для них имена. Вишни, яблони, липы ответили радостным шелестом. Скучали.
День пролетел, а вечером Элиза столкнулась с Марси около своей комнаты, когда подруга вышла с корзиной белья.
– Ты мне снилась сегодня, а потом я нашла твой рисунок, – Элиза показала карту. – Помнишь, как мы придумывали сказки про лесную колдунью?
Марси улыбнулась, но грустно вздохнула:
– Только порой вымыслы не доводят до добра.
– Ты про того странника?
– Что, если с ним случилась беда, и в этом мы с тобой виноваты? – Марси шмыгнула носом и потупила взгляд.
– Мы же были детьми, сочинили сказку, да и странник был взрослый, сам за себя отвечал. Думаю, на самом деле он не поверил в нашу историю, просто не хотел расстраивать милых девчонок.
– То есть с ним всё хорошо?
– Я в это верю. А ты? – Элиза положила карту в корзинку поверх белья, приподняла подбородок подруги, чтобы их взгляды пересеклись. – Ты веришь?
Слово «мне» не прозвучало, но Марси поняла, о чём Элиза спрашивала, и кивнула. Еле заметно. Этого хватило, чтобы сердце в груди молодой хозяйки затрепетало, казалось, его нетерпеливый стук можно было услышать и в дальнем конце коридора.
– Давай, как раньше, что-нибудь сочиним. Или отправимся в лес и проверим сами место на карте, – шёпотом предложила Элиза.
Безуспешно.
В коридоре раздались шаги, в глазах Марси вспыхнул испуг, она попятилась и ударилась головой о стену, прижала к себе корзину и побежала. Прочь от рыжей ведьмы.
Словно опавший лист на пол упала карта, слетевшая с белья. Элиза скрипнула зубами, догадавшись по запахам жареного, что вмешался поварёнок. Он всё испортил. Элиза ударила кулаком стену, пнула её и почувствовала вздох – печальный или разочарованный? Нет. Это она что-то испортила. Снова. Поспешила? Напугала Марси?
– Извини. – Элиза погладила стену, будто там всё ещё стояла подруга и так у неё можно было попросить прощения. Пальцы случайно коснулись острого выступа. – Что это?
Кожа стала липкая. Рассмотрев руку, Элиза почувствовала холодок, пробежавший по спине.
– Кровь? Нет-нет-нет.
Элиза пальцами и взглядом изучила стену и вспомнила, что возле её комнаты висел старый канделябр, его сняли, чтобы обновить, начистить, вот только из-за событий после дня рождения так и не вернули, видимо, позабыли. Сейчас на его месте остался штырёк. Не мог же он навредить Марси?
– Пусть мне показалось, пусть окажется, что это я поранилась. А ведь и правда, – царапина на безымянном пальце чуть успокаивала.
«Это всё дом!» – прозвучала в голове давно забытая фраза матери.
Элоя дула на коленку рыдающей пятилетке Элизе и объясняла, что дому не нравится, когда маленькие девочки ведут себя неподобающе, вот и поставил подножку. Тогда Элиза напугалась, потом сделала вид, что подружилась с домом, и спрашивала разрешения побегать по коридорам. Но ей это быстро наскучило, она перестала верить и решила, что матушка просто хотела так утихомирить рыжую непоседу.
Но что, если всё правда? Что, если дом живой?
– Бред, – Элиза отмахнулась от этой мысли, вот только червячок сомнений не собирался никуда уходить.
Элиза подняла карту и отправилась в кабинет отца, надеялась там встретить матушку и рассказать про подвал, про странные шорохи, расспросить про историю дома. Пока ждала, взяла из библиотеки несколько книг, да так за их страницами и уснула, положив тома на стол, а на них голову.
***
На рассвете солнце защекотало нос и ресницы Элизы, лучиками посчитало веснушки, зайчиками проскакало по волнам кудряшек. Будило. Странно, что к нему не присоединился крик петуха и запахи выпечки, доносящиеся из кухни. Элиза прикрыла рукой лицо, но солнце обожгло кожу. Пришлось всё же разлепить веки, потянуться, поморщиться от боли в шее – книгу сложно назвать удобной подушкой.
Нужно переодеться, волосы причесать, а то матушка хоть и ласково, но всё-таки выскажет за неподобающий вид дочери хозяйки поместья. Элиза встала, дошла до двери и ойкнула. Солнце, несмотря на раннее утро, успело раскалить ручку двери. Элиза с недоумением посмотрела на покрасневшую ладонь. Чтобы это значило? Её не хотели выпускать из кабинета?
Огляделась и улыбнулась, догадавшись: книги, оставшиеся на столе, нужно вернуть в библиотеку. Отец любил порядок: корешок к корешку, выстроены по высоте. С какой теплотой он рассказывал, как обустраивал полочки, собирал коллекцию, смахивал пыль с книг, разбросанных по всему поместью. Элиза почувствовала, будто отец рядом, услышала его дыхание и вздрогнула от его сдавленного стона, как в ту злополучную ночь. Элиза оглянулась. Нет. Она всё ещё одна в кабинете. А вот со двора донеслись пугающие крики. Что-то случилось, может, у ворот кто-то с недобрыми намерениями? Или зверьё вышло из леса? Или пожар? Или…
Элиза подбежала к окну – к крыльцу стекались люди, и в руках у них палки, скалки, камни, пылающие факелы.
– Сжечь! Ведьма!
Испуг заставил отпрянуть от окна, протереть глаза, ведь этого не может быть. Просто Элиза ещё не проснулась. Ну же. Она похлестала себя по щекам, пощипала руки, закусила до боли губу. Но наваждение не исчезло.
– Хватит терпеть! Скольких ещё погубит она?
Дверь скрипнула, Элиза упала на колени и прикрыла голову в ожидании ударов, но в проёме появилась матушка: лицо серое, волосы растрёпаны. Она положила свёрток на пороге и прошептала, закрывая за собой дверь:
– Беги, родная!
Но как? Зачем? Почему?
Элиза подползла к свёртку. Внутри тёплая шаль, ею Элоя укутывалась вечерами, гуляя по саду. Элиза прижала её к щеке и ощутила боль от предстоящего расставания. Булочки, вода, фрукты – когда матушка собрала всё? Наверное, хотела прокатиться куда-то с дочерью, только не успела…
Крики толпы нарастали, они оглушали, разрывали душу. Оставаться на месте нельзя. Элиза выбежала из кабинета и осмотрелась – куда? Где можно спрятаться? И тут солнечный лучик поскакал по коридору, он будто звал рыжую беглянку и напоминал, где они с Марси нашли тайный лаз, ведущий за ворота.
Но как же это было давно.
Прижимаясь к стене, Элиза отправилась к кухне, оттуда не раздавался звон посуды, все, видимо, сейчас во дворе. Это хорошо, можно незаметно проскользнуть в кладовую, оттуда в узкую щель. Только бы не застрять, ведь Элизе уже не десять… Отплёвываясь от паутины, она ползла в темноте, как хорошо, что глаза быстро к ней привыкали.
– Вспоминай! Как мы наткнулись на ту дверь?
В голове всё путалось, пыль забивалась в ноздри – не выдать бы себя, расчихавшись, звук вмиг эхом разнесётся по дому. Паника нарастала. В коридор, где Элиза плутала, стали пробиваться крики толпы. Судя по всему, Элоя вышла к жителям, она защитит дочь, даст ей время. Но что же случилось? Элиза напрягла слух и смогла разобрать одно слово: «Марси».
Неужели тот штырь? Неужели подруга всё-таки пострадала? Тогда правильно просит толпа, сжечь стоит немедленно ту, от кого одни беды.
Элиза собралась вернуться и принять свою участь, но представила, как будет страдать матушка – она всех потеряла, разве заслужила видеть, как единственную дочь, хоть и приёмную, растерзает толпа? Нет. Надо бежать. Надо исчезнуть. Найти бы лаз только, выбраться в лес – вернуться туда, где ей самое место. Она зверь. Чужак. Вот дом её и прогоняет.
Разъярённые возгласы всё ещё доносились, в них вплетался порой властный голос матушки. Звуки стали туманными, нереальными. Элиза пошарила по стене, исцарапала колени, ладони, она всё искала, искала и, наконец, услышала щелчок – дверь лаза открылась. Элиза упала на холодный земляной пол, дала волю рыданиям, но ненадолго, сжала кулаки и поднялась. Обернувшись, отправила воздушный поцелуй матушке, прошептала:
– Простите все, кому я причинила зло.
И исчезла в темноте земляного отростка в надежде, что решётка на его конце поддастся и выпустит беглянку за пределы поместья, которое было ей домом, а стало угрозой.
Днём ранее
Элоя давно не ощущала такую лёгкость в теле и душе: её доченька, её рыжее солнышко, вернулась. Словно и не было кошмарных дней с её замкнутостью, холодностью и желанием укусить, как у загнанного в угол раненого зверя. Элоя порхала по дому, как в первые дни в статусе хозяйки поместья, сколько же всего нужно было сделать. Ведь после кончины Залима она закрылась, не слышала просьб от прислуги, отвечала бездумно, сквозь туман горечи от потери. Если и покидала комнату, то напоминала безликую тень, ей невыносимо было видеть пустой кабинет мужа, находиться в столовой, накрытой для неё одной. Воспоминания о счастливых днях казались лишь сном. Там, где-то в другой жизни, заразным колокольчиком смеялась дочурка, там улыбающуюся Элою согревал нежными объятиями Залим.
Но всё изменилось. Элое казалось, что она проснулась, избавилась от затянувшегося кошмара. Да, в груди всё ещё невыносимо ныло от потери мужа, но ведь рядом есть другой родной человек – дочь, и ей необходима материнская забота.
Прогуливаясь вдоль рыночка у ворот, Элоя осознала, что в поместье давно не было никаких праздников, а ведь они привлекали уставших путников, странников с легендами о местах, которые повидали. Гости оставались с ночёвкой, покупали подарки, и выручка позволяла жителям пополнять кладовые. В последнее время настроение в поместье витало давящее, и это не могло не сказаться на доходах. Приезжие будто чувствовали неладное и не задерживаясь покидали двор, едва заглянув за приветственно раскрытые настежь ворота.
Со стороны лавок с товарами Элоя услышала, как торговцы жаловались на неудачные деньки: тихонечко, между собой, пряча глаза.
Как ещё роптать не начали на покинувшую их хозяйку? Вроде на вид полна сил, а сдалась – такого раньше не случалось, женщины рода Вилейн отличались стойкостью и крепостью духа.
Расправив плечи, Элоя вспомнила уроки матушки, та умела пройтись по поместью так, что ни у кого не возникало сомнения: вот она, хозяюшка, в меру заботливая, в меру строгая, готова выслушать каждого, но последнее слово остаётся за ней. Это её дом, её правила. Если с добрыми намерениями человек обратился, то поможет, если помыслы нечисты, вмиг укажет за ворота – замена быстро найдётся, вон сколько путников обращались с просьбами дать кров в поместье, которое славилось добрым отношением к своим жителям. Здесь все – одна большая семья. Дом всех объединял, если в первые же дни принимал.
Жители улыбались Элое, приветливо махали. И правильно. Они догадались: всё скоро станет по-прежнему.
Впереди ждал бесконечный список дел. Накопилось. Откладывать многие больше нельзя. Элоя навестила гончарных дел мастера, заглянула в таверну, прошлась ещё раз по рыночку, улыбнулась кузнецу, спросила у садовника, всё ли в порядке с деревьями и розарием, который создал для неё Залим. Дала поручения на кухне: выпечку приготовить, корзину сладостей и фруктов набрать. Устроят с Элизой завтра для детей забавы с подарками.
К вечеру Элоя так вымоталась, что почти без ног дошла до кабинета. Хотела просмотреть финансовые документы, но застыла на пороге. Обняв книгу, за столом уснула Элиза. Сердце Элои сжалось, вот так же мог заснуть и Залим. Книги были его неуёмной страстью. Каждому страннику он рассказывал, о чём накануне прочитал, спрашивал, что гости видели нового, интересного – так в библиотеке появлялись карты, легенды, древние истории о других поместьях, о достижениях, сражениях. Дочь перед сном всегда прибегала к отцу и просила почитать вслух. Сколько раз Элоя разгоняла их по кроватям при свете звёзд.
Зайдя на цыпочках в кабинет, она подошла к дочери, слегка коснулась рыжих кудрей, поцеловала в макушку и ушла. Не стала будить, по улыбке поняла, что Элизе виделось что-то приятное, так зачем отпугивать хоть и сонные, но всё же радости, бедная девочка и так натерпелась в последнее время.
Самой Элое спать расхотелось, наоборот, она зарядилась, посмотрев на дочь, будто и не было загруженного дня. Взяла любимую тёплую шаль и отправилась в сад. Беседка задышала, словно живая, обрадовалась гостье, давно хозяюшка не навещала, а ведь с детства вечерами засиживалась: слушала шелест деревьев, напоминающий колыбельную. Вот и сейчас яблони, берёзы, вишни – все ветвями танцевали с сумеречным ветром, а на небе тучи разбежались, приоткрывая россыпь любопытных звёзд.
Элоя прижалась к перилам беседки, погладила их, всмотрелась в сад и задержала взгляд на луне, скромно выглядывающей из-за крон лесных деревьев.
– Защитите её, духами заклинаю, пусть моя девочка будет счастлива, – прошептала Элоя, и слеза скатилась по щеке, не горькая, а с привкусом надежды, ведь она будто почувствовала вибрацию ответа: «Всенепременно».
Шаль согревала, шелест листвы убаюкивал, Элое стало так тепло и уютно, что она прикорнула на лавочке и позволила векам сомкнуться.
Разбудила настойчивая трель маленькой пташки. Стряхнув остатки сна, Элоя поклонилась саду, поблагодарила ветер, дыша полной грудью, прошлась по тропинке во двор, коснулась стены дома и уже почти шагнула на крыльцо, но внимание привлекла суета возле пристройки кузнеца, стоявшей ближе всех к воротам, чтобы каждый путник сразу мог обратиться за услугой.
Украдкой, будто вор какой, Элоя подобралась ближе. В окнах виделись свечи и несколько человек что-то разгорячённо обсуждали. Элоя не разобрала слов, заглянула в окно комнаты Марси и ужаснулась – девочка лежала ни жива ни мертва, грудь почти не вздымалась, вокруг кровати много свечей, а в изголовье, стоя на коленях, шевелила губами старая травница.
– Беда случилась. Ох, беда.
Элоя обняла себя, дыхание перехватило – знала, на кого падут обвинения. Так же тихо вернулась домой. В спину ей уже светили первые лучи солнца.
***
Стараясь не паниковать, Элоя действовала размеренно: заглянула в кухню, там уже потихонечку что-то шкворчало, звенело, гремело. Настроение отличалось от повседневного или Элое лишь показалось? Будто туманом подвисла тень горя, неужто кухарка знала, что произошло с Марси? Почему же не прибежала к хозяйке, не поделились бедой? Ах, конечно же, из-за Элизы.
Злость забурлила. Да как они смеют на её девочку клеветать?
Из кладовой высунулся поварёнок, глаза опухшие, волосы взъерошенные. Не спал? Тоже знал?
Да как же это… Что за тайны?
Сердце заухало. Элоя спряталась в темноте коридора, выскользнув из кухни, чтобы её не заметили. Никому нельзя доверять. Нужно срочно доченьку спасать. Нужно выиграть время. Ей бы схорониться где, а уж потом… Элоя найдёт способ утихомирить народ, разберётся во всём сама, очистит имя наследницы рода Вилейн. Да, кровь у неё иная, но её принял дом, а значит, и жители должны принять, чего бы они там себе ни навыдумывали. Ну какая Элиза ведьма?
Элоя закусила губу – в памяти всплыли поступки дочери, её леденящий душу хохот и пробирающий до костей взгляд. А Залим? Он ведь говорил, что чует неладное. Могли все они ошибаться? Или неправа только Элоя, защищая ту, кого родная мать бросила на погибель в лесной чаще?
Нет! Элоя прислонилась лбом к стене, упёрлась ладонями и мысленно прокричала: «Не позволю!»
В углу коридора зашуршали тени, но Элою они не напугали, а наоборот, будто поддержали. Она протянула к ним руки, подошла ближе и услышала шёпот:
– Прими свою участь, ты хозяйка этого Дома, позволь нам помочь тебе.
Не думая в тот момент о последствиях, Элоя кивнула. Воздух зашевелился, он согрелся, как на полуденном солнце, стал плотнее, ощутимее, окутал защитным коконом. Элоя расправила плечи, снова кивнула.
Со двора донеслись крики толпы. Началось. Но Элое уже не было страшно, она не одна, она покажет им всем, что значит быть настоящей Вилейн!
Сняла шаль, зашла в кухню, взяла фрукты, всегда лежавшие у самого входа, выпечку ещё тёплую, видимо, ею позавтракать поварские хотели. Ничего. Потерпят. Элизе съестное нужнее. Захватила и фляжку, вроде как спрятанную среди мешочков с крупами, но сейчас будто выглянувшую, чтобы посмотреть на хозяйку поместья. Элоя проверила, свежая ли там вода или кто-то из слуг припрятал хмельное. Нет. Пахло лёгкими травами, они пробудили кровь, придали свежести голове и энергии мышцам. То, что надо! Спасибо тому, кто это сварил.
Во дворе напряжение нарастало, даже через стены ощущался гнев собирающихся у крыльца людей. Но прежде чем к ним выйти, Элое осталось сделать самое важное. Она тихонечко отворила дверь кабинета, сердце в очередной раз сжалось от боли Элоя хотела подбежать к доченьке, обнять её, защитить, успокоить, как это делала все её детство. Жаль, что сейчас не время. Элиза справится. Она сильная.
– Беги, родная! – прошептала Элоя, оставила шаль со съестным и ушла. Быстрее! Пока не передумала.
У входной двери замешкалась. Подышала. Коснулась стены, ощутила тепло и поддержку, показалось, что за спиной появились родные: матушка, отец, бабушка, ещё несколько женщин, мужчин, имён некоторых Элоя не знала, но понимала: все они жили когда-то в этом поместье и все они сейчас за неё.
Одновременно с тем, как отворилась входная дверь, толпа прокричала:
– Сжечь! Ведьма!
Неприкрытая злость будто порывом ветра заставила Элою отшатнуться и попятиться, но её остановили и подтолкнули невидимыми руками вперёд. Услышала ли она «мы рядом» или сама мысленно сказала, но это придало сил.
Элоя вышла на крыльцо, окинула взглядом собравшихся.
– Доброе утро. Я рада, что вы пришли в столь ранний час выразить мне почтение. Но разве я просила будить меня? Разве звала вас в свой дом?
Она сказала это тихо, но жёстко, с нажимом, отчего по двору растеклась тишина, слышен был только треск пламени на виновато опущенных факелах.
Вперёд вышел кузнец: крепкий, широкоплечий, выше всех стоявших рядом с ним, с бородой и густыми с проседью тёмными волосами.
– Марси… моя девочка! За что она так с ней? Ведь дружили с мала, сёстрами друг друга считали… – в голосе его звенела печаль, по опалённому жаром печи лицу тонкими тропками бежали слёзы.
Элоя почувствовала ком в горле, вспомнила свечи вокруг кровати Марси, её безжизненное лицо и опущенные плечи травницы, та не верила в успех и ждала только, чтобы сопроводить дух девочки в другой мир. Также травница сидела возле матушки Элои много лет назад, и сейчас картинка выплыла из памяти такая ясная, будто случилась беда буквально вчера.
Да, Элоя злилась на мать, но всё же родная кровь, много хорошего было, и терять близкого человека всегда больно. Печаль отразилась на лице Элои, толпа сочла это за момент слабости и приободрилась.
– Отдай нам ведьму! Сколько можно терпеть! – полетели вилами выкрики.
– Она даже мужа твоего убила! А ты закрываешь глаза!
Элое хотелось закрыть лицо руками, спрятаться за спасительной дверью, ведь в дом жители войти не посмеют.
«Всё хорошо. Мы с тобой», – зашелестела многоголосица за спиной.
– Хватит! – порыв ветра усилил и разнёс жёсткий возглас хозяйки. – Это только ваши домыслы!
– А как же свидетели? – сощурившись спросил кузнец, медленно поднимаясь по крыльцу.
– Какие? – Элоя остановила его вытянутой рукой, чтобы, несмотря на разницу в росте, взирать сверху вниз. – Лекарь сказал, что у Залима сердце не выдержало. Возраст, знаете ли, ни к кому не умолим.
– Ага, особенно когда на тебя кричит ведьма.
Кто это сказал? Элоя шагнула вправо, окинула взглядом с прищуром толпу, которую своей комплекцией перекрыл кузнец. Но собравшиеся забегали глазами: кто смотрел в землю, кто на соседа, кто и вовсе отвернулся.
Кузнец тем временем осмелел, посмотрел на жителей, поднял кулак, огромный, как молот.
– Не позволим отродью лесному вредить нашим детям. Сжечь ведьму!
Толпа взревела.
– Да!
– Сжечь!
– Освободить дом наш от нечестивой!
Элоя схватила кузнеца за плечо, развернула к себе и, глядя в его карие глаза, почти прошипела:
– Кто дал тебе право…
– Право на что? – кузнец не сплоховал, поднялся на ступень и стал выше Элои. – Право родных защищать? Заботиться о моей Марси? Она моя дочь!
– А Элиза моя дочь! – Элоя выплюнула фразу в лицо кузнецу.
Тот отёрся широченной ладонью и пробасил:
– Дочь ли? Где ты нашла её? Под каким кустом? Ведьма она! А ведьма должна гореть на костре!
Звонкая пощёчина прогремела как щелчок кнута. Кузнец дёрнулся, оступился и, еле успевая переставлять по ступеням ноги, слетел с крыльца, хорошо его поймала толпа и не дала свалиться на спину. Могла бы ещё одна беда случиться. Наверное.
– Вы ошибаетесь! Вами правят домыслы и предрассудки, – снова властно, но тихо произнесла Элоя.
По толпе волной прокатился ропот. Люди не знали, что делать. Кузнец выпрямился, отряхнулся.
– А как же моя Марси? Вчера видели, как она бежала по коридору, потому что её испугала ведьма. И прокляла, – кузнец смахнул слезу, – моя девочка, она слегла, прошептав только одно: «Элиза».
– Может, она упала, ударилась? Что-то съела? – с надеждой спросила Элоя.
Кузнец покачал головой.
– Если рыжая ни при чём, дай нам с ней поговорить, пусть расскажет, как было и почему Марси бежала от неё так, что чуть кубарем с лестницы не скатилась, хорошо рукой крепкой поймали.
– Элизы нет, – пожала плечами Элоя. – Она уехала ещё вчера.
– Тайно? – снова тот же голос выкрикнул из толпы.
Да кто же это? Элое показалось, что она рассмотрела макушку поварёнка, да и голос похож. Вспомнила, что много раз видела их с Марси. Не мог ли он оклеветать Элизу? Сам натворил чего, а свалить решил на ведьму…
Элоя сложила руки на груди и хмыкнула.
– Хочу напомнить, что я тут хозяйка, это мой дом, и перед вами отчитываться о членах семьи я не намерена. Если у вас ко мне вопросов больше нет, ещё раз спасибо, что почтили вниманием, и до свидания. У каждого из вас наверняка много дел или мне пора искать всем замену?
Ветер зашелестел листьями в саду, факелы в руках собравшихся ворчливо затрещали. Элоя заметила, что её слова возымели действие: многие посмотрели на рыночек, на свои хижины. Только у кузнеца танцевали желваки. Это плохой знак. Лучше поставить на место всех и сейчас. Иначе толпа найдёт повод навестить Элою снова. Справится ли она во второй раз – одинокая и беззащитная женщина в годах – неизвестно.
– Хорошо, задержитесь ненадолго. Давайте разрешим это вопрос до конца. Я с вами всегда честна. Милости прошу, – Элоя отступила в сторону и приглашающим жестом указала на дверь. – Убедитесь, что дочери моей нет в доме. Кто смелый?
Из толпы вытолкнули поварёнка. Значит, зрение не обмануло. И ведь приютили его, кров дали, работу, а он вон как отплатил. Поварёнок, съёжившись, подошёл к кузнецу, тот сжал его плечо, видимо, сильно, потому что парнишку перекосило.
– Ты говорил, что моя Марси тебе дорога, так докажи, – и кивнул в сторону крыльца.
– Да-да, конечно. Я… А как… Где посмотреть… Я же в комнаты не зайду…
– Ты справишься, давай, – приободрил кузнец и подтолкнул.
Бедный поварёнок напоминал побитого пса. Шаркая, подошёл к двери, а та, скрипнув, отворилась. Сама или от сквозняка. Толпа от режущего слух звука отшатнулась, поварёнок обернулся на мгновение и чуть не плача шагнул в темноту. Элоя вздохнула и мельком посмотрела в окно кабинета: нет ли там Элизы? Сердце ухало в надежде, что дочери удалось найти способ покинуть поместье. Пробежавшись взглядом по двору, саду, Элоя задержала его на воротах. Показалось или в щели мелькнули рыжие локоны? Элиза справилась. Она в безопасности. Теперь бы найти способ снять обвинения, ведь навредить Марси дочь не могла, она за обедом только и говорила, что они вот-вот подружатся вновь.
Время растянулось, как густое желе, Элоя заламывала руки и задерживала дыхание, вслушиваясь в шумы изнутри дома.
Ну где же поварёнок? Он уже мог исходить дом вдоль и поперёк, заглянуть в каждый угол. Уж не случилось ли с ним чего?
Такие же мысли вспыхивали в глазах кузнеца и ещё нескольких мужчин, стоявших с ним рядом. Остальные посматривали на ворота – уже рассвет, их пора раскрывать, во двор заглянут первые гости, их приветить нужно да товар предложить. Но расходиться не смели, ждали знак от хозяюшки.
Элоя волновалась: что, если, отворив ворота, жители заметят Элизу? Ведь если дочь ещё там, отвлечь народ тогда не получится, схватят, расправятся, а уж потом будут жалеть. Но оттягивать слишком надолго закрытость поместья не стоит, с той стороны могут быть уставшие путники, они надеялись запасы пополнить, перекусить, отдохнуть, а увидев запертые ворота, отправятся дальше и слухи распространят, что в поместье Вилейн что-то неладное.
Ну где же этот мальчишка?
Элоя степенно прогуливалась по крыльцу, всматриваясь в окна. Ниже, у первой ступени, из стороны в сторону метался кузнец. Он поглядывал на дом, на Элою, а душой рвался к своей постройке, то и дело поворачиваясь к ней всем телом. Видимо, надеялся, что хотя бы из одной двери к нему выйдут с добрыми вестями. Но если от травницы, очевидно, чего он хотел услышать, то вот на что надеялся, дожидаясь поварёнка?
«Что-то нужно делать. Возьми ситуацию в свои руки», – настаивали те, кто невидимо поддерживал Элою.
– День новый не может ждать нас слишком долго. Пора приниматься всем за работу, откройте уже, наконец, ворота!
Мужчины посмотрели на кузнеца, и тот махнул рукой.
– Хозяюшка права, расходитесь. Я должен для начала поговорить с… – он сделал над собой усилие и выдавил хрипловато: – Элизой.
Элоя ему была благодарна за то, что он назвал её дочь по имени.
Люди разошлись кто к воротам, кто домой, кто к рыночку подготовить лотки для первых покупателей. Кузнец уселся на крыльцо, Элоя устроилась рядом. Они молча смотрели, как оживал двор, и оба задержали дыхание, когда одновременно открылись две двери: позади, выпуская поварёнка, и впереди – травницу.
– Всё хорошо, я уверена, – выдохнула Элоя.
Кого она хотела убедить в этом? Себя или кузнеца? Он кивнул, вцепился руками в ступени крыльца.
– Элизы нигде нет, я в каждый уголок заглянул, – отчитался поварёнок.
Элоя выдохнула, значит, рыжие локоны не привиделись. Осталось узнать, с какими известиями к ним шла травница.
Сколько часов или минут уже ползла по тёмному коридору, Элиза не знала, ей казалось, что прошла целая вечность. Она слышала крики толпы, треск факелов, задыхалась от духоты и обвинений, переживала за Марси, за матушку и почти не волновалась о своей участи. Просто было не до этого. А ведь вероятность остаться под толщей земли существовала, и вряд ли кто-то нашёл бы Элизу, застрявшую здесь, даже спустя годы.
К счастью, коридор всё же закончился, а решётка, прикрывающая его со стороны леса, легко поддалась. Может, вовсе не закрывалась, а так, для отвода глаз прислонялась, пряча нору в невысоком холмике посреди леса.
Элиза выглянула наружу – никого, вокруг только деревья, кусты, трава пожухлая и запах свободы. Солнце пробивалось сквозь ветви, прогреть воздух оно ещё не успело, и Элиза укуталась в матушкину шаль, оставив припасы в сторонке.
Осмотреться бы: где она, как далеко от поместья, уже в безопасности или на пути к новой череде неприятностей?
На удивление страха не было, лишь щекотало в груди любопытство. Элиза разглядела тропинку, отправилась по ней и оказалась у ворот родного поместья.
Почему они ещё закрыты?
Элиза заглянула в щель и увидела матушку. Какая же она величавая стояла на крыльце! Если бы не толпа, Элиза бы принялась стучать по створкам, просить впустить её, так хотелось броситься к матушке в объятия, захныкать, как в детстве, зная, что в ответ услышит ласковые слова. Элоя всегда умела успокоить, приободрить. Жаль, что Элизе больше никогда этой доброты не почувствовать.
– Прости меня, мамочка. Я не знаю, как же так вышло. Я буду скучать… – горло сдавило от спазма, и Элиза отвернулась, когда случайно пересеклась взглядом с матушкой. Или показалось?
С дороги донёсся скрип колеса. Элиза поспешила скрыться в чаще. Ещё не хватало, чтобы её сейчас кто-то заметил, тогда расправы не избежать.
Вернувшись за провизией, Элиза устроилась на пеньке и, похрустывая яблоком, осмотрелась: от леса по-прежнему не веяло враждебностью, скорее, наоборот. Он притих и будто наблюдал за рыжей гостьей.
Странно, почему жители поместья так боятся этой чащи? Вот же обычные деревья, приветливо машут ветвями, птицы щебечут, рассказывая последние сплетни из жизни сородичей: кто куда улетел, у кого какое гнездо, сколько яиц готовится к вылуплению. К ним присоединяются шепотки мелких зверят: как малышня хулиганит, как за них страшно из-за хищников, сколько орехов с грибами удалось собрать, в каком месте поджидает опасность и почему стоит держаться подальше от дороги, где часто появляются люди.
Элиза слушала звериный трёп и удивлялась, будто во дворе поместья оказалась, там также все кости друг другу перемывали, по-доброму, предупреждая, куда соваться не стоит.
– Лес, а ты милый, – погладила Элиза пенёк. – Давно надо было тебя навестить.
Порыв тёплого воздуха принёс шепоток:
– Наконец-то! Я уж думала, что не дождусь тебя. Следуй за ветром, под ноги смотри – тропинка приведёт куда надо. Поспеши!
Словно заворожённая Элиза отправилась на зов неизвестной, захватив с собой только шаль. Деревья расступались, подсказывали ветвями, куда свернуть, чтобы не упустить еле заметную глазу тропинку. Продвигаясь всё дальше, Элиза почувствовала, что дрожит, укуталась в шаль и… будто освободилась от невидимых пут. Тряхнула головой, отгоняя отголоски шёпота. Он не мог быть реальным – померещился. Воображение сыграло шутку, достало из памяти сказку про лесную колдунью и подкинуло слова, которые старуха могла бы произнести. Так в облаках мы видим несуществующие картины.
Стоп. Хватит голосов!
Элиза пришла сюда, чтобы стать свободной. Она обернулась и пожалела, что забыла фляжку с водой – сейчас бы глоток не помешал.
Лес отреагировал на мысли гостьи – тряхнул ветвями, одаривая капельками росы. Конечно, жажду так не утолить, но и подаренная свежесть взбодрила. Элиза раскрыла объятия и поблагодарила:
– Кто бы ты ни был, спасибо, что приветил беглянку!
В ответ окутало уютом. Знакомым. От него Элиза трепетала, спускаясь в подвал, где её ждали, где не осуждали, где принимали такой, какая она есть. Захотелось познакомиться с обитателями чащи поближе, как и с тенями. Вон зайчик навострил ушки, вон лиса притаилась, вон рой пчёл жужжанием договаривался, где нектар собирать. И никто! Никто не подумал о незваной гостье плохо. Никто не испугался. Никто не убежал.
Элизе стало так хорошо, что она вмиг забыла про все беды.
Пританцовывая и напевая, продвигалась вглубь чащи, всё сильнее ощущая, что дома.
Бег времени Элиза не замечала. Когда желудок урчал, ветви подсказывали, где найти коренья съедобные, ягоды или родник. Когда ноги и спину ломило от усталости, появлялась раскидистая ель, приглашая отдохнуть. И Элиза сворачивалась клубочком под её корнями, знала, что зверьё сон не потревожит.
День ли прошёл, а может, два или три. На закате Элиза оказалась у ворот поместья. Правду говорят, ноги сами домой приведут, стоит им довериться, если вдруг заплутал.
Вот только Элизу обуял страх – как её встретят? Скользнуть ли тенью за ворота, пока их не закрыли? Пробраться в свою комнату, в кабинет или к матушке? Во дворе никого не было, солнце клонилось к закату, жители разбрелись по хижинам, ужинали, ко сну готовились. Или не рисковать и воспользоваться тайным лазом?
Элиза выбрала второе, не без труда отыскала решётку, ползком преодолела коридор, кажется, в этот раз намного быстрее, и на цыпочках, сливаясь со стеной, пробралась в комнату матушки. Элоя бросилась к дочери, прижала к себе, ощупала, обцеловала.
– Как ты милая? Я так волновалась.
– Мамочка, у меня всё хорошо. Я ещё никогда не была так счастлива. Там… Понимаешь… Там меня никто не ненавидел, я будто была там своя. Может, мне и правда стоит в лесу жить? Нет мне места среди людей.
– Ну что ты. Не выдумывай.
Элоя уложила дочь в кровать, устроилась рядом: гладила по спине, волосам, пела колыбельную, шептала тёплые слова, пока дочь не расслабилась и не уснула.
Во сне Элиза увидела кузнеца и кроху Марси, той было не больше двух, её прижимала к себе красивая женщина с длинными светлыми волосами, ярко-синими глазами и грудью, от которой мужчины не могли оторвать взгляд. Кузнец злился, возмущался, прикрывал жену платком, прятал за спиной.
А потом… Она захворала. В одну ночь посерела, волосы поблёкли, из густой косы осталась тонкая солома, взгляд больше не искрился. Сглазили. Прокляли. Ревнивица мужа нерадивого так отстояла. Кузнец плакал у кровати жены, прощения вымаливал и обещал, что защитит дочь от колдовства. Но не справился, история повторилась. Вот уже он стоит на коленях перед кроватью Марси и просит прощения у дочери, что и её не смог защитить.
Элиза хотела прокричать, что не виновата, что хотела бы помочь, если бы знала как. Но что она могла сделать, находясь в бегах? Мысль эта, будто веником, вытолкнула из глубин сна. Элиза раскрыла веки и осмотрелась.
Темнота постепенно растворялась, взгляд к ней привыкал, Элиза поняла, что не дома. Комната не похожа ни на одну в поместье: низкие потолки, деревянные полы, мало пространства, очень мало, даже трудно было дышать, будто в западне оказалась. Вдоль дальней стены полки – не разглядеть, что на них, свет в занавешенное плотной тканью окно почти не проходил.
С осторожностью Элиза спустила ноги с кровати, ожидая скрипа пружин. Марси жаловалась, что те вечно выдавали отцу, когда она собиралась вместо того, чтобы спать, без спроса сбежать к Элизе за приключениями. Но эта кровать, хоть и пахла пылью да трухой, не издала ни одного звука, как и половицы с щелями такими, что, если заколку или расчёску уронишь, ни в жизнь уже не найдёшь.
Тишина следовала за Элизой до окна, вместе выглянула на улицу, отодвинув плотную ткань. Там лес. Густой. Хмурый из-за туч, нависших над верхушками деревьев. Ветер трепал ветви, кружил листья, но Элиза по-прежнему ни звука не слышала, даже попрыгала на одной ноге, по ушам постучала. Тишина гостью покидать не собиралась.
Ладно. Возможно, всё это сон. Но ведь во снах бывают подсказки. Стоит узнать, что там на полках. Книги? С предвкушением Элиза продвигалась по комнате, правда, темнота на пару с тишиной тоже не отступала. Ничего не было видно. Не расшибиться бы. Элиза выдохнула, коснувшись стены, и медленно, шаг за шагом, продолжила исследовать комнату. Нащупала шкаф, похожий на платяной. Такой же у кухарки в углу кладовой прятался, хранил запасные фартуки, полотенца. Но этот пустой. Зачем же тогда его здесь поставили?
Полки, где Элиза надеялась найти книги, тоже оказались пустыми.
Жаль. Надо вернуться к окну, пригласить в комнату свет и осмотреть всё ещё раз.
Шарк-шарк-шарк.
Рука коснулась шершавой ткани. Элиза выглянула и охнула.
Удивительно… Не могла же она так долго бродить по маленькой комнате, что за окном уже не хмурые тучи, а радостный полдень? Деревья приветливо махали ветвями, трава поднялась и будто манила мягкостью – пробежаться бы по ней босиком, завизжать от щекотки.
Занавеска слегка колыхнулась, подсказывая, что в комнату кто-то вошёл.
– Проснулась? – в тишине вопрос прозвучал словно гром.
Элиза обернулась. В дверях стояла пожилая женщина. Покрытые серебром волосы, собранные в пучок, простое серое платье до пят и фартук, измазанный в муке.
– А я уж хотела будить тебя, сонюшку. Измучилась, видимо? Долго плутала-то по лесу? – с заботой в голосе проворковала старушка.
– Я? – Элиза призадумалась: а, и правда, сколько же она плутала? И ведь не помнит, как в эту избу попала. – Не знаю. Я всё шла, шла, лес меня будто сам водил по тропинкам.
– Это он может, шельмец, – хозяюшка погрозила пальцем, глядя в сторону окна.
Элиза обернулась, ей показалось, что деревья виновато опустили ветви и колышутся, оправдываясь перед старушкой. Странно. Разве такое бывает? Хотя если это сон, то во сне бывает всё. Может, Элиза сейчас в кровати у матушки, та её обнимает и охраняет от всякого зла, а сюда во сне отправилась заблудившаяся рыжая девчонка, потому что… Додумать не дали.
– Пойдём, я блинчиков напекла. Накормлю тебя и отвечу на вопросы. Ты же за этим ко мне пришла? – хозяюшка подмигнула и махнула головой, мол, идём за мной.
– Откуда вы меня знаете? – удивилась Элиза, но старушка уже вышла из комнаты, пришлось последовать за ней, запасаясь терпением.
Небольшой коридор привёл в светлицу, вроде маленькую по размеру, но такую вместительную. Два окна, в центре длинный стол с мягкими табуретками, слева кресло-качалка, комод, торшер, напоминающий дерево, и корзина с вязанием. Справа печь, шкафчики, на них мешочки, скляночки и величавый котёл.
В отличие от комнаты, где Элиза проснулась, здесь тишине места не было. Что-то шкворчало, бурлило, позвякивало. А запахи… Элиза прикрыла глаза и вдохнула аромат топлёного масла, ощутила жар раскалённой сковороды, облизнулась от витающего вкуса сладковатого теста. Желудок запел голодную песню.
Старушка взяла гостью за талию и подвела к столу. Налила в белоснежную кружку травяного чая и пододвинула тарелку с блинами.
– С малиновым или ежевичным?
Элиза прошамкала «с любым», уже уминая угощение.
– Откуда вы про меня столько знаете? – повторила она вопрос.
Блины были её любимым блюдом, она даже кухарку просила научить их печь, а есть предпочитала именно с вареньем из малины, которую отец специально для неё посадил вдоль забора, и ежевики, которую покупал у смелых путников, что не боялись в лес на ягодную поляну зайти.
Старушка не отреагировала, подлила гостье ещё чаю, а сама знай, прислушивалась, на окна поглядывала.
– Вы же обещали на вопросы ответить, – утолив голод напомнила Элиза.
– Да, милая, давно жду тебя.
– Меня? Почему именно меня? Я же сплю? Вы мысли читаете? Откуда вы меня знаете? – затараторила Элиза, встала из-за стола и подошла к старушке, взяла её за сухонькие ладони и склонила голову, чтобы заглянуть в глаза.
Та вздохнула, провела гостье по щеке.
– Ох, детонька. Мне ж давно не шестнадцать, да и слушать умею. Лес, он же всё видит, многое знает. С ним, как с соседом, поболтать можно. Ох, чего он только ни рассказывает на рассвете и чем ни делится на закате. Болтун, каких ещё поискать.
– Лес? – Элиза подошла к окну и всмотрелась в деревья.
Они и правда словно живые. Как нашкодившие мальчишки, листьями шелестят, ветвями прикрываются.
– Ну не сам лес, конечно. Птички-невелички, лисички, белочки. Говорить-то зверята не умеют по-людски, но так громко образами думают, что мне этого и хватает.
– Это они обо мне рассказали?
– Не только. Ты вовремя здесь. Очень вовремя.
– Для чего? – в Элизе просыпался гнев. Чего эта старушка водит всё около? Обещала на вопросы ответить, а сама…
– Слышишь? – приложила она к уху руку.
Элиза повторила жест.
– Он близко. Поспеши.
– Кто?
Показалось, что на всю избушку раздался топот копыт, и Элиза будто вернулась в подвал и смотрела на видение: всадник несётся во всю прыть. Получается, к ней?
Нет-нет. Элиза закрыла лицо руками, замотала головой. Это видение предвещало беду. Что-то снова плохое случится?
– Я не хочу. Пусть всё исчезнет! Пусть в свой день рождения я не услышу голоса и не открою ту дверь. Пожалуйста. Позвольте мне вернуть мою жизнь.
Но вместо ответа Элизу направили к порогу.
– Кыш-кыш-кыш. Поспеши. Судьба твоя близко, всё было предсказано ещё при твоём рождении. Не упусти. Это дар прощальный. Прими. Не отвергай. Так долго мы ждали. Боялись, что не получится.
Так всё было подстроено? Осознание окатило кипятком. Подвал. Отец. Марси. Всё это случилось, только чтобы Элиза оказалась в лесу и встретилась с тем, кто сейчас несётся сквозь чащу на скакуне?
Старушка, будто птица, замахала руками-крыльями. Вытолкнула Элизу к кромке леса. Деревья приняли рыжую гостью, направили дальше, вглубь чащи, и не позволили вырваться из зелёных объятий.
Колдунья! Точно лесная колдунья! Не зря они с Марси про неё карты рисовали. Нужно было отправить народ, найти эту избушку. Это всё она! Она виновата. Не Элиза…
Сложно сопротивляться чему-то во сне, Элиза отмахивалась от веток, посматривала на небо, искала яркое солнце, ждала, когда же оно пробудит уже. Ведь всё это сон. Всего лишь сон.
Порыв ветра подтолкнул Элизу, она оступилась и кубарем скатилась с небольшого пригорка, угодив прямиком под копыта с трудом успевшей остановиться перед ней лошади.
Ниткос запрыгнул на коня и пустился прочь из дома во всю четвероногую прыть скакуна, куда угодно, только бы вырваться на свободу и не слышать возгласы матери, наверняка уже выбежавшей за ним на крыльцо.
Надоело! Считают его пацаном малым. Это не делай, туда не ходи! Сколько можно? Ему на днях исполнилось двадцать, а матушка всё заглядывает к нему перед сном, поправляет одеяло, утром следит, чтобы позавтракал плотно.
Отец не реагировал на просьбы утихомирить раздражающую заботу. Куда там. Рамиус предпочитал не спорить с женой, давно смирился, что поместьем управляет она, и ей слова поперёк лучше не говорить – искрами гнева опалит всех, кто окажется в тот момент рядом. Слуги на глаза хозяюшке лишний раз старались не попадаться, и порой создавалось впечатление, будто в поместье всё происходило по одному взмаху руки властной Инеры.
Ребёнком Ниткос считал, что родители все такие: мать строгая, отец… тоже. Но при этом с искренней нежностью заботятся, внимательно выслушивают каждую идею и поддерживают во всех начинаниях. А начинать Ниткос любил. То столярное дело изучал, то искусство боя, то секреты приготовления блюд, то живопись, музыку, танцы. Благодаря заезжим учителям рос Ниткос разносторонне развитым мальчуганом.
Поместье их располагалось в отдалении от многолюдных путей, поэтому каждому редкому гостю здесь были безмерно рады. Стоило у ворот показаться страннику, как Ниткос уже вился около него с расспросами о чём-нибудь новом. Видя вспыхнувший интерес сына, Инера убеждала гостя задержаться, стать учителем для будущего наследника. Правда, странники не выказывали особого рвения оставаться надолго: их манила дорога, они быстро уставали от однообразия и покидали поместье, пообещав, что обязательно направят вместо себя других умельцев поделиться знаниями с любознательным мальчуганом.
Вот только всё реже в поместье появлялись новые гости, тогда Ниткос стал сам заниматься: оттачивал на рассвете боевые упражнения, наращивал мышцы, тренировал выносливость, днём до рези в глазах и мозолей на ладонях постигал столярное искусство в сколоченной собственноручно мастерской. И всё чаще засматривался на дорогу за воротами, но не гостей ждал, а представлял, как покинет поместье в поисках новых впечатлений.
Он никому не рассказывал, но верил, что там, за непроходимым лесом, ждёт его дама сердца, образ которой туманным видением преследовал с детства. Ниткос узнавал её силуэт в танце теней от пламени и ветвей деревьев в саду, слышал её смех в трели птиц, звоне посуды на кухне. Ниткос ощущал, как за пределами поместья ключом била жизнь, жизнь, которая пролетала мимо него, привязанного узами сыновьей благодарности за всё, что для него, единственного дитя, сделали. Как бросить родителей? Не мог он так поступить с ними, ведь он их опора. Так убеждал себя Ниткос, закрывая каждый вечер ворота.
С полгода назад тяга к путешествиям усилилась и образ девушки из прежде туманного, почти неуловимого, становился всё ярче, в нём появлялись детали: огненные локоны, глаза цвета утреннего неба. Ниткос видел её лицо в ведре с водой, когда умывался после тренировки, и взгляд незнакомки прожигал сердце грустью. Что с ней произошло? Не из-за того ли грустит, что он никак не найдёт её? Ниткос решил, что увяжется за первым же странником, который войдёт в ворота, и ничто уже не удержит его в поместье. Правда, как назло, путники никак не появлялись. Ниткос подумывал, что это матушка их отгоняла. Как – непонятно. Но без её вмешательства точно не обошлось, ведь это Инера – в поместье всё происходит так, как того захочет она.
Ниткос почти смирился с участью затворника, мысленно извинялся перед незнакомкой, которая, заплетая кудряшки в длинную косу, будто с укоризной смотрела на него из собирающихся к полудню облаков. Ниткосу было стыдно за трусость, он избегал мать, прятался то в саду, то в мастерской. Засиживался за любыми заботами допоздна, чтобы свалиться от усталости в кровати и не заметить, как тенью Инера скользнёт к нему да поправит подушку, одеяло, прошепчет заговор на здоровье. Хотя на здоровье ли?
Чаша терпения наконец переполнилась, взорвался Ниткос сегодня за завтраком. Встал из-за стола, так и не притронувшись к тыквенной каше.
– Я так больше не могу!
– Что такое, сыночка?
Молоденькая помощница по кухне, услышав голос хозяюшки, попятилась, не донеся блюдо с пирогом. Ох, разнесёт маман сегодня прислугу. Ох, достанется им за… За что? Да, найдётся за что. И кастрюля с тыквенной кашей окажется в лучшем случае на полу. Ниткос не хотел стать причиной неприятностей у кухарки, съел пару ложек и сказал, что каша сегодня особенно удалась. Матушка промокнула платочком губы, скрывая улыбку. В очередной раз она победила. И это спровоцировало новую вспышку гнева у Ниткоса.
– Хватит! Я устал. Завтра же уезжаю!
– Сыночка, но куда? Зачем? А как же мы? – Инера вцепилась в руку мужа.
Странно, но отец оттолкнул её и поддержал сына.
– Прекрати! Ты кого ростишь? От юбки не отпускаешь! Он мужик али девка хворая? Пусть мир своими глазами увидит.
– Да я ж, куда ж, – матушка заморгала часто и затеребила платок, переводя взгляд с мужа на сына и обратно.
Ниткос смотрел на отца и не верил – Рамиус посмел перечить жене? Что ж. Спасибо. Нужно пользоваться неожиданным подарком. Боясь, что Инера найдёт способ остановить, Ниткос выбежал из столовой и, уже закрывая дверь, услышал жёсткий голос отца:
– Пусть. Перебесится и вернётся. Поверь, так будет лучше.
Конь переминался в стойле, прядал ушами, будто ждал хозяина. Ниткос запрыгнул на него, захватив уздечку, и исчез за воротами в поднятой копытами пыли. В груди клокотала буря. Ниткос прижался к верному другу и бурча возмущался, как ему всё надоело, как ему душно в поместье, как не хватало свободы. Скакун же знай бежал, унося хозяина глубже в непроходимую чащу.
Успокоившись и почувствовав, что достаточно отдалился от влияния матушки, Ниткос спешился, помахал руками, сбрасывая напряжение, о деревья потёрся, избавляясь от остатков невидимой паутины, он словно из кокона выбрался, разрывал нити, сковывающие даже мысли. Но вместо облегчения душу зацарапал колючий стыд. Повёл себя как безусый юнец! Надо было спокойно поговорить, всё объяснить матушке, ну неужто она б его не поняла?
Ниткос осмотрелся: конь щипал траву, вокруг деревья, деревья, деревья. Где же тропинка? Как вернуться домой? Из-за порыва ветра зашелестели листья, они будто упрекали: так стремился к свободе и тут же хочет избавиться от неё? Вернуться в оковы материнской заботы?
– Ладно, отец ведь поддержал даже. Нужно мир посмотреть. Вот только… лес не совсем мир. Эй, духи, вы покажете мне путь?
Они показали, только не тот путь, который ожидал Ниткос. Они водили его кругами, хорошо хоть ягодные поляны не пропускали да к ручейкам заглядывали, чтобы позволить утолить голод и жажду. День прошёл, за ним ночь, утром Ниткос призадумался, как выбраться из западни. Вспомнил легенды, что чаща хуже болота, ты не замечаешь, как гибнешь, становясь её частью, тебе кажется, что о тебе заботятся, а сами кружат, кружат, играют словно котёнок с клубком.
Ниткос похлопал по крупу коня. Тот фыркнул. Хвостом отмахнулся и принялся щипать сочную травку – ему будто здесь нравилось больше, чем в стойле.
– Понимаю, дружочек, всё понимаю. Но я-то не зверь, я не могу жить в лесу. Давай с тобой договоримся. Ты меня сюда притащил, ты и выведешь. Что скажешь?
Конь помотал мордой.
– Ах ты, предатель! – Ниткос толкнул скакуна плечом.
Тот заржал недовольно, на дыбы встал. Лес, будто считал настроение скакуна, зашумел, птицами закричал. Но неожиданно всё затихло. Разом. Совсем. Ни одного звука не было слышно. Ниткос попрыгал на левой ноге, по уху постучал. Не помогло. Конь забеспокоился, переступил копытами, дёрнул мордой, будто кому-то ответил согласием, склонился перед хозяином, предлагая забраться на спину.
– Что ж. Я рад, что ты передумал.
Еле успел Ниткос прижаться к холке коня, тот понёсся, подгоняемый порывом ветра, уворачивался от ветвей, которые пытались скинуть всадника. Ниткос мысленно с жизнью простился, ведь если на такой скорости упадёт, то костей не соберёт. Эх, бедная матушка…
Эта ли мысль утихомирила коня? Или совпало? Скакун резко остановился и встал как вкопанный. Ниткос чудом не перелетел через его голову.
– Эй, дружок, ты, часом, не собрался избавиться от меня? – Ниткос похлопал коня по холке и обомлел.
Почти под копытами распласталась девушка. Рыжие локоны разметались, будто землю охватило пламя. Сердце Ниткоса забарабанило. Это она? Девушка из ночных грёз?
– Малышка, ну как же так?
Тоненький голосок заставил Элизу встрепенуться, она поискала взглядом всадника. Это же он произнёс? Да как он смеет! Издевается над неуклюжестью, да ещё и сюсюкается, как с ребёнком!
– Малышка? Какая я вам малышка?
Элиза сдула локоны. Безуспешно. Волосы прилипли к лицу, словно хотели спрятать замарашку от незнакомца. Попыталась встать, но… Ноги предательски разъезжались по скользкой траве, руки саднило, обида щекотала уголки глаз. Элиза вновь упала, хорошо конь отшатнулся, а то веснушчатым лбом ударилась бы о копыто. Захотелось спрятаться в кустах, не встречаться взглядом со всадником. Вот он сейчас расхохочется.
Ползком, путаясь в полах платья, отплевываясь от травы, Элиза сбегала в укрытие. Но на спину кто-то прыгнул, оттолкнулся маленькими лапками и, задев пушистым хвостом её щеку, исчез в тех самых кустах, куда рыжая направлялась.
– Малышка, постой! – раздался тот же тоненький голос.
Мелкими перебежками, посматривая на людей, вслед за юрким бельчонком семенила белка-мать. Элиза помахала ей рукой, но та дёрнула недовольно хвостом, будто осуждала. Только кого? Неуклюжую рыжую девушку или непослушную и такую же рыжую дочь?
– С вами всё хорошо?
На плечо легла мужская рука. Элиза взвизгнула и развернулась – из-за семейства белок она и забыла, что рядом конь и незнакомый всадник.
– Извините, я не хотел вас напугать.
Молодой человек поднял руки и отошёл на пару шагов. Конь всхрапнул и мордой подтолкнул его обратно.
– И за Дружка простите, – всадник похлопал скакуна по шее, но конь явно не чувствовал себя виноватым: заржал, копытом бить землю начал.
– Вместо пустых слов лучше помогите мне встать, – упрекнула Элиза.
– Да, да, – молодой человек подбежал, осторожно взял Элизу за руку, потянул, отряхнул платье от мелких травинок, вытащил из рыжих локонов пару веток.
Элиза не мешала, рассматривала его. Волосы светлые, короткие, опрятные, на странника непохож, наверняка из семьи, владеющей поместьем. Ресницы девчонкам на зависть, руки крепкие, лицо загорелое, явно не из тех, кто избегает работы. Ямочки спрятались за румянцем. Отчего они? От недавней скачки или смущения?
Молодой человек выпрямился, и взгляды двух незнакомых людей пересеклись. Его глаза заворожили Элизу… Серые, как туманная дымка. Сердце Элизы собралось выпрыгнуть. Сбежать? Или к нему прильнуть?
– Вы… – незнакомец сглотнул. – С… вами… всё хорошо?
Ему тоже сложно дышать? Элиза опустила взгляд, разорвала возникшую связь. Легче не стало, тело трясло. Надо собраться. Нельзя выдать незнакомцу своё состояние. Что сказала бы матушка? Элиза набрала в грудь воздуха и с прищуром посмотрела на молодого человека.
– Будет тут хорошо, когда на тебя с конём нападают, – Элиза откинула волосы за спину и склонила голову, рассматривая вороного, тот снова фыркнул, мордой замотал.
– Это кто ещё на кого нападал? – Молодой человек подошёл к четвероногому другу, расчесал пальцами гриву. – Вылетели стрелой и сразу под копыта. Вы не охотник, случаем? За конями… – он подмигнул вороному. – Или за женихами? Кто же вас этому научил?
А он с юмором. Элизе нравился незнакомец всё больше.
Кусты зашевелились, и оттуда выскочил бельчонок, за ним, всё так же озираясь, его мать.
– Малышка, ну куда ты опять?
Элиза рассмеялась: над ситуацией, белками, конём и всадником, у которого глаза округлились. Странно… Что его так удивило?
***
Ниткос боялся пошевелиться. Это точно она. Этот смех он узнает из тысячи. Могло ли ему так повезти, что он встретил даму сердца в лесу, да ещё при таких странных обстоятельствах?
– Куда же вы так спешили? – спросил он, когда отголоски смеха затихли и девушка подошла ближе, чтобы погладить коня.
– Я? – она осмотрелась и пожала плечами. – Никуда. Я просто гуляла, зазевалась и оступилась.
– Гуляли? В лесу? Одна? – Ниткос не мог поверить, как молодую красавицу отпустили родители. Почему с ней нет рядом отца, братьев, да хоть слуги какого, ведь что угодно могло произойти? Так нельзя. Так неправильно.
Но девушка восприняла вопросы не как заботу.
– Да кто вы такой? Где хочу, там и гуляю!
Она сложила руки на груди, вздёрнула веснушчатый носик, а за спиной мелькнул бельчонок. Перебирая ловко лапками, он забрался на ствол и не отрывал от них взгляда. Ниткос подмигнул незнакомке:
– Кажется, за нами наблюдают.
Она обернулась и помахала рыжей семейке.
– Да. Лес не даст меня в обиду.
– Верю. И всё же, позвольте, я вас провожу. В какой стороне ваш дом?
Девушка потупила взор и вздохнула.
– Вы заблудились?
– А вы?
Она с прищуром или даже с вызовом посмотрела на Ниткоса и будто заставила признаться.
– Я попался в лапы этой удивительной чащи и как муха в паутине запутался. Тропинки все исчезли…
– А в скольких лесах вы побывали? – перебила его девушка.
– Этот первый, – Ниткос посмотрел ей в глаза.
– И у меня.
Они замерли, задержали дыхание, воздух заискрился. Или им обоим лишь показалось. Вернулась тишина, будто их оглушили, только раздавалось биение двух сердец.
Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук.
Время замедлилось.
Ниткос несмело протянул руку, коснулся волос незнакомки, чтобы развеять сомнения – не видение ли она. Девушка не отшатнулась, а дотронулась до его руки своей ладонью. Жаром кожу опалило, в голове застучали мысли-дрозды: как такое возможно? Кто она? Как её не потерять? Как он жил всё это время без неё?
Нет. Это сон. Она лишь видение. Ниткос сделал маленький шаг, слегка коснулся её щеки и тут же отпрыгнул – под ногами прошмыгнул бельчонок.
Девушка снова рассмеялась, и невозможно было не повторить за ней. Оба сложились пополам, конь ржал, им вторя.
– Простите, вы такая красивая, что я решил, будто вы лишь видение, хотел убедиться, что вы настоящая. А тут ваш защитник…
Бельчонок осмелел, забрался на подставленную ладонь девушки, устроился у неё на плече, обвил пушистых хвостом её шею и прощёлкал что-то ей на ухо. Уж не про Ниткоса ли нашёптывал? Девушка кивала в такт речи зверька.
– Да, да, согласна. Очень странно. По виду на разбойника непохож. Вежливый. Но кто его знает, что у него на уме? Спасибо, милая.
– Милая? Так это девочка?
– Ага.
– А имя у неё есть?
Незнакомка нашла взглядом взрослую белку, выглядывающую из-за дерева, и прошептала:
– Малышка.
Ниткос протянул руку, чтобы погладить бельчонка, но остановился, заметив, как зверёк забеспокоился.
– А ваше имя могу я узнать? – спросил он, не отрывая взгляда от рыжей защитницы.
– Элиза.
Она произнесла это тихо, но лес тут же подхватил слово, усилил шелестом листьев и трелью птиц.
– Имя очень идёт вам, оно такое же звучное, льётся как песня. – Ниткос осмелился посмотреть на ту, что преследовала его в видениях, а сейчас стояла так близко.
Неужели всё происходит на самом деле?
***
Не только всадник переживал. Элиза терялась, не знала, что делать, она ни разу не оставалась наедине с молодыми людьми, всегда рядом были слуги, матушка, да кто угодно. Сейчас бельчонок, но ведь этого мало. А от незнакомца заходилось сердце, мурашки бегали от его взгляда, голоса, и всё ещё оставалось ощущение прикосновения на щеке, мимолётного, согревающего.
Он с придыханием произнёс её имя:
– Элиза.
Хотелось, чтобы он повторил это ещё множество раз. Ближе. На ушко. Обнимая. Да что же с ней происходит? Помогла белка-мать, скинула с еловой ветки шишку точнёхонько в рыжую макушку. Почти попала – спасла ловкость всадника.
– Осторожнее, кажется, лесные друзья не только защищают вас.
Элиза спустила бельчонка, подняла с земли шишку.
– А с чего это вы решили, что белка в меня метилась? – съязвила она, чем, судя по округлившимся глазам, удивила незнакомца. – Ну как же. Разве вы не понимаете?
Всадник развёл руками.
– Я вот вам имя своё сказала, а вы нет.
– Ниткос, – выпалил он на выдохе.
– Как? – Элиза приложила руку к уху.
– Ниткос, – чуть громче повторил он.
– Н-да. Разве бывают такие имена? Ваши родители что, совсем не любят вас?
Ох. Ну что на неё нашло? Зачем такое сказала? Ниткос отвернулся, принялся гладить коня, плечи осунулись. Что делать? Белка-мать ещё так осуждающе защёлкала, может, не на Элизу, на свою дочь, но от этого всё равно стало ещё неуютнее.