Ясный продолжил усиленно окружать фон Баумбаха. У него была мечта – завербовать этого спесивого любвеобильного фашиста. И вот наконец начала складываться вербовочная ситуация, притом достаточно крупнокалиберная, чтобы завалить такого лося.
Фон Баумбах пустился во все тяжкие. Те девицы, которых под него подвели, буквально сводили его с ума. И он стал делать непозволительные ошибки.
Однажды от своей очередной подружки он получил предложение – а не хочет ли он повеселиться с двумя подругами сразу. Конечно же, он хотел.
Оргия была намечена на квартире в центре Москвы. Ясный заявился на соседнюю квартиру, где проживало тихое еврейское семейство. Конечно, приходу сотрудника НКВД они, мягко сказать, не обрадовались, даже испугались.
– Нам нужна ваша квартира на пару дней, – сказал начальник отделения.
Отец семейства затравленно посмотрел на него и произнес:
– Да за ради бога. Лишь бы вы не решили предоставить нам свою квартиру с решетками!
Хозяев переселили в гостиницу. От щедрот из статьи на оперативные расходы еще насыпали немножко монет, так что семейство было счастливо – пожили в гостинице, заработали, да еще живы остались.
А в их жилище расположилась группа технарей. Готовилась съемка эпического порнографического фоторепортажа.
На конспиративной квартире, предназначенной для разврата, висела картина с просверленной дырочкой. Через нее и пялился на безобразие объектив.
Час настал. На столе выпивка, деликатесы. Фон Баумбах расслаблен, весел в предчувствии порочного удовольствия.
Хватанул немец рюмочку за счет НКВД, заел чекистскими деликатесами и кинулся раздевать ближнюю к нему девицу. Та для порядка взвизгнула. Захохотала. Сделала вид, что отбивается. Но вскоре уже была полностью обнажена и готова к употреблению.
– А ты пляши! – пьяно крикнул немец второй женщине.
Вскоре все уже были в костюме Адама и Евы. И аристократа потащили в ванную.
– Вот же незадача! – воскликнул смотрящий в объектив технарь.
– Не бойся, – успокоил его Ясный. – Девочки знают, что им делать.
Девочки действительно знали. Мокрого и чистого военно-морского атташе привели в комнату, прямо под объектив.
И началось такое – не опишешь в словах…
Поручение наркома было выполнено. Федотов принес Берии результаты оперативных трудов в виде пачки фотографий. Нарком был с утра смурной, чем-то встревоженный. Однако посмотрев фотообвинение немецкого фашизма, тут же приободрился. Дурного настроения как не бывало. Кивнул:
– Ну-ка, давай ко мне Ясного.
Когда Василий зашел в кабинет, обычно мрачный Берия рассматривал фотографии и хохотал. При этом причмокивал:
– Ну ты посмотри, какая талия у этой девчонки. А какое бедро. Ну королева!
Потом Берия сгреб все фотографии в сторону и уже серьезно произнес:
– Хорошая работа. Действуйте дальше.
– Есть…
Конечно, порнофотографии – слабоватенький предмет для вербовки. Они могли погубить карьеру объекта, но не жизнь. А то и вообще амурное приключение могло остаться безнаказанным для жертвы – как уж вожжа под хвост его руководству попадет. Советский персонал за границей всегда натаскивали – попались с девками, так придите, повинитесь. Аморалка – это не предательство.
Но козыри у советской контрразведки были куда серьезнее. Ведь выходило, что Баумбах завел шашни с хоть и прекрасными, но все же представительницами НКВД. Его поведение привело к изъятию важных секретных документов. Да еще можно было комбинацию провести, убедить немцев, что он сам за деньги свои документы фотографировал и передавал русским.
Ясный был уверен – еще немножко, и военно-морской атташе у него в кармане.
Немножко. Вот только этого немножко у них и не было. Близилась война. И не видеть это было невозможно…
Неотвратимо двигались часовые стрелки, перемалывая секунды в минуты, часы и дни. Последние дни мирной жизни.
С каждым днем у Василия крепло убеждение – война на пороге.
За последние три месяца почти в три раза увеличилось количество немецких посольских работников. Создавались совершенно надуманные должности: одних атташе было – со счету собьешься. Военный, морской, лесной, по коммерческим делам, черт-те еще какие. Вокруг каждого атташе помощники, сотрудники, свой аппарат. Естественно, уровень разведывательной деятельности вырос в разы. Притом действовали немцы безоглядно и нахально, бесстыдно лезли к военным секретным объектам, выезжали за пределы Москвы. Обнаруживали их даже во Владивостоке. Всех их приходилось контролировать, сил не хватало. Но самых отпетых задерживали, выдворяли из страны. На их место приезжали новые сотрудники разведки.
10 июня 1941 года все члены семей немецких дипломатов были отправлены в Германию. В самом посольстве 16 июня стали жечь документы. Здание располагалось рядом с Моссоветом на улице Станкевича. Там все окрестности были в дыму. Горело и днем и ночью. И с каждым днем все интенсивнее. Доходило до того, что местные жители обращались в Моссовет с жалобами на дым. Но с немцами не связывались и ничего им не предъявляли.
Словак Крно буквально по дням сообщал, как идет переброска немецких войск из Балкан к границам СССР.
Потом от одного из агентов Ясный получил сообщение, что посол Германии в Москве граф Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург, который с 16 по 20 июня был в Берлине, встречался там с Гитлером. Фюрер донес до него, что принято решение начать войну против России. Осторожный Шуленбург ответил, что «пока что рано, не стоит обострять отношения». Гитлер в бешенстве вскочил, схватил недавно подаренную ему хрустальную статуэтку коня и швырнул на пол перед послом.
Группа контроля засекла разговор, сброшенный микрофоном в особняке военного атташе. Кестринг собрал всех своих сотрудников в кабинете и торжественно отчеканил:
– Наступает время. В ближайшие дни мы совершим то, к чему так долго готовились. Агентуру консервируйте.
Он поставил задачи по организации диверсий в тылу русских. По всему получалось, что война начнется 22 июня…
По каждому факту Ясный писал соответствующие рапорта. Что с ними было дальше, он не знал. Слышал лишь, что новый заместитель Берии Кобулов, получая их, в обычной своей грубой форме бросал:
– Да все это фигня!
Внешняя разведка тоже доносила сведения о начале войны. Рихард Зорге прямо информировал об этом. К военным в Белоруссии в ночь с 20 на 21 июня перебежал солдат вермахта с сообщением: готовится нападение. Однако где-то наверху фильтровали информацию для Сталина. Тот болезненно относится к возможности схлестнуться с Германией, зная, что СССР не готов к схватке с таким противником. Отсюда и требования «не поддаваться на провокации».
Голиков, начальник военной разведки, зная такое отношение Сталина, всячески его успокаивал – мол, немец на нас не пойдет. Успокаивал его и Гитлер, посылая телеграммы, что все сведения о концентрации войск на границе с СССР – это английские провокации, на самом деле идет плановая переброска воинских частей в Югославию.
18 июня из немецкого посольства выехала группа работников на двух «Мерседесах» – человек шесть. Они двинули в сторону Харькова. Наружку они постепенно срисовали, решили оторваться и свернули на проселочную дорогу. Оперативники НКВД продолжили преследование. Около безымянной сопки немецкие и русские автомобили остановились друг напротив друга. Пассажиры вышли из машин. Посмеялись вместе. Понятно, что операция у немцев сорвана. Потом «Мерседесы» развернулись и двинули в сторону Москвы. Что хотели – неизвестно. Но видно было, что немецкая разведка приступает к активным действиям.
20 июня, в пятницу вечером, Ясный собрал своих сотрудников и объявил им:
– Всем быть на квартирах. В готовности выдвинуться. В выходные начнется война…