Воскресный осенний день порадовал ласковым солнышком. Сашка проснулась.
Отчего же так хорошо, так светло на сердце?
Да! Оттого, что вчера она познакомилась с Андреем. С настоящим рыцарем, о котором можно только мечтать…
Сашка переползла из постели к ноуту и стала искать. Сначала «музыку средневековья», потом – «орден тамплиеров».
Музыка зазвучала.
И понесла музыка Сашкину душу на волнах лютен и флейт. Сашка все больше погружалась в атмосферу средневековой музыки. И под эту музыку Сашка стала разворачивать в Сети сведения о тамплиерах.
О них она нашла много статей. Большинство повторяли друг друга. Но Сашка сумела вычленить главное для себя:
«Вступить в орден стремились младшие сыновья благородных фамилий. Орден имел сложную иерархию из одиннадцати степеней: от оруженосца до великого магистра. Тамплиеры получили право пересекать любые границы без уплаты налогов и пошлин. Им разрешили иметь собственное духовенство. „Братья“ ордена подчинялись только Его Святейшеству Папе. Их нельзя было отлучить от Церкви. Десятина на нужды Церкви оставалась в казне Ордена»[9].
Поскольку рыцари-храмовники являлись монахами, они старались выполнять свою воинскую миссию с минимальным насилием. По крайней мере, поначалу.
Они стали сопровождать короля в его поездках. Они охраняли паломников по пути на Святую Землю. Храбрые и бескорыстные рыцари готовы были прийти на помощь любому человеку, попавшему в беду.
Два пути, рыцарский и монашеский, пересеклись в ордене тамплиеров. Два высших человеческих идеала – путь служения и защиты святынь с мечом в руках и путь отречения от мирской суеты. Вот оно, поприще истинного благородства! Вот оно, высшее человеческое предназначение!
«Воины в белых плащах с алым крестом, которые стали хрестоматийным образом крестоносцев, – это и есть тамплиеры. Однако в общей массе христианских войск их насчитывалось не так уж и много. Обычно Орден держал армию всего в несколько тысяч человек, включая рыцарей, братьев-служителей и их помощников. Чрезмерно сильная военная организация не обрадовала бы Папу и королей. А главное – стать тамплиером согласился бы далеко не каждый христианин, даже благочестивый – слишком уж много обетов»[10].
Сашка откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
Вот он Андрей. Вернее, брат Андрэ, в рыцарских доспехах и в белом плаще с красными крестами.
Да! Это он!
Он! Чистый и светлый! С такой вот, по-монашески чистой душой! Защитник слабых и обездоленных! Бескорыстный рыцарь, которого уважают братья и от которого бегут враги!
Рыцарь на белом коне. В белом плаще. Настоящий.
И она, Сашка, станет ему такой же настоящей сестрой! Боевой сестрой, подругой, с которой можно поговорить по душам, и все такое прочее, для чего у нее даже нет слов… Вот она, встает с ним рядом, в белом плаще. Он держит ее за руку. Потом обнимает.
Дальше Сашка боялась себе представить. Но что-то же могло произойти и дальше! Первый поцелуй! И пусть, пусть он произойдет!
Кстати, многие девчонки в классе хвалились тем, что давно уже встречаются с парнями.
Танька, например, просто называла Сашку «тормозом».
– Ты, вероятно, ждешь чистой и светлой любви? – спрашивала Танька. – Причем, единственной и на всю жизнь?
– Вроде того, – отмахивалась Сашка. – Отстань.
– Твое развитие застряло в восьмом классе, – качала головой Танька. – Или в шестом.
– Во втором, – показывала «нос» Сашка.
Танька строила «рожу» в ответ и шепелявила:
– Детшкий шад, ящельная группа!
В оправдание Сашка могла бы привести один небольшой аргумент. Ее отдали в школу с шести лет, поэтому она оставалась на год младше одноклассников, даже дойдя до одиннадцатого класса.
Хотя, скорее всего, Танька права. Никаких оправданий! Сашка оставалась «тормозом». Но сейчас… Не до «тормозов». Флейты и лютни звучали, и сердце Сашки пело в унисон.
Пока не хлопнула входная дверь.
Мать пришла.
Сашка бросила взгляд на часы. Шесть часов! Пока она спала и сидела в Сети, наступил вечер.
Ох, а еще уроки! И сейчас мать начнет… Ну, поехали!
– Саша, ты почему суп опять не ела?
(«Елки, забыла! Надо было хоть вылить!» – опять начался нескончаемый диалог.)
– Для кого я варю?
(«Наверно, для себя».)
– Ма, ты сама поешь.
– Я для тебя стараюсь, а ты!
(«Лучше бы чем-нибудь другим занималась, а не варила этот противный суп!»)
– Можешь мне не варить.
– Не груби!
(«Ты, наверно, не слышала, как грубят!» – Сашке очень хотелось сказать это вслух, но она сдержалась. В очередной раз.)
Пока в диалоге наметилась небольшая пауза, Сашка складывала учебники на завтра. Все-таки уроки надо делать. Пусть не все, но кое-что – необходимо. И еще – ей вдруг очень захотелось есть. Но только не суп!
Мать гремела тарелками на кухне. От этого есть захотелось еще больше. Наконец, мать крикнула:
– Саша, давай хоть чаю попьем!
– Щаз, – крикнула Сашка, и, словно нехотя, материализовалась на кухне. – О, коржички!
– Умри, фигура, – усмехнулась мать. – Купила вот, не удержалась.
В принципе, мать ведь еще не старая. Сашке семнадцать, матери нет еще сорока. И фигура у матери неплохая. И лицо приятное.
Только выражение на лице… ну, такое, как будто она лягушку проглотила.
Дед говорил, что она, Сашка, похожа на мать в молодости. Такая же худая. И упертая там, где не надо. Типа, дед и бабушка предупреждали мать, чтоб не выходила замуж за «этого». То есть за Сашкиного отца. А мать никого не слушала, потому что влюбилась по уши.
Почему Сашка вдруг это вспомнила? Понятно, почему. И Сашка с интересом взглянула на мать.
Мать – и «по уши»? Странно. Спросить бы. Но как посмотришь на нее, так все желание спрашивать отпадает.
– Вкусные коржики.
– Неплохие. Как дела в школе?
– Нормально. А у тебя, на работе?
– Завал, как всегда.
Мать работала в проектно-строительной организации. Готовила проекты домов. Кстати, с отцом они когда-то вместе начинали строительный бизнес. Понемногу.
Дела стали налаживаться.
И тут отец нашел другую женщину. Он продолжил бизнес самостоятельно, а мать осталась за бортом. Во всех смыслах.
И по личной жизни, и по бизнесу.
Отец «не выдержал проверки богатством», как говорил дед. Но, вероятно, это только одна из причин родительского развода. Впрочем, кто их знает.
А коржики и вправду вкусные.
Умри, фигура.
Впрочем, чему умирать… Все и так висит на Сашке, как на вешалке.