Депрессия всегда представлялась мне чем-то бесформенным. Когда она проявляется ощущением пустоты, в нее можно что-то внести – «Трех мушкетеров», прогулку, – чтобы придать новую, более приемлемую форму. По крайней мере, какую-то форму можно создать внутри или вокруг нее. Но здесь было что-то новое, как густой липкий осадок. Оно имело собственную форму. Его было невозможно упрятать. Это был ужас. Что именно внушало мне ужас, я сказать не могла, но оно взгромоздилось на меня. Все другие формы поглощались им. Я лишилась сна. Был ли причиной всему Джейми? Возможно ли, что человек, так сильно действовавший мне на нервы, возымел надо мной такую власть?
Я попросила доктора выписать мне снотворное. Лекарство помогало засыпать. Но утром это вязкое и клейкое снова было на месте, поджидало меня. Я уже увязла в нем, и оно становилось все гуще и плотнее. Однажды вечером я выпила сразу девять таблеток. Не покончить с собой мне хотелось, но исчезнуть. Уснуть и переместиться в эфир, в другой мир. Но такое перемещение означало бы смерть, а следовательно, было попыткой самоубийства? Однако я также чувствовала, что боюсь смерти или, по крайней мере, боюсь умереть. Нет ли чего-то такого, что и не смерть, но и не здесь?
Я проснулась через четырнадцать часов. Голодная. Пончики! Мне жутко хотелось пончиков. Еще дурная после таблеток, я села в машину, и… все остальное смешалось в неясное пятно. Должно быть, отрубилась. Помню только, что очнулась на дороге: машина стоит на шоссе, я в ночнушке, пончики – с желе, в пудре, с кремом – рассыпались по всем сиденьям. Позади меня гудели машины, но я никак не могла сообразить, что нужно делать, да так и уснула за рулем посредине дороги.
Через какое-то время меня разбудили. С правой стороны, там, где пассажирская дверца, стоял, наклонившись к окну, полицейский в форме. Он спросил, могу ли я выйти из машины. Я кое-как выбралась. Помню, в голове еще ворочалась тупая шутка про полицейских и пончики. Потом до меня дошло: а ведь коп тот самый, что приходил ко мне домой насчет разбитого носа Джейми.
– Привет, – сказала я.
Он проверил меня на алкоголь. Показатели были нормальные. Поискал в салоне наркотики – не нашел.
– Вообще-то, я болею. Сначала с парнем порвала, теперь вот какой-то грипп. Отправилась за пончиками – сахара не хватало – и, должно быть, потеряла сознание. Уверяю, если вы отпустите меня домой, я буду в порядке.
– Разрешить вам вести машину в таком состоянии я не могу. Вас может кто-нибудь отвезти?
Джейми? Раньше моим контактом на всякий непредвиденный случай был он. Но теперь я не хотела, чтобы он думал, будто мне что-то нужно от него. Нет уж, пусть думает, что у меня все офигительно прекрасно. Но как же на самом деле было тошно. И страшно. А если это мой второй страйк? Отправят ли меня в тюрьму? Я хотела только одного: чтобы меня оставили в покое. Если бы не полицейский, я бы съехала на обочину, немного отдохнула и пришла в себя. Так не хотелось попасться кому-то на глаза в одной ночнушке.
– Можете позвонить моей сестре.
Я дала ему номер моей сестры Анники, но не сказала, что она живет в Калифорнии. Он оставил ей голосовое сообщение: мол, мне стало плохо на дороге и не могла бы она приехать и забрать меня.
Будет Аннике над чем поломать голову.
– Мы можем позвонить кому-то еще? – спросил полицейский.
– Я буду в порядке. Правда. Мне уже лучше.
– Придется попросить вас проехать в ближайший переулок и припарковаться. Потом соберите пончики, и я отвезу вас домой.
– Вот и отлично. Вы же знаете, где я живу.