Идя по тропинке, я вновь задумалась.
«Странно, двое мужчин в селе исчезли и никто даже не пытается их найти, будто всем наплевать. Нет, я, конечно, могу предположить, что они не были всеобщими любимцами, но ведь так тоже нельзя!»
Я свернула вправо, на улицу, через которую можно было выйти к речке, продолжая анализировать ситуацию.
«Судя по тому, что пропали эти двое примерно в одно время, около двух-трех месяцев назад, можно предположить, что между этими случаями есть какая-то связь, возможно даже, что тесная и непосредственная. А если мужчины вообще были хорошо знакомы и их обоих убрали за то, что они влезли в какое-то не свое дело или кому-то помешали? – неожиданно мелькнула в голове мысль. – Такое ведь вполне может быть. Похоже, нужно попробовать сначала установить, знакомы ли были Михеев и Ведрин и в каких отношениях они находились. А там уж будет видно, что делать дальше. Но сначала, конечно, река!»
Я остановилась возле узкой тропинки, круто убегающей вниз, и начала осторожно спускаться. Достигнув реки, вода в которой была хоть местами и мутной, а местами все-таки прозрачной, но зато прохладной, выбрала подходящее укромное местечко и стала переодеваться в купальник. Одежду оставила под небольшим кустиком, а потом направилась к воде, только сейчас заметив, что речка грязная вовсе не везде, а лишь там, где жители устраивали мусорки. В том же месте, которое я присмотрела для купания, наверняка раньше было нечто вроде пляжа, а потому тут было сравнительно чисто. Как только я сделала несколько шагов по песчаному берегу, мои ноги обожгло раскаленным песком. Я, припрыгивая, быстро добежала до реки и вошла в воду.
Здесь река оказалась очень мелкой. Я начала продвигаться к середине, но тут услышала с берега:
– Тетенька… А ты чево, плавать не умеешь?
Я повернула голову. Мальчонка-рыбак, лет семи-восьми, стоял с удочкой на берегу и во все глаза глазел на меня.
– Почему? Умею немного, – ответила я, взмахнув руками.
– Ну тогда вон туда иди. Там все купаются, – он ткнул пальцем в сторону кустов. – Там знаешь как глубоко! Омуты там. Сомы там живут, – продолжал он знакомить меня с местными достопримечательностями, пока я выходила к нему на берег, решив, что и в самом деле здесь что-то не особенно глубоко, да и дно под ногами оказалось каким-то сопливо-грязным.
– А ты что ж, рыбу удишь? – поинтересовалась я, оказавшись снова на берегу.
– Угу, – кивнул тот.
– Поймал что-нибудь?
– Поймал.
– И сколько же? – поддерживала я разговор.
– Шешнадцать штук, – он поднял баночку, которую держал в другой руке и которую я сразу не заметила.
В поллитровой банке, наполовину заполненной водой, плавали мальки. Их, по всей видимости, действительно было штук пятнадцать-шестнадцать.
– Молодец, – похвалила его я, сдерживая смешок. – А ты что ж, один на речку пришел?
– Не-а. С мамкой, – ответил тот, опять забрасывая удочку в камыши.
– Ясно, – вздохнула я и направилась по тропинке к кустам, на которые мне указал мальчонка. Пробравшись сквозь ветки, я оказалась на небольшом пляжике. Здесь были разбросаны детские вещи: брюки, шорты, рубашки, удочки, но хозяев этого добра не было видно. Я подняла взгляд от земли и тут только заметила, что пацаны, побросав все на берегу, резвятся на другой стороне речки, где берег более пологий, а песок чище.
Я вошла в воду. Прохладная влага так приятно обволокла все мое тело. Река здесь была действительно глубокой, и я с большим удовольствием поплавала несколько минут. Из воды выходить не хотелось. Я, вообще большая любительница водных процедур, часами пропадающая в душе, никак не могла заставить себя покинуть водоем. Однако я все же вышла на берег, чтобы немного согреться, но вскоре снова возвратилась в воду.
«Так, все, – решила наконец я. – Последний заплыв – и выхожу».
Я сделала небольшой круг по воде и выбралась на берег. Все по той же тропинке я дошла до куста, под которым оставила одежду, взяла свои вещи и направилась снова в кусты, чтобы переодеться.
И тут мой взгляд упал на деревья, которые росли невдалеке. Между двумя большими осинами виднелась деревянная калитка. А над ней, словно арка, от одного дерева к другому была прибита доска, к которой, в свою очередь, крепился небольшой кусок ДВП. На этом куске очень искусно был изображен огромный красный речной рак, а над его головой шла надпись: «Кафе „Наливай-ка“.
Видно, мое купание не прошло даром. Охладившееся тело дало толчок застоявшемуся от жары мозгу. Я вдруг вспомнила, что соседки Степана Ведрина говорили о нем как о заядлом рыбаке. Следовательно, он мог быть вхож в это самое «кафе», а значит, о нем там могут знать завсегдатаи заведения и даже ответить мне, был ли он знаком с Михеевым-старшим.
Я быстро оделась, не снимая купальника, который все равно через пару минут полностью высохнет, нацепила свои темные очки и направилась в сторону вывески. Подходя ближе, услышала гул голосов и поняла, что заведение не пустует. Сейчас в нем, скрываясь от палящего солнца под сенью деревьев, расположилась, скорее всего, мужская часть обитателей деревни.
Я открыла калитку и вошла внутрь.
– Ух ты! – тут же услышала я пьяный голос. – Какие люди к нам…
Я осмотрела открывшееся моему взору пространство. Между деревьев была расчищена сравнительно большая площадка.
Земля, служившая полом, была аккуратно присыпана речным песком. Часть «кафе» занимала конструкция, напоминающая большие нары. На ней сидел мужчина лет тридцати пяти с гитарой в руках. Хриплым голосом, подражая Высоцкому, он запел: «Я коней напою… Я куплет допою…»
В другом конце заведения между двумя деревьями была растянута рыболовная сеть. Концы сети были собраны вместе, и оттого она представляла собой подобие большого гамака. В этом импровизированном гамаке лежал молодой парень, а в ногах у него полусидя-полулежа расположилась некая девица. Она, как и другие посетители, видимо, была постоянной клиенткой сего заведения. Об этом свидетельствовал весь ее облик – наспех, неровно стриженные волосы торчали в разные стороны, а под правым глазом красовался большой синяк. Мало того: ее физиономию портило еще и то, что сей синяк на ней был далеко не первым, поэтому одна сторона лица перекосилась, застыв в уродливой гримасе.
Еще один мужчина выкладывал из закопченной кастрюли картофелины на возвышение, служившее столом. Здесь же стояла различная посуда: бутылки – одни еще с содержимым, другие уже пустые, металлические чашки и нижние части от пластиковых бутылок, служившие обитателям кабака рюмками. Оставшиеся на «столе» крошки и хвостики от зеленых огурцов свидетельствовали о недавнем наличии закуски.
Мужчина, который выкладывал картофель на стол, поднял голову, и я узнала в нем Леху, сына бабки Павы.
Тот молча плеснул в «рюмку» содержимое из бутылки и протянул мне:
– Давай к нашему шалашу.
– Спасибо, я не пью, – отвела его руку я.
– А к-кто тут пьет? – икая, задала вопрос девица, приподнимаясь с гамака. – З-здесь прос-то отдыхают.
Она подошла к Лехе, молча взяла из его рук посудину, так же молча перевернула ее себе в рот, одним глотком отправив содержимое к себе в желудок, и, повернувшись, не закусывая, снова забралась на свое место.
– Вот молодец, Натали! – похвалил ее мужчина с гитарой, перестав петь и отставляя в сторону инструмент. – Давай, Леха, – потер он руки, – горяченькое не помешает.
Сказав это, он, прихрамывая на правую ногу, подошел к столу. Взял одну картофелину и, не очищая ее, начал жевать. Я устало вздохнула и задала вопрос в надежде получить на него толковый ответ:
– Кто из вас знает Ведрина?
Все молча уставились на меня. Я тоже провела взглядом по лицам посетителей кабака, пытаясь понять, что их так насторожило в моем вопросе.
– А ты кто? Мент? – спросил музыкант.
– Нет. Я частный детектив, – попыталась объяснить им я. – Меня интересует, как давно и куда уехал Ведрин Степан?
– Рыбак, что ль? – спросила в свою очередь Натали. – Кто его знает? У бабы его спроси.
– Спросила. А вот теперь у вас спрашиваю, – ответила я.
– Баба его сказала, что домой уехал, в Украину, – ответил Леха.
– А вы его хорошо знаете? – опять спросила я.
– Его-то? Конечно, знаем. Он рыбак заядлый. Зиму-лето на речке отирается. Слышь, Моряк, – обратился он к парню, который продолжал лежать в гамаке, – он тебе свои снасти-то дал попользоваться?
– Не-а. Я его не видал, – ответил тот, отрицательно покачивая головой.
«В каком смысле „не видал“? – немного удивилась я. – А, наверное, он не видел, когда тот уехал…»
– А кто из вас видел, как он уезжал? – торопливо спросила я, поймав себя на мысли, что все обитатели заведения утверждают, будто Степан уехал, хотя сами этого не видели, что может указывать только на одно: отъезд Ведрина из деревни – сплошное вранье его жены Сони.
– Никто. Баба его так сказала, – подтвердил мою догадку Леха.
– А вам он о своем отъезде ничего не говорил? – принялась выяснять я.
– Нет. Мне не говорил, – ответил Леха вяло.
Я посмотрела на других посетителей «кафе». Все они отрицательно покачали головами:
– Нет. Не говорил.
Что ж получается? Выходит, собираясь в гости к родственникам, Степан, которого все характеризуют как отзывчивого и общительного человека, никому не сказал о своих намерениях. Почему? Какой смысл ему было это скрывать? Может быть, он решил уехать совсем? Тогда тем более он должен был попрощаться с друзьями и знакомыми. Что-то здесь явно не так. Как-то уж очень странно «уехал в гости» Степан. О его отъезде не знают ни соседи, ни друзья-приятели. Почему? Я знаю наверняка: в селе такой номер обычно не проходит. Достаточно человеку отлучиться даже на один день из родных пенатов, и тут же вся деревня уже в курсе, где он и что он. Знают здесь буквально все и обо всех. Это не город, где никому ни до кого нет дела. Но почему тогда так странно исчез Степан? Ведь его, по словам жителей села, нет дома уже более двух месяцев.
– Тогда, может быть, вы что-то знаете о Михееве и его исчезновении? – вспомнив о втором пропавшем, вновь спросила я и внимательно посмотрела на лица посетителей кафе.
На всех выразилось некоторое удивление, а потом мужчина, которого тут называли Моряком, закряхтев, произнес:
– А чегой-то ты о нем спрашиваешь?
– Как что? Он ведь тоже исчез, – пояснила я. – Или я чего-то не знаю?
– Ну, исчез… – как-то неопределенно ответил Моряк.
– Скажите, а он был знаком с Ведриным? – поинтересовалась я следом.
– А вы как думаете, пили они вместе, – хихикнув, откликнулась со своего места баба.
«Ага, значит, все же знакомы были», – порадовалась я тому, что мои подозрения оказались верны. Оставалось проверить еще кое-что, чем я сразу и занялась.
– Может, вы даже знаете, где находится Михеев сейчас? – прикинувшись совсем дурой, задала я новый вопрос и сосредоточила свой взгляд на Моряке.
Мужчина недовольно нахмурился, достал пачку «Астры» и, закурив, замял губами:
– Может, знаем, а может, не знаем, тебе-то чего…
– Я же сказала, я ищу его и Ведрина.
– Михеева можешь не искать, – отозвался Леха и, чему-то усмехнувшись, добавил: – Его уже небось черви сожрали.
– То есть как это?
– Да убили его вроде как… – заикнулся он и тут же притих, поняв, что ляпнул лишнего. Но было уже поздно, я намеревалась вытрясти из него все, что только он знал.
– Говоришь, убили. А кто? – начала сверлить я его своим взглядом.
– А я почем знаю? – попробовал отмахнуться тот.
– Но ты же сам только что сказал, – не сдавалась я.
– Мало ли чего я говорю! Кажется мне так, что теперь-то… – нахмурился парень и попытался отвернуться от меня.
– И кто же, как тебе кажется, его убил? – подойдя поближе, опять задала я вопрос.
– Не знаю! – резче и грубее повторил он свой ответ.
– И все же? Я вас ни в чем не подозреваю, просто спрашиваю.
– Ну, может, Вано, – неопределенно произнес парень.
– Да он, наверняка! – подтвердил его слова Моряк. – Только у него причина на то была.
– Какая? – осторожно спросила я.
– А какая обычно бывает причина? Он же за его Танькой бегал, вот мужики и не поделили ее. – Моряк засмеялся, и к нему тут же присоединились и остальные.
Я немного растерялась от столь неожиданной реакции, но все же переспросила: