Из теплого помещения я выхожу на улицу в морозную ночь. На телефоне уже светится два сообщения от мамы «Ты когда собираешься домой?» «Ты где?» Она всегда так делает, хотя прекрасно знает, где я, что мероприятие связано с работой и, что я не могу отказаться. По логике жанра следующее сообщение должно быть что-то из серии «Я волнуюсь» или «У папы сердце.» Как будто у других людей сердца нет, или у папы сердце в отличие от тебя, которая его совсем не жалеет. Я ежусь от холода. Можно, конечно, вызвать такси, но мне почему-то хочется пройтись, несмотря на непогоду. Колючий снег сыплет прямо в лицо, так что приходится жмурится. Это напоминает темные зимние утра моего детства и нелюбимый до мозга и костей детский сад. Подобно Алисе из страны чудес я задаю себе вопрос «– А почему это место –очень странное место?– А потому, что все остальные места очень уж не странные. Должно же быть хоть одно «очень странное место.»
Редко какому ребенку удалось избежать жерновов дошкольных учреждений. Не знаю, где еще можно встретить столько случайно собранных, совершенно разных людей, вынужденных находится вместе в ограниченном пространстве. Разве что в тюрьме. С другой стороны, на дверях каждого детского сада можно повесить фразу Ницше «То, что нас не убивает, делает нас сильнее».
До моего знакомства с этой изнанкой жизни я пребывала в счастливом неведении относительно происходящего за пределами пусть не квартиры, но нашего двора. Меня казалось, что мир состоит из бабушкиных пирожков, чистого, пахнущего свежим воздухом постельного белья, аромата книг и красивых морозных узорах на окнах. В моей вселенной, состоящей из трех комнат, разрешалось по долгу валяться в кровати, есть только то, что нравится, строить замки из мыльной пены в ванне и не ложится спать без прочитанной главы. Но в любой истории, герой не может существовать в состоянии гармонии вечно. Все изменилось, когда на свет появился мой брат, а бабушка неожиданно умерла, нарушив тем самым планы моих родителей, и перед ними возник вопрос, что со мной делать дальше.
Мой садик считался лучшим в нашем районе, потому что был ведомственным, но это ничуть не меняло его сути. Каждое утро меня еще сонную запихивали в колготки, рейтузы теплые кофты, шапки. Именно шапки, потому что их я носила две, мягкая нижняя и колючая верхняя. Сплошной комбинезон и шарф по глаза завершали мой облик. Мы выходили на улицу в мороз и темноту. Ощущение тоски и одиночество по пути в сад сравнимо, наверное, с обреченностью полярника, затерявшегося в ветрах крайнего севера и потерявшего всякую надежду найти дорогу обратно.
Скажите, кто придумал, что с незнакомой малообразованной женщиной ребенку будет лучше, чем с родными людьми? Я долго не решалась войти внутрь. Нет, я не рыдала и не кричала, как другие дети. Я только просила походить еще немного взад-вперед, чтоб еще на чуть-чуть отсрочить момент расставания. Снег похрустывал у нас под ногами, мы молчали. Мама явно нервничала, ей надо было спешить к другому, новому ребенку, а старый не хотел ее отпускать и начинал раздражать своей негибкостью.
В помещении детского сада всегда стоял запах капусты, хлорки и казенщины. Блекло-голубую стену украшал унылый осенний пейзаж с зайцем в лаптях и злобно косящимся на него из-за березы волком в ушанке. Мимо этих персонажей я всегда старалась проскользнуть как можно быстрее.
В первый же день моя устойчивая картина мира пошатнулась. Нас попросили построиться по росту, и я с гордостью встала в начало шеренги. Но воспитательница строго зыркнула глазами и волевым жестом поставила передо мной Наташу Ермолову. Я очень удивилась, потому что она едва доставала макушкой до моего носа. Поразительно, что взрослая женщина не знала таких элементарных вещей, как больше и меньше. Никто не возражал. Похоже, все давно смирились с таким произволом.
Этой девочке несказанно везло. Если мы что-то лепили, то ей всегда помогали, и её творение гордо красовалось на почетном месте. На музыкальных занятиях, несмотря на отсутствие слуха и шепелявость, она тоже оказывалась в первом ряду, где сидели те, кто хорошо пел. А на новогодних утренниках Наташа Ермолова всегда играла снегурочку. Секрет этого успеха оказался прост, её мама работала заведующей в аптеке и доставала нужные лекарства.
В этих стенах меня поджидали изощренные пытки: еда и сон.
Пища была абсолютно несъедобной. Все быстро научились размазывать содержимое по краям тарелок, создавая видимость того, что ели. Но это не всегда получалось. Иногда воспитательница зорким взглядом вычисляла злоумышленника и в качестве наказания за неповиновение соединяла суп со вторым, а сверху заливала компотом и заставляла все это съесть. Однажды, чтобы избежать этой экзекуции, я спрятала шматок селедки в карман и проходила с ним весь день. Вечером мама долго искала, от чего так воняет, пока не обнаружила злосчастный кусок. На платье образовалось жирное пятно. Объяснить мотивы этого нелогичного поступка я не смогла. В детских садах логика отсутствовала. Но мама была страшно зла. Теперь она все время напирала на то, что я большая, а веду себя, как маленькая.
Тихий час тоже представлял собой угрозу. Все попытки уснуть оканчивались полным провалом. Я старалась посильнее зажмуриться, не двигаться и вообще не дышать. Но воспитательница всегда находила того, кто не спал и тогда в течение всего тихого часа виновный отбывал наказание, стоя в одних трусах посреди комнаты. Если же надзирательница была в хорошем настроении, то она просто ложилась рядом и засыпала. На узком пространстве кроватки, тесном для одного, приходилось вжиматься в щель между дородным телом и стенкой и пытаться не шевелиться. Даже в том юном возрасте я догадывалась, что в этом есть что-то непедагогичное.
Допускаю, что кому-то эти эксперименты с психикой и пошли на пользу и закалили характер. Через пол года мучений, заработав гастрит, я сделала попытку вернутся домой досрочно. Но подзалатав немного мои раны, меня вернули обратно. Тогда я поняла, что казенные учреждения это надолго. И что эту чашу мне придется испить до дна.