Подмерзший песчаный берег был тверд и ровен, как асфальтовая мостовая. Море было спокойно, когда мы поехали осматривать сегодняшний улов. Нас было трое: четырнадцатилетний паренек-рыбак, его мать, крепкая сухощавая старуха в высоких сапогах из тюленьей кожи, и я. Мы плыли вдоль берега, когда из какой-то рыбацкой избушки вышел человек и что-то закричал нам вдогонку. Я не расслышал, но старуха поняла его. Она сердито рванула веслами и крикнула на берег:
– Будет тебе! Что, на мне креста нету? Сказала – сделаю. Как раз после Михайлова дня кончу. Сколько раз тебе говорила, что после Михайлова!
Человек на берегу махнул рукой и отошел.
– Что он спрашивал? – заинтересовался я.
– Работу спрашивал, – ответила она. – Сети наказывал скорей плести. Лодка-то эта его. У него их шесть штук, а у меня своей нету. Вот, значит, он дал одну лодку мне, другую еще кому-нибудь, а мы должны на него сети плести.
– А зачем ему столько сетей? Ведь у вас угодья идут по жеребьевке. Ему больше других не дадим.
– А на что ему больше, – ответила старуха, – ему больше и не надо. Он отдаст сети в пай одному, другому да третьему. Сам на своем угодье промышляет, а с чужих ему тоже доля идет.
– Артелей у вас нет?
– Нет. Какие тут артели? Вот в Кузомени, говорят, есть артель, да и из той что-то бегут. У нас если артель созвать, то нам вовсе беда будет.
Это неожиданное заключение удивило меня, и я спросил: