Выдающийся советский историк Борис Рыбаков (1908–2001) писал о том, что тайна жизни, облика, характерных черт человека сокрыта в язычестве – закономерной и необходимой фазе развития человечества, которую прошли предки всех народов. Не миновали ее и славяне, чье язычество стало частью «огромного общечеловеческого комплекса первобытных воззрений, верований, обрядов, идущих из глубин тысячелетий и послуживших основой всех позднейших мировых религий»[2].
Прислушаемся и к классику русской философии И.А. Ильину (1883–1954), который писал, что «языческий мир имел своих, по времени и удалению еще не видевших Христа, созерцателей, молитвенников и праведников, добродетели которых отнюдь не были «блестящими пророками». Языческие народы совсем не были богоотверженным, духовно-мертвенным и обреченным на гибель множеством, но имели свою меру откровения, свою вдохновленную мудрость, свою живую религиозность и добродетель»[3].
Талантливый мыслитель Б.П. Вышеславцев (1877–1954) полагал, что язычество разбудило в сердце человека голос совести, как важнейшую составляющую оценки себя и своих поступков, ибо совесть есть «звучание подлинной самости», «самость – божественна»[4]. Это был первый опыт религиозного прозрения и осознания собственного «я», открытия собственной живой души, а главное – распознания добра и зла, выбора между ними.
О религиозном происхождении совести писал и Н.А. Бердяев (1874–1948). «Совесть есть воспоминание о Боге… есть орган восприятия религиозного откровения… есть целость духовной природы человека, ее сердцевина или сердце в онтологическом, а не психологическом смысле слова. <…> Совесть есть воспоминание о том, что такое человек, к какому миру он принадлежит по своей идее, кем он сотворен, как он сотворен и для чего сотворен. Совесть есть духовное, сверхприродное начало в человеке, и она совсем не социального происхождения. Социального происхождения скорее засорение и искажение совести. Совесть и есть та глубина человеческой природы, на которой она неокончательно отпала от Бога, сохранила связь с Божественным миром»[5].
Понятие человека о божественном мире формировалось в эпоху язычества и стало фундаментом религиозного сознания, во многом определявшим характер, поступки, отношение к себе, к другим людям и окружающему миру в целом. Впрочем, оценки язычества кардинально разнятся и нередко взаимно исключают друг друга.
В этом прежде всего сказалась борьба христианства с язычеством и объявление последнего мраком и дикостью. Бросается в глаза и другая несправедливость: языческая Античность относится к вершинам творчества человека, к уникальной культуре, которая стала фундаментом творческого великолепия Европы, а язычество «варваров», в том числе славян, – к темным векам истории человечества.
Историк А.М. Баженова права, когда пишет, что греческая и римская мифологии изучены едва ли не досконально, а народы большей половины Европы – славяне нередко представляются «как бы пришедшими неизвестно откуда, не имеющими никаких исторических прав, случайным сочетанием этнических групп»[6]. Между тем, согласно исследованиям Б.А. Рыбакова, праславяне жили на территории Европы 55–45 тысяч лет до н. э.; по другим источникам – 25 тысяч лет до н. э… Поэтому поразительна сохранность на протяжении тысячелетий единородного антропологического типа славян – коренных обитателей Европы.
Традиция негативного отношения к славянскому язычеству берет начало в Античности. Римляне считали варварами, жестокими и дикими племенами едва ли не все этнические группы, жившие за пределами империи. Не здесь ли скрываются истоки раскола Европы и острых противоречий между ее западными и восточными ветвями, полупрезрительного отношения к славянству, а позже к собственно русским?
Русофобия – не современное явление. Русофобия имеет глубокие исторические корни и, прежде всего, в духовной области. Западная Европа – наследница Рима с его жаждой покорять и властвовать, что стало отличительной чертой европейской цивилизации. Об этом писали многие мыслители – от славянофилов и Достоевского до Франка, Ильина, Федотова и других выдающихся мыслителей XIX – ХХ веков.
Вместе с тем историки не обошли вниманием язычество, как эру рождения человеческих сообществ. В российской историографии начало положил родоначальник отечественной исторической науки Василий Никитич Татищев (1686–1750). В его фундаментальном труде «История российская с самых древнейших времен» на основе разнообразных источников содержатся ценные сведения о славянских языческих богах, обрядах, почитании природных явлений и др. Вместе с тем Татищев, как человек глубоко верующий, дал язычеству далеко не лестную характеристику: «если не вообразим себе, в каком мерзском зловерии и злоключении до проповеди нам Христовы предки наши пребывали, то не можем так точно о сем великом благоденствии уразуметь; колико бо первое было безумно и вредно, богослужение мерзско, толико другое благостию и пользою душевною и телесною превосходит»[7].
Центральная идея сформулирована предельно ясно – славяне шли от мрака язычества к свету христианства. Она в том или ином виде будет воспроизводиться в трудах ученых на протяжении более двухсот лет.
Оппонентом В.Н. Татищеву выступил русский гений Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1756). Он, во-первых, нашел много общего в язычестве славян с язычеством античных Греции и Рима, показав тем самым, что векторы духовного развития «классического» язычества и славянского, если не совпадали, то имели много общего в мировосприятии. Во-вторых, М.В. Ломоносов высказался по весьма спорному вопросу, который стал предметом разногласий последующих поколений историков – не исключало ли многобожие славян веры в единого бога?
Со всей определенностью Ломоносов в своем замечательном труде «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины Ярослава Первого» писал, что «наши предки» поклонялись и единому Богу – «творцу грома и всего мира». Вслед за летописцем Нестором Ломоносов в качестве «главного бога» выделяет Перуна и отождествляет его с античным Зевсом: «Сей богом грома и молнии почитавшийся Перун был Зевс древних наших предков»[8]. В честь Перуна зажигался «неугасимый огонь». За ним следили жрецы, и если он гас по небрежности, то их предавали смертной казни. Ломоносов называет и других языческих богов – Хорса, Дажьбога (Даждьбога), Стрибога, Мокошь. На втором месте после Перуна, по мнению Ломоносова, стоял скотий бог – Велес. Кроме того, особое внимание Ломоносов уделял таким божествам, как Купала – бог земных плодов и Коляда – праздничный бог.
Ломоносов ценил ту сторону язычества, которая отражала радостное, праздничное мировосприятие, отвечавшее зовам русской души. Язычество серьезно влияло на становление русского национального характера. Об этом, в частности, писал Н.А. Бердяев, отмечавший, что именно язычество сформировало у русских любовь к хоровым песням и хороводам, к праздникам, не чуждым разгулу и бесшабашности. «В русской стихии всегда сохранялся и сохраняется доныне дионисический, экстатический элемент. <…> С этим связана огромная сила русской хоровой песни и пляски»[9]. Значение хорового начала принадлежит, по мнению Бердяева, с которым нельзя не согласиться, «к духовным чертам русского народа»[10].
Ломоносов также выделял те современные ему праздники и обряды, в которых сохранилась стихия язычества. Гениальный ученый был уверен – в истории ничто не исчезает бесследно. Плотную ткань истории не в силах порвать ни время, ни войны, ни социальные катаклизмы. Народная память неисчерпаема и бездонна.
В начале XIX века произошло знаковое событие в отечественной историографии – свет увидел уникальный и фундаментальный труд Николая Михайловича Карамзина (1766–1826) «История государства Российского». По образному сравнению Пушкина Карамзин открыл историю России словно Колумб Америку. Как восторженно русское общество восприняло сочинения Н.М. Карамзина, можно судить по словам князя П.А. Вяземского (1792–1878): «Карамзин – наш Кутузов 12-го года; он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть Отечество»[11]. Выдающийся писатель и ученый разбудил в обществе невиданный интерес к родной истории. С глубоким уважением историк отнесся и к верованиям древних славян, не противопоставляя их христианству.
Для Карамзина язычество – важный и самобытный этап духовной жизни прародителей. Разумеется, не обошлось без во многом справедливой критики идолопоклонства, суеверий, жертвоприношений, особенно человеческих, различного рода религиозных заблуждений. Один из важных выводов Карамзина – при всем многобожии славяне поклонялись и главному Богу – творцу Вселенной. Ссылаясь на Прокопия Кесарийского, Карамзин писал, что «Анты и Славяне не верили Судьбе, но думали, что все случаи зависят от Мироправителя… Славяне в самом безрассудном суеверии имели еще понятие о Боге единственном и вышнем… Который печется только о небесном, избрав других, нижних богов, чад Своих, управлять землею. Его-то, кажется, именовали они преимущественно Белым Богом и не строили ему храмов, воображая, что смертные не могут иметь с Ним сообщения и должны относиться в нуждах своих к богам второстепенным, помогающим всякому, кто добр в мире и мужествен на войне, с удовольствием отворяет хижину для странников и с радушием питает гладных»[12].
Так зарождались будущие христианские добродетели и расчищалась дорога к вере в Христа и Бога-отца, творца Вселенной. Поэтому противопоставление язычества христианству, по нашему мнению, ошибочно, ибо и в религиозной жизни действует универсальный закон непрерывности и преемственности.
Н.М. Карамзин дал высокую оценку личным качествам славян, подчеркивая их высокую нравственность в семейных отношениях, миролюбие, радушие и гостеприимство. Он особо выделил доблесть славян и их верность своим боевым знаменам. В военное время для славян, подчеркивал Карамзин, знамена были «святее всех идолов»[13]. Видимо, с языческих времен идет традиция защищать знамя полка, других воинских частей и соединений до последней капли крови. Многие века русские воины свято чтили ее, а знамя над куполом Рейхстага стало символом нашей Великой Победы.
Карамзин достоин восхищения. Он создал такой труд, который и через 200 лет находит своих читателей. Привлекает яркость и образность литературного языка, фундаментальность источниковой базы, высокий уровень выводов и обобщений. Николай Михайлович основал в российской исторической науке школу государственников, убедительно и достоверно обосновавших ключевую идею исторического развития нашего Отечества – или в России будет сильная государственная власть, или России не будет. Государство дано людям не затем, чтобы превратить их жизнь в рай, а лишь затем, чтобы жизнь не скатилась в ад. Истинность этой формулы, высказанной Вл. Соловьевым, подтверждает вся история России, особенно ХХ века.
Вернемся к историкам язычества. Во второй половине XIX в. появились труды ученых, специально посвященные язычеству. Они принадлежали перу талантливых во всех отношениях исследователей – А.Н. Афанасьева (1826–1871), А.И. Введенского (1861–1913), А.Н. Веселовского (1838–1906), А.С. Фаминцына (1841–1896)[14]. К произведениям этих авторов мы будем постоянно обращаться в последующих главах, а здесь лишь скажем: если изучение язычества рассматривать как самостоятельную область исторической науки, то вышеназванные историки заложили ее фундамент и определили основные направления исторических исследований – от формирования религиозного сознания язычников до их дара поэтического восприятия природы.
К числу наиболее цитируемых относится книга Е.В. Аничкова (1866–1937) «Язычество и Древняя Русь», написанная в начале XX в.[15] Поражает широкий круг источников, привлеченных автором для исследования основных проблем истории язычества. К ним относятся: истоки и смысл многобожия; характеристики язычества православной церковью на заре ее становления; причины и суть «двоеверия», иерархия языческих богов и культов, представления о потустороннем мире и др. С полным основанием можно сказать, что книга Аничкова – энциклопедия истории славянского язычества.
В советское время явственно прослеживается стремление официальной исторической науки принизить значение крещения Руси и утверждения в российской истории православия. Одним из аргументов в пользу «неприятия» христианской религии значительной частью народа выдвигалось «двоеверие», которое характеризовалось едва ли не как тайное «протестантское» движение язычников против христиан[16].
В 1928–1930 гг. среди советских историков развернулась дискуссия по проблеме перехода от первобытности к классовому обществу. Общепринятой стала точка зрения Б.Д. Грекова (1882–1953), который в своем фундаментальном труде «Киевская Русь» пытался доказать, что восточное славянство перешагнуло стадию рабовладельческого строя и перешло непосредственно к феодальным устоям. Причем родоплеменные отношения, по мнению академика, восточные славяне изжили уже в VII–VIII вв., что знаменовало упадок язычества, которое, хотя и было достаточно развитой религией, но не имело решающего значения для формирования общественного сознания древнерусской народности[17].
Впоследствии концепция Грекова, а также Л.В. Черепнина (1905–1977) о «государственном феодализме» Древней Руси была подвергнута острой критике И.Я. Фрояновым (1936–2021). И.Я. Фроянов утверждал, и на наш взгляд справедливо, что фундаментом Древней Руси был не государственный феодализм, а общинный строй[18]. В этой связи по-иному выглядит и язычество, выражавшее общинную психологию и мировосприятие восточных славян.
Важнейшим источником по истории язычества являются мифы, былины, сказки, во многом раскрывающие особенности внутреннего мира восточных славян, их мировоззрение, надежды и чаяния, идеалы, поэтику языческого отношения к природе и живому миру. В этой связи важной была попытка структуралистского подхода В.В. Иванова (1929–2017) и В.Н. Топорова (1928–2005) к мифологии древних славян[19]. Ученые исследовали древние мифы славян с позиций лингвистики. Они собрали обширный лингвистический и фольклорный материал и на основе его анализа выработали «теорию основного мифа» – борьбы Громовержца со Змеем (Перуна с Велесом).
Историки и лингвисты отдают должное этой оригинальной концепции, но в качестве недостатков отмечают, что сложно из-за скудости источников прямо утверждать о наличии у древних славян этого доминирующего в их творчестве мифа. Вместе с тем «теория основного мифа» привлекательна самой попыткой реконструкции славянской мифологии на основе обширных косвенных данных, удачных интерпретаций, обобщений и выводов. В этом отношении труд В.В. Иванова и В.Н. Топорова относится к числу фундаментальных исследований советской историографии.
В 1982 г. в издательстве МГУ вышла книга филолога Б.А. Успенского, который исследовал образ святого Николая в народном сознании. Ученый пришел к выводу, что образ св. Николая имеет языческие корни, так как в нем нашло отражение языческое почитание бога Велеса[20]. Работа Б.А. Успенского расширяет наши представления о преемственности духовной жизни славян и язычества как важной предпосылки перехода славян к христианству.
В советское время серьезный вклад в изучение истории язычества внес академик Б.А. Рыбаков. Его фундаментальный труд «Язычество древних славян» относится к классике отечественной историографии[21]. Автор привлек огромный источниковый материал – летописи, средневековую православную литературу, обличающую язычников, другие письменные памятники и особенно археологические данные, что позволило ему сконструировать достаточно объемную и красочную картину языческого мира с его культами, обрядами, многобожием и попыткой доказать, что язычеству свойственен не только пантеизм, но и теизм. Теизм Рыбаков связывал с культом Рода и рожаниц, о котором пойдет речь ниже.
Рыбаков дал периодизацию развития языческих верований. Первая ступень – культ упырей и берегинь, возникший еще в палеолите, в глубинах охотничьих хозяйств. Вторая – культ Рода как божества Вселенной, неба, земли, плодородия. Этот культ земледельцев сформировался в эпоху железного века. Третья – культ Перуна, покровителя князя и его дружины возник в период становления древнерусского государства.
Важнейшим фактором становления и развития языческого миропонимания Рыбаков считал дуализм – первое представление наших пращуров о добре и зле, о противоборстве в мире сил добра и зла, о добрых и злых богах. Действительно, подобное отношение к миру как к полю брани между добром и злом пережило века и стало важнейшей составляющей религиозного мировоззрения практически всех мировых религий. В христианском учении дьявол борется с Богом не только во внешнем мире, но и в сердце каждого человека, стоящего перед выбором служить Христу или Люциферу.
Рыбаков, прослеживая следы язычества в народных праздниках, в семейном быту, различных обрядах, практиковавшихся вплоть до ХХ в. включительно, говорил о необыкновенной глубине народной памяти, которая сплетает в единый узел прошлую и настоящую народную жизнь. Исключительно важен вывод Бориса Александровича о том, что эволюция религиозных представлений шла не путем слома старых верований новыми, в данном случае христианством, а путем наслаивания, добавления нового к уцелевшему старому[22]. Это процесс не отторжения, а преображения накопленного опыта духовной жизни.
Говоря об историках советской поры, следует отметить труды признанного знатока древнерусских летописей профессора Аполлона Григорьевича Кузьмина (1928–2004)[23]. Располагая разносторонними знаниями и талантом исследователя А.Г. Кузьмин объяснил причины кризиса язычества, выявил проявления его упадка в период становления древнерусского государства, когда язычество исчерпало свой духовно-религиозный потенциал развития и обеспечения единства древнеславянских сообществ. Теперь многобожие несло в славянский мир не умиротворение, а раздор, и в силу этого должно было уступить лидерство в духовном окормлении славянских племен христианству.
В 1999 г. свет увидела книга М.А. Васильева, в которой тщательно рассматриваются вопросы, связанные с двумя языческими божествами – Хорсом и Симарглом[24]. Автор объясняет их включение в славянский пантеон богов взаимодействием с иранскими племенами.
Значимым является труд известного археолога и филолога Л.С. Клейна (1927–2019)[25]. Автор относит Перуна к ряду умирающих и воскресающих божеств, известных в мифологии различных народов. Л.С. Клейн считает Перуна универсальным богом, не только богом войны и княжеской власти, но и богом плодородия, рассматривая Купалу и Ярилу как прозвища Перуна. Главенство Перуна в языческом пантеоне славян обеспечило, по мнению автора, достаточно быстрое восприятие христианства населением Древней Руси. Л.С. Клейн находит в образе св. Николая черты Перуна, тогда как Б.А. Успенский эти черты находит в образе бога Велеса.
Эти разночтения лишний раз свидетельствуют, что попытки реконструкции славянского язычества могут приводить к разным результатам и не являются истиной в последней инстанции. Поле для различного рода размышлений о славянском язычестве по-прежнему просторно и ждет новых исследований.
В конце 1990-х гг. академик Л.В. Милов (1929–2007) опубликовал свой фундаментальный труд «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса»[26]. На первый взгляд монография не связана напрямую с нашей темой. Однако Л.В. Милов талантливо и на огромном корпусе источников раскрыл суть исторического подвига наших предков по созиданию самобытной российской цивилизации. Именно подвига, так как строить ее приходилось в суровых природно-климатических условиях, где земледельцы веками оставались заложниками природы, которая создавала для них трагическую ситуацию, когда даже при условиях тяжкого, надрывного труда в весенне-летний период они не могли создать практически никаких гарантий хорошего урожая.
Все это, безусловно, отражалось на психологии восточных славян, у которых мера трудозатрат часто не соответствовала ожидаемому результату. Отсюда постоянное обращение за помощью к высшим силам, богам природы, к союзу с ними. Восточнославянское язычество не в последнюю очередь рождалось из надрывного, земледельческого труда в качестве средства психологической защиты, поддержки, утешения и надежды.
Крестьянское восприятие природы – это настороженное отношение к ней, постоянное отслеживание климатических изменений, фиксация различных природных сигналов и индикаторов, предупреждающих о возможных грядущих природно-климатических явлениях, о грозящей опасности благополучию рода, семьи, дома, общины[27].
Накапливалась поистине неисчерпаемая кладовая тысячелетних наблюдений за природой и климатом, знания о сезонных колебаниях погоды, определения благоприятных для посевов и уборки урожая дней, предвидение возможных природных катаклизмов и т. д. Языческое обожествление природы шло рука об руку с ее тщательным изучением. По сути, это была народная, напряженная научно-исследовательская работа с накоплением необходимых фактов, их анализом и обобщениями.
Суровые природно-климатические условия жизни восточных славян делали неизбежным существование общины с ее производственно-социальными функциями, принципами коллективизма, равноправия и справедливости. Крестьянская община на протяжении тысячи лет защищала хозяйство земледельцев от множества неожиданностей, ведущих крестьянскую семью «к разорению, нищете и смерти»[28].
Важен вывод Л.В. Милова: «В силу различия природно-географических условий на протяжении тысячи лет одно и то же для Западной и Восточной Европы количество труда всегда удовлетворяло не одно и то же количество “естественных потребностей индивида”. В Восточной Европе на протяжении тысячелетий совокупность этих самых необходимых потребностей индивида была существенно больше, чем на западе Европы, а условия для их удовлетворения гораздо хуже. Следовательно, меньшим оказывался и тот избыток труда, который мог идти на потребности “других” индивидов, по сравнению массы труда, идущего на потребности “самого себя”. Иначе говоря, все сводится к тому, что объем совокупного прибавочного продукта в Восточной Европе был всегда значительно меньше, а условия для его создания значительно хуже, чем в Западной Европе. Это объективная закономерность, отменить которую человечество пока не в силах»[29].
Не означает ли это, что стремление построить в России «общество всеобщего потребления» – очередная утопия сродни «строительству коммунизма»?
Историческая наука, как и все гуманитарные отрасли научных знаний, в 1990-е – начале 2000 гг. переживала тяжелые времена и не только из-за скудного, если не сказать жалкого, финансирования, но в значительной мере по причине нездоровой, вернее, больной атмосферы в обществе. В социальной иерархии ученые НИИ и преподаватели вузов оказались на дне, падал престиж науки, интеллектуального труда, подлинной культуры. Страна была буквально повержена рыночными «реформами». Это было время торжества концепции европоцентризма, объявившего европейскую цивилизацию эталоном развития человечества. Россию «записали» в догоняющие Европу и США страны, что вошло даже в школьные учебники.
Во многих статьях и даже книгах той поры содержались некорректные сравнения развития России на различных этапах ее истории с Западной Европой. Вновь зазвучал призыв «отречься от старого мира», а также согреться в лучах славы Запада. Россию звали вернуться в цивилизованную семью народов, будто она тысячелетия летала неизвестно где, а теперь ищет место для приземления. Не «модно», даже опасно для репутации и перспектив в профессии было писать о самостоятельной российской цивилизации, ее самобытности, духовных ценностях, уникальности исторической судьбы. Самобытность была объявлена «вне закона», а ее «исповедники» ретроградами, махровыми консерваторами и т. д. Все это были жалкие потуги малообразованных, лукавых, озлобленных людей навязать обществу заимствованные из неиссякаемой антироссийской «кладовой» Запада взгляды на историю и будущее страны.
Однако вскоре в российском обществе сработал инстинкт самосохранения, и новоявленные «пророки» были развенчаны. Следует помнить, что они не исчезли как тени, а живут среди нас и готовы к реваншу. Православие рассматривается ими как косная сила, сдерживающая «обновление» страны. В качестве альтернативной российской православной цивилизации предлагалось и предлагается неоязычество, как исконно русское мировоззрение, кладезь духовной культуры, которое должно стать фундаментом обновленного национального самосознания граждан, по преимуществу русских, новой России. Так и хочется спросить этих доморощенных «мудрецов»: «Вы это серьезно? Или шутить изволите?» Реанимировать язычество сродни задаче оживить усопшего, но для этого нужен новый Христос, а идеологи и сторонники неоязычества никак не вяжутся с подобной ролью. Выглядит ситуация смешно и горько.
Одной из причин появления неоязычества был тот духовный вакуум, который образовался после развала Советского Союза и краха коммунистической идеологии, что порождало глубокие разочарования в привычном мироощущении, страх перед жизнью и предчувствие новых бед, неудовлетворенности собственным бытием и бытием страны. Искали устойчивости и находили ее в истории, теперь языческой, но интерпретированной не в угоду истине, а политической и иной конъюнктуре.
В этой связи весьма актуальны исследования в русле традиций исторической науки, основанные на фундаменте достижений отечественной историографии язычества, которое, как нам представляется, не нуждается в возрождении, ибо продолжает жить в культуре многонациональной России, в характере ее граждан, в народных обычаях и обрядах, в предрассудках и суевериях.
В 2000-х гг. интерес к восточнославянскому язычеству усилился. Это связано, прежде всего, с тем, что историки стремились показать и раскрыть особенности непрерывности и преемственности развития истории, в том числе и в духовной области. Сегодня язычество не противопоставляется христианству, а, напротив, рассматривается как необходимое условие обретения религиозного опыта, который затем вбирало в себя христианство, что создавало необходимые предпосылки для превращения православия в подлинно народную религию[30].
Тем самым формировались прочные духовные скрепы, стягивающие воедино мировоззрение и мировосприятие прошлых, настоящих и будущих поколений русских людей. Сила православия заключалась в том, что оно не было идеологической надстройкой, а имело корни в народной толще во многом потому, что не опрокидывало, а охристианизировало языческие традиции, превращало их в составную часть православной культуры.
Продолжилась работа по изучению особенностей восточнославянского язычества, его культов, мифов и легенд. Удачную попытку систематизации языческих верований и их роли в формировании мировоззрения древних славян предприняла А.М. Баженова[31]. Роли традиций русской древности в становлении российского общественного сознания посвящена талантливая статья С.Н. Алехиной[32]. Автор убедительно и емко раскрыла влияние язычества на формирование духовных ценностей русского народа, которые тот свято хранит вплоть до наших дней. Древняя «славянская религия неразрывно соединялась с повседневной жизнью и наполняла ее привычной, естественной святостью»[33].
Для восточнославянских язычников святыней являлся дом, который понимался как мир, наполненный духом предков, как средоточие любви, заботы о детях, о пожилых родителях и т. д. Языческое восприятие семьи как главной ценности жизни человека на века укоренилось в общественном сознании россиян разных исторических эпох[34].
К сожалению, понятие святости семьи сегодня не просто утрачивается, а низвергается и извращается, что ведет к деградации человеческих сообществ, раскрывает «просторы» аморальности, безнравственности и утраты собственно человечности, не говоря уже о человеке как образе и подобии Божьем. Горящий Нотр-Дам – не просто пожар по чьей-то небрежности, но символ расхристианизации Европы, ее деградации под влиянием постмодернизма, уродующего общественное сознание.
Исключительно важной представляется проблема формирования верховной власти у восточных славян в догосударственный период эволюции их сообществ. Интересными, во многом новаторскими являются работы И.В. Лисюченко, посвященные данной теме[35]. Автор показывает процесс эволюции княжеской власти от ее зарождения в славянских больших семьях и общине до воплощения во власти киевского князя. Такой подход перспективен в плане выявления исторических корней самодержавия как объективной необходимости стабильного развития России, а не злой воли господствующих классов навязать стране «диктаторский» режим.
Автор ставит вопрос, кто же такой князь – представитель народа, иноземец из Скандинавии, слабо связанный с местной средой, глава завоевателей-колонистов или глава феодализирующейся знати? Другими словами, княжеская власть навязана славянам извне или является следствием распада родоплеменных отношений и закономерным итогом движения восточного славянства к собственной государственности? На эти и другие вопросы автор дает аргументированные ответы, с которыми мы познакомим читателей в соответствующих главах книги.
Важно глубже осмыслить роль язычества в мировой и отечественной культуре, осознать, какой старт был дан язычеством в формировании внутреннего мира человека, обретения им нетленных ценностей и смыслов жизни. Воссоединяться следует не с язычеством, а с благоговейным отношением наших пращуров к природе, ко всему живому, к памяти предков и восприятию мира как целостного, одухотворенного, наполненного смыслами живого организма. Нам есть чему поучиться у язычников. Так постараемся извлечь из духовной истории актуальные для нас уроки.
Историография язычества многопланова и объемна. Свой вклад в осмысление сущности религиозных верований наших предков внесли представители нескольких поколений ученых-гуманитариев разных научных специальностей и направлений – историки, археологи, филологи, лингвисты, этнографы. Эта тема неисчерпаема и ждет новых исследований на фундаменте достигнутых успехов. Накопленные знания нуждаются в дополнительном анализе и обобщении колоссального труда отечественных ученых. Этому в значительной мере посвящена и данная книга.
Сторонники теории эволюции утверждают, что человек выделился из животного мира с тех пор, когда приступил к изготовлению орудий труда и начал с их помощью преобразовывать свою жизнь, постепенно достигая позитивных результатов в хозяйственной деятельности, в оружейном деле, благоустройстве жилища и т. д. Человек совершенствовал орудия труда и вместе с ними себя и свою жизнь. Отсюда и периодизация древней истории фактически сводится к изменению материалов для изготовления орудий труда: каменный век, палеолит, мезолит и неолит, затем бронзовый век и, наконец, железный век, как вершина возможностей по изготовлению более совершенных и разнообразных по сравнению с предыдущими инструментов труда.
Эта общепризнанная концепция сугубо материалистическая и утилитарная. Единственным смыслом жизни человека является материальное производство и приобретение на его основе все большего числа различного рода благ. Тем самым цель и смысл человеческой жизни суживаются до предела, словно человек с древности мечтал и шел к обществу потребления и, наконец, достиг заветных берегов. Что же дальше? Тупик…
Разумеется, инстинкт самосохранения заставлял древнего человека в поте лица добывать хлеб насущный, дабы не умереть с голоду. Но тот же инстинкт подсказывал ему, что «не хлебом единым жив человек». Древний человекоподобный пращур превращался в человека, когда в его сознании встретились реальность окружающего мира и реальность просыпающейся души с ее потребностью в Боге. В язычестве эти две реальности сплелись в тугой узел – реальность мира стала восприниматься как реальность действующих божественных сил, реальность бытия Бога. Не случайно языческие религии называют естественными, так как они являются плодом духовного творчества человека, а не привнесены извне, как, например, христианство через Слово Христа – посланника Бога-отца Вседержителя.
Крупнейший специалист в области исследования и развития религиозного сознания язычников профессор А.И. Введенский под естественной религией предложил понимать «то, что человек вырабатывает самостоятельно, своим собственным умом, что является делом его свободной воли, что ставится им как продукт его творческого чувства»[36]. Религия рождается как запрос и стремление души человека, для которого обретение святынь столь же значимо, как удовлетворение насущных, необходимых для жизни потребностей.
Наши прародители, обретая религиозное сознание переставали быть высокоразвитыми животными, открывавшими через орудия труда новые возможности выживания в дикой природе. Наши пращуры поднимались на недоступную для всех других представителей животного мира высоту. При этом как зарождение жизни на Земле во многом является тайной, так и обращение человека к Богу – тайна. Одно бесспорно, что человек перестает быть животным, обретая религиозное сознание. По словам немецкого философа Шеллинга, человек есть не что иное, как сознание Бога, «человек не вне Бога, но в Боге, и что сама его деятельность есть один из элементов жизни Бога»[37].
В стремлении к Богу воплощается тяга к самопознанию и поиск ответа на вопрос: «Кто я и зачем я?» На этот вопрос человек веками искал и ищет до сих пор ответ. Значит, религиозное сознание тесно связано с первыми попытками познать мир и себя в нем. Это сознание формировалось тягой к собственно познанию мира и являлось его универсальным инструментом. Не случайно в христианском мире столетиями главными центрами науки, образования и культуры были монастыри, в том числе и на Руси.
Вера – это путь к себе, не в заоблачные дали, а к сущностным потребностям души, к своему самому сокровенному. Языческая религия рождалась строем жизни древних людей, ее обыденностью, задачами хозяйственной деятельности, семейными и родовыми порядками. Об этом писал А.И. Введенский, что человек «формирует свои религиозные “убеждения” согласно со своей привычной жизнью… религиозная вера есть чувство согласия наших религиозных представлений с общим строем нашей жизни, вследствие чего каков человек, таков и его Бог, такова и его вера»[38].
Таким образом, отличительной чертой язычества была его тесная связь с жизнью того или иного сообщества людей и «обслуживание» их конкретных интересов, особенно в хозяйственной деятельности. У язычников сложились чувства живого мистического общения со своими божествами, ощущения их невидимой реальности. Языческое многобожие обуславливалось родом занятий тех или иных сообществ людей, особенностями родовой и племенной жизни, ментальностью многоликой родоплеменной Руси, а также природно-климатическими факторами.
Язычество поистине народная религия, а не удел «избранных» и «званых». Все поклонялись своим богам, ибо язычество олицетворяло собой сущностные черты образа жизни, трудовой деятельности и межличностных коммуникаций. Язычество – своеобразная среда обитания древнего человека. В ней сплетались в нераздельное единство земное и небесное, материальное и идеальное. Человечество, утратив подобную целостность мировосприятия, навсегда попрощалось с сокровищем, собранным и сбереженным нашими предками, разменяло его на медные гроши мнимых ценностей прагматизма, утилитаризма и рационализма, обрекая себя на рабство собственных страстей, вожделений и пороков.
В основе языческого мировоззрения лежат глубокие переживания человека. Язычество – мир его чувств: страха, беспомощности, зависимости и одновременно благоговения, благодарности, восторга перед обожествленной человеком природой. Обожествляя природу, человек чувствовал себя частью великого целого, огромного, таинственного, всесильного, то доброго, то злого мира. Видимо, отсюда проистекает такая черта славянского, особенно русского, характера, как смирение, отсутствие гордыни и склонность к самоуничижению.
Духовные качества человека на редкость устойчивы, во многом не подвластны времени. Меняются материальные условия жизни, политические системы, терпят крах государства и империи, но душа человека в главном и сокровенном по-прежнему, как столетия назад, ищет идеала, веры, истины, осознания собственного бытия и своего места в мире. Проходят века, чередуются эпохи, но в человеческой душе живут те же страсти: любви и ненависти, алчности и бескорыстия, правды и лукавства, героизма и трусости, прощения и мести. Начало формированию устойчивого чувственного мира человека положило именно язычество.
В религиозном сознании язычника переплетались различные чувства: страх и трепет перед величием и могуществом обожествленной им природы с одновременной благодарностью к ней, восторженностью и умилением ее красотой. Религиозное сознание – источник эмоционального богатства человека, многоцветья ощущений, восприятий и т. д. Это была первая школа приобретения и воспитания чувств, формирования внутреннего мира человека. Причем, как считает А.И. Введенский, религиозная вера может быть мертвой, бесплодной, лишенной ценности, и живой, деятельной, направленной, бесконечно ценной. По словам Введенского, «человек свободен переместить центр своей жизни, придать ей направление религиозное или внерелигиозное и даже, наконец, антирелигиозное» [39].
Важен строй духовной жизни – навыки, интересы, желания, тон эмоций. Язычник приземлял религию до себя, и вопросы веры решались исключительно через сложившийся характер человека, так как язычники строили религию для себя и под себя. Религия является исключительно плодом их творчества, как индивидуального, так и коллективного. Как будет показано далее, у язычников формировались первые представления об аде и рае, и потому их искренняя вера в своих богов во многом была деятельная, что не исключало веры мертвой по традиции, формальном участии в обрядах и т. д. Последнее было связано с тем, что для язычества характерна безотчетно инстинктивная связь человека со смутно мыслимым божеством, безотчетное стремление человека воплотить свою беззащитность перед стихиями природы с помощью еще неосознанной связи с высшими силами.
Это стремление сохранить и обезопасить себя, стремление глубоко неосознанное. Это тяга к гармонии отношений с высшими силами и желание установить добрые отношения с ними доступными человеку средствами – культами, обрядами, жертвоприношениями. Человек стремился согласовать свои религиозные взгляды сообразно с жизнью, своими потребностями, целями и задачами деятельности, действуя по принципу «подобное достигается подобным».
Формировалось образное мышление как специфическая форма отражения в сознании реальности, когда осмысление окружающего происходит на уровне эмоционального восприятия и связанных с ним переживаний. Богаче становится мир чувств, образов, фантазий, воображения, что нашло отражение в языческих мифах. В них конструировался воображаемый мир – невидимый, неосязаемый, но существующий. Развивалось воображение, как способность оперировать художественными образами.
Язычник пытался увидеть себе подобное через мифы, которые помогали ему на место смутной религиозной идеи поставить конкретный, узнаваемый образ. Этим объясняется разнообразие языческих мифов, ставших неотъемлемой частью язычества. Миф – первая попытка философского обобщения человеком своих представлений о мире, передачи опыта восприятия жизни через образы, фантазию, мистику.
Мифы – это религиозно-художественное творчество наших предков. Это воплощение религиозной идеи в узнаваемых образах и лицах, которые воспринимаются не абстрактно, а вполне реально. В мифах рельефно проявляется субъективно-личностный элемент, свидетельствующий о высоком творческом потенциале язычников. Общепризнано, что мифы относятся к высокому, если не к высочайшему уровню творчества, которое рождалось из религиозного сознания. Религиозное сознание обладает действенной силой, побуждающей к художественному восприятию мира и воплощению его в узнаваемых образах.
Человек переносил на богов те свойства, которые были ближе и сродни ему самому, и те, которые он хотел бы чтить. Все это воплощалось в мифологии и разнообразных культах. Не случайно, а символично, что в основе понятия «культура» лежит слово «культ», посланное нам предками из глубины веков. Культу поклоняются. Следовательно, и культура должна быть объектом поклонения и служить не низменному, пошлому, безнравственному, а поднимать человека на высоту духа, достойного его предназначения в мире.
Мифы, как и произведения выдающихся писателей и поэтов, знакомят нас с обобщенными типами и образами людей (героев), их поступками, с добрыми и злыми качествами характера. Подлинно одаренный художник, писатель, историк, философ воспроизводит в своем творчестве такие типы людей, героев и антигероев, которые отражают эпоху, то сущностное и сокровенное, что есть в человеке и в среде его обитания.
Появляются общечеловеческие типы художественных персонажей, в которых каждый, в том числе наш современник, найдет сходство. Таковы персонажи произведений Шекспира, Пушкина, Достоевского, Толстого и других близких им по уровню таланта писателей и поэтов. Их объединяет общечеловеческая значимость творчества, что обеспечивает нетленность произведений, востребованность во все времена и у всех народов.
Подобную общечеловеческую значимость имеют языческие мифы – подлинное сокровище мировой культуры. В мифах отражается борьба человека с невидимыми мистическими силами. Что они существуют, с очевидностью человеку с просыпающимся сознанием доказывают смена времен года, день и ночь, свет и тьма, бури и грозы, пожары, наводнения и др. Бессилие перед неведомыми стихиями и осознание этого бессилия вселяют вначале страх и ужас, а затем побуждают к поиску средств «защиты», которые находят в почитании, освящении и задабривании неведомого и всесильного.
Так рождалось религиозное отношение к миру, которое выплеснулось в языческих мифах, где добро борется со злом, где темным, враждебным человеку силам противостоят светлые божества, покровители человека и др. В древнюю эпоху главным и судьбоносным для человека была борьба за выживание. Одной из главных сил этой борьбы стала языческая религия, вселявшая надежды на благополучное разрешение судьбоносных проблем, выход из бед и несчастий.
Религия стала той духовно-психологической силой, которая вселяла надежду и уверенность, что борьба человека за жизнь не безнадежна, ей будет сопутствовать успех и достижение поставленных целей. Религия, даже в самых трагичных ситуациях, не давала человеку опускать руки, впадать в отчаяние, ибо человек знал, что у него есть союзники – боги. Вера в их силу и была якорем спасения в бушующем море природных стихий. Одиночество обрекало на гибель. Поэтому человек изначально был существом социальным, искавшим сообщества себе подобных. Религия освящала социальные связи и отношения, цементировала их общей верой.
Религия выполняет важнейшую функцию – подчинения присущего человеку эгоизма сверхличному, общему, высокому, священному началу. Складывается духовный союз людей – самый крепкий и долговечный из всех человеческих союзов. Поэтому все социальные организации прошлого и во многом настоящего имеют под собой религиозную основу. Через общую веру формировались такие черты характера восточных славян, как взаимная преданность друг другу и стремление к единству, воплощавшемуся не только в кровнородственных отношениях, но более широком понимании единения как духовного единства, спаянного общей верой.
Религия, в том числе языческая, как исконно народная, сыграла выдающуюся роль в формировании народностей, а затем наций, вдохнув в них душу, которая представляла собой синтез прошлого духовного наследия предков, таких черт национального характера, которые постоянны, устойчивы и особенны по духовно-интеллектуальному складу, мироощущениям и мировосприятию. Душа нации, а она безусловно есть[40], невидима. Она видима в своих проявлениях, например, у русских она выражается в том числе в стремлении к всемирному братству[41].
Индивидуальная жизнь человека коротка, но ее относительная «бесконечность» тесно связана с жизнью нации. Народность «есть воплощение внутренне связного и жизнестойкого идеального типа в едином народе, проявляющееся в общности его основного миропонимания, характера, верований, языка – до мельчайших этнических подробностей включительно»[42]. Эта духовная и социальная среда в совокупности с историческими традициями формирует соответствующие этнические типы.
Национальным типам свойственна общая манера чувствовать, мыслить и желать. Всякая нация в силу ее исторической судьбы и традиций обладает своим, только ей присущим сознанием и волей. Причем существует довольно строгая связь между религиозной верой и различными проявлениями национальной души.
Религия формировала у индивидов общность чувств, мыслей и деланий, что ставило психологические барьеры к разобщенности, стремление к которой присутствовало в характере людей и отдельных социальных групп. Безусловно, одной из главных духовных скреп нации является общность языка, который аккумулировал огромный исторический опыт предшествующих поколений и является мостом от прошлого к настоящему, а затем к будущему.
Национальный язык тех или иных народов рождался в языческую эпоху. Видимо, не случайно понятие язычества тесно связано со словом «язык». Так, славянская мифология неразрывно связана с развитием языка – чем он богаче, образнее, эмоциональнее, тем разнообразнее и ярче содержание мифов, формы воплощения творческих замыслов. Исключительно важно, что язычники в слове, обращенном к богу, видели могучую силу и относились к нему бережно и с благоговением. Рождались поэзия, песни, хороводы и т. д. В слове видели чудодейственную силу и ценили добрые слова и пожелания. Понятие «благословение» подразумевает благое слово, а в приветствии «здравствуйте» – пожелание здоровья.
Глубина отношения к слову идет от языческих времен. Злое слово, даже сказанное в сердцах, без умысла, по-народному поверью не останется без последствий. Тем более откровенно злые слова, пожелания, проклятия влекут за собой болезни и даже гибель. Недаром и в наши времена утверждается, что словом можно убить. Вера в чудодейственную силу слова возникла в язычестве. Слову приписывали особую магию. Даже неискренне сказанная, с завистью, похвала может нанести вред. И сегодня матери избегают похвал детей чужими людьми – «не хвали – сглазишь».
Все имеет добрый или злой смысл, взгляд, жест, мимика и особенно слово. На могущество слова опиралась и древняя присяга, так как она призывала на голову отступника различные беды и несчастья. В договоре князя Игоря с византийцами есть слова, что те, кто нарушит договор, «да посечены будут мечами своими, от стрел и от иного оружия, и да будут рабами в весь век и в будущий»[43].
Язычники свято верили, что «вещее слово может распоряжаться нечистою силою, умножать стада, управлять битвами, возбуждать любовь или ненависть, исцелять от болезней и насылать недуги – поветрие»[44]. Отсюда огромное число заговоров, заклинаний, магических обрядов. У всех этих религиозных действий в основе лежало слово, с глубокой и искренней верой язычников в его волшебную силу. И сегодня часто говорят: «во что веришь, то и сбывается», «не сори словами», «слово не воробей – вылетит не поймаешь» и др. Сегодня очевидно, что нам не хватает благоговейного отношения к слову, а в нем сосредоточено тысячелетнее восхождение человека к познанию мира.
Следует помнить, что долговечность нации зависит от того, насколько она верна самой себе, насколько осознает и способна защищать свои национальные интересы, собственную самобытность и взгляды на суть и смысл Богом вдохновленного бытия, ибо нация, прежде всего, – духовный союз тех, кто составляет собственно нацию.
Теперь поразмышляем о «дикости» язычников. Представим, что на живописное лесное озеро приходит «дикарь-язычник». Что он делает перед тем, как, например, ловить рыбу? Молится, просит разрешения, ибо язычники поклонялись озерам, рекам, рощам. Для них они были святынями. Через тысячелетия на автомобиле отдохнуть на то же озеро приезжает наш современник. Что он оставляет после отдыха – хлам, пустые бутылки, остатки еды и т. д. Причем такое поведение не исключение, а нередко правило. Так кто же дикарь? Тот, кто видит в природе святыню, или тот, кто относится к ней буквально по-варварски.
Россия – речная цивилизация. Однако мы так поклонялись ей, что матушка-Волга зацвела и обмелела, сотни малых речек канули в небытие, те, которые выжили, нередко превращаются в резервуары для бытовых и производственных отходов, наносящих непоправимый вред священным для «диких» людей водам.
Не правы те, кто рисует жизнь древних сообществ в неприглядном виде. Они – «дикие» только с точки зрения современных представлений о жизни, а эти штампы не годятся для характеристики древних цивилизаций. Язычество, безусловно, относится к числу самобытных цивилизаций. Более того, ряд ученых утверждает, что у язычников было «райское» мировосприятие и довольство собственной жизнью, что стало редкостью в современных цивилизованных странах.
Первобытный человек в силу изначально коллективной формы жизни не знал переживаний и пороков индивидуального «я». Язычники воспринимали себя исключительно частью коллективно-группового «мы», с врожденными чувствами единства с родом. Связь с родом вселяла веру в бессмертие, уверенность, что Род никогда не исчезнет, значит не исчезну и «я».
Именно эта психическая особенность древних людей служила источником душевного комфорта и счастливого самоощущения. Тесные связи с природой, родом и племенем, с религией давали язычнику ощущения уверенности, связанной также с тем, что он не будет страдать от одиночества, ибо он чувствует свою нераздельность с окружающим миром, а этот мир, отмечал А.Ф. Лосев (1893–1988), воспринимался как море чудес, в котором нет ни начал, ни концов[45].
Язычник весь в эмоциях – кругом чудеса, что придает жизни особый колорит восхищения и безмятежности. Так кто же более счастлив? Мы с забитыми стрессами, страхами, тревогами, в том числе опасениями одинокой старости, негативными эмоциями и чувствами или безмятежно любующийся и восхищающийся родом и природой язычник? Прислушаемся к словам А.И. Введенского: «…ибо прогрессивное человечество, быть может, еще дальше от действительного счастья, чем некультурное человечество былых времен»[46].
Древний человек испытывал неведомый сознанию современных людей душевный комфорт от проживания в вечном мире и от убежденности в собственной вечности. У него нет сомнений, страха смерти, отчаяния, вины, стыда, одиночества и т. д. Счастье – сугубо личное восприятие жизни и себя в ней. Язычники с их поклонением природе чувствовали себя частью огромного, таинственного, всесильного, то злого, то доброго мира. Эта приобщенность к великому и вечному обеспечивала спокойное и умиротворенное самочувствование души. Недаром такой самобытный русский мыслитель, как Ф.А. Степун (1884–1965), говорил, что на природе он чувствует себя, как ребенок в колыбели, которую качает вечность.
Счастье, как и внутренняя вера, есть чувство «согласия нашей жизни с жизнью Абсолютного или иначе – чувство живого мистического общения с ним»[47]. Язычники, в отличие от нас, этим чувством располагали и стремились установить добрые отношения с высшими силами природы доступными средствами – через религиозные культы, обряды, праздники и др.
Современные ученые считают, что древний период истории, а он по длительности в тысячи раз превышает цивилизационный, оставил в нашей генетической памяти миф о рае, в котором пребывали наши далекие предки. Память о нем человек пронес через всю свою историю и с ней никогда не расстанется. Рай – коллективная память о «счастливом детстве» человечества. Разумеется, это миф, но миф, зовущий внимательно всмотреться в нашу жизнь и в самих себя.
Язычество – «детство человечества», длившееся тысячелетиями и сформировавшее устойчивые качества человека и человечности. Во всех языческих культах присутствовал сам человек, очевиден его духовно-психологический портрет с колоритом разнообразных чувств, эмоций, страстей, особенностей отношения к окружающему миру, к себе и сородичам. Язычество – естественная, народная, а главное – «природная» религия, ибо язычники основным объектом своего поклонения выбрали природу. Для них в природе все свято: небо, солнце, луна, облака, гром, озера, реки, рощи, особенно земля-матушка, а также род и его небесные покровители. Бог во всем и все в Боге.
Формировалась духовная сфера, по сути среда обитания человека, ставшая питательной почвой для приобретения и накопления творческого потенциала человека, со временем выплеснувшегося в неповторимую по колориту и поэтике языческую культуру. Это лишний раз свидетельствует, что живительным источником культуры является не сухой рационализм, а чувства, эмоции, страсти, духовная потребность в самовыражении себя в окружающем мире.
Рационализм, отразившийся в развитии науки и техники, сделал жизнь человека более комфортной, но отнюдь не более счастливой, а отчужденной от Бога и его творения – природы. Сухой рационализм и утилитаризм гасят базовые чувства души – красоты, любования, восхищения, восторженности и др. На смену им пришел голый расчет собственных выгод. Жизнь превращается в механизм добывания благ, жажда которых неутолима. По-прежнему предупреждением звучат слова апостола Павла в Послании к Римлянам, обращенные сегодня и к нам: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны»[48]. Под «они» подразумеваются – люди.
Язычество – это одухотворенное восприятие природы, а многобожие как особенность язычества – следствие разнообразия природного мира и отражение его в сознании человека. Бог невидим, а вокруг реальность, от которой зависят жизнь и судьба рода, – земля, вода, леса, небесные светила, дожди, грозы и т. д. С ними необходимо установить добрые отношения, просить милости, причем у каждого отдельного покровителя тех или иных сил природы.
Аничков связывает многобожие с домашними культами, с многочисленными семейными божками, которых прятали от посторонних глаз[49]. Этих божков чаше всего вытачивали из дерева сами домочадцы. Их брали с собой, когда по тем или иным причинам было необходимо надолго отлучаться из дома. Эти божки не имели общественного признания, а были сугубо семейными. Формировался мир духовности семей, особый, сокровенный. Семья становилась центром самобытного, только ей присущего религиозного уклада.
В языческом обоготворении природы содержался не только призыв о помощи и покровительстве в труде и жизни, но и восхищение ею, доверие к ней, благоговение перед ней как перед вечным источником красоты, добра и благоденствия. Академик Д.С. Лихачев (1906–1999) писал, что главной причиной возникновения язычества был страх и ужас древнего человека перед всесилием природы. Действительно, страх ставит на колени, но на колени ставит и восхищение красотой окружающего мира. Поэтому, на наш взгляд, в рождении языческой религии сплелись в тугой узел страх перед стихиями природы и восхищение ее красотой. Красота побуждала язычников искать гармонию сожительства с природой и в природе.
Язычество – не религия ужаса, а, напротив, возвышенного, поэтического отношения к природе, что с силой подлинного таланта раскрыл А. Афанасьев в своем замечательном трехтомнике «Поэтические воззрения славян на природу»[50]. Преклонение перед природой воспитывало чувство благоговения – важнейшую составляющую религиозного сознания. Благоговение относится к чувству, рожденному в глубине сознания, идущему из самой сокровенной сути человеческой души как внутреннее озарение. Благоговение наполняет душу чувствами вечности и смирения. Оно также лежит в основе чистой и высокой нравственности.
Проблему смысла язычества поставил еще ученик Христа – апостол Павел. Он писал, что язычество – это трагедия веры, искаженная тень истины Божьей, совокупность религиозных заблуждений. Вместе с тем язычники некогда знали Бога, в их сердцах не умерло дело Закона. Однако они подменили духовную красоту чувственной и предпочли жить по законам природы, а не по законам духа. Язычество, по словам апостола Павла, попало под воздействие космических сил, которые привели их к богопочитанию природы. Вместе с тем язычники не потеряны для Бога, так как знали его изначально и в их сердцах проснулась и укоренилась совесть, что дает надежду на постижение ими Божьей истины, ибо в Божьей истине в конечном счете присутствуют лучшие идеальные стремления и чаяния самих язычников. В этом смысле апостол Павел не случайно говорит о совести, ибо через нее Бог непрестанно напоминает о себе человеку.
Язычество – своеобразное предчувствие человеком истинного Бога, который вечно присутствует в сотворенном им мире. Потребность в истине изначально заложена в человеке на уровне врожденных инстинктов. Апостол Павел призывал не отторгать язычников, а приводить их в лоно церкви Христовой[51].
Язычество – ожидание человеком истинного Бога. Это своеобразная подготовка к тому, чтобы принять Творца, когда он откроется человеку через Слово Божие, сказанное Христом. Язычество формировало главное – религиозное сознание, без которого было бы невозможно принятие язычниками христианства. Видимо, поэтому один из духовных столпов христианства – Блаженный Августин (354–430) в одной фразе высказал отношение подлинного христианства к язычеству: «Что не восстает ни против веры, ни против добрых нравов, должно быть почитаемо за безразличное и должно быть соблюдаемо согласно с теми, среди которых живем»[52].
Блаженный Августин высказал мысль, которой руководствовалась церковь Древней Руси – жить в согласии с народными верованиями, а не бороться с ними. Православная церковь сама никогда не обращала иноверных в свою веру мечом или страхом, открыто осуждая такие методы и запрещая их уже в ранние века своего существования[53]. В силу подобной религиозной политики, по сути государственной, на Руси были сохранены почти все национальные традиции народов России. Именно веротерпимостью Русь, а затем Россия была привлекательна для иноверцев.
В литературе XI–XII вв. сформулированы три точки зрения на суть язычества:
1. Язычники поклоняются бесам и дьяволу, а значит, врагам христиан.
2. Язычники поклоняются не Творцу, а созданной им твари, т. е. природе.
3. Языческие боги олицетворяют реальных предков язычников, знаменитых и прославленных своими подвигами и делами людей, по скудоумию язычников, возведенных на пьедестал богов[54].
Последнее во многом было связано с тем, что языческие идолы имели человеческие лица. Кроме того, многих богов природы фантазии язычников облекали в человеческий облик.
Третью точку зрения древних книжников на язычество Е. Аничков обнаружил в «Слове о полку Игореве». Для автора этого шедевра древнерусской литературы языческие боги – не «очеловеченная» природа, ни тем более бесы, а знаменитые люди из прошлого, прославившиеся выдающимися деяниями[55]. Так, автор «Слова о полку Игореве» называет Баяна внуком Велеса, а Дажьбога языческим родоначальником.
Подобный взгляд встречаем и в другом, более раннем источнике – в «Речи философа», а также в древнеславянском переводе «Хождение Богородицы по мукам». В других русских источниках известный соперник Перуна – Велес выступает как выдающийся человек, по недоразумению возведенный в боги[56].
Из этих трех характеристик распространенной и долговечной была вторая: ошибка язычников в том, что они поклоняются не Творцу, а твари. Эта точка зрения, во-первых, верно выражала суть язычества – обожествление природы. Во-вторых, была мягкой, невраждебной, оставляя возможность мирного, естественного врастания язычества в христианство, что и осуществлялось на протяжении нескольких веков. Поклонение твари, а не Творцу – заблуждение. Однако это освящение мира, созданного Богом, а значит, язычники опосредованно, через поклонение твари, поклоняются и Творцу.
Споры о сущности язычества продолжаются. Возражение вызывает устоявшееся определение сущности язычества как многобожия. В современных трудах по истории язычества все чаще говорится о наличии в язычестве наравне с политеизмом монотеизма и присутствии в языческом пантеоне богов главного небесного бога. К тому же обращается внимание на то, что даже в христианстве присутствует политеизм.
Сделаем ссылку на высказывание д.и.н. М.Ф. Косарева (р. 1931). «В разных жизненных и ритуальных случаях богобоязненный христианин обращается с молитвами ко Христу и Пресвятой Богородице, и к Николаю Угоднику, и к архангелу Михаилу, и к апостолам Петру и Павлу, и ко всякого рода общехристианским и локальным святым, которые тоже являются богочтимыми лицами, способными влиять на судьбу людей. <…> Наверное, можно согласиться с В.Г. Богораз-Таном, заметившим в этой связи, что христианство привело к единобожию, а по сути дела “просто заменило одно многобожие другим”. <…> Короче говоря, принцип многобожия и единобожия как критерий различения языческих и “неязыческих религий, в сущности, не работает”»[57].
В этой связи возникает вопрос, было ли у язычников понятие о сотворении мира и Боге – источнике жизни на земле, Творце всего сущего, или язычники фрагментировали мир и определяли соответствующие божества? Крупнейший историк язычества академик Б.А. Рыбаков дает однозначный ответ – было понятие о Боге. Этим верховным богом был Род.
Борис Александрович Рыбаков пишет о том, что на заре человечества в каменном веке славяне поклонялись «берегиням» и «упырям». Первые олицетворяли добро, вторые – зло. Берегинь благодарили, а упырей (вампиров) задабривали жертвоприношениями, чтобы отвести от себя беды и напасти. Так рождались понятия о добре и зле, которые будут жить тысячелетия и органически впишутся во все мировые религии. И сегодня мы различаем добро и зло. С этих позиций оцениваем политику, экономику, поведение людей, нормы права, морали и др.
С понятий «упырей» и «берегинь» началось формирование представлений о сверхъестественных силах, о невидимом мире, наполненном «живыми» существами. Природа с ее очевидностью еще в большей мере воспринималась как живое, одушевленное существо. Два мира – зримый (природа) и незримый (потусторонний) едва ли не в равной мере, как полагали язычники, влияют на жизнь и судьбу человека. Поэтому человеку необходимо было найти защиту от злых духов и получить поддержку от сил добра, что и реализовывалось в становлении различных религиозных культов и обрядов.
Появление культа Рода и рожаниц свидетельствовало о более зрелом и разностороннем религиозном сознании славян. Рыбаков считает, что этот культ появился в эпоху неолита и отражал существенные сдвиги в хозяйственных занятиях славян – от потребляющего хозяйства (охота, рыболовство) был осуществлен переход к производящему хозяйству (скотоводство и земледелие).
Подобный сдвиг потребовал новых культов и в качестве главных появились культы Рода и рожаниц. В язычестве все больше сливались воедино потребности развития хозяйства и безопасности родов, кровнородственных общин. Теперь пытались регулировать не только отношения человека с природой, но и между сородичами и соплеменниками. Утверждалась новая идея – священство дома и домашнего очага, что отражало переход от кочевого к оседлому образу жизни.
Возникает и новый культ Рода и рожаниц – самый загадочный, по мнению Б.А. Рыбакова. Он критикует историков XIX в. за то, что они причисляли культ Рода исключительно к культу предков, блюстителей домашнего очага и подрастающих поколений. Род и рожаницы – дедушки и бабушки – совокупность предков данной семьи[58].
Рыбаков, напротив, вслед за автором «Слова об идолах» (XII в.) пишет, что Род был главным божеством восточных славян до утверждения дружинного культа Перуна – громовержца. Род – творец Вселенной сопоставим с Саваофом. Именно Род вдохнул жизнь в человека, он и есть бог неба и земли. Поэтому не случайно, по словам Б.А. Рыбакова, после принятия христианства наиболее жизнеспособным из всех старых языческих культов оказалось почитание Рода и рожаниц, отмечавшееся явно как «вторая трапеза» на следующий день после празднования Рождества Богородицы (21 сентября) в праздник урожая[59].
Вслед за Рыбаковым А.М. Баженова утверждает, что в язычестве можно выделить две ветви веры: почитание богов и почитание предков – любовь к своему и своим[60]. Второе занимало едва ли не главное место в религиозном сознании язычников. «В образе Рода наши предки еще раз чтили Бога-создателя уже не только всего сущего, но конкретно человека и его продолжение в веках, как великого родича, старшего члена семьи. Сильный род – гарантия достоинства его членов»[61].
Впрочем, с этими утверждениями Рыбакова не согласна часть современных историков, которые указывают на недостаточную источниковую базу для таких выводов. Однако очевидно, что Род – базовое понятие общности людей. Этим словом, а главное, смыслом, вложенным в него, мы пользуемся тысячелетиями. Род лежит в основе таких ключевых исторических понятий и смыслов, как Родина, природа, народ, рождение и многих других. Для нас очевидно, что после слова «Бог» должно стоять слово «Род», давшее священное понятие Родины и народа.
На понятии «Род» во многом базируется историческая память, стягивающая воедино прошлое, настоящее и во многом предопределяющая облик будущих поколений. Историческая память цементирует человеческие сообщества, прежде всего, через формирование убеждений, что мы «одного рода-племени», родичи и родственники, народ с общей судьбой, родившийся в глубине тысячелетий нашего Рода.
Род священен, не подлежит забвению, живет здесь и сейчас, охраняет, покровительствует, защищает. С понятием «Род» у каждой семьи складывалась своя история в лицах и деяниях предков. Именно эта история составила фундамент народной памяти, глубина которой восхищает всех, кто любит и знает историю. Историческая память не набор отдельных фактов и событий, а своеобразная цельность, отражающая единство судьбы того или иного народа. Историческая память – основа национального самосознания, ощущения себя в лице своего неповторимого «я» в мировой истории.
Если подходить к Роду как важнейшему фактору становления народностей и наций, то следует согласиться с Борисом Александровичем, что Род на определенном этапе развития восточных славян стал их главным Богом. Впрочем, им он остается и для нас, всех, для кого Родина священна.
Выше уже говорилось об одной из причин многобожия славян, связанной с культами семейных, домашних богов. Однако в языческих представлениях о домашних богах есть общий для всех культов главный, семейный «владыка» – домовой. А. Афанасьев пишет, что на Руси «в лице домового чествуется начальный основатель рода, первый устроитель семейного очага и потому понятие о нем не дробится на множество однородных духов: в каждом доме один домовой»[62]. У каждой семьи он свой, только ей принадлежащий и только о ней заботящийся. Однако у домовых были и общие черты. Домовой, как полагал Афанасьев, «по русскому поверью, малорослый старик, весь покрытый теплою, косматой шерстью»[63]. В культе домового воплощается культ предков. Домовой – праотец семьи. Оттого на Руси, как пишет Афанасьев, домового прямо называют хозяином, хозяинушка, и даже существует убеждение, что домовой «словно вылит в хозяина дома».
Действительно, домовой есть идеал хозяина, как его понимает русский человек. Домовой ко всему внимателен, даже к мелочам, неустанно хлопочет и заботится о достатке семьи и домочадцах, защищает интересы семьи, а главное – противодействует замыслам нечистой силы. Причем «домовые разных дворов нередко вступают между собой в ожесточенную борьбу»[64]. Они стремились сберечь свое добро, но не брезговали поживиться и чужим.
В народных русских преданиях сохранилось воспоминание о древнем мифическом существе чуре. Если домовой охраняет дом, то чур – территорию проживания семьи, рода, общины. Чур – пращур, предок основателя рода.
Почитание домовых и чура сформировалось на более поздних этапах социального развития восточных славян, когда из кровнородственной общины выделялись семьи и объединялись в соседскую общину. В определенной мере эти культы свидетельствовали о семейном эгоизме, раздорах между различными семьями, наслаивании противоречий в некогда едином организме кровнородственной общины, теперь разделенной на семьи со своими интересами. Однако эти интересы чаще всего совпадали с общинными интересами, так как проблема коллективного выживания в тяжелых климатических условиях оставалась главной, что не исключало конфликта интересов разных семей.
Для язычников память о предках была священна. Они верили в чудодейственную силу своих прародителей, молились им. Духи предков рассматривались как внутренняя защита и канал связи с космосом, со Вселенной, что формировало чувства всеобщности и единства, цельности мира и представлений о нем. В природе живет и действует Божий дух и Дух предков – базовое понятие религиозного сознания. Впрочем, как языческого, так и христианского.
Наши прародители верили, что Бог един, но у него много обличий и имен. Если вслед за академиком Рыбаковым признать Род главным языческим богом, тогда есть все основания рассматривать многочисленных семейно-родовых божков, покровителей домашнего очага, культы домовых и предков как единый пантеон богов Рода, что вполне вписывается в целостное восприятие мира язычниками.
Есть и другая точка зрения. А. Афанасьев выдвинул гипотезу, согласно которой главным богом древних славян был бог-громовник, причем поклонение ему началось за тысячелетия до возникновения дружинно-княжеского культа Перуна – громовержца. Бог-громовник, утверждал Афанасьев, был врагом злых демонов, людского нечестия и неправды. Своими пламенными стрелами он поражал грешников и обидчиков. «Как бросатель молний, он был признан владыкой огня; как низводитель дождей – владыкою земных вод. Вместе с тем огонь и вода получили в глазах язычников священный авторитет и ничем не отразимую силу обличать и наказывать ложь»[65].
Афанасьев наделяет Громовника чертами борца с несправедливостью, с неправдою и ложью, с человеческими грехами и злыми демонами. Образ Громовника схож с христианским Ильей-пророком, с небесными защитниками Божьей правды. Так расчищалось, готовилось «духовное поле» для мирного врастания язычества в христианство.
Тайну создания мира и человека древние славяне связывали с той же сверхъестественной силой Громовника, который вызвал к бытию весь видимый мир. Молнией он зажег первый домашний очаг, создал первого домовладыку и жреца, «в образе которого сочетались представления пылающего на очаге огня и родоначальника племени…»[66]. Более того, бог-громовник постоянно участвовал в рождении каждого младенца, так как через молнию «возжигал в нем пламя жизни»[67].
Так формировались убеждения славян о сродности с Богом – источником жизни, а также родства с природой, созданной, как и сам человек, силой и волей Бога. Все вокруг имеет божественное происхождение, а потому свято и достойно поклонения. На этих чувствах основывалось обожествление славянами природы и религиозное отношение к предкам.
Языческие представления о мире формировались тысячелетиями, что было связано со сложным, мучительно медленным осмыслением окружающего мира. Это был первый, бесценный опыт познания через созерцание, наблюдение, обобщение, выявление устойчивых и повторяющихся в природе явлений. Этот опыт передавался от поколения к поколению и ложился в основу жизнедеятельности восточных славян. Под влиянием накопленных знаний формировались языческие религиозные обряды, обычаи, культы, праздники, поверья и т. д.
Согласимся с А. Афанасьевым, который писал, что «религия была поэзией и включала в себя всю мудрость, всю массу сведений первобытного человека о природе»[68]. О природе говорили, как о живом существе: солнце всходит и садится, ветер свистит, буря воет, гром гремит, облака плывут, листья шепчут, лес шумит и т. д. Этим образным языком мы пользуемся и сегодня, ибо более точных, лиричных, поэтических сравнений и метафор человек так и не придумал. Отсюда отличительная черта русского языка по сравнению с европейскими – большая эмоциональность и чувственность.
Главная причина подобной эмоционально-чувственной особенности русского языка заключалась в том, что природа для наших предков звучала удивительным разноголосием, которое воплощалось в мифах, преданиях и сказаниях. Природа «говорила» и «сообщала» людям нечто волшебное и таинственное, заставляла прислушиваться к ней душой и сердцем, всем своим естеством.
Природа, год, месяцы, дни воспринимались живыми, нарекались человеческими именами. Языческий календарь являлся плодом тысячелетних наблюдений за временами года и связанной с ними чередой сельскохозяйственных работ. На этой основе сложился годичный цикл магических обрядов, связанных с пахотой, выгоном скота на пастбища, ожиданиями дождя и праздником урожая.
Природа «живет» и «дышит». Она имеет свою душу. Подобное отношение славян к природе выражалось живописными, яркими образами, рожденными фантазией язычников, а также неповторимым по колориту языком – точным, ярким, сочным, отражающим глубины народной памяти и мудрости. Языческий календарь и связанный с ним труд земледельцев – дневник тысячелетнего опыта познания человеком мира. Крестьяне обращались к временам года как к живым существам, деятельным и творческим. Так, как скоро богиня весны «победит демонов зимы, она тотчас же одевает поля, сады и рощи свежею зеленью и цветами. Прекрасные, благословенные дни мая и начала июня издревле признавались посвященными этой богине и чествовались общенародными игрищами. <…> В христианскую эпоху такие игрища приурочивались к Вознесению и Троице»[69]. В эти дни девушки плели венки, а дома украшали венками березы. Эта традиция дожила до наших дней.
Следует иметь в виду, что язычество Руси «было представлено не столько высшими богами, сколько слоем верований, регулировавших трудовую деятельность по сезонному годовому кругу весенних, летних, осенних и зимних»[70]. Отличительная особенность славянского язычества – обоготворение как природы, так и земледельческого труда. Именно с земледельческим трудом было связано большинство общезначимых праздников и обрядов, которые актуализировали тысячелетний опыт славян по познанию окружающего мира.
Природа необъятна и многогранна. Обоготворение бесчисленного множества ее явлений относится к другой особенности славянского язычества – огромному числу объектов религиозного почитания. Для язычника практически все вокруг было свято и достойно поклонения, что формировало не поверхностное, а глубокое религиозное сознание, которое впоследствии приведет к становлению и развитию русской православной цивилизации, не противопоставлявшей в сознании верующих мирское и религиозное, а напротив, сплетающее их в прочную ткань духовного бытия народа.
Источник и сила жизни, по убеждениям славян, принадлежали Роду, о котором говорилось выше, и рожаницам – покровительницам деторождения и продолжения рода. Рожаниц представляли небесными матерью и дочерью. Они – хозяйки мира, рождают все виды животных, рыб и птиц. С переходом к земледелию их стали воспринимать покровительницами урожая и небесной влаги, столь необходимой для плодородия почвы. Язычники ассоциировали рожаниц «с белыми летними облаками, с которыми издревле связывались идеи плодородия, зачатия и брака, а с черными тучами – зло и власть демонов смерти»[71].
В силу этих воззрений, как пишет Афанасьев, «облачные девы стали заведовать рождением, бракосочетанием и кончиною человека, что вместе определило понятие о могучей судьбе, властвующей над смертью в пределах их земного существования – от колыбели и до могилы»[72]. По представлениям язычников рожаницы плели золотую нить судьбы каждого человека и определяли его жизненный путь.
Для язычников судьба «была не более как олицетворение всемогущих, то благотворных, то разрушительных сил природы»[73]. Эти силы постоянно чередуются, поэтому в жизни соответственно есть светлые и мрачные периоды. Недаром и сегодня мы говорим о светлых и темных полосах жизни.
Природа изменчива и вместе с ней изменчива жизнь человека. Мир двойственен, противоречив, в нем нет стабильности. Стабильности нет и в человеческих сообществах. Однако если в древности стабильность зависела от «капризов» природы, то сегодня – от политических и социально-экономических отношений и часто от «капризов» человека, одурманенного лжеидеями.
Вернемся к рожаницам. А. Афанасьев пишет о трех рожаницах: одна распоряжается родами, другая – семейными отношениями, третья (черная туча) – смертью. Б. Рыбаков называет двух рожаниц: мать-Лада и дочь-Леля – богини благодатного весеннего возрождения природы, а затем созревания и сбора урожая[74]. Это богини радости, достатка, счастья. Культ рожаниц отличался открытостью и веселием. Самый яркий, сверкающий радостью праздник, доставшийся нам по наследству от культа рожаниц, – Масленица.
Говоря о рожаницах, следует подчеркнуть, что они почитались как блюстительницы нравственности, супружеской верности, родительского долга. Е.В. Аничков считает недоказанным, что славяне прошли через стадию беспорядочных половых отношений. По его утверждению, юноши и девушки, достигшие половой зрелости, искали себе не временного сожительства, но уже жен и супругов в начале нового сезона сельскохозяйственных работ[75].
Род и рожаницы символизируют мужское и женское начало. Это семья рождающая, благословляющая и защищающая жизнь во всех ее проявлениях. Рожаницы – культ женщины, хранительницы домашнего очага, продолжательницы рода. Культ женщин несколько тысячелетий занимал одно из важных мест в пантеоне языческих культов, что связано с устойчивой идеей отождествления земли с женщиной, «уподобление беременности процессу вызревания зерна в почве»[76].
Священство женщины и связанного с ней плодородия естественно и непререкаемо. Как земля рождает из зерен урожай, так и женщина рождает продолжателей рода. Недаром Иоанн Кронштадтский говорил, что к женщине следует относиться как к храму, в котором рождается новая жизнь. Эту истину за тысячи лет до св. И. Кронштадтского открыли язычники. Эта истина должна лежать в основе нравственности, столь цинично попираемой постмодернизмом – новой религии Запада, но без Бога, святынь, традиций, без исторической памяти.
Человеку невыносимо сознавать фатальность смерти. Животным подобные страдания неведомы, и только человек мучительно переживает неизбежность конца земной жизни. Об этом с болью писал Иван Бунин (1870–1953). При этом ему безразлична посмертная слава. Бунин не видел прока в памятниках за те или иные выдающиеся достижения: на них будут сидеть голуби, вокруг играть дети, ходить влюбленные пары, но не будет главного – «меня самого». Для усопшего посмертная слава ровным счетом ничего не значит. Смерть уничтожает «я», превращает человека в прах, в глину, в траву…
Где же выход из бессмыслицы жизни со смертельным исходом? Люди задумывались над этим кардинальным и даже судьбоносным вопросом еще тысячелетия назад и сделали первый и чрезвычайно важный шаг в его разрешении, признав раздельность тела и души. Причем к числу величайших открытий человечества относится открытие реальности души как жизненного стержня человека. Это было выдающееся открытие человека собственно как человека – уникального и неповторимого существа в мире.
Тело смертно. Это трагичная очевидность. Тело – временное убежище, которое разрушит смерть. Однако в человеке наряду с тленным и временным есть некая сущность, неподвластная смерти. Эта сущность – душа.
Исследователь А.М. Баженова справедливо пишет о том, что представления о душе «и духовных сущностях – важное открытие наших прапращуров. Соотношение смерти и бессмертия, бренности тела и нетленности духа – эти, сформировавшиеся в далеком прошлом понятия, оказали влияние на сознание последующих поколений, последующих религий, даже на мировоззрение атеистов»[77].
Что привело славян к осознанию идеи души и духа? Безусловно, ощущение ими себя частью вечной природы, которая постоянно обновляется, умирает зимой и возрождается весной и летом. О бессмертии природы свидетельствует годичный природный круговорот и другие явления: день (жизнь) сменяет ночь (смерть), затем с восходом солнца опять торжествует жизнь и так до бесконечности. Природа, которую язычник обожествлял, «шептала» ему, что он не покинет ее навсегда, ибо он, как часть этой вечности, живет по ее законам.
Альтернативой очевидной и неизбежной смерти стала идея невидимого, загробного мира и переселения в него души, которая незримо живет в человеке и, в отличие от тела, не умирает. Язычники положили начало разработке базового для всех мировых религий учения о душе и ее бессмертии.
Идея бессмертия души – центральная в христианстве. Христос, смертью смерть поправ, воскрес из мертвых и воодушевил христиан перспективой через праведность и безгрешие приобщиться к бессмертию и войти в Царство Божие, что стало смыслом христианской жизни.
По древним языческим преданиям, душа ассоциировалась с огнем. Душа – небесная искра, воспламеняющая в человеке жизнь. Вспомним, что, согласно языческим преданиям, верховный славянский бог-громовник вдыхал жизнь в каждого родившегося младенца огненными стрелами молний. О том, что душа – это огонь, говорят и дошедшие до наших дней выражения: «пылкая душа», «пламенная душа», «огонь жизни», «жизнь затухает» и др. Эти глубокие по смыслу фразы отражают взгляды древних славян на душу и жизнь, как зажженное Богом пламя. Человек живет, пока это пламя горит, и умирает, когда оно гаснет. Удивительно, что подобные взгляды на источник жизни – огонь, дошли до наших дней, и с ними трудно не согласиться.
Другая ассоциация души с огнем связана с ее отождествлением в качестве звезды. В представлении славян звезда – это Божья искра. Звезда падает, гаснет и человек умирает. И сегодня бытуют выражения: «закатилась его звезда», «родился под счастливой (несчастливой) звездой», «путеводная звезда» и др. Особый смысл и волшебство заложены в словах знаменитого романса «гори, гори моя звезда…»: «ты у меня одна волшебная, другой не будет никогда». Слова современные, а смысл вечный, пришедший из глубины тысячелетий.
Душа – существо воздушное: летает (есть выражение «отлетела душа»), горько вздыхает, плачет, смеется и др. Славяне верили, что Бог, создавая человека, через свое дыхание – «ветры» вдохнул в человека живую душу. Недаром говорят: «последний вздох» или «дыхание жизни».
Душа – существо «крылатое». Встречаются выражения «душа отлетает», «окрыленная душа», «на крыльях души» и др. Язычники полагали, что душа умершего доброго и честного человека превращается в белого голубя, а порочного и злого – в черного ворона, и в этих образах отлетают в иной мир. Души умерших детей ассоциировались с ласточками.
Как видим, язычники видели душу в конкретных образах природных явлений, которые были источником восприятия реального мира и конструирования мира нереального, потустороннего, что особенно очевидно в представлениях славян о рае и аде. Идея рая формировалась под влиянием цветущего, благодатного, щедрого на дары лета. Ад, напротив, ассоциировался с мертвящей природу зимой. С зимой даже связывался миф о конце мира. А. Афанасьев пишет о двойственном представлении язычников о рае. В древних преданиях о рае говорится как о счастливой стране минувших веков, где обитали первые люди, не знавшие изнурительного труда, горестей, жившие в радости. Родиной рая считали Восток, где после мрака ночи воскресает солнце, дарующее свет, тепло, плодородие и цветение садов.