Воистину, все относительно!
По стреле собора Святого Стефана с небес на землю, укрытую благоуханным сиреневым туманом, стекал волшебный розовый свет, над сказочной Веной занималось чудесное весеннее утро, а я безрадостно смотрела на эту картину опухшими от слез глазами и с горечью думала о том, что сто раз правы были Екатерина Максимовна, капитан Кулебякин и Карина Денисянц из турбюро «Земной шар»! Особенно Карина была права. Хоть и не люблю я эту бессовестную особу, которая в глаза называет себя вашей подружкой, а за спиной вам же строит козни, но на этот раз Денисянчиха не соврала: заграничное путешествие вне коллектива, организованного турагентством, «дикарями», обернулось для нас с Кузнецовой бо-ольшими неприятностями. Дуры мы с Инкой, дуры! Сидели бы себе дома, в своей тихой теплой губернии, и были бы целы и невредимы!
Горькие слезы на моем лице мешались с каплями лучшей в Европе питьевой воды, которая сочилась из махрового комка, возлежащего на моей во всех смыслах ущербной голове. Холодный компресс из полотенца притупил физическую боль от ушиба черепной коробки, но не мог унять душевную боль в области грудной клетки. Я потеряла Инку! Кузнецова, моя подруга детства, юности и зрелости, растворилась в кофейной гуще черной венской ночи бесследно, как микроскопический кубик рафинада!
Стрелки на часах приближались к семи утра. Я решила, что ровно в семь ноль-ноль наплюю на правила приличия и дипломатические тонкости, позвоню в полицию и буду орать в трубку благим русским матом до тех пор, пока не поставлю на ноги и под ружье всех венских жандармов, городовых, постовых, их служебных собак, кошек, мышек и попугайчиков!
За тридцать секунд до часа «ноль» телефон ожил сам. Услышав трель звонка, я вздрогнула и уронила с головы мокрый тюрбан. Размотавшееся полотенце накрыло телефон, я сдернула тряпку вместе с трубкой, и незнакомый мужской голос, интимно приглушенный толстой махровой тканью, ласково проворковал мне в ухо:
– Доброе утро, фрейлейн!
– Куда уж добрее! – буркнула я.
– Фрейлейн уже проснулась? – все так же ласково спросил он.
– Нет, фрейлейн разговаривает во сне! – нахамила я от волнения.
– Если фрейлейн уже встала с постели, может быть, она найдет время для общения с одним симпатичным полицейским?
Я великодушно проигнорировала обидный для меня, как для женщины, намек на то, что для общения непосредственно в постели я симпатичному полицейскому не столь интересна, и горячо одобрила поступившее предложение встретиться у стойки гостиничного бара на первом этаже.
И сразу же была обманута. В баре меня ожидал не один служивый в форме, а сразу двое в штатском, и никого из них я не назвала бы симпатичным. У мужчины постарше была постная физиономия монаха, безропотно смирившегося с обетом безбрачия. На него не произвели никакого впечатления ни мои голые ноги, ни эротичная фантазийная прическа «Кувырки на сеновале», самопроизвольно образовавшая на голове в результате контактов с вязаной шапкой, капюшоном, кулаком злоумышленника, неухоженным газоном и мокрым полотенцем. Причесываться и переодеваться для встречи с полицией я не стала, прибежала как была – в тапках и казенном банном халате. А тот парень, что помоложе, не вызвал у меня симпатии еще с первой нашей встречи в полицейском участке. Такой мрачный и необщительный тип, натуральный деревенский идиот – я с ним говорю, говорю, а он заикается, как ослик: «Йа, йа, йа».
Тем не менее я преодолела неприязнь к неразговорчивому полицейскому тугодуму и первой начала предметный разговор:
– Знаете, господа, а ведь я сама хотела вам звонить!
Монах, оказавшийся переводчиком, застрекотал по-немецки. Тугодум снова сказал:
– Йа, йа! – а затем разродился довольно длинной фразой, перевод которой заставил меня прикусить язычок.
Я-то хотела сообщить стражам порядка об исчезновении моей подружки Индии Кузнецовой, а оказалось, они ее уже и сами ищут!
Никаких сомнений в этом не осталось, когда я вникла в суть вопросов, заданных мне списком: имею ли я предположения о личности нехорошего человека, который на меня напал? Удалось ли мне его увидеть? Возможно ли, чтобы этот нехороший человек оказался не мужчиной, а женщиной? Точнее даже, девушкой высокого роста, с хорошей фигурой и длинными светлыми волосами, в голубых джинсах и оранжевой куртке?
– Где она?! – вскричала я, без труда узнав в этом описании свою дорогую подружку.
Вместо ответа меня тут же спросили:
– Кто она?
– А почему вы спрашиваете об этом меня? – спохватилась я.
Оказалось, спрашивают меня потому, что какой-то полицейский подвергся нападению красивой молодой блондинки в цветах враждующих партийных кланов Украины на том же месте и едва ли не в тот же час, что и я сама! А тот факт, что упомянутая блондинка при ближайшем рассмотрении оказалась русскоязычной, позволил огорчительно смышленому полицейскому предположить наличие некой связи между одной русской девушкой и другой.
Чтобы не навредить Кузнецовой, я решила тщательно дозировать информацию. Я не призналась, что догадываюсь, о ком идет речь. Я очень-очень осторожно высказалась в том духе, что не исключена вероятность опознания мною этой яркой криминальной личности в случае нашей с ней скорой встречи. И чем раньше эта встреча состоится, тем больше шансов на то, что короткая девичья память меня не подведет.
Увы, моя надежда на то, что господа полицейские без промедления организуют мне очную ставку с русской разбойницей, не оправдалась. Прежде чем ее допросили, шустрая оранжево-голубая блондинка сумела сбежать из австрийского плена!
«Точно, это Кузнецова!» – подумала я, непроизвольно улыбнувшись.
Радовало главным образом то, что мои худшие опасения не подтвердились: Инка не сгинула бесследно в трущобах австрийской столицы. Значит, при должном упорстве и некотором везении мы с ней обязательно встретимся! Правда, найти пропавшую подружку мне предстояло без помощи местной полиции, и вкупе с незнанием немецкого это серьезно осложняло мою задачу.
Был еще шанс, что Инка сама придет в отель. Ее загранпаспорт и авиабилет остались в номере, и я тоже целый день до вечера просидела в экс-имперской конюшне, чтобы не разминуться с подружкой, если она появится.
Но она не вернулась.
Разбудил меня гулкий шум: наверху хлопнула тяжелая дверь, и вниз по ступенькам медленно зашаркали чьи-то неподъемные ноги. С перепугу я чуть не свалилась с полки, уронила подушку, запуталась в одеяле, больно ушибла руку о стену. Но волновалась в этот момент только об одном: боже, что обо мне люди подумают!
– Они подумают, что ты подозрительная бродяжка, и вызовут полицию, – озвучил наиболее правдоподобную версию внутренний голос.
Вновь встречаться с полицией мне не хотелось, от этой общественно полезной структуры я сейчас ничего, кроме неприятностей, не ждала. Поэтому и не стала дожидаться, пока законные обитатели дома заметят мое присутствие, быстро выпуталась из попонки, побросала тряпки в коляску, дернула дверь и выскочила аж на середину улицы, едва не сбив велосипедиста.
Гневная трель велосипедного звонка и мое испуганное «Ой, мамочка!» отразились от стен улицы-каньона голосистым эхом, способным поднять на ноги весь квартал. Мне мигом представилось, как мирные бюргеры, бюргерши и бюргерята в ночных чепцах и колпаках распахивают окна и в праведном гневе швыряют в нарушительницу спокойствия Катю Разотрипяту подручные предметы.
– Кажется, Плейшнер был вот так же убит цветочным горшком? – некстати вспомнил внутренний голос.
– Ничего подобного, Плейшнера грохнули отдельно от горшка! – возразила я энергично, но невразумительно, так как была занята поисками укрытия на случай вполне вероятного горшкометания.
В десятке метров от меня оптимистично желтела большая вывеска булочной. Символический крендель, опасно подвешенный над тротуаром на прелестных средневековых цепях, выглядел так аппетитно, что я сглотнула слюнки, одернула на себе курточку и со словами:
– Где наша не пропадала! – двинулась к кренделю.
– В булочной совершенно точно до сих пор пропадала не наша! – согласился внутренний голос, бестактно намекая на свойственную мне манеру истреблять кондитерские изделия безжалостно и в огромных количествах.
Фрау булочница уже заняла позицию за стеклянным бруствером витрины с плюшками-ватрушками. В ранний час заведение еще пустовало. Булочница вежливо сказала мне:
– Гутен морген!
Я быстро просканировала взглядом витрину и деловито ответила:
– Гутен, гутен! Битте, дайте мне айн капучино, цвай ложечки захер и драй пончикс! – На этом моим скудным знаниям немецкого пришел полный капут, но устыдиться своего невежества я не успела, потому что сосредоточилась на оплате заказа, чреватой более тяжким позором: наличных, чтобы расплатиться за завтрак, у меня не было, и я протянула булочнице «Визу», удачно найденную за подкладкой, приготовившись услышать что-нибудь вроде: «О, найн, найн!»
– Ничуть не удивлюсь, если в этой забегаловке не принимают пластиковые деньги, – пробурчал мой внутренний голос, от волнения сделавшись высокомерным.
– Ну так удивись! – нервно хмыкнула я, правильно оценив безразличную мину булочницы.
Она преспокойно пропустила «Визу» через машинку-терминал, притулившуюся в промежутке между тостером и кофеваркой, вернула мне карточку и принялась сноровисто комплектовать заказ. Вскоре я уже сидела за столиком в уголочке микроскопического зальчика, жадно поглощала свежайшие «берлинеры» и мысленно возносила благодарственные молитвы своему кормильцу и поильцу – «Бета-банку».
– А вот, кстати! – благодушно молвил внутренний голос. – Я знаю, кто должен быть в курсе всех интимных подробностей жизни Катерины Разотрипяты: этот самый «Бета-банк»! Там на каждого клиента сто процентов есть пухлое досье: всякие там анкеты, заявления, справки, кредитная история.
– Я поняла, – глубоко кивнула я, макнув подбородок в пену сливок. – Чтобы узнать, кто я и откуда, мне надо сходить в «Бета-банк». Только где его искать?
Я перевернула карточку, напрягла зрение и прочитала написанное мелкими-мелкими буковками: «Нашедшего эту карту просим вернуть ее в «Бета-банк». Россия, 107078, Москва, ул. Саши Зарубаевой, д. 55».
– У-у-у-у! – разочарованно протянул внутренний голос. – Россия! Далековато будет! Пешочком с узелком на палочке не дойдешь, пограничники остановят! Надо самолетом лететь, из Вены наверняка есть прямые рейсы.
– В аэропорту тоже пограничники, а у меня документов нет.
В булочной прибавилось народу, в помещении стало тесно, образовался устойчивый спрос на свободные посадочные места. Засиживаться дольше было неприлично, я с сожалением покинула уютное заведение, но на улице остановилась, чтобы покрепче запомнить его адрес – на случай, если до ужина не найду другую кормушку, где принимают не только наличные.
Через два дома от замечательной булочной обнаружился маленький отельчик. Сквозь стеклянную дверь я с улицы увидела стойку с буклетами. Наклейка на этой конструкции на трех языках, среди которых был и русский, сообщала, что данная печатная продукция распространяется бесплатно.
– Но это касается только постояльцев отеля, – предупредил внутренний голос.
– Что, мне трудно немного постоять? – высокомерно ответила я.
Я похлопала себя ладонями по щекам, чтобы естественным образом подрумянить и освежить помятую физиономию, поплевала на руку и пригладила мокрой пятерней волосы, чтобы придать лоск художественно небрежной прическе. Посмотрелась в пуговицу, решила, что такую красоту, как моя, испортить невозможно, и вошла в гостиницу.
Портье взглянул на меня вопросительно. Я как ни в чем не бывало поздоровалась с ним по-русски и без задержки прошествовала к лифту, направление к которому мне указала ковровая дорожка. Съездила в кабинке на третий этаж и обратно, проследовала по коврику в обратном направлении, опять же по-русски попрощалась с портье и при выходе из отеля с чистой совестью взяла со стойки бесплатный путеводитель по Вене.
Впереди по курсу показалась небольшая круглая площадь с фонтаном, на бортике которого там и сям восседали романтично настроенные граждане. Они кормили крошками голубей и фотографировались в окружении завтракающих пернатых. Я тоже присела на каменный парапет, развернула план-карту австрийской столицы, и просторный лист запарусил на весеннем ветерке.
– Странное ощущение, – задумчиво протянул внутренний голос под веселый бумажный шелест. – Дежавю… Вроде это уже было…
– Вспоминай, вспоминай, – ворчливо одобрила я и вперила ищущий взгляд в карту.
Что конкретно там искать, я не знала, но какое-нибудь название могло показаться мне знакомым и родным.
Не показалось.
– Ладно, давай думать, – со вздохом сказал внутренний голос. – Судя по всему, ты не местная.
– Судя по всему, я приехала из России, – согласилась я, вспомнив адрес на банковской карточке.
– Так, – внутренний сосредоточенно помолчал. – Я думаю, надо все-таки идти в российское посольство. Пусть у тебя нет документов, но ты хотя бы знаешь, как тебя зовут. Придешь и скажешь: так, мол, и так, я гражданка России Катерина Батьковна Разотрипята, испытала на себе тяжесть местной криминогенной обстановки, документы потеряла, деньги украли, голодаю и скитаюсь, помогите, Христа ради, чем можете!
– А чем они могут помочь?
– Могут связаться с Австрийским посольством в Москве, где тебе визу давали. Пусть те поищут у себя в базе Катю Разотрипяту – вас таких, с дивной травмопедической фамилией, наверняка в немецкоязычной Европе считаные единицы. А уж в анкете на получение шенгенской визы и адрес твой домашний записан будет, и ближайшая родня.
– Оптимистично излагаешь, но… – Я покачала головой. – Все так, но только если я прибыла прямиком из России. Однако виза-то шенгенская! То есть я могла приехать в Вену хоть из Германии, хоть из Швейцарии, хоть из Греции – да откуда угодно, и тогда не только Австрийское, а все посольства стран шенгенского договора запрашивать. Сомневаюсь я, что наш консул станет так стараться для какой-то Разотрипяты.
– Это что еще за самоуничижение такое? – упрекнул меня внутренний голос. – «Какая-то Разотрипята!» Может, ты вовсе не какая-то, может, ты известная личность – писательница, к примеру, или выпускница «Фабрики звезд»? А может, наследница или жена олигарха?
– Что-то не помню я такого олигарха – Разотрипята, – неуверенно заметила я.
– А ты вообще ничего не помнишь! – грубо отбрил внутренний.
– Нет, почему же…
Я прислушалась к своим ощущениям и решила, что про писательницу внутренний голос дело говорит, что-то такое ассоциировалось у меня с литературным творчеством.
– Так это же прекрасно! – обрадовался внутренний. – Даже если ты писательница начинающая, но перспективная или хотя бы в меру амбициозная, то должна была засветиться в литературных кругах!
– Где я, а где те литературные круги! – напомнила я.
И тут же подумала, что кругам свойственно расходиться. Положим, я молодая литераторша из России, но читатели у меня могут быть по всему миру. Если, конечно, я уже написала что-нибудь такое, достойное издания и прочтения. А если нет? Что, если я бесталанная графоманка?
– Тогда еще проще! – сообразил внутренний. – Графоманов издательства не печатают, так они в надежде на признание широких масс вывешивают свои опусы в Интернете. А в русский Интернет и из Австрии залезть можно, тут тебе пограничники не помеха.
– Гениально! – совершенно искренне сказала я и стала думать, где бы мне получить доступ в мировую Сеть.
План-карта Вены в этом мне помочь не могла. Не помогли и прохожие, к которым я приставала с вопросом на скверном английском: «Плиз, хелп ми. Вер из интернет-кафе?»
То ли я совсем плохо говорила, то ли люди, к которым я обращалась, знали английский и местную топографию еще хуже, чем я, но путь-дорогу к интернет-кафе мне пришлось искать самостоятельно, наугад.
В результате я нашла кое-что другое, но в своем роде тоже прекрасное: банкомат, оперирующий карточками VISA. То есть подобных полезных устройств в цивилизованной Вене было не меньше, чем туалетных кабинок (а я почему-то была твердо уверена, что уборных в этом городе предостаточно). Однако банкоматы в большинстве своем располагались в крупных универмагах, торговых центрах, общественных учреждениях и иных приличных местах, куда я в образе бездомной бродяжки зайти стеснялась. Видимо, именно для таких, как я, застенчивых люмпен-пролетариев, денежная контора с мозгодробительным названием вроде «Фолькстрахбахпифпаффайзенбанк» выставила свою самоуправляемую бронированную копилку на тротуар.
Ну почти на тротуар. Банкомат «Фольксбанка» стоял в подобии предбанника за раздвижными стеклянными дверьми. Операционный зал был дальше, в него вела распашная дверь с колокольчиком – тоже стеклянная. Слева от нее высилась многоэтажная полочка с газетами, а справа – банкомат.
Я остановилась и уставилась на него, как голодная мышь на кусок «Маасдама».
– Ты же не знаешь пин-кода карточки! – напомнил внутренний голос.
– А если знаю? – я продолжала гипнотизировать банкомат взглядом. – Должна знать, если это моя карточка!
– Может, и знаешь, но ведь не помнишь! – оценив мое настроение, внутренний голос заволновался.
– А если вспомню? – я сунула руку в карман.
– А если нет?!
– Да не паникуй ты! – досадливо проворчала я. – Банкомат разрешает три попытки ввода пин-кода. Если все они будут неправильными, карточка застрянет и заблокируется. Но я попробую только две комбинации, и, если это не сработает, заберу карту и пойду дальше.
– Ты представляешь, сколько может быть комбинаций из четырех цифр?
– Много, – согласилась я. – Но и банкоматов в этих широтах немало! Рано или поздно мне повезет.
– Тогда уж лучше бы пораньше, – безнадежно вздохнул внутренний голос.
Меня тоже не пленяла перспектива до скончания века странствовать по оригинальному туристическому маршруту «Банкоматы Австрии», подбирая электронный ключ к денежному счету Кати Разотрипяты, но ничего более умного в голову не приходило.
– Может, ну их, эти банкоматы? – тоскливо спросил внутренний голос. – Мест, где принимают «Визу», должно быть немало, эта карточка в ходу и в магазинах, и в ресторанах…
– Это хорошо, но где-нибудь меня могут попросить ввести пин-код, и я окажусь в очень неприятном положении, а там и до вызова полиции недалеко. Для пущего спокойствия мне нужны наличные, – твердо сказала я и так же твердо зашагала к банкомату.
На мужчину в красной куртке Сильвия обратила внимание только потому, что он был очень большой, и куртка соответственно тоже немаленькая. Маячащее за стеклом здоровенное алое пятно раздражало глаза и отвлекало Сильвию от работы. А ей и без того непросто было сосредоточиться на общении с клиентом, который испытывал затруднения с заполнением документов на кредит.
Вчера Сильвия серьезно поссорилась с Фрицем, который наотрез отказался оплатить счет в супермаркете. Конечно, она купила немного больше еды, чем обычно, но на то была причина, а Фриц даже не пожелал ее узнать. Он просто раскричался на весь магазин, доказывая Сильвии, себе и еще сотне людей в зоне слышимости, что той суммы, которую он вкладывает в общий бюджет, вполне достаточно, чтобы прокормить семью из двух человек. Он так орал, что Сильвии страшно захотелось взять с полки сковородку, стукнуть мужа по голове и таким образом экономно уменьшить народонаселение их маленькой семьи ровно в два раза. Конечно, она ничего такого не сделала и даже немного испугалась своего порыва. Наверное, это дала о себе знать горячая бабушкина кровь.
Бабушка Сильвии выросла в Молдавии, когда та еще была частью СССР, и сохранила воспитанную в ней советской системой тягу к борьбе за светлое будущее. Сильвия, которую вполне устраивало ее более или менее светлое австрийское настоящее, предпочла бы вообще не иметь генетической склонности к бессмысленному и жестокому русскому бунту. Вполне достаточно того, что бабушка передала внучке знание русского и молдавского, которое могло пригодиться ей в работе.
Банк, в котором Сильвия надеялась сделать карьеру, не относился к числу особо крупных и респектабельных, зато был популярен у простого народа. Точнее даже, у народов: русских, поляков, румын и турок. Эти «новые австрийские» держались обособленными кучками, рекламе и рекомендациям коренного населения не доверяли и информацию о достойных их внимания товарах и услугах передавали друг другу по сарафанному радио. Таким образом, любой новый продукт в этой среде раскручивался медленно, но верно. Новый кредит, за которым разноплеменные клиенты выстроились в очередь только вчера, банк предложил еще месяц назад.
– Послушайте, девушка, я вот тут не понял: «Если у вашего супруга было другое имя, укажите его»! Это как? – русскоязычный клиент, отвечающий на вопросы анкеты, опять потребовал участия Сильвии в процессе.
– У вас есть супруг? – терпеливо спросила она.
– Нет, у меня только жена, – ехидно ответил он.
– Если до вступления с вами в брак ваша жена носила другую фамилию, укажите ее, – демонстрируя похвальное хладнокровие, объяснила Сильвия.
– Девушка, так ведь моя благоверная замужем уже в третий раз! Мне указывать только ее предыдущую фамилию или все списком?
– В третий раз? – Сильвия оживилась и заблестела глазами, задумавшись о своем.
Может, ей бросить Фрица? На свете полно других мужчин, и не все они почитают высшей земной добродетелью бережливость.
В этот момент толстый тип в алой куртке за стеклянной дверью тяжело переступил с ноги на ногу, опять раздражающе посемафорив красным в поле зрения Сильвии. Мысленно она отметила, что он торчит в прихожей слишком долго, наверное, не умеет толком пользоваться банкоматом и путается в кнопках, но послать на помощь простофиле кого-нибудь из низшего персонала банка не успела. Сначала ее отвлек приставучий клиент, а потом уже стало поздно – красное пятно растворилось в утреннем тумане.
Прошло не меньше часа, прежде чем толстяк в красной куртке возник прямо перед Сильвией. Физиономия у него была почти такого же цвета, как одежда, а глаза злые-злые.
– Девушка! – сопя, как бык на корриде, сказал он. – Что за безобразие у вас тут творится? Я второй час жду, что мне вернут мою карточку, и никого это не колышет! Поразительное неуважение к клиенту! Интересно, что скажет на это ваше начальство?
Ораторские способности своего непосредственного начальника Сильвия ценила невысоко – речи его были короткими, а запас их крайне ограниченным. Можно было не сомневаться, что публичное выступление, спровоцированное жалобой клиента на плохое обслуживание, сведется к суровому императиву: «Собирайте вещи, вы уволены!» Терять работу в преддверии весьма вероятного развода с Фрицем Сильвия не хотела. Поэтому она загнала буйную бабушкину наследственность в самый глухой закоулок своей цепочки ДНК, с материнской лаской улыбнулась разгневанному толстяку и добросовестно постаралась вникнуть в суть его проблемы.
По мере проникновения в эту самую суть Сильвия все отчетливее понимала, что кого-нибудь сегодня точно уволят.
То есть поначалу проблема клиента в красной куртке не показалась ей серьезной. Просто этот господин по завершении операции не сумел извлечь из банкомата свою карточку. Такого рода неприятности порой случались, потому что любая техника иногда сбоит, а среди клиентов попадаются идиоты, заталкивающие карточку в отверстия для выдачи денег и чеков. В таком случае на помощь уважаемому слабоумному клиенту приходили ребята из сервисной службы. Другое дело, что не всегда они приходили без задержки. Но чуть позже карточка обязательно извлекалась и в целости и сохранности дожидалась своего владельца в банке.
Господину в красном, можно сказать, повезло, приятно внимательная офисная барышня появилась в нужный момент: когда банкомат неадекватно отреагировал на стандартную команду «Возврат карты». Кусочек пластика высунулся из прорези всего на полдюйма и застыл в таком положении дразнящим язычком.
– Застряла? – сочувственно спросила милая девушка. – Попробуйте вернуться в программу и произвести какую-нибудь операцию. Любую, например, пополнить телефонный счет.
Клиент в красной куртке не планировал на это утро дополнительные траты, но барышня объяснила, что сумма может быть чисто символической, хоть два-три евро, важно запустить процесс.
Наружу карточка не выходила, но внутрь канула охотно. Господин в красном ввел пин-код и без проблем осуществил платежную операцию. Смехотворная сумма в два евро благополучно ушла на счет телефонной компании, но в последний момент банкомат опять закапризничал, и карточка снова застыла на панели несъемной полочкой.
– Попробуйте еще раз, – посоветовала добрая офисная девушка.
Клиент попробовал еще и еще – с нарастающим раздражением и неизменным результатом. Окончательно потеряв терпение, он удалился, чтобы вернуться позже.
И вот он вернулся, а его карточки нет!
Проведенный в рамках спешного разбирательства опрос всего офисного люда и проверка финансового состояния ряда счетов выявили кошмарную картину.
С девяти до десяти утра неисправный банкомат незаконно присвоил пять кредитных карточек. Их владельцы, следуя доброму совету некой любезной сотрудницы банка, тщетно пытались наладить отношения со спятившей жестянкой, но никому это не удалось. Милая офисная девушка заверила каждого пострадавшего, что служба техподдержки решит возникшую проблему в самом скором времени, и предложила зайти за карточкой во второй половине дня. Кто-то из кассиров действительно видел, как мужчина в синем халате техслужащего и бейсболке с логотипом банка ковырялся в банкомате, но это было рано утром, сразу после открытия.
Один из пяти клиентов оказался недостаточно терпеливым и объявился существенно раньше назначенного срока. Тут-то и выяснилось, что личность доброй девушки, по собственной инициативе общавшейся с жертвами банкомата, никому не известна, а сервисная служба абсолютно не в курсе возникшей проблемы. Хуже того, хотя внутри спешно вскрытого банкомата и были обнаружены все пять карточек, со счетов их владельцев ушли крупные суммы денег!
Спешно вызванный полицейский эксперт пришел к выводу, что сбой в работе банкомата организовал компьютерно грамотный преступник, действовавший в паре с женщиной, которая успешно выдавала себя за банковскую служащую. Ее участие в процессе было буквально ключевым, ибо эта коварная особа, стоя рядом с клиентом, запоминала вводимый им пин-код. Также полиция предположила наличие в группе третьего человека, который подходил к банкомату сразу после ухода клиента и снимал деньги с его счета.
– Простенько и со вкусом! – хмыкнув, охарактеризовала аферу Сильвия, вспомнив одно из крылатых выражений своей русскоязычной бабушки.
Ее саму беда обошла стороной, увольнение проредило только ряды служб охраны и техподдержки. В банковском зале все остались на своих местах, однако операционистам пришлось потесниться, чтобы посадить за конторку с хорошим видом на банкомат специально ангажированного полицейского.
Пусть совсем небольшой, даже микроскопический, но шанс угадать пин-код у меня все-таки был. Я очень рассчитывала на механическую память.
Наверное, все знают, что нашим ручкам свойственно запоминать мелкие движения, которые мы повторяем досточно часто. Например, однажды в детстве освоив востребованную фигуру из энного количества пальцев, взрослый человек никогда не затрудняется скрутить фигу, повертеть пальцем у виска или с помощью жеста послать куда подальше другого взрослого человека. При этом никто не задумывается, какой перст нужно поджать, а какой оттопырить, пальцы комбинируются машинально. А еще многие школяры практикуют такой способ проверки правописания: закрыть глаза и начертать слово не думая, «на автомате» – чтобы пальчики сами вывели то, что надо. Проверено – работает! И с кнопочными телефонами эта тактика тоже себя частенько оправдывает: если вдруг не можешь вспомнить номер, который набираешь регулярно, предоставь пальцам самим «попрыгать» по кнопкам. Да что там говорить, если и игра на клавишных, и вся практика компьютерного набора текстов вслепую основаны на эксплуатации памятливых пальчиков!
Банкомат с готовностью принял мою карточку и предложил ввести код. Я возложила правую кисть на панель с кнопками и закрыла глаза, уподобившись однорукому слепому пианисту.
– Давай! – скомандовал внутренний голос.
Я бездумно исполнила короткое арпеджио, открыла глаза и посмотрела на экран. Неблагодарная публика в нечеловеческом лице банкомата приветствовала мое выступление крайне холодно.
– Неправильно набран код, – прокомментировал внутренний голос.
Я пошевелила пальчиками бесконтактно и прикинула, каким кнопкам соответствует мое упражнение: то ли 5-2-5-8, то ли 5-2-5-9. Комбинацию, завершающуюся восьмеркой, я уже испытала, оставалось попробовать второй вариант. Я набрала 52–59, но жестокосердый банкомат и это не проняло.
– Может, 5-2-8-0? – предположил внутренний голос, вместе со мной внимательно изучив раскладку клавиатуры.
Цифры от единицы до девятки расположились на ней в три ряда по три столбика в каждом, а в дополнительном четвертом ряду центральную позицию занимал одинокий нолик. Я снова пошевелила пальцами. Они упорно желали двигаться по среднему столбцу «кубика», выводя танцевальную фигуру «шаг вперед и шаг назад».
– Значит, есть еще два варианта: 52–50 и 52–80, – сделал вывод внутренний голос.
– Варианты еще есть, а ненаказуемые попытки уже закончились, – с сожалением сказала я. – Придется забирать карточку и идти к другому банкомату!
Это оказалось легче сказать, чем сделать. Моему желанию получить кредитку обратно банкомат неожиданно оказал сопротивление. Оно было пассивным, но действенным: карточка просто застряла в приемнике! Повторив команду «Возврат карты» несколько раз и не добившись желаемого результата, я зацепила выступающий край карточки ногтями, потянула его, подергала, потрясла – хоть бы хны!
– Вот чурбан железный! – сердитым шепотом обругала я банкомат и в сердцах бухнула по нему кулаком.
И вот, клянусь, чистую правду гласит русская народная мудрость: «Не мытьем, так катаньем!» По доброй воле дурацкий сейф отдавать мою частную собственность не хотел, а под давлением силы не просто отдал карточку, а буквально выплюнул ее!
Кусочек пластика спланировал на пол, как лилипутский ковер-самолет. Я поспешно наклонилась, чтобы поднять его – дрессированные раздвижные двери при моем приближении предупредительно разошлись, – и услышала за спиной короткий лающий окрик, живо напомнивший мне фильмы о Великой Отечественной. Из внутреннего помещения выскочил сердитый дядька в полицейском мундире – маленький, сухощавый, похожий на злого хорька. Что именно он мне тявкнул – «Хенде хох!», «Ахтунг!» или «Аусвайс!» – я не расслышала, но, судя по тону, реплика совершенно точно не являлась пожеланием мне здоровья, счастья и долгих лет жизни.
– Ну все, теперь тебя точно посадят! Вчера – нападение на полицейского, сегодня – избиение банкомата, – подсчитал мои преступления неприятно памятливый внутренний голос.
Я разогнулась и, опасливо глядя на стража порядка, попятилась в угол. Самоходные двери захлопнулись. Полицейский хорек буркнул еще что-то неласковое и топнул ногой. Я с сожалением посмотрела на закрывшийся выход и заметила, что с тротуара на нас уже глазеют. Какой-то парень в эффектной ковбойской шляпе остановился, чтобы отсмотреть жанровую сценку: «Доблестный австрийский полицейский задерживает крайне подозрительную особу в «Фолькстрахбахпифпаффайзенбанке».
Доблестный хорек протянул лапу и в речи его отчетливо прозвучало слово «кард». Смекнув, что у меня хотят отнять единственное мое средство к существованию, мои последние пластиковые гроши, я дерзко сказала:
– А вот фиг вам! – и спрятала драгоценную карточку за спиной.
Полицейскому, очевидно, надоело церемониться, он решительно шагнул ко мне. Тут двери опять разъехались, и мимо нас к кофейному автомату как ни в чем не бывало проследовал придурок в ковбойской шляпе. На ходу он игриво подмигнул мне, но в этот момент мне было не до флирта, поэтому я пробормотала:
– Да пошел ты! – и забилась поглубже в угол.
Полицейский проводил некстати явившегося любителя кофе и зрелищ недружелюбным взглядом и снова затявкал.
– Чего же ты ждешь?! – зашипел на меня внутренний голос. – Толкни его и удирай, пока не загремела в каталажку!
Толкать полицейских еще не вошло у меня в привычку, поэтому я медлила.
– Тебе никак нельзя в полицию! – заволновался внутренний. – Там тебе еще и вчерашний подвиг припомнят! Давай же, шевелись! На что ты надеешься?
– На чудо, – пробормотала я без особой надежды.
Но чудо случилось.
– Ах! – громко вскричал полицейский, облитый горячим кофе.
Ему сразу же стало не до меня.
Неуклюжий ковбой, громко извиняясь, кинулся вытирать пострадавшего своим платком. Чуткие двери отреагировали на эту суету самым лучшим образом – они разъехались, и я не заставила себя уговаривать, выскочила из немецкого банка, как вшивый из русской баньки.
– Хорошая рифма! – сквозь идиотский смех похвалил меня внутренний голос. – И метафора ничего, с национальным колоритом! Даже с двумя колоритами!
Я в ответ заржала, как русский народный конь Сивка-Бурка. Когда стало ясно, что мне в очередной раз чудом удалось избежать полицейского плена, на меня накатило нездоровое веселье.
Мимо знакомого фонтана с голубями я пробежала, спотыкаясь и хихикая, словно умалишенная. Промчалась вверх по той улочке, где получила ночью кров, а утром стол, ворвалась в знакомую булочную и с разбегу сделала заказ:
– Кофе, шнапс и апфельштрудель!
Шнапса я, увы, не получила – очевидно, в кондитерской спиртное не наливали, но кусок пирога мне выдали приличный, хватило бы на троих. Все еще подхихикивая, я угнездилась в самом темном и укромном уголке и налегла на апфельштрудель свой насущный, заедая горечь утраты памяти и пережитые волнения.
Кофе был отменный, сдоба – выше всяких похвал, я наелась, закрыла глаза и привалилась к стеночке, обитой мягким кожзаменителем. Было бы чудесно немного подремать в теплой булочной, где ароматы кофе, корицы и ванили создавали атмосферу спокойствия и уюта. Наверное, я действительно на минуту-другую отключилась, но вскоре проснулась от самолетного рева включенной кофемолки.
Выпрямив спину (задремав, я покосилась в своем углу, как новогодняя елочка к тринадцатому января), я оглядела крошечный зал и испытала смешанное чувство стыда, умиления и признательности к славным людям, которые деликатно вкушали свои десерты, тактично не обращая внимания на меня, клюющую носом над пустой чашкой. Никто меня не тревожил, не предлагал повторить заказ, не намекал на необходимость освободить посадочное место для других любителей свежей выпечки.
– Вот что значит – цивилизованная страна! – растроганно сказал внутренний голос. – Спать или не спать там, где другие едят, – глубоко личное дело каждого!
Я согласно кивнула, с нежность оглядела посетителей, столь трепетно уважающих не только булки, но и чужие личные дела. Потом задержала взгляд на симпатичном парне за соседним столиком, и улыбка с моего лица быстро сползла.
Парень был незнакомый, я могла бы поклясться, что никогда раньше его не видела, а вот его шляпа…
– Стетсон, – подсказал внутренний голос. – Такая ковбойская шляпа называется «стетсон».
Приметный и запоминающийся головной убор из рыжей телячьей кожи, с медной бляхой на тулье и шнурком под подбородком я видела совсем недавно. Точно такая же шляпа красовалась на голове ротозея, который сначала строил мне глазки, а потом очень удачно (для меня) облил кофейком из автомата полицейского, похожего на хорька. Только тот парень был коротко стриженным блондином со светло-серыми глазами, а этот – кареглазым брюнетом с волнистыми кудрями. То есть парни совершенно точно были разные, а вот их шляпы – одинаковыми. Поскольку ковбойские стетсоны, по определению, не являются традиционными головными уборами австрийских щеголей, я насторожилась.
– Может, эти двое – рыцари Дикого Запада, странствующие в поисках Прекрасной Дамы? – насмешливо подсказал внутренний голос. – Они увидели тебя и решили, что ты им подходишь!
– Для чего? – резонно поинтересовалась я.
Никаких приключений мне не хотелось. Хотелось поскорее вернуться в свою прежнюю жизнь, какой бы она ни была. Вспомнить, так сказать, прекрасное былое и забыть ужасное настоящее.
Брюнетистый ковбой невозмутимо кушал свое шоколадное пирожное и глядел при этом на него, а не на меня. Я встала из-за столика, вышла из булочной, с улицы заглянула в окно и убедилась, что подозрительный стетсон даже не шелохнулся.
– Паникерша, – упрекнул меня внутренний голос. – Подумаешь, одинаковые шляпы у них! Может, в ближайшем универмаге случилась тотальная распродажа в отделе этнических костюмов!
– Поверю в это, если увижу кого-нибудь в индейском уборе из перьев! – огрызнулась я.
Настроение испортилось. Расслабленность, охватившая меня в булочной, сменилась нервозностью. Внезапно я особенно остро осознала, как плохи мои дела: дома у меня нет, документов нет, наличных нет и за помощью идти некуда. А день перевалил на вторую половину, скоро наступит вечер, потом ночь, и придется мне спать под открытым небом на сырой земле!
Тут я ассоциативно плюхнулась на краешек просторного газона, где уже восседали в непринужденных позах парни и девушки, похожие на студентов: у многих в руках были книжки, почти у всех – сумки или рюкзачки.
– Да, Катерина, вляпалась ты! – сочувственно сказал внутренний голос.
Я приподняла попу, обеспокоенно оглядела занятый мной фрагмент газона, убедилась, что он свободен от следов жизнедеятельности живых четвероногих организмов, и, стало быть, вляпалась я исключительно в переносном смысле, после чего со стоном откинулась на спину.
Светло-голубое небо, исчерченное тонкими белыми штрихами формирующихся перистых облаков, слепило глаза. Теплое апрельское солнышко согревало тело, но душа моя холодела и дрожала, как трепетный осиновый листочек.
Потом темная тень накрыла и мое лицо.
– Привет! – сказала она.
Я быстро села и заморгала, восстанавливая зрение.
– Салют! – сказала вторая тень.
– Гутен таг! – отчеканила третья.
– Здрасьте, – ошалело промямлила я.
Справа от меня стоял шикарный блондин с опаловыми глазами, слева – знойный брюнет с шелковыми локонами. Между ними, как трухлявый пенек меж двумя стройными кипарисами, торчала мелкорослая девица абсолютно невзрачной наружности – как говорится, посмотреть не на что. Тем не менее я загляделась не на красавцев, а именно на эту замухрышку – просто потому, что ее головенку с пегими перышками венчала роскошная ковбойская шляпа из рыжей кожи. С медной бляхой и шнурком для завязывания под подбородком.
– Мы уже немного знакомы, – улыбнулся мне красавец блондин.
– Недостаточно, – буркнула я, поскольку знакома на данный момент мне была главным образом рыжая ковбойская шляпа.
Тогда блондин сказал:
– Ну так давайте знакомиться полнометражно. Я Муня.
– А я Маня, – сообщил чернявый.
От его улыбки у меня заболели глаза. Зубы у мальчика Мани были такие, что на месте его стоматолога я бы не упустила случай надергать себе халявных жемчугов на ожерелье.
– А это Моня! – в один голос сказали Маня с Муней и дружно шлепнули замухрышку по плечикам, от чего она даже присела.
– Муня, Маня и Моня? – повторила я, одуревая все круче.
– Нуф-Нуф, Ниф-Ниф и Наф-Наф! – демонически захохотал мой внутренний голос, отчетливо тяготея к буйному помешательству.
– А вас как зовут? – спросил блондин.
Я преодолела хулиганский порыв назваться Серым Волком и отрекомендовалась скромненько:
– Катя я.
– Катя, – повторил Муня, словно пробуя мое незатейливое имя на вкус.
– Катерина, – задумчиво развил тему Маня.
– Найн! Катиш, – веско молвила Моня.
И я поняла, что меня только что окрестили.
– Это безобразие и идиотизм!
Полицейский Гюнтер Цайтлер стоял навытяжку перед столом лейтенанта Бохмана и был похож уже не на хорька, а на его безжизненное чучело. В развитие темы разгневанный начальник клятвенно обещал в самое ближайшее время спустить с Цайтлера шкуру и при этом так злобно зыркал сквозь стекло на притихших подчиненных в общем зале, что становилось ясно: одним собственноручно изготовленным чучелом лейтенант, готовый переквалифицироваться в таксидермисты, может и не ограничиться.
В противоположность неистово орущему Бохману Гюнтер Цайтлер молчал как уже убитый. Сказать в свое оправдание ему было абсолютно нечего. Безобразие и идиотизм имели место быть. Он, полицейский со стажем, стал жертвой циничных и дерзких преступников!
– Вы болван и ротозей! Чему вас учили в полицейской школе?! – орал Бохман. – Разве вам не говорили, что это второй по популярности воровской метод: облить чаем, кофе или испачкать багаж жертвы кетчупом, кремом – чем угодно, хоть дерьмом собачьим?!
Оригинальный вариант с собачьим дерьмом в полицейской школе действительно не рассматривался, но об этом Цайтлер благоразумно промолчал.
– А что происходит дальше, вы знаете?!
Цайтлер потупился. За это знание он заплатил дорогой ценой.
– Воры со всеми возможными извинениями начинают вытирать пострадавшего! – Лейтенант с грозным бульканьем выглотал стакан воды и продолжил запоздалый ликбез. – Уследить за их руками невозможно, и вместе с пятнами исчезают бумажники, часы и сумки!
Буровя Гюнтера ненавидящим взглядом, Бохман сделал глубокий вдох. Цайтлер закрыл глаза и приготовился к худшему.
– Или, как в вашем случае, полицейское удостоверение и значок!!! – проревел его начальник.
Он был в бешенстве. Непозволительная беспечность, проявленная Цайтлером, компрометировала все отделение. Тем более что совсем недавно позорно опростоволосился и другой подчиненный лейтенанта – полицейский Амтманн, прозевавший самовольный уход из участка задержанной им русской хулиганки.
– Дело плохо, – резюмировал Бохман.
Имелось в виду не только личное дело полицейского Цайтлера, в котором неизбежно должна была появиться запись о строжайшем выговоре. Оперативные сообщения и заявления, посыпавшиеся одно за другим, как крупа из прохудившегося мешка, рисовали безобразную картину внезапного разгула преступности в благополучном дотоле столичном районе. Меньше чем за сутки произошло несколько возмутительных случаев!
Прооравшись на чучелоподобного Цайтлера до астматического хрипа, лейтенант выгнал болвана и ротозея из своего кабинета, залпом выпил банку холодной минеральной воды, остыл, успокоился и попытался хладнокровно вникнуть в ситуацию. Для начала он с хваленой немецкой пунктуальностью систематизировал ЧП последнего времени, в результате получив список в пять строк.
Пунктом номер один – по времени, а не по тяжести совершенного преступления – стояло хулиганское нападение на русскую туристку, случившееся, по ее заявлению, поздней ночью. Далее в хронологической последовательности шли:
2. Нападение неизвестной русской девицы на полицейского Лео Амтманна.
3. Бегство этой самой русской из участка.
4. Телефонный звонок из российского посольства, куда по дипломатическим каналам поступила непроверенная информация о загадочном исчезновении в Вене русской гражданки Индии Борисовны Кузнецовой.
И наконец, пятый пункт: группа преступников мошенническим образом сняла значительную сумму денег со счетов клиентов банка, расположенного на территории района. Этот случай был хуже всех, хотя бы потому, что обещал в скором времени нашествие в участок ушлых ребят из Агентства по борьбе с экономической и коррупционной деятельностью.
Торопясь подготовится к этой малоприятной встрече, лейтенант Бохман лично включился в расследование.
Приятным сюрпризом для него стала богатая подборка свежих фотографий. Камера, установленная в фойе банка, согласно заданной программе включалась в режиме фотосъемки четыре раза в минуту и добросовестно сняла участников преступной группы на всех этапах их работы.
Некий мужчина («Фигурант № 1» – тут же обозначил его дотошный Бохман) в синем халате и кепке с логотипом банка несколько раз появлялся в фойе, чтобы «починить» банкомат. К сожалению, длинный козырек бейсболки совершенно скрыл от камеры лицо этого умельца.
Пять раз – по числу обворованных клиентов – у банкомата возникала женщина, одетая в строгий костюм в фирменных цветах «Фолькстрахбахпифпаффайзенбанка». Камера, закрепленная на чрезмерной высоте в углу под потолком, лучше всего запечатлела ее светловолосую голову с безупречным пробором и слепящие золотые пряжки на туфлях. Более подробный портрет лейтенант надеялся получить от пострадавших клиентов, однако все пятеро на вопрос о внешности разговаривавшей с ними мошенницы ответили однотипно: «Какая-то такая… Простите, я не запомнил!»
Частично яркой и запоминающейся оказалась личность Фигуранта № 3. Этот человек появлялся в фойе сразу после ухода клиента, обессилевшего в безрезультатной борьбе с неисправным банкоматом, и снимал деньги с чужой карточки. При этом на голове его обязательно красовался необычный головной убор: сначала это был ярко-зеленый ирландский берет, потом черно-белая кепка расцветки «футбольный мяч», затем алый казачий башлык с кистями, пушистый лисий малахай с раскидистыми «ушами» и – в финале – шикарная кожаная шляпа, которая идеально подошла бы бравому шерифу маленького городка на Диком Западе. Костюмированный жулик, похоже, был хорошим психологом: после случайной встречи с ним в памяти оставался только экстравагантный головной убор. Опять же все эти обширные шапки-шляпки надежно прятали лицо преступника от камеры.