Село Брасово расположено на юго-востоке теперешней Брянской области. Первые упоминания о нем в дошедших до нас документах относятся к 1496 году. По-видимому, село возникло как оборонный пункт, так как несколько позже, в период царствования Ивана Грозного, неподалеку от Брасова проходила юго-западная граница Московского государства. Она представляла собой ряд укрепленных линий, предназначенных для временного задержания неприятеля. Так, в Брасове находилась засека, за которой на земельном валу был возведен частокол. Эти искусственные сооружения дополнялись естественными препятствиями – реками, оврагами, болотами, а также растянувшимися на сотни километров непроходимыми лесами.
В 1741 году Брасовский стан, входивший в Комаричскую волость, обрел своего первого владельца – генерала Степана Федоровича Апраксина, будучи пожалован ему указом императрицы Елизаветы Петровны за военные заслуги. Апраксины владели Брасовом до 1882 года, когда действительный статский советник камергер Виктор Владимирович Апраксин продал имение великому князю Георгию Александровичу Романову за 4200 тысяч рублей, после смерти которого в 1899 году оно перешло к его младшему брату Михаилу Романову. Последний до 1904 года был наследником царского престола, пока у Николая II не родился сын Алексей.
На конец XIX века вотчина Романова имела площадь 107 238 десятин земли, располагалась на территории современных Брасовского, Комаричского, Навлинского и Суземского районов. Она включала 38 селений, в 1800 дворах которых проживало 9116 крестьянских душ мужского пола. Ввиду того что 60 % территории вотчины занимали леса, подходившие к Десне и ее притокам Неруссе и Навле, местное население промышляло охотой, рыболовством, а древесина, сплавлявшаяся по рекам, выгодно продавалась в Киеве, принося большие доходы владельцам имения.
Будучи заинтересованными в повышении доходности своего имения, Романовы улучшили транспортные связи, добившись, чтобы строившаяся Московско-Киевско-Воронежская железная дорога прошла через их угодья на протяжении 37 верст. А чтобы заинтересовать строителей железной дороги, безвозмездно уступили им 263 десятины земли. Кроме того, были улучшены грунтовые дороги, проложено более пяти верст булыжных мостовых. Так, дорогу, уходившую в сторону деревни Шемякино, обсадили по обе стороны стройными березами, на ней объезжали рысистых лошадей. Эта дорога стала местом конных прогулок Михаила Романова и его почетных гостей. До сих пор местные жители называют эту дорогу царской[37].
При Михаиле Романове находящийся в километре от Брасова поселок возымел новое значение. Чтобы попасть в него с основного тракта, надо было сделать поворот в сторону. Этот локоть дороги и дал название поселку. Оценив положение Локтя, Михаил Романов построил там двухэтажный деревянный дворец, перед которым разбил великолепный парк, на обустройство которого не жалел денег. Этот дворец и стал новой резиденцией великого князя, а в бывшем апраксинском дворце в Брасове по распоряжению Михаила Романова открылась почтово-телеграфная контора с центральной станцией телефонной связи с выходом на Орел, Москву, Санкт-Петербург. Здание дворца Апраксиных сохранилось до наших дней, теперь в нем размещается Брасовская школа-интернат. Помимо дворца телефонизированы были главная контора имения, многие хуторские хозяйства, лесничества, заводы и некоторые другие хозяйственные объекты. Таким образом, Михаил Романов имел возможность постоянно быть в курсе происходивших в Брасове и Локте событий, поддерживая телефонную связь с имением[38].
Что касается парка перед новым княжеским дворцом, его разбили на ровной местности с пологим уклоном в сторону прудков, а перед дворцом был устроен партер, представлявший собой открытую часть парка с газонами и скульптурами. К партеру примыкали участки парка, обсаженные стеночками стриженых кустов, здесь же располагались беседки, скамьи, прогулочные дорожки. Из высаженных в парке деревьев преобладали липа, пихта, береза, дуб, однако, по некоторым сведениям, здесь произрастали и экзотические породы деревьев.
В то время преобладал взгляд, что искусство может лишь подражать природе, ввиду чего парк, в котором гармонировали натура и культура – естественные зеленые насаждения и преобразования человека, назывался пейзажным парком. Регулярные посадки деревьев в некоторых местах чередовались с их свободной группировкой. Так, до наших дней сохранились березовая роща вблизи районной больницы, пихтовая куртина у центральной библиотеки, дубовая роща, простиравшаяся от оврага до конезавода.
Естественным дополнением парка стали прудки. Здесь был даже устроен бассейн для купания, вода в котором подогревалась, а неподалеку обустроили песчаный пляж. Прудки также стали местом катания на лодках. Кроме того, как естественные, так и искусственные водоемы – всего 24 отдельных пруда с регулируемым режимом воды из основного пруда – служили для разведения рыб. Девять прудов имели глубину от 2 до 4 метров и общую площадь до 1 тысячи квадратных десятин. Из искусственно разводимых здесь рыб особую ценность имели таймень, лосось, сиг, форель, стерлядь, осетр, судак и лещ[39].
Как Романовы, так и их гости были большими любителями охоты, тем более что в окрестных лесах обитало много видов зверей. Это потребовало содержать большую псарню гончих собак, штат егерей, знавших места скопления зверей и птиц, их повадки. Кроме того, во дворце имелась большая коллекция ружей.
До наших дней местные жители рассказывают одну передающуюся из поколения в поколение историю охоты великого князя на медведя. Когда егеря выследили зверя, Михаил Романов захотел лично застрелить его, для чего подпустил его на довольно близкое расстояние. Однако в результате выстрела медведь был ранен и, разъярившись, бросился на охотника. Тот выстрелил вторично, но и этот выстрел не остановил зверя. В этот опасный момент на выручку хозяину подоспел егерь Афанасий Гладилин из брасовских крестьян. Его меткий выстрел в медвежью голову спас Михаилу Романову жизнь. После этого случая Гладилин был щедро награжден, а управляющий имением действительный статский советник Н.П. Лавриновский по приказу великого князя постоянно обеспечивал Гладилина всем необходимым.
Что касается хозяйственной и производственной деятельности в имении, основным ее направлением стала переработка леса. Так, Ворковский лесотехнический завод перерабатывал пни, валежник, макушки и перестойный березовый лес в различные продукты сухой перегонки: скипидар, деготь, вар, древесный спирт, уксус, древесное масло, древесный уголь.
Вторым направлением деятельности имения стало коневодство, причиной чему – пожизненная страсть Михаила Романова к лошадям. Начав в молодые годы службу с низших чинов в кавалерии, Михаил стал большим знатоком и любителем рысаков. На великокняжеской ферме разводились не только чистокровные рысаки, но и лошади тягловых пород. Всего же здесь было около 70 голов лошадей, в том числе 30 маток и 3 породистых жеребца-производителя. Лошади Михаила Романова пользовались в те времена большим спросом[40].
Немалый доход приносило и пчеловодство. Великокняжеские пасеки включали около трехсот семей, где велись даже научные наблюдения за развитием пчелосемей.
Что касается церковной и благотворительной деятельности, настоящей гордостью имения издавна был Плащанский мужской монастырь. В начале XVIII века монастырские угодья включали 2645 десятин. Из них усадебные и неудобные земли составляли 180 десятин, болотистые и сенокосные угодья – 325 десятин, около 2000 десятин было занято лесами и кустарником. Начиная с 1731 года при настоятеле монастыря Тихоне монастырские леса разделили, в зависимости от качества деревьев, на строевые и дровяные. Доходы от продажи леса давали монастырю большую прибыль.
Монастырская братия, кроме того, питалась за счет земли, сенокосов, семи мельниц, рыболовства, пасек. Позже монахи насадили два фруктовых сада площадью более семи десятин, что увеличило монастырские доходы. Один из монастырских садов в поселке Коммуна сохранился до наших дней благодаря регулярной подсадке новых плодовых деревьев.
Великие князья оказывали монастырю немалую благотворительную помощь. Так, по их указанию управляющий имением Н.П. Лавриновский помог братии приобрести паровую с локомобилем машину, которая использовалась для лесопилки, молотьбы, выбивки конопляного масла и других целей, что увеличивало монастырский доход. Помимо этого весьма доходны были дегтярный, свечной и кирпичный монастырские заводы, три пасеки.
Щедротами Михаила Романова пользовались и священнослужители всех восемнадцати церквей имения, получавшие бесплатное топливо, которым обеспечивались также вдовы, сироты, бедные семьи. На материальную помощь им тратилось до трех тысяч рублей в год. При имении находились богадельня и детский приют на 40 человек, в которых на содержание каждого человека тратилось до 60 рублей в год. В имении работала второклассная церковно-приходская школа, 30 земских школ, на содержание которых Михаил Романов выделял как материальные средства, так и бесплатное топливо. В январе 1897 года при главной конторе в Локте открылась школа для детей служащих, которая действует до сих пор как средняя школа № 1.
Неудивительно, что локотские крестьяне, будучи окружены заботой великих князей, не познали ни ужасов крепостного права, ни послереформенного разорения. Как бы то ни было, в пределы апраксинско-романовского имения не проникли народовольческие идеи, а революционные настроения, заразившие на рубеже XIX–XX веков значительную часть населения Центральной России, не нашли на локотских землях никакой почвы для своего развития. Интересно, что в период революции 1905–1907 годов, когда редкое имение избежало крестьянских погромов, на локотских землях не было зафиксировано ни одного случая поджогов или разграблений великокняжеского имущества.
После октябрьского переворота 1917 года положение изменилось. Логика разрушения столкнулась тогда с логикой целесообразности и полезности того, что на некоторое время осталось бесхозным. Вместе с тем заразившая российское крестьянство эпидемия растаскивания и присвоения господского добра на локотских землях возымела некоторую специфику: крестьяне не разграбляли романовский дворец, а скорее были движимы желанием сохранить его ценности, не дать им пропасть бесследно, быть уничтоженными. Зачастую им приходилось даже выступать защитниками дворцовых ценностей. Так, по свидетельствам локотских крестьян А.П. Павленко и М.П. Орловского, которые записал историк-краевед Б. Осипов, 9 января 1918 года жители Брасова и Локтя узнали о том, что из-за Неруссы идут погромщики из трех волостей, чтобы грабить великокняжеский дворец. Крестьяне, в том числе старики, женщины и даже подростки, вооружившись вилами и топорами, съезжались в Локоть, чтобы грудью отразить нападение. Когда погромщики узнали о противостоящих им силах защитников имения, они, не решаясь мериться с локотянами силами, остановились на опушке Георгиевской рощи недалеко от спиртзавода. Затем они были вынуждены разойтись по своим деревням, пригрозив, что в следующий раз придут снова, но уже всем уездом, однако свою угрозу не исполнили[41].
В свете этого весьма сомнительна характеристика, данная впоследствии локотскому населению начальником штаба партизанского движения на Центральном фронте старшим майором госбезопасности Матвеевым:
«В первые годы революции население района, в основном бедняцкое, со значительным числом неграмотных, находилось всецело под влиянием кулачества. Процветали воровство, пьянство, сравнительно высок был процент не имеющих определенных занятий. Суеверия, власть различных «плохих и хороших примет» царили[42], вплоть до последнего времени, даже среди местной интеллигенции»[43].
Сохранить же дворцовые богатства, несмотря на активность локотских крестьян, все же не удалось. С установлением советской власти у романовских ценностей появился более коварный враг, нежели распоясавшиеся погромщики. Так, уже в начале 1918 года Брасовский волисполком решил наложить руку на имущество Романовых. Чтобы придать своим действиям видимость законности, под предлогом принятия мер по сохранению ценностей дворца он создал комиссию для проведения учета ценностей. Комиссией был составлен «Список столового серебра, имеющегося при Брасовском волостном исполкоме и принятого на учет от Михаила Романова». Уже из названия документа видно, что Брасовский волисполком лукавил. Михаила Романова в то время в Локте уже не было, и он никак не мог передать волисполкомовской комиссии свое имущество.
Описанные ценности были уложены в 18 ящиков с золотыми и в 32 ящика с серебряными вещами. Кроме того, комиссия изъяла хрусталь, фарфор, фаянс, бронзу, гравюры и скульптуры, представлявшие большую художественную ценность. Однако члены комиссии, среди которых не было тех, кто мог бы определить художественную ценность той или иной вещи, не проявили никакого интереса к ценным полотнам, изображающим царей династии Романовых. По-видимому, советчики посчитали, что, поскольку царская власть свергнута, портреты царей просто не нужны. Большая часть этих картин погибла, некоторые же были в наступившей неразберихе унесены крестьянами и спрятаны. Так, по свидетельству уже упомянутого историка-краеведа Б. Осипова, бывшего в 1960-х годах заведующим Брасовским районным отделом народного образования, однажды ему позвонила заведующая Кропотовской начальной школой А.З. Талалаева и сказала, что при ремонте здания школы строители нашли портрет Михаила Романова. Будучи упакован в плотную бумагу, он много лет пролежал между стеной и деревянной обшивкой бывшего помещичьего дома, в котором размещалась школа. Портрет хорошо сохранился, он был выполнен на твердом картоне и принадлежал, без сомнения, руке искусного художника. По понятным причинам Осипову не удалось забрать и сохранить портрет[44].
Не были учтены комиссией и исчезли также хранившиеся во дворце полотна академика русской пейзажной живописи Станислава Юлиановича Жуковского, который неоднократно гостил в Локте по приглашению графини Натальи Брасовой.
Описанные и упакованные волисполкомом ценности были перенесены в подвалы брасовской церкви, а для их охраны приставили сторожа с ружьем.
Вскоре локотским крестьянам вторично выпало встать на защиту дворцовых богатств. Случилось это в апреле 1918 года, когда попытку завладеть изъятыми ценностями предприняли анархисты. Прибыв на станцию Брасово на бронепоезде, они потребовали сдать ценности, хранящиеся в церковных подвалах. В ответ местные жители заявили новым грабителям, что скорее умрут, чем отдадут кому-либо дворцовые богатства. Бронепоезд анархистов стоял на станции несколько дней с наведенными на Брасово орудиями. Анархисты угрожали обстрелять поселок, однако, узнав о вызванных из Орла частях Красной армии, были вынуждены удалиться[45].
Как видно, локотяне, столь самоотверженно защищая дворцовые ценности, тешили себя мыслью, что новая власть не даст им исчезнуть, сохранит как народное достояние. Однако вскоре все изъятое под усиленной военной охраной было отправлено в Москву. Предположение Б. Осипова о том, что романовские сокровища экспонируются в Оружейной палате, Эрмитаже, Третьяковской галерее и других музеях или хранятся в их запасниках, вряд ли верно. Вероятнее всего, ценности были либо разграблены советчиками, либо в период разразившегося вскоре голода их продали за границу[46].
Что касается локотского населения, согласно уже цитировавшейся докладной записке Матвеева, «в годы сталинских пятилеток район очистился от основной массы кулачества и от романовской дворцовой челяди. Однако идеологическое наследство последних заметно давало себя чувствовать и после, что несколько выделяло в невыгодную сторону этот район из среды соседних»[47]. Нетрудно себе представить, что стоит за словами об «очищении» района. Нет никакого сомнения, что в годы «сталинских пятилеток» по району прокатилась жесточайшая волна репрессий. Жертвами же стали не только кулаки, то есть зажиточные крестьяне, которых здесь было больше, чем где-либо еще, но и все те, кто в той или иной мере сохранил монархические настроения, приверженность старому режиму. Учитывая специфику дореволюционного быта локотян, подозревать в контрреволюции можно было практически каждого. В то же время, несмотря на предпринятые советской властью усилия, полностью «перековать» локотян на новый, советский лад так и не удалось, что и предопределило события, происшедшие здесь в период немецкой оккупации.