Смелое утверждение предыдущей главы, что менеджмент мёртв и наступает пора управления, требует разъяснения по двум моментам.
Первый – что есть менеджмент сам по себе. Почему он называется на иностранный манер. Откуда он взялся, кем и на чём основан, чего достиг. В какие школы ходил, в какие – нет. Чему там научился сам, чему в других научились другие. И почему он с этими другими не сходится.
Второй – чем отличаются менеджмент и управление. Вообще, отличаются ли или это синонимы. Или у них называют так, а у нас иначе. И почему мы должны выбрать своё родное, хотя к иностранному уже давно вроде бы привыкли. А также какие чувства у нас это вызовет.
Когда в следующей главе я дам все пояснения, названное смелым утверждение, надеюсь, станет обоснованным и доказанным.
Представьте себе, что как-то вечером в начале зимы мы с дачи идём в соседний посёлок. Путь к нему преграждает снежное поле, на другом краю которого призывно светятся вывески и окна домов. Очень хочется двинуть к ним напрямик, но осторожность берёт верх. Кто знает, что там под первым снегом: вдруг провалишься или запнёшься обо что-нибудь.
Тут по левую руку мы видим уходящие в ту же сторону следы человека. Разумно рассудив, что это кто-то из местных, мы решаем пойти вослед. Абориген изрядно петлял, видимо обходя известные ему преграды. Тропа шла не совсем туда, куда нам было нужно, но через поле перевела, дальше мы уже сориентировались и дошли самостоятельно.
Через неделю нам вновь понадобилось в посёлок, и мы, уже не раздумывая, сразу направились к тропе, которая стала заметно шире. К февралю она превратилась в настоящий зимник. Весной всё растаяло и выяснилось, что ни ям, ни коряг, ни иных угроз под снегом не было.
И мы, и все остальные могли безбоязненно идти прямо, если бы это знали. Стало интересно, кто был тот первый и почему он пошёл зигзагом. Недолгий поиск привёл нас к известному в посёлке выпивохе. Он в красках рассказал, как засиделся у кума и пошёл потом по первому снегу. Кум – человек хлебосольный, угощал на славу, посему держать прямой курс нашему выпивохе оказалось категорически не под силу.
Вдосталь насмеявшись, мы пожелали первопроходцу не особо налегать на горячительное, поблагодарили и со следующего года ходили уже по прямой, твёрдо зная, что бояться в этом поле совершенно нечего.
Сказка, известное дело, ложь. Намёк прост: век с небольшим мы следуем по тропе менеджмента, проложенной не нами. Искренне полагая, что отцы-основатели всё познали, всё учли и проложили тропу наилучшим образом. Причём не только для себя, но и для всех нас.
То, что они были себе на уме, по-своему ограниченны, а о нас вовсе не думали, а то и нарочито хотели запутать, мы с негодованием отвергаем. Кто из соображений неозападничества – там всё лучше, вот и менеджмент они придумали. Кто из заблуждения, приняв изгибы менеджмента за прямой путь. А кто и из профессиональной лености – комфортно же всю жизнь пересказывать разнокалиберные чужие труды.
Мы приняли менеджмент как откровение – безусловную истину, не имеющую недостатков. Старательно заучивая те или иные понятия, не задались вопросами, отчего и почему они сложились. Следуя не своему дискурсу, не разобрались, почему у нас он не даёт искомых результатов. Заранее решили, что если он нам не особо подходит, то проблема в нас.
Мы не уделили внимания англосаксонскому происхождению менеджмента. Англосаксонский – этнокультурологическое понятие, обозначающее присущесть англосфере. Так сами себя называют страны, ранее бывшие частью Британской империи, сохранившие английский язык и английское общее право, входящие в англо-американскую сферу влияния. Менеджмент родился и вырос в англосфере, говорит и пишет на её языке, да и в целом лучше всего себя чувствует именно там.
Мы знаем, что англосаксонское прецедентное право отличается от континентального нормативного. И англосаксонский капитализм не то же самое, что рейнский или североевропейский. А англосаксонское корпоративное управление иное, чем европейское или японское. И мы не видим в этом ничего странного: разные культуры – разные подходы, говорим мы. Но тогда очевиден вопрос: раз все мы разные, годится ли нам, россиянам, англосаксонский менеджмент? Увы, отечественные специалисты по управлению так до сих пор его себе и не задали.
Как представляется, причина в известной логической ошибке: корреляция принята за каузацию. Иными словами, из совпадения двух событий ошибочно сделан вывод, что одно из них – причина другого.
В нашем случае совпали зарождение менеджмента как дисциплины и экономический бум в ведущей стране англосферы – Соединённых Штатах. Показалось, что менеджмент и бум – близнецы-братья. В интернете популярен мем: «Петя умный. Будь как Петя». Вот и нам захотелось быть как они. Самое невесёлое в этом меме, что даже он – лишь русификация англосаксонского: «Bill is smart. Be like Bill».
Не станем обесценивать менеджмент, он, безусловно, внёс свой вклад в общий бум. Но вес его в общем результате был не особо велик. По крайнем мере, ни один из исследователей теории экономического роста менеджмент как фактор никогда даже не рассматривал. Лавры в разные времена доставались протестантской этике, созидательному разрушению, политическим и экономическим институтам и прочим.
Раз так, можно не бояться, что отход от англосаксонского менеджмента неминуемо приведёт к краху экономики. Более того, не побоимся в целом назвать менеджмент лишь одной из граней более сложных производственных отношений – совокупности социальных отношений, в которые люди вступают, чтобы обеспечить свою жизнь, производить товары и услуги, воспроизводить нужные для жизни вещи.
Тождественны ли условия жизни, производства и потребления в США и России? Очевидно, нет. Это необходимо обусловливает различие как в производственных отношениях, так и в менеджменте. Они не только могут, но и должны быть различны. Наше непонимание этого – серьёзная и, к сожалению, дорогостоящая методологическая ошибка.
Исправить её никогда не поздно. Поблагодарим менеджмент за науку, вернёмся в точку А. Переосмыслим, в какую точку В мы хотим прийти, исходя из сложившихся уровня развития и культуры отношений. Проложим свой путь, позволяющий поскорее в точку В добраться.
Исправляясь, проанализируем, где и почему в прошлый раз сошли с верного пути, дабы не сойти снова. Потому что, по известной всем фразе, ошибиться можно только один раз, во второй раз это будет выбор.
Англосаксонский менеджмент, как мы покажем далее, содержательно ограничен, не универсален и по ключевому смысловому аспекту нашей стране и работающим в ней руководителям не подходит.
Нам нужно русское управление. Это не игра слов и не очередная попытка заменить галоши мокроступами, а реализация своего права на инаковость. Одновременно это принятие на себя ответственности за своё развитие. В модных терминах – сепарация, а в былинных – слезание с печи, на которой мы просидели больше чем тридцать лет и три года.
Наша новая задача – из точки А в точку В провести свою управленческую прямую. Укажу три причины. Первая – экономическая: прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Вторая – исследовательская: прямая бесконечна и неограниченно долго ведёт нас вперёд. Третья – правдоискательская: через две точки можно провести бесконечное количество кривых, но лишь одну прямую.
Предлагаемое русское управление отрицает англосаксонский менеджмент не в бытовом, а в диалектическом смысле слова. Оно не зачёркивает и тем более не отказывается от всего ранее сделанного теоретиками и практиками менеджмента. Оно задаёт новую, более подходящую для россиян систему координат и иной, пророссийский угол зрения, помогающие отечественным руководителям решить, отставить или оставить всем известные управленческие подходы и рекомендации.
В конце прошлого века американские психологи Дэниел Симонс и Кристофер Шабри провели знаменитый эксперимент «Невидимая горилла». По их заданию участники должны были считать передачи в игре двух баскетбольных команд. В определённый момент на поле выходил человек в костюме гориллы. Ровно половина участников его не заметили. Эффект назвали слепотой невнимания или перцептивной слепотой.
Давайте посмотрим, что мы, увлечённые изучением томов менеджмента, раньше по слепоте невнимания совершенно не замечали.
Да, так ли уж важно, как называть дисциплину – менеджмент или управление?! Ведь содержание в любом случае важнее формы, а целевая аудитория книги – не филологи, а управленцы! На мой взгляд именно нам, управленцам, не просто важно, а критически важно говорить точно.
Передать сложность мира с помощью простого языка – само по себе дело сложное. Дабы не утонуть в описании, зачем, как и что происходило на самом деле, люди применяют правила упрощения. Сокращают, выделяют наиболее значимое, проводят аналогии. Психологи такие приёмы называют эвристиками: они позволяют быстро принять решение, пусть даже с небольшой потерей качества по пути.
Одной из эвристик является так называемая «бритва Оккама». На рубеже XIII–XIV веков английский монах-францисканец, теолог и философ Уильям из Оккама, вчитавшись в Аристотеля, категорично изрёк: «Многообразие не следует предполагать без необходимости».
Максиму подхватили, вывели из неё методологический принцип «Не следует множить сущее без необходимости» и назвали бритвой. Объясняли это так: она «срезает» лишние предположения и «разрезает» два схожих вывода, позволяя из двух гипотез взять более простую.
Название являет собой классический оксюморон: не будучи бритвой и не имея отношения к Оккаму, термин умножил сущности, призывая остальных этого не делать. Придётся теперь жить с этим.
Русский язык в согласии с Уильямом Оккамским никогда не использует два разных слова для обозначения одной и той же сущности. Даже если кому-то покажется, что разные слова значат одно и то же, пусть обязательно вникнет в суть: в них обязательно найдётся разница.
Приведу пример. Слова «мамочка» и «мамуля» с виду значат одну и ту же уменьшительно-ласкательную форму слова «мама». Однако первое может быть употреблено применительно к любой маме, а второе – только к чьей-то конкретно. Видя во дворе незнакомую даму, мы говорим: «Какая заботливая мамочка!» Но чтобы сказать «мамуля», придётся уточнять: «Моя/твоя/Петина мамуля такая заботливая!»
Не успев толком начать говорить об управлении, я говорю о филологии. Потому что у языковедов есть такое понятие, как гипотеза лингвистической относительности, или гипотеза Сепира – Уорфа. Согласно ей, нормы культуры и поведения людей в значительной степени или полностью определяются языком, на котором эти люди говорят.
В последнее время лингвисты стали не так категоричны в этом вопросе, но по-прежнему не будет преувеличением сказать: мы – это то, что мы говорим