Эта была одна из тех ночей, когда на состояние размышлений и поступков Генсека влияли естественные явления природы. В ту ночь глубокой осени с низко висящих над столицей облаков лил не знающий конца и края косой дождь. Иногда порывы ветра в кремлевских закоулках и по крыше завывали пьяно и резко, с мистической жуткой силой.
Закончив работать с документами, вождь остановил взгляд на часах, время было далеко за полночь, и перевернул листок откидного календаря. Встал, прошелся вдоль стола заседаний, посмотрел на массивную хрустальную пепельницу, разломил несколько папирос с хорошим югославским табаком, набил им свою трубку и положил ее около пепельницы. Делал он это методично, не спеша, отработанным однажды и навсегда приемом. А его взгляд, казавшийся отсутствующим, наверняка погрузился в недалекое прошлое.
Вождь в мягких сапогах так же неспешно подошел к столу и взглянул на черную конструкцию кремлевской «вертушки». Его некрупная кисть легла на трубку и долго лежала. Через какое-то время характерный гортанный голос уже будил товарища наркома: «Ты што, сь-пишь, Анастас? В это время надо нэ спать. Надо или работать или любить жен-шину. Приезжай. Надо поговорить».
Через несколько минут в кабинет вождя вошел Анастас Микоян, один из комиссаров Бакинской коммуны. Вождь молча указал дымящей трубкой на стул и спросил: «Скажи, Анастас, сколько мусульман било в Бакинской ка-аммуне?» Микоян не впервые слышал от вождя вопросы по поводу Бакинской коммуны. И всякий раз он не мог понять: всерьез говорит Генсек или просто шутит, – дотошно-жестоко, в своем дьявольски-изощренном стиле. Но каждый раз, когда он об этом спрашивал, мелкая дрожь пробегала по спине и долго не могли остановиться трясущиеся колени.
Микоян давно уже заметил, что при вопросах о Бакинской коммуне Сталин внимательно, словно подопытного кролика, рассматривает его. И при этом не подходит близко, а смотрит издалека, из глубины кабинета, но всегда – внимательно, словно давая понять, что знает о нем даже то, что и ему самому не известно…Однажды вождь ему сказал: «Анастас, у тебя так трясутся ноги, ш-то, боюсь, што у тэбя отвалятся яйца. А как жи-ы тогда ты будешь спат с Ашхен?…И потом: слушай, я все-о понимаю, но па-ачему ты женился на эта-ай армянке с такой фамилией: Туманян. Мне говорят, ш-што она твоя то ли два-аю-родная или какая там се-стра».
Неизвестно, что мог сейчас спросить Сталин. Помимо того, что уже спросил. Микоян опять трясся, а вождь, неожиданно подойдя к нему и направив в его голову дымящуюся трубку, сказал: «Срэди бакинских комиссаров было только двое мусульман: Азизбеков и Везиров. А а-стальные били, как ты думаешь, – кто? Авакян, Костандян, Барьян, председатель совнаркома Ша-аумян, русские Петров, Корганов, Фиолетов, грузины Джапаридзе, Николайшвили… слю-шай, а кто ты у меня… ты тоже вроде би Микоян, а значит, армян».
Кураж, попахивающий смертью, исходил из уст вождя, и Микоян всем своим дрожащим сердцем ощутил неистребимую жажду Сталина в очередной раз потешаться над ним. И горше всего, что неизвестно: когда переступится критическая черта, за которой наступит расплата…
…Как член совнаркома Азербайджана, Анастас Микоян, как и его соратники, проводил террористическую линию укрепления своей власти: производились массовые расстрелы заподозренных в сотрудничестве с мусаватистами и белыми. При этом изымали миллионы денежных купюр из промышленников, легко уничтожая несогласных, бросая их в тюрьмы. Но, даже несмотря на репрессии, власть все никак не могла состояться. Вот и два комиссара – левоэссеры Покровский и Киреев– сделали попытку бежать, спасаясь от участи строителей счастливого будущего для всех советских граждан… Их поймали и по предложению Анастаса Ивановича Микояна, которое безоговорочно поддержали все комиссары, расстреляли… Предателям не место в светлом будущем…
Сталинская трубка с мундштуком, словно дымящийся после выстрела ствол нагана, вновь мелькала перед испуганными глазами бывшего бакинского народного комиссара. «Так как ти думаешь, какова причина, ш-то белые проиграли в минувшей войне? Только не говори мне цитатами из «Правды». Ну ш-што ты весь трясешься? Хочешь, сказать ш-то нэ знаешь правду… Если знаешь, – так и скажи; нэ знаешь, – тоже скажи. Но если знаешь и не говоришь, чего ты тогда достоин? Правильно дрожишь… достоин справедливой большевистской пули… Но я тебя должен просветить, ш-тоби ты всэгда знал кому когда и ш-што говорить о Советской власти».
И, глядя на трясущегося собеседника, неожиданно добавил: «И самое главное, ти должен запомнить, што говорить о товарище Сталине. А о нем ты после его смерти будешь говорить всякие гадости… Себя будешь примазывать к великому Ленину, а товарища Сталина великим ш-щчитать нэ будешь. Ти будешь с ним поступать так, как поступаешь сейчас в отношении бакинских товарищей… Послушай, я скажу тебе, почему белые проиграли эту войну… Когда у Колчака били одни победы весной 1919 года, у него под ружьем било более 130 тысяч солдат. А у Деникина – 65 тысяч, у Юденича – 11 тысяч. А в нашей Красной армии– полтора миллиона… Когда наступит осень 1919 года, наступит время побед Дэ-никина, у него будет почти 170 тысяч человек. А у Колчака останется менее 50 тысяч. У Юденича вообще 10 тысяч… Численность же нашей армии большевиков соста-вляла почти 4 миллиона… Па-анима-ешь, в чем сила… ш-то наша армия была могучей?»
Сталин подошел так близко к Микояну, что казалось, – еще мгновение– и, будь он тигром, разорвет на части. Он словно зашипел: «Количества такого невиданного па-адъема виз-вано было действиями Троцкого. Это– психология, и никакой любви народа к большевикам и к Троцкому никогда не было… Повторяю: это психология толпы… Вся страна– царская Империя– превратилась в два чудовищных лагеря. Но если ти в эту сказку поверишь, то эта будит брехня… потому ш-то в любом вооруженном конфликте большая часть всего населения, к кому бы она ни тянулась, остается инертной… И вот эту огромную массу Троцкий положил на лопатки… Он осуществлял тотальные мобилизации, массовые расстрелы, жестоким, искусственно насаждаемым голодом, и чудовищной пропагандистской обработкой неграмотного населения… ми-то хорошо знаем, что в наших партийных рядах идейных большевиков было 4 %, а более 20 % объявляли себя сочувствующими… Ими… знали их мотивы… почему они так сочувствуют… Троцкий создал массовую разруху, тем более ш-то только што закончилась Первая мировая война… Он сделал все возможное, што-би остановить проми-шленность, заглушил сельское хозяйство, которое би-ло лучшим в мире до 1914-го года. И от сельского хозяйства не отставала наша проми-шленность… А Белые армии были в основном добровольческими… И служить в нее шли люди, согласно своих убеждений… Любая мобилизация насильственными методами со стороны белых повернулась би против них. Применять же белый террор, как это делал Троцкий, a-ни не могли. Потому што этим самым они би перечеркнули сво-аи монархические идеалы, за которые они сра-жались и превратились би в ба-альшевиков. Это могли себе позволить только Махно, Дутов, Григорьев, Семенов, а-атаманы наши-и… A-ни словно падшие анархисты. Нэ признавали ни царской за-конна-сти, ни троцкистского правопорядка. Для них та же идея ва-азрождения России нэ представляла ценности. Ибо любое возрождение российской государственности возможно только чэ-рез законность. Ты же слышал, Анастас, ш-што атаманщину на-азивали белым большевизма-ам…»
Сталин глубоко затянулся и неспешно стал выпускать изо рта дым, наблюдая за сизыми облачными сгустками. Он не обращал никакого внимания на собеседника, отчего казалось, что тот его вовсе не интересует; однако вождь продолжил. Его рассуждения были странными, но странными для того, кто их слушал. А не для самого вождя, ведавшего куда как больше, чем все, кто жил и творил – хорошее ли, плохое ли, – в его утомительно-горькое время. Впрочем, в подобные минуты он общался не с тем, кто стоял рядом, а с тем, кто невидим, но вечноприсутствующий, кто всегда выше нас… Это знание пришло к Сталину после того, как его земная карма была подкорректирована ученым Барченко… Он разговаривал с высшими силами.
«Одной из самих больших причин поражения царских генералов би-ло то, ш-то они не были политиками. И Троцкий это знал, когда учился в а-амы-рыканском университете. Армия российского Императора би-ла всегда вне политики и использовалась царем только в том случае, когда на нашу землю нападал враг. А получилось, што армия, которой руководят толковые царские генралы, – но не политики, – должны воевать са-а своим народом… против своего народа… Психологически, практически ни одному царскому гененаралу нэ был понятен этот феномен. Ни один из генералов не шел на поступки, дела которых могли у-ущемлять интересы России… Это Троцкий, продавшись амы-рыканцам, торговал интересами России. Не царские генералы заключали с иностранными государствами договора, а Троцкий заложил всю Россию и Аляску заокеанским за-аправилам капитала. А народу пообещал счастливый социалистический рай… А царские генералы своей бескомпромиссностью в отношении к сва-аей да-арогой России нажили сэ-бе врагов в лице но-вих властей и тех же и-иностран-цев. Правительство Ленина, под влиянием Троцкого, без за-аз-рения совести заключало договора со всэми иностранцами… хоть с чертом, лишь бы удержаться у власти. Причем на любых условиях… Троцкий обещал все, што можно и што нэ можна-а. И, конечно, его, а не царских генералов, поддэрживали заокеанские финансовые воротила…
Должен заметить, Ленин проиграл Троцкому, потому што был бестолковим. Но почувствовав вкус власти, он ра-азры-вал некоторые соглашения с западными державами, которые инициировал Троцкий. А объяснял он это на заседаниях совнаркома тем, што в этих договорах отпа-дает нужда. Эта-а царским генералам совсем би-ло непонятно. Существенным основанием для поражения талантливых русских ва-аеначальников, возглавившим белое движение, было то, што-о воспитанные в духе серебрянного века русской культуры, генералы нэ умели нагло врать, нэ умели обещать за-алотые горы и давать заведомо не-ви-пол-нимые обещания. A-ни не использовали такого острого оружия, как пропаганда. А ведь ты, Анастас, хорошо знаешь, што газета – самое острое, самое сильное оружие нашей печати. И большевики, ведомые Троцким, максимально использовали силу пропаганды, великолепно развили до мак-сы-мального совершенства искусство дезинформации, ль-жи и клеветы. На ви-исоком профессиональном уровне троцкисты обработали чуть ли не все регионы нашей родины. И красный тыл, и белый тыл, области и края… Все регионы страны просто били атакованы ди-а-метрально противоположными лозунгами и а-абсолютно разным набором дезинформации… этими различными пра-а-па-гандыстскими поездами с а-агит-бригадами. Ити знаешь, кто в этом хорошо постарались? Не комиссары… Троцкий не зря учился в Америке в университете, он ха-арошо усвоил уроки психологии, подчеркиваю, психологии русской толпы. Троцкий никогда не сумел би совершить переворот в сознании русского народа, если би он не привлек в качестве основного стержня пропагандисткой работы в агитпоездах, на агитпараходах жен-шщин – Коллан-тай, Землячку, Крупскую, Стасову, Гопнер, Фотиеву, Седову, Каменеву– все они были нэ только революционными шлюхами и профессиональными пропагандистками, но и сильными психоаналитиками, знания и о-пит которых Троцкий использовал при создании ВЧК. Благодаря действиям Троцкого и его опоры на этих 6…Й удалось создать мощный пропагандистский и репрессивный а-аппарат, равному которому мир нэ знал… И все эта-а объяснялось народу как злодеяния и происки врагов. Э-та-ат символический образ настолько довлел над русским народам, што э-тот народ легко заглотил проводимые под руководством Троцкого и Ленина террор, разруху, продразверстку… Более того, народ поверил раз и наверное на-авсегда, што в этом повинны глупый Николашка, царские генералы, па-меш-щики и капиталисты.
Троцкий и его бабский прапагандистский а-аппарат ви-шщали на всех углах России, што чем бистрее ми ра-азобъ-ем белых, тем бистрее на земле наступит коммунистический рай. В пра-тивном случае в России установится ад… Следует учесть, што Россия би-ла богомольная и верующая страна… Троцкий использовал в своей борьбе и такой важный аспект. Царские генералы не устраняли причин смуты и хаоса в нашей стране в период Первой мировой войны, зато использовались Троцким и его амырыканскими заправилами, которые привели к власти правительство Ленина, законодательную власть Свердлова, а над ними – вождем Троцкого.
…Конечно, такого драконовского террора для у-станов-ления своей власти, мир нэ знал. Ты, Анастас, хорошо видел те прикази-и, которые подписал Ленин… Ми сейчас истребили тех, кто эти прикази тогда ви-полнял. Я тебе прямо скажу. Сейчас у нас осень 1938 года. Если би ми нэ избавились от этих ру-уководителей террористической армии, на-азивавших себя Рабоче-крестьянской, ми би не сумели создать такое государство, как Советский Союз».
Неожиданно для оцепеневшего Микояна Сталин замолчал, как-то подозрительно взглянул на давно погасшую трубку, отошел от стола, затем еще раз посмотрел на трубку и положил ее на свой рабочий стол. Вернулся за пепельницей, стоявшей на столе заседаний, неспешным жестом взял ее двумя руками и перенес на рабочий стол. Такими же спокойно-неспешными движениями вычистил из трубки пепел, постучал ею о пепельницу, и в наступившей титишине Микоян отчетливо услышал волшебный звон хрусталя.