– Ничего и никогда у нас не делается до конца и по правилам. Можно тысячу трудов состряпать на тему стереотипного восприятия русских людей иностранцами, спорить до хрипоты, таскать друг друга за волосы, у кого они есть, или за бороды, но истина от этого не переменится. Эх, товарищи-господа, до чего же обидно бывает, когда вот так: идем дорогой верной, а дойти до развилки с автобаном, ведущим прямиком в светлое завтра, не хватает ничтожных метров!
Глупо… Эх, как же глупо! В 1991 году дело не довершили, испугались снова рушить старый мир и строить новый. Да и не надо было ничего разрушать, ведь и так все само собой рассыпалось в прах. Только в головах создали путаницу, а официального выхода, так сказать, ей не дали.
У нас ведь как получается: пока наш человек в газете не увидит крупными буквами… нынче, конечно, по телевизору пока не услышит объяснение, выданное уверенным, санкционированным на самом высоком уровне тоном, о том, что есть белое, а что – черное, пока не поставят за него, где положено, точки и кавычки, он будет терзаем сомнениями. И от этого не пойдет вперед, не переплывет океаны, чтобы открыть новые счастливые земли, скорее, захочет вернуться в прошлое, пусть не самое лучшее, но предсказуемое, социально защищенное, нудное, но стабильное и понятное…
Докладчик прервал речь, вежливо откашлялся, оглядел зал и, судя по всему, остался доволен произведенным на аудиторию эффектом. Никто не ушел, а сидящие в третьем ряду студентки глядели на него, открыв рот. В их глазах отражалось восхищение мудростью и глубиной его мыслей.
Сделав глоток остывшего чая из огромной кружки, докладчик продолжил речь еще увереннее и напористей, не стесняясь употреблять жаргонные словечки:
– И у нас повсюду сегодня одни, как говорится, «непонятки». Или, если хотите, многообразие общественного восприятия исторических событий его свидетелями – явление исключительно российского, отечественного ориджина, так сказать. Итак, непонятно было, куда это подевалась КПСС в начале 90-х? То есть было понятно, что партии как бы больше нет. Но именно что «как бы». Ведь партийцы продолжали распоряжаться «общаком» и править страной в новом обличье, ну… если не считать Ельцина, который еще на октябрьском пленуме выступил против партии. Так что он партиец был по воспитанию, но уже не по убеждениям.
Почему никто не возмутился, когда старые партийцы остались «при своих»? Потому что, во-первых, никто прилюдно не осудил дьявольских деяний партии и лично некоторых ее особенно жутких деятелей. Так вот, я и говорю: можно написать миллион статей в газеты, создать массу документальных фильмов разоблачительного характера, но для народа русского все это не заменит простой и понятной передовицы в центральной прессе или, к примеру, официального сообщения прокуратуры в программе «Время».
Люди до конца не поверили в преступления свергнутого в 1991 году режима. Преступления перед ними же, перед народом. Потому что власть, состоявшая из бывших партийцев, если рассматривать ее как совокупность институтов, а не отдельных личностей или группу лиц вроде администрации президента, не могла осудить сама себя.
Общество, как и машина, должно кем-то управляться в любые периоды своего развития. Но нам был дан уникальный шанс самим решить свою судьбу, которым мы воспользовались лишь наполовину, считай – не воспользовались. У нас в 1991 году случилась преемственность власти, а не революция. А ведь был шанс совершить революцию, революцию бескровную, друзья мои! И мне смешно, когда некоторые невежды берутся доказывать, имея на руках, простите, полное фуфло вместо фактов, что гибель великого Союза ССР стала результатом подрывной работы агентов влияния ЦРУ, засевших в Политбюро…
– Так кто же тогда виноват? Инопланетяне? – весело выкрикнул кто-то из зала.
Лектор тщетно поискал взглядом человека, прервавшего его речь, и произнес:
– Инопланетяне? Что ж, вполне рабочая гипотеза. Вы, к примеру, знаете, что, согласно подсчетам специалистов калифорнийского Института поиска внеземного разума, цивилизаций в галактике может быть от 361 до 37 965? Наука, друзья мои, не в курсе, что в один прекрасный момент взбредет в голову, с позволения сказать, людям, населяющим иные, подчеркиваю, абсолютно иные миры. Но, боюсь, империи губит не внешнее воздействие, а внутренние явления. Нравственная скудость общества нашего вполне объяснима. Десятилетиями душу народную истязали, выворачивали наизнанку, ранили ее, обильно посыпали эти раны ложью. Подобное не может оставаться безнаказанным.
Антон быстро заскучал. Безусловно, мысли докладчика достаточно любопытны, но уж больно витиевато преподносил их этот человек. Да и выглядел как-то неубедительно… Одет не то чтобы неопрятно, но… депрессивно, вызывающе небрежно. Воротник рубашки загнулся и торчит из-под ворота пиджака, на брюках серого оттенка явственно проступало пятно. Правда, выбрит лектор аккуратно, а лысая голова несколько сглаживала ощущение общей неприбранности. Но все, что носит ниже шеи человек, рассуждающий о судьбе величайшей страны, выглядело очень плохо.
Звание докладчик имел профессорское, слыл легендарной личностью. Репутация бежала далеко впереди него и давно уже вышла за стены институтов, где ему довелось потрудиться. Его «коммерческие» лекции по обществоведению посещало всякий раз не меньше сотни человек, причем по субботам. И это в наше время материальных забот и устремлений.
Антону было любопытно взглянуть на новую городскую знаменитость, особенно потому, что речь шла не о светском персонаже или сверхновой звезде мира дизайна, а о светиле совершенно бесполезной в стабильном обществе науки. Но теперь Антон решил, что больше не станет слушать человека, который так пренебрежительно относится к своему внешнему виду и к речи.
Стоящий рядом с Антоном низкорослый гражданин с густой толстовской бородой невзлюбил докладчика по иным соображениям. Они, видимо, были идеологического свойства, потому что «борода» то и дело шипел себе под нос обидные слова в его адрес: «Ссскотина…», «гаденыш», «жидовская морда» и тому подобное.
Дело происходило в Политехническом музее, куда Антон стал с некоторых пор частенько захаживать. Здесь он отдыхал от суеты. Светские «львы» со «львицами» отбывали «срок службы» на благо тусовки в других местах, обходя пахнущее советским прошлым здание политеха. Однако здесь проходили любопытные мероприятия. На них, и только на них, можно было встретить поистине интересных людей. К тому же по соседству с музеем располагался замечательный ресторан, напоминающий Антону его бедное, но задорное советское прошлое. Именно в этом ресторане Антон проводил свободные часы в беседах со знакомыми учеными, открывающими ему новые горизонты познания.
Сегодня Антон пришел в Политехнический музей на лекцию доктора исторических наук Вило-рика Рудольфовича Плукшина.
Такое странное имя дали ему родители. Вило-рик Рудольфович родился за год до начала Великой Отечественной войны в рабочей семье, в столице Урала городе Свердловске. Отец его, Рудольф Плукшин, всю жизнь работал на местном металлургическом комбинате, гордился своим предприятием, страной, состоял в партии и был настолько политически активен, что не удержался от соблазна подпортить жизнь единственному сынишке, назвав его Вилориком. Счастливой матери было абсолютно все равно – она только плечами пожала, а появившегося на свет мальчика (3 кг 345 г) вместо человеческого имени нарекли аббревиатурой.
Поступок Плукшина-старшего во времена «Даздраперм» и «Сососореков» – производных от слогана «Да здравствует Первое Мая!» и названия страны (СССР) – никого не удивил. За праздничным столом, накрытым на свежем воздухе у бараков, где проживали рабочие семьи, подняли тост за товарища Сталина и всех вождей, за продолжателя славной династии Плукшиных, выпили за новое «пролетарское» имя, и с тех пор природу его не вспоминали.
В школе Вилорика Плукшина, разумеется, дразнили, поэтому он быстро научился драться. В 1957 году, когда настала пора выбирать дорогу и как все идти в ремесленное училище, Вилорик проявил неожиданную тягу к знаниям, огорошив родных желанием поступить в Уральский государственный университет имени А.М. Горького. Родные не верили своим ушам. Мать заплакала – то ли от умиления, то ли от страха, отец, уважив добрый повод, законно напился.
Не проучившись в институте и двух лет, Вило-рик угодил в армию, окончил офицерские курсы и отправился служить срочную в Западную группу советских войск. Но тягу к знаниям, к науке не забыл. В итоге Вилорик Рудольфович своим умом выбился в люди и даже сумел «зацепиться» в Москве. Поступил в МГУ имени Ломоносова и, уже будучи студентом, прославился благодаря фантастическому таланту к расшифровке древних текстов, включая наиболее проблемные, на которые давно махнули рукой целые институты.