Анне Алексеевне сегодня не спалось. Несмотря на удачное наступление, раненых было много, и она весь день провела на ногах, разгребая приходящий поток. Кого-то отправить к сестрам, кого-то сразу на операцию, кого-то просто опросить и вернуть в часть. Несколько раз пришлось отчитывать солдат, которые что-то не то запомнили на курсах первой помощи. Большинство делали все как надо, но встречались и такие, которые могли затянуть жгут ниже раны или не записать хотя бы примерное время, когда остановили кровь.
Что удивительно, когда она указывала на ошибки, солдаты не спорили. Кивали, обещали исправиться, а потом смотрели на нее с такими добрыми улыбками, что даже неловко становилось. Когда-то Анна думала, будто это из-за того, что она спасает их жизни, но потом поняла, что дело в другом. Каким-то образом солдаты чувствовали, что между ней и их Капитаном что-то есть. Капитаном – они называли его именно так, с большой буквы.
А у них… На самом деле ничего не было. Тот поцелуй после возвращения Григория Дмитриевича из Санкт-Петербурга так и остался единственным. Возможно, самой Анне и хотелось бы продолжить – да кому она врет, точно хотелось – но она знала, что есть вещи, которые выше желаний. И долг был одной из них. А долг капитана перед Отечеством сейчас занимал все его время, и девушка не собиралась ставить его перед выбором.
Она отступила, чтобы незаметно остаться рядом и поддерживать там и так, как может только женщина. И вот сегодня она чувствовала, что Григорию Дмитриевичу нужна ее помощь. Почему? Она попыталась вспомнить все, что видела и слышала за день – так учил ее отец. Что именно навело ее на мысль об опасности? Сражение? Нет. Уход эскадры? Тоже нет. Может быть… Михаил! Анна вспомнила, как мельком заметила на его лице странное выражение. Одновременно растерянное и удовлетворенное.
Надо найти его.
– Что ты натворил?! – она никогда так не говорила с великими князьями, но сегодня, ворвавшись в палатку Михаила, Анна Алексеевна кричала.
– Что вы себе позволяете? – тот попытался сделать вид, будто ничего не понимает, но одно то, что Михаил стерпел такое обращение, говорило о многом.
– Григорий! Что ты с ним сделал?!
– Капитан Щербачев на операции! И ее тайна совершенно не касается гражданских.
– Ты отправил его туда? Решил подставить, убить?
– Я не… Это его собственное решение, я просто предложил. И не забывай, мы – друзья, а не враги! – Михаил отвернулся, а потом резко и зло ударил кулаком по своему рабочему столу.
– Можешь врать мне, но не себе! – Анна не собиралась отступать. – Будь ты другом, ты бы сразу сказал, что присоединишься к походу, и тогда генералы бы не посмели играть в обиженных патриотов, которые не бросят осажденный город ради славы. Красиво они придумали, да?.. И ты никого не осадил. Наоборот, выжидал до последнего, словно давая шанс всему провалиться, и лишь в последний момент, когда это уже ничего не меняло, запрыгнул на корабль. И для чего? Чтобы тут же направить Григория на верную смерть?
Михаил молчал.
– Куда он пошел? Есть ли шанс его вернуть? Спасти?
Девушка дрожала от осознания того, на кого подняла голос, но по-другому просто не могла. Отец учил ее, что нужно бороться за то, во что веришь. И как когда-то граф Орлов ходил в атаку на каре декабристов, так и Анна сейчас боролась за ту Россию, которой помогал поднять голову молодой капитан. Боролась… Неожиданно девушка поняла, что сейчас она сражается и за великого князя, за его душу. И тот словно почувствовал эту поднявшуюся внутри нее теплоту.
– Он… – Михаил повернулся к Анне. – Он отправился вместе с десантом во дворец султана. Хочет захватить Мехмеда и вывести Турцию из войны.
– Чтобы спасти людей. Понимаю, как ты смог поселить эту мысль в его голове. Какие у него шансы?
– У него есть план дворца и его десантный взвод, но… Там тысячи солдат, султан в случае чего попробует укрыться в тайных ходах и… Шансы очень малы.
– Ты можешь помочь? – Анна смотрела прямо в глаза четвертому сыну царя.
В них, словно два дракона, боролись былое благородство и какая-то непонятная обида.
– Ты же хочешь помочь… – Анна протянула руку и коснулась ладони Михаила. – В глубине души ты ведь такой же, как и он.
Она чувствовала, что кожа великого князя холодна, словно перед ней стоит живой мертвец. Но вот что-то изменилось, она почувствовала тепло, ощутила пульс.
– А ведь ты ошиблась, – неожиданно тихо сказал Михаил. – Я не такой, как он, но… Мне бы на самом деле хотелось таким быть. Я не знаю, что именно можно сделать, но я попробую. Попробую исправить все, что натворил.
– Спасибо, – Анна отпустила руку Михаила и медленно вышла из его палатки. Она сделала что могла, теперь все зависело от других. А она… Будет ждать. Будет ждать Григория Дмитриевича и еще одного шанса сделать все, что можно.
Рисую схему дворца и известные нам укрепления османов. Плевать уже на султана: достанут его с неба, хорошо, нет – бывает. Главное, что меня сейчас волнует: как вытащить и спасти 60 десантников, что пошли сегодня в этот бой. И еще немного плечо саднит – один из взрывов еще в Топканы зацепил дверь, и я заполучил длинную деревянную щепу в плечо. Хорошо, что неглубоко. Вытащил, намотал повязку с зеленкой и постарался забыть до возвращения к своим.
– Ваше благородие, мы можем тут закрепиться, – подал голос Степан. – А вы попробуйте пробраться к городу. Если греческие контакты Дубельта хоть чего-то стоят, то вас выведут.
– Помолчи. Сам бы бросил своих ребят? – посмотрел я на казака, но тот ни капли не смутился.
– Я бы не бросил, но и мое спасение им бы не помогло. А вы ведь, если выберетесь, еще сможете что-то придумать. Как нас вытащить.
Остальные десантники закивали, соглашаясь со словами своего командира. И мне самому так захотелось к ним присоединиться. Согласиться и выжить. Вдруг и в самом деле смогу собрать силы и пробиться сюда… Нет! Я решительно тряхнул головой. Кого я обманываю – сколько займет побег, сколько придется прорываться, да и… Не отправлю я сюда никого через весь город. Иначе кровью умоется не только десантный взвод, а вся армия.
А значит…
– Вместе. До самого конца, братья, – я протянул Степану руку.
Тот сначала выругался, но тут же широко улыбнулся и крепко сжал мою ладонь.
– Все-таки ты настоящий воин, Григорий, – казак сгреб меня в медвежьи объятия. – Вместе до конца, братья!
Мы потратили еще пару минут, чтобы прикинуть свои шансы, а потом просто сделали то единственное, что нам оставалось. Защищаться – верная смерть. Только движение вперед оставляло надежду. И мы пошли, вернее, сначала поползли. Ударили вражеские пушки. Картечные снаряды разорвались, казалось, прямо над головой. Меня что-то ударило по кирасе. Проверил рукой – просто земля.
– Вперед! Вперед! – я поднялся на ноги и, пользуясь перезарядкой вражеских орудий, перебежал вперед метров на двадцать.
После этого рывка сердце, казалось, решило выскочить из груди, но кто ж его отпустит. Мне оно еще нужно. Рядом рухнул добежавший до меня Степан. А вот его зацепило уже осколком. Прямо по центру груди в броневой пластине кирасы выделялась крупная вмятина.
– Вернемся – напою твоих инженеров за такую сталь, – Степан только договорил, как по нам снова выстрелили.
Сначала картечь, потом ружейный залп – вражеский командир решил подловить нас на забеге, но просто не учел, что в этот раз мы просто не сможем подняться так быстро. Повезло. Иногда война – это везение!
– Вперед! – на этот раз первым вскочил Степан.
Рядом с ним просвистела пуля какого-то замешкавшегося турка – мимо. Казак только рассмеялся и побежал навстречу вражеской позиции. 60 русских солдат против двух сотен турецких. Они с пушками, мы – без, но именно мы сейчас бежали в атаку. Первым Степан, за ним я, потом все остальные.
– Ура! Ура-а-а-а! Ура-а-а-а-а!!! – в уши ударил нарастающий крик, и я тоже в него нырнул.
Тело словно наполнила какая-то волшебная сила, и враг не выдержал. Турки просто сломались. Не должны мы были пережить такой обстрел, не должны были атаковать, а мы были живы и бежали на них. А тут еще и ефрейтор Мельников смог обойти вражескую позицию и положить последние наши ракеты прямо им во фланг. Убил не так много, все-таки турки неплохо окопались, но это оказалось соломинкой, переломившей спину верблюду.
– Илахи рухлар! – заорал кто-то, бросил винтовку и побежал.
Турецкий офицер с неожиданно белым для турка лицом попытался остановить труса, но тут его самого ударили в спину прикладом, и уже все стоящие напротив нас роты развернулись и бросились прочь. Так на их плечах мы и ворвались в гавань Юлиана. Поздно! «Миранда» с султаном уже ушла в море, кораблей у причалов, чтобы мы могли что-то захватить – не было. А еще недавно паникующие турки начали снова строиться. Кажется, им придал уверенности еще один военный корабль, приближающийся к гавани.
– Кажется, теперь точно конец, – выдохнул рядом со мной Степан.
– Может, хотя бы султана достанем, – я смотрел в небо, где стоящий за штурвалом лейтенант Лесовский вел «Адмирала Лазарева» наперерез «Миранде». Сможет ли он что-то придумать?
Я так и не успел ничего додумать, потому что с кормы корабля с убегающим султаном по дирижаблю неожиданно ударил последовательный ружейный залп. Нет… Все выстрелы шли из одной точки, да и слишком много их было для одиночного корабля, словно там каждому члену экипажа и гостю выдали по винтовке. И тогда… Картечницы. Это было единственным возможным объяснением того, что я увидел, и того, что наши враги могли бы изобрести и отлить в стали в ближайшее время.
– Что за адская машина? – выругался Степан, сжимая кулаки и пытаясь понять, насколько пострадал наш дирижабль.
К счастью, выстрелы быстро прекратились. Кажется, у турок или забравших их англичан что-то переклинило, и «Адмирал Лазарев», хоть и зиял множеством пробитых отверстий, смог уйти в сторону. Только бы лейтенант сумел дотащить его до наших позиций. Но даже так: отступающий дирижабль – это уже потеря репутации. Еще одна потеря из-за моей глупой вылазки.
– Кажется, это была новая французская митральеза, – ефрейтор Мельников неожиданно точно опознал вражеское оружие.
И ведь он прав! Если брать историю, то последовательность была примерно такой. Залповые орудия – десятки обычных винтовочных стволов на одной раме. Потом митральеза – отдельные стволы заключались в общий корпус и перезаряжались все разом с помощью специальной плиты, которая вставлялась сверху, как хлеб в тостер. И лишь после этого в Америке, чтобы не платить по французским патентам, придумали свою версию подобного орудия – ту самую картечницу Гатлинга, которую я изначально вспомнил.
Если первые митральезы разом выпускали все свои пули, то картечницы крутили ствол, стреляя последовательно. Так было проще управлять огнем, да сталь меньше грелась и изнашивалась. Что в свою очередь позволило увеличить скорость, заменив человека, крутящего ручку, на электрический привод.
В общем, вариантов орудий, способных за раз выпустить больше пуль, было достаточно, но ровно до того момента, пока не появился первый пулемет. Перезарядка за счет отдачи разом оставила позади всех конкурентов, и все митральезы с картечницами остались в прошлом. Для всех, кроме французов: они просто перенесли старое название на новую машину, как будто ничего и не случилось. И кого после этого еще будут называть главным консерватором в Европе?..
Странно, конечно. Впереди и позади собираются враги, с моря заходит корабль, который своими пушками не оставит ничего от любых наших укреплений. А мы стоим, болтаем, думаем о чужих и своих изобретениях, ничего не делаем, и драгоценные мгновения улетают в трубу. Словно все уже решено, и нет смысла тратить силы на какие-то предсмертные конвульсии… Нет! Я не сдамся!
– Может, пушки подтащим и попробуем хотя бы корабль потопить? – Степан тоже хотел если не победить, то подороже продать наши жизни.
– Корабль… – тихо прошептал я. – Нет, полевые 6-дюймовки ему что слону дробина. Но вы посмотрите на его скорость. Он не останавливается и идет прямо к пристани! Кажется, нас решили взять живьем!
– Значит?.. – Степан и Мельников переглянулись.
– Атакуем тех турок, что возле причала. Если нас не расстреляют вместе с ними, а попробуют помочь своим…
– Бросаем все и прорываемся к кораблю, – Степан улыбнулся, показав залитый кровью рот. Кажется, ему досталось сильнее, чем я думал.
Следующие несколько минут мы изображали смертников, которые собрались вокруг захваченной батареи, чтобы подороже продать свои жизни. А потом пришел тот самый момент… Та единственная секунда, когда не рано и не поздно.
– Вперед! – заорал Степан и снова первым бросился на вжавшихся в край пристани османов.
Сколько я ругал местных за такие атаки, но сейчас важны были только скорость и ярость.
– Ура! – я побежал следом.
Нас было всего шестьдесят человек, уже пятьдесят. Раненые в прошлой атаке остались позади прикрывать наш рывок. Рядом свистели пули. Что-то принимали на себя доспехи штурмовиков, что-то все равно добиралось до тел. Я видел, как упал ефрейтор Доманов. Как Николаев прикрыл собой какого-то молодого парня, так похожего на него самого, и завалился на землю. Видел, но не мог остановиться.
Вперед!
Как же мало нас добежало, не больше половины, но это только придало ярости тем, кто добрался до врага. Мой штык ударил с такой силой, что вскинувший винтовку турок отлетел назад сломанной куклой. Его сосед попробовал меня достать, но я врезал по его оружию на обратном замахе. Прием, который пытался использовать против меня Николай во время нашей тренировочной дуэли… Руки турка не удержали винтовку, и штык вонзился ему в грудь. Теперь приподнять, чтобы тело не соскользнуло и прикрыло от других атак, пока ты пытаешься понять, что происходит. Это уже прием, показанный ефрейтором Николаевым… Я сжал зубы! Скинул врага сразу в кучу отступающих турок и прыгнул следом.
Где-то в стороне раздался треск досок. Не сразу понял, что это врезался в причал вражеский корабль, а значит… Я отпрыгнул назад, чтобы разобраться, где будет лучше на него попасть, но… Толпа вражеских моряков даже не стала скидывать веревки или доски – просто перепрыгнула на берег и полетела на нас. Какие эти крупные! И знакомые… Это же не турки, а наши!
– Наши! – заорал я. – Наши пришли!
– Наши! – повторил клич Степан, чтобы кто-то в горячке боя не зацепил подмогу.
И сражение как-то разом остановилось. Еще живые турки побросали оружие, а ко мне тяжелой уверенной походкой двинулся командир наших спасителей. Даже в этой короткой схватке ему уже досталось, кровь залила пол-лица, наверно, шрам останется, но он словно не замечал этого. Сиял улыбкой и какой-то искренней настоящей радостью.
– Михаил Николаевич, – поприветствовал я четвертого сына царя. – Не ожидал встретить тут великого князя, но, скажу правду, если бы не вы, то нам конец!
Михаил ничего не ответил, а просто подошел, сгреб меня и прижал к себе. И ведь пацан еще совсем, а держит так, что не вырваться. И чего это он?
– Значит, враг освоил не только незатухающие огненные бомбы, но еще и, как вы сказали, митральезы… – Михаил сидел в углу медицинской каюты, где собрались все наши раненые.
К моему удивлению и облегчению, большая часть тех, кто показался мне погибшим во время последней атаки, смогли подняться. Выжившие и приведенная Михаилом группа поддержки помогли им доковылять до корабля, и вот мы возвращались на свою территорию. А специально обученные Пироговым военные медики, не теряя ни минуты, по только недавно доведенной до ума технологии обрабатывали все огнестрельные ранения.
Сначала рассечение, чтобы уменьшить риск столбняка и гангрены, потом полученный на основе анилина сульфаниламид, он же стрептоцид, и, наконец, повязки с катетерами из промытого в спирте каучука для выхода гноя. Его я, кстати, привез из столицы и еще у купцов в Ростове нашел партию: хотел использовать для прокладок в котлах, но в итоге половину пришлось пожертвовать. Иначе, как считал Пирогов, рану пришлось бы еще несколько дней держать в открытом виде, а это еще сотни и тысячи смертей. Так что буду, где можно, и дальше обходиться паклей.
– Кстати, Григорий Дмитриевич, как вы думаете, почему у Англии и Франции в последние годы появляется столько нового оружия? – Михаил нашел самый главный для себя вопрос и повернулся ко мне.
– Все просто, они борются за жизнь, – ответил я. – Все эти наработки… Горючие смеси, новые виды орудий – про них ведь писали в научных журналах уже лет 5 так точно. Но раньше никто не хотел тратить лишние деньги, считая, что и так справится. А теперь поняли, что нет. Вложили все, что можно, и тащат на поле боя то, что в обычной жизни появилось бы лет через десять, а может, и того позже.
– То есть, чем больше мы сопротивляемся, тем сильнее будет враг? И так без конца?
– У всего есть конец. Даже у металла есть предел прочности – усталость, достигнув которой, он может просто рассыпаться пылью. Так же и наши враги. Пока они как вампиры тянут силы из всех, кто им служит, пытаясь удержаться на краю, но рано или поздно ничего не останется…
– Считаете, что мы крепче? Лично мне кажется, что многое сейчас держится только на ваших изобретениях.
– И это ошибка. Вы же были в Севастополе, видели его защитников. Неужели вы верите, что такие люди могли бы сдаться? Нет, они бы отступили, только если бы им отдали приказ, если бы предали… – я вспомнил концовку осады в моей истории.
Смерть Николая, приказ Александра идти в атаку, и гибель тех, кто еще долго мог бы сдерживать удары союзной армии. Но даже так город не пал. Оставшиеся защитники отступили на северную половину и были готовы начать все заново. А вот враг нет, и эта безысходность, эта пиррова победа, которая ничего по факту не дала, стала одним из аргументов, с помощью которых заключенный графом Орловым мир оказался не таким болезненным, каким мог быть…
– Предательство… – Михаил отвел взгляд в сторону. – А ведь это я отправил вас на эту вылазку, почти на смерть.
Две истории неожиданно оказались так похожи. Там – генерал Горчаков пошел в сражение у Черной речки по приказу царя и лишил город половины защитников. Здесь – я полез в самоубийственную вылазку, потеряв восемнадцать своих лучших штурмовиков и веру в непобедимость наших летающих машин. Вот только Александр тогда так и не вмешался, словно сторонний наблюдатель, которого ничего не касается. А Михаил пришел…