Русская любовь. Секс по-русски - читать онлайн

Глава I Ирочка

«Ферд! Я очень обижена и даже не знаю, как тебе об этом сказать». Передо мной стоит девушка, звать ее Ира. Ее грудь поднимается и опускается от волнения. Я жду, что же она мне скажет, так как совсем не понимаю, чем мог ее обидеть. Она очень мне симпатична. Карие глаза на лице с изломанными бровями смотрят на меня в упор.

Меня зовут Фердинанд в честь дедушки – немца из Эльзаса. Такое имя иди-свищи по всей России, не встретишь. Поэтому друзья мое имя сократили и получилось что-то среднее между Фердинандом и Федькой. У меня новое имя – Ферд. Наш разговор происходит на центральной улице Москвы – ныне Тверской, у памятника Юрию Долгорукому, основателю Москвы в 1147-ом году.

По понятиям скульптура, он должен сидеть на коне с протянутой к Моссовету рукой, ну как у Ленина, и указывать России, по какому пути она должна пойти.

Смешно! Как он мог знать, по какому пути должна она пойти, да еще восемьсот лет назад.

Мимо нас спешат бедно одетые люди. Женщины почти все держат в руках «авоськи» – плетеные, как сетки, сумки, а вдруг что-нибудь успеют схавить из продуктов, конечно, если их «выбросят». Ботинки у большинства мужчин среднего возраста советского производства. Мало того, что они примитивны, да еще вдобавок не чищены. Быт заедает. Движение транспорта довольно насыщенное. По улице еще ходят двухэтажные автобусы и троллейбусы. В «подстаканниках», то есть в стеклянных будках, сидят милиционеры. Внимая страстному зову весны, на липах по всей улице Горького набухли и лопаются почки.

Ну, вот перед этим огромным памятником весной 1956-го года мы и стоим. Мне двадцать два года, ей 19 лет. Одета Ирочка в симпатичную кофточку Верхняя юбочка надета на нижнюю накрахмаленную. На ногах туфельки на среднем каблучке. Обязательно плотно обтягивающие стройные ножки чулочки. Не знаю, какими трудами дались ей эта кофточка или туфельки? Наверно, помогли родители. Современный читатель свободно может представить себе, как она выглядела. А так, как сейчас девушки одеты, танцуя «рок-н-ролл». Я просто обмираю, стоя перед ней. Я хочу ее и немедленно. «Мечты мои, где ваша сладость»!

Нет хаты. Ее правая ступня поставлена перпендикулярно к левой ступне. Я знаю, что она занимается балетом, и видимо, для того, чтобы подчеркнуть важность разговора, стоит в балетной позиции. Глупая, она думает, что стоит передо мной одетая. А стоит-то она голая, я давно в мыслях ее раздел и наслаждаюсь маленькой симпатичной родинкой на ее левой груди, наслаждаюсь ее стройными ногами и очаровательной попкой.

Маленький темный треугольничек между ее ногами, сбегающий с ее лобка, окончательно приводит меня в восторг. Нет, я так долго не выдержу. Я одеваю ее снова в одежду, но это мало мне помогает, не сбивает моего напряжения.

К несчастью, в те времена я встречался с Ирочкой редко. Проблема найти свободную «хату» для меня была очень актуальной. Как найти время, чтобы «предки»[2] смотались куда-нибудь, хотя бы часика на три-четыре. А ведь всему миру известно, насколько «предки» вредные люди, никогда не дадут «чувакам и чувихам» насладиться жизнью в полной мере. Нотации и морали – откуда они их только берут, и как им не надоест отчитывать своих драгоценных чад. «Ферд, смотри, мы с тобой встречаемся уже несколько месяцев, «редко, но метко», а я от тебя никогда не получила букетика цветов или коробку конфет». Как только она мне это сказала, во мне возникло абсолютное непонимание, чем она обижена. По моим тогдашним понятиям и пониманию моих друзей, подарки друг другу не нужны. Мы и не понимали этого.

Мы, мужчины, считали себя равными в правах с женщинами. Ведь я дарил ей не меньше, чем она мне. Откровенно говоря, она от меня требовала больше, чем я от нее. Ну, так и притаскивай при каждой встрече мою любимую наливку «Спотыкач». Научи меня быть благодарным. Тогда получишь цветы и конфеты. Хрена! Я никогда от нее ничего не получил. Сколько своих мужских сил и нежности я ей отдал!

Она говорила мне о своей обиде, а я со страхом думал, что она сейчас уйдет, и я не почувствую теперь никогда на своей груди прижавшиеся ко мне твердые соски, не будет ее полных губ, приникших к моим губам долго-долго, и не будет больше того потрясающего момента, когда ее ноги обоймут мое тело, а ее язык переплетется в страстном поцелуе с моим. Я, конечно, мог бы найти почти единственный цветочный магазин в Москве или купить коробочку конфет.

Но не понимал, зачем, даже если бы были деньги. Я – человек абсолютно добрый. Теперь я понимаю, что это было ошибкой. Женщина есть женщина. В те времена не было меркантильных интересов. Все жили в коммуналках, и все деньги уходили на еду и жалкую одежду.

Ира закончила объяснять мне свои обиды, и я подумал, что сейчас она уйдет к тому, кто ей будет дарить цветы и конфеты. Но, к моему изумлению, она сказала: «Ферд! У моей подруги освободилась хата на целых четыре часа». За нами захлопнулась дверь чудесного пристанища. Вместе с ее стуком прочь полетела одежда, как листья с деревьев, сброшенные с ветвей порывом ветра глубокой осенью. В следующую минуту мы уже были на кровати.

Секс для нас был веселой игрой, и мы заржали, когда увидели, что ее лифчик повис на люстре. Ирочка была удивительной женщиной. Она, видимо, считала, что комната – это балетная сцена «Большого». Лежа в какой-ни-будь эротической позе, она допускала меня к себе, но как только я начинал Секс, все больше утопая в нем, она вывертывалась и через секунду сидела, раздвинув ножки, где-то на столе. Представьте мой вид, когда я в голом виде, с моим крупным и изогнутом в виде лука членом, любимцем женщин, торчащим под прямым углом, ловил ее на этом столе и опять имел пару минут близости с ней.

Причем она как-то умела принимать такие позы, полностью открываясь, что я не понимал, как это вообще возможно. Она была просто гуттаперчевая, как люди-«змеи» в цирке. Ну, я, конечно, балет зауважал и те возможности, которые он дарил мне. Когда я, наконец, ловил ее и крепко прижимал к постели, то начинал «увертюру», так себе на часик. К своим двадцати двум годам я понимал, что грубость в Сексе недопустима, тем более с девушкой, имеющей отношение к музыке и балету Поэтому я начинал с любовной «увертюры», которую самый великий композитор на ноты не переложит. Не оставалось места на ее теле, которое я бы не обцеловал и не обласкал.

И вот когда после такой длительной «прелюдии», на протяжении которой я слышал «Дорогой, какие у тебя руки, какие руки, как ты умеешь целоваться!», то про себя думал: «Жди, жди, еще не то будет…» Наша комната превращалась в сцену Большого театра. Но с той разницей, которая в балете, к сожалению, не могла воплотиться.

Представьте, балерина без пачки, без пуантов совершенно голая исполняет танец Одетты, а балерун без трико, совершенно голый, причем даже не знающий балетных движений, гоняется за голой балериной. Она – сплошное совершенство в балете с его невероятными сверхвозможностями. Я догонял ее, она, танцуя сложнейшие фуэте, ускользала от меня.

Я загорался и погибал в вожделении догнать ее и овладеть ею. На конце моего члена с крошечной прорезью посередине появлялась чудесная прозрачная капелька, которой было название «вожделение». Попадая под лучи света, проникающие через окно, эта капелька как бы наполнялась и блестела, как бриллиант. В какой-то момент Ирочка ловила меня, брала меня за член двумя руками и притягивала его ко рту, слизывая то, что было мужской страстью. Глаза ее в этот момент становились большими и были подернуты какой-то дымкой. Мне страшно нравились эти моменты.

Я добивался той точки ее кипения, когда увижу, что я ей больше нужен, чем мне она. Ждал, когда она сама захочет испытать полную близость. Все было «по Карнеги», который писал о том, что партнёру человека не надо ничего навязывать под давлением. Ему должно казаться, что он сам добивается чего-то от тебя и сам этого очень хочет. Вот в такой момент мне уже не приходилось бегать за своей «Сильфидой», как в балете. Она сама подлавливала меня и, истекая страстными флюидами, отдавалась мне.

Вот это и было той причиной, что женщины первыми меня не оставляли. В Сексе у нас не было никаких ограничений. Все было естественно и без фальши. Сейчас я еще больше понимаю то, что это и была настоящая жизнь, ее секунды, минуты и дни. Такие минуты дороже золота и бриллиантов. Юноши, цените их, потом будет о чем вспомнить. В принципе они напоминали скульптуру Родена «Поцелуй», где в мраморе высечена всепоглощающая страсть двух молодых тел, неразрывных в своем сплетении. Но все-таки это холодный мрамор, а не совокупление существ с горячей, пульсирующей кровью, утонувших в Сексе. Это вам не скульптура гениального мастера. Посмотрите – никто же не идет убивать соперника или соперницу после музеев или кино, сгорая от ревности. Не делают этого из-за того, что все это хотя и зримо, но виртуально. А вот если в жизни происходит встреча двух соперниц или соперников, только держись. Миллионы людей со дня сотворения мира стали жертвами сексуальных страстей.

Через часа полтора первая часть любовного спектакля кончалась. Затем начиналась вторая, точно такая же, как и первая. Ее попка мелькала по всем углам, и везде она давала мне частицу наслаждения. Потом я ловил ее и начинал свою прелюдию – «увертюру». Вообще-то она была молоденькой дурочкой, которая думала, что ее прелестная розочка между ногами – это ее громадное достояние. Она напрочь забывала, что это притягивающее мужчин место бывает для женщин очень опасно. К счастью, со мной эта опасность ее не подстерегала. Я всю жизнь очень бережно относился к женщинам, хотя в аптеки не заходил и контрацептивы не пробовал никогда на себе.

Дорогой читатель! Тебе, наверно, жалко меня. Где тот могучий матерный русский язык? Я все мягонько: попка, розочка, объятия, совокупление и т. д. Я же не могу подражать Лимонову, чтобы у вас не отвисли уши.

Храню маленькую надежду, что тебе, Читатель, понравится изложение тончайшей материи в том стиле, в котором я ее описываю.

Пришло время, и мою Ирочку потянуло замуж. Я до сих пор судьбы ее не знаю, но думаю, что ей пришлось тяжко. Она привыкла к моей необычной выносливости. А она бывает у мужчин очень редко. Ну, в любом случае я ей пожелал самого лучшего, и мы расстались навсегда. Это было для меня делом нелегким. Но счастье, что настоящей любовью я ее не полюбил – было больше плотского, и поэтому на мою долю досталось меньше страданий, которые могли бы обрушиться в противном случае.