Русалии - читать онлайн

Глава 1

Макс зевнул, сладко потянулся. Полежал, любуясь на то, как на деревянном потолке просыпается малиновая заря. Выбрался из постели, подошёл к окну. Вдалеке, по дороге быстро шла женщина в длинном светлом платье. Она обернулась раз, другой, посмотрела по сторонам, прибавила шагу и исчезла в утренней весенней дымке. Макс пожал плечами.

Выйдя из спальни, он прошёл по неширокому коридору, осторожно открыл угловую дверь, заглянул в комнату. Новорожденный солнечный лучик падал на узкую кровать, освещая стриженый затылок, нежные мальчишеские лопатки и выглядывающий из-под подушки острый локоть…

Макс улыбнулся, дверь прикрыл. Возле левого уха загудело. «Шмель? – изумился Макс, – Жаркое же будет лето!»

В кухне он сварил себе кофе, зачерпнул ладонью из мисочки на столе ржаных сухарей, захрустел. Он пил кофе и опять смотрел в окно. Что-то сегодня в мире было не так – и утро, и воздух, и этот светящийся туман… Мимо проехала маленькая красная машинка. Потом молнией скользнул мужской силуэт, весь в чёрном. Несколько минут спустя, неторопливо переваливаясь по колдобинам весенней сельской дороги, проплыла Скорая…

Макс залпом допил свой кофе, выгреб из миски остатки сухарей и пошёл из дома.

Свернув на соседнюю улицу, он увидел вдалеке карету Скорой и направился туда. У последнего участка, упирающегося в тёмный еловый лес, стояла машина с красным крестом, ворота и калитка были настежь открыты, и во всех окнах большого двухэтажного коттеджа, горел яркий верхний свет. На скамейке возле калитки развалился пожилой мужчина в голубой полосатой пижаме.

Макс подошёл:

– Игорь Иванович, что у вас случилось?

Полосатый вздохнул:

– Вова умер.

– Что?! – ахнул Макс, – Но когда?

– Ночью. Сердце. Он тебе, кстати, ничего не говорил вчера?

– О чём?

– О том, что нездоров. Как он тебе показался?

Макс сел рядом на скамейку, задумался, медленно произнёс:

– Он выглядел и вёл себя, как обычно.

– И вы с ним вчера не ссорились?

Макс усмехнулся:

– Мы встречались с ним только для того, чтоб поссориться. Вчерашний вечер не исключение.

На широкую террасу из дома вышла полная дама, в переднике поверх яркого домашнего платья, тяжело плюхнулась в плетёное кресло, заплакала.

– Маринка! – с довольной улыбкой сказал Игорь Иванович, – Поплачь, поплачь! Придётся тебе теперь другого дурака искать. Не минуты я тебя тут не продержу. Вон из дома!

Она громко высморкалась в свой передник, потом выпрямилась, поднялась, выкатила вперёд монументальную грудь, зло прикрикнула:

– Чему радуешься? Ты здесь ещё не хозяин! Завещания дождись!

Игорь Иванович весело рассмеялся, Макс поднялся:

– Пойду я…

– Ты разве не хочешь узнать, что врачи скажут?

– У меня собаки не кормленные.

– Ну, что ж… – равнодушно сказал Игорь Иванович уже в спину уходящему Максу.

Макс быстро шагал к своему дому, но, не дойдя нескольких шагов, остановился – возле его ворот стояла та самая красная машинка, которую он видел раньше утром. Внутри сидела молодая женщина.

Макс подошёл, стукнул костяшками пальцев по стеклу. Женщина улыбнулась ему, открыла дверцу, выбралась из своей игрушечной машины.

– Вы что-то ищете?

– Я заблудилась в ваших лабиринтах, – чуть хрипловатым, но очень приятным голосом заговорила она, продолжая улыбаться, – Я ищу дом Владимира Бонье. Вы знаете такого?

– Бонье?… – вежливая улыбка сползла с лица Макса.

– Да, Владимира Сергеевича Бонье.

– А… Э… – замычал Макс, – Мм… Вы не хотите зайти ко мне в дом и выпить кофе?

Она тоже перестала улыбаться, нахмурилась:

– Нет, не хочу. Если знаете, где его дом – скажите. Если нет – хорошего дня, – она взялась за дверцу.

Макс потёр себе переносицу, потом посмотрел на неё:

– Постойте. Вы меня неправильно поняли. К нему сейчас нельзя, у них несчастье…

– Несчастье?… А! Я встретила здесь Скорую! Кто-то заболел?

– Не заболел… – Макс откашлялся, – Владимир Сергеевич умер.

Она замотала головой:

– Этого не может быть! Мы с ним говорили только вчера вечером!

– Я тоже говорил с ним вчера вечером. Давайте, всё-таки зайдём в дом…

В кухне Макс сварил им кофе, разлил по чашкам, поставил на стол, рядом встали сахарница, сливки и печенье. Женщина, глядя в свою чашечку, молча, пила чёрный несладкий кофе, потом подняла на Макса глаза:

– От чего он умер?

Макс пожал плечами:

– Я не знаю. Когда я пришёл, врач был всё ещё там, у него в спальне… Я говорил с его братом. Подозревают остановку сердца, – Макс посмотрел на неё, – А он Вам – кто?

– Наниматель.

– Наниматель?

– Да. Он заказал мне картину, но хотел, чтоб я писала её у него в доме. Это было так кстати…

– Вы художник?

– Да. Не очень удачливый… Я закончила Академию на набережной, пыталась выставляться, но без особого успеха, – она усмехнулась, – Владимиру Сергеевичу рассказал обо мне кто-то из наших с ним общих знакомых, Бонье ведь известный искусствовед, вращается в артистических кругах. Вращался… И, он был таким милым! Сказал, что всю жизнь искал своего стихийного художника, и что, когда я закончу нужную ему картину, он закажет мне ещё одну. Вулкан. Я так радовалась, думала – наконец-то повезло…

Макс потёр небритый подбородок:

– Мм… «стихийный художник»? А что это такое, если не секрет?

Она улыбнулась:

– Не секрет. Я рисую природные явления, но не рассветы и закаты, а что-то, где есть драма. Как объяснить… – она прищёлкнула пальцами.

– Торнадо?

– О, да! Смерчи – это моё любимое. Но у меня есть и лесные пожары, и снежные лавины…

– Звучит очень страшно, – рассмеялся Макс.

– Страшно, но и грандиозно!

– Вы хотите сказать, что видели всё это своими глазами?

– Конечно! Я весь Техас проехала вдоль и поперёк с охотниками за Торнадо! В Италии видела и извержение вулкана, и страшный шторм! А вот в Индонезии, к слову, случай был…

…Она рассказывала о бурях и наводнениях, о ежедневных грозах Явы, Макс внимательно слушал, и, заодно, разглядывал свою визитёршу. Чёрные шёлковые волосы ниже лопаток, роскошные брови вразлёт, глаза смотрят тёмным янтарём. Умытое лицо, простая одежда, но этой южной красе в бледных северных широтах никакие приукрасы и не требовались. Она поднялась, чтоб сполоснуть свою чашку, Макс окинул взглядом её фигуру, которая в современные стандарты красоты вписывалась не до конца: персидская наложница, героиня итальянского неореализма – крутые бедра, полные плечи, гибкая талия, высокая крепкая грудь. Брюлловская виноградница.

… – Интересно! Очень интересно Вы рассказываете!

– Спасибо, – она мягко улыбалась, – Как Вас зовут?

– Макс.

– Я Алекс. Откуда такой гомон?

Макс хлопнул себя ладонью по лбу:

– Мои собаки! И Бомка до сих пор взаперти сидит… – он покачал головой, быстро вышел из кухни, но через минуту вернулся, держа за ошейник приземистого круглоголового питбуля.

– Это – «Бомка»? – она удивлённо смотрела на пса, Макс кивнул, – Я думала, что Вы котёнка принесёте…

Макс усмехнулся:

– Он безвреднее котёнка. Кот тоже есть, но Вик выйдет только когда сам решит.

– Вик?

– Викинг.

– Ясно. Кот – Викинг, а вот этот телёночек – Бомка.

– Они питомцы моего сына, и он сам давал им имена. Котёнок самый обыкновенный был, деревенский. Его поранила лиса – их тут много, он потерял глаз, прибился к нашему двору, но быстро поправился и Лёня… Лёня – это мой сын, сказал, что он настоящий викинг. Мальчик тогда был увлечён кельтами, тевтонцами, скандинавским эпосом. Старшая Эдда, Младшая Эдда… А Бомка – он страшный увалень, маленьким был, вообще, точь-в-точь мягкая игрушка, даже пахло от него почему-то, как в детском магазине… Он в жизни мухи не обидел, не бойтесь его.

– Я не боюсь… почти.

Она шагнула, осторожно погладила пса по серой голове, тот заулыбался, громко забил хвостом по деревянному полу, Алекс засмеялась:

– Хороший… Но, судя по этому лаю, у Вас ещё собаки есть? Вы заводчик?

– Да. Хотите посмотреть?

– Хочу! – с готовностью отозвалась она, – Мне торопиться некуда. Как и возвращаться…

Макс взглянул на неё, но расспрашивать не стал.

Они вышли из дома через заднюю дверь, прошли по мощёной дорожке до высокой деревянной загородки, Макс открыл калитку во второй двор, пропустил Алекс вперёд. Она остановилась, огляделась:

– Как у Вас много земли!

– Это от деда. Он родился в этой деревне, тогда она считалась глухой провинцией – 40 километров от Ленинграда! Это сейчас город уже почти вплотную подступил… И земля здесь раньше копейки стоила, дед в своё время, по случаю, прикупил большой соседний участок и получился вот такой внушительный надел…

– А за забором что? Пустырь?

Макс нахмурился:

– Та земля принадлежит Бонье. Я много лет уговаривал его продать мне этот пустырь или сдать в аренду, тогда я смог бы готовить больше лабрадоров, но он – ни в какую!

– Почему?

Макс пожал плечами:

– Владимир Сергеевич своеобразный человек. Был.

Она коротко вздохнула и снова принялась разглядывать двор:

– В этих домиках живут собаки?

– Да. Там, слева – бигли.

– Вы разводите разные породы?

Макс улыбнулся:

– Бигли – это коммерция, хотя я и люблю их всех.

– А лабрадоры?

– Лабрадоры… – начал было рассказывать Макс, но услышал позади шум, осёкся, обернулся.

В калитку ввалился кряжистый рыжий парень в джинсах и расстёгнутой вязаной кофте на голое тело. К нему подскочил радостный Бомка, завертелся, принялся бодать его в колени круглой головой. Рыжий желтозубо улыбнулся, погладил собаку, перевел взгляд на Макса, икнул:

– Пабло! Что это у тебя, ворота нараспашку, дом открыт, заходи – кто хочешь…

– Ты что, дурак, пьяный что ли? Ведь ещё утро!

Рыжий приложил руки к груди:

– Зачем обижаешь? Нужно было Иваныча уважить…

– Ты с Игорем пил?

– Да. Боносье откинулся, слыхал?

В этот момент из-за спины Макса выглянула Алекс, Рыжий заметил её, сумел сфокусировать взгляд, обалдело поднял брови, сложил рот в круглую баранку, забормотал: «М-мадам»… и направился к ней. Она отступила на шаг, Макс быстро встал между нею и Рыжим:

– Куда прёшь?

– Пабло… Я только познакомиться… Так сказать, представиться даме…

Макс взял его за локоть:

– Катись отсюда! Иди домой и спать ложись. Вечером чтоб, как стёклышко был. Я не шучу, Илья. Ещё раз это повторится, и можешь искать себе другое место.

Рыжий выгнул губы обиженным коромыслом:

– Ты неприятный тип. Ещё и перед девушкой меня позоришь! – он повернулся к Алекс, – Мадам! Мне жаль, что наша встреча состоялась при столь печальных обстоятельствах! Этот недалёкий человек даже не удосужился представить нас друг другу!

– Какой человек?! – грозно переспросил Макс, Алекс прыснула. Рыжий, как ни в чём не бывало, продолжал, сально глядя на Алекс.

– Я – Илья Ильич Покровский. Я не какой-нибудь пьянчужка, как меня тут пытаются выставить. Пью только по особым случаям. Да. И я холост.

– Ты что плетёшь? А Таня? А дети?

Рыжий хотел гордо откинуть голову, но потерял равновесие и ухватился за рукав Макса, Макс отбросил его руку.

– Сегодня утром я ушёл от жены. Да. Финита ля комедия. Я снова холост и уже влюблён.

Алекс со смехом отвернулась, Макс тем временем тащил Покровского к калитке, тот упирался, оборачивался на Алекс. Наконец, Максу удалось вывести его в первый двор:

– Илья, ты меня слышал? Пьяный больше не приходи – прогоню.

– Максик, не сердись! Я только пару рюмочек и выпил у Иваныча. У него там гулянка – выноси святых!

– Гулянка?…

Рыжий усмехнулся:

– Считай, полжизни этого часа Иваныч ждал. Теперь все денежки Боносье ему достанутся!

– Откуда ты знаешь? Ведь у Бонье во Франции есть дочь.

– Он тридцать с лишним лет с ней не видался. Может, её и в живых-то уже нет. К нему другие «дочки» захаживали, сам знаешь какие. И вчера я с ним бабу видел.

– Где?

– Я вечером вышел подышать, дошёл до его дома, смотрю – на крыльце Бонье и женщина. Женщина спиной стояла, но видно, что молодая. Бонье курил, потом они пошли в дом, и он её, знаешь, так нежно за плечики обнял…

– «Подышать», говоришь? Ты, выходит, со вчерашнего пьёшь?

Рыжий замахал руками, Макс вздохнул:

– Мне-то хоть не ври… Игорь Иванович сказал тебе, от чего умер Бонье?

– Сердечный приступ. Предварительно. Слушай, Пабло… – Рыжий придвинулся вплотную к Максу, обдало водкой и чесноком, Макс поморщился, – Что это за фея там у тебя?

– Не твоё собачье дело.

Покровский вздохнул, вытер рукавом влажные губы:

– Дааа… Шикарная девка! Переспать бы с такой, а там можно и в гроб!

Макс посмотрел на него в упор, спокойно произнёс:

– Илья, или ты сейчас уйдёшь отсюда или я тебе все рёбра пересчитаю.

Он развернулся и пошёл в сторону псарни. Рыжий постоял, качаясь, снова икнул и вышел за ворота.

Глава 2

Макс заваривал чай, Алекс готовила им бутерброды, ловко, тонко нарезая холодное мясо длинным острым ножом.

Они сели к столу, Алекс положила кусок мяса на ломоть чёрного хлеба, жадно впилась в него мелкими ровными зубами. На подоконнике сидел одноглазый серый кот, толстый и сердитый, и внимательно смотрел на Алекс. Ещё не закончив жевать, она заговорила:

– Очень вкусно. Спасибо.

– Это Вам спасибо! Вы мне так помогли с собаками! Этот балбес Илья проспится только к вечеру, а без помощника трудно…

– Он работает у Вас?

Макс махнул рукой:

– Одно название.

– Зачем же вы его держите?

– Сам не знаю. Привычка. И жалость тоже. Если прогоню, то он совсем пропадёт – никто в округе не возьмёт его на работу, – он вздохнул, – Мы выросли вместе. Я каждое лето проводил здесь, а он местный, младший брат моего друга. Моего бывшего друга.

Она вопросительно посмотрела на него, Макс улыбнулся:

– Это старая история… Илья с малых лет оболтусом рос, сразу видно было, что из него ничего путного не выйдет, но если знаешь человека с детства, то и потом видишь время от времени в нём его детское лицо, и жалеешь, прощаешь ему же во вред…

– Он так высокопарно говорит.

Макс рассмеялся, закивал:

– Притом, что не прочёл ни единой книги. Даже в школе. Мать у них была образованная, культурная женщина, переводчица, и старший брат Ильи пошёл в неё, а у Рыжего великолепная память, он просто запоминал все эти обороты речи и вставлял в разговор. Скольких нанимателей он этим обманул! Правда, с любой работы вылетал уже через месяц – на одной цветистой речи далеко ведь не уедешь. У меня вот задержался…

– Как же Вы справляетесь с таким хозяйством и почти без помощи?

– Трудно. И ясно, что нужно найти человека понадёжней, чем Илья. Сейчас дела идут неплохо, и я могу себе это позволить.

Она внимательно на него посмотрела, покусала свой указательный палец, отпила чая.

– А работа с проживанием?

Макс растерялся.

– Я… я не думал об этом, рассчитывал нанять кого-то из местных…

В эту минуту из коридора донёсся негромкий монотонный скрип, шуршание, затем в кухню, в инвалидном кресле, въехал мальчик лет тринадцати, худой и нескладный, с тёмными вьющимися волосами и очень симпатичным, хоть и обкиданным прыщами, лицом. Он остановил своё кресло посреди кухни и удивлённо уставился на Алекс. Потом перевёл взгляд на Макса.

– Пап, это кто?

Макс охнул:

– Сынок, разве так можно!..

– Я Александра, – мягко, с улыбкой, заговорила Алекс, – И я ищу работу.

– У нас в доме? – мальчик нахмурился.

– Я узнала, что твой папа подыскивает себе помощника в питомник, а мне очень нужна работа на лето.

– Пап, а дядя Илья разве не справляется?

Макс только вздохнул, мальчик снова смотрел на Алекс:

– А почему работа только на лето?

– Мне негде жить, – просто ответила Алекс, – Это временные трудности, к осени всё, так или иначе, решится…

Лёня разглядывал её с нескрываемым любопытством:

– Вы с нами будете жить?

Алекс улыбалась:

– Дружок, я и не думала вмешиваться в вашу с папой жизнь. Мне всего лишь нужна временная работа. В конце участка у вас хорошая сторожка, с печкой, и баня рядом, мне отлично подойдёт.

– А сами Вы откуда? – допытывался Лёня.

– Из Петербурга.

– А с собаками раньше работали?

– Лёня, уймись! – Макс построжел.

– Всё в порядке, – проворковала Алекс Максу, повернулась к мальчику, – Нет. Но я их не боюсь, люблю, и я легко учусь. Надеюсь, что твой папа даст мне шанс.

– Возможно, – серьёзно сказал Лёня, Макс видел, что Алекс едва сдерживает смех.

С подоконника, неожиданно легко и грациозно, спрыгнул упитанный кот, потянулся, не торопясь, вперевалочку, подошёл к коляске, так же легко взлетел к мальчику на колени, свернулся, зажмурился, заурчал на всю кухню. Лёня принялся гладить кота и приговаривать:

– Викинг хороший… хороший…

Алекс с Максом переглянулись.

– Будешь чай, сынок?

– Буду.

После чая Макс вывез сына во двор, довёз до беседки, на руках перенёс на широкую скамью. Лёня сказал «Спасибо» и уткнулся в книгу.

Всё то время, что Макс возился с сыном, Алекс была во дворе. Она по-домашнему устроилась в гамаке, свесив ногу и прикрыв локтем глаза. Макс, проходя мимо, каждый раз бросал на неё взгляд. Усадив мальчика в беседке, он пошёл к гамаку – его гостья безмятежно спала. Макс покачал головой – это было очень трогательно и очень по-детски! Только маленький ребёнок может так доверчиво уснуть в незнакомом доме, у чужих людей. Да и то не всякий…

Макс внимательно разглядывал её. Рассыпавшиеся по сетке гамака волосы, полоска голого живота, выглядывающая из-под задравшегося свитера, крепкое, сбитое тело, тонкая щиколотка… Белая шея, мерно колышущаяся грудь… Макс сглотнул.

Она вдруг отняла руку от глаз, посмотрела на Макса, села, но из-за резкого движения не удержалась и стала падать в гамаке назад. Макс подскочил, схватил её за руки, дёрнул на себя. Она весело рассмеялась. Макс, тоже со смехом, виновато развёл руками:

– Простите. Я лишь хотел понять – спите Вы или нет.

Лёня, услышав смех, оторвался от своей книги. Он сидел вполоборота и не сводил с них глаз.

– Он Вас ревнует, – тихо сказала Алекс.

– Нет. Просто присматривается к Вам. Он был немного резким сегодня в доме, но это от неожиданности, у нас бывают только знакомые. На самом деле, он очень добрый и чуткий парень.

– А… – она помялась, – Это кресло… Он поправится?

Макс пожал плечами.

– Это болезнь или травма?

– Автомобильная авария. Его мать погибла на месте, она была за рулём, а он с тех пор не ходит, – Макс откашлялся, – Он не парализован, чувствительность есть, и упражнения он послушно выполняет, но… не ходит.

– Бедный мальчик…

У неё потемнели глаза, Макс смотрел в них и под весенним ярким солнцем они казались почти чёрными. «Ведьмин глаз… Чепуха какая!»

Они помолчали.

– Давно Вы разводите собак?

– Порядком. Это была идея моей жены, сперва, скорее забава, а потом это стало делом моей жизни.

– А чем Вы занимались до этого? – спросила Алекс и смутилась, – Я задаю много вопросов, но если я буду тут жить и работать, то нам, наверное, нужно немного узнать друг о друге…

Макс улыбнулся:

– Всё хорошо, Вы совершенно правы. Но у меня ничем не примечательная, скучная биография. Я родился в Ленинграде…

…Макс родился в Ленинграде, в самом сердце города – свернёшь с Исаакиевской, пройдёшь несколько шагов по узкой набережной, потом в переулок и вот он, их дом, а в нём огромная академическая квартира его деда.

Отца своего Макс в глаза не видел, тот сбежал от жены через несколько месяцев после свадьбы, бросив девятнадцатилетнюю девчонку на сносях. Но мужчина – старший, мудрый, большой и сильный в жизни Макса всё-таки был. Дед. Максим Максимов, академик АН СССР, известный и в городе и в стране человек, вхожий в кабинеты и дома высшего чиновничества, занимался воспитанием внука обстоятельно, с чувством, довоенной строгостью и огромной, как океан, любовью. Дед и уроки у Макса проверял, и о школьной жизни расспрашивал, брал с собой на работу и в командировки в Москву, Новосибирск и Свердловск, а когда пал железный занавес, то и за границу. Женщины к воспитанию ребёнка допущены не были. Ни мать Макса, ни бабка, не проработали в жизни ни одного дня и, вспоминая детство, Макс неизменно видел перед собой одни и те же картинки: мама с бабушкой рассматривают яркие глянцевые журналы, привезённые дедом из-за границы, что-то записывают, зарисовывают; готовят странные смеси ядовитого цвета и мажут себе на лица; в четыре руки стряпают сложные блюда на ужин; втайне от деда суют Максу конфеты и карманные деньги и просят посидеть тихонько в уголке и не мешать.

Учился Макс в языковой школе, учился хорошо, к пятнадцати годам свободно говорил на французском и английском, занимался спортом – лёгкой атлетикой, борьбой и немного баскетболом, и на родительских собраниях с первого до последнего класса всегда в первую очередь хвалили его, Павла Максимова.

Это дед настоял на том, чтоб внук был записан на его фамилию, хоть родители Макса на момент его рождения и состояли в законном браке, и у матери была фамилия её непутёвого мужа. Дед решительно взялся за дело, подключил свои связи, съездил с каким-то партийным бонзой на рыбалку в Карелию, и Макс, вместо положенного Шумова, превратился в Максимова. Макс был совсем не против. Против он был своего имени. Мать, страдая по сбежавшему мужу, в надежде на его возвращение, назвала малыша в честь его отца, Павликом. Так и стал Макс Пал Палычем, но имя своё с раннего детства не любил и немудрено – сверстники Пашей его звали крайне редко, а всё больше Паштетом да Павлином. А после того как Вероника, его первая любовь и первый же постельный опыт, рассказала ему, что «paulus» по латыни значит «маленький», тогда как «maximus» большой и величайший, он и вовсе стал вспоминать, как его зовут лишь заполняя официальные бумаги, представлялся же всегда коротко – Макс.

Жизнь изменилась, когда Максу исполнилось семнадцать. Умерла бабушка. Стройная, ухоженная пятидесятидевятилетняя женщина, расчёсывала перед зеркалом волосы и упала замертво. Аневризма, о которой никто не подозревал. Дед, при жизни бабки перекидывавшийся с ней парой фраз за целый день, после её смерти стал тосковать, хиреть, брюзгнуть и прикладываться к бутылке, и оказалось, что силу и смысл его жизни давала вовсе не работа и даже не внук, а эта красивая, двадцатью годами младше, лёгкая, весёлая и недалёкая женщина. Дед плавал, плавал в своём горе, но выплыть так и не сумел. Умер.

Макс, к тому времени поступивший без всякой протекции в Политех, после похорон деда институт бросил, сказал матери, что время учиться ещё не пришло, и ушёл в армию. Мать вздохнула, пожала плечами:

– Решай сам сынок, как тебе лучше. Деньги есть у нас, папа обо всём позаботился, царствие небесное… – она трижды истово перекрестилась и вернулась к изучению новой семишаговой диеты, на которой, по слухам, отсидел уже весь столичный бомонд.

Макс, рослый и сильный, с ранних лет занимавшийся спортом, попал в ВДВ, где оттрубил от приказа до приказа два года. Вернулся; отдохнул несколько месяцев; как это положено, обзвонил всех симпатичных и не очень подружек; выпил по чарке со всеми друзьями и приятелями; в августе впервые искупался в фонтане и решил, что пора и честь знать. Учиться Макс больше не собирался и стал искать работу. Его лучший друг, Влад Покровский, посоветовал ему попытать счастья в МЧС.

– Ты же десантник, Пашка, там тебя с руками и ногами оторвут.

Так и вышло. Всё было хорошо, но тут, совершенно неожиданно, вмешалась мать.

– Сыночек, ты взрослый, умный мальчик, уверенна, что ты всё обдумал, и это благородная профессия, но… Мне очень страшно!

– Ничего со мной не случится, мама!

– Я не за тебя боюсь, – брякнула мать, смутилась, опустила глаза, – То есть, за тебя я, конечно, боюсь, ещё как, но твой дедушка…

– Что – дедушка?

– Он ведь смотрит на нас с неба! Он так хотел, чтоб ты окончил институт, получил диплом! Он этого не одобрит, Паша.

– Мама, я хочу работать.

– Мой хороший, ведь всегда можно найти компромисс! Давай так – подыщи что-нибудь необременительное, да и поступи на заочный. Ты так хорошо учился, тебе это будет не трудно, и деда уважим.

Макс нехотя кивнул:

– Ладно, я подумаю…

Мать просияла:

– Вот и славно! Тебе нигде не попадалась моя маленькая бархатная сумочка? Нет? Куда я могла её засунуть, ума не приложу! А она мне необходима для терракотового плаща, другое ничего не подойдёт!

Мать в те дни собиралась замуж. За итальянца. Роберто, сорокапятилетний серьёзный мужчина, полжизни отработавший в Интерполе, основательный, солидный и обеспеченный человек, влюбился в мать Макса, как мальчишка, и после стремительного романа сделал предложение. Мать вся светилась от счастья, Макс никогда её такой не видел. Подруги запугивали мать, говорили, что вот так, как в сказке, в жизни не бывает, что обязательно будет какой-то подвох и скороспелый жених непременно окажется либо извращенцем, либо многожёнцем, но теперь, по прошествии шестнадцати лет, было ясно, что мечта сбылась – супруги жили душа в душу, в прекрасном доме под Сузой, и воспитывали свою обожаемую принцессу Анну, дочку, которую мать Макса родила в сорок четыре года.

Перед свадьбой мать пришла к Максу в комнату, села на краешек кровати, поправила ему одеяло. Макс опешил от такой непривычной ласки:

– Мам, ты чего?

– Сыночек, я хотела с тобой поговорить, и, надеюсь, ты меня правильно поймёшь…

– Да?

– Всё, что у нас есть, что осталось от моих родителей – твоё. Я ведь сама знаю, что я никчёмная, ни копейки за всю жизнь не заработала! И мне мама однажды сказала, что твой дедушка взял её замуж с… ээ… мм… с голой жопой – это её слова, не мои, и она всю жизнь зависела от него. Мне бы так хотелось, чтоб у меня было хоть какое-то приданое для Робби, и я подумала, что могу у тебя попросить небольшую часть…

Макс сел в постели, непонимающе посмотрел на мать:

– Какую часть? Забирай хоть всё, я не пропаду.

Мать испуганно подняла руки:

– Что ты, что ты! Папа никогда мне этого не простит! Он нам с мамой каждый день говорил, что ты его наследник! Вот послушай, что я придумала…

Они продали свою квартиру в центре Петербурга по баснословной цене – Максу раньше и в голову не приходило, что она стоит подобных денег! Мать взяла себе половину и ни копейки больше, оставив Максу все ценные вещи, библиотеку своего отца и дом с участком в деревне Березень, в получасе езды от города…

… – Я вырос в Питере. Обычная семья. Окончил школу, отслужил в армии, поступил в институт при МЧС, работал и учился.

– Кем работали? – спросила Алекс.

– Спасателем.

– О… – протянула она, – Это романтично!

– Романтично это выглядит только в кино. Работа трудная, себе не принадлежишь, и это выматывает. Но, так или иначе, я отдал этому почти десять лет жизни.

– Сколько Вам сейчас?

– Тридцать восемь. А Вам?

– Двадцать восемь.

– Вы молоды.

– Вы тоже не старик.

Они улыбнулись друг другу.

– Вот, – продолжил Макс, – В двадцать три я женился, в двадцать пять родился сын. Я построил этот дом на месте старого, перевёз сюда семью. Всё как у всех, ничего выдающегося. Вот только жена погибла… Семь лет назад.

– Не говорите об этом, если тяжело…

– Да нет, – Макс пожал плечами, – Теперь уже всё прошло, утихло…

…Прошло-то всё гораздо раньше. Жену Макс обожал, боготворил, влюбился с первого взгляда, встретив её на вечеринке, куда его позвал за компанию Влад Покровский. Тоненькая синеглазая брюнетка, серьёзная, строгая, недоступная. Так же как и Макс работает и учится, мечтает разводить собак, много читает, разбирается в классической музыке, в живописи. Макс осаждал эту крепость несколько мучительных месяцев, прежде чем крепость пала. Счастлив он был неимоверно и в первое же их утро сделал Юле предложение. Она нахмурилась:

– Я так не могу. Это ответственное решение. И главное – у нас будет неравный брак.

– Это ещё почему? – изумился Макс.

– Ты сам знаешь. У меня комната в коммуналке, учиться ещё год, зарабатываю мало. А ты… Деньги, работа, загородный дом. Люди скажут, что я по расчёту за тебя пошла!

Он крепко-накрепко прижал её к себе:

– А по любви разве за меня нельзя выйти?

– Ты понял, о чём я говорю.

Макс целовал её:

– Глупенькая… Пусть люди говорят, что им угодно… Всё, что у меня есть – твоё…

В мае они поженились. Сначала жили на съёмной квартире, но Юля с первых дней семейной жизни загорелась идеей поселиться в Березени. Макс, обалдевший от любви, был готов выполнять все её прихоти. Он снёс старый дедов дом, построил новый, по Юлиному вкусу, огромный участок поделил надвое, дальнюю часть отвёл под псарню, перевёз в новый дом жену с крохотным сыном и был совершенно счастлив. Юле загородная жизнь нравилась, она с удовольствием возилась с Лёней; стала разводить биглей; участвовала в выставках. Макс, сперва, смотревший на собак, как на забаву, с удивлением понял, что это приносит хороший доход и очень обрадовался – он не хотел, чтоб Юля выходила на работу в городе, ему так нравилось возвращаться в тёплый уютный дом, где его ждала любимая жена, ребёнок, настоящая семья, то, чего он, в сущности, никогда не имел…

…Алекс решила сменить тему:

– А как Вы из спасателя превратились в заводчика?

– Это жена, не я. Она решила попробовать, у меня была небольшая сумма для начала, а у неё опыт – её отец держал породистых охотничьих собак. Дело пошло. А после её смерти я, в первое время, по инерции занимался – не выкинешь же их на улицу, в самом деле, а потом втянулся, со службы уволился, и не жалею. Я вижу, что вы стесняетесь спросить, про то, что с ней случилось. Она не справилась с управлением, слетела с трассы, врезалась в дерево и погибла на месте. Лёнька отделался переломами обеих ног. Вот так.

…Почему она села за руль после выпивки, да ещё с ребёнком, Макс, сколько ни ломал голову, понять так и не сумел. Последнее время он замечал, что она стала чаще ездить в город, иногда поздно возвращалась, от неё пахло вином, но она всегда брала такси. Юля говорила, что встречается там с подругами, что засиделась в деревне, а ведь женщине иногда хочется надеть красивое платье, туфли, надушиться духами… Макс не спорил, соглашался. В посёлке она тоже нередко ходила по гостям и возвращалась навеселе, но всё в меру, всё контролируемо…

В тот страшный день она возила Лёню в город, дважды в неделю он занимался подготовкой к школе. После занятий в кружке был детский праздник. Юля отдала ребёнка педагогам, через несколько часов забрала, никто ничего не заметил, и, будь она действительно пьяной, ребёнка ей никто бы не отдал, в этом не было сомнений. Кто-то из родителей потом говорил, что в её машине сидел мужчина, кто-то – женщина, две мамочки поклялись, что Форд был совершенно пустым, без пассажиров. Лёня ничего не помнил – он набегался на празднике, Юля посадила его в кресло позади себя и он сразу уснул. Долгое время спустя он сказал отцу, что по дороге к ним в машину залетел эльф и угостил его конфетой. Макс решил, что мальчику это приснилось.

После трагедии к ним в деревню приехала мать Макса с Анечкой, чтоб поддержать сына и восстанавливающегося внука. Невиданная чуткость, которую, как подозревал Макс, мать, скорее всего, проявила по настоянию Роберто. Макс был рад этому визиту – опустошённый горем, он мог лишь лежать на диване в гостиной и смотреть в потолок, а мать хорошо ухаживала за домом и приглядывала за остальным хозяйством, а сестра Аня, ровесница Лёни, с утра до вечера развлекала загипсованного племянника. Мать, так же как и Макс, в детстве и юности проводившая каждое лето в этих местах, знала в деревне всех и каждого, и быстро нашла Максу помощников на первое время и на псарню, и по дому.

Через сорок дней, вечером, перед отъездом матери, Макс сидел на террасе и нехотя тянул пиво, не чувствуя вкуса, не слыша птиц, не замечая розовый закат. Из дома вышла мать, села рядом, налила себе тоже полстакана, отпила.

– Сынок… Сороковины прошли, нужно разобрать Юличкины вещи.

– Зачем? – Макс непонимающе на неё смотрел.

Мать вздохнула:

– Всё равно придётся, Паша. Мы завтра уезжаем и я подумала, что тебе это будет тяжело… Хочешь, я сделаю?

– Нет, – Макс помотал головой, – Я сам.

И до утра перебирал её одежду. «В этом платье в прошлом году ездили на Метеоре в Петергоф…» «Это в ресторане на нашу годовщину…» «Сарафан из Милана. Так ей понравился, а я сказал, что он не стоит таких денег…»

Сердце рвалось, к горлу то и дело подкатывал железный ком, у глаз кипели слёзы… Расстаться с её вещами Макс не мог, и решил, что просто сложит их все в два чемодана и уберёт в кладовку.

Он достал Юлин бордовый чемодан, там лежала её зимняя куртка. Он вытащил куртку, положил на дно два тонких шифоновых платья, едва сдерживая рыдания, погладил их руками, почувствовал странную неровность поверхности… Макс убрал платья, внимательно оглядел дно – ткань обивки была разрезана и потом сшита через край на скорую руку. Макс рванул нитку, освободив одним махом весь шов. На дне лежали обычные школьные тетради – Юлины дневники за несколько лет, первый ещё досвадебный. Она писала раз в два-три месяца, аккуратно, дотошно описывая события, происходящие с нею за это время, потом она укладывала тетрадь на дно чемодана и зашивала свой тайник…

Юля была несчастлива всю их семейную жизнь и изменяла ему ещё до свадьбы. Собственно их никогда и не было двоих в этой семейной жизни, в постели. На момент их с Максом знакомства у неё было ещё два потенциальных жениха на рассмотрении, и ещё был ОН, любовь и боль всей её жизни…

С двумя другими «женихами» она тоже переспала, потом, очень разумно рассуждая, обстоятельно сравнила их на страницах своего дневника и выбрала Макса.

Макс, весь белый, с дрожащими пальцами и бьющимся в ушах сердцем, читал своё описание:

«Теперь Павел Максимов. Не красавец, конечно, но очень симпатичный, милый парень. Из всех троих он один мне не противен, а это важно, ведь трахаться с мужем придётся и дальше. Когда они кончают, то так тошно, того и гляди вырвет, а с ним нет, даже трогательно, он так смешно стонет… Высокий, подкачанный, тип – стопроцентный славянин. Волосы светло-русые, отросшие очень красиво лежат, борода, когда есть, тоже русая, с бородой похож на Садко. Глаза светлые, нос скульптурный, мужской, как я люблю. Хороший рот, хорошие зубы, плоский живот, опрятный, моется каждый день, пахнет хорошо. Не был женат. Детей нет. Мать заграницей – удобно, можно ездить отдыхать. Земля в ближайшем пригороде и деньги от продажи предыдущего жилья. Владелец единоличный, претендентов нет. Сделал предложение сразу, как трахнул. Влюблён. Этот вариант – ультра».

Циничная сучка с разбитым сердцем…

Юля встретила Влада Покровского, лучшего друга Макса, много лет назад, влюбилась в уже женатого мужчину страстно, без памяти, отдалась сразу, как он захотел, и спала с ним до последнего дня своей жизни. И сына она родила от любовника, а не от мужа.

С годами тон дневников изменился, суждения стали более взрослыми, умными и… более несчастными.

«Муж оказался очень удобным в быту, а как отец – выше всяких похвал. Исключительный. Если б не нужно было ложиться с ним в постель, то всё было бы просто замечательно. Если бы можно было их объединить в одного человека, и был бы днём Макс, а ночью Влад! Жалею мужа, никто ко мне так не относился, даже отец. Не хочу его обижать. Почему Влад не бросает свою ведьму? Мы столько лет с ним вместе, не может он её любить! Что его там держит?!»

Последняя тетрадь начиналась прошлым летом, на страницах тут и там попадались размытые пятна, почерк сбивался, был неровным, Макс подозревал, что жена частенько писала пьяной и, жалуясь единственному своему другу на судьбу, нередко плакала…

«Про Лёнечку я Владу не скажу. Все вокруг твердят, что мальчик похож на меня – волосы, глаза. Глупость! Как они не видят в нём красоту его отца?! Но это к лучшему, Паша не переживёт такого удара. Почему Снежана делала аборты? Он молчит, всё так странно… Если он уйдёт от этой гадины, то сына оставлю Паше, теперь я уже не смогу их разлучить, страшный грех, преступление…» и дальше совсем уже разъезжающимися во все стороны буквами: «Боженька, миленький, сотвори чудо, сделай так, чтоб мы были с ним вместе! Сил моих нет, казни египетские, умоляю, дай, дай мне Влада!»

Это были последние строки.

Макс собрал все тетрадки в стопку, отнёс в баню и сжёг там в печке. Хорошенько пошевелил пепел. Вернулся в дом, лёг в кровать и моментально уснул.

Наутро он отвёз мать с сестрой в аэропорт. Они сидели на скамейке возле терминала, Макс держал Анечку на руках, она плакала, а он целовал её и вытирал ей пальцами слёзы.

– Сыночек, ты держись тут… Что поделать? Все там будем…

Макс улыбался:

– Не беспокойся, мама, теперь я справлюсь. Вчера я собрал все её вещи, а сегодня, ещё затемно, отвёз на задний двор за магазином – может, кому понадобятся. И, знаешь, как-то отпустило.

У матери загорелись глаза, она зашептала:

– Душа её отлетела, царствие небесное! Истину в народе говорят, с сорокового дня легче сердцу делается! – она перекрестилась, потом посмотрела на часы, – Павлик, может, угостишь Анечку мороженым? Время ещё есть, и я хочу пробежать здесь по магазинам – духи, помадку новую куплю…

Макс посмотрел на сестрёнку, та плакать перестала, улыбнулась, обняла его за шею. Он рассмеялся и повёл её за руку к ближайшему кафе.

…Обычным серым утром, Макс поднялся на рассвете, убедился, что Лёня спит, оделся, взял корзинку и вышел через заднюю калитку со двора. На лесной тропинке он без разбора срывал все попадающиеся грибы – сыроежки, подберёзовики, лисички, маслята… Через полчаса корзина была с горкой.

Макс шёл на звук пилы. Он выбрался на светлую полянку, остановился. Влад Покровский распиливал лежащую во мху берёзу на ровные одинаковые полешки. Напилил, заглушил двигатель, вытер пот со лба. Макс откашлялся. Влад резко обернулся:

– Пашка! Фу, чёрт, напугал! Ты что здесь делаешь?

Макс чуть приподнял корзинку:

– Грибы собираю.

Покровский фыркнул:

– Ну, и швали же ты наломал! В бор надо, говорят – белый пошёл.

– Да, я слышал… Я давно хочу с тобой поговорить, Владик.

– Как ты узнал, что я буду тут?

– Илья вчера сказал.

– Вот трепло! – усмехнулся Влад, – Я, видишь, берёзку на угли завалил… Приходи вечером, посидим, выпьем! Вам со Снежкой, так и быть, мяса нажарю, себе овощей, тех, помнишь? Ты их любишь. Приходи, Павлик!

– Владик, я нашёл Юлины дневники.

Влад улыбаться перестал, сильно побледнел. Они долго молчали, потом Влад, наконец, заговорил:

– Старик, мне очень жаль, но она была со мной раньше. Это только её решение – выйти за тебя. Если веришь словам – я много раз пытался выпутаться из этого, прекратить, но она ни в какую…

Макс выбил ему передние зубы, сломал два ребра, вырвал руку из сустава и, хорошо понимая, что это не по-мужски, несколько раз со всей силы пнул армейским ботинком уже поверженного противника в пах.

Покровский был одного роста с Максом, той же силы, в юности они вместе занимались борьбой, но в груди у Макса горела такая злоба и ненависть к этому биологическому отцу его, Макса, сына, сына оставшегося единственным якорем в этом океане одиночества, что он справился с Владом просто играючи, тот ни на один удар не сумел ответить.

Влад почти месяц провёл в больнице, следователю он сказал, что в лесу распиливал упавшее во время грозы дерево, с целью заготовки дров, на него напали сзади, он не видел, ни кто это был, ни сколько было нападавших, его избили, вытащили из кармана рабочей куртки кошелёк и сняли с руки часы.

– Наркоманы, наверное, – пожал плечами следователь, мысленно уже закрывая дело.

С тех пор Макс с Владом не перекинулись ни единым словом, лишь изредка, на людях, обмениваясь кивком головы. Деревенские такой разрыв многолетней дружбы объясняли депрессией, в которую, по их мнению, совершенно законно, впал Макс, после потери молодой любимой жены.

Сам Макс о жене не думал и не вспоминал, спалив свою любовь вместе с дневниками в печке старой бани на заднем дворе. Всё, что у него оставалось, за что он сумел зацепиться в жизни, были сын и собаки. Его лабрадоры.

… – Да. Потеряла управление, слетела с трассы, врезалась в дерево. Весь капот в гармошку, – Макс вздохнул, – Но прошло уже семь лет, всё отболело и мы с Лёнькой привыкли жить вдвоём.

– И всё это огромное хозяйство на Вас! Ещё и мальчик нездоров…

– Одному мне, конечно, не сдюжить. У меня работают две женщины из соседнего села, сёстры. Приходят по очереди, дом полностью на них – уборка, стряпня. Они говорят мне, что необходимо купить, и я пару раз в неделю мотаюсь в город по делам и за покупками. Во дворе, на территории, я всё делаю сам. С биглями с грехом пополам мы с Ильёй управлялись, но с лабрадорами мне нужен помощник. И необходимы ещё волонтёры, а где их взять – ума не приложу! Нужны серьёзные, ответственные люди, а не какая-нибудь влюблённая парочка, которая решила взять себе живую игрушку на время. Собака должна быть подготовлена к работе!

– Вы разве не щенками их продаёте? – изумилась Алекс.

– Нет.

…С лабрадорами всё получилось вообще случайно. Когда Макс таскал по всем питерским светилам медицины отказывающегося ходить Лёню, он, сидя в очереди к детскому психологу, познакомился с женщиной, у которой была дочь с проблемами общения и социальной адаптации. Слово за слово и Светлана, очень милая, интеллигентная женщина, с несколько увядшим, но привлекательным лицом, двумя-тремя годами старше Макса, рассказала, что какой-то именитый терапевт посоветовал ей завести для девочки животное-компаньона. Светлана рассчитывала взять по объявлению какого-нибудь беспородного полосатого котёнка, но дочка решительно заявила, что хочет гончую английскую собаку, как с картинки, а теперь плакала, канючила, и ещё больше замыкалась в себе.

– У меня ни мужа, ни родных. Живём только на мою зарплату, – откровенничала Светлана, – А эти щенки такие дорогие! Даже бракованные стоят сумасшедших денег! Ведь на эту сумму я могу ребёнку сапожки купить, и она в них два года проходит!

– Я подарю Вам щенка. Любого, какого выберет Ваша девочка, – спокойно сказал Макс.

Через месяц после этого разговора Макс со Светланой вступили в связь, которая длилась и по сей день. Это именно была связь – не интрижка, не приключение и не роман. Связь двух людей одного возраста, с похожими судьбами, с трудными детьми на руках, которым хотелось хоть иногда вспомнить о том, что они мужчина и женщина, погреть свою душу о другую, такую же неприкаянную, пусть на один вечер, но забыть о своём одиночестве, а потом снова каждому идти своим путём.

Света, работавшая в центре для слабовидящих, как-то, между делом, обмолвилась о том, что в Петербурге на десять тысяч нуждающихся приходится всего пятьдесят собак-поводырей.

Макс обомлел:

– Не может быть! Как же так? А ты не ошибаешься?

– Нет, милый, – она нежно улыбнулась, – Не ошибаюсь. Это очень хлопотное дело – подготовить такую собаку. Её ведь сначала отсортировать нужно, далеко не все щенки годятся для службы. Потом полтора-два года учить, в городе, чтоб она знала, как дорогу переходить, со светофором, без светофора, она не должна растеряться в общественном транспорте, в метро… Понятно, что поводырь не может стоить дёшево, а городская администрация не готова идти на подобные траты. Ты же заводчик, сам всё это понимаешь, и не будешь брать на себя такую мороку вместо своих биглей.

Макс взял на себя эту мороку, но, конечно, не вместо. Биглей он оставил, это было его любимой работой, приносящей хороший стабильный доход. Лабрадоры были для души. И отдавал Макс выученных высококлассных собак нуждающимся бесплатно.

… – Бесплатно?!

Макс смущённо улыбнулся:

– Алекс, не смотрите на меня так! Здесь нет ни геройства, ни подвижничества. Дело своё я очень люблю, люблю свою жизнь, счастлив, когда вожусь с собаками и моей заслуги во всём этом хорошо, если четверть. Остальное всё на волонтёрах. И волонтёры эти должны быть морально зрелыми, ответственными людьми, ведь это нелегко – взять собаку, выучить, привыкнуть, а через год-полтора расстаться с ней. Такое не каждому по плечу! Сколько я здесь слёз видел, лучше и не вспоминать, – Макс махнул рукой, – Ладно, не будем о грустном говорить. Если Вам подходит работа, оплата и место проживания, то давайте попробуем.

– Подходит, – быстро сказала Алекс, – И ещё я хотела у Вас спросить…

Заскрипела калитка, во двор ввалился давешний рыжий визитёр. Илью Покровского шатало, его огненные волосы торчали во все стороны, лицо было мокрым от слёз. Макс обомлел.

– Илья! Ведь я просил тебя пойти проспаться! А ты вместо этого ещё больше нарезался!

– Па-авлик! – заскулил Рыжий, – Танюша померла!

– Что? – не понял Макс, – Ты чего врёшь?

– Да не вру, не вру я! – рыдал Покровский, – Я пришёл домой… Я хотел мириться… Она на кровати лежит… Я с ней ещё несколько минут говорил из сеней. Не отвечает. Ну, думаю, цену себе набивает, это у неё знаешь, манера такая – нет, чтоб поговорить с человеком, войти в его положение, так она…

– Короче!

Рыжий тряхнул головой:

– Короче, пошёл я в комнату за разъяснениями, а она мёртвая уже, глаза стеклянные и пена на губах.

– Ты уверен?

– Пошёл ты к чёрту! – вдруг обозлился Илья, – Что же я, по-твоему, живого человека от мертвяка не отличу?!

– То есть ты хочешь сказать, что твоя жена сейчас лежит дома мёртвая?

Илья кивнул, зарыдал в голос.

– Но почему ты пришёл ко мне? Скорую ты вызвал?

Рыжий замотал головой:

– Я растерялся… И деньги кончились…

– А Влад где?

– Влад у себя в конторе, там, в городе… – Рыжий неопределённо махнул рукой, указывая куда-то в небо.

– А Снежа?

– Снежку я не стал искать, сразу к тебе побежал.

– Илья, а девочки где?

– В доме…

– Ты оставил детей в доме с мёртвой матерью?!

Трагический кивок. Макс крепко сложно выругался, потом развернулся к Алекс:

– Саша, я Вас прошу, останьтесь, пожалуйста, с Лёней, а я пойду туда. Надеюсь, что всё это ему привиделось с пьяных глаз.

– Да-да, конечно… – закивала Алекс.

Макс пулей вылетел со двора, Илья посмотрел на Алекс, облизнулся, прижал руку к груди:

– Красавица… Мы ведь так и не познакомились… Как Вас зовут?

– Беги за ним, малохольный! – зло прикрикнула на него Алекс.

Илья хрюкнул, немного постоял, покачиваясь, потом развернулся и иноходью припустил вслед за Максом.

Глава 3

Макс вошёл в тихий тёмный дом, прошёл в гостиную, остановился на пороге.

– Лёня! Ты почему не спишь? Ночь на дворе!

– Чшшш, – прошелестел сын, – Разбудишь её!

На большом диване, глубоко размеренно дыша, спала Алекс. У неё в ногах, свернувшись в круглую меховую шапку, дремал Викинг, на полу похрапывал довольный Бом.

– Почему она здесь? – перешёл на шёпот Макс.

– Ты ведь сам просил её со мной остаться. Мы читали, а потом она уснула.

Лёня сидел в большом кресле. Рядом на комоде, горела тусклая лампа, на коленях у мальчика лежала раскрытая книга.

– Что вы делали? – переспросил Макс.

– Я читал ей вслух «Робинзона Крузо», ей было интересно, но потом она уснула. Она сказала, что вчера полночи не спала.

– Ты ел?

– Да, мы поели. Она так вкусно пожарила картошку! Я две тарелки съел.

– Хорошо. А теперь давай-ка, я тебя спать уложу.

Уже в постели, после того, как отец укрыл его и поцеловал на ночь, Лёня спросил:

– Папа, а что с тётей Таней?

– Поговорим завтра, сынок.

– Папа! Скажи сейчас! Она жива?

Макс помотал головой.

– Но что случилось?

– Никто пока не знает, Лёня. Скоропостижная смерть. Это очень страшно, но так, к сожалению бывает.

– Бабушка говорила, что это не страшно, а хорошо. Бог забирает своё дитя и не хочет, чтоб оно перед смертью мучилось.

– Это она про маму так сказала?

Мальчик кивнул, Макс пожал плечами:

– Что ж, может быть и это так, но каково близким? Кто-то всё равно страдает… Спи, сынок.

Макс прошёл в кухню. На плите стояла сковородка с остатками жареной картошки. Макс снял с неё крышку, взял вилку, стал, жадно, есть, наклоняясь над плитой. Вскоре картофель крахмальным монолитом застрял где-то в середине груди. Макс схватил, стоявший тут же кувшинчик с кипячёной водой, сделал прямо из горлышка несколько больших глотков, облегчённо вздохнул.

Он достал из шкафчика огромную фарфоровую кружку, ещё дедову, приготовил себе чай, добавил в него ложку мёда, напоследок зацепил вилкой несколько лепестков картофеля, сунул в рот, закрыл сковородку, взял чай и пошёл в гостиную.

Он сидел в кресле, пил маленькими глоточками горячий сладкий чай и смотрел на спящую, на его диване, женщину. Она была сейчас в другой одежде, Макс удивился, заметив это, но потом вспомнил: «Ах, да! Она же собиралась жить у Бонье и, наверняка, в её машине есть чемодан с вещами».

Теперь на ней были джинсы и чёрная футболка с глубоким вырезом. Макс сидел и смотрел, как медленно поднимается и опускается в этом вырезе её полная мягкая грудь.

«Какая она…» подумал Макс, но даже в мыслях не смог подобрать слова. Красивая? Привлекательная? Сексуальная? Ни одно дурацкое книжное слово не годилось для того, чтоб описать то, какой он её видит. Он не мог подобрать слова, но точно знал, что хочет её прямо здесь, в этой комнате, на этом вот диване. Эта женщина, появившаяся ниоткуда, вдруг распалила в нём какую-то животную, не дающую дышать страсть, такую внезапную и сильную, какой он с юности не чувствовал! Внизу живота бушевало пламя, вдоль позвоночника бегали огненные колючие мурашки, в горле застрял ком, побольше и потяжелее давешнего картофельного.

«Нет! – остановил себя Макс, – Затевать шашни здесь, в доме, недопустимо – она ведь нанялась ко мне на работу! Что подумает Лёнька? И ещё ведь Света… Нет, нельзя».

Он с силой потёр себе лицо, допил, остывший уже, чай. Он хотел посидеть в тишине и спокойно обдумать все события сегодняшнего дня, но взгляд упрямо возвращался к приоткрытому рту, мерцающей в полумраке коже, изогнутому бедру…

Макс шёпотом чертыхнулся, развернулся в кресле так, чтоб диван больше не попадал в поле его зрения и стал смотреть на рождающийся за окном рассвет.

За эти сутки в деревне умерли два человека. На первый взгляд оба ненасильственной смертью. Березень была большим престижным посёлком, вернее стала таковым, после того, как рядом прошла федеральная трасса, и город оказался всего в 20 минутах неспешной езды на машине. Когда-то тихая деревенька с двумя десятками дворов превратилась в большое поселение с магазинами, частным детским садом, парикмахерской и неплохим пивбаром. Здесь то и дело кто-нибудь рождался, женился, умирал. Под строительство домов захватывались всё новые участки леса, шли протесты местных, тяжбы. Тяжбы выигрывались, обжаловались, проигрывались, лес вырубали, сажали новый и так без конца. В такой круговерти могло произойти всё что угодно и, вряд ли Макс придал бы какому-то событию особенное значение, но сегодня умерли люди, которых Макс знал не один год, встречался, разговаривал. Ничто не предвещало трагедии, и всё случившееся не давало ему покоя…

…Он прибежал к дому Покровских. Дети Ильи, девочки семи и шести лет, сидели на скамейке возле ворот и болтали ногами. Макс отдышался, улыбнулся:

– Привет, матрёшечки! Чем занимаетесь?

Старшая, Галя, пожала плечами:

– Есть хотим. Мамка всё не просыпается и не просыпается!

– А мороженого хотите?

Глаза зажглись, но воспитание взяло верх и младшая, Валя, неуверенно произнесла:

– Мы вчера ели. Дядя Владик нам из города привёз.

Макс улыбался:

– Ну, скоро ведь лето, можно и почаще мороженое есть. А потом и каждый день. Я всегда так делал, и видите, какой большой вырос? – он достал из кармана купюру и протянул девочкам, – Вот. Купите мороженое, съешьте его, а потом идите к деду Серёже, у которого корова, и скажите, что я велел вам у него меня ждать. Всё понятно? Ну, марш-марш!

Девочки взялись за руки и быстро затопали к магазину. Макс вошёл в дом, тут же подоспел и Илья, поплёлся следом, стал плакать, что-то причитать.

– Заткнись, – коротко сказал Макс. Илья замолчал.

Ещё с порога комнаты Макс понял, что Татьяна Покровская безоговорочно мертва. Он всё же подошёл, подержал её руку, потом закрыл ей глаза. Она была холодная, уже начинала коченеть, но веки, благодарение Богу, закрылись сразу. Илья стоял рядом, Макс обернулся к нему:

– Ты сказал, что у неё пена изо рта шла?

Рыжий пожал плечами:

– Наверное, уже высохла…

– Влад когда уехал?

– Утром. Я к Бонье пошёл, узнать к кому у них Скорая приезжала, Влад мимо проехал в своём танке, посигналил, рукой махнул… Пижон! Знаешь, Паша, человек со вкусом никогда не купит себе такой вульгарной дорогой машины! Вот, к примеру, взять хоть тебя…

– Это что за связка? – Макс глазами указал на ключи на подоконнике.

Рыжий снова жал плечами:

– Не знаю… Танькины. Она тут всем заведовала, ни к чему меня не допускала, а ведь дом-то мой, кому как не тебе об этом знать…

– Пойдём, – перебил его Макс, развернул, подтолкнул к выходу. Сам быстро шагнул к окну, взял связку стальных ключей с двумя изящными брелоками – хрустальная клетчатая пирамидка Лувра и позолоченный скрипичный ключ с отделкой из финифти, сунул в карман и вышел следом за Покровским.

Во дворе Макс подошёл к бочке у слива, вымыл ледяной весенней водой лицо, намочил затылок, волосы, и стал звонить в Скорую.

Ключи, которые Макс взял с подоконника спальни Татьяны Покровской, принадлежали Владимиру Бонье, в этом не могло быть никаких сомнений. Макс не единожды видел эту связку в его руках и брелоки замечательной красоты, тонкой работы, ни с чем нельзя было перепутать. И в ожидании Скорой, сидя с Ильёй на скамеечке возле ворот, где ещё несколько минут назад сидели девочки Покровского, Макс никак не мог придумать объяснение тому, как эти ключи оказались у Татьяны. Он хорошо осознавал, что связка может быть уликой, но, поддавшись какому-то, то ли порыву, то ли озарению, забрал их с подоконника и сейчас сжимал в руке в кармане брюк.

– Илья, послушай-ка… Ты говорил, что видел вчера у Бонье женщину?

Рыжий, с восторгом страуса, мгновенно переключился с мёртвой жены на более интересную и пикантную тему:

– Да. Но я не смог ее, как следует разглядеть, видел как бы контур…

– А как ты понял, что она молодая?

– Ну, Пабло! Обижаешь! Уж я-то вижу, где молодая тёлочка, а где старая корова! – Рыжий самодовольно улыбнулся, Макс вздохнул.

– Ты потом домой пошёл?

– Да.

– Таня в комнате была?

Илья пожал плечами:

– Я к себе сразу прошёл. Девки спали уже, у неё тоже темно было… – Илья подвинулся ближе, заговорил сценическим шёпотом, – Только между нами, Паша, ты мой старый друг… Мы жили врозь, не спали вместе, я, как король Лир, был изгнан из собственного дома! Знаешь, я совершил огромную ошибку, женившись на ней! Клюнул на приятное лицо, а оказалось, что с ней и поговорить то не о чем! Пустая, приземлённая женщина…

Макс снова вздохнул:

– Илюша… Или ты сейчас заткнёшься или я тебе в глаз дам. Что скажешь?

Илья нахмурился, сложил руки на груди, обиженно выкатил нижнюю губу и стал смотреть мутным взором вдаль…

…Макс поставил кружку на пол возле кресла, прикрыл глаза. Если предположить, что вчера у Бонье была Татьяна Покровская, мог ли Илья не узнать собственной жены? Макс уверенно кивнул – мог, если был в пьяном угаре. Но если это была она, то получается, что вечером они встретились, Бонье отдал ей свои ключи и этой же ночью умер от сердечного приступа. А Татьяна, с ключами, вернулась домой, с мужем не виделась и не говорила, а на следующий день, этот самый муж нашёл её в постели мёртвой… Эти две смерти не могли быть совпадением! Конечно, нужно дождаться результатов вскрытия, но Макс уже знал, что с этой историей что-то нечисто. Что связывало Татьяну и Бонье? Загадка!

Тридцать лет назад, когда все вокруг правдами и неправдами старались убежать из разваливающегося Союза заграницу, Бонье, родившийся в Париже, приезжает на свою историческую родину, в Россию, чтоб поселиться здесь навсегда.

Он покупает землю, строит невиданный по тем временам дом – большой, красивый, дорогой, со всеми удобствами, с огромной ванной комнатой, одно слово – француз! Он живёт на широкую ногу, из-за границы выписывает себе свои любимые вина, которые тогда ещё невозможно было купить ни в Ленинграде, ни даже в Москве. Позже он регулярно, два раза в месяц, ездит в соседнюю Финляндию, в Иматре или Лапенранте загружает доверху свою машину французским сыром, испанской ветчиной, немецкими сосисками, и, конечно, вином…

В посёлке его зовут «буржуем». Он всегда с иголочки одет, говорит по-русски очень правильно, с приятной мягкой картавостью. Не до конца понятно, кто он по профессии – то ли парижский театральный критик, то ли искусствовед… Поговаривают, что он пользуется услугами продажных женщин. Его троюродный брат по матери, Игорь, поселившийся у него сразу по приезде Бонье в Россию, однажды проговаривается кому-то из местных, что «Володька» частый гость в элитном борделе на Васильевском…

Татьяна Покровская. Приехала с Украины; с грехом пополам окончила швейное училище; встретила Илью; вышла замуж и родила двух девочек-погодков. Яркая, крутобокая хохотушка, хорошо поёт, хорошо готовит, по слухам поколачивает своего недотёпу-мужа… После двух родов не растеряла свою малороссийскую красу, довольна судьбой и считает, что хорошо устроилась в этой жизни. Хотя оснований так думать, на взгляд Макса, у Татьяны было крайне мало.

Влад и Илья Покровские жили в доме своих родителей, где оба родились и выросли. Дом был старый, но крепкий, кирпичный, и очень большой. Похоронив одного за другим родителей, выросшие братья разделили дом ровно пополам, и теперь со стороны это жилище выглядело довольно странно, но зато наглядно демонстрировало, кто есть кто в этом самом доме.

Левая сторона, принадлежавшая старшему брату, была обшита модным заграничным материалом. Вдоль всей южной стены Влад пристроил широкую веранду с окнами в пол, фундамент своей части дома отделал натуральным камнем. Вокруг – зелёный ухоженный газон, клумбы с прекрасными цветами, туи, можжевельники, а в дальнем углу, возле забора – голубые ели, оплетённая вьюном беседка и кованый чугунный мангал с завитушками. Никакой изгороди между землёй братьев не было. Снежана, жена Влада, посадила по линии раздела несколько кустов и высокие цветы – мальву, наперстянку и пион, но оставила проход между ними – братья почти не общались друг с другом, но жёны дружили.

Правая сторона дома представляла собой печальное зрелище. Доски, которыми ещё в прошлом веке обколотил дом отец Ильи и Влада, отчаянно нуждались если не в замене, то хотя бы в покраске. У козырька крыльца съехал конёк. Само деревянное крыльцо подъели термиты, и, подниматься и спускаться по нему, можно было, наступая только на определённые точки на ступеньках. Все десять соток их части двора Татьяна захватила под огород, который содержала в идеальном порядке – ни соринки, ни травинки. Высокие грядки ровными прямоугольниками заполняли участок от края и до края, в конце стояли две большие теплицы. Илья полушёпотом жаловался, что с осени по весну его двор напоминает военное кладбище. Полушёпотом это потому, что за открытую критику можно было и оплеуху получить. Огород был гордостью и смыслом жизни Татьяны, и она ухитрялась собирать с этого клочка земли невиданный урожай – картошка, морковка, свёкла, лук, помидоры, кабачки, горох, тыква и ещё Бог знает что! В сезон она сотнями крутила банки с овощами, томила в печке зимние салаты, варила нежные соусы, и местные с удовольствием покупали все эти живые восхитительные яства. То же было и с дарами леса – как только начиналась «пора», Татьяна со своими дочками, как на работу, каждое утро шла в лес, и на её варенья и солёные грибы в посёлке всегда была очередь.

Она складывала копейку к копейке, отнимала у мужа все те жалкие гроши, что он зарабатывал и не успевал пропить или спрятать. Её девочки, радость и свет в окошке, были одеты лучше всех детей в деревне, ездили на автобусе в город на танцы, в соседнее село на обучение грамоте и счёту, и ещё в самой Березени занимались рисованием. Татьяна, собственными руками, сделала ремонт в своей и детской комнатах. Влад подарил племянницам замечательную и очень дорогую мебель – кровати, большой платяной шкаф, письменный стол и комод, а Снежана купила яркие занавески и люстру. Сама Татьяна не поскупилась на хорошее постельное бельё и покрывала. В общем, вышло всё как на картинках в журналах! В своей комнате она ограничилась покраской стен и потолка и покупкой новой узкой кровати. Илья с тех пор спал в «зале», на продавленном, ещё родительском, диване.

Что могло связывать эту хваткую, работящую женщину с пальцами, вымазанными то черникой, то землёй, так и не избавившуюся от быстрого южного говорка, и изысканного пожилого уроженца Парижа, рассуждающего о том, что Мане ему ближе и милее карамельного Моне, что устрицы в мае уже не едят, а французский балет давно ушёл вперёд, оставив русский позади…

«Противоположности, как известно, притягиваются, – уже в какой-то полудрёме думал Макс, – И потом, бордели и девочки по вызову – это одно, а роман с молодой и красивой женщиной – совсем другое. Любви покорны все возрасты и социальные группы. Бонье не древний старик, мужики в семьдесят детей заводят! Да, он мог обратить внимание на Татьяну. Определённо».

А она? Что могло привлечь её в мужчине сорока годами старше? Многое. Она была помешана на своих детях и их будущем. От родного отца девочкам ничего ждать не приходилось, а такой отчим, как Бонье, открывал перед ними невиданные, захватывающие дух перспективы! Можно поселиться в его великолепном доме, детей устроить в престижную школу в самом Петербурге, возить их туда на такси, как это делают все окрестные богачи. А там другой круг общения, и лет через десять – женихи из хороших семей. Если б удалось женить на себе Бонье, забрать детей у маргинала-отца, заставить нового мужа удочерить их, то потом можно попытаться претендовать на французское гражданство, или, по крайней мере, на вид на жительство. А это уже Европа, другая жизнь, облака!

И чтоб получить всю эту сказку нужно лишь обеспечить бесперебойный доступ к своему телу и время от времени изображать полученное удовольствие. Только-то! Да так каждая вторая женщина живёт!

«Да, – кивнул сам себе Макс, – Всё это похоже на правду. Но где они сблизились? – спросил себя Макс и сам же и ответил, – В «Голубятне», вот где!»

…Несколько лет назад дом, располагающийся как раз напротив виллы Бонье, купили два открытых гея. Поначалу нетрадиционная чета вызвала у местных оторопь и шок. Молодёжь хихикала, старики, проходя мимо поганого дома, яростно плевались и грозили окнам кулаком, хотя внешне эти двое приезжих мужчин за тридцать ничем не отличались от своих соседей-натуралов. Они звали друг друга Серж и Анатоль, но на этом их необыкновенность и заканчивалась, в остальном же это были простые русские мужики, перво-наперво построившие себе баню, где нещадно хлестались берёзовыми вениками, а потом, на широкой террасе, тянули ледяное пиво и жмурились. Зарабатывали они себе на жизнь по-разному: Анатоль в дизайне интерьеров, где был весьма востребован, а Серж покупал битые машины, пригонял в свою огромную мастерскую с ямой, на заднем дворе, делал из них почти новые с малым пробегом, потом переправлял в Среднюю Азию, и тоже, отнюдь, не бедствовал.

Мужчины любили посмотреть футбол в местном баре, набрать по осени грибов, закинуть удочку и хлопнуть водочки под студень. А ещё Анатоль давал уроки живописи всем желающим местным детям, делал он это сугубо на общественных началах и даже материалы покупал на свои собственные деньги.

Ни шатко, ни валко, но неотвратимо, жители посёлка приняли необычную парочку в свои ряды. Первой в Березени отдала на рисование своих детей Татьяна.

– Ты в своём уме? – набравшись смелости перечить, говорил Илья, – Не будет на это моего согласия!

– Больно нужно! – фыркнула Татьяна.

– Танечка, ну послушай! – зашёл с другого бока муж, – Чему они могут детей научить? Голубцы!

– Захлопнись, лапоть! – разозлилась Татьяна, Илья попятился, – Они – геи. Люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Ясно тебе, быдло пещерное?

– Хватит! – вдруг высоко пискнул Илья, – Хватит меня унижать!

Татьяна удивлённо выгнула брови, усмехнулась:

– Тебя ни унизить, ни оскорбить нельзя, Илюша. Я чаю, в тебе вдруг отцовская забота проснулась, с чего бы это? Не похмелился что ли ещё? – она вздохнула, – Ты девчатам будешь в городе занятия оплачивать? Нет? Вот и молчи. Я на первых уроках там сама сидела, а теперь уже больше пятнадцати ребятишек у Толика занимаются. Ты что же думаешь, они с Серёгой при детях совокупляться, что ли начнут?!

– Может и начнут!

– Идиот, – спокойно констатировала жена.

Бонье, человек европейского воспитания и широких взглядов, первым познакомился с новыми соседями напротив – прошёл в калитку, старомодно поклонился, представился:

– Владимир Бонье.

– Анатоль.

– Серж.

– О, – улыбнулся Бонье, – Моего отца звали Серж! Он потомок русских эмигрантов, француз наполовину. Мать русская.

– А я Сергей Владимирович, – удивлённо сказал Серж, – Даже странно…

Бонье пожал плечами:

– Что же странного? Прекрасные русские имена!

Они очень быстро подружились и стали ходить друг к другу по-приятельски. Анатоль с Сержем держали, что называется, «открытый дом», радушно принимали и угощали соседей, и Макс был там нередким гостем.

Мужчины были очень довольны тем, что им удалось влиться в общину, а на то, что односельчане их дом за глаза звали «Старой Голубятней» смотрели философски и со снисходительной улыбкой.

«Да, – сказал себе Макс, – Бонье с Татьяной могли познакомиться в Голубятне. Заинтересовались друг другом, понравились. Всё просто и обычно. Одиночество».

Макс смотрел на Алекс. Она перевернулась на бок, футболка натянулась и ещё больше открыла грудь.

Макс в отчаянии тряхнул головой. «Нужно уходить отсюда…»

Он встал, снял с кресла плед, подошёл к дивану, осторожно накрыл спящую женщину. Она улыбнулась во сне. Он постоял с минуту, глядя на неё, и пошёл к себе в комнату.

Глава 4

Макс отворил калитку. На широком крыльце его дома сидели рядом собака и кот. Бом радостно взвизгнул, завилял хвостом, подбежал к Максу, принялся бодать его ноги. Макс присел, стал гладить пса, тот весь извертелся от счастья. Викинг с минуту равнодушно наблюдал за ними единственным глазом, потом зевнул, потянулся и скрутился в плетёном кресле в уютный клубок.

Из открытого окна кухни доносились голоса, смех, Макс пошёл в дом, Бомка суетился рядом. В кухне Макс остановился в дверях. Лёня с Алекс не видели его, все поглощённые стряпнёй. Лёня сидел в своём кресле возле плиты и поочерёдно что-то помешивал то в большой сковородке с высокими краями, то в эмалированной кастрюльке. В кухне стоял дым коромыслом.

Алекс мелко нарезала какие-то травы, потом взяла тёрку, сыр, и тут заметила Макса.

– Ты вернулся, – улыбнулась она, Макс тоже заулыбался, закивал.

– Что это вы такое делаете?

– Ужин готовим, – она быстро тёрла сыр.

Макс смотрел на неё. День сегодня выдался очень тёплым, почти летним, на ней была майка на тонких бретельках и шорты до колен, вместо фартука она обвязалась вафельным полотенцем. Волосы у неё были убраны наверх, несколько непослушных прядей выбились, прилипли к мокрому лбу, на носу блестели мелкие капельки пота.

Лёня, весь разопревший, продолжал что-то сосредоточенно вымешивать.

– Сегодня итальянский ужин, пап, – не глядя на отца, сказал мальчик, – Мы сами макароны делали.

– Да ну!

Сын кивнул:

– Алекс живые итальянцы учили всем этим хитростям.

– Настоящие, – поправил его Макс и посмотрел на Алекс, она улыбалась.

– Папа, оказывается, Алекс видела всамделишный торнадо и сверхъячейку! – гордо сказал сын и заглянул в сковородку, – По-моему, готово, он стал густым…

Макс вытянул шею – в сковороде булькало тёмно-бордовое душистое варево. Подошла Алекс, зачерпнула ложкой соус, подула, попробовала. Потом она слила домашнюю лапшу, хорошенько потрясла, опрокинула содержимое кастрюли в сковородку, вытерла пот со лба, посмотрела на Макса:

– Может быть, на террасе сядем?

Они ели пасту и запивали её купленным Алекс в деревенской лавке, красным вином. Лёня потребовал для себя бокал, Макс пытался запугивать его больной печенью и лишением себя родительских прав. Мальчик стоял на своём. Максу пришлось сдаться. Он сходил в дом за маленьким фужерчиком, плеснул в него столовую ложку вина, протянул сыну. Лёня попробовал, чуть поморщился, потом серьёзно сказал:

– Хорошее вино.

Алекс и Макс переглянулись и покатились со смеху.

– Очень вкусно, – с удовольствием жуя, говорил Макс.

– Могло бы быть и лучше, если б в здешнем магазине был настоящий Пармезан. Но я рада, что тебе нравится. Добавки?

Отец с сыном дружно протянули ей пустые тарелки, Алекс рассмеялась.

После ужина они сидели на террасе и разговаривали.

– Сверхъячейка – это что такое?

Алекс открыла, было, рот, но Лёня её опередил:

– Это такое страшное грозовое облако, его ещё иногда сравнивают с коровьем выменем, но мне оно больше напоминает осиное гнездо! Она его несколько раз рисовала! Да?

– Да. Почему-то это самый востребованный сюжет.

Она стала рассказывать про ураган, Лёня слушал, открыв рот, Макс смотрел на Алекс и своего сына.

За последние две недели она освоилась в его доме, как в своём собственном и Макс был этому рад, он понять не мог, как раньше без неё обходился. Она быстро научилась управляться в псарне, собаки её полюбили, а ещё она много времени проводила с Лёней. Каждый вечер мальчик читал ей свои любимые книги – «Робинзон Крузо», «Последний из могикан», на очереди был «Всадник без головы».

В дом, как и прежде, приходили помощницы Макса по хозяйству, наводили порядок и готовили обед, но иногда, как это было сегодня, Алекс брала Лёню в подмастерья и они колдовали над сложными заморскими кушаньями, рецепты которых Алекс собирала по всему миру…

Вечер выдался волшебный – тёплый, безветренный, вовсю пели соловьи, солнечные лучи мягко гладили молодую зелень деревьев.

– Одиннадцать часов, – сказала Алекс, – Как я люблю такие вечера! Весь год этого чуда ждёшь!

Макс усмехнулся:

– Но расплата наступит.

Она усмехнулась в ответ:

– Да. В ноябре.

– Где ты родилась?

– В Ленинграде.

– Я тоже.

– И я, – сказал Лёня, зевнул, по-детски потёр кулаками глаза.

– Сынок, пойдём-ка спать!

– А читать? – встрепенулся Лёня, – Мы ведь сегодня не читали!

– Всё завтра, – Макс поднялся, взялся за спинку его кресла, – У тебя глаза слипаются, и ты знаешь правило – режим нарушать нельзя.

Лёня был очень недоволен, но нехотя кивнул.

Макс уложил сына и вернулся на террасу. Алекс сидела с бокалом в руке, завернувшись в тонкий клетчатый плед. Макс налил ей и себе вина, сел.

– Заснул.

– Хорошо. Ты мне расскажешь, что случилось?

Макс потёр переносицу:

– Илью арестовали.

Алекс ахнула:

– Но за что?!

– Его подозревают в убийстве жены. Мне наш участковый на ухо рассказал.

– Ты знаешь, отчего умерла его жена?

Он хлопнул себя по коленкам, поднялся, встал напротив Алекс:

– Дурь какая-то! Отравилась цветами, которые здесь в каждом дворе растут!

– Аконит?

Макс удивлённо на неё смотрел:

– Тебе знакомы эти цветы?

Она пожала плечами:

– Как ты и сказал, они в деревнях в каждом дворе растут, да и в городе возле парадных встречаются. Нас ещё в детстве родители предупреждали их не трогать. Они очень ядовитые, гораздо хуже борщевика, но… она же не могла их просто рвать и есть! Растение токсичное, конечно, но одним листочком насмерть не отравишься!

– То-то и оно! Она их съела много, в салате. Хотя это всё равно ведь не цианид, и если б вызвать вовремя Скорую, то её наверняка спасли бы!

– И подозрение пало на Илью?

– Они много ругались в последнее время, он стал больше пить… Таня была превосходной матерью, со многими в посёлке дружила, но с мужем обращалась просто по-хамски, причём на людях. По пьянке он налево и направо говорил, и мне в том числе, что пора заканчивать с этими унижениями. За неделю до её смерти они ругались прямо во дворе, и он сказал ей, что однажды она заснёт и не проснётся. Это с десяток человек слышали.

– Но ведь это не доказательство, Макс.

– В день её смерти он сказал и мне и, позже, следователю, что не видел её накануне вечером. Помнишь? Но оказалось, что они опять собачились, чуть не до утра, и есть свидетели, у него на шее царапина, видимо, дело дошло до драки… – Макс махнул рукой.

– Ты веришь в то, что это сделал он?

Макс пожал плечами:

– Любого, даже очень мягкого человека можно довести до края, – он отпил вина, – Салат этот мне покоя не даёт…

– Какой салат?

– Да тот, что с ядовитыми цветами… Понимаешь, она, Таня, такая простая-простая была, деревенская. Девочкам своим покупала фрукты, лакомства, а себе сварит картошину, сорвёт в огороде огурец – вот тебе и обед. Это все знали. А этот салат – креветки, маслины, перепелиные яйца! Я не верю, что она его для себя приготовила.

– Может кто-то принёс? Мусор проверяли?

Макс закатил глаза:

– О чём ты говоришь? Настоящее следствие только через несколько дней началось, мусор весь давно уехал…

– Ясно. А с кем же дети остались?

– С Владом и Снежаной, его женой.

– Снежана… Какое редкое имя!

– Она и сама необыкновенная. Была.

– Была?

– Да. Пока не связалась со своим мужем.

– Расскажи.

…У Снежаны было не только имя, но и внешность принцессы, заточённой в башне и ожидающей спасителя-принца. Они вдвоём с матерью переехали в Березень из города много лет назад, когда девочка ходила в начальную школу, и с того времени Снежа жила в деревне безвыездно. Её тихую неброскую красоту нужно было ещё разглядеть – светлая голубизна глаз, правильные черты лица, длинные русые волосы и тонкая лебединая шея не кричали о себе, а теперь от былого очарования уже мало что осталось. Макс, встречая Снежану в посёлке, поражался, как постарела, высохла, поблёкла за годы брака некогда нежная, романтичная девушка. Но и это было не самым страшным. Что такое женская красота? Подул осенний ветер – и нет её. Снежана была уничтожена внутренне. Уничтожена своим мужем, Макс был уверен в этом.

Она отлично училась в школе, редкая умница, в точных науках чувствовала себя как рыба в воде, с лёгкостью поступила в Большой университет… А потом, неожиданно для всех, вышла замуж за красавца и гуляку Влада Покровского. Свадьба эта удивила даже лучшего друга жениха. Макс после смерти своего деда ушёл в армию. Влад, который был чуть старше, учился на последних курсах института. Парни, по понятным, жизненным причинам, немного отдалились друг от друга, и когда Макс демобилизовался, Влад был уже женат, а Снежана странно изменилась. Вся деревня говорила, что муж заставил её бросить учёбу и сделать несколько абортов. Она жила лишь для того, чтоб обслуживать своего ненаглядного Владика – готовила, убирала, стригла газон, ждала его с работы и каждый вечер отчаянно надеялась, что сегодня, наконец, на его одежде не будет чужого запаха…

… – Ты не любишь его.

– Не люблю, – согласился Макс, – Он превратил чуткую, талантливую женщину в прислугу. Он ни во что её не ставит, не уважает и изменяет на каждом шагу.

Макс зло сплюнул за перила крыльца, Алекс смотрела на него с мягкой улыбкой:

– Все мужья изменяют.

– За всех не скажу. Я жене не изменял.

Алекс внимательно на него смотрела.

– Наверное, твоя жена была очень счастливой женщиной.

Макс закашлялся.

– Не знаю. Теперь уже не спросишь.

Он долил им остатки вина, они стукнулись хрусталём. Стемнело, стало сыро, запищали комары.

– Мне муж изменил, наверное, с сотней женщин. И каждый раз заботился о том, чтоб я непременно об этом узнала.

Макс осторожно спросил:

– Но… ты всё равно оставалась с ним?

Она кивнула:

– Да.

– Но почему?!

– Многие вещи принимаешь на веру, когда тебе двадцать лет. Он говорил, что любит только меня, но у него особый склад, артистическая натура, ему нужны острые ощущения, свежие переживания, иначе он пропадёт, зачахнет, – она говорила спокойно, как будто про другого человека, Макс, замерев, слушал, – Под свежими переживаниями он подразумевал вовсе не новое женское тело – это я ещё как-то могла бы понять… Он весь расцветал, когда я, узнав про очередную девку, чуть не в петлю лезла от отчаяния.

– Что же хорошего он мог в этом находить?

Она улыбалась:

– Ты не понимаешь. Ему так сладко было мириться со мной, признаваться в любви, дарить цветы. Это же, как будто каждый раз новый медовый месяц! А потом он сказал, что мечтает увидеть, как меня любит другой мужчина. Я, сперва, подумала, что он просто фантазией со мной делится, а он привёл этого мужика к нам в дом.

Макс стоял, как громом поражённый.

– Вот. Я ушла от него. А через год вернулась. Целый год бродила по свету – вулканы, грозы рисовала, людей много интересных встретила. Хорошее время было!

– Но… ради Бога, зачем ты вернулась к нему?!

– Надеялась, что он всё-таки любит меня. И ещё меня родители заставили.

– Я отказываюсь в это верить!

– Это правда, Макс. Ты ведь не знаешь, что за человек мой бывший муж. Умный, талантливый, начитанный. Поддержит любую беседу. Редкое чувство юмора. Занимается спасением какого-то дальневосточного леопарда. Несколько лет назад проникся историей безнадёжно больного мальчика, одарённого скрипача, организовал сбор средств, насобирал огромную сумму, мальчику сделали операцию в Германии. Они очень редко поправляются, эти дети, на которых всем миром складываются, а этот нет, выздоровел… И всё это… вот это вот всё – создаёт вокруг этого человека небывалую ауру, которой ты не можешь противостоять. Мать с отцом безоговорочно приняли его сторону, сказали, что я всё выдумала, неправильно поняла, что я глупая, а такой замечательный муж – это счастье, единицам так везёт… – она вздохнула, – Там фонарь перегорел на дорожке. Проводишь меня?

Макс, ещё не до конца придя в себя от услышанного, растерянно кивнул.

По дороге в сторожку они заглянули к собакам. Сначала, проведали биглей, потом малышей-лабрадоров – вскоре щенков должны были разобрать волонтёры и Макс уделял им особое внимание. Была уже ночь, когда они, наконец, добрались до домика Алекс.

– Спасибо за ужин, Саша. И за Лёньку. Он становится таким живым рядом с тобой, делается обычным ребёнком.

– Он и есть обычный ребёнок.

– Спасибо, – снова пробормотал Макс.

Вот сейчас обнять её и поцеловать в губы без всяких ненужных слов. Но он разучился ухаживать, разучился соблазнять, превратился в какого-то деревенского валенка!

Алекс улыбнулась в темноте:

– Спокойной ночи!

Она приподнялась на цыпочки, дотянулась до его щеки, невесомо поцеловала и зашла в домик. Макс постоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, чертыхнулся, пошёл по дорожке к дому, но остановился на полпути – с конца улицы доносились голоса, ему даже показалось, что он слышит женский плач.

«Что ещё стряслось?» – подумал Макс, вышел за калитку, пошёл на шум.

Возле дома Бонье собралась небольшая толпа зевак, у самых ворот маячила высокая статная фигура Влада Покровского, Макс сделал вид, что не заметил бывшего товарища, подошёл к стоявшим на отшибе Сержу с Анатолем, пожал им руки, спросил:

– Что?

Серж, очень бледный, без слов, глазами указал Максу на двор Бонье. Макс сделал туда несколько шагов, пригляделся. Сначала ему показалось, что с той стороны забора, под старой сосной, стоит скрученный в рулон большой ковёр. Потом он прищурился, всмотрелся в предрассветные белые сумерки, и на мгновенье перестал дышать. Под деревом валялась высокая барная табуретка, а на крепком коротком суке, в петле из толстой мохнатой верёвки висел в своей полосатой пижаме Игорь Иванович, троюродный брат Владимира Бонье.

Глава 5

Макс подошёл к низкому плетню, остановился, свистнул, весело сказал:

– Бог в помощь!

Дениска Марченко, местный участковый, весь красный, блестящий от пота, корчевал пень у себя во дворе. Услышав посвист Макса, он разогнулся, вытер рукавом лицо, замысловато выругался. Макс рассмеялся:

– Ты чего это такой строгий с утра?

– Проклятый пень! Второй день с ним мучаюсь! Мать запилила совсем, говорит, что он здесь ей мешает, и от батьки помощи никакой – неделю в запое! Комары зажрали всего… О, Господи! – простонал Денис.

Макс погладил выбритые щёки:

– Лебёдка нужна.

– Нет у меня.

– У меня есть, – улыбнулся Макс.

…Они сидели на веранде, и пили чай, мать Дениски ставила на стол закуски – сушки с маком, пряники, бутерброды с варёной колбасой на свежем хлебе. Макс ел с удовольствием.

– Тёть Вер, пень нужно обязательно сжечь. Он весь в плесени, до самого низа. Может заразить другие деревья.

– Дай тебе Бог здоровья, Паша, и невесту хорошую! Если б не ты, этот мент с ним до зимы бы возился! Тьфу!

Дениска обиженно посмотрел на мать, но отвечать не стал. Мать у Дениски была немолодая, но очень сильная и очень властная, и сын до сих пор боялся её, как в детстве. Женат в свои тридцать семь он не был тоже из-за неё – все его девушки, по мнению матери, были недостаточно хороши, чтоб войти в их покосившийся дом.

Женщина, тем временем, пристально смотрела через окно на валяющийся посреди двора пень.

– Сжечь говоришь… – раздумчиво пробормотала она, взяла ковш, набрала в него холодной воды, – Пойду будить старого козла, пусть помогает! Вот что за жизнь у меня, Паша? Муж алкоголик, сын растяпа, ни о чём попросить нельзя! Подпол каждый год замерзает, таскаю банки с огурцами туда-обратно, а им и дела нет!

– Мама… – несмело попытался протестовать Дениска.

– Цыц, слуга народа! С такими слугами нас тут всех скоро перережут! Тьфу! – снова сплюнула она и, держа ковш на вытянутой руке, вышла.

Макс зацепил на указательный палец несколько сушек, одну сунул в рот, принялся грызть.

– А зачем ей вода?

– Отца полить, – спокойно сказал Дениска, взял два бутерброда, сложил их колбасой внутрь, откусил.

– Ясно, – кивнул Макс, – А кого зарежут?

– Всех в посёлке, – флегматично глядя перед собой, с набитым хлебом ртом, говорил участковый.

– Почему?

Марченко пожал плечами:

– Она считает, что их всех убили – и Покровскую, и француза с братом.

– Почему? – повторил Макс.

– Сидит у «ящика» весь вечер и смотрит всякую дребедень.

– Да, телевизор – это зло, – дежурно отозвался Макс, подлил себе и Дениске чаю, – Но ведь Татьяна, кажется, и впрямь от яда умерла?

Участковый беспечно махнул рукой:

– Да кому нужно её травить какими-то листьями? Городским следователям охота в Шерлоков поиграть, а потом записать себе раскрытое дело! Так и я бы мог работать, были бы у меня все эти лаборатории, компьютеры да секретарши! А ты попробуй-ка по-настоящему, с утра до вечера, да в любую погоду, и всё с людьми, с людьми… – он тяжело вздохнул, сложил себе очередной бутерброд, тарелка опустела, – У неё грядка с ранней зеленью и любистком аккурат возле этих Снежкиных цветов была. Нарвала не глядя, вот и откинулась, делов-то… – он громко втянул остывший чай.

– Ну, а француз?

Дениска сально улыбнулся:

– Хорошая смерть, Паша. Я тоже так хочу. Вот почему это одним всё, а другим ничего? Жил буржуй, как сыр в масле катался, и помер, как король! Я-то никогда так не умру – сразу две потаскухи в постели, кокаин, вино, вонючие эти раки… как их… лангустины, кажется, и целая миска икры! Сдохну где-нибудь под забором, на могиле деревянный крест поставят, и вся жизнь – чёрточка между двух цифр… – он мечтательно закрыл глаза, но Макс вернул его в реальность из сладкой трагической патетики.

– Кокаин? Он не мог быть наркоманом. Это было бы заметно.

– Он им и не был. Всё со вкусом, по-французски. Одна дорожка, чтоб взбодриться. Но он перебрал с таблетками.

– С какими?

Дениска усмехнулся:

– Сам знаешь. Чтоб стоял. Старый хрыч, а туда же, одной девки ему мало, двух заказал! А сердце шалило у него, вот и не выдержало в самый неподходящий момент. Всё-таки интересно, как это – помереть, когда кончаешь? – рассмеялся Дениска, потом чуть придвинулся к Максу, – Слушай, Паша… Давно хочу тебя спросить… Кто это у тебя живёт? Ты никак жениться опять собрался? Вся деревня об этом говорит.

– Нет. Она мне помогает временно с собаками. Ты же знаешь, что с Ильёй случилось, а у меня как раз сейчас несколько помётов.

– Стало быть, это не твоя краля? Я её видел пару раз, сладкая бабёнка… Может, пригласишь меня к себе как-нибудь на рюмку чаю? – Дениска подмигнул Максу.

– Нет.

– Жаль. Хотя с другой стороны… Чтоб с такой гулять, придётся, наверное, уйму денег на неё потратить, а у меня мотор лодочный ни к чёрту, ботинки новые нужны, ещё кусок зуба отлетел… – завёл свою шарманку Дениска.

Когда Макс вышел со двора Марченко, солнце уже зависло над горизонтом, началась летняя северная ночь, но вместо того, чтобы идти к дому, Макс повернул в сторону леса. Дошёл по узкой тропинке до своей любимой полянки в перелеске, сел на широкий, по бокам обросший брусникой, пень. Нужно было подышать и подумать.

…Матери Дениски удалось растолкать пьяного мужа и вчетвером они довольно быстро распилили и сожгли злосчастный многорукий пенёк. Когда с работой было покончено, мужа Вера Марченко прогнала обратно спать, а для сына с приятелем накрыла на скорую руку стол – нажарила котлет, отварила картошки, Макса с Дениской отправила в подвал под кухней, за домашними соленьями, сама тем временем достала из каких-то тайников травяную настойку, которую готовила собственноручно и исключительно на медицинском спирте. Настойка была пахучая, пряная, под шестьдесят градусов крепости – такой только чертей поить, и после пары стопок у Макса, в обычной повседневной жизни не пьющего вовсе, зашумело в голове, а разомлевший Дениска разом выдал все тайны следствия.

Уходя от Марченко, благодарение Богу, на своих ногах, Макс почувствовал, что нужно выветрить хмель и ещё раз всё услышанное повторить, иначе наутро он не вспомнит и половины сказанного участковым. Потому Макс и пошёл в лес.

Таня отравилась цветами, названия которых он никак не мог запомнить. Следствие подозревает Илью и на него многое указывает, но доказать что-то будет очень сложно, это даже простофиле Марченко ясно. По словам участкового, Илья звонил Владу и просил его нанять хорошего адвоката. Между Владом и Ильёй давно не было ни близости, ни дружбы, Макс это знал, но кровь – не вода, они родные братья. Влад не бедствует, он очень обеспеченный человек, это Максу тоже было доподлинно известно, и деньги на адвоката у него найдутся. К тому же дочери его брата сейчас живут у него и в его интересах, чтоб Илью поскорее отпустили.

Теперь Игорь Иванович, родственник и, если называть вещи своими именами, бессовестный нахлебник Владимира Бонье. На первый взгляд его смерть не вызвала вопросов – чистой воды самоубийство. Выяснилось, что он давно тихо пил. Марина, экономка Бонье, рассказала, что он частенько, запершись у себя в комнате, набирался до невменяемого состояния. В день своей смерти он был сильно пьян. И ещё она сказала, что Игорь Иванович был уверен в том, что наследство Бонье достанется ему, якобы сам француз ему это обещал, и не раз. Это подтверждали и Серж с Анатолем. Игорь Иванович нередко, по-соседски, заходил к ним поболтать. По их словам он, после смерти Бонье, был очень уверен в себе, самодоволен, и даже спесив, и несколько раз обмолвился, что как только вступит в права, то заведёт в доме «человеческие» русские порядки, и как будто даже женится.

На днях с ним связался адвокат Владимира Бонье – Игорь Иванович не получал ни копейки. Дениска встретил в местном магазине довольную Марину, она вещала, окружившим её односельчанам:

– Конечно, он оставил денежки и всё добро своему брошенному ребёночку, а не этому бесстыжему трутню!

– А и поделом! – поддержала толпа.

– Деткам должно всё оставаться!

– Хоть француз, но христианин же! У них, видать, тоже по божеским законам жить положено…

Значит всё имущество и немалые, по слухам, деньги, получала брошенная Бонье в младенчестве дочь, живущая, и снова по слухам, в Гренобле.

Игорь Иванович остался без средств, надежд и без невесты. Он оценил свои перспективы на жизнь, выпил бутылку коньяка и повесился во дворе так и не доставшегося ему дома.

К такому выводу пришло следствие.

Смерть самого Бонье посчитали естественной. У него было больное сердце, что подтверждала и медицинская карта, и аптечка, и его близкие, обращавшие внимание на то, как при разговоре он то и дело поглаживает левую сторону груди. Но при этом он вёл отнюдь не здоровый образ жизни – алкоголь; как выяснилось ещё и кокаин; пачка Gitanes в день и продажные женщины. В объятиях сразу двух таких жриц любви, судя по всему, Владимир Сергеевич Бонье и окончил свой земной путь.

– Какое, ты сказал, он пил вино? – уточнил Макс у Марченко.

– Бургундское какого-то особенного года… Мушкетёр хренов! – зло фыркнул Дениска.

– Красное?

– Ага. Мне, чтоб купить такое, надо последние портки в ломбарде заложить! Там ещё была бутылка белого, дешёвого, но он его, вроде, не пил. Блядей поил, наверное…

Макс не разбирался в высокой кухне, но в детстве и юности много где бывал со своим заслуженным дедом, и помнил, что к морепродуктам подают только белое вино. Подобная ошибка допустима для русского нувориша, но не для французского гурмана Бонье. Значит красное он пил ещё до лангустинов и икры. В тот вечер у него была женщина, которую с пьяных глаз не сумел рассмотреть Илья. Для неё он открыл красное коллекционное вино, а после её ухода, девочек по вызову угощал уже дешевым белым. «И никто больше эту женщину не видел, откуда она взялась, куда потом исчезла? Была ли она? Почему на следующий день связка ключей Бонье лежала на подоконнике отравленной Татьяны?»

В кармане загудел телефон, Макс достал его, посмотрел на экран – Светлана. Макс заёрзал. Он не знал, что ей сказать, как выкрутиться, но не ответить было бы малодушием, да просто неуважением с его стороны. Макс собрался с духом, глубоко вздохнул.

– Слушаю.

– Привет…

– Привет, милая.

– У тебя всё хорошо?

– Да, всё хорошо… вроде бы. А ты как?

– Тоже хорошо. Ты совсем забыл меня, и я решила сама узнать, всё ли в порядке у тебя и Лёнечки…

Макс мямлил:

– Всё в порядке, Света, просто очень много дел – щенки, волонтёров ищу… Вот…

– Хорошо… А я, знаешь, подумала… Я завтра дочку в лагерь отправляю, и, может быть, мы встретимся? Можно у меня.

– Как в лагерь? – не понял Макс и даже заговорил смелее, – А как же школа?

Она тихо рассмеялась:

– Конец мая, дорогой, школа закончилась! У тебя там и, правда, очень много дел, раз ты дней не замечаешь! Разве Лёня ещё учится?

– Не учится, – пробормотал Макс, чувствуя себя полным дураком.

– Приедешь ко мне?

– Н-не знаю… Трудно сказать…

– Макс, у тебя кто-то появился?

Макс погибал, он мечтал провалиться сквозь землю, умереть сейчас, здесь, и ненавидел себя лютой ненавистью.

Она вздохнула:

– Всё понятно. Я знала, что это когда-нибудь случится.

– Света, всё так сложно…

– Да нет, мой хороший, на самом деле всё просто. Спасибо тебе за всё.

Она дала отбой. Макс выругался. Он знал, что она сейчас там плачет, на сердце заскребло.

«Чёрт! Так нельзя! Позвоню ей завтра… Нужно попрощаться по-человечески!» думал Макс, выходя из леса и шагая в молочной дымке к дому.

Краем глаза он заметил движение, развернулся – на противоположной стороне поля, по кромке, быстро двигалась человеческая фигура. Макс прищурился, но разглядеть что-либо было трудно, казалось, что идёт женщина в длинном светлом платье и косынке на голове. Фигура подплыла к кустам возле дороги и растворилась в них. Видение длилось всего несколько секунд, Макс решил, что ему почудилось.

«Надо бы спросить у Дениски, какие такие травы тётка Вера кидает в свою адскую настойку!» подумал Макс, подходя к дому.

Глава 6

Макс закрыл ворота и задвинул щеколду. За воротами зашуршали шины. Забрали ещё одного малыша-лабрадора на обучение в приёмную семью. Оставался последний, Мотька, чёрный шустрый непоседа, самый неугомонный из всего последнего помёта. Вот из-за этой-то неугомонности его и вернули обратно, хотя Макс уверял несостоявшихся хозяев, что из щенка выйдет толк, он это видел. Макс не осуждал своих волонтёров за отказ, наоборот – это было разумной и честной оценкой собственных возможностей. Гораздо хуже, когда щенок привыкнет к людям, а его потом привезут обратно. Но теперь для Мотьки нужно было искать новый дом, а время дорого, щенок растёт…

Весь в думах и, не замечая ничего вокруг, он дошёл до сторожки, из дверей вышла Алекс, с матерчатыми кедами в руках, вздрогнула, потом улыбнулась:

– Ой! Ты здесь? Доброе утро!

– Доброе утро! – он показал глазами на её кеды, – Когда ты их так промочила?

– Вчера. Лёня уснул, а тебя всё не было, и я решила прогуляться… Это роса…

Загудел телефон, Макс оторвал свой взгляд от её мокрой обуви, ответил:

– Слушаю.

– Пааавлик! – заскулила трубка.

– Илья? Откуда ты говоришь?

– Из казематов! Мне разрешили позвонить… Паша, миленький, родной, спаси меня! Если ты мне не поможешь, то я погибну! Мне больше не к кому идти!

– Да подожди ты! И успокойся! – Макс сел на низкую лавочку возле сторожки, Алекс пошла по дорожке к дому, – Что происходит?

– Это он, он, Паша! Это он всё подстроил! Так и знай! И если я паду жертвой этой чудовищной мистификации, то после моей смерти скажи всем, что это он виноват!

– Да кто он-то?!

– Он! Влад Дракула!

– Что?…

– Это он Таню убил, теперь-то я всё понял! У меня здесь было время подумать! Исаак Давыдович, выслушав мою историю, так мне и сказал – это он, больше некому!

– Кто такой Исаак Давыдович?

– Мой сосед по комнате… Знаешь, Паша, здесь оказалось не так плохо, как я ожидал. Никто меня не бил и кормят вкусно. А Исаак Давыдович – умнейший, интеллигентнейший человек! Он здесь по ошибке, как и я. Он служит в банке, и там перепутали какие-то бумаги, а он как назло, в это самое время выстроил себе домик в Лисьем Носу и…

– Илья! Ты хотел рассказать про Влада!

– Да-да! – снова зловеще загудела трубка, – Проклятый Дракула! Он отравил мою жену, единственную женщину, которую я любил в своей жизни!

Макс вздохнул:

– Зачем ему это?

– О… – снисходительно протянул Покровский, – Ты добрый и наивный человек, Паша. Я раньше тоже таким был… Он хочет забрать мой дом, мою землю и моих детей! Сколько лет он к моему законному имуществу свои клешни тянет? И мои девочки, смысл всей моей жизни! Он к ним давно подлизывается – то шоколад, то, понимаешь, фломастеры! И их и Таню приучил есть мерзких пучеглазых креветок! Ими он её и отравил!

Во всей этой чепухе, лившейся сейчас Максу в уши, была толика правды. Каждый в Березени знал о том, что Влад уже много лет пытается выкупить у младшего брата его половину дома. Влад предлагал Илье хорошие справедливые деньги, но тот кобенился, капризничал, на каждом углу кричал, что его хотят выжить из родного гнезда и порой доводил этим Влада до белого каления.

– Вспомни всё это Паша, когда будешь меня хоронить! – поминально произнёс Илья.

– С чего тебе умирать?

– От горя и несправедливости я погибну в этих застенках! А ещё от разлуки с дорогими детьми, которых хочет заграбастать этот проклятый вампир! Ему-то Боженька козью морду сделал – ни одна баба от него не родила, и он решил отнять моих девочек. И, кстати, Павлик, ты приглядывай там за своей подружкой, он ведь ни одной юбки не пропустит! А собственную жену на поводке держит, и убивает каждого, кто только на неё посмотрит!

Макс потёр глаза:

– Илья, ты что городишь?

Из телефона полетел раскатистый смех, достойный Ивана Грозного.

– Ты многого не знаешь! И я раньше был слеп, но теперь прозрел! Он сумасшедший! Одержимый ревнивец!

– К кому ему ревновать Снежану? Она и не видится то ни с кем…

– Верно. А с кем видится, тот расстаётся с жизнью!

– О чём ты?

– А вот припомни-ка, прошлым летом большая свадьба в Сысоеве была. Вампир уехал в город, а мы пошли – я, Таня и Снежана… Кстати, там было удивительное заливное из судака, как слеза прозрачное, и так красиво всё уложено – рыбка, желток, зелёная веточка…

– Илья…

– О чём это я?… Ах, да! За Снежкой весь вечер увивался местный забулдыга, механик, потом пошёл их с Таней провожать… Я вынужден был там задержаться…

– И?

– И через месяц этот самый механик утоп в реке!

Макс снова вздохнул:

– Он просто утонул по пьянке. Зачем ты мне звонишь?

– Паша, умоляю, найди мне адвоката!

– Адвоката? Но разве Влад не нанял для тебя юриста?

– Конечно, нет! В том-то всё и дело! Он послал меня к чёрту, и в очень грубой форме, тогда-то я и понял, что он причина всех моих бед! Он и приготовил для Танечки тот роковой салат!

Макс едва сдержался, чтоб не рассмеяться, представив, как Влад шинкует зелень, смешивает итальянскую заправку и потом, со зловещей улыбкой, сыплет на готовое блюдо яд из большого перстня.

– Павлик, вытащи меня отсюда! Ты ведь мне поможешь?

– Не знаю, – неуверенно сказал Макс, – Обещать не буду. Илья… А ты про дочерей не хочешь спросить? Может передать им что-то от тебя?

– Ну, они же у Снежаны под присмотром, надеюсь всё в порядке, – будничным голосом сказал Покровский. Макс дал отбой, не прощаясь.

Он пошёл в дом. В кухне Алекс хлопотала с завтраком. Макс заглянул через её плечо в сковородку:

– Мм… сырники!

– Творожники, – улыбнулась Алекс.

– А есть разница?

– Небольшая, но есть. В них меньше муки и соды нет, поэтому они плохо держат форму и не получается сделать такие румяные шайбочки, как сырники. Но мне кажется, что они вкуснее. Мне всегда такие бабушка готовила…

Завтракали они втроём, долго и с удовольствием, Макс дважды варил кофе, Лёня пил зелёный чай, к которому пристрастился после приезда Алекс. Викинг глиняной копилкой сидел на подоконнике и внимательно следил своим глазом за происходящим в кухне. Голова Бома, с зажмуренными глазами, лежала у Алекс на коленях, она гладила ему уши.

– Мне нравятся творожники, – довольно сказал Лёня, – У нас настоящая семейная трапеза!

– Трапеза? – удивлённо переспросил Макс.

Сын кивнул:

– В книжке попалось. Красивое слово.

– Дюма читаете?

– Нет. Вчера не читали, Алекс была занята. Это из учебника на будущий год…

– С собаками долго занималась, – пояснила Алекс, – Потом ещё баню топила.

Макс долил им кофе в чашки, сел к столу:

– Ты можешь мыться в доме, сколько пожелаешь, и не возиться каждый раз с печкой.

Она покачала головой:

– Мне очень нравится твоя баня, там такой замечательный запах и ещё эта бочка… Я в ней обо всём забываю! – рассмеялась Алекс.

Сам Макс топил баню раз в год по обещанию. Это Юля любила париться, сушила веники, заваривала травы и настояла, чтоб у них обязательно была купель. Сейчас Макс представил, как Алекс поднимается по маленькой лесенке, погружается в воду, томно закрывает глаза… В животе защекотало, он откашлялся:

– Так куда же ты ходила вчера вечером?

Она пожала плечами:

– Просто прогулялась по посёлку. Думала – вдруг тебя встречу. Здесь через улицу есть интересный дом с цветниками…

Макс улыбнулся:

– Макарыча. Мой лепший друг.

– Да, он представился Андреем Макаровичем. Такой мускулистый пожилой джентльмен… Он меня окликнул, сказал, что знает кто я. У него во дворе небывалой красоты весенние цветы!

– То ли будет летом!

– Это Мила занимается, – вставил Лёня.

– Да, я видела издалека его дочку, но она к нам не подошла.

Лёня с Максом переглянулись, Макс сказал:

– Это жена.

– Пятая, – добавил Лёня.

Алекс ошарашено переводила взгляд с Макса на Лёню и обратно, Макс рассмеялся:

– Какое у тебя лицо! Знаешь, я как раз собираюсь к нему, есть разговор… Хочешь со мной? Посмотришь цветы.

– С удовольствием.

– А я? – встрепенулся Лёня.

– Ну, куда же без тебя? – сказал с улыбкой Макс.

Лёня, в своём кресле, уехал по дорожке далеко вперёд, Макс с Алекс шли не спеша, Бом курсировал туда-обратно с высунутым языком.

– Лёнька расстроился из-за того, что вчера не почитал тебе.

Она кивнула:

– Да. Сегодня постараюсь управиться пораньше. Про какой учебник он говорил?

Макс усмехнулся:

– Он у меня такой дотошный! Каждое лето изучает учебники на будущий год и потом учится почти на все пятёрки.

– Он мне сказал, что ходит в школу в соседнем посёлке. Это обычная школа?

– Да, самая обыкновенная средняя школа.

– И его взяли туда? – сказала Алекс, смутилась, опустила глаза, – Прости, я не то имела в виду…

– Всё хорошо, не извиняйся. Я отвожу его в школу дважды в неделю, и в эти дни занятия его класса проходят только на первом этаже. Там оборудован туалет для инвалидов. Ребята в классе просто замечательные – не обижают, помогают, и когда он там я за него спокоен. В остальные дни он на домашнем обучении. У него есть друзья и в школе, и здесь в Березени, а ещё он занимается в Аничковом шахматами, у него настоящий талант… Здравствуй, Андрей! – Макс с улыбкой протянул руку стоявшему в воротах мужчине.

Тот весь сиял:

– Лёнька с собакой уже в доме… Молодец, Макс, всех привёл, и девушку свою не забыл! Я полюбил принимать гостей на старости лет!

«На старости лет! – хмыкнул Макс, – На комплименты набивается!»

И, правда, стоявший перед ними мужчина прожил под шесть десятков лет, но назвать его стариком ни у кого язык не повернулся бы. Чуть выше среднего роста, широкоплечий и поджарый, он с ранней весны ходил в одних шортах по своему двору и уже успел загореть до бронзовости. Длинные каштановые с проседью волосы были зачёсаны назад и собраны на затылке в низкий хвост. На щеках аккуратная бородка, тоже с проседью. Молодые голубые глаза горели радостью. На нём были синие рваные на коленях джинсы и чёрная футболка с длинным рукавом, под футболкой перекатывались твёрдые мускулы. В левом ухе поблёскивало небольшое серебряное кольцо.

– Я собрался было в город, но теперь уж не поеду. Пойдёмте в дом, перекусим.

– Макарыч, мы только от стола!

– А мы по чуть-чуть! – он подмигнул Алекс, первым поднялся на крыльцо. Алекс посмотрела на Макса, тот только руками развёл.

В доме Лёня сидел посреди просторной кухни и ел арбуз, Бомка лежал возле его кресла.

– Арбуз? – изумился Макс.

Макарыч махнул рукой:

– Трава травой. Купил для Амелии по случаю. Какие сейчас арбузы?

– Мне понравилса, – с мягким прибалтийским акцентом сказала Мила, и – Максу с Алекс, – Топрое утро!

Макс кивнул, с удовольствием окинул взглядом её точёную фигуру в чёрном спортивном костюме. Мила Максу всегда нравилась. И как человек, и, если честно, как женщина тоже. Приглядевшись к ней, становилось ясно, что она не такая юная, как кажется на первый взгляд, уже за тридцать, но неизменный неброский, но тщательный макияж, ухоженные руки, блестящие платиновые волосы, сегодня собранные на макушке и заколотые по-японски двумя бамбуковыми палочками, а ещё и возрастной муж рядом, делали её визуально лет на десять моложе.

Макарыч обнял жену за плечи, заглянул в глаза:

– Ну, что, зелёного?

– Опретелённо.

– Макарыч, послушай-ка! – попытался протестовать Макс, сразу поняв, что речь идёт не о чае, – Я вино с утра не пью. Чего это тебя понесло?!

– Мой мальчик, – невозмутимо говорил Макарыч, расставляя на столе пузатые коньячные бокалы и насыпая их доверху льдом, – Это вино чуть крепче пива, после него ты не захочешь бежать за добавкой, но будешь весел, лёгок… Леонид, ты с нами?

Лёня помотал головой:

– Я только красное пью.

– Хорошо сынок, – он открыл бутылку соломенного вина, разлил по четырём бокалам, на дне осталось несколько глотков. Макарыч раздумчиво посмотрел на остатки, – Ни два, ни полтора, – запрокинул голову и залпом выпил.

Мила, подрумянивавшая на сковородке толстые ломти белого хлеба, весело фыркнула:

– Антрей! Ну и манеры у тепя!

– Напиток богов! – довольно крякнул Макарыч, погладил свою рельефную грудь, – Помню как-то я целых шесть месяцев жил в Эшториле… После очередного развода на последние деньги убежал к океану залечивать душевные раны. Снял крохотную квартирку, на отшибе, под самой крышей, но зато с балконом, и взял в аренду телескоп. Замечу в скобках, что телескоп обошёлся мне дороже жилья. По ночам я смотрел на звёзды, а на завтрак пил вот это самое зелёное вино. И только годы спустя я понял, как был счастлив там! – он повернулся к жене, – Ну, что брускетки?

– Котовы.

Мила натёрла ломти чесноком, полила травяным маслом. Макарыч тем временем нажарил маленьких круглых яичниц из перепелиных яиц, выложил на хлеб, сверху полил густым домашним красным соусом, на соус положил несколько прозрачных стружек испанской ветчины, последними легли листочки базилика.

– Ну, чем Бог послал! – сказал Андрей Макарович, поднял свой бокал, – Друзья мои… – и замолчал.

– И? – поторопила Мила.

– Неожиданно родился восхитительный тост. Короткое стихотворение. Сейчас придумалось.

– Прочти, – попросил Макс.

– Хорошо!

– Отлично! – восхитился Макс.

– Браво, браво! – смеялись Мила с Алекс.

– Папа… – вполголоса позвал Лёня, – Папа, это же Пушкин!

Макс поднёс палец к губам.

Зазвенели бокалы, Алекс сделала глоток, другой, посмотрела на Макарыча:

– Вы правы, это напиток богов!

Он довольно щурился на Алекс:

– А знаете, что, Шурочка? Давайте-ка мы с Вами брудершафт выпьем! Мила, ты не против?

– Не против, – раздумчиво сказала Мила, – Но, если помнишь, у нас с топой именно с прутершафта всё и началось.

– Ну, что ты, детка! Сейчас это было совершенно дружеское предложение! Мне и в голову не придёт целовать Шурочку так, как тебя тогда! Я же не хочу, чтоб мне Макс шею свернул или выломал зуб. В моём возрасте новый-то может уже и не вырасти!

– Папа, – ещё тише звал сын, – А что, разве зубы и в третий раз вырастают?

Макс отмахнулся, вытирая слёзы.

В конце концов, Макарыч с Алекс стукнулись бокалами, сделали по глотку и коротко чмокнулись сжатыми губами.

– Саша? – спросил Макарыч.

– Андрей, – кивнула Алекс.

Когда закуска была съедена до последней крошки, а бокалы опустели, хозяин довольно вздохнул:

– Вот и чудненько… Родная, сделаешь нам чаю? А мы пока на крылечке посидим…

Они сидели на широком, увитом девичьим виноградом, крыльце и пили травянисто-зелёный японский чай со сливками, который им сначала заварила, а потом долго взбивала бамбуковым венчиком Мила. Макарыч курил трубку и жмурился на солнце, Лёня, не отрываясь, на него смотрел.

– Дядя Андрей, вы похожи на капитана.

– Муза дальних странствий, так или иначе, бередит душу каждого мужчины, сынок. Ручаюсь, что и твою тоже. В юности я мечтал о море.

– А почему Вы не стали моряком?

– А чёрт его знает. В жизни больше вопросов, чем ответов. Мечтаешь о кругосветных регатах, а вместо этого всю жизнь стоишь у кульмана. Влюблён в невероятную девушку, а женишься на другой, только потому, что она скромная и порядочная, и станет хорошей матерью твоим детям, которым, к слову, когда они вырастут, не будет до тебя никакого дела. А та, любимая, та с прошлым, та с характером. Нельзя! Ты хочешь научиться играть на трубе, но учишь ещё один язык, потому что это и модно и практично.

– Вы играете на трубе, – улыбнулся Лёня.

– Так это я только после сорока понял, что живу не так как хочу, а как велели. И постепенно я стал счастливым человеком. В кругосветку сходил, и не на белоснежном лайнере, а на старой яхте, с настоящими морскими волками. И на трубе играю – Бог милостив и соседи пока только грозятся пристрелить меня, но, как видишь, я всё ещё жив… Я встретил женщину, которую по-настоящему увидел, понял, разглядел, и никогда с ней не расстанусь. Я счастлив каждую минуту.

Лёня слушал, открыв рот, Алекс смотрела вдаль, Мила нежно улыбалась, опустив глаза, а Макс, вдруг, неожиданно поймал себя на том, что чувствует зависть…

– Справетливости рати, – мягко сказала Мила, – С морем ты всё-таки связан пыл.

– Отчасти – да, – согласился Макарыч и повернулся к Алекс, – Я инженер-конструктор, жизнь посвятил подводным лодкам. К счастью мне не пришлось для этого уезжать из родного города, и работа всегда была, даже в 90-е, а потом отрасль и вовсе в гору пошла, и я сумел перед отставкой даже кое-что заработать и купить этот домик… – он вздохнул, – Ну, хватит мемуаров для одного утра! Макс, насчёт этого щеночка, Моти…

– Да?

– Мы с Милой всё обстоятельно обдумали, почитали, посмотрели фильм, который ты нам рекомендовал. Думаю, мы справимся. Ты говорил, что парень – непоседа, но ведь мы, по сравнению с другими волонтёрами в привилегированном положении – ты-то рядом, не откажешь в помощи или совете. И ещё. Во мне не сомневайся, я не из тех, кто начинает, а потом бросает на полпути. Даю слово. Ну, по рукам?

Макс радостно улыбался:

– По рукам. У меня гора с плеч! Вам нужно для начала познакомиться с Мотькой. Когда будет удобно?

Макарыч просиял:

– Выходные на носу, всё одно к одному! Что принести к столу?

Макс обречённо вздохнул…

От Макарыча шли долго – Лёня решил заглянуть к приятелю, жившему на одной улице с Макарычем, чтобы обсудить какое-то архиважное дело, разговор был очень секретный, и его никак нельзя было доверить телефону в наше время прослушек, чипов и пеленгаторов.

Мальчики, голова к голове, о чём-то тихо говорили, Алекс с Максом медленно пошли вперёд, чтоб не мешать.

– Это дом Покровских? – спросила Алекс.

– Как ты догадалась?

Она усмехнулась:

– Не трудно было! Как две картинки «до и после». Странно, что забор у них общий, да ещё такой хороший!

– Влад в прошлом году поставил новый забор, не стал мелочиться – обнёс весь участок и свой и Ильи.

«А, может быть, уже тогда знал, что скоро всё это будет принадлежать ему» вспомнив слова Рыжего, подумал Макс и в эту минуту, будто в подтверждение слов Ильи, им с Алекс открылась странная картина: Влад сидел на скамейке возле дома, на коленке у него устроилась младшая дочь Ильи Покровского, Валя, с левого бока прижалась старшая Галя. Влад держал в руках эмалированный тазик с какими-то ягодами, видимо, с ранней черешней, девочки засовывали ягоды сразу по несколько в рот и сосредоточенно жевали, похожие на двух довольных хомяков. Внизу, на детской табуреточке, сидела Снежана, она держала руку на коленке Влада и смотрела перед собой.

– Идём, – сказал Макс, прибавил шагу.

– Это его жена?

– Да.

– Она сидит возле его ноги, как… как собака!

Макс фыркнул:

– Именно так он к ней и относится!

– Но она всё равно с ним.

– Верно. И у меня это в голове не укладывается!

Алекс помолчала, потом заговорила раздумчиво:

– Когда ты находишься внутри отношений, то видишь всё как в кривом зеркале, и хорошее, настоящее, там уродуется, а странные, нездоровые вещи наоборот выпрямляются, выглядят здоровыми.

– Ты сейчас о муже говоришь?

– О бывшем муже, – поправила Алекс, – Да. У тебя забирают тебя по капле, день за днём, и ты и не заметишь, как из цветущей женщины превратишься в… в то, что мы сейчас видели! Я никогда не была ни забитой, ни послушной, Паша, скорее наоборот! Рисовала, в походы ходила, даже женским боксом занималась!

– Правда что ли? – оторопел Макс.

– Правда. Но такому мужчине, как мой бывший муж и не нужна серая мышка… Ему подавай яркую, смелую, талантливую, чтоб через колено её переломить и почувствовать себя Богом! И всё это с нежностью, с любовью, у меня все пальцы на ногах перецелованы… – она вздохнула, – Ему не очень нравился мой круг общения, мои друзья, они нехорошо на меня влияли и отнимали у нас время, которое мы могли бы проводить вдвоём, и постепенно все они исчезли из нашей жизни. Родителей моих он обожал, маме звонил через день, любую просьбу исполнял: отвезти, привезти, что-нибудь приколотить, а, как назло, в копилке его положительных черт были ещё и золотые руки, этого не отнимешь… Но как-то так получилось, что я совсем перестала говорить со своими родителями, и с отцом и с мамой, особенно с мамой… Он им звонил, он к ним ездил, и после передавал нам приветы друг от друга. Потом я бросила работу.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Я не знаю. Никто меня не заставлял. Я сидела дома и ждала его. Он меня просил без него никуда не выходить, он очень меня любил и очень волновался, боялся, чтоб со мной ничего не случилось в этом безумном жестоком мире. Он каждую минуту думал обо мне, тревожился, а ему нельзя было нервничать, у него была плохая наследственность – его троюродная прапрабабушка, ещё до октябрьского переворота, скоропостижно скончалась от сердечного приступа. Это ведь и, правда, очень опасно, я понимала это и боялась его расстроить. Он мечтал о ребёнке, говорил, что у нас обязательно родится девочка, похожая на меня, маленькая я, и он будет с ней гулять, играть, обожать и целовать ей ладошки… Но не сейчас, а в следующем году. В следующем году – обязательно! – она улыбалась, – Я говорила тебе, что ушла от него, но через год всё равно вернулась. Просто не смогла по-другому, ведь меня никто никогда так не любил…

– Но ты, всё-таки, его бросила. Из-за чего?

– Я не уверена, что ты готов это услышать.

– Не говори, если тебе тяжело.

– Мне не тяжело, Паша. Теперь мне легко… Когда Андрей сегодня говорил про счастье, я вдруг поймала себя на том, что чувствую себя счастливой, первый раз за, наверное, десять лет… Если в двух словах, то в конце концов он таки увидел, как меня любит другой мужчина, и был на седьмом небе от счастья. После этого я от него навсегда ушла. Сняла комнату в коммуналке – мать с отцом приняли его сторону и к ним я вернуться не могла. Много месяцев я проходила терапию, три раза в неделю, как на работу ходила и всё говорила, говорила… Мама сказала, что я их опозорила – бросила мужа и ещё к «мозгоправу» пошла, если её подруги об этом узнают, то она не сможет им смотреть в глаза… Ну, Бог с ней… Когда я почувствовала, что могу, я пришла к нему и сказала, что подаю на развод, и мы будем делить квартиру. Его возмущению не было предела, – со смехом говорила Алекс, – Да, первым взносом был подарок моих родителей на свадьбу; да, три четверти оставшейся суммы выплатила я; но потом-то я почти год сидела дома, я сама так захотела, он меня не заставлял, и это я его бросила, разрушила любовь, очаг, а ему нужен дом, он должен спасать леопарда, детей, он необходим этому миру…

– И… чем дело кончилось? – несмело спросил Макс.

Она хитро прищурилась:

– Боюсь, что я тебя шокирую. Знаешь, после того, как он всё это сказал, я вдруг так свободно и легко себя почувствовала, что… схватила кухонное полотенце и принялась его бить. Он совсем не хлюпик, крепкий парень, но как-то он весь скукожился, испугался – видимо вспомнил про мой бокс, – хохотнула Алекс, – Он забился в угол и прикрыл руками голову. Жалкое зрелище… Квартиру мы продали, и моей части денег хватило на маленькую студию, правда, за чертой города, но я всё равно очень довольна. Осенью можно будет въезжать.

Макс смотрел на неё, слушал её горькую историю, которую она с таким юмором и лёгкостью поведала ему, и думал о том, что, нежданно-негаданно, и спустя столько долгих лет, он снова влюблён, но теперь эта женщина, его любовь, такая как ему нужно. Как всегда было нужно.

Глава 7

Вечер этой субботы вышел совсем не таким, как ожидал Макс. Уже днём всё пошло наперекосяк.

С утра Макс, отнюдь не чуждый мирским радостям жизни, решил, что сегодня можно и отдохнуть, вечером посидеть за дружеской беседой с Макарычем и его женой, нажарить мяса на углях и пропустить по чарке.

Макс проснулся рано, белая ночь незаметно превращалась в утро. Он быстро собрался и, ещё до завтрака, съездил на небольшую ферму, в паре километров от Березени, где купил внушительных размеров шмат парного мяса. Дома он нарезал мясо на толстые плоские куски, потом долго и с удовольствием укладывал их слоями в широкую деревянную чашу, смазывая тёртым белым луком, пересыпая крупной солью, горошками перца, гвоздикой, лаврушкой и тут же, возле дома, сорванным тимьяном. Выложив последний слой, Макс положил на него сверху дубовый круг, которым по осени прижимал солёные грибы, а на круг установил тяжёлый плоский камень.

Во время всего этого действа за ним неотрывно следили семь глаз: Алекс, Лёня, Бомка и Викинг.

– Уф… – довольно вздохнул Макс, – Что-то я не рассчитал. Наверное, половина останется.

Алекс, выгнув чёрную бровь, внимательно смотрела на чашу:

– Как бы мало не было.

И ведь как в воду глядела!

Днём Макс отправился в деревенскую лавку – зная Макарыча, можно было не сомневаться, что тот придёт не с пустыми руками, но по законам гостеприимства полагалось что-то из напитков и самому поставить на стол, тем более Макарыч очень выручал его, забирая Мотьку, и Макс захотел уважить друга. Макс купил для них с Андреем самый дорогой коньяк, какой только сыскался в сельском магазине, а для женщин хорошего красного и белого вина. Ещё Лёне квасу. И, может быть, кто-то захочет после ужина полакомиться мороженым. Да и коробка конфет, наверняка, не помешает. Остались две последние бутылки превосходного бельгийского эля? Что ж, можно тоже взять…

Возвращался Макс очень довольный, с двумя доверху набитыми сумками. Он шёл, любовался июнем и улыбался, пока не услышал за спиной:

– Пашка! Ты чего это так нагрузился?

Улыбка растворилась, сердце сжалось в тяжёлом предчувствии, он обернулся:

– Да… чего… – забормотал Макс, – Продукты вот купил домой, еду…

– Еду! – загоготал Дениска Марченко, – Ты на всё село звенишь своей «едой»! Вечеринка что ли у тебя?

– Да нет, какая вечеринка… Просто Вальтеры сегодня придут знакомиться со щенком. Я больше никого не звал.

Дениска надулся:

– Да ради Бога! Я что, напрашиваюсь, что ли? Сиди со своими Вальтерами сколько угодно, только врать то зачем?!

– Ты чего в бутылку лезешь? – разозлился Макс, – Никакой вечеринки, посмотрят щенка, может, мяса пожарим. Если хочешь – приходи тоже.

– Ой, правда, Паша? – просиял участковый, – Я с удовольствием! Дома тоска зелёная! Но только ты мне сразу скажи, если ты не хотел меня звать, если я напросился…

– Иди к чёрту! – Макс уже шагал дальше к дому.

У своих ворот он нос к носу столкнулся с Анатолем.

– Макс! Здравствуй, дорогой!

Сердце ныло.

– Здравствуй, Толя… А ты чего тут?

– Да вот, понимаешь, пришёл позвать вас к нам на ужин, но твоя помощница, кстати, очаровательная женщина, сказала, что у вас вечером гости…

– Да, – сухо ответил Макс.

– Ах, как жаль! – вздохнул Анатоль, – А мы задумали сегодня рыбину коптить. Серж ездил в город и привёз огромную форель, но нам вдвоём её никак не осилить… Ещё отличного вина купил. И много. Но если так сложилось, то может тогда мы к вам? Вино и рыбу принесём.

– Замечательная идея, – сквозь зубы пробурчал Макс, Анатоль засветился радостью.

«Ясное дело, что они все хотят познакомиться с Алекс, и понять что у меня с ней! – зло думал Макс, разбирая свои покупки, – Деревня! То ли дело в городе! Сидишь себе и не знаешь, как соседа за стенкой зовут!»

Первыми пожаловали Вальтеры. У Милы в руках был букет синих ирисов, у Макарыча – большой бумажный пакет.

– Что там? – уже смирившись со всем происходящим, спросил Макс.

– Мелочь, – махнул рукой Вальтер, – Закусочка, вино… Девочки разберутся, что куда.

Макс нахмурился:

– Давай-ка Андрей, пока этот бал ещё не начался, щенка посмотрим.

– Обязательно, – серьёзно отвечал Макарыч, – Делу время, а потехе – час. Я тебе говорил – во мне не сомневайся.

Всей честной компанией они пошли смотреть Мотьку. Лёня ехал впереди, на коленях у него сидел кот, Бомка бежал рядом, следом шли взрослые.

Мотька очень понравился и Макарычу и, главное, Миле, и когда они вышли из псарни, Вальтер довольно улыбался, а его жена вытирала уголки глаз маленьким платочком. Они были готовы забрать малыша прямо сегодня, сейчас, но Макс сказал:

– Нет. Подумайте до завтра. Ещё раз всё вдвоём обговорите и помните, что его придётся отдать, а это не каждому по силам.

Когда они вернулись в первый двор, на крыльце дома их уже ждал участковый. Марченко сегодня был одет во всё «на выход» – отутюженные джинсы; явно новая, с магазинными заломами, белая рубашка с коротким рукавом; на голове светло-серая с крапинкой кепка. В руках он держал большую плетёную корзину, покрытую пёстрым нарядным полотенцем.

– Ох, ты ж! – восхитился Макарыч, – Красная шапочка! Денис, а что в корзинке?

– Ну, пироги, ну и что…

Все покатились со смеху.

– Чего ржёте-то? – рассмеялся и Дениска, – Мать узнала, что я к Пашке вечером иду, ну и нажарила к столу… Они страшные, но очень вкусные, – он откинул полотенце, с любовью посмотрел на пирожки, – Вот эти круглые с мясом, а те круглые – с повидлом.

– Круглые и круглые? – уточнил Макарыч.

– Ну, эти просто круглые, а эти как шары, – пояснил Дениска, потом, жестом фокусника, вытащил откуда-то из-за спины пузатую вспотевшую бутылку, – Во! Тоже от мамки!

– Это, что, та самая?… – обмер Макс, Дениска кивнул, – Я – пас! – Макс решительно рубанул ладонью воздух.

– По напёрсточку-то можем, – примирительно сказал Макарыч.

Тут как раз подоспели Серж с Анатолем. Серж нёс на вытянутых руках застеленную пергаментом длинную широкую доску, на которой дымилась медно-коричневая рыбина исполинских размеров. Анатоль держал мелодично поющий пакет, Макс вздохнул, кивком головы указал, куда нести угощение.

Но пили они сегодня и впрямь напёрстками. Макарыч обучал молодёжь искусству пития.

– Любовь моя, – обратился он к жене, – Не принесёшь мою коробочку? Она там, вместе с вином…

Мила сходила в дом и вернулась оттуда с очень красивым кожаным тиснёным кейсом. Макарыч его открыл, все ахнули – в чёрном бархате, мерцая и переливаясь, рядком лежали десять разноцветных рюмочек на тонких золочёных ножках. Анатоль пригляделся, удивлённо воскликнул:

– Лафитнички! Какая редкость, и какая роскошь! Это венецианское стекло, если не ошибаюсь?

Макарыч улыбался:

– Не ошибаешься. Сколько со мной этот чемоданчик прошёл! Даже в кругосветку его брал!

– Не жалко? Разбить-то не боишься?

– Бились, и не раз! Их можно сделать на заказ там, в Италии… Иногда друзья привозят мне с оказией. И дорого, и хлопотно, но дело того стоит. Денис! Откупоривай своё зелье! По первой выпьем, а там, глядишь, и закуска подоспеет…

Макс открыл мангал, сложил колодцем берёзовые дровишки, поджёг. В круглый гриль он насыпал готовый уголь, там Мила с Алекс запекли овощи, потом мелко их нарезали, заправили маслом, травами, чесноком. Макарыч отломил кусок от свежего хлеба, зачерпнул коркой ещё тёплую овощную икру, пожевал, проглотил, закатил глаза:

– Колдуньи! – он послал воздушный поцелуй жене и Алекс. Налил всем по второй. Выпили.

– Не нужно нажираться, как свинья! К чему? – рассуждал Макарыч, попыхивая трубкой, – Вино призвано нести лёгкое веселье и развязывать язык для философской беседы. И с праздника дОлжно уходить под хмельком, напитанным радостью и дружеским общением, а не мордой в салате до утра лежать! Эти рюмочки, – он держал в пальцах изящную сапфировую стекляшку, светящуюся в лучах вечернего солнца, – вмещают в себя 25 грамм. И вот, пьёшь из них, да под хорошую закуску, да в обществе прекрасных дам, ты весел, ты счастлив, пьёшь-пьёшь, и всё никак полбутылки водки не выпьешь! – закончил со смехом Макарыч, – А? То-то!

Тем временем дрова прогорели, Макс выкладывал на решётку мясо, Алекс с гостями накрывала большой стол в беседке, Макарыч всеми руководил.

– Лёня! – позвал Макс крутившегося тут же в своём кресле сына, – Лёня, посмотри, дома ли Стрепетовы, и если дома, то позови их тоже.

– Хорошо, – сказал мальчик, поехал к воротам.

Макарыч одобрительно кивнул:

– С соседями дружить нужно.

Макс пожал плечами:

– Неудобно как-то… Я не то чтоб с ними дружу, но Эсфирь занимается с Лёнькой английским и в её руках он прямо расцвёл, заговорил и я ей очень благодарен.… И потом, посмотри, сколько еды, здесь без подмоги не обойтись, так что…

– Гляди-ка! – перебил Макса Вальтер и показал на улицу. Вдоль забора, обняв себя за плечи, медленно шла жена Влада Покровского, Снежана.

– Снежа! – позвал Макс, и Вальтеру, – Андрей, смотри за мясом!

Макс быстро прошёл к калитке, открыл её, вышел.

– Здравствуй, Снежа!

– Здравствуй, Пашенька! – Снежа улыбалась.

– Куда ты идёшь?

– Домой. Влад уехал в город, повёз девочек на карусели, а я решила прогуляться…

– Пойдём к нам.

Она нахмурилась:

– Я не знаю, Паша…

Макс шагнул к ней ближе, сказал вполголоса:

– Ты боишься?

– Владик будет сердиться…

Макс сжал кулаки:

– Когда они вернутся?

– Не знаю… Он хочет им показать мосты…

– Первый мост не раньше часа ночи разведут. Ещё много времени в запасе. Пойдём, милая, посидишь, с людьми поговоришь…

Она растерянно потёрла лоб, вздохнула:

– Ну, хорошо, если ненадолго…

Макс за руку привёл ей к столу, нашёл глазами Алекс, позвал, познакомил их со Снежаной. Потом окликнул Макарыча:

– Что мясо?

– Готово.

Когда глаза у всех уже горели предвкушением, во двор, ведомые Лёней, зашли последние гости – соседи Макса справа, супруги Стрепетовы, Иван и Эсфирь. У Эсфири в руках была коробочка с сухим тортом, у её мужа – маленькая бутылка светлого пива. Стоявший, тут же, Макарыч скользнул по пиву взглядом, крякнул, сказал:

– Ваня, Фира… Милости просим к столу, – и широким жестом указал на беседку.

Все, наконец, расселись, захлопали пробки, зазвенела посуда, кто ел, молча, кто цокал языком, причмокивал. Нежнейшая рыба таяла во рту, мясо тоже удалось, Макс был доволен. Мила о чём-то вполголоса говорила со Снежаной, которая рассеянно гладила по голове пристроившегося у её ног Бомку; Серж с Анатолем перекидывались шутками; Эсфирь почти не ела, глядя в пол, она расспрашивала Лёню об уроках, а её муж, напротив, с очень серьёзным лицом быстро жевал и глотал, будто боясь, что всё это сейчас у него отнимут. Дениска занял место рядом с Алекс и теперь ужом извивался, чтоб ей угодить. Тёк общий разговор обо всём и не о чём, как это и бывает во время таких застолий, когда никто никого не слушает, и только ждёт, когда можно будет самому заговорить. Не дожидается. Перебивает…

… – Подводная лодка – это сложнейший организм, живой, дышащий! Это ведь, как ракету в космос запускать!

… – И почему это все фильмы сняты про городских следователей да оперативников? Они там, в кино, совсем ничего не понимают что ли?! Ведь если снять про сельского участкового, простого, честного, умного, то это каждому человеку в нашей стране интересно будет! Так нет же!

… – Тевочки теперь навсекта у вас путут жить? – Я не знаю… Как Влад решит…

… – Мы с Сержем всю рыбу солим только в тузлуке. Но он правильным должен быть. Да, Серж? – Да. Там есть хитрость, дед ещё меня учил. Дед мой, он был с Волги… Соли в растворе должно быть ни много, ни мало, и когда тузлук готов, то в нём очищенная картофелина не тонет…

…Да, я была на Камчатке. Друзья с собой позвали на гейзеры посмотреть. Я немного рисую, и вышла такая поездка на этюды на край земли…

… – Эсфирь Авраамовна, если Вы захотите взять щенка, то папа Вам самого лучшего выберет! – Спасибо, Лёнечка, я подумаю…

… – Для того, чтоб подготовить поводыря, требуется от года до двух лет! Нужно собаку кормить, лечить, учить… И всё на одном энтузиазме держится!

Иван Стрепетов, молча, сосредоточенно жевал.

Макарыч раскурил трубку, поднялся, отошёл от стола на пару шагов:

– Волшебный ужин! И волшебный вечер! Еда восхитительная и за столом четыре сказочные красавицы, длинноволосые русалки… – он довольно вздохнул, – Надо же, благодать какая – светло, как днём, тепло, как на юге и комаров совсем нет! Слыхали, дочь Бонье приехала?

Все, молча, на него уставились.

– Откуда ты знаешь? – спросил Макс.

Макарыч кивком указал на Милу, та пожала плечами:

– Марина рассказала. Она веть пес рапоты осталась, пришла к нам претложить свои услуки…

– А ты что, не справляешься? – рассмеялся Дениска, он был уже заметно навеселе, – У тебя ж ни детей, ни грядок!

Мила спокойно посмотрела на него, кивнула:

– Та. Кряток нет у меня. И тетей. Я так Марине и сказала, – она перевела взгляд на Макса, – Марина мне и рассказала, что приехала новая хозяйка, точь Понье, Эжени.

– Эжени! – пьяно фыркнул Марченко.

– Евгения Бонье, – сказал Анатоль, – Владимир Сергеевич упоминал о ней при нас с Сержем… – он хлопнул себя ладонью по лбу, – То-то у него в доме на днях свет горел!

– Верно, – сказала Мила, – Эжени позвала Марину, запрала у неё все ключи, но от её услук отказалась. Марина очень опителась.

– Она говорит по-русски? – спросила Эсфирь.

– Та. По словам Марины «такая же картавая, как Понье».

– Как быстро она сюда приехала! – удивился Макс, – И, разве, в права наследства не через несколько месяцев вступают?

– А у хранцузов может другой закон! – сказал Дениска, громко шмыгнул носом.

Макс обескуражено на него смотрел, потом потряс головой:

– Причём тут французы? Дом-то здесь!

Дениска в ответ, ни с того ни сего, расхохотался. Макарыч вытряхнул свою трубку, спрятал в карман, посмотрел на Марченко.

– Похоже, нашему гусару нужно освежиться. Денис Василич, пойдём-ка, прогуляемся…

– Никуда я не пойду! – возмутился участковый, – Я ещё не доел!

Макарыч положил ему руку на плечо, сжал, тихо сказал:

– Вставай. Здесь женщины и дети, проветришься – милости просим обратно.

Дениска сморщился, жалобно захныкал:

– Пусти, больно! Дурак старый… – он встал, ухватился двумя руками за край стола, – Паша! Можно я в гамаке полежу? Мне домой нельзя такому, мамка с меня три шкуры спустит!

Макарыч громко, в голос рассмеялся, за ним и остальные. Макс разрешил. Марченко добрёл до забора и спиленным деревом повалился в гамак. Алекс сходила в дом, вернулась оттуда с пледом, накрыла уже храпящего участкового.

Макарыч снова сел к столу, сделал глоток вина из бокала жены, крепко, обеими руками обнял её, она положила ему голову на плечо. Макарыч посмотрел на Макса:

– Вообще, ты прав… Она чертовски быстро приехала сюда!

– Может быть турпутёвка? – раздумчиво сказала Эсфирь, – Ещё возможно двойное гражданство… – она повернулась к мужу, зло прошептала, – Ты когда-нибудь наешься?!

Иван Стрепетов дёрнул плечом и продолжил жевать. Макс опустил глаза. Не хватало, чтоб они затеяли здесь скандал!

Любви между Фирой и Иваном давным-давно не было, Макс это знал, недаром же они были его ближайшими соседями. Знала об этом и вся Березень. Супруги ссорились и раньше, а в последнее время скандалы стали чаще, громче и злее. И вообще, брак этот, по мнению односельчан, с самого начала был обречён на провал.

Эсфирь, сдержанная, строгая, немногословная, но всё же очень привлекательная женщина, с копной вьющихся волос, низким бархатным голосом, с фигурой и поступью балерины, была преподавательницей английского языка и преуспевала, хотя работать ей приходилось много: школа, репетиторство, курсы, консультации. В начале этой весны она купила себе подержанную машину и иногда, возвращаясь из города после работы, уставшая и голодная, даже не находила сил загнать её во двор – так и бросала до утра на улице, возле ворот.

Иван Стрепетов и жил и выглядел по-другому. На полголовы ниже жены, рано начавший лысеть и полнеть, бесцветный, с блёклыми пустыми глазами, в деревне, с лёгкой руки Ильи Покровского, он звался «мокрицей». Иван всю жизнь жил в старом родительском доме, который Фира, на свои деньги, подлатала и обставила. По профессии он был учителем русского и литературы, служил в средней школе на окраине города, трудился по 3-4 часа в день, не обременяя себя даже классным руководством, и уже на двухчасовой электричке возвращался в Березень с работы.

По деревне ходили упорные слухи о том, что у Фиры роман с Владом Покровским, и будто бы Влад, прыгающий, как блоха, из постели в постель, об Фиру запнулся, прикипел, любит, говорили даже, что он хотел из-за неё уйти от жены, но Снежана не пустила, пригрозив наложить на себя руки. Поговаривали, что Стрепетов был очень недоволен тем, что жена затеяла интрижку в посёлке и выставила его на посмешище. Макс несколько раз, ненароком, слышал, как Иван, в пылу скандала, обзывал жену дешёвкой, шлюхой и ещё Иезавелью, видимо полагая, что пороком женщины может быть только блуд… Макс не придавал значения и не прислушивался к этим бродящим по деревне слухам, но сейчас, за столом, и ему и остальным было заметно, что между Фирой и Снежаной, сидящими лицом к лицу, висит напряжение, спичку поднеси и раздастся взрыв.

Эсфирь поджала губы, повернулась к Лёне, спросила, что ещё ему положить на тарелку…

– Интересно, конечно, на француженку посмотреть, – усмехнулся Макарыч, заглянул жене в глаза, – Почему моя девочка загрустила?

– Так… – Мила вздохнула, – Спой, Антрей!

– Гитары нет.

– У Макса есть.

– И то верно! – просиял Макарыч, – В гостиной пылится. Твоя?

Макс помотал головой:

– Жены.

– Сколько струн?

– Семь. На ней сто лет никто не играл. Наверное, расстроена совсем…

– Макс, принеси пошалуйста, – мягко попросила Мила.

Макс поднялся, пошёл в дом.

Макарыч очень долго настраивал гитару. Все притихли, разомлели, слушали нестройное бренчание и наслаждались вечером, запахами, цветами, коротким северным летом. Наплывала белая ночь, заблестела роса, но было непривычно тепло и хотелось просто быть, быть в этой минуте, и невозможность удержать и повторить делала её бесценной, самой важной минутой в жизни.

– Ну, что ж, господа… – откашлялся Макарыч, – Давайте ещё по чуть-чуть и отдадимся музе…

Он мягко перебирал струны, пел негромким глубоким голосом, Мила, склонив голову к плечу, с нежной улыбкой слушала мужа.

– Ночь светла, над рекой тихо светит луна… И блестит серебром голубая волна…

Фира тоже улыбалась Макарычу и покачивала головой в такт музыке. Алекс подпевала одними губами. Снежана, едва заметными движениями пальцев, постукивала по столу, как по клавишам.

«Как смотрит на Андрея жена! – думал Макс, – Сейчас вечеринка закончится, все разбредутся кто куда, но его-то сегодня ещё ждёт любовь, можно не сомневаться! Все женщины за этим столом годятся ему в дочери, но глядят на него влюблёнными глазами… Как так?»

Макс осёкся. Снежана перестала стучать пальцами. Она вся застыла, замерла и уставилась неподвижным взглядом куда-то за спину Макса. Макс обернулся, всмотрелся, разглядел в серых сумерках мужской силуэт за своим забором. Снежана тем временем, наконец, сбросила с себя оторопь, поднялась, быстро суетливо заговорила:

– Мне пора… Владик за мной пришёл… Спасибо, что пригласил, Пашенька… Неловко вышло – я с пустыми руками… В следующий раз обязательно…

– Снежа! – перебил её Макс, – Хочешь, я пойду с тобой?

Она в ужасе подняла на него глаза:

– Не вздумай! – потом обвела всех сидевших за столом быстрым взглядом, пробормотала «Хорошего вечера», засеменила через двор, вышла за калитку, с опущенной головой подошла к мужу, взяла его под руку и они пошли вниз по улице. Все сидели с мрачными лицами, Фира, очень бледная, смотрела вниз, Стрепетов чавкал квашеной капустой.

– Что же это такое? – растерянно заговорил Анатоль.

– Тирания, – хмуро сказал Макарыч.

– Но почему она это терпит? – возмутился Серж, – Бьёт он её что ли?!

– Не говорите чепухи! – тихо и зло произнесла Эсфирь, Стрепетов поперхнулся.

Макарыч кивнул:

– Согласен, это чепуха. Уверен, что он её и пальцем не трогает. Это такой особенный человек.

– «Особенный»? – переспросил Серж.

– Именно. На нём всегда бархатный плащ, начищенная шпага, звенящие шпоры… Мы-то все знаем, что король на самом деле голый, и он злится, чурается, он нас не любит! И находит нежное создание, которое видит у него на голове, вместо намечающейся плеши – корону. Он хватает это создание, сажает в клетку и заставляет каждый день повторять – на тебе корона, ты царь, ты бог!

– У тепя косынка, – раздумчиво сказала Мила.

– А? – не понял Макарыч.

– Косынка, повязанная концами назат. Чёрная шёлковая рупаха, красный шарф вместо пояса, и польшой такой нож, знаешь, как тля сахарноко тростника… Ты клаварь пиратов, моя шхуна тонула, а ты меня спас.

– Ты серьёзно?! – восхитился Макарыч и все, даже Фира, рассмеялись, – Дааа! Мы все купаемся в иллюзиях и украшаем жизнь мечтами… – он повернулся к жене, – Я не спасал тебя с тонущего корабля. Ты жила одна в лесу, златовласая красавица, очень нежная и очень добрая. Меня изранил медведь, я дополз до твоей хижины, а ты меня выходила и полюбила, такого, как есть – старого и всего в шрамах…

– А Алекс? – спросил вдруг Лёня.

– Алекс?… – Макарыч перевёл взгляд, – Алекс сидит на балконе своего дома в Севилье, тут же, рядом мольберт с незаконченной картиной, в волосах у неё алая роза, в пальцах бокал с красным, как кровь, вином. Она смотрит вдаль и ждёт.

– Кого? – спросил Лёня.

– Рыцаря. Он едет к ней из деревеньки под названием La Mancha, но Росинант уже не молод и не быстр, и ей придётся ещё немного подождать.

– А я? – спросила Фира.

– О! Прекрасная Эсфирь! Ты живёшь в сердце каждого католика!

– Католика?! – рассмеялась Фира, – Я еврейка, Андрей. Моих родителей звали Авраам и Сара, к этому и добавить-то нечего!

– Всё верно. А кем был Иисус?

– Это скользкая тема, Макарыч… – заметил Серж.

– Всё в порядке, Серёжа, я сегодня на коньках, – отмахнулся Вальтер, развернулся к Эсфири, – Я православный верующий, Фирочка, я молюсь Богу каждый вечер, пост держу, но… Откровенно-то говоря, ведь на наших современных иконах одни славянские лики. Как? Откуда?… Я потому и заговорил про католиков, про Ренессанс, Возрождение… Ты смотришь со всех картин гениев! У тех, ещё настоящих мадонн, твоё лицо!

Фира недоуменно покачала головой, но было заметно, что ей приятны его слова.

– А папа? – не унимался Лёня.

– С папой всё понятно. Дон Кихот. С мужиками вообще всё просто и неинтересно. Вот хоть Сержа с Анатолем взять – они долго брели по свету, побиваемые камнями, потом встретились и теперь живут и в ус не дуют! А Дениска так никогда и не выберется из песочницы, да и ни к чему ему.

– А я? – вдруг подал голос Иван Стрепетов.

– Ты?… – озадаченно переспросил Макарыч, – Ты выпил весь коньяк.

Вальтер взял за горлышко пустую бутылку, повертел в руках, поставил позади себя на землю:

– Господа, не пора ли и честь знать? Макс совсем осовел…

– Дядя Андрей, а про меня-то Вы ничего не сказали!

Макарыч улыбнулся:

– Сынок, ты чистый лист бумаги, и как сам решишь, так оно и будет. Я сегодня Бога попрошу, чтоб ты сделал правильный выбор. Просто реши быть счастливым и всё получится.

– А трудности и испытания? – нахмурился Лёня.

– Отменяются, – легко сказал Макарыч, – Перед сном скажи себе: «С завтрашнего дня я стану счастлив» и просто живи, дружи, играй в шахматы, помогай отцу, чем можешь, и выполняй всего одно условие…

– Какое?

Все, замерев, смотрели на Макарыча.

– Получай удовольствие от всего, что делаешь и не желай никому зла.

– Я попробую, – серьёзно сказал Лёня, задумался.

– Я тоже… – улыбнулась Алекс.

…Макс сидел на крыльце. Гости, кроме храпящего в гамаке участкового, с грехом пополам разошлись. Рассвело, пели соловьи.

Вальтеры откланялись последними – Мила помогла Алекс убрать со стола, а Макарыч, который весь вечер пил со всеми наравне, но почему-то был трезв, как стёклышко, задал Максу ещё несколько последних вопросов про Мотьку, и договорился о завтрашнем дне. Потом и они ушли, обнявшись, как влюблённые подростки.

Алекс закрыла за ними калитку, развернулась к Максу:

– Спокойной ночи… Очень хороший вечер, но я прямо с ног валюсь!

Она пошла по дорожке к своему домику.

Макс сходил в комнату к сыну, мальчик спал в одежде на не расстеленной кровати. Макс обругал себя последними словами, вышел на крыльцо, сел на ступеньку.

Вспомнился Макарыч и то, как Мила смотрела на него, когда он пел старый слащавый романс. Макс представил, как они, вобнимочку, дошли до дома, и вот сейчас, в эту самую минуту, целуются и стаскивают друг с друга одежду, не дотерпев до спальни. Макс зло откашлялся. Сжал кулаки.

«Он на двадцать лет меня старше. И его искренне любит привлекательная, умная, молодая женщина! А со мной-то, что не так?! Половина жизни за плечами и одна пустота вокруг!»

Ему вдруг так страстно, так невыносимо захотелось взаимной любви, такой, какая только в юности бывает, что от желания этого застучало в висках.

Он встал со ступенек, подошёл к бочке, вымыл ледяной водой лицо, намочил волосы, постоял немного, глядя перед собой, и пошёл к сторожке.

Света в её окнах не было, Макс негромко постучал костяшками пальцев по стеклу. Прошла, наверное, минута, потом она выглянула из-за занавески, открыла окно, чуть высунулась:

– Что случилось?

Она смотрела серьёзно, без улыбки. На плечи у неё была накинута какая-то тряпка, похоже – покрывало с кровати, волосы рассыпались, падали на глаза, лицо было нежно-розовым в лучах поднимающегося солнца. Внутри у Макса заплясали черти.

– Пусти меня.

– Вот уж дудки!

– Пусти!

Она весело рассмеялась:

– Какой ты смелый стал! А что наутро будешь говорить, когда проспишься?

– То же, что и сейчас.

– И что же?

– Я тебя люблю.

Алекс ещё больше развеселилась:

– Чепуха какая! Ты меня даже толком не знаешь!

– Чтоб влюбиться одного взгляда достаточно!

– Верно, – согласилась Алекс, – Но ты-то говоришь, что любишь, а не влюблён. Кое-кому нужно повзрослеть и поумнеть, чтоб понять разницу.

Макс задумался.

– Спокойной ночи, – она хотела закрыть окно.

– Постой! – Макс держал раму, – Саша, пусти меня!

– Пашенька, нет. Иди домой и ложись. Тебе нужно поспать. Я ведь вижу, что ты не привык так пить, как они.

– Да уж… Саша, я уйду, если ты меня поцелуешь.

Она, продолжая смеяться, поставила локти на подоконник и упёрла в ладони подбородок:

– Паша, сколько тебе лет?

– Тридцать восемь. Я тебе говорил.

– Ты ведёшь себя, как старшеклассник.

– Я помолодел. Сбросил лет двадцать. Думаю, это хорошо.

– Да, неплохо.

Макс поставил ногу на фундамент домика, схватился руками за подоконник, подтянулся и оказался с ней лицом к лицу.

– Поцелуй меня и я уйду.

– Ладно… – прошептала Алекс, обняла его за шею, поцеловала в губы долго, нежно. Потом вздохнула, – Спокойной ночи.

Макс очень хотел тоже её обнять, но приходилось держаться за подоконник, чтоб не свалиться.

– А можно ещё?

– Нет. И ты обещал пойти спать.

– Да. Хорошо, – он спрыгнул вниз, – Спокойной ночи, Саша. Я тебя люблю.

Она кивнула, закрыла окно и задёрнула занавеску.

Макс пошёл к дому. Во дворе он погасил фонарь над беседкой, проверил ворота и калитку, в доме снова заглянул к Лёне, сын сладко спал.

Голова начинала болеть, не дожидаясь утра. Макс решил загодя принять таблетку, прошёл в кухню, посмотрел в окно. В рассветной дымке по улице шла женщина, высокая, стройная, в чёрном приталенном плаще. Лица было не разглядеть, Макс лишь успел заметить, что у неё чёрные волосы выше плеч, и почему-то показалось, что женщина улыбается.

«Что за чёрт? Идёт как будто со станции, но первая электричка только в семь часов…»

Он пожал плечами, проглотил таблетку и отправился спать.

Глава 8

Проснулся Макс от громких голосов во дворе. Посмотрел на часы. Схватился за голову.

«Десять! Собаки голодные взаперти сидят!»

Он вскочил, пошатнулся, к горлу подкатила тошнота, правый висок выстрелил резкой болью. Макс постоял, отдышался. Немного отпустило. Тогда он аккуратно, стараясь не наклоняться и вообще не смотреть вниз, надел джинсы, майку и пошёл из дома.

В дальнем углу двора, у забора, стояли Алекс с Макарычем и изо всех сил трясли гамак с участковым.

– Он живой вообще?! – зло спросил Макарыч.

– Дышит, – ответила Алекс.

– Что это вы делаете? – удивился подошедший Макс.

– Пытаемся разбудить нашего блюстителя порядка, – не глядя на Макса, ответил Макарыч, – Мне кажется, он впал в кому.

Макс, стараясь не смотреть Алекс в глаза, спросил:

– Саша… мм… ты к собакам не заглядывала?

– Заглядывала, – она продолжала трясти гамак, – Покормила и выпустила. Биглята в вольере, лабрадоры у себя.

– С-спасибо… – пробормотал Макс, – А зачем вы его будите?

– Чтоб он приступил к своим обязанностям, – сказал Макарыч, – В деревне снова смерть. Марина отошла.

– Куда?

Макарыч внимательно посмотрел на Макса, покачал головой. Алекс перестала валтузить Дениску, отдышалась:

– Марина, домработница Бонье, лежит мёртвая возле своего дома. Её нашла Снежана. Она шла за утренним молоком для девочек и увидела тело… Да, просыпайся ты! – она зло стукнула Дениску по плечу, тот счастливо улыбнулся, прошептал «Мама» и продолжил спать.

– Полицию вызвали?

– Не знаю, – пожал плечами Макарыч, – Снежана побежала домой, Влад её запер с детьми, сходил к Марине, убедился, что она мёртвая, пошёл искать по деревне этого деятеля, зашёл ко мне… Я ему сказал, что участковый, скорее всего, у тебя спит. Тогда Влад отправил меня сюда, а сам остался дежурить у неё во дворе, чтоб никто туда не заходил и не топтался… – он перевёл взгляд на Марченко, – По-моему, это бесполезно.

– Вы неправильно его будите, – сказал Макс, – У них в семье по-другому принято.

Макс сходил в дом, вернулся оттуда с маленьким ведёрком, зачерпнул воды из бочки и опрокинул всё ведро на голову Дениски, Алекс с Макарычем едва успели отскочить.

Дениска дёрнулся, плашмя выпал из гамака на землю, мгновенно, как неваляшка, встал, и ошалело посмотрел на окруживших его людей:

– Чего, похмеляться будем?

Макарыч закрыл лицо ладонями…

Алекс с Лёней остались дома, а мужчины отправились на происшествие. Бедного Дениску пришлось чуть не под руки вести. Макс до обеда пробыл во дворе Марины Шуйской, стараясь не смотреть на окоченевший уже труп.