Выехали на рассвете. Поехали через старый мост, мимо новоалтайского кладбища, миновали развязку и скоро уже мчались по Чуйскому тракту. Промелькнули Баюновские Ключи, мы выскочили из соснового бора и понеслись по пустынной в это время суток дороге, вдоль которой сливались в ленту берёзовые околки, укутанные золотом листьев. Вообще, берёзы осенью особенные, невесомые, лёгкие. Листва частично осыпалась, устелив ковром землю. Красота, для которой не находилось слов. И равнодушно смотреть на осеннее великолепие природы не смог бы, наверное, даже самый зачерствевший человек. На пригорках и в ложбинах иногда мелькали крыши деревень, убранные и вспаханные поля, кое-где уже пробивались яркой зеленью озимые, просёлочные дороги пыльными лентами уходили то вправо, то влево. Иногда из тёмной полосы соснового бора выскакивал поезд и, гудя, снова пропадал в густо-зелёной темноте – железная дорога шла параллельно Чуйскому тракту, где-то ближе, а где-то совсем далеко, так далеко, что был не слышен даже стук колёс. По дороге то тут, то там попадались кафе, рыбаки уже с утренним уловом тоже были на трассе, растянув верёвки с навешанной на них рыбой; они вяло махали ветками, отгоняя от себя комаров, особенно злых на рассвете. На лотках возле автосервисов и кафе уже сидели деревенские жители с вёдрами собранных вчера грибов, выкладывали на прилавки горки помидоров и огурцов, вилки капусты и яркие, красно-оранжевые шары тыкв.
Петро сгоряча предложил поехать через Турочак, по правому берегу Бии.
– Да говорю ж тебе, Яшк, там дорогу отремонтировали, красота! Заодно через Бийск не придётся тащиться, не, точно говорю – там короче будет. – Пётр зажмурился, потряс головой и, сунув руку в карман, выудил оттуда пакет мятных конфет. – Будешь? – предложил он.
– Нет. Мутит? – задал я вопрос, кивнув на конфеты. – Может, зря в травмпункт не пошёл?
– Не, нормально, – ответил он, но я видел – врёт. Чувствовал себя Ботаник как минимум паршиво, это было видно невооружённым глазом, а выглядел ещё хуже: ободранная щека, распухшая скула, заплывший глаз.
– А в Турочаке я хочу кумыса попить. Там же верблюды есть?
– Там бараны… будут, когда я тебя привезу.
– В смысле? – Напарник не понял подначки. – Какие бараны?..
– Да такие, как ты – учёные. Какие, на хрен, верблюды в Турочаке? Там же тайга! С Кош-Агачем попутал? Сейчас в Бийске тормознём у любого магазина, купим кумыс, если душа у тебя просит. Зря вчера водки столько выжрал.
– Да не, я так-то ничё, не с похмелья. Просто мутит немного и голова кружится. Скорее бы приехать. Слушай, Яков, может, и вправду через Турочак рванём?
– Ботаник, я вот не пойму, а ты куда-то торопишься? Поедем медленно, ты мне бумажки почитаешь, которые тебе Сорокин скинул. Или так расскажешь, ведь сам наизусть уже выучил, насколько я тебя знаю. А заодно подумаешь о том, какая после дождей дорога от Турочака, на левом берегу Бии. И если у тебя нет хорошего вездехода, желательно, армейского, то топать нам придётся своими ножками, с поклажей на плечах.
– Нормальная там дорога, до Сёйки рукой подать. Я на сайте смотрел, так они там уже и производство вроде наладили, дорогу на Кузбасс отсыпают. Да я ж вчера тебе весь вечер талдычил!
– Эх, Петро, Петро, не быть тебе никогда держателем общей кассы, – я рассмеялся, понимая, какой ценный совет дал мне Пал Палыч, когда порекомендовал придерживать Ботаника. – Ты какой «Весёлый» имеешь в виду? Уж не «Весёлый-Сёйка» ли? И вопроса, как там пикотехнологии опробовать, у тебя точно не возникло. Ведь так?
– А ты откуда про пикотехнологии знаешь? Я же тебе ещё не читал… – он повернул лицо ко мне, а я отвернулся, сделав вид, что смотрю на дорогу, чтобы не рассмеяться, так нелепо смотрелся он с синяками и ссадинами. Вот сколько раз, глядя на своего учёного друга, думал, что драться ему точно никогда не приходилось. – Не могу понять, Яков, как тебе удаётся все новости раньше всех узнавать?
– Мне их от Сорокина сорока на хвосте приносит, – хохотнул тот в ответ. – А с навигацией дружить надо. Ты же, Ботаник хренов, навигацию наукой считаешь, видимо, с географией путаешь, поэтому тебя и заносит куда ни попадя.
– Никуда меня не заносит, – проворчал Пётр. – Так куда мы едем?
– А едем мы на прииск «Весёлый», это немного в другой стороне. Прииск – хотя по бумагам он идёт как рудник. А находится он недалеко от Коргонских каменоломен.
– Каких-каких?
– Коргонских. Где порфир и яшму добывали.
Петро замолчал, непонимающе уставившись на меня. Я хмыкнул – с Ботаником всегда так, он в городе-то блудил, никогда не приезжал вовремя, путал улицы и маршруты, а здесь уж и подавно. Сейчас разразится бурной тирадой…
– Так это же совсем в другую сторону… – начал он, взъерошив льняные вихры и поправив на носу очки с большими диоптриями. Насупился, будто сам не видел в документах карту. Хотя видел, скорее всего, но не придал значения. – Я же материалы все по Сёйке поднял. Ещё удивился, что там руды-то лёгкие. И работают они там успешно. И мужичка этого подтянул – как раз по сёйкинской теме. А ты всё знал и слушал. Ты смеялся надо мной?
Не объяснять же дураку, что я его хоть и слушал, но не слышал? Думал. Думал про Аркашу, про Ваньку, про Аллочку… И про жизнь-заразу – такую свинью подложила с этим прииском!
– Короче, так, слушай команду. Бери мой ноутбук, перебирайся на заднее сиденье и изучай материалы, папка называется прииск «Весёлый». А я сейчас до Бийска, там поверну на Белокуриху, потом на Солонешное. А после решим, как ехать – через Каракол или через Усть-Кан.
– А зачем на заднее сиденье? – проворчал напарник недовольно. Но я остановил машину, кивнул назад:
– Давай шуруй. Там в сумке бутерброды, термос с кофе, так что будет чем рот занять, чтобы меня разговорами не отвлекать. И вот ещё что… если затошнит – кто знает, вдруг действительно мозги стряс – то говори сразу, остановлюсь. Ладно, за работу.
Но заставить замолчать моего зама по науке не так-то просто. Не забывая про бутерброды, он тем не менее умудрялся задавать вопросы, но чаще риторические, не требующие ответа. Просто комментировал документы, эмоционально, бурно, будто читал не сухие отчёты, а любовные письма.
За разговорами не заметил, как миновали Полковниково, проехали Троицкое. Тракт в очередной раз расширяли, ремонтировали, скорость на этих участках падала, и можно было неспешно полюбоваться на пригорки, покрытые прозрачными берёзовыми лесками. Золотые берёзы в рассветном солнце казались кружевными, но у меня почему-то всплыли воспоминания о Поломошном. Белые, звенящие на ветру деревья, листья сердечками, воздух жемчужный, сверкает перламутром – и вмиг всё это превращается в перекорёженные, опалённые коряги, торчащие из болота, а вокруг тёмный, беспощадный пихтач… Передёрнуло. Не к добру вспомнил. Вообще, чудом выбрались из посёлка пробного коммунизма, и вспоминать об этом перед новым заданием вовсе не стоит. Петруха что-то бубнил себе под нос, я не прислушивался, задумался.
Сверкнуло солнце. Отогнув козырёк, посмотрел на фотографию Аллочки. Здесь она была снята весной, под зонтиком, с воздушным зелёным шарфом на медных волосах. Глаза её смеялись. Помню тот день хорошо, она дразнила меня, показывала язык и вообще дурачилась, как ребёнок, а я фотографировал… Вчера она огорошила новостью – как раз перед тем, как Пётр затащил меня в «Хаус-клуб». Я дня за три до этого купил кольцо, хотя немного неловко было – чувствовал себя героем дешёвой мелодрамы: романтический ужин при свечах в ресторане, бокал с шампанским, в нём кольцо… Или – коробочка с кольцом под салфеткой, и я на коленях произношу пламенную речь… Или… Да какая разница? Оба взрослые люди, и по большому счёту она могла бы сама сделать первый шаг – хотя бы начать тему или как-то по-другому обозначить потребность узаконить отношения! Но нет, молчала, будто ей всё равно, будем мы вместе или завтра разбежимся навсегда… Так и получилось, хотя, казалось бы, мы настолько сложившаяся пара, что регистрация брака – скорее, простая формальность. Но – она собрала вещи и ушла, не написав не слова. Неужели всё?..
Я даже не понял, на что она рассердилась. Вчера, после работы, договорившись с Петром, что встретимся позже, мы с ней ехали по Красноармейскому проспекту. Аллочка была в таком настроении, что я исподтишка любовался ею. Просто светилась. Медные волосы, белая кожа и глаза – карие, горящие счастьем. «Солнышко ты моё», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Не умею, вот сколько женщин было, а шептать на ушко разные глупости так и не научился. Вообще, романтика у меня стоит где-то на последнем месте в условном списке необходимых вещей…
– Ой, Яш, что хотела тебе рассказать… – она, всплеснув руками, прижала ладони к щекам, а я поразился уже в который раз: как у Аллочки получается быть жёстким, волевым человеком на работе и становиться столь ранимой и нежной, и даже беспомощной, после неё? – Ты не слушаешь! – Она нахмурилась, но тут же безоблачно улыбнулась:
– Ладно, слушай! Так вот, я недавно в посёлке Восточном была…
– Стоп, а за каким чёртом тебя туда понесло?
– Не перебивай, потом расскажу. Такой район – просто ужас! Не понимаю, как можно жить в такой нищете вечно? Нет, родиться ты можешь где угодно, но ведь потом всё равно стремишься улучшить свою жизнь, ведь так? А там живут и живут годами, десятилетиями и умирают там же. Вот скажи, Яш, почему люди не стремятся к лучшей жизни? Неужели им нравится прозябать всегда?!
– Анекдот вспомнился, про червяков, старый, – улыбнулся я, не подумав, что улыбка может быть воспринята как снисходительная. – Так вот, маленький червяк высовывается из коровьей лепёшки, смотрит вверх и спрашивает: «Папа, смотри, червяки в яблоке живут! Почему же мы живём в коровьем дерьме?» А папа-червяк отвечает: «Потому, сынок, что есть такое понятие – Родина». Отвечая на твой вопрос, Аллочка, слово «Родина» я заменю словом «среда». Естественная среда обитания… Она формирует стереотипы, сломать которые почти невозможно. Почти… Так-то, солнце моё, где родился – там и пригодился.
Я посмотрел на неё и захотел проглотить свой поганый язык – будто лампочку погасили. Кровь отхлынула от лица, глаза, вмиг ставшие серьёзными, потемнели, и выражение их не предвещало ничего хорошего.
– Я вчера тебе хотела рассказать о себе, о своих родителях, а ты не стал слушать. А Восточный… Я там родилась! – сказала она с вызовом в голосе. – И я беременна.
Мне надо было вдохнуть побольше воздуха, подумать, сосчитать до десяти, в конце концов, но будто бес вселился! Ведь понимал же, что она на взводе, и торопиться не стоило, и всё равно не мог остановиться:
– Вот и отлично, сейчас заскочим в загс, напишем заявление. Простая формальность.
– И всё? – В её голосе появились металлические нотки.
– А что ты хотела?!! – неожиданно для себя самого я сорвался на крик. – Тебе что, надо, чтобы как в голливудских фильмах было? Романтику, розовые слюни и всё в мыльных пузырях? Мы с тобой взрослые люди, Алла, и я уже говорил тебе, что люблю тебя и ты мне нужна. Тем более будет ребёнок, думаю, есть смысл узаконить отношения. А всё остальное – мелочи.
– Останови! Останови, сказала!!! – закричала она, я машинально нажал на тормоз.
Аллочка задёргала ручку, и угораздило же меня именно в этот момент сунуть ей футляр с кольцом! Она замерла, открыла коробочку и в следующую секунду взглянула на меня глазами разъярённой кошки, потом коробочка полетела мне в лицо, едва успел увернуться, а Аллочка… Аллочка выскочила из машины, прошипев на прощанье:
– Видеть тебя больше не хочу… урод… моральный!
И всё свалилось на мою голову прямо перед поездкой. И этот чёртов «Весёлый», и «Хаус-клуб», и ссора с Аллочкой! В результате еду и думаю: «Может, я действительно моральный урод, потому что хоть убейте, не понимаю, что её так разъярило? Хотя… беременность, гормоны и всё такое – может, поэтому и распсиховалась?» Плохо, что не поговорили перед отъездом, но она тоже знала, что меня какое-то время не будет в офисе – и всё равно ушла. В конце концов, Алла не маленькая девочка в красной шапочке, а я не злой серый волк! Понимал, что пытаюсь оправдать себя, но легче от этого не становилось. Почему-то у женщин мужчина всегда виноват, и чаще потому, что не умеет читать мысли и в очередной раз не смог угадать желания. Где бы взять инструкцию или какой-нибудь свод законов – негласных, женских? Усмехнулся, представив подобное издание, но всё равно нехорошее предчувствие сжало сердце. Запретив себе думать об Аллочке, сосредоточился на дороге.
Бийск проехали на удивление быстро. Серый городишко, средненький. За мостом через Бию взял вправо. Вот наконец мост через Катунь, ярко-зелёная, цвета бутылочного стекла, вода Катуни резко контрастировала с сине-серыми водами Бии.
– Когда ещё можно будет увидеть две великие алтайские реки неподалёку от слияния, – подал голос Петро. – А ведь хорошо, что мы туда едем. Шеф, как всегда, мудр. Я был примерно в тех местах полгода назад. Скифские рудники. Остатки крепости Курее-Таш. Только был с той стороны, в районе Сентелека. Коргон там рядом, двадцать километров всего. Может, мотнёмся туда по пути.
Я не смог удержаться от хохота:
– Ну ты жжёшь, Ботаник!!! Нет там дороги. Эти двадцать кэмэ только на вертолёте преодолеть можно. И сесть этот вертолёт не сможет – по верёвочной лестнице вниз спускаться придётся. Там в папке документ, «Из переписки с друзьями» называется, прочти…
– Так… Ага, вот… нашёл! Итак, дорогой Яков, отвечая на ваш вопрос, сообщаю… Слушай, Яков, что корреспондент? Стиль – как в прошлом веке.
– Не отвлекайся, читай давай. Формальность – дело великое, кстати, рекомендую, когда переписываешься с пожилыми людьми, прекратить игнорировать формализм. Хотя ты и про обычную вежливость забываешь, так что считай замечание беспредметным.
– Нормально-нормально, – отмахнулся он. – Все знают, что я – чокнутый учёный, и прощают мне маленькие чудачества. – Петро рассмеялся. – Итак, дальше корреспондент пишет, что дороги между Сетнелеком и Коргоном нет. Точнее, она была когда-то, но завалена глыбами, которые падают со скал. Временами кто-нибудь её расчищает, какое-то время она функционирует, потом снова по ней никто не ездит… Ого! Яшк, последний раз аж в 1988 году её приводили в порядок, прикинь?!
– Ты читай без комментариев, как написано. И лучше вникни, чтобы представлять себе хотя бы частично, где окажемся.
– Читаю: «…перед нами там работали геофизики, они где-то камни убрали, где-то через наиболее крупные глыбы мостки сделали, но сейчас по ним наверняка никто не ездит, да и вряд ли они сохранились – столько лет прошло. Колыванцы едут на Коргон через Сентелек на Урале, два или три раза форсируя Чарыш (по малой воде, конечно), на менее мощном автомобиле не проехать по-любому. На Коргон сейчас едут через Усть-Кан, а на каменоломню есть два пути – из села Коргон вброд через реку Коргон – но на легковушке, даже типа “Нивы” или на уазике, не проехать. Надо ГАЗ-66. Есть и другой путь – через Седло – перевальчик по правому борту Чарыша выше Коргона. Но дорога тоже отвратительная. Чуть сбрызнуло – не подняться. Как ездили из Чарышского на Бухтарму, не знаю. Сейчас – конными тропами, по тому же Сентелеку, а про тележный путь тоже не знаю. Нерудка разведывала золотые россыпи на Бащелаке, притоке Чарыша. В отличие от притоков Ануя, Дрезговитой и Чёрного Ануя, где я работал и где было “неподъёмное”, мелкое золото, там были “тараканы” – мелкие самородки. Про дореволюционные россыпи не знаю, но в районе Коргона, ниже Каменоломен, по ручью Казённому был рудник. И недалеко от дореволюционной точки, известной с начала девятнадцатого века, несколько выше по течению, вели разведку и добычу уже в советское время…» Слушай, он что, про прииск Весёлый пишет?
– Про него. Вот вникай, что опытные люди про ситуацию в районе наших работ рассказывают. Там ещё про рудник материалы – посмотри папочку «Весёлый-2». Очень странный прииск, непонятный. В той же папке и про скифские рудники, прилегающие к нему, и про пещеры…
– Всё ясно, но всё равно обидно, зачем меня было за нос водить? – проворчал друг. – Подсунули мне тему «Весёлый-Сёйка», я, как идиот, перелопатил гору материалов, человечка этого нашел… который про «Весёлый»… «Весёлый-Сёйка»… – поправился он, – должен был всё рассказать. – Петро обиженно замолчал и надулся. – Вообще, очень уж у нас все на секретности помешаны и на всяких хитрых ходах. Чтобы враг не догадался? Вдруг не спит, не дремлет? А наше руководство, как всегда, на посту и бдит… – Петра несло. Давно накапливавшиеся обиды сейчас прорвались, и Ботаник, пользуясь случаем, с удовольствием высказывал их мне.
– Слушай, Петро, а ты что о концерне любимом нашем знаешь? Ну кроме того, что он даёт тебе возможность зарабатывать, не думать о хлебе насущном и реализовывать свои наработки? Так сказать, удовлетворять своё научное любопытство за счёт концерна…
– Что знаю? То, что шеф наш Сорокин Николай Николаевич, учёный с мировым именем, ну, даже очень хороший учёный, настоящий физик, знаю… я очень его уважал, ещё до знакомства, и сейчас уважаю очень, за Поломошное, прежде всего. Малая родина и всё такое, – тут он смутился, махнул рукой в сторону и сморщился. – Ведь полная безнадёга была… Особенно когда школу стали закрывать, чтобы детей в Шатохино… в интернат… Приезжаешь в райцентр в отдел образования, а там дамочка сидит неопределенного возраста – глаза пустые: «Ничего не знаю есть указание по оптимизации расходов… школа малокомплектная… нормативы не выдерживаются», – передразнил он так, что я, будто вживую, увидел чиновницу. – А, да что говорить… Зато сейчас за год как поднялись! Заводы поставили по глубокой переработке молока, пшеницу полностью перерабатываем, и всё по уму комплексно… Продукцию в своих магазинах реализуем…
– Так что же получается, у концерна задача – подъём сельского хозяйства? Нет у него такой задачи, Петя. Нет, не было и впредь не будет. Поломошное попутно получилось, плюс ещё три хозяйства в крае пришлось прикупить. Основное – посёлок пробного коммунизма и институты. Инновации – вот основное. Разработка, доведение до опытного производства. Часть производств потом пристраивается в хорошие руки. А часть дальше продолжает развиваться. В рамках концерна. В начале девяностых Ник-Ник написал докладную в ЦК с подробным бизнес-планом, что можно сделать с заделом, с наработками наших учёных в оборонке, в фундаментальной науке, в вузовской науке… Да-да, не делай круглые глаза, в вузах тогда много чего интересного открывали, разрабатывали и пытались до производства довести. Да в том же АГУ нашем знаменитый проект «Кронос» – не слышал?
– Нет.
– Вот-вот. Мало кто слышал. Но ещё услышишь. Материалы по нему недавно готовили, так что кто знает. Так вот, Ник-Ник тогда, совершенно случайно, прорвался к Бокатину и к Шенину. Они тогда науку и оборонку курировали. А времена как раз были смутные, и, видимо, на подстраховку, ему отдали всю базу данных – по наработкам, по патентам. Обещали финансами подкрепить, опытное производство сделать, да много чего обещали. Но грянул путч – и пшик, все обещания медным тазом. Сорокину пришлось выкручиваться самому. Не знаю, как он сделал и что, но концерн организовал очень быстро – подозреваю, что не без помощи спецслужб. Да что там подозрения – скорее, действительно так и было. Это сейчас Ник-Ник такой белый и пушистый загорает в Намибии, а в девяностые я даже не представляю, сколько грязи ему пришлось разгрести и через что пройти. И сейчас по этому руднику основная тема – не золотодобыча, поэтому ты со мной здесь. Золотом у нас много кто занимается, игроки очень серьёзные, и конкуренцию мы им, естественно, не составим, да и не нужны нам эти крысиные войны. А вот почему люди туда заходили, а потом выходили спустя много лет в том же возрасте и цветущем состоянии – это вопрос интересный. Есть гипотезы? Или тебе сначала пожрать надо? Что-то ты давно про еду не вспоминаешь.
– Да у меня же тут сумка с бутербродами… была… – Он поднял синюю спортивную сумку, потряс её. – Пусто… И, вправду, пожевать бы чего. Может, тормознёшь где-нибудь у кафешки? – проворчал Пётр и снова уткнулся носом в дисплей ноутбука. – Я бы от горячего не отказался. А гипотез пока нет – на месте смотреть надо. Кстати, как мы туда попадём, там же написано, что только на армейском вездеходе можно проехать?
– На нём и поедем. В Коргоне или в Усть-Кане пересядем. Да, в Коргоне, скорее всего. В любом случае ГАЗ-66 нанять – не проблема, там это основной транспорт. После коней. Слушай, всё спросить хочу, раз уж зашла речь о Поломошном… Ты там с научно-исследовательским сектором плотно контактируешь, слышал что про того непонятного стража? Всё покоя не даёт топотун поломошный. Что-то я слышал, что контакт с ним пытались установить. Ну, в любом случае, насколько я знаю, больше никаких нападений не было. Исмаилыч, царствие ему небесное согласно его вере, последней жертвой был. Я сильно не вникал, что это за хрень вообще? По РИПу вообще уже легенды ходят, недавно парни в охране про биоробота трепались. Ну, поржал с ними, отчего не развлечься? Однако наряду с этим бытует гипотеза, что, мол, волновую форму жизни открыли. Может, перестанешь гоготать и просветишь?
– Ну, новая форма жизни – это, конечно, сильно, – сказал Ботаник, просмеявшись, – но рациональное зерно в этом есть. Хотя мне вариант с биороботом больше нравится. Ладно, если без смеха, то рудник «Весёлый» заинтересовал Сорокина именно как продолжение темы Чёрной горы в Поломошном. Ты не смотрел спутниковые фотографии? Нет? Тогда слушай! Если совсем просто, то тут опять встаёт вопрос искажения геометрии пространства. Если в двух словах, то наблюдается такой эффект: все наши страхи, подсознательные особенно, усиливаются и становятся материальными.
– Да ну на фиг, как такое вообще возможно? Ну, понятно, самовнушение, внушение, особенно под воздействием наркотиков, спиртного, но ты же не скажешь, что Исмаилыча на запчасти его собственные страхи разобрали? Не сам же он себя порезал?
– Есть гипотеза, моя, что там что-то вроде индукции происходит. Излучение нашего мозга, очень слабое излучение, которое к тому же экранируется черепной коробкой, вступает в резонанс с излучением непонятной природы, изменяется и возвращается к самому индуктору – в данном случае человеку – уже в усиленном виде. Многократно усиленном. А там уже по мере испорченности каждого – люди получают то, чего боятся. Ну вот ты темноты боишься, тебе шаги и мерещились, – Ботаник хлопнул меня по плечу и рассмеялся:
– Яш, тебя в детстве великанами не пугали?
– Да пошёл ты! Ты будто ничего не боишься?
– Я? Не, я за себя не боюсь. Я за людей всегда боюсь. Вот за паром боялся, как бы чего не случилось, переживал, хорошо ли Исмаилыч закрепил машину, да много из-за чего переживаю – но не долго, так – миг.
– А слова? Ну… эта формула… как её там? Ваде ретро монструм, что ли?
– А слова – тоже волна. Тоже воздух сотрясают. Колебания, вибрации – могут усилить, могут заглушить. Ну почему было не попробовать? Волновая физика – это огромная страна, полная белых пятен! Ты даже не представляешь, какие возможности открываются! Вот что такое материя? Это энергия в относительно спокойном состоянии и…
И, оседлав любимого конька, Петро увлёкся. Я уже на следующей фразе потерял нить его рассуждений. Он постоянно забывал, что я не физик, не математик, я – юрист. И сейчас он говорил, как я понимаю, для себя. Что-то у него там, в голове, щёлкало, когда заучка проговаривал свои идеи вслух, и слова начинали складываться в стройные, почти реалистичные гипотезы, а совершенно фантастические идеи обрастали условиями, вполне даже в рамках законов физики и математики.
За разговорами незаметно доехали до поворота на Белокуриху. С хорошей дороги свернули тоже на асфальтированную, но гораздо худшего качества. Появились выбоины, а буквально через десять километров слева встала, как всегда неожиданно, зелёная стена гор. Вначале осени берёзы и осины сверкали жёлто-красными пятнами на мрачной зелени пихтача и кедров.
– Сейчас смотри, – Ботаник поднял голову от ноутбука, – тут по карте смотрю, будет гора Плешивая. Если на ней снег лежит, то зима нам предстоит в этом году суровая и снежная. Кстати, местный барометр. Представляешь, по этой высотке они погоду весь год предсказывают.
И точно, призрачное снежное сияние, словно вуаль, покрывало вершину горы. Я усмехнулся, подумав, что нам, по большому счёту, до климата нет дела. Холодная, тёплая – в городских квартирах, на машинах да с деньгами в кармане – какая разница до температуры воздуха снаружи, за окнами?
С каждым километром стена гор приближалась ближе и ближе, пока дорога наконец резко не повернула в глубину. Быстро проскочили Солонешное. Село явно приходило в упадок, покосившиеся заборы, заросли вездесущей крапивы, развалины клуба – обычное российское запустение. И великолепные горы вокруг. Невероятная красота, спуски – мечта любого горнолыжника, уступы, с которых можно летать на парапланах. Всё это составляло дикий и неприглядный контраст.
Дальше наш путь лежал вдоль Ануя. Ануй – ещё одна большая река в Горном Алтае, вдоль которой в последнее время открыто много стоянок древнего человека. И даже одного «двоюродного брата» нашли – денисовского человека. Это меня Пётр «обогатил» знаниями, пока я пытался вырулить из села Солонешное на ануйскую трассу. Основная дорога шла вокруг села, но она была не очень заметна. Я на скорости проскочил поворот, и в результате минут сорок блуждали по сквозным улочкам райцентра. А Ботаник ни на миг не умолкал, оседлав своего любимого конька. Помимо денисовского человека, оказывается, в этих краях жили ещё и неандертальцы.
– Село, видимо, они проектировали, – с раздражением заметил в ответ я, выехав через очередной переулок на улицу, по которой проезжали минут десять назад.
– Да нет, не они, тут между кроманьонцами, неандертальцами и денисовцами были гораздо более сложные отношения! – не поняв шутки, возразил Петро.
– Они, кстати, до сих пор не потеплели, – я кивнул на дерущихся посреди улицы женщин. Одна вцепилась второй в волосы, третья замахнулась на обоих коромыслом, к ним справа, из переулка, нёсся мужик с какой-то упряжью в руках, с другой улицы подтягивались ещё аборигены – как говорится, кто с кольём, кто с дубьём.
А вокруг стояли высокие, спокойные горы – молчаливые, гордые… Когда наконец выехали на тракт, я вздохнул с облегчением:
– Бодро едем. До обеда Солонешное проехали. К вечеру, глядишь, на месте будем.
На выезде остановились у заправки. Зашли в кафе. Ботаник, видимо, решив наесться впрок, сметелил две тарелки борща, порцию макарон с котлетами, и ещё набрал с собой булочек, шоколадных батончиков и прочей ерунды вроде чипсов. Я это и едой не считаю, но у Петра метаболизм такой, постоянно хочет есть, всегда голодный. Сам перекусил бутербродом с рыбой – тонкий пластик сёмги на смазанном маслом ломтике батона. Выпил чашку кофе. Особого аппетита не было, но с утра не завтракал, и если по пути закружится голова, то ничего хорошего из этого не будет.
В три часа дня были уже в Усть-Кане. Насчет ГАЗ-66 договориться не получилось, все советовали нанять машину в Коргоне – неприглядном селе, расположившемся среди таких же умопомрачительных красот. Там мы нашли местного проводника Серёгу.
– Отвезу, не сомневайтесь. И на каменоломни, и на прииск «Весёлый», и к Тимофею. Вот только с утречка, и то часов в десять. Как оббыгает…
Серёга, мужик лет тридцати, совершенно обычный, веснушчатый, улыбчивый, ничем особо не примечательный и на удивление трезвый. Камуфляжные штаны, ветровка из джинсы, под ней драный свитерок. Весь пропахший бензином, железом – в общем, обычный шофёр.
– А я и не пью вовсе, – не умолкал он, – не поманыват. К зиме надо готовиться. А я как гляну на нашу голытьбу, как они посреди зимы бегают, зубами лязгают да дрова клянчут, так удивляюсь – вот есть ум у людей али нету вовсе? Среди такого богатства жить и помирать – это постараться нада. Вот я щас на машине дровами промышляю, людям вожу, потом рыбу начну всю зиму на Чарыше ловить – тоже доход, да с огорода хорошо в этом году снял урожай. А скотина? Скотины у меня знашь скока? Да немного, ежели по большому счёту, коров всего три дойных, но молоко да масло в Бийск вожу, там сдаю торговкам на рынок – вместе с рыбой… Вы сёдня за огородом у меня – там покос дальше, вот за покосом в аккурат на ночёвку вставайте. Да вечерком заглядывайте, моя баба сёдня пельмени затеяла. А у моей Аньки знаете, каки пельмени знатные? Да к завтрему соберёт пожрать, рыбы нажарит да пирог сварганит…
Я смотрел на двор, на копошащихся в жухлой траве кур, вдыхал свежий горный воздух, пропитанный дымком бань, запахом навоза и густым мясным ароматом Анькиных пирогов, что сочился с летней кухни, пока ещё не закрытой на зиму. Ботаник сглатывал слюну, вполуха слушая хозяина подворья. А Серёга просто светился, в его синющих глазах плескалась любовь, и он не умолкал, рассказывая о жене, о её борщах и солянках, о студне и рулетах, о батареях банок в погребе. Я улыбался, думая, как он умудряется при такой кулинарке жить и оставаться тощим, словно жердь? Ботаник сглотнул слюну, кашлянул, потом, пошарив в карманах, выудил оттуда надкусанный шоколадный батончик, облепленный крошками, шелухой семечек, прочим мелким мусором. Вообще-то, Пётр бы не обратил на такие мелочи внимания, просто бросил бы его в рот, завороженно слушая Серёгу, – тот как раз дошёл до коржиков, которые как «в детстве в школе давали – настоящие», – но перед напарником на задние лапы встала маленькая лохматая грязная собачонка и, попрошайничая, жалобно заскулила. Ботаник вздохнул, отдал псу шоколадку.
– А может, сегодня доберёмся? – робко поинтересовался он, как я понимаю, чтобы прекратить «издевательство Анькиным ассортиментом».
– Может, и доберёмся. А я как? Там ночевать? Не-е-е… Не поманыват… – неожиданно жестко ответил Серёга.
– Так мы заплатим… Хорошо заплатим! – продолжал гнуть свою линию Петро, глядя в сторону летней кухни – оттуда как раз вышла хозяйка с большой, накрытой белоснежным полотенцем пластиковой чашкой.
– Серёжа, да хватит тебе гостей разговорами кормить, с болтовни чай сыты не будете. Нате вот, угощайтесь на здоровье, – и она протянула Петру круглую жёлтую чашку. Тот расплылся в улыбке, отогнул край полотенца, потом снял его, передав хозяйке со словами:
– Вот уж спасибо!
– Да не за что, – Анна рассмеялась, – добра-то – пирогами поделиться. Вижу же, что с дороги голодные, а этот чурбан до самой ночи балаболить будет, ни капельки не сочувствуя. Ладно, ежели чего, устроитесь – ужинать зайдёте?
– Да уж чё не сочувствую? Очень даже сочувствую. – проворчал Серёга, но не сердито, строжась, скорее для порядку – супруга в разговор мужской влезла. – Я сам чувствую, что пожрать поманыват. Ты там скоро уже? – Но супруга, погрозив ему пальчиком, лукаво улыбнулась и скрылась в небольшом, отдельно стоящим от основного ряда хозяйственных построек, домике – летней кухне. – Не, я б отвёз, приедь вы со вчера или поутру. А ночью – не… Я чё? Самоубивец? Да и делов полно и вечером полно и утром… Скотина… Хозяйство… Догляд за всем нужен… Вот что, мужики, ежели хотите, загоняйте машину ко мне во двор. А то можете на берегу поспать, ежели есть потребность к романтике. У нас не пакостят. Народ остался в посёлке спокойный. Нешебутной. Если кто спросит, скажете к Серёге приехали. А так многих я кого куда вожу.