III В клубе «Мельтон»
Миссис Рютвен не единственная считала за счастье познакомиться с владельцем рубина. Все английское общество буквально преследовало Оливье Дероша, и с тех пор как в газете протрубили имя француза, его стали приглашать повсюду, его присутствие было необходимо на всех вечерах. Рубин величиной с куриное яйцо открыл ему доступ в самые неприступные крепости и в большинстве случаев заменил ему всякие рекомендации. Оливье буквально вырывали друг у друга.
И действительно, он мог бы жить припеваючи. Приглашавшие его люди жаждали только увидеть его, для них он был огромным слитком золота. Других качеств от него не требовали, но, однако, они у него были. И вот, когда прошел первый взрыв любопытства, все вдруг заметили, что у молодого Креза прекрасная наружность, тонкий ум, великолепное образование и непринужденные манеры. Мужчины признали в нем прекрасного собеседника. Девушки называли его несравненным танцором. Матери хвалили его за любезность и внимательность. Популярность, которую он приобрел так быстро, утвердилась на весьма прочных основаниях.
Устояли пока только отцы семейств да солидные мужья. Они при взгляде на молодого человека были лишь несколько сбиты с толку. Почему? Наверно потому, что сам иностранец не окружал себя таинственностью. Он не рассказывал о происхождении камней, но ни от кого не скрывал своей биографии. Однако вот беда – эти сведения были совершенно бесцветны. Они не проливали света на тот пункт, который особенно всех интересовал.
Мистер Дерош обычно говорил, что он родом из маленького городка Перигор, где его отец был нотариусом. Учился он в лицее Лавуазье под надзором старого дяди, известного ученого, в лаборатории которого он работал некоторое время. Потом он путешествовал, чтобы усовершенствовать свои знания языков, особенно английского, который больше всего ему нравился; когда же хорошо изучил и этот язык, то захотел побывать в Англии. Все это он рассказывал вполне свободно, ничего не утаивая. Но это нисколько не приближало слушателей к разъяснению вопроса о происхождении камней.
– Понятно, что молодой человек желает вступить в клуб, – сказал однажды лорд Темпль в клубе «Мельтон», где в тот вечер обсуждали мистера Дероша, выразившего желание стать членом клуба, – только не это нас интересует.
– Да, в его биографии все ясно, исключая один лишь темный пункт, который мы хотели бы знать, – заметил сэр Джон Олдфилд, член академии живописи.
– И что же именно вы хотели бы знать? – спросил с особенным нетерпением Фицморис Троттер.
– Источник его богатства!
– Вы хотели бы увидеть курицу, которая несет рубиновые яйца? Может быть, даже разрезать ей живот? Стоит ли об этом так беспокоиться? Я предпочел бы никогда не проникать в эту тайну, только бы подольше видеть этого героя среди нас. Если он исчезнет, нам никогда больше не придется присутствовать на обедах, которые он устраивает; я это говорю потому, что сам видел. Не правда ли, майор Фэйрли?
– Его гостеприимство, как и его манеры, безупречны! – подтвердил майор.
– Есть и другие вещи, о которых стоит подумать, – многозначительно произнес лорд Темпль. – Каково происхождение этого молодого иностранца? Кто его родственники? Был ли их род знаменит? Или, быть может, он только что обрел известность? Ведь в наш век жизнь идет быстрыми шагами, и не знаешь, чем все может обернуться!
– Лорд Темпль прав, – важно заявил маленький лорд Эртон. – Наш клуб придерживается правила немедленно удалять всех выскочек и авантюристов!
– Ну, выскочек не всегда, – сквозь зубы проворчал Фицморис.
Лорд Эртон, недавно и совершенно неожиданно произведенный в число пэров, еще не пришел в себя от такого счастья. Двоюродный брат одного сановника, он вырос в безвестности, где-то в глухой провинции, даже не надеясь когда-нибудь быть представленным своим благородным родственникам. Только неожиданная смерть, поразившая целый ряд наследников этого рода, открыла ему дорогу к громким титулам и обширным имениям.
Бедный в прямом смысле, некрасивый, хилый, без должного воспитания, без положения, человек, на которого свет до сих пор не обращал ни малейшего внимания, Эртон вдруг был разыскан, возвеличен, окружен лестью. Другой на его месте, может быть, ударился бы в пессимизм и философию при виде таких неожиданных поворотов судьбы, а он вовсе нет. Как осел, на котором возят священные реликвии, он по наивности стал кичиться, принимая на свой счет всякий поклон.
И все-таки лорд не мог, хотя бы немного, не страдать от пробелов своего воспитания. Очутившись в теперешнем положении, ставшим уже неоспоримым фактом, Эртон страдал от незнания этикета и неумения держать себя. Всеми силами стараясь восполнить недостатки воспитания, он подражал другим. Вступив в палату лордов, он сразу был поражен торжественностью и величием манер лорда Темпля. Неказистому и невоспитанному Эртону лорд Темпль показался совершенством, воплощением благородства, и он стал подражать ему, следовать за ним по пятам и даже повторять его слова.
В противоположность ему лорд Темпль с колыбели привык видеть себя пэром. Это обстоятельство, как и некоторые другие, внушило ему чрезмерно высокое мнение о своих достоинствах. С его высокомерным взглядом и гордой осанкой он весь дышал тщеславием и самодовольством. Впрочем, у него были основания гордиться собой. Высокий, красивый, величественный, с громким титулом и большими доходами, прекрасный отец и супруг, справедливый властелин и покровитель искусств, лорд Темпль, благородно растрачивая свои доходы, щедрой рукой жертвовал на благотворительные дела, причем делал это с особенным величием; и, конечно, он вполне мог считать себя образцом совершенства.
Все в нем – привычки, поступки, самые незначительные слова – дышало глубокой убежденностью в своем высоком достоинстве и предназначении. Лорд Темпль видел в себе представителя либерального образа мыслей, который сочувствовал прогрессу. На самом же деле не было на свете более ретроградного и полного предубеждений человека, чем благородный лорд Темпль.
– Да, – важно заявил лорд, – таков всегда был дух клуба «Мельтон». Я же со своей стороны признаю священным долгом помешать вторжению иностранцев в нашу страну. Итак, что мы знаем о происхождении кандидата?
– Мистер Дерош – племянник действительного члена одного французского института, – произнес атташе при посольстве, который только что вступил в клуб. – Повторять то, что вы и сами знаете, не считаю нужным, могу только подтвердить, что молодой человек действительно получил образование в лицее Лавуазье, где оставил прекрасные воспоминания о себе, и что его наклонности достойны уважения. Наш представитель в Лондоне выражался о нем весьма лестно.
– Достойны уважения! – повторил лорд Темпль с презрением.
– Его дядя, кажется, химик Гарди, профессор, работает в музее естественной истории, – сказал кто-то. – Это человек, имеющий за собой большие научные заслуги.
– А кто же умеет лучше, чем вы, господа англичане, ценить заслуги? – произнес атташе посольства, указывая глазами на Отто Мейстера, знаменитого немецкого лингвиста, переселившегося в Англию; тот сидел погруженный в чтение какого-то журнала и не принимал участия в споре.
– Вы слышите, господин Мейстер? – сказал сэр Джон Олдфилд, повышая голос. – Вам говорят любезности!
Ученый был несколько туг на ухо; его рассеянность и невнимательность часто становились объектом для насмешек.
– А! Конечно! Премного благодарен! – произнес он, смешавшись.
– И отдают честь вашим заслугам, – продолжал сэр Джон. – Мы умеем их ценить!
– И прибавьте: вознаграждать, – сказал ученый как можно более учтиво. – Звание кавалера ордена, которым только что наградили вас как художника, служит тому доказательством.
Талантливый живописец, человек любезный и простой в обхождении, сэр Джон был таковым до той роковой минуты, когда королева пожаловала ему титул кавалера. Это его совершенно изменило. Мистер Олдфилд, художник и премилый человек, превратился в сэра Джона Олдфилда, лицо почтенное и важное. С тех пор он перестал рассуждать о вопросах искусства, считая это ниже своего достоинства, и для него было чуть ли не оскорблением, если кто-нибудь начинал говорить о его картинах.