Подключение мировой периферии, куда теперь зачисляются и бывшие союзные республики постсоветского пространства, к глобальной экономической системе отныне возможно только на условиях реколонизации. Не самостоятельные субъекты развития, имеющие собственную программу и перспективу, а обслуживающая мировой центр сырьевая периферия.
Архаизация и деградация для всех республик бывшего Советского Союза выступают не только как стихийный результат разрушения советской системы роста, но и как обязательная к выполнению программа, навязанная МВФ и другими директивными органами нового, однополярного мира.
Если прежде республикам СССР навязывались ускоренная индустриализация и специализация, то теперь навязывается деиндустриализация вместе с обязательным свёртыванием государственных программ образования, науки и культуры. Не успели новые правящие элиты побывать в роли националистов, как им навязывается роль компрадоров, обязанных освобождать свои ресурсы и территории для новых хозяев мира. Коррумпированные правители, не способные к эффективному экономическому и административному управлению, жаждут западных кредитов. Им ставят непременное условие: кредиты даются под программу деиндустриализации и демонтажа всего того, что можно отнести к внерыночной подстраховке «человеческого фактора». В глазах новых колониальных администраций человеческий фактор местного типа не заслуживает никакого снисхождения, рассматривается как реликт советского гуманизма, не вписывающийся в новый социал-дарвинистский мировой порядок.
Наделав долгов (займов), которые немедленно раскрадываются приближёнными, новая «независимая администрация» во всех бывших республиках СССР (за исключением несговорчивой Белоруссии) фактически превратилась в администрацию по обслуживанию внешнего долга. Единственными настоящими обязательствами правящие «националисты» (они же – правящие «западники») считают обязательства по долгам перед Западом и представляющими его международными финансовыми институтами. Никаких обязательств перед собственным населением они фактически не имеют и не несут. И чем в большей степени они оказываются провинившимися перед собственными народами, тем больше они нуждаются во внешней поддержке и готовы платить за неё национальными интересами. […]
Свою приватизацию бывшей социалистической собственности они обставили так, будто это и есть естественный демократический переворот в экономической сфере – залог необратимости «демократических завоеваний». Несомненно, имел место сговор между бывшей номенклатурой, пожелавшей превратиться в новый класс крупных собственников, и западными покровителями «демократических реформ». Мы закроем глаза на ваши нелегитимные манипуляции с бывшей общенародной собственностью, вы должны закрыть глаза, а вернее – признать неизбежность наших геополитических манипуляций во всём постсоветском пространстве, незыблемость вашей собственности и незыблемость нашего мирового порядка взаимоувязаны. Такая «договорённость», основанная на увязке в один пакет признания Западом номенклатурной приватизации с признанием нашими «западниками» результатов победы Запада в холодной войне и его новых прав в мире и в постсоветском пространстве, несомненно, лежала в основе послевоенного порядка.
Однако уже со второй половины 90-х годов множатся симптомы того, что новый порядок не является послевоенным, закрепляющим некий статус-кво. Он скорее является предвоенным. Западные хозяева обманули местных компрадоров. Судя по всему, угроза пересмотра результатов постсоветской приватизации может идти не только изнутри, как утверждали западные советники, рекомендующие нашим новым собственникам хранить свои счета за границей. Сегодня она идёт не столько изнутри, сколько извне. Судя по всему, хозяева нового мира не согласны оставлять ресурсы постсоветского пространства исключительно в руках внутренних приватизаторов: они сами на них претендуют.
Сегодня на Западе поднялась настоящая волна разоблачений «русской мафии», в состав которой более или менее явно зачисляются всё более широкий круг представителей правящей российской элиты. Можно прямо сказать: общественное мнение Запада уже вполне готово к аресту российских вкладов за рубежом как запятнанных коррупцией и другими теневыми практиками. Одновременно всё более говорится о неэффективном управлении страной, готовой быть захваченной уголовными элементами и террористами. Так что объявленная Америкой глобальная война с терроризмом вполне может в самое ближайшее время перейти в войну с «правящей российской мафией». Уже сегодня Россия окружается кольцом американских военных баз под многозначительным предлогом: нежеланием и неспособностью России эффективно бороться с силами преступности и терроризма, концентрирующимися во всём постсоветском пространстве.
Периферийному же пространству отныне адресована не демократическая идея, а идея реколонизации и авторитарного внешнего управления. «Не мир, но меч», меч нового имперского укротителя туземной анархии и варварства – вот что теперь готов нести Запад в лице своей воинственной сверхдержавы на Восток. Перед лицом этой «новой мировой идеи» нашим приватизаторам уже вряд ли стоит рассчитывать на «принцип неприкосновенности результатов приватизации». Эти результаты будут пересмотрены новыми хозяевами мира, глядящими на своих бывших подручных с уже нескрываемым презрением.
Сегодня правые западники-либералы также поверили в новый мировой порядок, идущий с Запада, превратили холодную войну в холодную гражданскую войну с «красно-коричневым большинством» и приступили к тотальному национальному разоружению, объявив патриотизм «последним прибежищем негодяев». Но любимая ими Америка вместо нового мирового порядка сегодня начала новую мировую войну за окончательное прибирание всех ресурсов мира к своим рукам. Никакими новыми доверительными полномочиями нашу демократическую элиту она обременять более не намерена. Перед последней, следовательно, встаёт та же альтернатива, что и перед большевиками накануне Второй мировой войны: уйти в небытие, оставив всю свою собственность в распоряжение завоевателя, либо снова поднять патриотическое знамя. Без народа и против него отстоять свою новую собственность наша правящая элита не в состоянии – для этого она слишком перестаралась в пацифистском рвении разрушения армии и других бастионов государственности.
Отстоять собственность она может только вместе с народом, на основе новой идеи национального единства. Но для этого ей предстоит нелёгкая работа реконструкции собственности и пересмотра результатов приватизации в сторону большего демократизма и принципа социальной справедливости. Поддаются ли новый строй и новая собственность такой реконструкции и хватит ли у новой элиты коллективной мудрости и воли на это – вот поистине главный вопрос эпохи начала новой империалистической войны.
Где, спрашивается, будут искать и находить опору люди, порвавшие с национальным консенсусом и противопоставившие себя общественным интересам как таковым? Ясно, что они станут искать её во внешних силах, становящихся их единственным прибежищем.
В ком, в свою очередь, будут искать опору силы внешней агрессии, заинтересованные в том, чтобы изнутри разложить и деморализовать атакованный ими социум? Разумеется, в людях, давно уже тайно или явно этому социуму себя противопоставивших.
Всемирно-историческая неудача, постигшая новых буржуа в деле снискания социальной легитимации асоциальных практик, а также социокультурное и материальное оголение людей, лишаемых накопленного символического капитала – норм, традиций, духовных мотиваций, – открывают дорогу новому неприкрытому насилию. Новый милитарист – это не культурный герой, воплощающий харизму покровителя и освободителя слабых, а социал-дарвинистский циник, замысливший очистить себе место под солнцем за счёт всех слабых и незащищённых. Вот она, истина «союза правых сил» нашего времени: начинали они с провозглашения прерогатив рынка, во имя которых надо ограничить сферу социально и морально защищённого. Кончают – провозглашением прерогатив силы, которая «всегда права». Из «архаичной темноты» прямо на сцену современности пробирается носитель голой социал-дарвинистской «правды», не признающий прежних стеснений.
Он решил сполна воспользоваться тем радикальным демонтажом символического (морального и культурного) капитала человечества, который успели совершить «рыночные реформаторы» в разных регионах мира. Знали ли эти реформаторы, что своим погромом культуры и морали как помех бескомпромиссной рыночной рациональности они расчищают дорогу новой бестии, которая, возможно, окажется ещё ближе стихии голого инстинкта, чем белокурая бестия фашизма.
Либеральная политика в России, понятая как полный отказ от всяких специальных идей и обязательств в пользу «естественного рыночного отбора», поставила народ в условия вымирания. […]
Дело в том, что у либеральных реформаторов в России подпали под подозрение сразу два социально-исторических образования. Первое – это вся система социально-экономического роста, созданная при коммунистическом режиме, финансируемая и поддерживаемая государством. Эта система вызывает у правящих либералов одновременно и острейшее идеологическое неприятие как идеологически чуждое, и практическое (экономическое) неприятие как непредусмотренная рыночной самоорганизацией нагрузка на экономику. Разумеется, если под экономикой понимать некий коллективный общественный организм, то есть посмотреть на неё с позиций общественного воспроизводства в целом, то государственные инвестиции в науку и наукоёмкие производства, в образование и здравоохранение никак нельзя понимать как «накладные расходы», противоречащие критериям рентабельности. Напротив, как показала современная экономическая теория, вложения в развитие человеческой способности к труду – «человеческий капитал» – являются наиболее рентабельными в стратегическом экономическом плане.
Но всё дело в том, что наша либеральная идеология не оперирует такими понятиями, как «общественное производство», «национальная экономика» и другими «коллективными сущностями». Центральным понятием этой теории, основанной на номинализме, является «индивидуальный собственник», подсчитывающий только личную выгоду, причём в масштабах своего индивидуального времени. Ясно, что то, что может быть наиболее перспективным для экономики в целом – инвестиции в инфраструктуру, в долгосрочные фонды, в систему коммуникаций, равно как и вложения в систему образования, науки и культуры, – на его индивидуальном уровне не воспринимаются как рентабельные, то есть сулящие ему лично скорую и ощутимую отдачу.
Иными словами, буржуа как специфический персонаж новейшей либеральной теории не ассоциирует себя с обществом. Он скорее воспринимает себя как заброшенный в чуждую ему среду персонаж, сознающий, что всё то, что может быть выгодно ему, совсем не обязательно даёт выгоду обществу. Это сознание делает его особого рода подпольщиком, и в качестве такого подпольщика он и действует: даёт взятки чиновникам, подкупает правоохранительные органы, депутатов и министров, дабы выгодное лично ему, но не обществу тем не менее прошло цензуру общественного контроля. Между краткосрочной рентабельностью на частнособственническом уровне и долгосрочной рентабельностью на коллективно-общественном уровне возникло всё более ощутимое противоречие, которое пытается во что бы то ни стало затушевать либеральная экономическая теория. Общество предстаёт как извечный оппонент этой теории, которого она всячески стремится принизить и притязания которого – дискредитировать.
Учителя терпимости и согласия должны были бы обращаться со своей проповедью в первую очередь к тем, кто имеет преимущественные позиции – ведь именно им предстоит поступиться хотя бы частью своей властной и собственнической монополии в пользу более обделённых. Вместо этого либеральные учителя сделали мишенью своей кампании идеологической дискредитации народную «традиционалистскую ментальность», «религиозно-фундаменталистскую мораль», «архаичные мифы» социального равенства и справедливости. Получается, терпимости учат не тех, у кого всего много, а тех, у кого и без того мало, не тех, кто держит власть и собственность, не желая поступиться и крохами того или другого, а тех, кто испытывает притеснения со стороны первых. Многозначительная асимметрия «либерального разума»!
Только народ своим социальным, политическим и моральным давлением способен воспрепятствовать вырождению «гражданского договора» в манипулятивные политические игры и насытить его конкретикой эффективного социального контракта, затрагивающего повседневное «качество жизни».
Народ по некоторым признакам является природным или стихийным социалистом, сквозь века и тысячелетия пронёсшим крамольную идею социальной справедливости.
Словом, надо прямо сказать: по критериям, с которыми либеральные «младореформаторы» подходят к туземному населению, само существование последнего является нелегитимным. Ни у экспортированной либеральной идеологии, ни у рыночной теории новейшего «чикагского образца» нет никаких имманентных оснований для узаконения народов, существующих в новом реформационном пространстве лишь де-факто, но не де-юре. Когда ему не выплачивают зарплату или определяют её размер, во многие десятки раз ниже прожиточного минимума, когда его лишают других жизненных средств в виде доставшейся от прошлого системы здравоохранения, социальной защиты и т. п., то речь идёт не о каких-то ошибках, эксцессах и отклонениях, а о том, что буквально соответствует «духу и букве» реформационной стратегии. Напротив, отклонениями следует признать противоположные случаи, когда зарплату всё-таки выплачивают, услуги социального страхования предоставляют, привычные льготы сохраняют. Именно эти случаи «признания де-факто» следует считать временными, промежуточными, компромиссными. И компромиссы эти определяются не намерением реформаторов, не диктатом их теории, а инерцией «проклятого прошлого» и сопротивлением среды, искажающим логику теории.
Сценарии новейшего либерального реформаторства во всех посткоммунистических и «посттрадиционалистских» странах являются дестабилизационными в радикальном смысле. Не в том смысле, что всякий переходный период характеризуется дефицитом устойчивости, а в том радикальном смысле, что данные сценарии означают геноцид населения.
Статистика «нового предпринимательства» свидетельствует, что нувориши рынка значительно быстрее сколачивают баснословные состояния именно в деградирующей среде, лишённой привычных средств самозащиты, а не в среде развитых и хорошо защищённых гражданских обществ.
Не означает ли это, что стратегические игры раскованного индивидуализма оказываются играми с нулевой суммой: выигрыш не связанного «традиционными обязательствами» меньшинства покупается ценой проигрыша незащищённого большинства, которого сначала манят процветанием, а на деле готовят к участи изгоев?
В самом деле, если одни ожидают для себя максимально возможных дивидендов при минимальных усилиях, и в этом видят логику либеральной эмансипации и прогресса, то реально осуществить это можно только при условии, что другим, – и таких должно быть больше, – предстоит совершать максимально возможные усилия, довольствуясь при этом минимальными – мизерными – результатами. «Принцип удовольствия» для одних должен окупаться бесчеловечно жёстким «принципом реальности» для других, не причисленных к избранным «баловням прогресса». Безграничная свобода либерального меньшинства должна быть обеспечена безграничным закабалением «нелиберального» большинства. Таков стратегический горизонт нового либерального проекта для мира.
В частности, так называемые свободные экономические зоны – это зоны, где иностранный капитал освобождается от цивилизованных стандартов социального контроля и защиты трудящихся. Полная деградация социальной среды, варварство неприкрытого хищничества и социальной безответственности – таково содержание экономического либерализма для стран, «переходящих на рельсы рыночной экономики».
Как теперь оказывается, имитационная модель заменена дискриминационной моделью: на мировой периферии осваивают эксперимент капитализма, освобождённого от всех примесей социальной ответственности.
Стратегический вопрос заключается в том, какой расизм несут новые капиталистические практики: расизм, обращённый вовне, к незащищённой периферии мира, которой предстоит своими новыми лишениями оплачивать гедонизм «цивилизованного меньшинства» человечества, или внешний расизм постепенно всё больше будет переплетаться с внутренним социальным расизмом, бумерангом ударяющим по западной метрополии? В первом случае сценарий будущего соответствует модели «конфликта цивилизаций», на самом деле скрывающей мировую гражданскую войну метрополии с «реколонизуемым» большинством человечества, во втором – открывается возможность нового интернационала, объединяющего жертв внутреннего и внешнего социального колониализма и апартеида.
При этом они (претендующие на роль новых суперменов) не верят ни в прогресс, ни в светлое будущее всего человечества. Они – реалисты и отдают себе полный отчёт в том, что то, чего они желают для себя, предстоит просто отобрать у других. Прогресс заменяется новым реализмом силового перераспределительства, история – геополитикой.
Не будем прятать голову в песок: концентрированным воплощением этого изгойства по критериям нового либерализма выступает сегодня русский народ. Это он является носителем «не того» менталитета, «не той» традиции, «не той» веры. Прагматически это объясняется тем, что он оценивается как «незаконный» (то есть недостойный) наследник самой большой в мире территории и сосредоточенных на ней дефицитных ресурсов, на которые есть «более достойные» претенденты. Психологически это ещё объясняется и местью за страх, который он вызывал в качестве организатора могучей и грозной сверхдержавы.
Совсем недавно мы слышали о том, что в либеральной картине мира нет понятия коллективной ответственности и любые санкции, основанные на таком понятии, противоправны. Теперь те самые наставники принципа первонаследной ответственности (правового номинализма) занимаются демонизацией целых народов, стран и континентов, подлежащих выбраковке как источники загрязняющего планету неполноценного человеческого материала.
Внутри страны либеральные идеологи не стесняются прямо по радио и телевидению заявлять, что настоящая демократия придёт в Россию лишь тогда, когда «это» поколение вымрет. В глобальном масштабе эти же идеологи заявляют, что новый мировой порядок не совместим с существованием «стран-изгоев». Ошибаются те, кто считает себя гарантированным от внесения в подобный список, – он будет расширяться, ибо тактика новых мировых «чистильщиков» – изолировать свои жертвы и уничтожать их поодиночке или небольшими группами. За одними группами последуют другие, в свою очередь предварительно демонизируемые.
Отсюда необходимость двух презумпций.
Первая: не считать себя навсегда выведенным из круга подозреваемых – в расовой войне личные заслуги и услуги не спасают – в счёт идёт «наследственность» как таковая.
Вторая: не ждать, когда соседа уничтожат, а прийти ему на помощь в нужный момент – ведь колокол, который, кажется, звонил по нему, на самом деле звонит по тебе.
Капитулянтская податливость, как известно, распаляет агрессора, провоцируя его на эскалацию притязаний. «Все позволено в присутствии позволяющих» – так раскрывается либерально-эмансипаторская формула для господ мира сего.
Апофеозом этого реванша естественности и стал новейший социал-дарвинизм как антитеза классическому гуманизму.
Те, кто по-прежнему цепляется за демократические презумпции и видит в нынешнем глобальном сдвиге победу демократии над тоталитаризмом, свободы – над деспотизмом, обречены быть вытесненными на обочину нового мирового порядка. Ибо естественный отбор означает «демократию меньшинства» и свободу сильных – при небывалом ещё бесправии слабых – незащищённых и неприспособленных.
Романтикам свободы предстоит быть вытесненными со сцены, заполняемой последовательными социал-дарвинистами.
Точно так же и на новую мировую войну, начавшуюся как «война с международным терроризмом», необходимо взглянуть не только с военных, но и с гражданских позиций, то есть открыть в ней скрытый смысл гражданской войны преуспевших против непреуспевших, требования которых преуспевшим сильно наскучили.
Смысл глобального сдвига, понятого согласно социал-дарвинистской методологии, состоит в том, что в условиях дефицитности земных ресурсов планету предстоит избавить от лишних ртов и от всех неприспособленных: сцену займут приспособленные.
Но это означает не только безжалостную чистку в среде неприспособленных и потерпевших поражение. Решительная чистка ожидает и тех, ещё пребывающих в стане победителей, которые как раз и обеспечивали эту победу своим гуманитарным красноречием и моральным пафосом. Нынешняя смешанная ситуация, когда рыночных социал-дарвинистов дополняют носители старого либерально-демократического принципа, должна быть признана временной. Лицо завтрашнего глобального мира станут определять откровенные социал-расисты, не обременённые старыми гуманитарными комплексами, – уже сегодня вполне чувствуется их новый тон, чуждый «эклектике». Не демократы, чувствующие себя обязанными старой либеральной традиции, а новые расистские организаторы мира, осуществляющие селекцию человечества, – вот подлинная идентичность носителей однополярного мира.
И вот сегодня на месте России, олицетворяющей кичливую силу и неумолимый натиск, мы имеем слабую, незащищённую, оскорбляемую и угнетаемую сильными мира сего страну. Имеет ли такая страна свои шансы в завтрашней истории? Имеет, если политическую активность в завтрашнем мире будут питать не только носители социал-реализма и социал-дарвинизма, но и носители альтернативного принципа сострадательности, солидарности и участия.
В роли державы, насаждающей диктат силы и расистские двойные стандарты, США рискуют тем, что именно лучшие, а не худшие, воодушевлённые, а не циничные станут носителями грядущего антиамериканизма.
В конечном счёте это грозит Америке положением, в котором не раз оказывались мировые победители: одинокой силы, которую подстерегает исторический случай – тот самый, которого даже внешне подобострастное окружение тайно, но напряжённо ждёт.
Судя по многим признакам – в частности, по той «культурной революции», которую осуществляют в России правящие рыночники, соответствующая профилактическая работа, связанная с окончательным погашением нравственной, духовной пассионарности, уже вовсю ведётся. Иными словами, нынешние победители – внутри страны и в глобальном масштабе, не рассчитывая привлечь на свою сторону лучших, активизируют худших, выдавая их за современный человеческий стандарт, и всеми мерами гасят энергию лучших, сохранивших способность оценивать мир с позиций социального и нравственного начал.
Такая стратегия победителей чревата глобальным гуманитарным риском для всего человечества – его катастрофическим духовным и нравственным обеднением. Но риск, связанный с эффектами бумеранга, таится здесь и для носителей социал-дарвинистского принципа. Когда социал-дарвинизм очистится от всяких «гуманитарных примесей» и выступит в обнажённом виде перед лицом человечества, ещё недавно в значительной своей части верующего в ценности либеральной демократии, то не будет ли это означать такого сужения социальной базы нового мирового порядка, которое поневоле превратит этот порядок в заложника голой полицейской силы – неприкрытой диктатуры меньшинства?
В недрах западной культуры издавна соперничают (зачастую причудливо переплетаясь) два принципа: расистский и мессианско-универсалистский. Первый ориентирует на последовательное противопоставление миру незападного большинства человечества, второй – на интеграцию последнего в обустраиваемую Западом «современность».
Драматической особенностью наступившей эпохи является неожиданное доминирование первого, расистского принципа, потеснившего классический западный гуманизм.
Начавшаяся после холодной мировая война – это борьба за отвоевание маленькой планеты со всеми её дефицитными ресурсами у незападнического туземного большинства и передачу их в руки наиболее достойных – избранных. Недостойным предстоит потесниться не только в пространстве, отступив в отведённые для них резервации, но и во времени, отступив из светлого будущего, некогда обещанного всем, в проклятое прошлое, ставшее судьбой расово неполноценных и неприспособленных. Чтобы до поры до времени замаскировать этот замысел или как-то затушевать смысл новой глобальной агрессии Запада, была предложена формула «конфликта цивилизаций».
Она позволяет, во-первых, скрыть, кто же является настоящим агрессором, а во-вторых, – и в этом самое главное – замаскировать социальную природу конфликта, представив его как этнорелигиозный, вызванный фатальной некоммуникабельностью разнокачественных антропологических типов.
Сказанное позволяет уточнить, кто является истинным оппонентом глобального социал-дарвинизма. Те, кто сопротивляется новому натиску Запада, противопоставляя проекту вестернизации принцип плюрализма культур, и те, кто сопротивляется новому геополитическому гегемонизму, противопоставляя однополярному миру принцип национально-государственных суверенитетов, заслуживают понимания и поддержки.
Новая мировая война, начатая Америкой, – это процедура классового очищения цивилизованного мира от нецивилизованных элементов, в распоряжении которых даже после краха представляющей их сверхдержавы частично сохранились такие средства самозащиты, как национальное государство, армии и «фундаменталистские идеологии». Всё это и должно быть сокрушено в ходе «глобальной антитеррористической операции», организованной США. Решающим условием такой операции является идейное перевооружение «благополучной части человечества» на платформе непримиримого социального расизма. […]
В своей полемике против евразийства, отстаивающего особые геополитические приоритеты России в постсоветском пространстве и особую значимость славяно-тюркского, славяно-мусульманского народа, западники не устают подчёркивать наше христианское родство с Западом.
Но разве нынешний западный социально бесчувственный либерализм, прямо перерастающий в социал-дарвинизм, – это христиански ориентированное учение? Люди, в самом деле сохраняющие христианскую идеальность и соответствующую систему ценностей, должны были бы стать первыми, наиболее непримиримыми оппонентами рыночного социал-дарвинизма, задавшего программу новейшей западной миссии в России и во всём постсоветском пространстве.
Вторая странность наших западников – в странном игнорировании того факта, что посткоммунистическую, сознательно разоружившуюся перед Западом Россию последний ненавидит и презирает больше, чем Россию коммунистическую.
Словом, западная доктрина в отношении России основывается не на комплементарных процедурах цивилизационной избирательности, готовой отыскивать родственные себе черты в нашем наследии, а на огульном и агрессивном неприятии. Как же в этих условиях делать вид, что ничего особенного не происходит и западнический курс – единственно верная стратегия для России?
В той мере, в какой приверженность демократическим ценностям у наших западников является подлинной, следовало бы отметить, что они по меньшей мере будут шокированы не демократическим, а империалистическим, не пацифистским, а милитаристским, не плюралистическим, а гегемонистским поведением Америки.
Тем, кто готов абсолютно всё простить Америке – даже агрессивное нападение на ни в чём не повинные страны, даже бомбардировки мирных городов в центре Европы (Югославия), даже готовность нанести ядерный удар по гражданскому населению под предлогом борьбы с терроризмом, – следовало бы осознать, что сегодня быть западником (американским) – это одно, а быть демократическим плюралистом – совсем другое. Если в ответ на откровенно антидемократическое поведение Запада в условиях падения сдерживающих факторов вы продолжаете безоговорочно поддерживать западную экспансию, то следует признаться в том, что в основе вашей картины мира лежат не столько демократические ценности, сколько ценности белого расизма, отмеченного глубоко укоренившимися фобиями в отношении «азиатчины». Если Америку «полностью одобряют», несмотря на совершенно очевидные милитаристские гегемонистские сдвиги в её поведении и сознании, а Россию продолжают осуждать и ненавидеть, несмотря на её совершенно добровольное разоружение и уход из имперского пространства, то дело здесь отнюдь не в критериях демократизма и недемократизма, а в старых критериях внешнего и внутреннего расизма.
Биполярный мир означал диктат поделивших сферы влияния сверхдержав. На чём могла строиться аргументация американофилов в тех условиях? На том, что только мировая миссия США как сверхдержавы способна сдерживать глобальное наступление советского тоталитаризма. Иными словами, сверхдержавная мощь и амбиция США выступали не в качестве чего-то самоценного, а в качестве необходимого средства сохранения демократического ареала в угрожаемом мире. В те времена незыблемой презумпцией выступал полицентрический, демократически организованный мир, который должен наступить после того, как вынужденное с точки зрения Запада противостояние с Востоком закончится. И только теперь, после крушения восточной сверхдержавы, становится очевидным, что наличие Советского Союза модернизировало картину мира, осовременивая образ и поведение как Востока, так и Запада. Вслед за исчезновением СССР моментально выступила из тени зловещая архаика, казавшаяся преодолённой: колонизаторский Запад и колонизуемый Восток.
Те, кто с неожиданной лёгкостью принял порядок ничем не ограниченной американской однополярной гегемонии, тем самым демонстрируют своё расставание с ценностями демократического модерна. Они – западники, но уже не демократического, а старого колониального и расистского пошиба, связанного с безграничной верой в особые права и свободную миссию западного белого человека в мире, где «слишком много азиатов». Отныне мы имеем дело с новым типом западника.
Выстраивается достаточно определённая логика американского курса в мире после холодной войны. Стремление доминировать, прибирать к рукам ресурсы и территории ослабевших соперников, перекраивать пространство в свою пользу – в этой установке, по сути дела, нет ничего нового: она соответствует традиционному национальному эгоизму всякой, и в особенности большой, страны, обладающей имперской традицией.
Итак, перед Америкой стоит сегодня стратегическая задача: заставить мир принять однополярную диктатуру США. Выше уже было сказано, что такое принятие на базе собственно демократической традиции заведомо невозможно. Демократические ожидания нового мирового порядка однозначно связаны с плюралистической децентрализованной мировой системой, с разделением власти, исключающим диктат одной державы, с консенсусным принципом принятия глобальных решений.
Если мир однополярный и США как единственная сверхдержава готовы сделать всё, чтобы сохранить эту однополярность и извлечь из неё всё возможное, то пора по-новому взглянуть на идеологию и практику американизма. Если однополярный мир – это диктатура удобно устроившегося меньшинства, то и американизм превращается из либеральной идеологии в идеологию глобальной диктатуры «приспособленного» меньшинства над «неприспособленным» мировым большинством. Весь уже известный из опыта многовековой политической истории арсенал приёмов, посредством которых диктатуры оправдывали и обезопасивали себя, становится арсеналом победившего американизма, готового любыми средствами закрепить свою победу на весь XXI век.
В начале ХХ века коммуницизированный социализм решительно противопоставил себя классической демократии.
В начале XXI века американизированный либерализм, обретший черты социал-дарвинизма, столь же последовательно противопоставляет себя всей европейской демократической традиции.
Но в ХХ веке коммунистический тоталитаризм нашёл себе противовес в лице западного либерализма; новый социал-дарвинистский тоталитаризм, не оставляющий шансов неприспособленным, подобного противовеса пока что не имеет. Вот почему история XXI века обещает быть ещё более трагедийной, чреватой экзистенциальными «провалами» в невозможное, нежели история ХХ века.
Выше уже отмечались три направления американской стратегии во внешнем мире, связанные с оправданием однополярной диктатуры и созданием атмосферы, её питающей: противопоставление правящих элит массам; противопоставление стран, согласившихся на роль американских сателлитов, их региональному окружению (в случае, если оно считается враждебным США); насаждение «управляемого хаоса» в целях подкрепления миссии «американского народа» как последнего гаранта ускользающего порядка.
Обычно не замечаемое, но удивительное состоит в том, что современный либерализм давно уже стал не партией мира и согласия, а партией войны – гражданской и мировой. Дело в том, что навязываемые им директивы, – а речь идёт о директивном политическом мышлении, – совершенно неприемлемы для большинства, сохранившего потребность в национально-государственной и социальной защите. Посмотрите, какие предписания содержит Вашингтонский консенсус – триумвират, олицетворяющий диктатуру финансового капитала в современном мире.
Социал-дарвинистский принцип, ориентированный на тех, кто сию минуту демонстрирует рыночный успех, следовало бы признать не только вызовом социальной справедливости, но и вызовом социальной эффективности, далеко не всегда совпадающей с критериями экономической рентабельности.
Это обещает объединить в едином протестном движении и тех, кого защитить нас обязывает великая моральная традиция, и тех, чья защита и самозащита олицетворяют императивы прогресса и развития. «Партия реванша», представленная «Вашингтонским консенсусом», противостоит тем и другим. Фактически эта партия выражает статус-кво, выгодное уже преуспевшим, и направляет свои усилия на то, чтобы не только избавить их от социально ответственного поведения, но и от возможной конкуренции тех, кто завтра мог бы стать на ноги и дать новый импульс национальному и мировому развитию. Отсюда – категорический запрет на защиту национальной промышленности, на таможенные тарифы, на государственное авансирование подсистем и групп роста.
Двойной стандарт нового мирового порядка состоит в том, что то, что позволено победителям, запрещено побеждённым – дабы их экономический, социальный и культурный реванш не мог состояться даже в отдалённом будущем.
Сомнительная миссия обеспечения соответствующей профилактики – правил игры, навсегда закрепляющих победу первого мира, возлагается на правящие элиты стран второго эшелона развития.
Ясно, что если национальная элита под давлением извне принимает подобные правила игры, она лишается широкой поддержки изнутри. Это устраивает хозяев однополярного мира, надеющихся таким образом получить «на местах» менеджерскую среду, у которой нет иной надежды, кроме надежды на крепость однополярного мирового порядка, способного защитить её от справедливого гнева преданных соотечественников.
Отсюда становится объяснимым то направление, в котором осуществляется ревизия национально-государственной системы. Либералы на местах действуют по указке извне, шаг за шагом демонтируют систему национально-государственного суверенитета. Национальное государство утрачивает многие традиционные монополии: на валюту («двоевластие» рубля и доллара в национальном экономическом пространстве), на юрисдикцию (вмешательство международных судебных инстанций), на установление порядка, на насилие, наконец, на политику в области формирования духовных ориентиров и культурной идентичности. Внутреннее законодательство, как и вся система национального суверенитета, перестает быть главным источником легитимности тех или иных общественных практик; растёт число практик, заведомо нелегитимных с точки зрения туземной традиции и даже туземного законодательства, но широко поддерживаемых извне и находящих оправдание в другой традиции и другой социальной логике.
Ясно, что речь идёт о войне с силами, представляющими нацию, её «туземное большинство». И чем более откровенно туземные проводники глобализма противопоставляют себя национальным интересам и национальной идентичности, тем агрессивнее они выступают как партия гражданской войны, готовая опереться на внешнюю поддержку в рискованных политических ситуациях. Сначала глобализм питается «силой передового примера», впоследствии его всё больше питает страх провинившихся и нашкодивших перед возможным возмездием разорённого и обманутого туземного большинства. Во избежание ситуации, когда последние захватывают государственную политическую власть в ходе очередной «приватизации-реставрации», глобалисты разрушают систему национальной власти как таковую.
Нынешний глобализированный либерализм выражает скорее прагматику компрадорского сознания, боящегося непредсказуемости национального государства, способного откликаться и на зов обиженного национального чувства, и на зов носителей социального протеста.
Сегодня мы, опираясь на конкретный опыт, можем указать на особую группу, олицетворяющую перерастание империалистической войны в гражданскую, а гражданской – в новую империалистическую. С одной стороны, эта группа объединяет в себе носителей чисто рыночного принципа – не имеющей привязки к отечеству экономической диаспоры, кочующей по миру в поисках максимальной прибыли, с другой – она представляет ту самую глобальную среду, которая опасается усиления национального государства и готова протянуть руку внешней силе. Эта группа более других соответствует новому признаку отстранённой, или дистанцирующейся, элиты, чувствующей себя эмигрантами в собственной стране и ищущей другого отечества.
Никто не может игнорировать того факта, что новая «либеральная революция глобалистов» нашла своих непримиримых идеологов и партизан в лице активного еврейского меньшинства. Для этого меньшинства почти все экстравагантности современного глобализма выглядели привычными – вписывающимися в традицию еврейской диаспоры, которая в течение многих сотен лет живёт в особом пограничном пространстве и исповедует пограничные ценности. Весь набор признаков: дистанцированность от туземного большинства, тяготение к чисто рыночной модели успеха в противовес модели национально-государственной выслуги, тяготение к неподконтрольным практикам, тайная эзоповская мораль и тайная глобальная солидарность перемигивающихся за спиной «непосвящённых», наконец, настойчивое стремление находить опору и подстраховку извне – всё это обеспечивает завидное единство традиционной психологии еврейского меньшинства с психологией новейшего глобализма. Именно это единство служит одним из механизмов взаимного перерастания империалистических и гражданских войн.
Есть все основания подозревать, что новейшая «культурная революция», случившаяся с буржуазным сознанием, инициирована евреями как адептами последовательной отстранённости гражданина мира от всего «местного» и от всего «идеального».
Вопрос о том, совпадает ли новейший прогресс с этой еврейской моделью, и если да, то какова социальная и моральная цена такого прогресса, сегодня непременно должен быть поставлен. И поставлен он должен быть в первую очередь нами, русскими, потому что именно мы дважды на протяжении одного века стали объектом расовой ненависти со стороны представителей не знающего отечества интернационала. В начале ХХ века это был левый, коммунистический интернационал, усмотревший в русском национальном типе ненавистные черты расово неполноценного местного типа; в конце ХХ века это правый, либеральный интернационал, и на этот раз сосредоточивший на нас непримиримый взгляд расово-антропологического оценщика.
Наивными будут те, кто посчитает новую нищету населения, лишаемого нормальных условий демографического воспроизводства, каким-то косвенным, стихийным следствием «рыночных реформ». Этому можно было бы поверить, если бы те, кого выбрасывают за пределы цивилизованного существования, удостаивались сочувствия или хотя бы безразличного молчания. Тогда можно было бы поверить, что мы имеем дело с бессердечным буржуа, который делает свой гешефт, не интересуясь социальными последствиями. Но дело в том, что вытесняемое на обочину жизни национальное большинство России одновременно подвергается массированной кампании дискредитации: осуждаются его историческое прошлое, его традиция и менталитет, его язык и литература, его церковь.
Иными словами, мы здесь имеем дело не с буржуа, в самом деле безразличным к гуманитарным последствиям своих рыночных экспериментов, а с расово внимательным и бдительным оппонентом национальной русской традиции, подлежащей искоренению вместе с её носителями.
Во всех тех случаях, когда современному агрессору требуется территория или ресурсы менее защищённой страны, он предварительно организовывает массированную кампанию дискредитации, дело которой – показать, что традиционный владелец либо является нелегитимным, либо преступно нерачительным и неумелым, с чем человечество, в условиях растущего дефицита ресурсов, просто не может примириться.
Глобальный рынок или глобальное открытое общество характерны тем, что в них столь многозначительно сочетается традиционная неприязнь еврейской диаспоры к крепкому национально-государственному обществу с традиционным неприятием империалистами национального суверенитета тех стран, ресурсами и территорией которых они хотели бы поживиться. Аргументы могут быть демократическими (государство потенциальной жертвы объявляется опасно тоталитарным или вызывающе авторитарным и потому подлежащим насильственной реконструкции), экономическими (жертва нарушает законы рынка и международного разделения труда), экологическими (жертва – токсичный загрязнитель планеты), относящимися к международной безопасности (жертва отнесена к покровителям международного терроризма или просто к неэффективной государственности, не способной контролировать своё опасное для окружающих стран пространство).
Суть дела во всех случаях состоит в том, чтобы требуемая дискредитация жертвы носила одновременно и имманентный (поддерживаемый демократической оппозицией изнутри), и в то же время расово непримиримый характер.
Ещё недавно либералы-глобалисты учили нас культуре мира и согласия и осуждали менталитет, в котором гнездится образ врага. Сегодня они всемерно насаждают расовый менталитет, в котором гнездится образ «человечески неполноценных» государств и культур, представляющих опасность для цивилизованного сообщества. Еврейская критика, сочетающая непримиримую внутреннюю дипозиционность с непогрешимой общечеловеческой объективностью, как нельзя лучше подходит для того, чтобы оперативно обслуживать тех, кто замыслил передел планеты в свою пользу. Для них оппозиция – всего лишь пятая колонна, обязанная изнутри открывать ворота осаждаемых ими крепостей. И лучше всего эту роль выполняет та оппозиция, которая обладает признаками неизлечимой неукоренённости – отстранённым отношением к «этой» стране и «этому» народу.
Еврейскому народу слишком знакома роль мирового изгоя, ведущего «неправильное» историческое существование. Теперь некоторые его идеологи пытаются вытеснить этот травмирующий факт из еврейского сознания и спроецировать изгойский образ на русский народ.
Нынешним заправилам мира, идентифицирующим себя с системой всёпереламывающего рыночного общества, не знающего барьеров и границ, выгодно выдавать рыночный отбор за высшую инстанцию, селекционирующую достойных и бракующую недостойных.
Гибкий еврейский ум моментально приспособился к этой новой конъюнктуре и рискует выступить в роли глашатая нового фашизма. «Еврейский фашизм» – понятие, способное шокировать благонамеренного наблюдателя, памятующего о том, насколько евреи пострадали от немецкого фашизма и расизма. Однако разве мы, русские, меньше от них пострадали? Каждая советская семья ведёт свой мартиролог жертв германского проекта покорения мира, жертв великой войны. Тем не менее еврейская публицистика не стесняется оперировать понятиями «русского фашизма» и «красно-коричневого большинства». Здесь кроются не только злонамеренная раздражительность и неблагодарность. Здесь чувствуется и какое-то стремление увести общественное внимание в сторону, скрыть действительные источники нового фашизма и расизма. «Естественный рыночный отбор», о котором новое великое учение столь настойчиво трубит, нисколько не является «естественным». Он принадлежит вполне «искусственной» – насаждаемой заинтересованными инстанциями – логике насилия: сильных над слабыми, экспроприаторов над экспроприируемыми, крикливого меньшинства над молчаливым большинством.
Значительная часть современного еврейства почему-то усмотрела в этой логике новое подтверждение еврейского избранничества и еврейской миссии в мире. Сто лет назад эта миссия понималась прямо противоположным образом. Тогда политически мобилизованное еврейство задумало насаждать в России новый строй антирыночной теократии, жесточайшим образом преследуя русскую «мелкобуржуазную стихию». Это сегодня марксистский теократический проект внерыночного общества, управляемого во всё вникающими «судиями», благополучно списывается на русскую общинность и русский традиционализм. Но тогда, после большевистского переворота, проект безрыночного и безгосударственного общества, являющего собой своеобразный «континентальный тоталитаризм», ничего не оставляющий вне своей душеспасительной опеки, воспринимался как воплощение еврейской идеи – марксистско-талмудической. Теперь, когда этот проект скомпрометирован, евреи переадресовали его русской общинной традиции, осуждаемой в качестве источника тоталитарного зла. Это неплохой приём в смысле самозащиты и самоутверждения, но принять его на веру способны только те, кто не знает истинной роли еврейского комиссарства в «русской революции».
Оценивая эпопею ХХ века, можно отметить, что идеологически мобилизованное еврейство дважды воевало с Просвещением. В начале ХХ века оно воевало с ним во имя талмудической ортодоксальности всесильной коммунистической теократии, задумавшей, подобно ветхозаветному жречеству (судиям), тотально контролировать жизнь людей и налагать на них цензуру «учения». В конце ХХ века оно воюет с Просвещением во имя рыночной рентабельности. Новейшие секвестры программ образования, науки и культуры навязываются обществу новыми шерлоками рынка, стремительно уводящими человечество из системы Просвещения. Еврейство в рамках нового рыночного проекта олицетворяет собой скопидомствующую цензуру сиюминутной прибыльности, ополчившуюся на «враждебную культуру интеллектуалов».
Теперь новые рыночники-реформаторы полагают, что «этой стране» не полагается иметь столько образованных – это не соответствует отведённой ей роли в новом мировом порядке, в котором просвещение снова становится феодальной привилегией.
И здесь нам открывается новая специфическая черта современной русофобии. Выше уже говорилось о том, что русофобия выступает в качестве частного проявления новейшего социал-дарвинистского расизма, зачислившего не только русский народ, но и всё периферийное большинство человечества в разряд изгоев, которым запрещён вход в новое постиндустриальное будущее. Русский народ в этом отношении просто оказался первой мишенью, на которой сосредоточили внимание активисты нового передела мира.
Прежде всего это объясняется тем, что русский народ оказался владельцем громадной мировой территории, и размеры этого владения под любым предлогом хотят решительно сократить. Далее – под предлогом того, что настоящая либеральная демократия лучше приживается в маленьких республиках «типа Швейцарии». На самом деле за спиной тех, кто мечтает о десятках маленьких Швейцарий на территории нынешней единой России, стоят алчные проводники передела мира. Но не только поэтому Россия стала преимущественным объектом социал-дарвинистской критики «не тех» народов. Дело ещё и в том, что социально ориентированная «демократия равенства», к которой издавна тяготеет русский народ, способна питать альтернативный проект вселенского постиндустриального общества, решительно не устраивающего тех, кто желал бы приберечь постиндустриальную перспективу только для себя, то есть превратить её в расовую привилегию.
Парадокс нашего времени состоит в том, что сегодня представители рыночной субкультуры демонстрируют черты милитаристской напористости, тогда как теснимая ими субкультура Просвещения кажется беспомощно обороняющейся. Супермены свободного рынка заранее знают правила игры, они монополизируют современность, приписывая всем уклоняющимся от их эталона образ сопротивляющегося, но обречённого традиционализма. Словом, они присвоили себе прерогативы самого Господа, для которого нет тайн будущего. Но на самом деле будущее никогда не вырастает прямо из победоносного настоящего, не является его прямым продолжением.
Новые реалии «американского века» свидетельствуют, что рынок вне Просвещения способен порождать ростовщическо-спекулятивные и криминальные экономические практики, становящиеся не меньшим вызовом цивилизованному существованию. А самое главное состоит в том, что рынок вне Просвещения означает торжество социал-дарвинистской системы, не оставляющей шансов тем, кто по одному счёту выступают как слабые и неадаптированные, по другому – как ранимые и совестливые.
После победы Запада в холодной войне, когда наметились симптомы вырождения западной цивилизации в новую экспроприаторскую систему глобального типа, под постиндустриальным обществом стало подразумеваться общество во главе с финансовыми спекулянтами, сделавшими ставку не на научно-производственные комплексы, а на банк как место сосредоточения новых технологий спекулятивного перераспределения ресурсов (в частности, посредством операций с краткосрочным спекулятивным капиталом). […]
Стратегическая цель американского гегемонизма состоит не только в том, чтобы плодить компрадорские элиты, не имеющие поддержки в собственном народе и потому готовые служить США в обмен на предоставляемые ими «гарантии», но и создавать из целых стран своеобразных геополитических компрадоров, враждебных близлежащему окружению и потому нуждающихся в заокеанской поддержке. Как известно, именно такую роль в американских планах на Ближнем Востоке играет Израиль. Его непримиримость к ближнему арабскому окружению делает его долговременным заложником американской политики в этом стратегическом регионе.
Навязывая непримиримый курс по отношению к ближайшим соседям и поощряя нелегитимные территориальные вылазки и захваты, США обрекают Израиль на геополитическое одиночество в регионе. В свою очередь встревоженный этим одиночеством Израиль ревниво следит за тем, чтобы американцы воздерживались от двойной игры за его спиной, сохраняли непримиримость в отношении всех актуальных и потенциальных оппонентов Израиля.
Никому из наших либералов не приходит в голову, что настоящее предназначение «имперской идеи» в России – не оправдание колониальных захватов, а преодоление феодального сепаратизма и усобиц. Идея централизованной империи выстрадана в России в ходе трагического опыта усобиц, разрывающих единое народное тело и препятствующих нормальной цивилизованной жизни. Централизованное Московское государство, а затем петровская империя – это ответ на трагедию киевского периода, сгубившего многообещающие начинания русского духа в мировой истории средневековья. Реальной альтернативой русской империи является не модель «маленькой демократической Швейцарии», а современная Чечня, стократно умноженная. Если нам не удастся на языке современных идей реабилитировать исторический опыт большой российской государственности, если мы капитулируем перед новейшими либеральными экспериментаторами, дни России в самом деле будут сочтены.
Главный парадокс российских западников состоит, может быть, в том, что им суждено благоденствовать в щадящих нишах российского государственного пространства именно до тех пор, пока в результате их собственных экспериментов государственные опоры цивилизованного порядка не окажутся разрушенными. Либералы настойчиво сетуют на утопизм российской мессианской государственности. Но ожидаемый ими «реванш реальности» на деле обернётся не торжеством либерально-правового порядка, а неслыханными эксцессами высвобожденных сил хаоса.
Современного российского западника необходимо понять в его настоящем значении. Одно из двух: либо он не отдаёт себе отчёта в действительных предпосылках существования цивилизации в России, невозможной без твёрдого государственного порядка и централизованно поддерживаемого единого большого пространства (административно-государственного, правового, экономического, информационно-образовательного), либо он в самом деле скрыто определил для себя участь потенциального эмигранта, не готового разделять судьбы своей страны и по-настоящему отвечать за последствия собственных либеральных прожектов.
Внешний завоеватель, нога которого никогда ещё не ступала в Евразию, решил подвергнуть континент неслыханным экспериментам. Главная цель их – расколоть местные народы в духе принципа «разделяй и властвуй». Причём раскол этот теперь осуществляется в рамках парадигмы нового века – социал-дарвинистской. Речь идёт не просто о том, чтобы столкнуть национальные интересы – речь о том, чтобы противопоставить избранных и неизбранных, цивилизованных и варваров, достойных «общечеловеческого будущего» и презренных неприкасаемых. Этой расистской сегрегации служит выдуманная дилемма принятия или непринятия в европейский дом. Противник изощряется в том, чтобы элитам новых постсоветских государств нашептать, что именно они, а не их соседи могли бы удостоиться принятия в «клуб избранных», разумеется, при определённых условиях. Российскому правящему западничеству нашёптывали, что принятие «их» России в европейский дом состоится при условии, если произойдёт решительный отказ от имперского наследия, если Россия сбросит гири азиатчины и в очищенном от вредных расовых примесей виде предстанет перед высокой европейской комиссией. Украине, в свою очередь, «доверительно» сообщали, что только решительное противопоставление бывшему «старшему брату» (который вовсе и не брат, а байстрюк с неприемлемо высокой примесью азиатско-татарской крови) создаст европейски-демократический имидж стране и обеспечит ей признание в европейском доме.
Мы ничего не поймём в истинном содержании «либеральной идеи» в Евразии, если не уясним себе того, что используемые в ней «цивилизованные понятия», относящиеся к прогрессу, демократии, модернизации, реформам, правам человека и т. п., скрывают расовое содержание, указывающее на антропологическое противопоставление перспективного и неперспективного «человеческого материала», глобализирующегося истеблишмента и туземной массы, которой путь в демократическую современность заказан.
Естественно, главная стратегическая цель атлантистов, намеченная ещё основателем англо-американской геополитики, – не допустить союза крупнейших держав – держателей евразийского хартленда. И вот в российской «демократической» печати, «как по заказу», множатся статьи, посвящённые китайской опасности для России. Противопоставить Россию Китаю, Индии, Ирану, то есть создать ситуацию геостратегического одиночества, – это и значит сделать её Израилем Евразии. С одной стороны, этот «Израиль» препятствует единству континента, ставшего главной целью американской гегемонистской стратегии на весь XXI век, с другой – попадает в ситуацию геополитического одиночества, порождающую рабскую зависимость от заокеанского «гаранта».
Стратегический заказ касается политики недопущения российско-китайского или российско-индийского блоков, способных в самом деле противостоять американскому плану овладения Евразией.
Но в российском руководстве рядом с атлантическими прагматиками, осуществляющими выгодное (заказанное и оплаченное) атлантическое мероприятие, касающееся освобождения геополитического пространства Евразии для США и НАТО, сидят и еврейские максималисты. Для них ссора России с мусульманским миром – это не только демонтаж базовой идеи российского государства, основанного на славяно-мусульманском синтезе, но и тайное уподобление статуса России статусу Израиля, проклинаемого мусульманским окружением.
В России идёт спор не между атлантистами и евразийцами, не между коммунистами и демократами, либералами и тоталитаристами. Настоящее противостояние носит социальное содержание, причём радикализированное до степени расовой несовместимости. Раса господ, давно уже разуверившаяся в реформируемости «этой» страны и утратившая веру в то, что даров прогресса хватит на всех, втайне решила приберечь для самой себя и новый европейско-демократический статус, и оснащённый всеми средствами прогресса «цивилизованный образ жизни», и пресловутые «права человека».
Всё должно быть как на Западе, и, может быть, даже лучше, но – не для всех, а только для избранных.
Бесполезны исторические и культурологические изыскания, касающиеся европейской или неевропейской идентичности России, там, где речь идёт не о коллективной идентичности народа Российской Федерации, не о его коллективном историческом проекте, вмещающем судьбу всего народа, а о стратегии сепаратного обустройства «внутренних эмигрантов», более никак не идентифицирующих себя с «этой» страной. Для них все богатства России, весь её потенциал – не более как предмет торга в глобальных «играх обмена», которые они ведут с ведущими центрами силы исключительно в собственных групповых интересах. Главное, что для них требуется, – надёжные гарантии их привилегированного статуса и их капиталов внутри страны и в отношениях с внешним миром. Они не задумываясь предпочтут любую модель власти, любую диктатуру – западную и антизападную, либеральную и коммунистическую, светскую и религиозно-фундаменталистскую, если она даёт, в сравнении с другими формами власти, по-настоящему надёжные гарантии их привилегированному одиночеству. Привилегированные, заново решившие – после столетних проб в другом направлении – ничем не делиться с непривилегированными, чувствуют небывалую тревогу одиночества. Они – «прекрасные и проклятые» современного мира, его новый «избранный народ», отделённый от всех непроходимым рвом.
Те, кто перешагнул через судьбу отчаявшегося большинства, лишаемого цивилизованных условий существования, отныне и сами обречены жить не в едином, большом, цивилизованном пространстве, а прятаться в закрытых от внешнего мира милитаризованных нишах. Для того чтобы оправдать эту стратегию сугубо сепаратного обустройства за спиной экспроприированного большинства, превращаемого в расу неприкасаемых, необходима идеология, обосновывающая и оправдывающая расовое презрение. Такой идеологией и стал новый «рыночный» социал-дарвинизм.
И вот теперь «рынок», вместивший демоническую энергию «естественного отбора», стал притягивать к себе злых божеств расизма и другой тёмной архаики. Рыночная модернизация не состоялась по банальной причине: привычке номенклатурных приватизаторов, как и их внешних покровителей из стана устроителей однополярного мира, к классовым привилегиям. Но последствия этой неудачи совсем не банальны: они уводят современное человечество из столь многообещающего модерна в самую мрачную архаику, в социал-дарвинистские джунгли.
Ясно, что у народного большинства Российской Федерации нет абсолютно никаких оснований западнически обольщаться, причисляя себя к избранной части глобального мира. Правящие западники одной рукой чертят плакаты демократизма, европеизма и плюрализма на фасаде нового здания российской государственности, а другой осуществляют ликвидацию всего того, что в самом деле ещё недавно сближало Россию с развитыми странами, с народами, имеющими свою долю в мировом прогрессе. Поэтому западнический блеф правящих реформаторов уже не в состоянии выполнить эффективную манипулирующую роль. Народное низовое большинство России реально примеривает на себя не роль новых предпочитаемых и избранных, а роль уничтоженных расистами индейцев в Америке, не роль Израиля, а роль осаждённого народа Палестины, роль всех тех, к кому западный прогресс откровенно повернулся спиной.
Народное большинство обладает своей геополитической интуицией, в основе которой лежат социальный опыт и социальный тип классификации. Простой народ, вопреки изысканиям культурологов, специалистов по сравнительному анализу цивилизаций, адептов глобальной экономики и т. п., отдаёт себе полный отчёт в том, что народы Китая, Индии, Ирана, тюркоязычных стран, вопреки своей «цивилизационной» дальности, являются для нас социально близкими, находящимися в сходной с нами ситуации перед лицом нынешних хозяев мира и победителей в холодной войне. С такой же несомненностью он знает и то, что Северная Америка и Западная Европа, несмотря на свою отнесённость к одной с нами белой расе и к одной христианской цивилизации, являются социально далекими – пребывающими в стане привилегированного меньшинства планеты, готового всеми силами защищать и умножать свои привилегии.
Таким образом, интуиции народной геополитики, вооружённой солидаристскими установками и критериями, решительно противостоят умышленным конструкциям правящего атлантизма. Этот разрыв двух типов геополитики – компрадорского меньшинства «внутренних эмигрантов» и туземного большинства, у которого есть только одна родина, – непременно скажется на раскладе сил в будущем.
Нынешняя политика правящих кругов, насаждающих выдуманную ими атлантическую идентичность России, является откровенным вызовом национальному консенсусу, противостоит интересам и интуициям большинства. Это политика, проводимая меньшинством и ради меньшинства, причём – и это является действительно новым – без всяких социальных компромиссов и обещаний. К власти в России снова пришла партия гражданской войны, причём, в отличие от предшествующей ей большевистской партии, у неё нет какого-либо проекта, предназначаемого обездоленному большинству. Она более или менее откровенно уговаривает это большинство согласиться на собственное устранение – сойти со сцены в ближайшие 20—30 лет. Этому вполне соответствуют как демографические прогнозы, так и стоящая за этими прогнозами социальная политика, являющаяся политикой геноцида.
Реализм же состоит в том, что, с одной стороны, ресурсов планеты не хватит для процветания всех, и потому тем, кто не согласен отказываться от западного прогресса, предстоит принять новые социально суженные условия его сохранения – как прогресса для меньшинства. С другой стороны, прогресс, как оказывается, порождает отходы не только промышленные, но и социальные, воплощаемые забракованным человеческим материалом. Для таких отходов должно иметься своё пространство – на периферии привилегированного мира.
Чем чётче осознаётся эта реальность, тем несомненнее перспектива новой реколонизации мира. У менее достойных и неприспособленных надо отнять дефицитные земные ресурсы, которыми они всё равно не в состоянии эффективно распорядиться. А для этого, в свою очередь, их необходимо разоружить, то есть исправить роковую ошибку прежней эпохи, давшей орудия самозащиты тем, кому в конечном счёте суждено оставаться кастой неприкасаемых.
Замысленная новыми либералами рыночная реформа предназначена была стать просвещенческой контрреволюцией: средством «вернуть к реальности» то самое плебейское большинство, которому всякого рода «левые» позволили «забыться». Сыновья многочисленного демократического плебса ХХ века, после 14—15 лет оставленные за учебной партой, непременно будут претендовать на роль суверенных хозяев страны. Но если в ходе рыночного секвестра их выбросить из системы образования и приучить мыть машины богатых людей, то их сознание станет более адекватным реальностям однополярного мира. Однополярность есть на самом деле переход от мира, отвыкшего от «естественной» иерархии антропологических типов, предающегося универсалистским иллюзиям всеобщего прогресса, к миру восстановленных иерархий. СССР был силой мирового плебса, вынуждающей привилегированных прятать своё расистское лицо. США выступают как сила, обеспечивающая возвращение мира к «естественной» (по одним меркам – исторически укоренённой, по другим – биологически предопределённой) иерархичности человеческих типов. […]
Пока национальная экономика не готова выдерживать конкуренцию с более сильными иностранными экономиками, открыть её – значит убить на корню. И напротив, никому и в голову не придёт искусственно закрывать её на той стадии, когда она готова к эффективной конкуренции.
Так что не будем заблуждаться: нынешняя идеология глобально открытого мира, как и новые практики насильственного взламывания национальных «замков», символизируют торжество мировой экспроприаторской политики, передающей планету в безраздельное пользование «единственно достойных».
Этот процесс реколонизации мира сегодня определяется в рамках двух стратегических форм.
Первая форма, в наиболее чистом виде сегодня представленная в постсоветском пространстве, связана с использованием услуг правящей западнической элиты, которой и поручается, под присмотром иностранных советников, осуществить передачу национальной экономики в ведение глобалистов, уготовивших ей роль сырьевого колониального придатка.
Реколонизация здесь выступает в форме холодной гражданской войны «демократов» с собственным народом, которого хотят лишить прежних прав и привычных форм социальной и национальной самозащиты под предлогом борьбы с тоталитарными традициями и пережитками. Либеральные реформы здесь выступают как более или менее откровенная игра с нулевой суммой: чем в большей степени новые приватизаторы идентифицируют себя как часть мирового демократического истеблишмента, тем последовательнее они противопоставляют себя туземному большинству как носителю неисправимого традиционализма и тоталитарной ментальности.
«Национал-патриотизм» потому и стал бранным словом российской демократии, что ей вменена реколонизаторская роль – отдать страну на откуп тем, кто лучше «этого» народа.
Надо сказать, что действительно момент истины для большинства наших приватизаторов только ещё наступает. Вчера ещё они могли предаваться иллюзиям, что они – последняя инстанция, в руки которой передаётся собственность огромной страны. Завтра им предстоит понять, что их подлинная роль состоит в выполнении функции временного передаточного звена. Реальность глобального мира как раз и заключается в том, что механизм естественного рыночного отбора не ограничен национальными рамками; сегодня он действует как средство перераспределения богатств внутри страны, завтра – как средство их передачи из рук менее достойных туземных приватизаторов в руки настоящих избранных.
Именно здесь лежат основания новой дифференциации внутри класса приватизаторов в России: между теми, кто хотел бы задержать процесс приватизации в рамках национальных границ, и теми, кто идёт дальше и готов принять правила глобальной перераспределительной игры. Новый атлантизм Путина, по-видимому, и означает шаг в этом направлении: от внутреннего колониализма – к внешнему, от передачи бывшей социалистической собственности своей номенклатуре – к передаче её номенклатуре глобального мира. В этом смысле гражданская экономическая война за собственность так или иначе неизбежно перерастает в империалистическую, глобально-колониалистскую.
В процессе «реформирования» сознательно была скрыта логика глобального естественного отбора, не оставляющая национальной русской буржуазии – каково бы ни было её начальное происхождение – никаких исторических шансов.
Мало кто изначально осознавал, что настоящая цена реставрированного капитализма в России – антирусский расизм, что приватизация бывшей государственной собственности получила всемирную поддержку глобалистов только в одном горизонте – горизонте последующей передачи этой собственности из национальных в «глобальные» руки.
Первыми, кто осознал и изъявил готовность без обиняков принять эту перспективу, стали еврейские олигархи. Именно поэтому они удостоились роли преимущественно доверенных – причастных к эзотерике решений, принимаемых настоящими хозяевами мира за спиной народов. Сегодня только слепые не могут видеть того, что бросается в глаза: оборонническому национальному сознанию русских в России противостоит не многотерпимый либеральный плюрализм, а нетерпимый расизм, не стесняющийся унижать национальное и человеческое достоинство тех, кого откровенно называют «совками» и плебеями, не достойными «цивилизованного отношения». Как только мы осознаем тот факт, что нынешний этап приватизации является не завершающимся, а переходным – вступающим в первую фазу перераспределительной экстерриториальности, нам перестанет казаться парадоксальным это «обострение классовой борьбы», происходящее уже после полной победы нового строя.
Нетерпимость глобальной пропаганды, направляемой олигархическими СМИ, к национальному наследию, ко всему, способному служить подспорьем национального достоинства «этого» народа, становится понятней: его территорию решено передать из национальной в глобальную юрисдикцию в качестве подмандатной. Вся так называемая «элита» новой России на самом деле пребывает в этой роли порученцев глобализма – ни в какой другой нынешние хозяева однополярного мира не согласятся её терпеть. Её руками осуществляется процесс тотального внутреннего разоружения России, дабы никакая сила внутри страны ни сейчас, ни в будущем не смогла оказать сопротивления следующему этапу передела и приватизации российских ресурсов – на этот раз глобальными приватизаторами.
Но наряду со странами, ныне управляемыми компрадорскими порученцами чужой воли, остаются страны, в которых властные элиты сохраняют верность национальным интересам и национальную идентичность.
Здесь-то мы сталкиваемся с действием второй модели реколонизации, прямо связанной с новейшими антитеррористическими инициативами американской администрации, начатыми после 11 сентября 2001 года.
Стратегия в рамках обеих моделей сходная: лишить страны, предназначенные для реколонизации, всяких средств национальной самозащиты. Но там, где это возможно, в тех или иных формах, поручить это компрадорским силам, захватившим власть внутри страны, мы имеем реколонизацию в форме более или менее скрытой («холодной») гражданской войны. Там же, где соответствующих порученцев не находится и потенциальная жертва предстаёт национальным монолитом, там глобализм являет себя в форме обычной захватнической войны, подаваемой как война «мировой цивилизации» с «мировым терроризмом».
Сейчас, когда пишутся эти строки, первым объектом планируемого нападения выступает Ирак. Но остальным не стоит обольщаться. Иракский театр военных действий – только звено в цепи глобальной реколонизации, наступающей после века демократических и прогрессистских иллюзий. Для агрессора это экспериментальная модель, на которой ему предстоит не только проверить свои новые военно-политические технологии, но и испытать солидаристский потенциал мира: способны ли потенциальные жертвы агрессии к более или менее эффективной взаимопомощи.
Если страны третьего мира, в том числе его поднявшиеся гиганты, проглотят агрессию против Ирака, последствия скажутся не менее быстро, чем после пресловутого Мюнхена, но намного превзойдут по масштабам всё, прежде виденное. […]
Этот парадокс бедных, богатых человеческим сочувствием, восходит к откровениям Христа, пославшего новую весть человечеству.
Нынешние монисты социал-дарвинизма не согласны далее терпеть это досадное противоречие: им необходимо, чтобы бедные вновь, как в старую эпоху рабства и языческого империализма, стали одновременно и презираемыми – в качестве бесправных «говорящих орудий». В этом – настоящий смысл современной социал-дарвинистской кампании в пользу естественного рыночного отбора, против всех проявлений старой гуманистической и солидаристской морали. Экспроприация символического капитала бедных, предпринятая «новыми правыми», «рыночниками», борцами против социального государства и субкультуры пособий, открыла свой конечный смысл только сегодня, когда миру явил себя новый глобальный расизм.
Второй опасной дисгармонией «старого мира», которую в новом глобальном мире не согласны терпеть, является промышленная, научно-техническая и, в конечном счёте, военная мощь тех, кого по критериям нового глобального расизма относят к разряду мировых изгоев и неприкасаемых. Научно-технический прогресс и промышленный рост вновь решено превратить в привилегию, оставляемую за лояльными и признанными. Собственно, массированная деиндустриализация постсоветского пространства – это отнюдь не только акция рыночников, движимая социально бесчувственной экономической рациональностью, это акция глобалистов, решивших разоружить тех, чьи территории и ресурсы они сочли слишком хорошими для их исторических хозяев. Если уж бедным положено быть презираемыми, то пусть они станут и безоружными – дабы их естественная обидчивость не могла принять опасной для обидчиков формы.
Именно эта «простая мысль» легла в основание новой американской доктрины глобальной безопасности. Суть её состоит в том, чтобы все страны, не приглашённые к сонму «демократически признанных», не входящие в состав нового международного истеблишмента, были лишены любых средств эффективной военной самозащиты.
Войны старой эпохи, ещё не знающей современного расового водораздела, могли представлять собой дуэли равновооружённых противников. Таковыми были, в частности, внутриевропейские войны, но сейчас, когда консолидированному союзу избранных, представляющих «цивилизованно благополучное меньшинство», противостоит периферия мира, населённая всякого рода презренным человеческим материалом, войны не являются более дуэлями. Отныне они выступают как карательные акции против «варварства», как операции профилактического типа. В таких операциях, где полноценные защищают своё жизненное пространство от неполноценных, не приемлема старая военная философия примерно равных потерь и рисков. Новая военная философия находит своё отражение в концепции бесконтактных сражений, в ходе которых «расово полноценные» просто уничтожают с воздуха и на расстоянии «неполноценную человеческую массу», в которую периодически вселяются демоны терроризма, бунтарства, злостного незаконопослушания и т. п.
Если бы ещё лет 20—30 назад, то есть до воцарения новой расовой идеологии, сторонники новой военной философии взялись озвучивать свои аргументы, мир был бы шокирован. В самом деле, как можно бомбить страну только за то, что она претендует иметь такое же вооружение, которое уже заимели вы? Как можно подходить к странам с разными стандартами, запрещая одним то, что считается нормальным для других? Эта концепция равной, коллективной, симметричной безопасности недавно считалась чем-то само собой разумеющимся – что бы то ни было другое признавалось бы неприличным и противоречащим здравому смыслу. Но глобальная идеология нового расизма успела настолько подорвать нравственное здоровье благополучных граждан мира, что они без возмущения принимают аргументы американских глобалистов, настаивающих на своём праве менять режимы или насильственно разоружать страны, не входящие в число привилегированного меньшинства. Собственно, третья горячая мировая война и начата США как война, направленная на разоружение неизбранных.
Не конфликт цивилизаций, культур, религий, этносов – все эти культурологические стилизации новейшего социал-дарвинизма не должны нас обманывать. Новый расизм носит социальный характер и делит человечество по критериям «развитости».
Если неразвитости сопутствуют презрение и фобии, если развитые консолидируют перед её лицом свои ряды в качестве держателей привилегий, которыми они не готовы поступиться, если на ней лежит печать непреодолимой культурно-исторической наследственности, которую нельзя облагородить, а нужно только вырывать с корнем, тогда мы имеем дело с расистским восприятием человеческого неравенства. А расизм закономерно ведёт к милитаризму – к идеологии тотальной мобилизации демократии, «которая должна уметь себя защищать». Без прививки новейшего расизма невозможно объяснить себе столь быстрого перехода от либерального пацифизма к глобальному милитаризму, эксплуатирующему фобии тех, кто успел заполучить себе известные привилегии, но памятует об их нелегитимности по «старым» меркам нормального человеческого равенства.
Неожиданное для многих духовное приключение Запада, увлёкшее его на путь новой расовой сегрегации человечества, не может кончиться мелкими счетами с нынешними «странами-изгоями» – Ираком, Ливией, Северной Кореей. Ибо речь идёт не просто о конъюнктурных установках прагматического сознания, ищущего незаконных материальных выгод, но оправдывающегося высокими тираноборческими мотивами. Тогда было бы ясно, что Ирак, например, в первую очередь «виновен» в том, что его территория богата нефтью, которую сильным мира сего хочется прибрать к рукам. Однако на самом деле речь идёт не столько о ресурсной катастрофе «технической цивилизации», сколько о её моральной, гуманитарной катастрофе, связанной с соблазнами нового глобального расизма. Этот расизм вряд ли сможет остановиться там, где советует прагматический рассудок: не терпеть прегрешений слабого Ирака, но находить оправдание действиям таких гигантов, как Индия или Китай.
Расизм – слишком увлекательное чувство, чтобы подчиняться одним только прагматическим правилам. Будучи раз пробуждённым, этот демон не даст себя легко усыпить. Те гуманитарные открытия, которые успел совершить новый западный расизм в области принципиальных различий между демократическим (западным) и недемократическим (азиатским) менталитетом, между открытым и закрытым обществом, между перспективной культурной наследственностью, гарантирующей успехи в школе модерна, и неперспективной, обрекающей на стагнацию и варварство, не могут пройти бесследно. Они порождают те фобии либерального сознания, которые ведут к параноидальной одержимости.
Факт остаётся фактом: произошла дерационализация западного сознания, поражённого неожиданной одержимостью. Запад снова мобилизуется «перед лицом Востока», возвращая нас к ситуации крестовых походов и ранних колониальных авантюр. Единое – в перспективе – пространство Просвещения, в котором должны были постепенно раствориться все расовые различия человечества, сменяется пространством контр-Просвещения. Теории расовой наследственности снова берут реванш над теориями воспитания и перевоспитания. Даже там, где тон задают компрадорские западнические элиты, заслужившие доверие своих западных покровителей, им отныне поручается не столько миссия перевоспитания своих народов, сколько миссия разоружения – военного, экономического, демографического и духовного.
Там же, где оппоненты Запада представлены национальными монолитами, где властные элиты опираются на поддержку большинства, на туземную традицию, там Западу предстоит вести откровенно империалистическую войну под лозунгом «конфликта цивилизаций».
Итак, вот она, стратегическая дилемма тех, кто уже дал себя увлечь идеологией нового социал-дарвинизма: либо уполномочить туземные элиты своими руками «расчистить» свои территории и открыть их новым завоевателям, либо, если этого не получится, подвергнуть все потенциально опасные участки гигантской мировой периферии всёуничтожающим военным ударам.
Случай современной России здесь самый показательный. С одной стороны, в России в некотором роде блестяще удалась операция компрадорской вестернизации: правящие западники более или менее добровольно разоружили и разрушили свою страну, добившись её полной «открытости» для внешних хищников. Но с другой стороны, эта удача стала и неудачей: пример России стал настолько обескураживающим для всех более или менее искренних и благонамеренных реформаторов других частей планеты, что повторить его в случае, например, с Китаем уже вряд ли реально. Властвующие реформаторы осуществили вестернизацию России, породив и у своего народа, и у окружающих наблюдателей такой уровень разочарования, которого вполне хватит для рождения нового мощного антизападного мирового мифа. Пример России не поколебал позиции «националистических фундаменталистов» в других странах, а, напротив, укрепил их, снабдив убедительнейшими аргументами. Сегодня «русский пример» стал главной контрпосылкой поднимающегося антиглобализма.
Ясно, что в нормальном случае это должно было бы стать поводом для серьёзной творческой самокритики и внутренних, и внешних западников. Так и случилось бы, если бы человеческое достоинство туземного большинства, ставшего жертвой «реформ», действительно уважалось бы. Тогда новые свидетельства народного опыта, ставшего опытом нищенства и бесправия, получили бы ранг непреложной объективности, обязывающей реформаторскую теорию к коррекции. Но ведь можно пойти и другим путём: наделить носителей этого опыта статусом недочеловеков, находящихся в непримиримом конфликте с современностью.
В первом случае напрашивается решительная ротация правящей элиты, смена курса, расширение социальных обязательств реформаторов. Такова модель плюралистической, многопартийной демократии, способной к рефлекции. Во втором случае мы имеем дело с элитой, исполненной решимости углублять свои реформы, «несмотря ни на что», не считаясь с интересами недовольного меньшинства и затыкая рот критикам. Это модель «однопартийной демократии» нового, неошибающегося авангарда, умеющего ненавидеть тех, перед кем он успел провиниться.
Во внешнем пространстве большого Запада, как и в пространстве «внутреннего Запада» наших реформаторов, возобладала модель однопартийной диктатуры – мобилизованного стана жителей привилегированного мира, решившегося не поступаться, а расширять свои привилегии.
Сегодня заново решается вопрос о судьбах модерна и модернизированных элит на Востоке. После известного тихоокеанского чуда никто уже не осмелится предположить, что народы не-Запада не способны соперничать с Западом по известным критериям экономического, научно-технического и культурно-просвещенческого прогресса. Но одно дело – «цветные» как носители западного цивилизационного опыта, другое – они же как продолжатели и реинтерпретаторы своего цивилизационного опыта.
Запад больше не видит оснований плодить себе эффективных экономических соперников, на что он шёл прежде, в целях противопоставления чужим, враждебным ему режимам на Востоке, своих, дружественных, обязанных быть пятой колонной Запада.
Словом, с одной стороны, Западу более не нужны удачники и отличники модерна в периферийном мире – он хотел бы приберечь ещё не растраченные природные ресурсы этого мира исключительно для себя, а с другой стороны, его новая специфическая расовая проницательность проявляется в принципиальном недоверии к чужой наследственности.
Запад стал однопартийным обществом в смысле принципиального неприятия «идеологически чуждых» установок, восходящих к любой незападной традиции. Его нынешний партийно-политический плюрализм выхолощен дважды: в смысле исчезновения всякой терпимости к действительным выражениям социально-протестного сознания и в смысле исчезновения терпимости к проявлениям инокультурного опыта.
По опыту затонувшего коммунизма мы знаем, что особо нетерпимых ждёт одиночество в мире, желающем оставаться многообразным.
Однако парадоксальным образом эти антропологические пессимисты остаются мироустроительными оптимистами: они почему-то уверовали, что неприспособленное большинство мира не окажет серьёзного сопротивления их миссии социал-дарвинистского огораживания планетарного пространства для избранного меньшинства.
Дело, разумеется, не только в упованиях на голую силу и технологическое преимущество. Устроители однополярного проекта, по-видимому, убеждены в том, что лишаемая ими прав старая и новая периферия мира, образованная третьим и бывшим вторым мирами, окажется не способной ни к проявлениям социальной – классовой – международной солидарности, ни к солидарности цивилизационной, в рамках ареалов незападных мировых религий.
В этом вопросе устроители нового мира также тяготеют к двойному стандарту. Они, с одной стороны, убеждены, что победивший в холодной войне Запад и в грядущей горячей войне продемонстрирует неколебимую социальную, межклассовую и этнопрофессиональную монолитность, тогда как осаждённая мировая периферия окажется не способной ни на то, ни на другое».
А.И.Деникин: «Антиеврейское настроение в повстанчестве (Белой армии) было всеобщим, стихийным, имело корни в прошлом и подогревалось видным участием евреев в составе советской власти».
Л.Г.Ивашов: «В Российской империи проживало тогда (к началу XX века) более половины евреев всего мира, организованных и тотально мобилизованных через различные политические структуры. Тех евреев, кто не желал «идти в революцию», всячески преследовали и даже убивали.
Результаты хорошо известны – в первом советском правительстве из 22 членов 18 были еврейской национальности. Во ВЦИК – 43 еврея из 66 человек. Русские в этой революции были «наверху» в явном меньшинстве. Иными словами, отстранены от управления своей страной».
– В одном интервью вы подчеркнули: ошибка Ельцина состояла в том, что он окружил себя евреями. Кого вы имели в виду?
А.В.Коржаков, 2008 г.: «В Администрации Президента евреем был каждый второй: Илюшин, Филатов, Сатаров… Пожалуйста, ради Бога, я же не против них, но если, допустим, у нас в России евреев один процент, то почему в Администрации их должна быть половина?»
Антуан де Ривароль: «Основополагающая мысль иудаизма состоит в том, что бог предпочел евреев остальным народам».
Из комментария блогера: «Меня всегда интересовал вопрос, как представители воистину небольшой еврейской общины стали настолько могущественны в присвоении богатств России».
Ф.М.Достоевский: «Евреи всё кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, Боже! Да разве в этом дело? …Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир…»
Н.В.Левашов: «Каждый народ имеет право на место под солнцем, но не за счёт других…»
Егор Ардов: «С декабря 1991-го года рубль был поставлен в прямую зависимость от наличия в стране не золота, как было прежде, а долларов. […]
Через полгода своего президентства, 2 декабря 1991 года, он (Б.Ельцин) подписал закон «О Центральном банке РСФСР». И с тех пор, для того чтобы напечатать новые рубли, страна должна иметь соответствующее количество золотовалютных резервов (ЗВР), проще говоря, долларов. Когда нам говорят о накопленных в стране золотовалютных резервах, то очень многие полагают, что речь идёт, в первую очередь, об увеличении золотого запаса РФ. «На самом деле в запасах России золота не более 11%. Всё остальное – запасы валютные. Но это вовсе не штабеля банкнот. Это даже не валюта, а… облигации. Львиная доля – американские. И не бумажные. А компьютерные, электронные. Когда нашему государству требуется валюта, происходит обратный процесс: облигации продают американскому государству, получаются доллары, и уже их ввозят в Россию». «Иными словами, существует зависимость и жёсткая привязка денежной массы внутри России и долларовой массы, которую Россия получает извне. А это значит, что мы уязвимы. Мы не до конца самостоятельны. Почему же ЦБ сохраняет паритет между количеством долларов в ЗВР и общим объёмом эмиссии рублей? Потому что Центральный банк осуществляет управление эмиссией рубля в режиме „currency board“ („валютного совета“). Это нужно потому, что любая страна – член МВФ обязана обеспечить одномоментный обмен всего объёма своей национальной валюты на доллары и фунты стерлингов из собственных золотовалютных резервов. В любой момент времени это правило должно соблюдаться. Без этого не берут в МВФ. Без этого не возьмут в „цивилизованное человечество“. (Стариков Н.В. Национализация рубля – путь к свободе России.) „Важно понимать, что золотовалютные резервы страны не являются „резервом“ государства. Эти деньги нельзя тратить. Они должны лежать в „кубышке“ ЦБ просто для того, чтобы ЦБ мог печатать рубли. Золотовалютные резервы не приносят государству и народу никакой пользы. Их функция совершенно другая – это гарантии, которые нельзя тратить, чтобы можно было эмитировать рубли. Почему нельзя тратить ЗВР, тоже понятно – завтра продадим доллары для покрытия внешнего долга страны, а напечатанные под них рубли останутся. Баланс нарушен. Это не по правилам. Так нельзя“. „А в итоге денег в экономике России не столько, сколько необходимо для её нормального функционирования, а столько, сколько долларов лежит в кубышке Центрального банка. Сколько долларов выручили за проданные нефть и газ, столько можно напечатать собственных российских рублей. То есть вся экономика России искусственно поставлена в прямую зависимость от экспорта природных ресурсов. Вот почему при падении цен на нефть рушится всё и вся. Дело вовсе не в недоборе налогов от продажи самой нефти. Дело в том, что в экономике исчезают рубли. А уже потом падает торговля, строительство, урезают зарплаты, и встаёт весь производственный процесс“. (Стариков Н.В. Национализация рубля – путь к свободе России.) Что всё это означает?
1. Это означает, что рубль перестал быть независимой валютой. Если в Советском Союзе рубль зависел от наличия в стране количества золота, т. е. от „нейтральной“ меры, независимой ни от какой другой страны, то теперь финансовая система РФ поставлена в прямую зависимость от наличия в стране долларов (лукаво названных ЗВР), хозяином которых является не правительство РФ, а США. 2. Это означает, что другая страна мира (США) получила возможность через финансовую систему влиять на экономику РФ, на её структуру и содержание, а значит, и на политику. Так как политика и экономика не существуют вне зависимости друг от друга, а финансы, как известно, есть кровеносная система экономики. То есть, политика, экономика, финансы – всё это единое и неразрывное целое. 3. Это означает, что экономика РФ теперь недостаточно полно ориентирована на обеспечение безопасности и национальных интересов страны, так как хозяева доллара подчинили её интересам глобального рынка, т. е., по сути, интересам США и ФРС. 4. Это означает, что РФ вынуждена поставлять на международный рынок лишь тот товар, который не вызовет возражения у мирового финансового диктатора. Это значит, что РФ отныне обязана поставлять на мировой рынок только сырьё, нефть, газ, круглый лес, зерно. 5. Это означает научно-техническую и индустриальную деградацию РФ и скатывание страны из статуса мировой державы (2-й державы мира) в разряд вечно развивающихся стран, которых ещё совсем недавно называли странами „третьего“ мира. 6. Это означает, что в стране создана ситуация „финансового сквозняка“. Так как для наполнения бюджета страна вынуждена продавать за рубеж свои невозобновляемые ресурсы, превращая затем доллары в рубли для внутренних потребностей. А олигархи, монополисты и банкиры свои доходы превращают из рублей в доллары и вывозят их из страны для удовлетворения своих заграничных запросов. „За 20 лет из России, в основном через офшоры, вывезено 2 трлн долларов“. 7. Это означает, что теперь все беды и трагедии долларовой зоны (кризисы, дефолты, инфляция, безработица и др.), неизбежно будут отражаться на населении нашей страны. Это значит, что все проблемы хозяев доллара будут теперь решаться за счёт ущемления интересов РФ и её граждан».
Есть все основания полагать, что российский Центральный банк приобрёл в ходе реформ не только независимость от российских органов власти, но и стал элементом западной международной финансовой системы. Об этом говорит политика ЦБ, который работает сейчас в режиме «currency board» – «валютного совета» или «валютного режима». Что это такое? Это колониальная финансовая система и суть её в том, что выпуск национальной валюты колонии идёт только под обеспечение другой, считающейся «резервной» – валюты той страны, чьей колонией является страна. По сути, центральный банк страны-колонии лишён эмиссионной функции – он лишь меняет одну валюту на другую.
Н.В.Стариков: «Наш Центральный банк создаёт рубли только как отражение количества долларов, которые вошли в нашу экономику. Вот это и есть прямая привязка по правилам МВФ. И в этой ситуации ничего иного быть не может, когда мы включены в качестве вторичной экономики вот в эту американскую систему».
С.Ю.Глазьев: «Привязать эмиссию рублей к покупке валюты, чтобы рубль был устойчивым как бы, эта мифологема внедрялась Международным валютным фондом для стран африканских слаборазвитых, у которых были проблемы возврата кредитов. Так вот по своим последствиям эта политика по сути является геноцидом. У меня даже книжка есть под названием „Геноцид“, где, опираясь на международное право, доказываю, что происходившие в России в 90-е годы реформы привели к геноциду населения Российской Федерации».
Н.В.Стариков: «Закон о Центральном банке России был написан так, чтобы этим Центральным банком управляли из-за границы».
В.Ю.Катасонов: «По поводу Центрального банка России я прямо и открытым текстом говорю – это филиал Федеральной резервной системы (США)».
Б.Ф.Ключников: «Россия была последней страной в мире с самодостаточной экономикой, и её открыли мировому рынку без какой-либо подготовки, и потому она стала одним из его слабейших звеньев. Неолибералы из проамериканского лобби уложили великую страну под дамоклов меч финансовой олигархии».
Н.В.Стариков: «Россия в результате поражения в холодной войне лишена значительной части своего суверенитета. Российский рубль больше не принадлежит её народу. Выход из тупика для нашей страны – изменение существующей модели выпуска денег.
Путь к свободе для России, как это ни странно, лежит в финансовой сфере.
Разве рубль не является нашим? Как бы помягче сказать… рубль сегодня… не вполне наш. И такое положение является главным тормозом развития нашей страны.
Сегодня финансы подчинили себе политику, подменили её собой и сами стали политикой. Непонимание этой сферы может уничтожить целые народы и страны. Наш сегодняшний мир стоит на финансах, живёт ради финансов и финансами управляется.
Краеугольным камнем современной финансовой системы является доминирующая роль доллара. Это значит, что все цены в мировой экономике определяются только в долларах.
Сегодня доллар является не только основным средством платежа в международной торговле, но и основным средством накопления. Имеется в виду не накопления граждан разных стран, а накопления самих этих стран. Так называемые золотовалютные резервы. Какую бы страну вы ни взяли – золота в её резервах будет меньше, чем валюты.
Выпускает, то есть эмитирует главную валюту мира не государство Соединённые Штаты Америки, а частная структура под названием Федеральная резервная система США. Перед вами не доллар США, а доллар Федеральной резервной системы. Главные деньги для торговли и главные деньги для накопления в мировом масштабе выпускает организация, принадлежащая неизвестной группе частных банкиров».
А.М.Эткинд: «Представим ещё, что исторически сложилось так, что государство контролирует гораздо больше территории, чем та, на которой добывается ресурс, и населения там гораздо больше, чем нужно для его добычи. Возникают два класса граждан: небольшая элита, которая добывает, защищает и торгует ценным ресурсом, и все прочие, чьё существование зависит от перераспределенной ренты с этой торговли. Такая ситуация создаёт жёсткую структуру, похожую на кастовую. Государство полностью зависит от первой группы; более того, эти незаменимые люди и являются государством. Но оно не обязательно игнорирует остальной народ; из опасений восстания или для поддержки нужной демографии государство предоставляет народу безопасность и другие блага, оставшиеся после удовлетворения собственных потребностей государства. Человеческий капитал тут избыточен; не он определяет богатство государства. Наоборот, в ресурсозависимой стране государство оказывается благотворителем, а население становится предметом его неусыпной филантропии.
В соседней стране, которую я назову трудозависимой, богатство нации создаётся трудом граждан. Тут нет другого источника благосостояния, чем конкурентоспособная работа населения. В этой экономике действует старая аксиома: стоимость создаётся трудом. Государство облагает этот труд налогом и не имеет других источников дохода. Тут не только граждане заинтересованы в своём образовании и здоровье, но и государство, поскольку чем лучше работают граждане, тем больше они платят налогов.
В «естественном государстве» доминирующая группа ограничивает доступ к ценным ресурсам, создаёт на их основе ренту и управляет населением с помощью принуждения и благотворительности. Другой социальный порядок возникает в «государстве открытого доступа», которое берёт внутреннее насилие под демократический контроль, предоставляя гражданам равный доступ к образованию и карьере. В таком обществе нет правовых и метафизических различий между элитой и народом.
Хотя ресурсозависимое государство больше всего боится истощения сырья, его кризисы чаще происходит из-за падения спроса на него, вызванного новыми технологиями».
Маршалл И. Голдман: «И в конце концов несчастье России состоит в том, что она очень богата. Это может показаться странным лидерам большинства остальных стран мира, которые завидуют богатейшим российским запасам газа, нефти, золота и других драгоценных и цветных металлов: если бы только они могли быть такими удачливыми! Проблема, однако, в том, что именно наличие таких богатств и порождает худшие из форм российской жизни.
В Польше же и Китае природные богатства, напротив, значительно скуднее, поэтому «вознаграждение» обычно не стоит того, чтобы рисковать, прибегая к насилию или даже убийству».
Необходима стимулирующая рост экономики кредитная и налогово-бюджетная политика. Повышение ключевой ставки приводит к снижению экономической активности и эффективности, делает кредиты очень дорогими в обслуживании.
Мы можем рассчитывать на взрывной рост предпринимательской активности, только если людям выгодно заниматься разными видами деятельности.
М.Л.Хазин: «Есть довольно много знакомых предпринимателей, они все в один голос в личных беседах говорят, что в нашей стране невозможно заниматься предпринимательством, не нарушая закона».
Януома Цусита: «К сожалению, в России созданы такие правила для ведения бизнеса, что всё приходится делать без правил».
Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) опубликовал данные очередного исследования, посвящённого теме предпринимательства в России.
Более половины россиян (63%) категорически отказываются связывать своё будущее с предпринимательской деятельностью. Основными препятствиями для развития своего дела россияне посчитали высокие налоги, бюрократию и общие финансовые затраты. Серьёзными трудностями также назвали коррупцию, административные барьеры и отсутствие поддержки от властей. Но самое главное – 62% опрошенных заявили, что вести бизнес по-честному в России просто-напросто невозможно.
ТАСС, 2016 г.: «Зарплата российских граждан растёт быстрее производительности труда, это создаёт инфляционные эффекты. Об этом сообщила глава Банка России Эльвира Набиуллина на объединённом заседании комитета Госдумы по финансовому рынку, по бюджету и налогам и комитета по экономической политике, промышленности, инновационному развитию и предпринимательству».
Эльвира Набиуллина заявляет, что зарплата россиян растёт быстрее производительности труда, и оценивает это как негативное явление. Об этом же говорит представитель либерального клана бывший министр финансов Алексей Кудрин. Но все аналитики и социологи говорят, что доходы россиян в последние годы постоянно снижаются. Набиуллиной надо напомнить, что благодаря её высокопроизводительному труду российская национальная валюта в конце 2014 года обвалилась в два раза, и россияне резко обеднели. А заработная плата руководителей Центробанка, составляющая десятки миллионов рублей, превышающая зарплату россиян в сотни или тысячи раз, разве соответствует их производительности труда? Конечно, нет. Если вся деятельность либерального финансово-экономического блока, представителей которого смело можно назвать американской агентурой, препятствует экономическому росту России, развитию промышленности, то пока они у власти, рост производительности труда в России невозможен. Либералы в правительстве ещё с 90-х годов показали, что они воры и разрушители государства, и их антинародная экономическая политика в правительстве слишком затянулась. У нас зарплата топ-менеджеров, от которых в большей степени зависит рост производительности труда, в сотни раз превышает зарплату рядовых работников, но от этого производительность никак не растёт. Вот им и надо сокращать зарплату.
Н.В.Стариков: «Руководство Банка России, согласно закону о ЦБ, само „устанавливает формы и размеры оплаты труда Председателя Банка России, членов Совета директоров, заместителей Председателя Банка России и других служащих Банка России“. И размеры „пенсионного обеспечения“, кстати, тоже банкиры из Банка России сами себе определяют».
«Парламентская газета», 2016 г.: «Обнародованы декларации о доходах за 2015 год руководителей Центрального банка России. Эти документы вызывают радость: хоть кто-то в нашей стране благополучен, улучшая личное благосостояние в кризисные времена. В лидерах по темпам повышения личных социальных стандартов, как и положено руководителю, сама Эльвира Сахипзадовна Набиуллина: её доход увеличился на 80 процентов по сравнению с 2014 годом, с 12,2 миллиона рублей до 21,9 миллиона рублей. Но по абсолютным показателям Председатель ЦБ уступает своему заместителю Сергею Швецову, который заработал 58,1 миллиона рублей.
Неплохо выглядит доход другого заместителя – Ольги Скоробогатовой, (красивая банкирская фамилия!), он составил 53,2 миллиона рублей. У других членов совета директоров и заместителей Председателя ЦБ доходы на этом фоне выглядят поскромнее, но тоже вполне достойные, от 17,5 миллиона у Василия Позднышева до 42,9 миллиона рублей у главного бухгалтера Андрея Кружалова.
Поражает непоследовательность Председателя ЦБ: пару недель назад Эльвира Набиуллина поддержала идею Минэкономразвития о том, что бороться с инфляцией целесообразно, ограничивая уровень зарплат населения. И в то же время или чуть раньше проиндексировала выплаты своим подчинённым на фантастические для абсолютного большинства населения суммы! Да зарплаты только руководящего звена ЦБ разгоняют инфляцию гораздо сильнее, чем увеличение хотя бы на один процент уровня доходов жителей среднероссийского областного центра! И не было бы гораздо правильнее начать борьбу с инфляцией с себя, доведя уровень выплат если и не до зарплаты командующего Российской гвардией (напомню, она составляет 54 тысячи рублей в месяц), то хотя бы до доходов президента Путина (8 миллионов 891 тысяча рублей)?»
Доход по декларации Эльвиры Набиуллиной в 2015 г. составил за месяц 1 млн 825 тысяч рублей, за один день в среднем, включая выходные, – 60 тысяч рублей.
Ю.Ю.Болдырев: «Проверять ЦБ Счётная палата может исключительно с согласия Национального банковского совета, в котором контрольный пакет голосов, разумеется, у президента, правительства и самого подконтрольного – Центрального банка».
В.С.Жуковский, 2014 г.: «В целом отношение к Набиуллиной в экспертной среде весьма и весьма негативное. Она откровенный сторонник либеральной политики, которую проводили „младореформаторы“ в 90-е годы. В аспирантуре МГУ её научным руководителем был Е.Ясин, тот самый идеолог „рыночных преобразований“ и „перестройки“, которые обернулись социально-экономической, демографической и научно-технической катастрофой для страны».
Вот что про Е.Ясина, бывшего министра экономики, писал П.Хлебников: «Ясин предлагал решительно снизить реальные доходы среднего российского гражданина; а инфляция тем временем уничтожит оставшиеся сбережения россиян, как источник внутреннего капитала. «Есть только один способ – это затягивать пояса, – сказал Ясин. – Снижение жизненного уровня». У Е.Ясина, его ученицы Э.Набиуллиной и других вороватых неолибералов есть задача, поставленная перед ними МВФ и другими западными директивными органами: довести основную часть населения России до нищеты, создать для россиян социальное гетто, чтобы они разбегались из страны в поисках пропитания, а оставшиеся работали бы на них за мизерную плату. Поэтому при минимальных зарплатах россиян повышаются тарифы на энергоносители, на услуги ЖКХ, налоги на имущество, штрафы и многое другое.
Ю.Ю.Болдырев: «Центральный банк Российской Федерации реализует базисную функцию государства – денежную эмиссию и кредитно-денежное регулирование. Можно ли допускать чтобы базисную функцию, отнесённую к ведению Российской Федерации, осуществлял кто-либо иной, нежели орган государственной власти? Нельзя. Хитрые формулировки о том, что это орган (Центральный банк) с особым статусом, это всё попытка создать субъект, реализующий функции государства, но не подконтрольный, не подотчётный, не наказуемый».
М.Л.Хазин: «Нужно будет менять руководство Центробанка полностью. Сегодня Центробанк занимается тем, что ликвидирует реальный сектор российской экономики».
В.Ю.Катасонов, 2015 г.: «С моей точки зрения, несправедливо мало сказано и написано о том, что в 2014 году финансовый блок правительства допустил одно из крупнейших ограблений нашего народа за последние два десятилетия. Может быть, более крупными ограблениями по сравнению с последним были лишь фактическая конфискация вкладов в Сбербанке десятков миллионов граждан правительством Е.Гайдара более двадцати лет назад (в результате бешеного разгона инфляции). Или так называемый дефолт 1998 года, спровоцированный правительством С.Кириенко (трёхкратное падение валютного курса рубля).
Наш Центробанк, согласно Конституции Российской Федерации, обязан обеспечивать стабильность национальной денежной единицы – рубля. Это не просто красивая фраза, некая абстракция из разряда макроэкономики. Это экономическая безопасность нашего государства и благосостояние наших граждан. В силу особой важности этой политической, экономической и социальной задачи она зафиксирована в Конституции Российской Федерации».
М.Л.Хазин: «В конце 2014 г. Центробанк организовал катастрофу, резко девальвировав рубль. Институциональной задачей нашего Центрального банка является обеспечение устойчивости национальной валюты, т. е. рубля. По итогам 2015 г. в рейтинге мировых валют по устойчивости мы заняли почётное последнее место. Первое с конца. Это выдающийся результат, который одной некомпетентностью объяснить нельзя».
Резкая девальвация рубля ведёт к падению уровня жизни населения. В итоге декабрьская (2014 г.) девальвация и свободный курс рубля привели к резкому падению уровня жизни населения. «По итогам 2015 года ВВП составит, я думаю, минус 8 – 10 процентов, а спад жизненного уровня населения – процентов 20, – делится своими оценками Михаил Хазин. – У людей, которые много зарабатывали, спад их личного жизненного уровня – процентов 40, то есть почти в 2 раза».
Lenta.ru, 2016 г.: «За год – с середины 2015-го до середины 2016-го – благосостояние россиян упало сразу на 14,4 процента. В течение 12 месяцев активы домохозяйств сократились с 12 086 до 10 344 долларов. Об этом свидетельствует исследование Global Wealth Report швейцарской финансовой корпорации Credit Suisse.
В РФ 89 процентов всеобщего богатства контролирует 10 процентов домохозяйств. Это один из самых высоких показателей в мире. […]
Но вне зависимости от того, каким образом Credit Suisse пришёл к своим выводам, ясно одно: население теряет деньги, а пропасть между богатыми и бедными растёт.
О том, что девальвация рубля стала одной из причин для резкого снижения уровня жизни, заявил и советник президента Сергей Глазьев. Академик, активно критикующий финансово-экономический блок правительства, и в этот раз прошёлся по работе монетарных властей.
«Ни в одной стране мира таких рекордов отродясь не видели, чтобы волатильность национальной валюты была столь высока. Она вдвое превышает ближайшую к нам Турцию по данному показателю. Девальвация – мы тоже ставим рекорды, в том числе среди нефтедобывающих стран», – сказал Глазьев. В целом же он сравнил состояние российской экономики с инфарктом миокарда».