Часть I ПОДЖИГАЕМАЯ РОССИЯ
Сбылась бессмысленная мечта террористов…
Глава 1 Предопределенность Гражданской войны
Я, честно говоря, не вижу принципиальной разницы между деятельностью и целями большевиков и криминальным элементом.
Есть миф, что все политические силы вели себя примерно одинаково. Мол, все готовили Гражданскую войну, все виноваты в ее начале. Но это неправда.
В феврале 1917 года царская власть пала за считаные несколько суток. 23 февраля 1917 года первые демонстранты вышли на улицы Петрограда, 2 марта власть перешла к Временному комитету Государственной думы. Все, революция окончена. Царская власть пала, как перезревшая груша в старом саду. Никто не хотел ее защищать. И царская власть сама виновата в том, что произошло с 23 февраля по 2 марта 1917 года.
После Февральской революции народу казалось: нет ничего легче, чем разрушить государство. И ввести самые что ни на есть демократические законы.
Вот как построить новое государство, толком не знал никто. Даже принципиальных систем власти в стране оказалось сразу две: Временный комитет Государственной думы, он же Временное правительство, и Советы. В.И. Ленин придумал для этого времени слово «двоевластие». Его верный соратник Лев Троцкий называл систему иначе: «двоебезвластием». Князь Львов говорил, что Временное правительство – власть без силы, а Советы – это сила без власти.
Утратив государство, россияне мгновенно разбрелись по сословиям, группкам, местожительствам, национальностям, классам и партиям. Деревенский не хотел понимать городского, «пролетарий» – интеллигента, военный – штатского, сибиряк – москвича, латыш – татарина.
Диагноз: русское общество оказалось намного более раздробленным, состоявшим из множества ячеек, чем это думалось до Катаклизма.
Множество партий и партиек прекраснодушной русской интеллигенции беспрерывно, беспробудно болтали и болтали, словно бы наслаждаясь звуками собственных голосов. Эта безответственная публика хотела то ли воплотить в жизнь свои утопии, то ли просто поболтать, но в любом случае она раскачивала и так опасно накренившуюся лодку.
В результате каждый орган власти раздирали партийные и групповые разборки кадетов, правых и левых эсеров, трудовиков, меньшевиков, местных националистов и анархистов.
В уездных городах и сельских волостях власти не подчинялись никому или подчинялись кому хотели.
С весны 1917 года власть в стране оказалась рассредоточенной. Воцарилось хаотическое многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытались урвать частичку власти.
Партийная пропаганда вливалась в уши солдатам Первой мировой войны. Ее начало во всей Европе встретили с энтузиазмом. Москва и Петербург тоже ликовали, интеллигенция захлебывалась от верноподданнических чувств. Но русские крестьяне этой войны не хотели. Сегодня трудно передать словами и описать просто иррациональный страх перед массовой мобилизацией, охватившей русскую деревню.
Уже осенью 1914 года число дезертиров составило 15 % призванных, к 1917 году – до 35 %. Для сравнения: в Германии процент дезертиров не превышал 1–2 % призванных, во Франции – не более 3 % за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно МЕНЬШИЙ процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба так, как в России.
Потери Российской империи в Первой мировой войне указываются с огромной «вилкой» то 10 миллионов погибших, то 7 миллионов. Почему?! Откуда такое различие?! А очень просто. Долгое время старались не указывать число военнопленных, а было их 3 миллиона человек. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и число сдавшихся в плен.
Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего они воюют. Это была страшная сила, и она сказалась в революции в четырех формах: дезертиров, солдат тыловых гарнизонов, балтийских матросов и разагитированных солдат вообще.
Без этого многомиллионного отряда беглецов с фронта Гражданская война вообще не состоялась бы или происходила бы совсем по-другому.
Солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.
При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становились «верными» правительству – тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми. И пока оставляет в тылу.
Таковы матросы Балтийского флота, который почти что и не воевал. Не случайно же балтийские матросы сыграли такую громадную роль в революции и в начале Гражданской войны.
Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так считали и в России, и в любой другой стране: армия выполняет общенациональные задачи. «Позвольте! – отвечали большевики, да и другие «левые». – Вы что же, не считаете солдат гражданами?!»
Армия воевать не хотела, а агитаторов слушала, листовки читала…
Во время самой войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, бомбежки, применение отравляющих веществ стали повседневностью, бытом.
На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы – деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног, которые уже были запланированы как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» – то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли. Нехватка всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 году стали чем-то привычным для всей Европы.
Когда гибнут миллионы – ценность отдельной человеческой жизни не может не приблизиться к нулю. Без этого изменения в сознании тоже не понять поведения россиян во время Гражданской войны.
К концу 1916 года те, что оставались в частях, – это уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих… Эти солдаты подчиняются только тем приказам, которые им нравятся, охотно братаются с противником и пьют водку с немцами, отказываются отдавать честь офицерам, ходят расхристанные и пьяные, а на замечания отвечают матерно, размахивая оружием.
Должность младшего офицера становится чуть ли не самой рискованной в России – и уже не от опасностей фронтовой жизни.
Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос – кто поведет и куда?
Но все эти факты вовсе не говорят о неизбежности гражданской войны. Они говорят только о том, что в России организовать гражданскую войну легче, чем в более благополучных странах.
Есть огромная разница в том, чтобы в любых обстоятельствах гражданской войны не хотеть. Чтобы стараться ее избежать всеми силами. И в том, чтобы гражданскую войну пропагандировать и организовывать. Совершенно разные позиции.
В 1917 году гражданской войны никто не хотел. Все видели – пожар разгорается… Но раздувать его не хотели. Из этого правила было только одно исключение – партия большевиков.
Все партии поддержали свое правительство в Первой мировой войне. А большевики не поддержали. В 1915 году Ленин выступал с программной статьей «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую»[2].
Вот он, лозунг, вдумаемся в него: ПРЕВРАТИТЬ ВОЙНУ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ В ВОЙНУ ГРАЖДАНСКУЮ. Слово произнесено.
Лозунги неизбежности, желательности, полезности гражданской войны большевики произносили много раз, вполне откровенно. Они не скрывали, чего именно хотят.
О прибытии Ленина в «пломбированном вагоне», конечно же, каменно умалчивали в советское время. Наверное, именно поэтому в «перестройку», на волне всех и всяческих разоблачений, информация о «пломбированном вагоне» до такой степени овладела сознанием народных масс.
В действительности ехали большевики из Швейцарии в Россию с несколькими пересадками, и «пломбированный вагон» – только одно из использованных ими транспортных средств.
Вокруг этого «пломбированного вагона» вообще подняли столько шума, что путь большевиков известен буквально до часов. Начался он вовсе не хмурым утром, а ясным днем 27 марта 1917 года, в 15 часов 10 минут по местному времени. Стефан Цвейг в рассказе «Пломбированный вагон» пишет: «К цюрихскому вокзалу идет небольшая группа плохо одетых людей с чемоданами. Их тридцать два человека, в том числе женщины и дети»[3].
Пересадка в «пломбированный вагон» произошла на германской пограничной станции Готмадинген. Вот тут на три из четырех дверей вагона и правда наложили печать, в вагоне от начала и до конца пути по германской земле находились уполномоченные германского Генерального штаба офицеры Арвед фон Планиц и Вильгельм Бюриг.
Из этого вовсе не следует, что едущих остерегались, охраняли или боялись, что сбегут. Все проще: через территорию воюющей страны ехали граждане другой воюющей страны.
Секретарь Швейцарской социал-демократической партии Фриц Платтен вспоминал: «Три наши вагонные двери были запломбированы, четвертая, задняя, вагонная дверь открывалась свободно, так как мне и офицерам было предоставлено право выходить из вагона. Ближайшее к этой свободной двери купе было предоставлено двум сопровождавшим нас офицерам.
Проведенная мелом черта на полу коридора отделяла – без нейтральной зоны – территорию, занятую немцами, с одной стороны, от русской территории – с другой… Верховное командование приказало своим уполномоченным предотвращать любой контакт с немецким населением. Строгие правила действовали и в самом вагоне. Путники строго придерживались договоренности»[4].
Во Франкфурте-на-Майне произошел сбой знаменитого немецкого «орднунга». «Спецвагон» должны были присоединить к поезду на Берлин, а поезд на Берлин уже ушел. Вагон загнали в тупик, где он и простоял несколько часов. Вечером 28 марта вагон в составе уже другого поезда поехал дальше и на следующее утро прибыл в Берлин, а потом в пограничный пункт Засниц. В Заснице путникам пришлось ждать до утра, и они переночевали все в том же пломбированном вагоне. Вот и все. Больше ни большевики никогда «пломбированного вагона» не увидели, ни он их в свои объятия не принял.
Дальше – опять с пересадками. Сначала – пароходом «Королева Виктория» – в шведский порт Треллеборг. На местном, шведском поезде – в город Мальме, оттуда в Стокгольм. Опять по морю – в Финляндию. И все, и путешествие окончено. Финляндия в то время входила в состав Российской империи. Она вовсе не оккупирована немцами, на ее территории не ведутся военные действия. Нет никаких проблем с билетами от Турку до Хельсинки и от Хельсинки до Петрограда.
Большевики, политические эмигранты, возвращались в Россию вовсе не нелегально. Вовсе не вопреки воле российского правительства.
Первые дни после Февральской революции большевики и правда пытались как-то сами вернуться… У них возникал даже план перелететь из Швейцарии в Россию на аэроплане.
Ленин думал достать паспорт какого-нибудь иностранца из нейтральной страны, лучше всего из Швеции. Такой паспорт могли достать ему шведские социал-демократы… Ленин не знал шведского языка: так притвориться глухонемым!
Более реалистичный план был – ехать через Британию… Но британское правительство прекрасно знало о том, что большевики во главе с Лениным – активнейшие противники продолжения Первой мировой войны. Оно не пропускало большевиков через свою территорию.
Вечный оппонент Ленина меньшевик Мартов подал еще более реалистичную идею: обратиться к германскому правительству с просьбой разрешить политэмигрантам проезд через Германию. Ведь появление в России откровенных пораженцев – в интересах Германии! Могут и пропустить…
Естественно, германские власти и правда не возражали против проезда большевиков через Германию. Они надеялись на то, что активная пропаганда большевиков против войны поможет Германии заключить сепаратный мир с Россией и сконцентрировать свои силы на Западном фронте.
Ленин попросил секретаря Швейцарской социал-демократической партии Фрица Платтена вступить в переговоры с послом Германии в Швейцарии Ромбергом. Платтен активно взялся за работу. Его переговоры с Ромбергом завершились успешно: германское правительство согласилось на проезд русских политических эмигрантов через Германию.
Параллельно Ленин обращается к Временному правительству и к Петроградскому Совету с просьбой: дать согласие на проезд через территорию Германии!
Петроградский Совет молчит… Ведь большинство в нем – у меньшевиков.
А вот Временное правительство отвечает согласием.
Еще недавно Временное правительство опубликовало в парижской газете предупреждение, что проехавшие через территорию Германии будут судиться по законам военного времени.
Но тут – полная перековка. Одни революционеры пришли к власти, помогают другим. Наверное, рассчитывают на поддержку и помощь. Германия тут же ставит свои условия: она пропустит революционеров в России, но не просто так, а в обмен на интернированных в России германских и австрийских подданных. Временное правительство соглашается.
Оно позаботилось о том, чтобы большевики получили в русском посольстве в Швеции все необходимые документы. В Петрограде прибывших уже в самом обычном вагоне, без пломб, встречали с оркестром.
Первые слова Ленина, вступившего на родную землю 3 апреля, были: «А не арестуют ли меня в Петрограде?» Ленин ведь знал, что приехал как шпион, на деньги врагов и для подрыва своего государства. Но встречавшие Ленина большевики заверили отца родного: нет, никакой опасности нет.
Петросовет даже устроил Ленину торжественную встречу на Финляндском вокзале, от его имени председатель Исполкома Чхеидзе произнес пламенную речь, призывая Ленина присоединиться к «революционной демократии» и рассказывая о его заслугах перед революцией.
Во время речи Ленин откровенно скучал, а потом обратился с речью к собравшейся толпе. Завершил ее Ленин лозунгом:
– Да здравствует мировая социалистическая революция!
Еще одна легенда: что тут же, на площади, прозвучал текст будущей статьи «О задачах пролетариата в данной революции». Эта статья была написана уже после речи на вокзале, назавтра. Она вошла в историю как «Апрельские тезисы».
Смысл статьи очень прост – Ленин объявил войну сразу на четыре фронта:
– руководству собственной партии;
– руководству Советов, особенно меньшевикам и эсерам;
– Временному правительству;
– всем правительствам всего мира (революция-то готовилась Всемирная).
3 апреля 1917 года Ленин привез с собой из Швейцарии гражданскую войну.
3 июня 1917 года в Петрограде открылся I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Главная тема обсуждения вращается вокруг идеи коалиции, объединения, поддержки Временного правительства. Все хотят объединиться.
В своем выступлении меньшевик Церетели произносит: «В России нет ни одной политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, мы займем ваше место».
На это Ленин с места закричал, по одной версии: «Есть такая партия!» По другой версии, еще короче: просто «Есть!»
Получив слово, он объяснил более развернуто: «Я отвечаю: есть. Наша партия каждую минуту готова взять власть целиком. Окажите доверие нам, и мы вам дадим нашу программу».
Эта хрестоматийная сцена в советское время подавалась как пример доблести большевиков: вот, готовы были брать на себя ответственность и действовать…
Но понимать можно ведь и иначе: все партии в Советах готовы договариваться между собой, готовы идти на коалицию. Большевики, пока не перекрещенные окончательно в коммунистов, готовы только к одному – воевать. И ни с кем не объединяться, ни с кем не делиться властью.
Коммунисты прямо заявляли, что всякая собственность – бесчестна и беззаконна. Всякий собственник владеет чем-то без всякого на то права. Что отнять у него собственность – закономерно.
В мае на I Всероссийском Съезде крестьянских советов Ленин заявил: «Мы хотим, чтобы сейчас, не теряя ни одного месяца, ни одной недели, ни одного дня, крестьяне получили помещичьи земли».
Ему рукоплескали… Но как можно представить себе это «получение» помещичьей земли? Ленин ведь не предлагает введения закона, ограничивающего масштабы собственности на землю. Он предлагает просто брать – не спрашивая, дают или нет.
Но ведь вполне очевидно, что свою законную собственность никто за здорово живешь не отдаст. Значит, «взять» можно только в виде гражданской войны.
В сентябре 1917 года Ленин требовал двинуться «на заводы, в казармы» с программой радикальных реформ. И тут же: «не теряя ни минуты, должны организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку (там заседает Предпарламент), занять Петропавловку, арестовать Генеральный штаб и правительство, мобилизовать вооруженных рабочих… призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телефон и телеграф».
Как видите, большевистская партия открыто пропагандирует гражданскую войну. Ленин смело пропагандировал насилие и самые грубые способы быстрых, примитивных решений. Его не пугали ни хаос, ни опасность резни. Неудивительно! Большевики давно уже считали гражданскую войну неизбежностью. Они готовили именно ее как «неизбежное будущее» своей страны и всего мира.
По поводу событий 25 октября в Петрограде Троцкий писал: «Буржуазные классы ждали баррикад, пламени пожаров, грабежей, потоков крови. На самом деле царила тишина, более страшная, чем все грохоты мира. Бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, унося вчерашних господ в преисподнюю»[5]. Что называется – коротко и ясно.
С 14 по 25 сентября 1917 года в здании Александринского театра шло это Всероссийское демократическое совещание. Делегаты: 134 большевика, 305 меньшевиков, 592 эсера, 55 народных социалистов, 17 беспартийных и 4 кадета.
Демократическое совещание объявляет себя Временным Советом Российской Республики, или Предпарламентом. Новый глава Исполкома Петросовета, Лев Троцкий, заявлял от имени партии: «С правительством народной измены и с этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего».
25 сентября создан новый кабинет министров: 10 социалистов и 6 либералов.
Резолюция ЦК большевиков: создание такого правительства есть «сигнал к гражданской войне».
Простите… Чей именно сигнал?!
В сентябре 1917 года Церетели полагал: «Передача всей власти Советам неминуемо повела бы к немедленной гражданской войне со всеми ее ужасами».
«А мы и хотим гражданской войны!» – ответил ему Троцкий.
После Октябрьского переворота большевики создали свое однопартийное правительство. Тогда рабочие, именем которых клялись большевики, высказались против однопартийного правительства. Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников (Викжель) угрожал забастовкой. Викжель в своей резолюции заявил, что не хочет гражданской войны.
Викжель – ведущее в России профессиональное объединение: самое сплоченное, многочисленное (до 500 000 членов), активное, решительное. В годы Великой войны значение Викжеля определялось исключительно важной ролью железных дорог.
На межпартийные переговоры 30 ноября 1917 года явилась делегация путиловских рабочих. Делегация заявила: «Мы не допустим гражданской войны! Нам не нужно кровопролитие между революционными партиями!»
Путиловцам дали уклончивые обещания, но ничего не изменили.
Ленин три недели вел переговоры с Викжелем. Викжель не уступал, и Ленин разогнал Викжель.
На Учредительном собрании 4 января 1918 года Н. Бухарин говорил не менее определенно: «Вопрос о власти окончательно будет решен той самой гражданской войной, которую остановить нельзя до полной победы русских рабочих, солдат и крестьян. С нашими непримиримыми классовыми противниками мы клянемся с этой трибуны вести гражданскую войну, а не примирение».
Еще один лозунг: «Мир народам!» Звучит красиво. Но как сочетать с идеей мира слова из официального «Обращения к народам и правительствам союзных стран»: «Мы обещаем полную поддержку рабочему классу каждой страны, который восстанет против своих национальных империалистов, против шовинистов. Против милитаристов – под знаменем мира, братства народов и социалистического переустройства общества».
В условиях войны эта провокация – фактический призыв к измене Отечеству и нарушению Присяги. К тому самому «превращению войны империалистической в войну гражданскую» – уже на территории других стран.
Большевики полагали, что должно состояться «само-определение не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности» – «отдельные требования демократии, в том числе самоопределение, не абсолют, а частичка общедемократического (ныне: общесоциалистического) мирового движения. Возможно, что в отдельных конкретных случаях частичка противоречит общему, тогда надо отвергнуть ее»[6].
Лозунг Мировой революции и означал: гражданская война должна разразиться не только в России, но и во всем мире.
Глава 2 Зачем им была нужна Гражданская война?
Зачем же РСДРП(б) раздувала гражданскую вой-ну? В чем ее цель?
В том, чтобы построить во всем мире утопическое общество: коммунизм.
Самим коммунистам тут виделась не утопия, а глубочайшая закономерность.
По Карлу Марксу, все человечество проходит одни и те же этапы развития: рабовладельческий строй, феодальный, капиталистический. В каждом строе есть свои два главных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. В рабовладельческом строе это рабы и рабовладельцы. При феодализме это крестьяне и помещики. При капитализме это рабочие и буржуазия-капиталисты.
Даже непримиримые террористы эсеры могут себе представить нормальные деловые отношения без классовой борьбы; даже меньшевики могут планировать сотрудничество, а не войну, – но никак не большевики.
Для большевиков отношения эксплуататоров и эксплуатируемых передаются «умным» словом «антагонистические». Что значит – непримиримые в принципе. Что бы ни происходило в области производства и вообще в мире – помещик и крестьянин, предприниматель и рабочий не смогут найти общего языка. Никогда. Между ними неизбежна бескомпромиссная борьба, война на уничтожение. Другие отношения невозможны. У Маркса и Ленина все это написано предельно ясно и открыто.
Эксплуататорские классы не могут отдать и никогда не отдадут ни власть, ни собственность добровольно, с ними придется воевать. В этом большевиков убеждал опыт Франции 1848 и 1871 годов.
Когда коммунисты победят классового врага и захватят власть – это еще не конец! Необходимо будет установить диктатуру пролетариата – то есть государственную диктатуру тех, кто захватил власть, партии коммунистов. Установить диктатуру и давить, давить, давить эксплуататорские классы! «Уничтожить как класс» – то есть заставить забыть самих себя, перековаться до полной неузнаваемости, до превращения в победителей. А кто не сможет или не захочет – истребить.
Государство диктатуры пролетариата постепенно само по себе отомрет, потому что все будут очень идейные. Ни государство, ни вообще никакое насилие им не будет нужно, сами все будут делать. Коммунизм – будет совершенно замечательный строй, при котором не будет эксплуатации человека человеком, не станет государства и системы принуждения, все будут очень идейными, каждый будет работать по своим способностям, и каждому будет даваться по его потребностям.
Между прочим, я нисколько не шучу! Весь этот бред вполне серьезно утверждался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в их основном сочинении «Манифест коммунистической партии»[7].
Но сам собой коммунизм не настанет. Партия пролетариата, единомышленники в Марксе, должны захватить власть и утвердить государство диктатуры пролетариата. Путь к коммунизму ведет исключительно через жестокую гражданскую войну.
Защитники большевиков чаще всего ссылаются на то, что, мол, «все были такими же». К этому самому частому и самому лживому аргументу мы еще вернемся не раз – очень уж часто он звучит. Пока давайте отметим: в программах НИ ОДНОЙ ДРУГОЙ партии, кроме партии большевиков, нет идей антагонистических противоречий, неизбежности классовой борьбы, войны между классами, диктатуры. Нет. Не только у кадетов – таких идей нет у эсеров и анархистов. Нет у меньшевиков и польских социал-демократов. Нет. А у большевиков эти идеи есть. И потому давайте не будем заливисто врать, что «все были такими».
Любая партия, вообще любая политическая сила может оказаться в состоянии гражданской войны с противниками. Но далеко не всякая партия ПЛАНИРУЕТ гражданскую войну и закономерно готовится к истреблению целых общественных классов.
Карл Маркс планировал гражданскую войну в Европе и пропагандировал диктатуру пролетариата.
Утверждая право своей партии на власть, В.И. Ленин писал: «Марксизм как единственно правильную революционную теорию Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы»[8].
А придя к власти, предстояло еще разрушать существующее общество и строить выдуманное в кабинетах утопистов «коммунистическое» общество, о котором ровно ничего не известно.
Большевики, состоявшие в Российской социал-демократической рабочей партии, РСДРП, называли себя двумя словами – «большевиками» и «коммунистами». Первое название увековечено в названии партии – полагалось в скобках указывать, что это партия большевиков. Вот так: Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков), РСДРП(б).
Коммунистами называли себя не только большевики, но и левые эсеры, и анархисты. Ведь коммуна – это не что иное, как реалия жизни в европейском городе; квартал, ячейка городского хозяйства, у которого есть право на самоуправление. И только. Другой вопрос, что члены всех остальных партий называли себя коммунистами реже и менее последовательно. Они никогда не делали его официальным.
Но члены РСДРП(б), коммунисты-большевики, с самого начала использовали оба слова для самоназвания. В «Апрельских тезисах» 1917 года Ленин предлагал принять официальное название «Коммунистическая партия», чтобы отмежеваться от всей остальной социал-демократии. Об этом писал и американский коммунист Дин Рид: «…приняли название «коммунистическая партия», чтобы отделить себя от предавших революцию партий»[9].
Оба названия вовсе не противоречат друг другу: ведь «большевики» – это, так сказать, название организационное, показывает место этих ребят в РСДРП. А коммунисты – ах, это, братцы, о другом, о том, что же было для них идеалом и что они хотели строить. Это название сущностное, потому что большевики хотели строить чудное бесклассовое общество, оно называлось «коммунизм».
Сейчас люди, стремящиеся любой ценой обелить преступников, организовавших Гражданскую войну, пытаются играть на этом двойном названии. У разных авторов разные выдумки. У одних получается, что коммунисты хорошие, приличные. А это большевики плохие и ничего общего с «правильными» коммунистами не имеют.
У других получается наоборот: что это коммунисты – люди плохие, одно слово – европейцы. Это большевики хорошие: народные, национальные.
Так вот, пусть кто как хочет, так и резвится по части названий. Я же констатирую факт: называли себя эти ребята и так и так. Привычней их называть большевиками, но и коммунисты – не ошибочное название. Сойдет.
Это все я разъясняю на тот случай, если кто-то начнет жевать мочалку про то, что сказанное Буровским – это, мол, про коммунистов, а большевики как раз хорошие, к ним сказанное не относится. Внесем полную ясность: относится.
Так вот, в 1917 году в России была только одна политическая сила, которая раздувала гражданскую войну – это РСДРП(б), коммунисты-большевики.
Только эта сила начертала на своих знаменах путь к гражданской войне, и она делала все необходимое, чтобы этот кошмар состоялся.
Еще летом и осенью 1917 года все россияне, кроме большевиков, договариваются. Гражданской войны не хочется никому. Но для большевиков гражданская война – не провал их политики, не скверный побочный эффект, а неизбежная и желательная часть их программы. Большевики пишут о гражданской войне открыто и четко, называя вещи вполне своими именами. Никаких неясностей!
Глава 3 Когда началась Гражданская война?
Первые попытки захватить власть большевики предприняли еще 9 июня 1917 года. Они призвали «народные массы» выйти на демонстрацию с лозунгом «Вся власть Советам!». Большевики планировали 10 июня выйти большой демонстрацией к Мариинскому дворцу – там заседало Временное правительство. Предполагалось вызвать министров из здания для «общения с народом», а специальные группы людей должны были орать и свистеть, выражая «народный гнев» и подогревая толпу.
При благоприятном развитии событий предполагалось тут же арестовать Временное правительство. Конечно, «столица должна была немедленно на это отреагировать. И в зависимости от этой реакции ЦК большевиков… должен был объявить себя властью»[10].
А если начнется сопротивление? Временное правительство арестовано, а идут манифестации с требованием «отпустить!». Что, если верные правительству военные части выступят в защиту правительства с оружием в руках? Такое сопротивление предполагалось «подавить силой большевистских полков и орудий»[11].
Вот она и гражданская война… Уже улыбается улыбкой «Веселого Роджера».
На этот раз устроить бойню не удалось: оказалось, все решительно против планов большевиков.
Меньшевик Церетели писал: «Ни у кого из нас нет сомнений, что мы стояли перед возможностью кровавых столкновений на улицах Петрограда, подготовлявшихся большевистской партией, чтобы в случае недостаточного отпора со стороны демократии захватить власть и установить свою диктатуру. Нет никакого сомнения, что большевики держат в готовности свои силы, чтобы при более благоприятных условиях предпринять новую авантюру»[12].
И верно!
Демонстрация 18 июня 1917 года прошла под лозунгами большевиков: «Долой десять министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам!». На их фоне полностью терялись плакаты «Полная поддержка Временному правительству!».
Реально это был вотум недоверия коалиционному правительству, и от отставки его спасло только одно: 19 июня началось наступление на фронте. Все внимание было приковано к наступлению, в Петрограде прошли демонстрации под лозунгами: «Война до победного конца!»
2 июля 1917 года опять выступили солдаты Петроградского гарнизона: они узнали, что 1-й пулеметный полк, а потом и другие полки собираются расформировать и маршевыми ротами отправить на фронт. Армия в очередной раз показала, что хочет чего угодно, только не воевать: солдаты уже 2 июля устроили несколько митингов, требуя от Временного правительства «прекратить насилия над революционными войсками».
3 июля по всему Петрограду шли митинги и демонстрации вооруженных людей: солдат и Красной гвардии. В ответ на приказ сдать оружие на склад солдаты постановили (на митинге): оружие не сдавать, а использовать его, чтобы заставить правительство никого не отправлять на фронт.
Командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половцев развесил объявления, запрещающие любые вооруженные демонстрации и выступления. Он предлагал войскам сохранять дисциплину и «приступить к восстановлению порядка». Он договорился с представителями офицерских организаций, выступавших против большевиков и тем самым против развала фронта и перехода «войны империалистической в войну гражданскую».
Члены этих организаций засели на верхних этажах и чердаках зданий на предполагаемом пути «мирной демонстрации», приготовили пулеметные гнезда.
С утра 4 июля улицы начали заполняться «мирными демонстрантами» – все почему-то с винтовками и, как правило, уже навеселе. По официальным данным того времени, на улицы вышло до 300 тысяч человек. Советские историки сообщали о 500 тысячах.
Около полудня в разных частях города началась стрельба: на Васильевском острове, на Суворовском проспекте, на Каменноостровском, но особенно интенсивно – на Невском, у Садовой и Литейного. Стрельбу открыли засевшие на чердаках офицеры. «Мирные демонстранты» отвечали из винтовок и привезенных на автомобилях пулеметов.
Конные разъезды юнкеров, казаков, павловцев остались верными правительству и пытались сдержать «демонстрацию». По ним открывали огонь из револьверов и винтовок, всадники огрызались огнем.
Страшнее всего пальба была на Невском, там, по официальным данным, погибло 56 человек и было ранено 650. Цифры очень примерные, потому что не учитывались ни потери офицеров, ни трупы случайных прохожих. «Революционный народ» считал только «своих».
Правительство официально назвало события 3–4 июля «заговором большевиков с целью вооруженного захвата власти».
Поход генерала Корнилова на Петроград 28–31 августа 1917 года: еще несколько десятков покойников.
События в Петрограде 24–26 октября 1917 года… Стрельба из пушек по Зимнему дворцу, захват всего города, арест правительства.
Поход на Петроград командира 3-го конного корпуса П.Н. Краснова (он уже однажды шел на Петроград в составе армии Корнилова).
Восстание юнкеров в Петрограде 28–29 октября 1917 года. Юнкера ожидали Краснова. Они захватили Госбанк, гостиницу «Астория» и телефонный узел. На этом их силы иссякли. Уже днем 29 октября юнкеров отбили и изолировали в окруженных зданиях военных училищ. По зданиям стреляли из пушек и пулеметов. Юнкерам предложили сдаться и обещали распустить по домам. Юнкера поверили. Большевики перестреляли сдавшихся юнкеров – было убито до 800 человек. Мало кому из них было больше 19 лет.
30 октября на Пулковских высотах армии встретились: около 700 казаков Краснова, больше 10 тысяч солдат Петроградского гарнизона, балтийских моряков, красногвардейцев. К вечеру Корнилов начал отступать на Гатчину. Удивляет не это, а удивляет, что при десятикратном превосходстве большевики так долго с ним возились.
На 27 октября – 3 ноября 1917 года приходится «московская неделя».
27 октября 1917 года московский ВРК сделал то же, что и питерский: захватил Кремль и объявил все остальные власти, кроме самого себя, низложенными. Тогда городская Дума, опираясь на юнкеров, студентов и кадет, создает «Комитет общественной безопасности» (КОБ) и объявляет, что принимает на себя власть в городе.
Юнкера и казаки сами осадили занявших Кремль большевиков, и те 28 октября сдались, не найдя поддержки у гарнизона. Но очаг большевистского восстания был сохранен. 29 октября ВРК выпускает воззвание «К оружию» и переходит в наступление. Два дня идут уличные бои, а с 12 часов 30 октября начинается артиллерийский обстрел Московского Кремля.
Луначарский, узнав об обстреле Кремля, плакал и кричал, что не может этого вынести, «такое разрушение истории и традиции, что жертв тысячи, борьба ожесточается до звериной злобы». И – достойный интеллигентский вывод: «Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен»[13]. И подал в отставку из большевистского правительства.
2 ноября, «видя, как Кремль превращается в руины, КОБ запросил условия ВРК для перемирия»[14].
В пять часов вечера 2 ноября В.М. Смирнов, П.Г. Смидович со стороны ВРК и В.Руднев, Сорокин и Студенецкий со стороны КОБ подписали перемирие.
Число жертв «московской недели» называют очень разное: от «до тысячи человек»[15] до очень точных цифр: «Белые потеряли убитыми 55, красные – 238 человек»[16].
Думаю, первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А, вон еще люди… Огонь!»[17]
Разве это не Гражданская война?
Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 года.
К сентябрю 1917 года Гражданская война полыхает уже на полную катушку. Красное знамя реет над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».
Белыми были лилии на гербе королей Франции. Белыми называли себя монархисты Франции в 1789 году.
Красным был фригийский колпак – символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 году.
Вот Красная гвардия движется навстречу Корнилову… Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика – белые против красных.
К декабрю 1917 года счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч человек.
Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 года это можно было сделать и мирным путем… В июле и тем более в сентябре 1917-го можно было действовать только самыми решительными средствами!
Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» – и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, расстреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть.
Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Умные дураки стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Они не подавали бы руки тем, кто вешал бы коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. Истеричные «гуманисты» устраивали бы истерики на паперти церквей, в которых стоит службу Корнилов. Невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания к судьбам России.
В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему: «Почему лично я против диктатуры».
Но! Но при этом повороте событий перспектива была бы – свободная демократичная Россия. Та самая, в которой «корниловщину» и вообще диктатуру полагалось бы ритуально презирать. А главное, войди Корнилов в Петроград – и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч жертв. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.
Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 года. Историки гадали бы – целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять тысяч?
В реальной же истории эта первая Гражданская война оказалась только прологом ко второй – несравненно более ужасной.
В коммунистическую эпоху старались привязать историю России к удобной схеме. Якобы страна чуть ли не мирно приняла «справедливую» Советскую власть. Это уже потом, почти через год Советской власти, начались «мятежи» и «контрреволюция». Это весной 1918 года «установление Советской власти в ряде районов и городов, где против Советов выступили контреволюц. силы, оно приняло характер гражданской войны»[18].
Правда, в том же самом справочнике и даже в той же самой статье утверждалось: сразу после октября 1917 года мировая буржуазия и Временное правительство велели «командующим войсками фронтов и внутр. воен. округов и атаманам казачьих войск начать воен. действия против Сов. власти»[19].
Так когда же началось? В ноябре 1917-го или весной 1918 года?
И с каких событий началось?
В разное время и разные историки в СССР предлагали такие даты начала Гражданской войны. В 1930-е порой называли конец 1917 года: время начала Белого движения. Назывались три даты:
1. 25–26 октября 1917 года, когда донской атаман Каледин объявил о непризнании Советской власти.
2. 15 ноября 1917 года – главнокомандующий при Временном правительстве генерал Алексеев объявил набор в Добровольческую армию.
3. 19 декабря, когда создается руководство Добровольческой армии.
Позже коммунистам очень не хотелось говорить о Гражданской войне как о внутреннем русском деле. Они старались привязать Гражданскую войну к внешним событиям, чтобы в ее начале «виноваты» были иностранцы. Поэтому назывались даты:
1. «Мятеж белочехов» – 25 мая 1918 года.
2. «Начало иностранной интервенции». Тут две возможные даты:
– 9 марта 1918 года, когда с английского крейсера «Глория» высадился первый десант в Мурманске;
– 2 августа, когда высадился десант в Архангельске.
Предпочтение отдавали обычно первой дате. Август 1918-го – это, очевидно, очень уж поздно…
Но мы уже видели, кто и зачем организовывал Гражданскую войну. Фактически она разгорается уже с июня 1917 года. Новый виток Гражданской войны не имеет никакого отношения ни к «иностранной интервенции», ни к «мятежу белочехов». Эти события произошли много позже раскола россиян и начала войны между ними. Отделение Всевеликого Войска Донского от Советов и начало Добровольческого движения – это тоже реакция на более ранние события.
Начало той Гражданской войны, которую мы изучаем, положили три других важнейших события:
1. Провозглашение большевиками самих себя единственной властью в России (26 октября 1917 года или 3 января 1918 года).
2. Разгон Учредительного собрания 4 января 1918 года.
3. Создание Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК) – 7 декабря 1917 года.
Провозглашение себя властью состоялось на II Всероссийском съезде рабочих и солдатских депутатов. Съезд открылся 25 октября 1917 года, в 22 часа 40 минут, в Смольном дворце. Под утро 26 октября съезд принял написанное Лениным обращение «Рабочим, солдатам и крестьянам». В обращении заявлялось о переходе всей власти ко II съезду Советов, а на местах – к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Съезд утвердил список «Временного рабочего и крестьянского правительства» – Совет народных комиссаров – СНК, или совнарком. Заметьте – и у большевиков «Временное правительство». Временное – до Учредительного собрания.
Ленин стал его председателем, Троцкий – наркомом иностранных дел, А.И. Рыков – внутренних дел, А.В. Луначарский – просвещения, А.Г. Шляпников – труда, П.П. Милютин – земледелия, В.П. Ногин – торговли и промышленности, И.И. Скворцов-Степанов – финансов, И.В. Сталин – по делам национальностей.
В СНК вошли только большевики – левые эсеры отказались войти в правительство без других социалистических партий.
Утвержден и новый ВЦИК – главный постоянно действующий орган государственной власти между съездами.
3 января 1918 года большевистский Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Декларация провозгласила Россию государством диктатуры пролетариата в форме Советов. Советам и только Советам должна была принадлежать вся власть в центре и на местах.
Тем самым появилось новое правительство России. Оно требовало признания и подчинения.
Но 90 % населения России заведомо не признавало этого правительства.
Уже утром 26 октября делегаты без обсуждения приняли по докладу Ленина Декрет о мире и Декрет о земле.
Декрет о мире провозглашал выход России из Первой мировой войны и «мир без аннексий и контрибуций». То есть нарушение Россией ее союзнических обязательств и отказ и от воинской славы участников Великой войны, и от любых результатов победы в этой войне.
Этот Декрет был неприемлем для 200 тысяч офицеров Русской армии и для огромного числа ее солдат.
Этим Декретом большевики создали для себя армию в сотни тысяч вооруженных и подготовленных врагов.
Декрет о земле предусматривал «полную национализацию» всей земли в России. Нет, не только помещичьей земли! А всей земли. Земля принадлежала государству, и только государству. А уже государство отдавало землю в «вечную безвозмездную аренду крестьянству».
С точки зрения политики: эта программа украдена у левых эсеров. С той разницей, что эсеры хотели провести свою программу через парламент, а помещичьи земли по их программе государство должно было выкупить.
С точки зрения экономики: поддерживались те, кто производил меньше всего хлеба и вел самое примитивное хозяйство во всей России.
С точки зрения общественных отношений: поддерживались крестьяне, не вышедшие из общин. И народы, не знавшие частной собственности, например чукчи на побережье Ледовитого океана, горцы Кавказа, горные таджики на Памире, эвенки в Сибири.
С точки зрения законов: в 1917 году землей владели больше 25 миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам же и обрабатывал, кто участком для дачи. Но все это были собственники. Все они лишились своего законного достояния.
С точки зрения организации Гражданской войны: Декрет просто вынуждал собственников бороться с теми, кто эту собственность отнимал. А тем, кто мог получить даром чужую землю, – великий соблазн. С одной стороны – как не взять? А с другой – если возьмешь, то делаешься соучастником беззакония. И будешь вынужден защищать взятое от законного владельца. Опять – Гражданская война…
Декреты об упразднении сословий, отмене званий, различий, орденов и знаков отличия, Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви не только создавали миллионную армию врагов. Они показывали, насколько серьезно большевики готовы ломать все, что было дорого миллионам людей.
Огромному числу людей навязывалась Гражданская война.
Глава 4 Учредительное собрание
Зимний дворец взят. Временного правительства больше нет, члены его арестованы. В Москве победили большевики. Но и сейчас еще можно остановить размах Гражданской войны! Страна еще только сползает в пропасть, ее еще можно остановить.
Для примирения есть прекрасный общенациональный лозунг: Учредительное собрание. С 1903 года идея Учредительного собрания включена в программные документы и кадетов, и эсеров, и социал-демократов. С нею согласны почти все. Она реально может объединить расколовшихся россиян.
А вот большевики Учредительного собрания не хотели, и хорошо понятно почему: на выборах, проходивших 12 ноября 1917 года, большевики получили 22,9 % голосов. При том что эсеры получили 40,6 %, меньшевики – 2,8 %, другие социалистические партии на национальных окраинах – 15 %. Национальные несоциалистические партии – 85 %, кадеты – 4,6 %, конфессии, кооперативы, областники казаки, правые партии – 6,1 %.
В Москве и Петрограде большевики получили до 30 % голосов, а на втором месте шли кадеты. Во всех национальных областях лидировали местные национальные партии.
Еще 8 ноября, до выборов, большевики всерьез обсуждали, что Учредительное собрание надо распустить, если оно «займет антисоветские позиции».
Ленин, узнав о результатах выборов, предлагал вообще не собирать делегатов Учредительного собрания. Или оттянуть их созыв на год или два, чтобы по-тихому ликвидировать. «Народ этого не поймет», – возражали ему. «Важны не слова, а факты, – отвечал Ленин, – а ведь Октябрьский переворот – это еще какой факт!»
В конечном счете решили собрать Учредительное собрание, но все же перенесли сроки. Полагалось собрать Учредительное собрание 28 ноября, а 26 ноября большевики всполошились: ведь в Петроград приехало слишком мало делегатов! Надо, чтобы из 715 избранных собралось хотя бы 400, иначе Учредительное собрание не будет достаточно представительным! В трогательной заботе о соблюдении воли народа большевики перенесли сроки на январь 1918 года.
Правда, народ как-то недопонял заботы о нем: 28 ноября в Петрограде в поддержку Учредительного собрания вышло на демонстрацию больше 200 тысяч человек. Демонстранты пели «Марсельезу» – песню Французской революции.
Похоже, эта демонстрация оказалась неожиданной для большевиков, ее даже и не разгоняли. Впрочем, в одном отношении она оказалась даже выгодной – помогла уничтожить кадетов.
Кадеты активно участвовали в организации этой демонстрации. Большевики были уверены – именно кадеты стоят и за «саботажем», то есть за массовой забастовкой государственных служащих. Видимо, образованные кадеты, партия интеллигенции, казались очень уж «классово близкими» к этим служащим.
Сразу после демонстрации, вечером 28 декабря 1917 года, появился декрет Совета народных комисаров, объявлявший кадетов партией «врагов народа». Декрет требовал немедленного ареста и предания революционному трибуналу всех лидеров этой партии.
26 ноября у себя на квартире была арестована графиня Софья Владимировна Панина – во Временном правительстве она занимала должность заместителя министра просвещения. После переворота она отказалась отдать деньги министерства большевикам – она отдаст их только Учредительному собранию. Как же не арестовать? Вместе с Паниной «загребли» членов ЦК кадетов, депутатов Учредительного собрания А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина. Пришли за ними рано утром и только в полночь ознакомили с содержанием ленинского Декрета: вы – «враги народа!».
Ленин заявил: «Нельзя отделять классовую борьбу от политического противника. Кадетский Центральный комитет – это политический штаб класса буржуазии».
В ночь на 29 ноября матросы и красногвардейцы начали хватать всех кадетов, которые попались им под руку. Единственное обвинение – принадлежность к партии кадетов.
Аресты кадетов создали то, что юристы называют «прецедент». На этот раз это прецедент коллективной ответственности: раз в чем-то виновен кто-то из партии[20] – тем самым виновна и вся партия.
Только 20 декабря назвали срок собрания Учредительного собрания: 5 января 1918 года. Тянули, как могли.
12 декабря ЦК большевиков одобрил ленинский труд «Тезисы об Учредительном собрании», в котором сказано было коротко и ясно: интересы революции стоят выше формальных прав какого-то органа. А раз так, то «единственным шансом на безболезненное решение кризиса является безоговорочное заявление Учредительного собрания о признании Советской власти, советской революции, ее политики».
3 января ВЦИК принимает еще и такое постановление: «Вся власть в Российской республике принадлежит Советам и советским учреждениям. Всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы».
Учредительное же собрание должно было понять, что его задачи «исчерпываются общей разработкой коренных оснований социалистического переустройства общества».
То есть большевики выхолостили саму идею: чтобы народ сам для себя определил политический строй и формы государственности. Они сделали Учредительное собрание органом, который ничего не учреждает.
А если Учредительное собрание не признает постановлений большевиков? Тогда возникает тупик, который «может быть решен только революционным путем».
Начальник Петроградской ЧК М.С. Урицкий заявляет: в Петрограде готовится контрреволюционный переворот!
4 января большевики вводят в городе военное положение, запрещают митинги, демонстрации под угрозой применения силы. На улицы выходят балтийские матросы и наемники – китайцы и «латышские стрелки».
Депутаты Учредительного собрания пытаются договориться с большевиками о проведении демонстрации: ведь она совершенно законна!
Опасаясь за судьбу Учредительного собрания, меньшевики и эсеры организуют даже «Союз защиты Учредительного собрания».
На это Бонч-Бруевич отвечает очень конкретно: «Сначала мы будем уговаривать демонстрантов, чтобы они расходились по-хорошему, если не разойдутся, будем стрелять!»
На заводах и в воинских частях «Союз» собирал подписи в поддержку Учредительного собрания. Подписи за его отмену пытались собирать и большевики… Но коллективы большинства крупных предприятий подписали петицию в поддержку Учредительного собрания. Они готовы были выйти на улицы 5 января и окружить Таврический дворец плотной «живой стеной». Тогда разогнать Учредительное собрание можно было бы только ценой большой крови. Преображенский и Семеновский полки, дивизион броневиков Измайловского полка заявили, что будут защищать Учредительное собрание с оружием в руках.
В ЦК кадетов рассматривали возможности и поинтереснее… Член Военной комиссии «Союза защиты Учредительного собрания» Ф. Онипко через своих агентов узнал маршруты движения и распорядок дня Ленина и главы Питерской ЧК Урицкого. Он предлагал похитить их или убить.
ЦК решительно отвергает эту идею. Тогда Онипко предлагает: поддержим мирную, но вооруженную демонстрацию воинских частей в поддержку Учредительного собрания! ЦК на это глубокомысленно отвечает, что ссора социалистов и революционеров на руку только реакции и буржуазии.
Несмотря на прямой запрет и угрозы, рабочие вышли на демонстрацию. Подчеркиваю красным карандашом: РАБОЧИЕ. Кадетов больше нет. Интеллигенция запугана или истреблена. К Таврическому дворцу идут рабочие Выборгской стороны и Васильевского острова. В самой крупной колонне было не менее 60 тысяч человек.
На углу Литейного и Невского демонстранты были встречены пулеметным и винтовочным огнем (как раз примерно там, где началась перестрелка с большевистской демонстрацией 4 июля 1917 года). По официальным данным, было убито 9 и ранено 20 человек, из которых потом умер один. Данные явно занижены, уже в тот же день называли цифру – порядка 100 убитых. По поводу этих событий М. Горький написал статью: «9 января – 5 января». Пролетарский-то он писатель пролетарский, а вот, бывало, большевиков и не слушался.
У Таврического все же собралась огромная толпа, в несколько тысяч человек, с лозунгами «Да здравствует Учредительное собрание!». Эту толпу разгоняли прикладами и дубинками.
Только к 16 часам Ленину доложили, что город полностью контролируется верными отрядами. И только тогда он велел начинать заседание.
По старейшей парламентской традиции заседание Учредительного собрания должен был открыть старейший депутат. Им оказался эсер С.П. Швецов, участник еще «Народной воли».
Не успел он подняться на трибуну, как раздался визг, вой, матерщина, улюлюканье, хохот. Едва он заговорил, из зала полетели вопли «долой» и «самозванец». Вопли сменились хриплым воем без слов, матерной руганью, пением непристойных частушек.
Так «развлекались» многие депутаты-большевики, но главное не в них… Для «охраны» депутатов Бонч-Бруевич провел в зал отряд в 200 матросов-анархистов во главе с А.Г. Железняковым по кличкам «Железный» и «Железняк». Матросы заранее были пьяны и продолжали добавлять прямо в зале. Они шумно хлебали спирт, грызли огурцы, в голос разговаривали. Они расхаживали по залу и время от времени выразительно клацали затворами винтовок, наводили стволы на скамьи небольшевистских депутатов. При появлении на трибуне всех «не своих» они начинали пронзительно орать и материться.
В зале была и «публика»! Зрителей было около 500, и все они попали в зал по пропускам, которые подписывал лично начальник ЧК Урицкий. Эти орали и выли еще более целенаправленно.
«Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа. Весь левый сектор являл собой зрелище бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец…»[21]
Оттеснив ошалевшего Швецова, на трибуну вышел Яков Свердлов. Он объявил, что открывает собрание от имени Советской власти, и зачитал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Дочитал и запел «Интернационал». Пение подхватили большевики, за ними запели другие социалисты… Что характерно, не пели «публика» и балтийские матросы. Может, они просто не получили на это необходимых инструкций?
Вслед за Свердовым выступил эсер Чернов. Он примирительно говорил, что сам факт открытия Учредительного собрания… кладет конец Гражданской войне. Ведь ни казаки, ни украинские «самостийники» Советскую власть не признают, а вот против Учредительного собрания не пойдут.
Так же половинчато, успокоительно выступает и меньшевик Церетели. Мол, давайте убеждать друг друга, давайте дискутировать, а не стрелять.
Речи этих двоих вовсю прерывались бушующей клоакой.
Вот Н. Бухарин выступал в тишине и говорил вовсе не примирительно:
«Вопрос о власти окончательно будет решен той самой гражданской войной, которую остановить нельзя до полной победы русских рабочих, солдат и крестьян. С нашими непримиримыми классовыми противниками мы клянемся с этой трибуны вести гражданскую войну, а не примирение».
Бухарин объявил «смертельную войну» «паршивенькой буржуазно-парламентской республике» и заявил: «У нас есть воля к диктатуре трудящихся классов, которая закладывает фундамент жизни на тысячелетия».
И потребовал: обсудить «Декларацию…» первым же пунктом! «Преклониться перед царственной волей народа!»
Но как ни трудились большевики, как ни запугивали, Учредительное собрание считало себя, а вовсе не большевиков «хозяином земли русской». Здесь собрались избранники народа, и они сами выработают собственное мнение по всем вопросам, какие сочтут нужным рассмотреть. Учредительное собрание отложило обсуждение «Декларации…» и перешло к заранее подготовленной повестке дня.
Этого оказалось достаточным, чтобы большевики объявили Учредительное собрание «вчерашним днем революции» и удалились, чтобы «не прикрывать своим присутствием преступления врагов народа».
В это время большевистское правительство уже готовило постановление о роспуске Учредительного собрания. В зале Таврического дворца еще заседают, шумят, обсуждают… А большевики уже все для себя решили. Учредительное собрание «народу не нужно».
Клоака орет и визжит, пьяные матросы расхаживают по залу… Поздней ночью матрос Железняков приказывает «очистить помещение». Чернов еще что-то пытается доказывать пьяноватому Железнякову, а тот бросает в ответ знаменитое: «Караул устал…» Всем становится понятно: если даже матросы не применят оружие, это сделает «публика» – на галерке откровенно взвешивают на руке кастеты, достают револьверы…
Депутаты вынуждены были разойтись.
Ночью большевистское правительство по докладу Ленина приняло решение закрыть Учредительное собрание. Читатель еще не забыл об аресте двух депутатов от партии кадетов, Шингареве и Кокошкине? Зверски избитые, они этой ночью переведены в тюремную больницу. Об этом хорошо знает «караул» – те самые 200 матросов Железнякова. Они врываются в больницу и штыками закалывают обоих – прямо в постелях. Ленин потом обещал наказать виновных «по всей строгости революционного закона». Вроде бы виновных арестовали… А может, не арестовали… В прессе вроде сообщено было об аресте, но в тот же день их видели на улице…
По крайней мере, суда не было, даже не было начато уголовное дело.
Возникают вопросы: откуда и от кого Железняков узнал о том, где находятся эти два депутата? Он ли сам принимал решение об их убийстве? Как охрана тюрьмы пропустила в тюремную больницу вооруженных людей? Но, конечно же, это очень наивные вопросы.
Возможно, сыграл роль дневник Шингарева: «Как это было. Дневник А.И. Шингарева из Петропавловской крепости. 27.IX.17 – 5.I.18». Очень уж не хотелось, чтобы люди знали, «как это было». Возможно, большевики просто поручили «мокруху» не тем людям: балтийские матросики не очень умели читать.
Дневник сохранился. Издал этот дневник Комитет по увековечению памяти Шингарева и Кокошкина.
На следующий день, 6 января, на дверях Таврического дворца красовался огромный замок. Охрана заявила, что заседания не будет, оно запрещено правительством большевиков. И показала пулемет со словами: «Не разойдетесь – пощекочем».
«Правда» в этот день вышла под такой передовицей: «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков, союзники Каледина, Дутова, холопы американского доллара, убийцы из-за угла – правые эсеры требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам – врагам народа».
Обратите внимание, дорогой читатель! Наверняка вы слышали, что Гражданская война началась весной или летом 1918 года… Такова официальная советская точка зрения, ее внедряли в школах и в вузах. Нас так учили.
Но современники, как видите, думали совсем иначе: и Чернов, и Бухарин. Разница в том, что Чернов хотел Гражданскую войну остановить. Для него жертв июня – июля, августа и сентября, ноябрьских событий в Москве более чем достаточно.
А для Бухарина жертв еще мало. Он клянется с трибуны продолжать Гражданскую войну и вести ее до победного конца.
Глава 5 Создание ВЧК
Мне не удалось установить, когда именно появилось такое слово: «административный расстрел». Это когда суда не было, а человека взяли и расстреляли. По крайней мере, к февралю 1918 года оно уже было.
Но суд… Он все же сохранялся в стране. Эсеры, меньшевики и анархисты настаивали, чтобы «контриков» все же судили. Народный же комиссар юстиции Крыленко полагал, что судить вовсе не обязательно, а если и судить – важно политическое значение дела, а вовсе не всякие «параграфы». Если такой человек стоял во главе судебной системы, что же творилось на местах?
Жертвой большевистского правосудия стал адмирал А.М. Щастный… Он долго не хотел принимать никаких должностей из рук большевиков, но все же 5 апреля 1918 года стал начальником Морских сил Балтфлота. По договору с немцами корабли надо было или передать немецкому командованию, или утопить. Щастный не согласился с этим и вступил в сильный конфликт с Троцким.
Контр-адмирал блестяще провел переход кораблей из Ревеля (Таллинна) и Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Позже этот поход назвали Ледовым.
29 мая Щастного арестовали по странному обвинению в «контрреволюционном стремлении к власти». 21 июня Ревтрибунал приговорил его к смерти за должностные преступления, подготовку переворота и измену. Щастный не признал себя виновным. Из шести свидетелей явился в суд и был допрошен только один – Лев Троцкий. Приговор основывался только на его показаниях.
Все российское общество буквально обомлело, левые эсеры во ВЦИК подняли шум. Нарком юстиции Крыленко на это ответил с великой простотой: мол, никакого смертного приговора вовсе и не было. Адмирала просто «приказали расстрелять». Такой вот суд. Административный расстрел.
Но даже такой суд очень мешал коммунистам. Во-первых, действовал он все же медленно. Во-вторых, на суде все же приходится доказывать вину подсудимого. С самых первых дней, чуть ли не часов своей власти они искали способа обойтись без суда.
С октября петроградский ВРК, ставший комитетом ВЦИК, должен был поддерживать порядок, подавлять активное и пассивное сопротивление – «саботаж, скрывание запасов, злостную задержку грузов».
В 75-й комнате Смольного В.Д. Бонч-Бруевич допрашивал арестованных, угрожая им расстрелом. Несколькими днями ранее II съезд Советов отменил смертную казнь… Но, как мы видим, Бонч-Бруевича это не слишком останавливало. Судя по всему: и убийству членов ЦК кадетов, депутатов Учредительного собрания А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, и по всем вообще делам балтийских матросиков – угрозу он легко мог бы привести в действие.
Но большинству большевиков эта система казалась недостаточно действенной. Неудивительно, с момента прихода к власти они столкнулись с массовым сопротивлением.
«Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тевиля[22], который привел бы в порядок расходившуюся контрреволюцию?» – спрашивал Ленин.
Он нашелся 7 декабря, когда Ф.Э. Дзержинский представил докладную записку СНК с предложением создать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию для борьбы с саботажем. Дзержинский писал в этой записке: «Мы должны принять сейчас все меры террора, отдать ему все силы! Не думайте, что я ищу формы революционной юстиции; юстиция нам сейчас не к лицу. У нас не должно быть долгих разговоров!.. Я предлагаю, я требую одного – организации революционной расправы над деятелями контрреволюции».
Ленин пришел в восторг и «предложил поставить вопрос шире» – создать комиссию для борьбы не только с саботажем, но и со всей контрреволюцией, в какой бы форме она ни выступала против Советской власти. «Нельзя ли продвинуть подобный декрет… Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции… Необходимы экстренные меры по борьбе с контрреволюционерами и саботажниками»[23].
Из года в год коммунисты повторяют одно и то же: что первоначально ВЧК вовсе не была организацией карательной. Мол, ВЧК должна была «…пресекать и ликвидировать все контрреволюционные саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили; предавать суду революционного трибунала всех саботажников; выработка мер борьбы с ними».
Согласно постановлению СНК, «Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения»[24].
А как же быть с массовыми расстрелами в специально оборудованных подвалах?! О самых чудовищных пытках специально изготовленными инструментами? О привлечении сотен уголовников, о деятельности не вполне вменяемых людей?!
Ну что вы! ВЧК боялся только тот, кто «наслушался белогвардейских басен об «ужасах ЧК» и беспощадности большевиков»![25]
Конечно, ВЧК пришлось сделаться организацией более строгой… Потому что «буржуазия подкупала и спаивала уголовников, морально неустойчивых людей и толкала их на грабежи и погромы, чтобы создать в стране беспорядки и хаос, вызвать в стране недовольство трудящихся новой властью. Буржуазные газеты распространяли клевету и провокационные слухи против партии большевиков и Советского правительства»[26].
А первоначально весь арсенал карательных средств был такой:
1. Лишение продуктовых карточек.
2. Высылка за пределы Советской республики.
3. Конфискация имущества.
4. Публикация фамилии в списках «врагов народа»[27].
Перечень карательных мер для органа, ведущего только следственную работу, громадный! Ни одна прокуратура без санкции суда не имеет права применять ничего даже отдаленно похожего. Не говоря о том, что лишение продуктовых карточек зимой 1918 года фактически было убийством.
Но главное-то в другом… Все советские документы, все самооправдания коммунистов умалчивают: СНК дал ВЧК полномочия вести ЛЮБЫЕ расследования, не доводя до суда дела «вредных для диктатуры пролетариата» элементов. Так сказать, решать все вопросы на стадии следствия. И черт с ней, с буржуазной выдумкой суда! Уже в декабре 1917 года велись чекистские административные расстрелы в Петрограде. С февраля 1918 года – не в одном Петрограде, но в Витебске, в Москве и в Калуге.
9 декабря 1917 года петроградская ЧК переезжает на Гороховую улицу, дом 2 (раньше там находилась городская управа).
Сейчас даже трудно представить себе, какой ужас вызывало одно название этой улицы в Петрограде.
Когда в 1990–1991 годах шла кампания за возвращение улицам их исторических названий, был эпизод… Связан он с именем известного востоковеда, Веры Марковой. Когда при ней обсуждалось, не переименовать ли улицу Дзержинского обратно в Гороховую, Маркова схватилась за голову и закричала: «Нет, только не Гороховая! Что угодно, только не Гороховая!»
Сегодня в этом здании находится филиал государственного музея политической истории «Гороховая-2»: «История политической полиции XIX–XX веков».
Истории петроградской ЧК в этом музее отведен один из залов. Орудие массового истребления превращено в один из фрагментов политической истории страны.
Началось в Петрограде уже в конце 1917 года и постепенно распространялось на всю Советскую республику, по мере укрепления Советской власти.
Всероссийская ЧК в 1918 году заняла в Москве дома страховых обществ «Якорь» и «Россия» на Лубянке и принялась отстраивать свою систему по губерниям (ГубЧК) и районам.
24 марта 1918 года было опубликовано постановление ВЧК о создании местных ЧК – губернских и уездных, и руководство террором централизуется, хотя ревтрибуналы не только сохранились, но еще пополнились сотнями военных, действовавших в Красной Армии.
К весне 1919 года всю Советскую Россию покрывала густая сеть «чрезвычаек»: губернских, уездных, городских, волостных, железнодорожных, транспортных, были даже сельские и фабричные, а также разъездные карательные отряды и экспедиции.
Таких местных ЧК было создано более 600. Порой они даже мешали друг другу, конкурировали, переманивали кадры.
В Киеве 1919 года угнездилось сразу 16 карательных учреждений: Всеукраинская ЧК, Губернская ЧК, Лукьяновская тюрьма, особый отдел 12-й армии и другие. Большая часть этих приятных учреждений расположилась в богатых особняках района Липки. Согласно докладам Российского Красного Креста в Международный комитет в Женеве, «эти дома, окруженные садами, да и весь квартал кругом, превратились под властью большевиков в царство ужаса и смерти»[28].
Если человек даже ухитрился выйти живым из любой «чрезвычайки», он вполне мог тут же угодить в соседнюю. Наивно видеть в работе этих страшных заведений нечто, хотя бы отдаленно напоминавшее законность. Арестовав членов каких-то контрреволюционных организаций – того же «Союза георгиевских кавалеров» или «Союза патриотов», – этих людей обычно сразу же начинали страшно пытать. И их самих, и членов их семей.
Своего рода «ноу-хау» большевиков: до них никому как-то не приходило в голову, что старики – скажем, дед и бабка «преступника» – или его семилетняя дочка могут «отвечать» за совершенные им преступления. Зато как эффективно! Начать распиливать пополам двуручной пилой 80-летнего деда или капать расплавленным сургучом на головку ребенка – тут-то негодяй и «расколется». Назовет остальных участников «контрреволюционного подполья», раскроет планы, сообщит пароли и явки…
Способ, кстати, оказался и впрямь эффективным – слишком многие не ожидали ничего подобного. И даже когда познакомились с «чекой» поближе и уже понимали – все равно никого не отпустят, не только тебя самого, но и твоих близких… Даже тогда многие были не в силах пережить страданий близких людей. А каждый, кто давал любые показания, ввергал в подвалы ЧК все новые и новые жертвы.
Жертвы проходили ад «допросов», на которых их избивали, скармливали крысам, сдавливали головы веревкой с узелками, поливали кипятком и расплавленным сургучом, ставили на раскаленную сковороду… впрочем, продолжать можно долго. Но заканчивался путь всех жертв одинаково – в расстрельных подвалах.
Если «снимали слоями» – скажем, брали в одночасье всех востоковедов, – то был шанс попасть в расстрельный подвал сразу, минуя пытки. Как-то на заседании Сов-наркома появился Дзержинский. Ленин передает ему записку: «Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?» Дзержинский пишет ответ: «Около 1500». Ленин поставил крест – в знак того, что уже прочитал, чтобы не читать второй раз. Дзержинский несколько удивил присутствующих: он кивнул и молча вышел из комнаты.
Оказалось, Дзержинский понял Ленина так, что он вынес этим 1500 «буржуям» смертный приговор. И тут же отправился в ЧК, чтобы отдать соответствующее распоряжение. Многие из этих 1500 пыток избежали: не было времени[29].
Но «борьба с контрреволюцией» – это только надводная часть айсберга.
Не надо считать ВЧК спецслужбой, системой разведки, охранкой, тайной полицией или еще чем-то подобным. Это организация особая, пока невиданная: система последовательного истребления части населения целой страны.
18 сентября 1918 года Г. Зиновьев на Петроградской партконференции сказал: «Мы должны повести за собой девяносто из ста миллионов человек, составляющих население Советской республики. Остальным нам нечего сказать. Их нужно ликвидировать».
Цифры, конечно, примерные, но подход вообще интересен: замысленно истребить 10 % жителей России, несколько миллионов человек.
«Для нас нет и не может быть старых устоев морали и гуманности, выдуманных буржуазией для эксплуатации низших классов» – так писал член коллегии ЧК Мартин Лацис. И далее: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, образования или профессии. Эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора»[30].
ЧК – это конвейер смерти для того самого физического уничтожения «буржуазии», о котором говорил Ленин. Чтобы под корень целые классы и сословия. Ну, и чтобы поставить на поток еще и ограбление страны.
Подлежащие уничтожению 10 % – общественная и экономическая верхушка, владельцы основных богатств России. Присвоенное ими имущество необходимо для Мировой революции. ВЧК исходно создавалась как механизм получения денег. Очень многие люди исчезли в расстрельных подвалах именно потому, что у них были драгоценности, валюта, золотые монеты, коллекционное оружие, картины… Мало ли что можно пустить на Мировую революцию!
Создание ВЧК вынуждало 10 % населения страны или покорно спускаться в расстрельные подвалы, или брать в руки оружие. Оно заставляло участвовать в Гражданской войне даже тех, кто месяцем раньше об этом и не помышлял.
Гражданская война шла фактически с весны 1917 года. Но тогда в России шла самая «обычная» гражданская война – такая же, как в странах Европы. ЭТА Гражданская война вполне могла закончиться самое позднее к началу 1918 года. Но она не закончилась, потому что ее разжигали. Началась ТАКАЯ Гражданская война, которой еще не знала история.
О гражданской войне открыто говорили большевики, узурпируя власть и организуя ВЧК. Они хотели еще не виданной гражданской войны: раскола нации, истребления целых слоев населения, выплеска гражданской войны за пределы России. Все это они получили.
С 26 октября 1917-го по 4 января 1918 года происходит несколько событий, после которых становится почти невозможно вести политику мирными средствами. Любое из них можно считать началом Гражданской войны.