Исследование проводится при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант № 11-03-00202 а.
Под «фреймами» здесь понимаются устойчивые когнитивные структуры, которые обеспечивают метакоммуникативное определение ситуации, задавая таким образом смысловые рамки для ее репрезентации и понимания.
Подробнее об эволюции практики политического использования символа Великой Отечественной войны см.: Малинова, 2015, гл. 3.
«Национальный нарратив» понимается здесь как смысловая схема исторического повествования, которая описывает и «объясняет» генеалогию сообщества, полагаемого нацией, устанавливая связи между событиями. Особенностью смысловой схемы отечественной истории, представленной в речах Б.Н. Ельцина и других представителей властвующей элиты 1990-х годов, было стремление противопоставить «новую», постсоветскую Россию, старой – советской и дореволюционной, опиравшееся на критическую переоценку национального прошлого [см.: Малинова, 2015].
Установившийся в 2000-е годы канон празднования Дня Победы включал выступления главы государства на военном параде на Красной площади и на торжественном приеме в Кремле; в некоторые годы к этому добавлялись встречи с ветеранами и др. мероприятия. Предметом анализа были все речи, произнесенные в рамках празднования очередной годовщины Победы в Великой Отечественной войне.
Это могут быть рассуждения о важности поддержания мира, отхода от «идеологии конфронтации и экстремизма» или о необходимости «строгого соблюдения международных норм» и «уважения государственного суверенитета». Существенно в данном случае то, что «у нас есть великое моральное право – принципиально и настойчиво отстаивать свои позиции, потому что именно наша страна приняла на себя главный удар нацизма, встретила его героическим сопротивлением, прошла через тяжелейшие испытания, определила сам исход той войны, сокрушила врага и принесла освобождение народам всего мира» [Путин, 2012а].
По определению Т. Журженко, «национализация памяти связана с реинтерпретацией советского нарратива о Великой Отечественной войне, переоценкой ее основных событий, действующих лиц и основных итогов в процессе конструирования постсоветскими элитами новых национальных идентичностей и национальных “культур памяти”» [Журженко, 2013, с. 94].
Ср.: «…сегодня праздник Победы объединяет россиян независимо от убеждений и политических пристрастий» [Ельцин, 1999]; «Сегодня мы отмечаем самый народный праздник. И гордимся тем, что у нас есть такой день, день нашего национального единения» [Путин, 2004а]; праздник, «который уже навеки стал символом нашего национального единства» [Медведев, 2008а].
«Человеческое» измерение Победы служило удобным мостиком и к теме «национальной автономии». См., например, ее развитие в речи Д.А. Медведева: «Есть вещи, которыми нельзя поступаться ни при каких обстоятельствах, – это свобода людей, достоинство страны и покой родного дома. Это дорого каждому и делает нас единой, сильной нацией» [Медведев, 2011б].
Ср. аргументацию Д.А. Медведева в программной статье «Россия, вперед!»: «Народ, победивший жестокого и очень сильного врага в те далекие дни, должен, обязан сегодня победить коррупцию и отсталость. Сделать нашу страну современной и благоустроенной» [Медведев, 2009б].
Выступая в Севастополе, Путин подчеркивал «огромный нравственный вклад» ветеранов «в то, что Крым и Севастополь возвратились в родную страну» [Путин, 2014г].
Примечательно, что в 1995 г., когда «войны памяти» еще не начались, Ельцин, перечисляя тех, чей вклад в победу «мы всегда будем помнить», наряду с «народами Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Китая» называл Польшу и Югославию [Ельцин, 1995а].
Например, в 2005 г. Путин говорил об опасностях экстремизма и расизма, «которые не менее безжалостны, чем нацизм» [Путин, 2005г]; в 2007 г. вспоминал о неких «новых угрозах», которые обусловлены «все тем же презрением к человеческой жизни, теми же претензиями на мировую исключительность и диктат», что и во времена «третьего рейха» [Путин, 2007] и т.п.
Этот фрейм особенно настойчиво использовал Д.А. Медведев, который вынужден был опираться на память о войне для легитимации своей позиции в конфликте с Грузией в августе 2008 г. Выступая на параде 9 Мая 2009 г. он особо подчеркивал, что урок войны «актуален и сегодня, когда вновь находятся те, кто идет на военные авантюры» [Медведев, 2009а]. В 2010 г., делая прозрачные намеки на США, президент РФ говорил: «Война показала, к какой страшной черте могут подвести претензии на мировое господство. Насколько опасны попытки силового давления на свободные народы, на суверенные государства» [Медведев, 2010в].
В праздничных речах часто присутствовала тема Победы как «справедливости». См. у Путина: «В этот день свершилась величайшая справедливость в мировой истории. Победа стала главной наградой за пережитое в годы войны…» [Путин, 2003а]; «9 мая 45-го года свершилась величайшая справедливость» [Путин, 2005 г.].
Например, в выступлении на торжественном приеме в 2005 г., имевшем место в разгар международного конфликта по поводу интерпретации 9 мая, Путин развил тему свободы словами: «В борьбе с нацизмом были отвоеваны права людей на свободу, на саму жизнь, на самостоятельный выбор пути развития…» [Путин, 2005 г.]. Последняя фраза, формально продолжая ряд либеральных ценностей, в действительности означала поддержку традиционной советской интерпретации событий 1944–1945 гг., против которой официально выступило руководство государств Прибалтики и Польши.
В 2000–2007 гг. в речах В.В. Путина достаточно последовательно воспроизводилась новая модель коллективной самоидентификации по отношению к Другому, традиционно именуемому «Западом», которая сочетала «западническое» представление об общности целей и ценностей России и «Запада» с «почвенническим» акцентом на самобытный способ их реализации, пытается представить Россию как актуально (а не только потенциально) подобную и равную Значимому Другому и даже способную служить ему образцом в осуществлении общих ценностей [Малинова, 2008].
«Миф происхождения» (myth of origin) – это фундаментальный миф об историческом моменте, когда «нация» кристаллизировалась в своей «современной» форме [Schopflin, 1997, p. 33–34; Coakley, 2007, p. 542–543]. По мнению Копосова, миф о войне в каком-то смысле изначально имел такие функции, ибо легитимировал новые советские формы социальной организации, прошедшие «проверку» войной. В современных условиях «миф о войне в концентрированном виде выражает историческую концепцию нового режима» [Копосов, 2011, с. 163–164].
Концепция «режима памяти» была разработана Эриком Лангенбахером в качестве аналитического инструмента для изучения коллективной памяти как динамического элемента политической культуры. По мысли американского исследователя, «не всякая потенциально разделяемая память имеет одинаковое влияние или одинаковую власть. Плюрализм потенциальных памятей ограничен, что ведет к формированию их иерархии» [Langenbacher, 2011, p. 33]. Последняя является одним из наиболее важных компонентов актуального режима памяти. К сожалению, автор не дает определения вводимого им понятия, ограничиваясь выделением его компонентов, к числу которых он относит (1) доминирующую социальную память, (2) стоящую за нею систему ценностей («уроки»), (3) поддерживающие первое и второе морально-этические дискурсы, а также большие исторические нарративы, описывающие (4) главное историческое событие, породившее память и (5) историю самой памяти [Ibid., p. 30].
История празднования 9 Мая 2005 г. обстоятельно описана в литературе [Onken, 2007; Torsti, 2008; Mälksoo, 2009; Миллер, 2012б]. Сравнительный анализ двух юбилеев Победы – 2005 и 2010 гг. см.: Kangaspuro, 2011.
Напомню, что акт о капитуляции Третьего рейха в Реймсе был подписан советским представителем при союзном командовании генерал-майором И.А. Суслопаровым 7 мая, когда еще шли бои за Берлин (акт вступил в силу 8 мая в 23:01 по среднеевропейскому времени). Будучи крайне недовольным этим обстоятельством, Сталин поручил Г.К. Жукову принять общую капитуляцию представителей видов Вооруженных сил нацистов в Берлине. По московскому времени берлинский акт капитуляции был подписан 9 мая в 0:43.
Как писала в статье, опубликованной в «Вашингтон Пост» накануне празднований, президент Латвии В. Вике-Фрайберга, в мае 1945 г. свободу получила лишь часть Европы, поскольку «с полного согласия западных союзных держав, Латвия, Литва и Эстония были заново оккупированы и аннексированы Советским Союзом, а еще дюжина стран Центральной и Восточной Европы перенесли новое угнетение и десятилетия тоталитарного правления, став сателлитами Советской империи» [Vike-Freiberga, 2005].
Этот эпизод достаточно обстоятельно описан в литературе, см.: Kaplan, 2009; Миллер, 2012а и др.
Доклад, представленный на Московском экономическом форуме.