«Сила идей и образов» – тема, выделенная на нашей конференции, абсолютно оправданна. В нынешних условиях идеи и образы государств – участников международных отношений влияют на развитие мировой обстановки не в меньшей мере, чем сила денег и сила оружия. Сначала об общих подходах.
Первый. Неверно представлять, будто после окончания «холодной войны» влиянию идеологии больше не подвержены политика, соотношение сил на региональном и глобальном уровнях, международные отношения в целом. Видоизменились характер и форма такого влияния, но оно никуда не исчезло. Более того, идеологическое противостояние, целенаправленное внедрение своих, часто подкрашенных образов при искажении чужих стали одной из составляющих внешнеполитической практики.
Второй подход: либерализм, консерватизм и социализм сохраняются как три самые значительные идеологии. Однако в нынешних условиях они проявляются не самостоятельно, испытывая взаимовлияния, находясь в процессе конвергенции, они стали составными частями идеологической модели, присущей различным странам. Для понимания сегодняшней России (это относится и к другим государствам) следует исходить не только из содержания идеологии, но и из того, что определяющим является соотношение между частями идеологической модели.
Третий подход: далеко не всегда политика лиц или группы лиц, причисляющих себя к той или иной идеологии, соответствовала и соответствует ее сути.
Исходя из этих общих положений, хотел бы представить идеи и образы, характеризующие сегодняшнюю Россию. В Советском Союзе политика и практика властей во многом не отвечали сущности социализма – это справедливое и широко распространенное мнение. Но можно ли считать тех, кто встал у штурвала после краха Советского Союза, либералами?
Научный редактор русского перевода книги Дугласа Норта «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» Борис Мильнер рассказывает о своей встрече в марте 1996 г. с автором, лауреатом Нобелевской премии, основоположником теории институционализма. По словам профессора Мильнера, Норт, говоря об экономической ситуации в России, свел ее к необходимости решения трех задач: осваивать перемены и новые механизмы, преодолевать негативные последствия ошибок старого и сохранять то ценное, что осталось из наследия прошлого. Эта триада, однако, не была положена в основу перехода России к рыночному хозяйству. Процесс демократизации после краха Советского Союза нельзя рассматривать вне контекста экономической политики тех, кто пришел к власти. Многие из них во время горбачёвской перестройки пропагандировали «социализм с человеческим лицом». Иными словами, возможность демократизировать социализм. А придя к власти, во главу угла поставили ликвидацию не только того, что подлежало отторжению, но и всего, что было хоть как-то связано с образом СССР. И я хочу это подчеркнуть – в целом ряде случаев речь шла о разрушении механизмов научно-технических и экономических достижений, позволивших мобилизовать ресурсы для решения многих задач модернизации.
В начале 1990-х годов псевдолибералы призывали к тому, чтобы государство вообще ушло из экономической жизни. Как следствие, появилась группа лиц, присвоивших в ходе антинародной приватизации природные богатства страны, ее экономический потенциал и претендовавших на власть в России. В результате российская экономика потеряла за 90-е больше, чем в годы Второй мировой войны. Все это, как представляется, полезно знать тем, кто поднимает на щит деятелей, возглавивших Россию при переходе на рыночные рельсы и провозгласивших демократизацию.
Политика псевдолибералов потерпела полный крах. Им принадлежало авторство дефолта 1998 г., переросшего в экономический кризис, чуть не столкнувший Россию в пропасть. Политическим провалом можно считать и расстрел танками российского парламента в 1993 г. После банкротства псевдолибералов в России установилась линия на развитие рыночного хозяйства с широким участием государства в экономике. На Западе это породило образ России как страны, задвигающей на задний план частное предпринимательство.
Такое представление не соответствует действительности. В интересах России было и остается развитие частного предпринимательства, на это нацелена политика властей. Однако нельзя пройти мимо того, что частные предприниматели тогда и в последнее время далеко не во всем проявляли готовность выполнить свои функции. Все большее значение в таких условиях приобретало бюджетное финансирование проектов. Но нужно признать: оно оказалось недостаточным для остро нуждающихся в инвестициях инновационных производств и крайне важных проектов в области образования, здравоохранения. Эти трудности усугубились с приходом кризиса 2008–2009 гг.
Еще один образ России, созданный теми, кто к ней враждебно относится или недостаточно осведомлен о сути происходящего, связан с тем, что власть якобы стремится к авторитарному режиму. Будто бы перед страной стоит выбор – либерализм либо авторитаризм. В середине первого десятилетия XXI в. наблюдается определенное оживление либеральных идей. Предъявляется целый ряд требований – независимого суда, решительной борьбы с вседозволенностью чиновничьего аппарата, коррупцией, фальсификацией на выборах, за обязательность подчинения закону всех, сверху донизу. Эти идеи выдвигаются и поддерживаются российской руководящей элитой, широкой общественностью, политическими партиями с различными взглядами. Определенный акцент на либеральных принципах стал более заметным, чем ранее, в выступлениях и действиях российского руководства. Однако, с моей точки зрения, это не свидетельствует о переходе России на позиции неолиберализма, который содержит в себе принципы, несовместимые с российской реальностью.
Видный представитель неолиберализма австрийский ученый Фридрих Август фон Хайек отмечал, что свобода в экономической деятельности составляет главное условие быстрого и сбалансированного экономического роста, а свободная конкуренция призвана обеспечить открытие новых производств и технологий. Это действительно так, но можно ли считать, что в современной России рыночный механизм сам по себе способен обеспечить сбалансированный экономический рост, а низкий уровень конкуренции, свойственный нам, достаточен для достижения технико-технологического прогресса? Дело в том, что без государственного вмешательства в российскую экономику невозможно ни усовершенствовать рыночный механизм, ни достичь необходимого для научно-технического прогресса уровня конкуренции.
Один из основных принципов неолиберализма заключается в том, что свободная игра экономических сил, а не государственное планирование обеспечивает социальную справедливость. Но этот вывод не выдерживает столкновения с действительностью не только в России, но и в других странах, где, в частности, государство ввело прогрессивную шкалу налогообложения, способствующую перераспределению доходов в пользу малоимущих. Что касается России, то без государственного индикативного планирования (конечно, не директивного) вообще невозможно преодолеть отставание в жизненном уровне населения от развитых западных стран.
Нельзя абстрагироваться и от других противоречий неолиберализма. Вопреки сдерживающей позиции Владимира Путина неолибералы выступают за резкое сокращение роли государства как собственника в экономике, настаивают на максимальном охвате приватизацией важнейших стратегических предприятий. В их число входят «Роснефть», ВТБ, «Рус-Гидро», «Аэрофлот», частичная приватизация предусматривается в отношении РЖД, «Транснефти» и других предприятий. Конечно, в деятельности целого ряда госкомпаний есть серьезные минусы, которые следует устранить. Приватизацию крупных госкомпаний нужно осуществлять, в этом нет никаких сомнений, но постепенно, и что главное – без ущерба для процесса концентрации и централизации производства. Поэтому ничего, кроме явного негатива для нашей экономики, не сулят призывы безотлагательно приватизировать госпредприятия, а на тот срок, пока они действуют, лишить их возможности приобретать акции частных компаний. Такие призывы раздаются и в правительстве.
Неолибералы в России настаивают на коммерциализации здравоохранения, образовательных учреждений, науки, в том числе фундаментальной. Разгосударствление во всех этих областях рассматривается как магистральное направление развития. Неолибералы, по сути, игнорируют острую необходимость повысить уровень жизни российского населения, сократить неравенство доходов. По данным, приведенным в докладе Global Wealth Report, в октябре 2012 г. на долю самых богатых – 1% россиян – приходился 71% всех личных активов. В два раза больше, чем в США, Европе, Китае, в четыре раза больше, чем в Японии. 96 российских миллиардеров владеют 30% всех личных активов российских граждан. Этот показатель в 15 раз выше общемирового. Вместо того чтобы взять линию на широкое использование российских природных богатств для социальных нужд, кое-кто предполагает держать все государственные сверхприбыли, полученные за счет экспорта нефти, в резерве, точнее, в иностранных ценных бумагах. В качестве оправдания такой позиции выдвигаются, как правило, два аргумента: стремление приберечь средства на случай, если рухнет цена на нефть, и не менее важная, с их точки зрения, цель – как можно скорее покрыть бюджетный дефицит, в том числе за счет снижения социальных расходов.
Конечно, не следует упускать из виду динамику мировых цен на нефть и образовавшийся дефицит бюджета. Мировая цена на нефть действительно понизилась, но далеко не рухнула. Что касается дефицита бюджета, то он небольшой, и многие страны успешно развиваются, имея этот показатель, гораздо больший, чем Россия.
Категорически несовместимо с демократизацией нашего общества и отождествление политической свободы с ограничением государственной власти. Такой позиции придерживаются российские правые. Перевод ряда государственных функций на общественный уровень очевидно необходим. Но он не может и не должен ассоциироваться с ослаблением властных структур. Если такое произойдет, то процесс демократизации захлебнется, перерастая в неуправляемую стихию.
Собственно позиция, которую отстаивают в России те, кто не хочет победы неолиберализма, в той или иной мере характерна и для Запада, где, несмотря на приливы и отливы кейнсианских идей, вмешательство государства в экономику оставалось непреложным, проходя через всю череду экономических теорий. Тенденция возвращения к идеям невмешательства государства в экономику усугубила на Западе кризис 2008–2009 гг. В США президент Обама внес радикальные изменения в Налоговый кодекс, предложил государственные меры борьбы с кризисом банковской системы, жилищного рынка, реорганизацию системы здравоохранения в интересах главным образом среднего класса и неимущих. Характерно заявление президента Обамы: «Я не вернусь к дням, когда Уолл-стрит было позволено играть по ею же установленным правилам».
А теперь хотелось бы остановиться на некоторых общемировых идеях, которые, как мне представляется, расшатывают международные отношения. Естественно, что взаимопонимание между государствами во многом зависит от соотношения двух категорий – ценностей и интересов. Речь идет даже не об идентичном понимании общечеловеческих ценностей, оно существует, а о способах их достижения. Соединенные Штаты, как свидетельствует целый ряд событий последних лет, склоняются к навязыванию демократических ценностей другим странам. Россия считает, что демократизация общественной жизни и государственное устройство – категории, характеризующие внутренний эволюционный процесс различных стран с учетом их исторических, цивилизационных и социально-экономических особенностей. Жизнь показывает, что сближение позиций России и США по этому вопросу – к сожалению, дело сложное. Оно не терпит скоропалительных решений и требует значительного времени. Вместе с тем уже сегодня нельзя обойтись без взаимодействия двух стран в укреплении международной стабильности и безопасности в мире, и в этой области проявляются совпадения их интересов. Не меньшее значение имеет понимание пределов воздействия процессов глобализации на государственный суверенитет.
Действительно, можно наблюдать, как члены интеграционных объединений отказываются от части своего суверенитета, делегируя его на наднациональный уровень. Однако справедливо ли мнение о том, что государственный суверенитет больше не существует в глобализирующемся мире и это открывает путь вмешательству во внутренние дела государства?
Хорошо помню те полтора года начиная с 2003-го, когда Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан включил меня в международную группу экспертов по подготовке доклада об изменениях, которые в новых условиях необходимо внести в деятельность ООН. В процессе долгих дискуссий в группе мы пришли к выводу, что следует активно вмешиваться, противодействовать таким явлениям, как, скажем, геноцид на этнической основе, от которого страдают миллионы людей в различных странах Африки.
Однако даже введение в правовой оборот термина «несостоявшееся государство» не означает, что без решения Совета Безопасности ООН может быть осуществлено вмешательство во внутренние дела других стран, тем более приняты с этой целью военные меры. Правильное понимание демократии и суверенитета государств – не дань теоретическим построениям. Это требование сегодняшней мировой политики, отношение к которому в немалой степени определяет развитие ситуации в глобальном масштабе.
Говоря об идеях и образах в современном мире, невозможно обойти стороной проблему роста влияния исламизма, выходящую далеко за пределы одного только Ближнего Востока. Нельзя не затронуть и тему внутриисламской борьбы между суннитами и шиитами, которая определяет межстрановые отношения, перерастающие порой в вооруженное вмешательство. Я не принадлежу к тем, кто считает, что это свидетельствует об экспансии религиозных идей в мировой политике. Характерно, что «арабская весна», усилившая исламистов, не вышла за региональные рамки, не стала составной частью политики на глобальном уровне. Тем более неправомерно сводить международные отношения в сегодняшнем мире к борьбе между различными религиями или даже цивилизациями.
Основным выводом из всего сказанного можно считать то, что с прекращением «холодной войны» противостояние идей и образов не ушло в прошлое. Оно продолжается, принимая различные формы, проявляется в разных мировых ситуациях, утратив, однако, я это хочу подчеркнуть, магистральную свою направленность идеологического противостояния как главного фактора, определяющего в целом развитие обстановки в мире.
В современных условиях глобализации и трансформации политических систем очевидным становится процесс взаимодействия двух противоположных по своей природе сфер – политики и религии. В центре внимания российских и зарубежных исследователей оказываются неустойчивые отношения религии и политики, а также усиление влияния отдельных религий на политические процессы целого ряда стран.
Каким образом осуществляется взаимное влияние политической и религиозной сфер друг на друга? Допустимо ли в современных условиях чрезмерное вмешательство религии в сферу политики? Для того чтобы ответить на поставленные вопросы, необходимо рассмотреть основные научные методологические подходы к изучению проблемы соотношения политики и религии, а также определить сущность понятия «политизация религии».
Для анализа политической составляющей в религии и понимания феномена политизации религии представляется важным применение различных научных подходов: структурно-функционального, диалектического, геополитического, исторического.
C точки зрения структурно-функционального подхода (Т. Парсонс, Р. Мертон) религия и политика рассматриваются как структурные элементы общества. Данный подход позволяет обозначить структурные элементы религии, определить их последующие качественные изменения в зависимости от реальных политических процессов, протекающих в обществе, и задач, стоящих перед ним. Сторонники диалектического подхода (К. Маркс, Ф. Энгельс), исследуя социальную действительность во всем ее многообразии, единстве и противоречии, предлагают рассматривать религию и политику как взаимно дополняющие, так и взаимно отрицающие друг друга социальные процессы. Геополитический подход обращает внимание исследователей на мобилизационную функцию религии, которая направлена на достижение региональных и международных политических целей. В рамках исторического подхода определяется роль формообразующих доктрин религии в политических процессах в контексте исторического развития общества.
Особое место в ряду теорий, с той или иной позиции объясняющих процесс политизации религии, занимают теория столкновения цивилизаций С. Хантингтона и теория модернизации. По мнению американского политолога С. Хантингтона, религия разделяет людей в большей степени, нежели этническая принадлежность. В своей работе «Столкновение цивилизаций» исследователь пишет: «Человек может быть полуфранцузом и полуарабом… Куда сложнее быть полукатоликом и полумусульманином». Это происходит в силу того, что «из всех объективных элементов, определяющих цивилизацию, наиболее важным является религия». При этом для людей «важны враги, и наиболее потенциально опасная вражда всегда возникает вдоль “линий разлома” между основными мировыми цивилизациями», «философские воззрения, основополагающие ценности и взгляды на жизнь в которых значительно отличаются». Современное «возрождение религии в большей части мира усиливает эти… различия».
Однако, на наш взгляд, теория С. Хантингтона в определенной степени направлена на обоснование стратегии глобализации США. Известно, что американский политолог усматривает в стремительном росте численности населения мусульманских стран, увеличении экономического потенциала арабского мира источник вооруженных конфликтов. Конечно, все это не соответствует национальным интересам Америки. По сути, миру навязывается конфликт цивилизаций, но важно осознавать последствия подобного «столкновения». Здесь крайне необходимы:
– во-первых, конструктивный диалог мирового сообщества;
– во-вторых, межрелигиозный диалог (применительно к России перспективным является, на наш взгляд, сотрудничество традиционных форм ислама и православия);
– в-третьих, сотрудничество между государством и религиозными институтами. При последнем часть социально-экономических проблем может сместиться в сферу политики.
В конце XX в. получает распространение теория модернизации. В условиях глобализации модернизация охватывает не только страны Запада, но и остальной мир, включая исламские государства. С одной стороны, модернизация снижает влияние религии на политические процессы и это приводит к секуляризации социальной жизни. С другой стороны, влияние модернизации приводит к повышению уровня религиозности в мире. Возникает реакция на «западную вестернизацию» со стороны мусульманского мира в виде появления различных исламских сообществ. Некоторые религиозные сообщества начинают агрессивно выражать свое отношение к западной цивилизации. Постепенно традиционная религия подменяется псевдорелигией, политизируется (но на основании корыстных политических мотивов) и превращается в деструктивную, ориентированную на насилие социально-политическую силу.
При изучении взаимоотношений религии и политики представляется перспективным сочетание политической и философской методологии. Иными словами, анализ политизации религии возможен в таких смежных научных направлениях, как политическая антропология, политическая теология, русская религиозная политическая философия. Эти исследования напрямую указывают на необходимость политического измерения религии.
Для описания и анализа проблемы взаимодействия религии и политики появились новые термины, универсальность которых нередко оспаривается в научных кругах. В научной литературе получили распространение такие понятия, как «политизация религии», «политическая религия», «политический ислам», «политическое православие». Никто не станет возражать против того, что религия всегда была самым тесным образом связана с политикой. Религиозное сознание включено в обширную сферу воображаемого (идей, убеждений, представлений, символов, образов), и невозможно изгнать из этой сферы религиозное, выступающее в ней равноправным другим «специфическим» измерениям, в том числе и политическому. Однако некорректно сводить политизацию религии только к «возрождению религии», как считают некоторые эксперты. Содержательная составляющая данного понятия намного шире.
Не претендуя на универсальность использования в теории и практике, понятие «политизация религии» может быть полезно, к примеру, для объяснения социальных и политических процессов на постсоветском пространстве. И это вовсе не означает, что новый термин необходимо полностью исключить из научного лексикона. «Политизация религии», являясь относительно новым и набирающим силу понятием, производно от термина «политизация». В контексте данной статьи в первую очередь необходимо провести уточнение сущности понятий «религия», «политика», «политизация».
Религия в переводе с латинского языка (religio) означает «набожность, почитание, святыня». Условно можно выделить как минимум два толкования религии. Во-первых, религия есть особое ви́дение мира, основывающееся на вере в существование Бога. Во-вторых, религия как сфера духовной жизни общества есть определенная система социальных институтов, которые активно добиваются своего влияния в обществе. Влияние же религии на политику неоднозначно. С одной стороны, религия служит знаменем широких национально-освободительных и демократических движений (например, гандизм с его политикой ненасилия в Индии). С другой стороны, религия является основой сложных противоречий и конфликтов в большинстве государств мира. Зачастую импульс конфликтности исходит не от традиционных религий, а от их различных извращенных «политизированных» форм (например, радикального исламизма). Поэтому важно учитывать и положительные, и отрицательные стороны религиозного фактора в современных политических процессах.
Несмотря на многозначность слова «политика» в научной среде, можно утверждать, что политика есть сфера отношений между индивидами и социальными группами по поводу государственной власти и государственного устройства. Причем в политике при наличии частных интересов всегда присутствуют групповые цели. Вместе с тем политика, которая направлена на устранение противоречий, может способствовать и возникновению конфликтов. В этом заключается ее дуалистическая, противоречивая природа, которая сближает ее с религией.
Взаимное влияние религии и политики постоянно изменяется. Религия влияет на политическое сознание людей, поскольку человеческие представления о правде и справедливости находятся в тесной связи с религиозными представлениями, и это на протяжении всей истории человеческой цивилизации играет немалую роль при определении форм политической власти. Проникновение религии в сферу политики и проявление политической составляющей в религии порождают такое явление, как политизация религии. В переводе с английского языка политизация (politization) означает: 1) возрастание интереса к участию в политике отдельных социальных групп и индивидов; 2) усиление значения политической сферы по отношению ко всем другим областям; 3) изменения в сознании и поведении индивидов и групп, происходящие в результате доминирующего влияния политики на все сферы их жизнедеятельности. В словаре В.Ф. Халипова и Е.В. Халиповой «Власть. Политика. Государственная служба» политизация рассматривается как: 1) приобщение к активной политической жизни широких слоев населения, возникающее в условиях демократизации жизни; 2) пропитывание, пронизывание всех сколько-нибудь значительных вопросов общественной жизни политическим звучанием, попытка видеть и выводить политический смысл из сколько-нибудь заметного шага человека, организации.
На наш взгляд, политизация подразумевает некий переход неполитических проблем (культурных, экономических и др.) в разряд политических, приобретение политического статуса различными социальными явлениями. Любая социальная проблема становится политической в том случае, если ее разрешение связано с политической властью. Политизация социальных явлений, безусловно, связана с политической властью. Все социальные и экономические проблемы разрешаются в сфере политики. Но даже у политической власти должны быть свои границы, за пределы которых она не вправе выходить в целях недопущения противоречий и конфликтов в обществе. При переходе за «опасную» черту (за границу здравого смысла) политизация способна нанести ущерб нормальному функционированию общества. Активное вовлечение людей в политику не должно перерастать в острую политическую борьбу. Важно также отметить, что политизация особенно усиливается в условиях социальных кризисов, трансформации политической системы общества.
Неполитические по своей природе социальные явления неожиданно оказываются в области столкновения политических сил и интересов. С одной стороны, они становятся средствами достижения тех или иных политических целей, с другой стороны, социальные явления превращаются в объекты воздействия для различных общественно-политических объединений и даже государства. Зачастую в качестве объектов воздействия выступают экстремистские и террористические организации, которые нередко пользуются финансовой и идеологической поддержкой со стороны ведущих мировых держав, заинтересованных в разрушении основ неугодного государства ради соблюдения собственных национальных интересов. К примеру, исламистская организация «Братья-мусульмане» была создана в конце 20-х годов XX столетия на средства британской «Всеобщей компании Суэцкого канала» как организация, которая должна была помочь Великобритании в колонизации арабских стран. Она же построила в 1930 г. в Исмаилии (зоне Суэцкого канала) первую мечеть «Братьев-мусульман». Подобные радикальные организации используют религиозные ценности, искажая их истинное содержание и вводя народ в заблуждение. В данном случае политическим средством достижения корыстных целей становится религия.
Согласно взглядам немецкого мыслителя Карла Шмитта, специфика политизации религии может быть определена путем обозначения той главной проблемы, которую решает политика. Эстетическое решает вопрос о соотношении прекрасного и безобразного, этическое – добра и зла, экономическое – рентабельного и нерентабельного, религия – святого и греховного. Любые отношения между группами людей становятся политическими тогда, когда другая группа начинает восприниматься в категориях «свои» и «чужие», друзья и враги. Формула К. Шмитта дает возможность определить, когда те или иные отношения становятся политическими и, соответственно, попадают в сферу внимания политолога. Религия в таком случае становится политизированной, когда ее сторонники начинают рассматривать сторонников другой религии не как соседей или возможных новообращенных, а как врагов. Начинается межконфессиональный конфликт в форме открытой войны или просто политического противостояния. Однако не всегда сторонники одной религии враждебно относятся к представителям другой.
Результатом политизации религии выступает не сама политизация, а политическая (политизированная) религия. А.В. Митрофанова предлагает использовать термин «политическая религия» для обозначения особой формы религии или особой формы идеологии, «которая обосновывает политическое действие через апелляцию к потусторонним силам». Иначе говоря, политическая религия представляет собой соединение религии и идеологии, посредническую форму, позволяющую связать религию с политическим действием. При этом важно понять, что в политической религии нет ничего неправильного. Политическая религия – это та же самая религия, только обернувшаяся своей политической стороной. По утверждению исследователя, ее опасность заключается не в том, что она искажает «правильную» догматику, а в том, что она переводит «религиозные отношения в плоскость “друзья – враги”, открывая тем самым путь для ксенофобии и религиозно мотивированного насилия».
На наш взгляд, политическая религия не является абсолютным дестабилизирующим фактором и не представляет угрозы безопасности личности, общества и государства. Не все политические действия можно рассматривать только в конфликтной плоскости. В качестве мотива определенного политического действия могут выступать и добрые намерения, направленные на установление мира и сотрудничества. Если политические действия связаны с намерением причинения вреда личности, обществу и государству, тогда мы можем расценивать политизацию религии как шаг в сторону насилия, жестокости, конфликтов. Проблема заключается в том, что чаще всего бывает сложно предугадать мотивы политических действий со стороны религиозных сообществ и государств.
Последствия политизации религии могут быть как положительными, так и отрицательными. Вмешательство же религии в политику необратимо. Деполитизация религии, о которой говорят некоторые исследователи, в условиях распространения глобального терроризма и экстремизма невозможна и нежелательна, поскольку религия как понятие несет для верующего человека большую смысловую нагрузку, отражая религиозно-политическую приверженность (особенно для мусульманина).
На основании проведенного анализа сущности политизации религии можно сделать ряд выводов.
Во-первых, политизация религии – это форма проявления политической составляющей в религии. При разрешении неполитических проблем в политической плоскости с участием властного механизма «просто религия» превращается в «политическую религию».
Во-вторых, политическая религия как некое смешение религии и идеологии оправдывает свои политические действия через обращение к Богу.
В-третьих, политические действия, реализуемые в процессе политизации религии, могут иметь как положительную, так и отрицательную мотивацию. Результаты политизации религии зависят от направленности политических действий различных политических и неполитических субъектов.
В-четвертых, чрезмерное вмешательство религии в политику и усиление политической составляющей в религии являются особенностями современного мира.
Необходимым с точки зрения дальнейшего исследования проблемы представляется определение предпосылок и факторов, способствующих возникновению религиозно-политических конфликтов и дальнейшей негативной политизации религии. В частности, важно установить направленность факторов политизации религии и степень их влияния на результат политизации.
Пристальный, неослабевающий интерес к этнонациональной проблематике в политологической литературе демонстрирует, что этничность сохраняется в качестве характерной черты политических процессов в российском обществе. Период деполитизации этничности, пришедшийся на последние десятилетия существования СССР, сменился в годы перестройки и постсоветских реформ этническим ренессансом, резким вторжением этнически окрашенных интересов и амбиций в сферу публичной политики. Порожденные распадом Советского Союза деградация хозяйственно-экономических и культурных связей и усиление политической дезинтеграции и социальной напряженности все еще остаются злободневными для России и инспирируют политическую консолидацию на базе этнокультурных ценностей, т.е. политизацию этничности. Как отмечает Г.С. Денисова, «в политическую деятельность активно включился еще один политический субъект – различные национальные общественно-политические организации и объединения, которые выступают с идеей отстаивания интересов не республик по отношению к Центру, а этносов».
Периоды деполитизации этничности имелись и в первом десятилетии XXI в. Так, после мер, предпринятых В.В. Путиным по восстановлению управляемости страной в начале десятилетия, наступил кратковременный период стабилизации в этнополитических процессах. Второй период деполитизации этничности пришелся на середину прошедшего десятилетия. Он был связан с комплексом мер, осуществленных по инициативе президента России В.В. Путина после трагических событий в г. Беслане в 2004 г. Этот этап, удачно названный М.А. Аствацатуровой «этнополитическим тайм-аутом», предоставлял шанс для принятия крупных решений по изменению национально-государственных отношений, который использован не был. С 2007 г. начался новый период реполитизации этничности, продолжающийся до сих пор.
Проблемы деполитизации и реполитизации этничности являются одними из ключевых для южнороссийского макрорегиона. В этой связи особый интерес вызывают, в частности, роль и удельный вес политической компоненты этнических процессов на Северном Кавказе в контексте территориальной организации Российского государства и выбора форм самоопределения населяющих ее народов, поскольку сама тематика национально-государственного строительства имеет исключительное значение для вопросов безопасности и развития государства. Сегодня становится все более признанным, что существующий тип федерации, включающий этничность как источник политической субъектности, является конфликтогенным. Однако пути преодоления этой ситуации неочевидны. Широко пропагандировавшийся в 1990-е годы путь губернизации России сегодня имеет мало сторонников даже среди тех, кто признает необходимость «ухода» от существующего типа федерализма. Наиболее распространенная точка зрения заключается в том, что «рано этим заниматься. Для этого надо что-то принципиальное поменять в развитии страны – понять, что такое федерализм, инновационный климат, экономика, бюджетные отношения».
Однако конфликтогенность существующего национально-территориального устройства постоянно провоцирует и будет в дальнейшем провоцировать конфликты и напряжение. Примером того, как спорные моменты и противоречия в политико-правовых взаимоотношениях между республиками могут перерастать в острую этнополитическую коллизию, является территориальный спор между Чечней и Ингушетией, разгоревшийся на уровне политических элит двух республик в конце лета – начале осени 2012 г. Обсуждение проблемы территориального размежевания вылилось в резкую и эмоциональную перепалку между главами Чечни и Ингушетии, сопровождавшуюся взаимными упреками в неуважении этнических интересов соответствующих народов. Федеральные власти на данную конфронтацию не смогли отреагировать достаточно оперативно и внятно.
Соглашаясь со многими авторами в том, что сейчас «не время» заниматься кардинальным национально-государственным переустройством, поскольку Россия и особенно ее южные регионы находятся на «гребне» реполитизации «этничности, отметим, что задача деполитизации этничности, ее переключения» из политико-правового регистра в регистр социокультурный является исключительно актуальной. Без ее решения невозможна стабилизация в межэтнических отношениях на Юге России. Кроме того, принятию конкретных политических решений следует предпослать достаточно длительное и подробное обсуждение самой проблемы, результатом которого должно стать «овладение идеи массами». Данный проект должен быть нацелен на снижение градуса социальной напряженности путем купирования этнических компонентов политической субъектности при соблюдении прав этнических меньшинств и сохранении за ними возможностей для свободного культурного развития и выбора форм самоопределения в границах Российского государства. Инструментом реализации подобной программы может стать реформа государственно-территориального устройства России, в котором, в отличие от идеи губернизации, этничность сохранится в качестве одного из признаков территориальной организации страны, но не будет являться источником политико-правовой субъектности.
В политико-правовой доктрине под федерацией понимается сложное союзное государство, составными частями которого являются государства-члены или государственные образования. Одним из наиболее популярных в мировой науке метаюридических подходов является анализ природы государства-федерации как социально-государственной системы с двумя уровнями управления. По мнению Р.Г. Абдулатипова, федеративным является государство, имеющее два уровня управления одной и той же территорией и одним и тем же населением, где каждому из названных уровней управления гарантирована автономия, по меньшей мере, в одной сфере деятельности. Следует отметить, что исследование целого ряда базовых категорий и исходных тем государствоведения в настоящее время протекает в духе острой научной дискуссии и пересмотра некоторых традиционно сложившихся представлений. Касается это и понятия федерации, рассмотрение логического и эмпирического статуса которого, несмотря на многочисленные исследования, все еще не может претендовать на исчерпанность. Достаточно очевидной является и потребность в упорядочивании видового разнообразия форм государственного устройства.
Один из наиболее острых вопросов теории территориальной организации государственной власти – делимость суверенитета. Этот вопрос имеет принципиальное значение как для разрешения проблемы классификационного соотношения различных способов децентрализации государственной власти, так и для определения теоретико-правового статуса федерации. Здесь высказывались различные точки зрения:
1. Г. Еллинек, Л. Лобанд полагали, что суверенитетом обладает только федерация в целом.
2. По мнению М. Зейделя, суверенитет принадлежит составным частям федерации, которые обладают правом выхода из нее.
3. Наконец, А. Токвиль считал, что суверенитет делится в соответствии с делением государственной власти согласно Конституции. Нет единства мнений по данной проблеме и в отечественной теоретико-правовой науке. Мнение ученых колеблется от отнесения федерации к составным государствам, части которого (государства или государственные образования) обладают суверенитетом, до категорического утверждения, что образования, входящие в состав федеративного государства, не обладают суверенитетом.