Современная Россия: идеология, политика, культура и религия
Взгляд за околицу (Внешняя политика глазами российской элиты за пределами профильных ведомств)
За 20 лет существования новой России ее положение в мире радикально изменилось. Уровень интегрированности в мировой экономический, политический, культурный, научный, спортивный контекст достиг уровня, беспрецедентного за всю историю страны. Скорость такого вовлечения была существенно выше среднемировых темпов глобализации. Зарубежную географию в России перестают изучать как астрономию – отрасль знаний хотя и интересную, но в обозримом будущем заведомо далекую от практических потребностей.
Картины внешнего мира
Серьезные изменения претерпела и внешняя политика. Вовлечение в ситуацию на мировых рынках, активизация, помимо традиционных партнеров, отношений с Латинской Америкой и Азиатско-Тихоокеанским регионом (вплоть до экзотических Науру и Тувалу), погружение в вопросы практического нераспространения ядерного оружия, участие в выработке правил игры в различных сферах, унификация экологических стандартов, увеличение количества стран с безвизовым режимом въезда… Вот лишь самые очевидные признаки открытия России зарубежным партнерам.
Конечно, количество перерастало в качество далеко не во всех случаях. Наоборот, повышение открытости происходило параллельно со своеобразным ростом самоизоляции. Сегодня не только рядовой обыватель, но и многие журналисты, педагоги, чиновники слабо представляют себе, кто занимает пост президента Болгарии или даже премьер-министра Великобритании. Достаточно посмотреть выпуски телевизионных новостей, чтобы убедиться, насколько низок общественный интерес к содержанию мировых процессов.
Причины этого понятны – от деполитизации общественного мнения, которая продолжалась долгие годы, до утраты внятного представления о целеполагании деятельности на международной арене, очевидного прежде, во время пребывания в статусе сверхдержавы. В этих условиях архитекторы российской внешней политики получили свободу рук: они сами себе ставили задачи, реализовывали их и – самое главное – сами же оценивали эффективность проделанной работы. За исключением узкого экспертного круга общество и элиты от такой оценки, по сути, самоустранились. Отдельные всплески внимания (Балканы, украинская революция, российско-грузинская война, кризис в еврозоне, споры о мультикультурализме, создание в Москве международного финансового центра) только подтверждали общую хаотичность интереса к глобальному контексту.
Обсуждение внешнеполитических реалий в неформальном общении внутри элиты – сегодня большая редкость. Исключением становятся только отдельные крайне чувствительные для истеблишмента и непосредственно связанные с внутренней ситуацией темы вроде вовлечения Лондонского суда в конфликт Березовского с Абрамовичем или «списка Магнитского». Обычно это происходит в тех случаях, когда напрямую затрагивается, пользуясь термином политолога А. Рябова, желание российских правящих слоев быть глубоко интегрированными в мировую капиталистическую элиту. Однако, несмотря на очевидность этого стремления, привычка пристально наблюдать международные процессы так и не сформировалась. В лучшем случае с годами появилась традиция посматривать по утрам телеканал «Евроньюс».
В результате за международными процессами в России принято следить не намного внимательнее, чем за мировыми рынками (где зачастую ситуация представляется весьма приблизительно – с разбросом оценок на уровне «плюс-минус 20 долл. за баррель») или за новостями технических новинок (чаще всего интересуются разработкой девайсов той марки, к которой привык и лоялен).
Наверное, на этих не самых оптимистичных выводах можно было бы остановиться, констатируя исчерпанность предложенной редакцией темы. Ведь большая часть элиты так или иначе не ощущает собственной причастности к выработке внешнеполитического курса и склонности на этот счет вовсе не демонстрирует.
Однако, несмотря на все вышесказанное, надо признать: некоторые (пусть пунктирные и стереотипные) представления о международной реальности, безусловно, имеются. А ряд вопросов и практик (например, легализация капиталов, возможность визовых санкций и т.п.) и вовсе имеют для многих представителей истеблишмента определяющее значение. Кроме того, есть группы интересов, рассчитывающие, что их позиция, так или иначе, будет учитываться при формировании внешнеполитического курса. Речь идет прежде всего о приграничных регионах, активных на мировом рынке финансово-промышленных группах, лоббистах крупных государственных проектов, религиозных общинах.
Увы, предпринимаемые время от времени попытки осмысления ситуации во внешнем мире и внешней политике не перерастают в проекты формулирования национальных интересов и целей внешнеполитического курса. Тем не менее можно говорить о сосуществовании восьми «типовых картин мира» на этот счет. Их выделение основано на экспертной реконструкции.
За пределами таблицы осталось множество резонансных точек зрения, которые хотя и присутствуют в медиаполе, но заметного распространения не получают. В их числе – поддержка «русского мира», однозначная солидаризация с одним из ключевых игроков мировой политики (Запад, Китай, исламский мир), представление о нецелесообразности расходования ресурсов на международные проекты, ставка на взаимодействие с передовыми странами для доступа к технологиям и инновациям и т.п. В чистом виде такие концепции весьма редко встречаются среди элит, а в отдельных случаях воспринимаются как утопические (например, проекты В. Якунина по усилению акцента на православной тематике в международных отношениях).
Таблица
Экспертная реконструкция представлений российского и оптимальных целях истеблишмента о правилах игры во внешней политике российской дипломатии
Корпоративные интересы и региональные настроения
Встречаются, конечно, и чистые прагматики. В силу профессиональных обязанностей или равнодушия к идеологической подоплеке они ориентированы на решение микрозадач. Но выделять их в какую-то обособленную группу не приходится, а разногласия относительно эффективных инструментов достижения целей существенны. Показателен, например, в этой связи спор о путях смягчения визового режима с Евросоюзом. Российские дипломаты упирают на важность постепенного продвижения к этому шагу, предлагая начать с безвизового въезда для владельцев служебных паспортов. У части критиков этот подход вызывает отторжение с этической точки зрения – бюрократия, мол, заботится исключительно о себе. Другие возражают предметно – такое предложение просто не может заинтересовать европейских партнеров. Ведь, по данным журнала «The New Times», в России насчитывается около 50 тыс. обладателей «синих» паспортов, а заинтересованных в частых визитах в Россию европейских чиновников – не больше сотни. При этом все участники дискуссии оппонируют правоохранительным органам и спецслужбам, которые (насколько можно судить) не в восторге ни от планов лишить их контроля над въезжающими иностранцами через упразднение визового режима, ни от проектов отменить архаичный порядок регистрации прибывающих в Россию граждан других государств по месту жительства.
Собственный интерес к международной тематике проявляют представители корпоративных сообществ. Энергичнее других играет на этом поле Русская православная церковь, сумевшая про-лоббировать содействие российских властей в объединении с Зарубежной церковью, а также рассчитывающая на помощь государства по ограничению конкурентной активности на канонической территории. Правда, несмотря на то что есть тенденция к «симфонии» между РПЦ и государством, в международной сфере существует почва для разногласий. Ярким примером стал отказ в октябре 2008 г. Синода РПЦ принять в свой состав расположенную в Южной Осетии Аланскую епархию, пытающуюся уйти из подчинения Грузинской православной церкви. Церковные власти, которые сами борются с экспансией на свою территорию, куда щепетильнее, чем государство, подошли к опасности создания прецедента перекраивания признанных границ.
В интервью Николая Балашова, заместителя председателя отдела внешних церковных связей Московского патриархата (опубликовано в мае 2012 г.), представлена следующая позиция. Основные претензии к странам Западной Европы предъявлены в связи с «христианофобией» (имеется в виду «вытеснение религии за поле общественной жизни»), а в странах Ближнего Востока и Северной Африки – к «факту преследования и гонения наших братьев». Балашов ссылается на выступление В. Путина в Даниловом монастыре 8 марта, в котором защита прав христиан в странах, где они являются жертвами дискриминации, названа одним из направлений внешней политики. В отношении Китая Балашов заметно более сдержан, хотя упоминает, что посещать Успенский храм-музей на территории российского посольства в Пекине позволено только обладателям иностранных паспортов и по сути запрещено гражданам КНР. «Мы с уважением относимся к требованиям китайского законодательства, но стараемся с китайской стороной развивать диалог», – дипломатично замечает заместитель главы ОВЦС.
Активность на внешнеполитической ниве администраций приграничных регионов заметно различается. Жесткая солидаризация с тезисом о недопустимости передачи Японии Курильских островов характерна для Сахалинской области – но там это не столько крик души местных элит, сколько желание удовлетворить запрос граждан. В северо-западных регионах элиты охотно присутствуют на мероприятиях с участием представителей Финляндии и арктических государств, но избегают высказывать свою особую позицию. Исключение составляет лишь бурная полемика в Архангельске, где в последние полгода развернулась активная медийная кампания в отношении бывшего ректора Северного университета В. Булатова, «идеолога поморского этнического сепаратизма». Более того, в публикации на сайте «Свободная пресса» и Regпит утверждается, что «норвежцы» (за которыми, понятное дело, стоят Бжезинский и США) в рамках программы «по раздроблению и ослаблению России» «фактически купили Северный (Арктический) федеральный университет в Архангельске за 4 млн. долл.» и делают ставку на поддержку поморов и создание особой «северной» идентичности у жителей России.
Еще более идеологически накаленная ситуация на Юге России. Элиты северокавказских республик настойчиво продвигают в местных СМИ тезис, согласно которому первопричиной недружественных действий по отношению к России (поддержка радикальных исламистов, активность Бориса Березовского и т.п.) являются происки Соединенных Штатов и почему-то Израиля. Совсем иной позиции придерживаются издания, например в Ставропольском крае, активно привлекающие внимание читателей к опасностям радикального ислама. В подтверждение тезиса о растущей угрозе приводятся прогнозы о воздействии «арабской весны» на радикализацию исламистских настроений в ближневосточных странах. В этих построениях трудно не заметить мобилизацию жителей против потенциальной угрозы обострения ситуации на Северном Кавказе с соответствующими последствиями для Ставрополья, где уровень межнациональной напряженности весьма значителен.
А вот представители бизнеса, наоборот, не склонны к публичным рассуждениям о внешней политике. Заметным исключением стал за последнее время О. Дерипаска. В сентябре 2011 г. на Байкальском экономическом форуме он выдвинул идею «восточного поворота», предусматривающую переориентацию экономики российского Зауралья на Китай. По имеющимся данным, этот проект не вызвал воодушевления в Москве, поскольку в нем увидели излишний прокитайский крен. Активность же на международной арене представителей государственных и полугосударственных компаний вряд ли следует рассматривать отдельно: трудно разделить, где они лоббируют внешнеполитические решения в собственных бизнес-интересах, а где, наоборот, лишь ассистируют государству в его международных проектах.
Куда более словоохотливы подчас бывшие чиновники, которые после ухода с государственной службы получают широкие возможности для презентации собственных оценок. Можно было бы допустить, что их выступления должны транслировать точку зрения действующей элиты, представители которой не имеют возможности давать откровенные комментарии. Однако на практике такие случаи трудно отделить от маргинализации, связанной с тем, что бывший высокопоставленный деятель утратил «прописку» в высшей лиге (как это происходило с Константином Затулиным). Интересен пример М. Колерова, экс-начальника Управления Президента РФ по межрегиональным и культурным связям, ставшего одним из самых активных комментаторов. Возглавляемое им агентство «Regnum» весной 2012 г. применило любопытный прием, использовав для резких выпадов в отношении медведевской внешней политики активное цитирование экспертов из стран СНГ и Приднестровья с заголовками типа «Россия должна избавиться от внешнеполитического наследия Медведева».
Заявления самого Колерова несколько мягче. Но, комментируя подписанный Путиным указ о внешней политике, он пишет, что новый президент, «к несчастью, ни слова не говорит, что доставшееся ему от предшественника законодательное наследие в области поддержки соотечественников делает абсолютно невозможным, если не незаконным исполнение всех его благих намерений в отношении соотечественников». Действующий теперь закон «позорно и в прямом противоречии с Конституцией России, реальностью и справедливостью не видит и не хочет видеть в ряду соотечественников никого, кроме “профессиональных русских”, в качестве таковых этнографических активистов, поставленных на личный учет в дипломатических представительствах России общим числом». Любопытны и другие выводы Колерова из указа Путина. Акцент на «разноплановом сотрудничестве» на постсоветском пространстве и необходимости сосредоточиться на реализации Договора о зоне свободной торговли прочитывается как признание отсутствия у СНГ политических перспектив, позиция по Молдавии видится как указание на неизбежность признания независимости Приднестровья в случае объединения Молдавии с Румынией и ее вступления в НАТО. Колеров также выражает надежду, что указ президента будет означать остановку «фронтального практического отступления России в “борьбе за Арктику” в области гуманитарно-безопасной инфраструктуры» и усиление солидарности со странами Латинской Америки и Карибского бассейна – «не удовлетворяясь лишь солидарностью с Бразилией в рамках БРИКС».
Смена поколений и риск провала
Для российской элиты внешняя политика сегодня не столько сфера масштабных прагматических ожиданий, сколько удел профессиональных дипломатов. К ним предпочитают не предъявлять завышенных требований, а подчас и вовсе считают предпринимаемые усилия данью формальной процедуре. Если служебные или коммерческие интересы прямо не связаны с конкретной страной или сферой международных отношений в целом, то погружение в проблематику происходит эпизодически и чаще всего ситуативно. Так или иначе, но доминирует «западоцентристская» картина мира, исходящая из того, что именно Западная Европа и США определяют ход событий в политике и экономике – альтернативные центры силы вроде Китая или исламского мира воспринимаются как малопонятные и, как следствие, потенциально опасные.
Главным измеряемым (хотя бы относительно) результатом участия в международной деятельности остается установление экономического взаимодействия или обмен опытом с возможностью изучения современных технологий (в том числе управленческих). Идущая в экспертном сообществе полемика о возможных приоритетах внешней политики России в обозримом будущем (продвижение в Арктику, роль арбитра в международных конфликтах и т.п.) заметного общественного отклика не встречает. Интерес к тому, какой в будущем окажется роль страны на международной арене, сравнительно невысок.
Такая ситуация вполне устойчива, и ей мало что угрожает. Тем не менее можно говорить о нескольких вызовах, с которыми столкнется российская дипломатия. Прежде всего это рост запроса на сервисные функции государства. Сегодня об этом чаще говорят в контексте внутренней политики, но рано или поздно и в международных отношениях на повестке дня появится вопрос о том, возможно ли переориентировать внешнюю политику с обслуживания интересов государства на лоббирование позиций конкретных экономических и политических игроков. Правда, это произойдет лишь в том случае, если у элит и хотя бы у части общества появится рациональное представление о собственных интересах в этой сфере.
Второй вызов связан со сменой поколений. Внешней политикой сегодня занимается позднесоветская генерация политиков и дипломатов, чьи взгляды формировались в период международной обособленности СССР. Психологические травмы от утраты статуса сверхдержавы в полной мере не преодолены. Однако на передний план постепенно выходят лучше адаптировавшиеся к зарубежным реалиям возрастные группы, многие представители которых уже сумели наработать деловой опыт, более открыты к коммуникации и четче ориентированы на результат. Возможность конфликта поколений здесь, безусловно, существует, хотя он и не предопределен.
Наконец, серьезное переосмысление места России в мире потенциально возможно в случае явных неудач на международной арене – правда, только если те или иные шаги будут рассматриваться как очевидное поражение не только элитами, но и общественным мнением.
Политизация ислама как фактор обострения общественных отношений в России (Окончание) 1
Характерной особенностью ислама как системы выступает неразрывная связь ислама и политики. Общепризнанным является то, что по сравнению с другими религиозными системами ислам имеет наиболее тесные и глубокие связи с политикой и властью, делая последние важнейшими средствами и орудиями реализации своих принципов. Поэтому среди мусульман всегда сохраняется особая приверженность политике, подпитываемая непосредственно исламским учением. Политизация ислама является характерной особенностью и в современной России.
Поскольку мусульмане считают себя членами одной общности, для мусульманства традиционно характерна склонность к построению различных панисламистских концепций, пропагандирующих объединение всех мусульман мира в единое государство.
Исламский фактор является значимым компонентом мировой политики. Так, широкой популярностью пользуется телерадиостанция «Аль-Джазира» (араб. «мнение и еще (одно) мнение»), обеспечивающая информационные интересы арабских стран. Она дает более полную и оперативную информацию о событиях, происходящих в мусульманском мире, чем известные СМИ стран Запада. Под давлением США в 2003 г. была закрыта другая арабская вещательная станция «Аль-Арабийя». Саудовская Аравия в 2005 г. занимала седьмое место в мире по использованию спутников связи.
При решении некоторых вопросов исламское мировое сообщество выступает в качестве консолидированного и единого субъекта международной политики. Исламские государства еще в 1971 г. создали мощное межгосударственное формирование – Организацию Исламская конференция, объединяющую более 50 государств и имеющую множество вспомогательных учреждений. Членом этой организации может быть любое государство, заявляющее о своей принадлежности к исламскому миру и где проживают значительное количество мусульман. Основными целями Организации Исламская конференция являются: развитие разносторонних связей между исламскими государствами, укрепление исламской солидарности, поддержание мира и международной безопасности, поддержка борьбы всех исламских народов за независимость и национальные права, создание условий для сотрудничества между членами ОИК и другими государствами.
Созданы также и другие организации, куда входят представители разных мусульманских стран: Исламский банк развития, Исламская конференция по образованию, науке и культуре, Исламская комиссия Международного общества Красного Полумесяца, Исламская федерация спортивной солидарности и др. Разработана и Исламская декларация прав человека. Идеологической основой деятельности данных организаций являются идеи исламской солидарности.
С начала 1990-х годов ислам активно включился в российскую общественно-политическую жизнь. Он стал играть огромную роль на Северном Кавказе, в Татарстане, других регионах. В России есть ряд светских мусульманских общественно-политических организаций и движений: «Союз мусульман России», «Hyp» («Свет»), «Мусульмане России», «Партия исламской справедливости», «Мусульмане Татарстана», Исламская партия Дагестана и др.
Вместе с тем в настоящее время в мире действуют исламские организации другого рода – экстремистские неправительственные религиозно-политические организации, главной целью которых является борьба за господство ислама во всем мире посредством использования наступательной тактики, в том числе и насильственных мер. Подобные организации, ярко демонстрирующие свой радикализм, часто опираются на идеи фундаментализма и ваххабизма. Исламский экстремизм делает основную ставку на насильственные действия и силу оружия.
Многие исследователи наглядным примером радикализма исламского фундаментализма считают деятельность тех организаций, которые ведут активную экстремистскую, военно-экспансионистскую и террористическую деятельность. Такой подход в определенной степени оправдан, так как своей военной и террористической активностью сегодня отличаются именно те организации и группы, которые борются за «очищение ислама». При этом, по сути дела, не имеет значения, суннитское течение демонстрирует свой радикализм или шиитское; приверженцы каждого из этих течений считают свою веру единственно истинной, и в том и в другом течении есть свои фундаменталисты и ортодоксы.
Экстремистские организации находятся, как правило, в оппозиции, часто непримиримой к правящим режимам в соответствующих странах. Они ставят перед собой задачу либо свержения этих режимов, либо их серьезной трансформации. Среди этих организаций можно назвать: «Братья-мусульмане», действующую в разных арабских странах; «Хамас», «Исламский джихад», «Бригада мучеников Аль-Аксы», действующие на землях Палестинской автономии; «Хезболла» в Ливане, «Аль-Джихад» в Египте; Вооруженная исламская группа, действующая в Алжире; Исламская партия возрождения в Таджикистане; «ваххабитские» исламские «джамааты» на Северном Кавказе и т.д. Многие из них считаются крупными террористическими организациями.
Наиболее кровавые теракты последних лет – 11 сентября 2001 г. в США, взрывы на о. Бали в октябре 2002 г., взрывы в Мадриде 11 марта 2004 г., захват школы в российском Беслане в 2004 г., террористические акты, регулярно проводимые в Иране и Индии, – были осуществлены исламскими террористами. Религиозный терроризм в деятельности некоторых исламских организаций можно рассматривать в качестве разновидности политического терроризма, поскольку он затрагивает основы политического строя государств, где базируются эти организации, стремится к завоеванию государственной власти или изменению внешней и внутренней политики.
Деятельность экстремистских религиозно-политических организаций обусловлена многими факторами, что в существенной степени затрудняет их классификацию. Можно опираться на типологию организаций, учитывая волны их эволюции, позволяющие зафиксировать организации разных поколений по этапам радикализации их идеологических доктрин и эскалации политической практики насилия. На основании эволюционного подхода можно выделить четыре поколения (волны) в развитии религиозно-политических организаций.
1. Религиозно-политические организации первого поколения: египетские «Братья-мусульмане» (БМ), образованная на их базе филиальная сеть в других мусульманских странах, а также организации, отпочковавшиеся от БМ, но придерживающиеся их идейных установок.
2. Религиозно-политические организации второго поколения: организации, возникшие в ходе борьбы арабов с сионистской экспансией на Ближнем Востоке под влиянием идей «исламской революции» в Иране (например, палестинская «Джихад ислами», ливанская «Хезболла»).
3. Религиозно-политические организации третьего поколения: организации, возникшие в ходе войны в Афганистане, начиная с апреля 1978 г. по настоящее время (наиболее ярким примером выступает религиозно-политическое движение «Талибан»).
4. Религиозно-политические организации четвертого поколения: организации, представляющие собой радикальные международные исламские группировки, стремящиеся консолидировать и управлять практически всеми экстремистскими организациями «мусульманского мира» (к таким организациям можно отнести «Аль-Каиду» и «Мировой фронт джихада», основанных мусульманским террористом номер один Усамой бен Ладеном). Эти организации можно рассматривать в качестве организаций-«монстров», имеющих филиалы на всех континентах и управляющих ими из единого центра.
Эти международные организации все более распространяют свою деятельность и на территорию России. Политика панисламизма, направленная на установление власти «чистого ислама», активно проводится в жизнь Саудовской Аравией. Для проведения этой политики созданы международные исламские структуры, например: Организация Исламская конференция, объединяющая 54 мусульманских государства; Лига исламского мира, занимающаяся пропагандой ислама и оказанием всемерной поддержки исламским учебным заведениям; Высший совет мечетей, усилия которого направлены на Северный Кавказ.
Серьезные проблемы, связанные с распространением исламского фундаментализма, возникают на Кавказе. Вместе с этнополитическими конфликтами и социально-экономическими проблемами постперестроечного периода появление фундаментализма стало одним из наиболее значимых факторов, влияющих на развитие региональных процессов. Бурное развитие национальных движений и рост национального самосознания стимулировали процесс исламизации мусульманских народов Кавказа. В то же время наряду с чисто культурно-цивилизационным значением ислам приобрел также большое политическое значение, проникая во все сферы общественно-политической и культурной жизни государств и республик Кавказа.
В жизни России ислам стал важным социально-политическим фактором. Как известно, ислам возник в VII в., а на территории России существует уже 14 веков. Период VIII – первой половины X в. связан с начальным процессом проникновения ислама на Северный Кавказ. В период второй половины X – XV в. ислам стал господствующей доктриной современного Дагестана. В XVXVII вв. проходил мирный процесс проникновения ислама в Чечню и Ингушетию. В XVII в. ислам занимает доминирующую позицию среди вайнахов. Исламское влияние шло из Дагестана. Окончательное утверждение ислама среди абазинцев, черкесов, кабардинцев относится к XVIII–XIX вв. Проникновение ислама к балкарцам и карачаевцам относится к XVIII–XIX вв. В XVIIXVIII вв. ислам распространился в Северной Осетии.
В России распространено самое либеральное направление ислама – суннизм суфийского толка. Как уже отмечалось, в суннизме существуют следующие мазхабы: маликиты, ханбалиты, ханифиты, шафииты. На Северном Кавказе – в Чечне, Ингушетии и Дагестане (кроме кумыков и ногайцев) – распространен ислам шафиитского мазхаба в форме суфийских орденов (тарикатов) накшбандийя и кадирийя. В центральной и западной частях Северного Кавказа распространен ханифитский мазхаб суннизма. Степень исламизированности этих республик значительно ниже, чем в Дагестане, Чечне и Ингушетии, так как этот мазхаб наиболее лоялен и гибок к этническому фактору и обычному праву (адату).
Известно, что ислам занимает второе место в России по количеству зарегистрированных религиозных организаций, составляя около 20% общего числа зарегистрированных религиозных организаций.
Среди духовных управлений мусульман по численности и влиянию выделяются Центральное духовное управление мусульман России и Духовное управление мусульман Европейской России. 90-е годы XX в. характеризовались быстрыми темпами исламского возрождения, особенно на Северном Кавказе. Однако одним из проявлений исламского возрождения стала его радикализация, чему способствовал ряд объективных и субъективных причин.
Радикализация ислама в России обусловлена в том числе и такими факторами:
– резкое снижение уровня жизни в регионах традиционного распространения ислама и возникшее резкое социальное расслоение населения;
– массовая безработица, особенно среди молодежи;
– понижение уровня нравственности, распространение наркомании, проституции; негативное влияние массовой культуры, распространяемой средствами массовой информации, телевидением;
– коррумпированность местных властей и т.д.;
– исламофобия в СМИ, в том числе и государственных, и т.д.
Одной из причин исламского возрождения стал не только духовный вакуум, образовавшийся после распада СССР, но и возросшая активность зарубежных религиозных и религиозно-политических организаций. Зарубежные центры развернули на территории России активную миссионерскую деятельность по внедрению фундаменталистских и религиозно-экстремистских форм ислама, оказывают значительную финансовую помощь созданным на территории РФ исламским религиозным организациям.
Следует учитывать, что ислам традиционно был не только религиозной, но и политической силой, для него всегда было характерным единство религиозного и политического начал. Усиление политизации ислама в современных условиях связано не только с возрождением исламского фундаментализма, но и с существующей тенденцией модернизации ислама. Политизация ислама создает угрозу как для традиционных ценностей исповедующих ислам народов, так и для духовно-нравственных идеалов самой религии. В некоторых регионах РФ ислам не только не стал фактором стабильности, но и сам внес значительный элемент напряженности.
Сейчас начинают восстанавливаться старые мечети, медресе и возводятся новые, для осуществления религиозной деятельности приглашаются богословы, получившие образование в странах Ближнего Востока. Особенно успешно этот процесс протекает на Северном Кавказе, в частности в Дагестане и Чечне. Так, в начале 2005 г. в Республике Дагестан действовали 642 религиозных организации, из них 620 – исламские, в республике функционирует Духовное управление мусульман Дагестана, более 1750 мечетей. Самые крупные мечети на территории России вместимостью 10 и 7,5 тыс. человек построены в Махачкале. В Дагестане сложилась развитая система исламского образования, включающая в себя 13 исламских вузов (около 2800 студентов) с 43 филиалами (более 2400 студентов), более 132 медресе (более 5400 учащихся), 278 мактабов (более 4000 учащихся).
Идеи «возрождения» ислама, распространенные ныне в России, приводят к неодинаковым результатам. Положительные моменты, связанные с возрождением религиозной жизни, пока не сопровождаются заметным прогрессом в нравственной и духовной жизни исповедующего ислам населения и зачастую сопровождаются негативными тенденциями – клерикализмом, стремлением к исламизации всех сторон жизни, религиозным экстремизмом, нетерпимостью к инакомыслию. Влиятельные мусульманские организации (например, в Дагестане), ориентируясь на повышение своего политико-правового статуса, стремятся усилить свое влияние на властные структуры, войти в состав руководящих органов всех уровней.
Общественно-политические организации республик проявляют все бо́льшую политическую активность. Исламское духовенство стремится более активно включиться в политические процессы. Так, Духовное управление мусульман Дагестана (ДУМД) открыто провозглашает ориентацию на построение исламского общества в Дагестане с постепенным внедрением в общественную жизнь отдельных положений шариата, хотя руководство республики отстаивает светскую модель общественного устройства. В настоящее время ДУМД стремится повысить свой политико-правовой статус, обеспечив себе возможность принимать участие в процессе назначения ряда министров республики и возможность принятия важных государственных решений. Мусульманская элита проявляет большую активность с целью внедрения в школьное и вузовское образование теологических дисциплин.
Наряду с традиционными духовными управлениями в республиках создаются отдельные «джамааты» верующих, которые постепенно переходят в оппозицию к местным либеральным духовным управлениям мусульман.
В других частях Северного Кавказа альтернативные и новые исламские общества и «джамааты» не получили достаточного развития. Это связано с относительно слабой религиозностью ряда народов Кавказа. Хотя адыги, черкесы, кабардинцы и абазины формально и мусульмане, в их веровании ислам настолько сильно переплетен с местными традициями и языческими обычаями, что об их радикальной исламизации также не могло быть речи. То же самое касается карачаевцев и балкарцев, хотя ислам в их среде более укоренившееся явление.
Различия в понимании места и роли ислама в обществе, значения шариата в регулировании общественных отношений на Северном Кавказе становятся фактором внутриконфессиональной конфликтогенности. В настоящее время исследователи констатируют факт наличия идеологического противостояния практического бытового суфизма («народного ислама») и различных течений исламского традиционализма, в том числе и фундаментализма.
Противоречия между российскими мусульманами, носящие зачастую конфликтогенный характер, разворачиваются в четырех плоскостях:
1) нет единства и координации между мусульманами собственно России и Северного Кавказа;
2) сохраняются разногласия между различными исламскими этническими группами;
3) не преодолен раскол внутри исламского духовенства;
4) существует противостояние между мусульманскими организациями и некоторыми их лидерами. Кроме того, следует учитывать также наличие конфликта поколений.
Попытки проповедников «чистоты» ислама насадить среди местного населения иные идеологические формы ислама, сложившиеся в других культурно-исторических условиях, вызывают зачастую отторжение у российских мусульман. Широкий резонанс получил кровопролитный конфликт в Дербенте между приверженцами различных ветвей ислама в 2004–2005 гг. В некоторых районах Дагестана – Буйнакском, Кизилюртовском, Хасавюртовском, Дербентском, Карабудахкентском, Казбековском, Гунибском, Цумандинском, а также в самой Махачкале – противоречия между мусульманами стали постоянными.
Как отмечает грузинский исследователь К. Дзебисашвили, активность исламистов особенно возросла в Дагестане после первой чеченской войны. Возрастанию популярности некоторых исламских центров, основанных ваххабитами Багауддином Мухаммадом и Мухаммад-шафи Джангишиевым, способствовало то, что они противопоставляли свои «джамааты», живущие по законам шариата, коррумпированному и разлагающемуся обществу. Умело проведенная идеологическая работа также способствовала привлечению новых «истинно верующих». Ваххабиты категорически не согласны с тем, как их называют. Они считают себя более истинными мусульманами («аль-муваххидун» – объединившиеся), чем остальные дагестанцы-тарикатисты, и в общем-то являются таковыми. Их точку зрения разделял и известный во всем Дагестане алим из селения Кудали Ахмед-кади Ахтаев, который сам причислял так называемых «ваххабитов» к «салафитам».
Хотя все чеченцы являются мусульманами, нельзя сказать, что ислам здесь является максимально объединяющим фактором. Чеченское общество и сейчас остается разделенным на множество тэйпов-тукхумов (родственные объединения), чьи представители входят в различные исламские ордена и братства – вирды. Эти объединения относятся в основном к суфийским орденам, члены которых посредством особого ритуала стремятся «приблизиться к Аллаху и слиться с его божественной природой». Кроме того, в Чечне весьма распространен адат, который часто противоречит исламским нормам, что также ослабляет традиционный ислам как объединяющую идеологию.
Исламизация республики объективно была на руку чеченским властям, взявшим курс на полное отделение от России. Дистанцировавшись от России как от оплота неверных, выступая в роли борцов за ислам, они намеревались добиться независимости и полного отделения. С этого периода в Чечне параллельно с приверженцами традиционных тарикатов появляются первые сторонники «ваххабитов» – носителей первозданного, «чистого» ислама. В определенной степени они получили поддержку новоизбранного президента Чечни Джохара Дудаева. В это же время в республику приезжают первые иностранные исламские ученые и правоведы (например, Мухаммад Юсеф абу Умар, Хамзат Шишани, Абдул Бакы Джамо и др.), с деятельностью которых и связывают распространение идей ваххабизма. Исламизация становится важным фактором для развития внешних связей Чечни, так как в случае становления основ исламского общества и получения самостоятельности становится возможным получение помощи со всего исламского мира, независимо от степени укоренения фундаменталистских идей в тех или иных, солидарных с Чечней, странах или организациях, обладающих большими финансовыми возможностями или мобильными военными ресурсами. С началом же военной кампании 1994–1996 гг. значение ислама еще больше возрастает, а чеченские отряды под его лозунгами активно осуществляют все боевые действия против российских войск.