Романтическая комедия - читать онлайн

Глава 1 Апрель 2018

Понедельник, 13:00 Совещание с приглашенным ведущим

Вторник, 17:00 Начало ночной работы над сценарием

Среда, 12:00 Сдача черновых сценариев

Среда, 15:00 Читка черновых сценариев

Среда, 21:00 Вывешивается предварительный список скетчей

Ночь среды – утро субботы. Репетиции, внесение правок, создание декораций, разработка спецэффектов, выбор причесок, грима, костюмов, работа над ними; съемка фрагментов под запись

Суббота, 13:00 Прогон

Суббота, 20:00 Генеральная репетиция с живой аудиторией

Суббота, 23:30 Выступление перед новой аудиторией

Воскресенье, 1:30 Первая афтепати

На встречу, знаменующую начало рабочей недели, я подготовила два сценария. Вообще-то задумала три (больше двух на совещании предлагать нельзя), поэтому решила действовать по обстоятельствам: погляжу, как ведущему понравятся скетчи предшественников, и выберу из трех вариантов два подходящих. Около сорока сценаристов, актеров и продюсеров втиснулись в офис на семнадцатом этаже, принадлежащий создателю и исполнительному директору нашей передачи Найджелу Петерсену. Офис Найджела на семнадцатом этаже – не путать с его же офисом на восьмом, смежным со съемочным павильоном! – был, с одной стороны, снабжен всем необходимым, а с другой – и близко не рассчитан на сорок человек. А значит, Найджел сидел за столом, ведущий – в кожаном кресле, несколько актеров-везунчиков выбили себе местечко на единственном диване, а остальным пришлось встать у стены или примоститься на полу.

Сначала Найджел представил ведущего и по совместительству приглашенного музыканта – совпадение редкое, случается где-то раз в сезон. Приглашенным музыкантом Ноа Брюстер выступал дважды, но сейчас ему впервые досталась и роль ведущего. Смазливый певец и автор текстов, он завоевал бешеную популярность благодаря приторным песенкам и славился отношениями с моделями лет двадцати с небольшим. Хотя Брюстер и напоминал серфингиста – пронзительные голубые глаза, взъерошенные блондинистые волосы, легкая щетина, широкая белозубая улыбка, мускулистое тело, – в его биографии (нам каждый понедельник рассылают сведения об очередном ведущем) говорилось: вырос он в пригороде Вашингтона. Брюстеру исполнилось тридцать шесть, как и мне, а прославился он после хита «Июльская страсть», вышедшего пятнадцать с чем-то лет назад, во времена моей учебы в колледже. «Июльская страсть» – ода тому дню, когда Брюстеру подарила невинность длинноволосая девушка с «сияющей кожей», «пухлыми губками» и «сосками-малинками». Песню без перерыва крутили по радио весь год, и я невольно выучила слова наизусть, хотя терпеть ее не могла. С тех пор Ноа Брюстер выиграл множество наград и продал более двадцати миллионов дисков – эту цифру я тоже узнала из биографии. Не случайно его десятый альбом выходил на следующей неделе: ведущие, приглашенные музыканты и те, которым выпали обе эти роли, обычно праздновали у нас новоприобретенную славу или рекламировали скорую премьеру.

Когда Найджел представил Ноа Брюстера, тот оглядел присутствующих и сказал:

– Спасибо, что пустили музыканта в круг комиков. Я всю жизнь мечтал стать ведущим «НС», еще с тех пор, как школьником пробирался по ночам в подвал посмотреть очередной выпуск, пока родители спят.

Он широко улыбнулся. Интересно, зубы у него настоящие или виниры?.. За девять лет на «НС» я привыкла к общению с топовыми знаменитостями, хотя по-прежнему слегка удивлялась, увидев их вживую: кто-то выглядел даже лучше, чем на экране (большинство), кто-то был полным козлом (немногие, но и такое встречалось), кто-то оказывался на удивление невыразительным (этим особенно запомнился актер, играющий главную роль в известной полицейской драме), а кого-то хотелось оставить на шоу навсегда, до того талантливо они играли, и вообще ночи репетиций с ними пролетали весело.

Найджел покосился влево.

– Бенджи, начнем с тебя? – предложил он сценаристу, сидящему у его ног.

Бенджи придумал скетч про то, как бывший начальник ФБР Джеймс Коми писал свои недавно опубликованные мемуары, диктуя самому себе девчачьи заметки в духе «Дорогой дневник…». Потом актер по имени Оливер сказал, что работал над общей идеей с Рохитом, другим сценаристом (узнать, отмазка это или нет, можно было только на читке в среду). Затем сценаристка по имени Лианна предложила скетч, где Ноа Брюстер сыграл бы типичного старшеклассника-красавчика, поющего в школьном хоре, а сценарист Тони выдвинул скетч, где Ноа Брюстеру досталась роль выпускника дорогой частной школы, который баллотируется в президенты и явился в церковь для чернокожих читать проповедь. Генриетта – с ней и еще одной актрисой я работала чаще всего – сказала: они с Вив (это и есть вторая актриса) хотят сделать номер о поисковых запросах собак. Я выступала шестой.

– Предлагаю назвать скетч «Правило Дэнни Хорста», ведь он вдохновлен моим коллегой по офису, – думаю, все мы слышали о нем кое-какую важную новость.

Раздались аплодисменты и одобрительный свист. На выходных, после нескольких недель отношений, Дэнни и Аннабель Лили обручились: Аннабель опубликовала в «Инстаграме»[1] фото кольца крупным планом, и ее рука лежала на руке Дэнни. Сайты со сплетнями про знаменитостей тут же отметили: шинка ее кольца была украшена бриллиантами изумрудной огранки, расположенными в виде бриллиантового же паве, а стоило изделие примерно сто десять тысяч долларов. Я сама в юности недолго побывала замужем, но понятия не имела, что это за «шинка», «изумрудная огранка» и «бриллиантовое паве», – мы с бывшим супругом носили простые золотые кольца.

Когда аплодисменты стихли, Дэнни, сидящий слева от меня через два человека, поблагодарил:

– Всем спасибо. И да, у меня башка едет от радости, что я скоро стану мистером Аннабель Лили. – Еще одна волна аплодисментов. – Не волнуйтесь, Салли предупредила, что использует меня в своих коварных карьерных планах.

– Я уговариваю Дэнни писать вместе со мной, – объяснила я. – Но пока не будем об этом. В общем, я хочу рассказать о местном феномене – уж извини, Дэнни, ты мне правда очень нравишься… В общем, мужчины из «НС» встречаются с девушками, которые им не по рангу, а вот девушки – никогда.

По рядам прошел смех, хотя смех на совещании не всегда хороший показатель – такое случается, когда самые остроумные места сценария раскрывают раньше времени. Поэтому некоторые и выдавали на совещаниях одни пустышки, а я все-таки рискнула и поделилась настоящими идеями. Застолбила, так сказать, территорию – вдруг кому-то придет в голову похожее? И потом, как ни странно, судьбу скетча определял не столько смех, сколько прихоти Найджела. Из примерно сорока сценариев, отданных на читку в среду, лишь двенадцать доходили до генеральной репетиции и лишь восемь – до выступления. У скетчей, где задействован ведущий, шансов на успех больше, а в остальном предугадать решение Найджела невозможно. Каждый участник и каждый сценарист не раз уходили из этой комнаты в растерзанных чувствах.

– Естественно, в скетче должен играть Дэнни. Либо самого себя, либо кого-то другого. А ты, Ноа, прекрасно будешь смотреться в роли парня, которого арестовали за нарушение правил – например, за свидание с Генриеттой или Вив. Мы прикроем их красоту гримом.

Хотя мы с Генриеттой и Вив дружили, я им не льстила. Они и вправду красавицы (для женщин-комиков неудивительно) и вдобавок до того смешные, что их юмор затмевает красоту (опять же, для женщин-комиков неудивительно).

– Уточню на всякий случай… – слегка растерялся Ноа Брюстер.

Лишь бы он не оказался тугодумом! Прежде мы не общались. Когда его в первый раз позвали музыкантом, я тут еще не работала, а во второй раз мы не пересеклись. Иногда приглашенные музыканты участвовали в скетчах, а если выдавалась свободная минутка, можно было посмотреть на репетицию, но знакомиться лично доводилось редко.

– В этом скетче я нарушаю правила, потому что я красивее девушки, с которой встречаюсь?

Раздались смешки.

– Да за одну твою прическу придется залог платить в миллион баксов, – пошутил наш сценарист Джеремайя.

– Нет, я серьезно, – вежливо обратился ко мне Брюстер.

– Ну, в общем-то да.

– Я всегда считал, что ведущему или ведущей лучше смеяться над собой, чем над окружающими, поэтому я, пожалуй, пас, – тактично отказался Брюстер, сохраняя непринужденный тон.

Настоять на своем, не теряя самоиронии, – грамотный ход. С другой стороны, совсем не обязательно с ходу объявлять, что не станешь участвовать в скетче. Это раздражает: Найджел и без того дает гостям право вето. В общем, я с досады решила выдвинуть второй вариант, хотя особой уверенности не питала. Боялась обидеть ведущего. Но раз он так…

– Тоже верно, – ответила я столь же дипломатичным тоном. Не стоило рубить сплеча. – Если ты и правда хочешь над собой посмеяться, то у меня хорошая новость. Следующая идея такая: у тебя, естественно, толпы поклонниц, и любят они тебя за романтичную музыку. А романтика и приторность идут рука об руку, вот я и предлагаю скетч, где ты продаешь сиропы, причем их вкусы связаны с твоими песнями. Показываешь покупателю бутылек и такой: «Мягкий вкус с нежными нотками малины; идеален для июльской страсти». Или: «Привкус соленой карамели напоминает о морском ветерке на Лайтхаус-Бич».

– «Лизни разок – и уже не забудешь», – подхватил Дэнни. Между прочим, когда идею для скетча развивают, это куда весомее, чем просто похвала.

Ноа с виду не обиделся, хотя моя затея опять его скорее удивила, чем посмешила.

– Вроде описаний вина, только для сиропов?

– Подумай пока, можем и поменять, если не нравится.

Третьей идеей, которую я собралась сдать на читку, однако не упомянула из-за ограничения, было пригласить Ноа поучаствовать в «Трещотке». «Трещотка» – это моя серия скетчей, основанная на певческом конкурсе «Американские легкие», который транслируют по той же телесети, что и «НС», только снимают в Лос-Анджелесе. В передаче трое известных музыкантов дают участникам советы. Спародировала я тот отрывок, где двое судей-мужчин битый час твердят судье-женщине, что она очень уж говорлива и долго разжевывала конкурсантам их ошибки, а сами отчитывают ее куда дольше – и все это из реальной передачи, не выдумка. Ведущая даже не опровергла обвинение, только добродушно ответила: «Знаю, ребята! Что тут скажешь? Вот такая я трещотка!» Меня прямо взбесило!

– Спасибо, Салли. – Найджел кивнул сценаристу около меня: – Патрик?

Пока Патрик рассказывал о скетче, в котором Трамп переплавляет свои золотые унитазы на пломбы, я наблюдала за приторно-красивым лицом Ноа Брюстера, а он наблюдал за лицом Патрика. Я поглядывала на Брюстера, то и дело отводя глаза, почти три часа – столько у нас длятся совещания с гостями. Перед тем как всех отпустить, Найджел по обычаю спросил у Ноа, есть ли у него свои идеи для скетчей. Изучив Брюстера, я уже не считала его тугодумом. Он часто улыбался и смеялся, но не перебарщивал, стараясь угодить. Я волей-неволей зауважала за спокойную просьбу кое-что объяснить, и все-таки злость за отношение к «Правилу Дэнни Хорста» не утихла.

Снова оглядев комнату, Ноа объявил:

– Послушал я вас и теперь еще сильнее предвкушаю следующую неделю. Побаиваюсь немного – и все-таки предвкушаю. Я на все ваши варианты готов, своих планов у меня в общем-то и нет. Признаюсь, работаю над одной идейкой, сам пытаюсь кое-что написать. Надо еще подумать перед читкой. А что до ваших скетчей – я на любой согласен.

«Кроме того, где ты на свидании с девушкой некрасивее тебя», – мысленно поправила я. Вдруг раздалась протяжная, гулкая отрыжка, и сразу появился противный запах – зловонная вариация буррито, съеденного на завтрак. Я метнула взгляд в сторону Дэнни, а тот поджал губы и комично выпучил глаза, мол, «Упс!». Я нахмурилась. Отрыжка, разумеется, часть жизни, но неужели нельзя было дотерпеть полминутки до конца совещания?

Патрик, сидящий между нами, наклонился ко мне и прошептал:

– Это ты, да?

Дэнни вошел в наш офис с банкой «Ред Булла», когда я отвечала на электронные письма.

– Здоро́во, Смеюшка. – Он сел в компьютерное кресло и подкатил ко мне. Офис узкий, и наши столы разместили бок о бок, иначе не поместился бы диван. – Как продвигается величайший сценарий Америки? – спросил Дэнни, ткнув пальцем в экран компьютера.

– Никак. Я объясняю своему агенту, что не хочу писать… – изобразила я кавычки, – «забавный мультик для производителей экологически чистых спринцовок».

– А сколько платят? Может, и я хочу написать забавный мультик для производителей экологически чистых спринцовок.

– Десять тысяч, только имей в виду, что спринцеваться вообще-то вредно, да и «экологически чистые» – явно туфта. Вагина – самоочищающийся орган.

– Твоя, может, и да. Хотя согласен, десять тысяч – жалкие гроши. Я продаюсь только за шестизначную сумму.

Скорее всего, Дэнни зарабатывал примерно как я. В «НС» он был самым молодым ведущим «Новостного отдела» – серии скетчей, эдакой телепередачи внутри телепередачи, – плюс иногда писал сценарии или играл в других скетчах, а значит, как актер и по совместительству сценарист, работающий два года, он зарабатывал приблизительно столько же, сколько сценарист с девятилетним стажем, никогда не выступавший на сцене. А именно, по двенадцать тысяч за эпизод, то есть двести пятьдесят две тысячи в год – негусто для работы на телевидении с несколькими ночными сменами в неделю, зато баснословно много в сравнении с каким-нибудь учителем четвертых классов. И потом, даже если Дэнни зарабатывал не больше меня, он в последнее время мелькал в кино, а я проводила лето за куда менее прибыльными занятиями – читала и путешествовала.

– Так, мне нужен твой совет, – начал Дэнни. – Аннабель психует: недавно узнала, что у нас знаки зодиака несовместимые. Белли – Рыбы, а я – Стрелец.

– О Господи! Как вы вообще ухитрились так долго встречаться?

– Тебе-то смешно, а она эту хрень воспринимает всерьез.

– Она не знала, когда у тебя день рождения?

– Белли вчера советовалась со своим астрологом, и та ей заявила, что между нами есть подлинная связь, но стили общения не гармонируют друг с другом, и я не смогу сопровождать ее на пути к духовному исцелению.

Я закусила губу.

– Смейся-смейся, – пожаловался Дэнни. – Я все равно ее безумно люблю.

– А как обстоит дело с твоим духовным исцелением?

– С моим? – Дэнни отмахнулся с притворной скромностью. – Я исцелен на все сто, Смеюшка.

Как ни возмущала меня эта парочка, как бы я ни смеялась над ними в новом скетче, который сегодня предложила, – все равно трогательно, что Дэнни любил Аннабель всему вопреки. Такие искренние, непосредственные, полные безрассудных надежд – они шагали вслепую и были обречены на крах. Ну как за них не болеть пусть даже такому закоренелому цинику, как я? Помолвка через семь недель отношений – далеко не первое громкое признание в любви. После недели свиданий они отправились в Париж и упоенно целовались перед Эйфелевой башней, а еще через две недели прокололи языки да еще запечатлели это все в соцсетях, а пресса, затаив дыхание, строчила статьи.

В общем, способность Дэнни в открытую говорить о своих чувствах меня обнадеживала – то ли в отношении зумеров, то ли в отношении мужчин вообще, то ли тех и других сразу. Полтора года назад меня мало обрадовала новость, что придется переехать из нашего с Вив офиса к Дэнни, тогда еще новенькому на «НС». Не прельщало соседство со стендап-комиком, чьи шутки скрывались под таким толстым слоем иронии, что я не всегда понимала, в чем соль, и чувствовала себя старухой. Еще сильнее меня тревожила мысль: а вдруг смена офиса не случайна и мне сделали намек? «НС» вообще и Найджел в частности славились уклончивостью, и люди зачастую даже не знали, наняли их или уволили. Неужели, усадив меня в фиговый офис с двадцатичетырехлетним новеньким, Найджел указывал мне на выход?

В начале две тысячи шестнадцатого мы с Дэнни разговаривали мало: он активно работал со сценаристами «Новостного отдела» Роем и Хэнком и быстро стал самым заметным из новых актеров. Затем, через пять недель с начала сезона, пришел вечер президентских выборов – помню, был вторник, и мы делали вид, будто усердно сочиняем, хотя никто не мог довести дело до конца. Где-то в половине двенадцатого, после того как Флорида выбрала Трампа следом за Северной Каролиной и Огайо, а Висконсин и Пенсильвания тоже ничего хорошего не обещали, мы с Дэнни шли в офис из разных концов коридора, остановились в двух шагах друг от друга, подняли глаза, захлюпали носами и бросились обниматься. Вскоре после вступления Трампа на пост президента, когда вся наша демократия пошла прахом, Дэнни прозвал меня «Смеюшкой» – это термин для женщин, которые спят с комиками, сочетание «смеха» и «шлюшки». Дэнни наградил меня этим прозвищем после того, как я призналась, что никогда в жизни не спала с комиком.

– Может, Аннабель надо подумать над словами астролога денек-другой, – сказала я теперь, где-то полтора года спустя. – На нее эта новость свалилась как снег на голову, но со временем она поймет, что ничего страшного нет.

– Жалко, нельзя сменить знак зодиака, – сетовал Дэнни. – Я бы ради нее перешел в Скорпионы.

– Наверняка она еще передумает.

Дэнни кивнул в сторону моего компьютера.

– «Как не стыдно нас учить изнутри вагину мыть? Пахнуть не должно цветами у меня между ногами». – Он ухмыльнулся. – Я тебе вышлю счет на десятку.

За всю рабочую неделю на «НС» более-менее рано я освобождалась только в понедельник, и все свободное время восстанавливалась после предыдущей недели, если на нее выпадало шоу (а с октября по май мы работали три недели подряд, а потом две-три отдыхали), и морально готовилась к следующей. Сорок минут шла от офиса «НС» в Мидтаун до своей квартиры в Верхнем Вест-Сайде, а у дома покупала тайской еды. Ела пад си ю прямо из коробки, сидя у кухонной тумбы, и болтала по громкой связи со своим семидесятидевятилетним отчимом Джерри. Моя мама умерла за три года до того, и ее уход нанес нам ужасный удар, неописуемый словами. Через четыре месяца после похорон я убедила Джерри купить бигля по кличке Конфетка – я это считаю своим самым серьезным достижением, ведь она принесла отчиму столько радости… И у нас появилась тема для разговоров по воскресеньям и понедельникам, позволяющая не обсуждать свои чувства.

– Она сегодня умница, дала когти подстричь, – бодро сообщил Джерри, потом понизил голос до шепота. Похоже, боялся, что Конфетка услышит и обидится. – На самом деле ничего подобного. Двум помощникам пришлось ее держать, до того вертелась.

– И скулила, наверное?

– Как малое дитя.

Джерри с Конфеткой жили в Техасе, в доме моего детства. Я пыталась приезжать два раза в год, но со смерти мамы никак не могла собраться с духом и заглянуть на Рождество или День благодарения. Либо оставалась в Нью-Йорке, либо куда-нибудь уезжала: один раз на Сейшелы с Вив, другой – в Мехико с той же Вив и Генриеттой. Джерри праздники справлял с сестрой.

– В интернете пишут, на этой неделе у вас и ведущий, и музыкант в одном лице. Похоже, дел у него невпроворот.

Мы с мамой каждое воскресенье проводили «разбор полетов» последнего выпуска, а когда ее не стало, за дело взялся Джерри – по воскресеньям присылал мне на электронную почту серьезный отзыв на два абзаца. Спасибо ему за старание, хотя он редко понимает шутки, за исключением выходок Конфетки, и к тому же не знаком ни с новостями поп-культуры, ни со знаменитостями, которых высмеивают на «НС». Они с мамой два раза приходили на выступление, однако Джерри никогда не смотрел выпуск по телевизору, если сценарий скетчей писала не я.

– Ноа Брюстер, его песни играют в ресторанах или торговых центрах – наверное, слышал. Да, наверняка очень сложно быть и ведущим, и музыкантом, зато он сможет прорекламировать новый альбом.

– Кстати, миссис Маклин тебе передавала привет, мы с ней в магазине столкнулись. Сказала, у Эми родился еще ребенок – третий, если не ошибаюсь.

«Кто такая миссис Маклин? – подумала я. – И кто такая Эми?» А потом вспомнила бывшую сокурсницу Эми Маклин, с которой мы вместе работали над университетской стенгазетой. (Я была редактором, а не репортером, потому что не умела тогда общаться с людьми, как положено репортеру.)

– Поздравляю Эми. – Новость о третьем ребенке скорее побудила меня больше ценить свою жизнь, чем завидовать Эми.

Джерри описывал испанскую закусочную, в которую ходил в прошлую пятницу с сестрой и ее мужем, и особенно блюдо с нутом и шпинатом – думал, мне понравится (я особой любви к нуту не испытывала, но Джерри упорно считал иначе, потому что у него в гостях я частенько бегала в магазин за хумусом). Потом мы опять вернулись к обсуждению Конфетки. В соседний дом месяц назад въехала пара с двумя дочерьми, и Конфетка полюбила сидеть на задней веранде и лаять на их дом, призывая девочек.

– Похоже, Конфетке нравится, когда над ней воркуют.

– Ее можно понять, – сказала я, и Джерри хохотнул.

– Ладно, давай. Осторожнее в метро, милая. – Он всегда заканчивал разговор этой фразой.

Повесив трубку, я разогрела вчерашнюю еду и приняла душ. Я до сих пор снимала небольшую квартиру, которую нашла еще лет десять назад, когда только переехала в Нью-Йорк. Единственная разница состояла в том, что в первые два года я жила с соседкой: ей досталась спальня, а мне – неказистый чердачок над гостиной, где потолок нависал аккурат над головой. Сейчас уже трудно сказать, почему за те два года у меня не было секса: то ли потому, что я – это я, то ли потому, что отходила после развода, то ли попросту не хватало места.

Вышла из душа, надела широченную футболку для сна, почистила зубы, намазала ноги дешевым лосьоном, а лицо – дорогим, достала телефон из кармана джинсов, брошенных на полу в ванной, и залезла в постель. Меня ждало четыре сообщения, причем три – от Вив.

Первое: Я до сих пор похожа на зомби.

Второе: Думаешь, лучше пропустить ужин?

В третьем оказалось фото ее правого глаза с красным размытым пятном чуть больше зрачка. На выступлении в прошлую субботу Грегор, участник шоу, швырялся в нее вещами и попал кухонной прихваткой в глаз. Вив заметила маленький кровоподтек, когда снимала грим, но глаз не болел, поэтому подруга как ни в чем не бывало пошла на вечеринку, продлившуюся до самого утра воскресенья. К понедельнику пятнышко так и не исчезло, и она сходила к медсестре на «НС»; та посоветовала Вив на всякий случай заглянуть к офтальмологу.

Сфоткайся, чтоб все лицо было видно, – ответила я.

Несколько мгновений спустя пришло фото лица Вив целиком – очень хорошенького, серьезного и задумчивого, с приподнятыми бровями. Вив чернокожая, ей тридцать один – на пять лет меньше, чем мне. Они с Генриеттой (белой, тридцати двух лет) использовали превентивные меры против старения вроде ботокса и химических пилингов. В то же время Вив играла в серии скетчей о ведущей средних лет, удивительно хорошо сохранившейся для своего возраста. Ведущая разговаривает со своим отражением в зеркале гримерки и довольно заключает: «Черной коже стариться негоже!»

С виду ничего ужасного, – написала я. – Главное, как ты себя чувствуешь.

Все еще не больно. Но…

Она отправила эмодзи с зеленой зомбачкой, скрючившей пальцы.

Нет, выглядишь нормально.

То есть круто!

Короче, можешь идти на ужин, а можешь не идти, но если придешь, никого не напугаешь.

По понедельникам Найджел всегда приглашал очередного ведущего и нескольких актеров на ужин в элитном ресторане. Из сценаристов с собой брали только главного. Я ничуть не возражала: даже после девяти лет работы мне вполне хватало эпизодических разговоров с Найджелом, и общаться с ним не хотелось. Многие как внутри «НС», так и вне коллектива с ума сходили по человеку, который создал шоу в восемьдесят первом и продюсировал его по сей день. Урожденный Норман Пекаркски, он появился на свет в Оклахоме в сорок седьмом году и, несомненно, завоевал статус короля американской комедийной арены двадцатого и двадцать первого веков. Люди частенько говорили: по отношениям с Найджелом Петерсеном (или по тому, как ты их воспринимаешь) можно понять, какие у тебя отношения с отцом. Я же долгое время считала так: лучше тихо выполнять свое дело, чем открыто набиваться ему в любимчики. Весь первый год работы я даже не могла сказать наверняка, знает ли он мое имя, а потом, на вечеринке в честь окончания сезона, Найджел вдруг обратился ко мне.

– Очень смешной скетч про экскурсию, Салли, – похвалил он мягко и просто, как всегда (удивительно для начальника).

Его слова – наверное, самый большой комплимент в моей жизни, а это явно указывает, что мне не хватает отцовской любви. Впрочем, не новость. В следующем году мы виделись чаще – гораздо больше моих скетчей выходили в эфир, – и все же разговаривали мы с Найджелом, лишь когда он делал замечания. Великая беседа состоялась после того, как он с привычной краткостью похвалил мой скетч о ресторане в Канзас-Сити, а я в ответ не только рискнула промямлить «спасибо», но и полюбопытствовала:

– Вы же из Оклахомы, да? Скажите, вы ее считаете Средним Западом или Югом?

И опять он ответил мягко и просто:

– Судя по переписи населения, это Юг.

Вот и все наше общение в тот сезон.

Ты записалась к глазнику? – спросила я Вив.

На завтра в 11, – ответила она.

Ну, супер.

Сходи на ужин.

Повеселись!

Она ответила подмигивающим эмодзи, а я открыла сообщение, пришедшее, пока я мылась. От Джина – парня, с которым я время от времени развлекалась последние месяцев восемь.

Привет, Салли, как дела?

Я подумывала пригласить его к себе – еще не было и девяти, я только что вымыла волосы и вообще, – но решила все-таки лечь пораньше. Мы с Джином редко виделись на рабочей неделе, и даже если я к среде узнавала, что мои скетчи в программу не войдут, в четверг все равно приходилось помогать другим с правками, а это продолжалось часов до девяти-десяти и так изматывало, что лучше было не нарушать рабочее расписание и отдохнуть накануне. Наверное, во всей Америке только на «НС» семейные сотрудники не просто составляли меньшинство, а вызывали у всех легкую жалость, ибо работу там совершенно невозможно совмещать с семьей.

И потом, хотя секс у нас был неплохой, Джин не особо мне нравился. Он работал финансовым аналитиком и как-то упоминал, что Флоридский университет, где он учился, входит в список пятнадцати лучших по стране. Прежде меня мало волновало место Флоридского университета в рейтинге, но, конечно, я из любопытства проверила: оказалось, приврал Джин пунктов на десять. Впрочем, меня сильнее тревожило, что он однажды назвал коллегу, который постоянно брал больничные из-за мигреней, «снежинкой». Возможно, он и не вкладывал в это слово политического подтекста, но все равно неприятно. Я не стала на этот счет высказываться из страха: а вдруг придется искать новую отдушину для своих сексуальных потребностей, заново оформлять подписку на приложение для знакомств, ходить в кучу баров с кучей незнакомцев и прикидывать, убьет или не убьет…

Склонностей к убийству у Джина не наблюдалось, а это плюс, но и особенно симпатичным он тоже не был. Средний рост и телосложение, светло-каштановые волосы и вообще столь непримечательная внешность, что хоть сейчас в статисты «НС». По-своему приятный – как сосед по самолету, за тем исключением, что соседа по самолету видишь одетым… За все месяцы нашего общения Джин задал мне лишь два вопроса: пробовала ли я кофе с маслом (нет) и была ли я на Рокавей-Бич (тоже нет).

Предшественники Джина особым любопытством не отличались, и все же мне приходилось выдумывать себе другую работу, а с Джином утруждаться было не обязательно. Прочим своим «парням» я говорила, что пишу заметки для одного производителя медицинского оборудования – я и правда там работала до «НС». Вообще-то я редко вру, просто опасалась, как бы моих кавалеров не заинтересовала моя настоящая работа. В лучшем случае они попросили бы билеты на выступление, а в худшем – оказались бы честолюбивыми покорителями сцены. Или узнали бы меня слишком близко… Наверное, это худший вариант. Я и сама не понимала точно, отражает ли мой образ (сдержанная женщина среднего ума и привлекательности) или мои сценарии (подчеркнуто гневные скетчи о сексизме и функциях организма) мою подлинную личность, есть ли у меня вообще подлинная личность и есть ли она у других. Подозреваю, что восприятие мира, лежащее в основе моих скетчей, сложилось из-за того, что окружающие меня не замечали или, по крайней мере, недооценивали, в том числе и принимая за более приятного человека, чем на самом деле. Я с детства казалась себе шпионкой или антропологом и спокойно относилась к тому, что коллеги по «НС» знают настоящую меня – ведь они и сами в глубине души шпионы, антропологи и чудаки.

Предыдущие отношения я оборвала через три месяца после их начала, когда выяснилось, что мой партнер женат и с детьми. (Я-то думала, что роль любовницы порочна и в то же время романтична, а на самом деле я только постоянно цепляла от него простуду, которую дети приносили из садика.) Пусть я иногда шутливо звала себя роковой женщиной и карьеристкой перед Вив и Генриеттой, в глубине души я сомневалась, что у меня сложилась бы пара с Джином или кем-то из его предшественников. Ну, сходили бы мы поужинать, погуляли бы по острову Говернорс, одетые и трезвые, – и я немедленно положила бы отношениям конец.

Я уже печатала «На этой неделе никак, как насчет след. вт. или ср.?», однако не успели с экрана исчезнуть три точки, как Джин прислал мне сообщение – а именно, фото своего члена. Судя по всему, снял в своей квартире в Куинсе, я там один раз бывала. Фото ниже пояса, на серой простыне, без футболки, в ярко-синих спортивных шортах, спущенных до бедер; видны сморщенные яички и изогнутый влево член, покрытый венами. Ничего возмутительного, если учесть наши с Джином отношения, и конечно, я получала подобное не впервые, но никак не решалась объяснить: такие фото производят на меня совсем иное впечатление, чем он рассчитывал. Попавшие в кадр мелочи из его жизни – спортивные шорты, серые простыни, прикроватная тумбочка с арбузными таблетками от изжоги и книгой об успешных руководителях, ставших миллионерами, – все это чуточку трогало и в то же время отталкивало. Эти детали напоминали об истине, о которой я обычно старалась не думать: я знаю, как выглядит член Джина, а как человека его не знаю совсем.

Я удалила «На этой неделе никак, как насчет след. вт. или ср.?» и вместо этого написала:

Вау!

Это я прямо сейчас. Думаю о тебе, – сообщил Джин.

Приятно! – ответила я.

А мне пришлешь?

На ужине с друзьями, – напечатала я. Подумав, добавила: – Неск. недель буду занята, но у тебя все хорошо, надеюсь?

А потом внезапно я уснула с телефоном в руке – и первым же делом с утра предстояло в него смотреть…

Офис и съемочный павильон «НС», как многие офисы и съемочные павильоны других передач нашей телесети, находятся в знаменитом здании под названием «Шестьдесят шестой». В нем шестьдесят шесть этажей, а его строительство закончили в тысяча девятьсот тридцать третьем – прямо магия чисел. Я зашла туда в полдень, готовясь к суткам работы.

На семнадцатом этаже, отданном сценаристам, не было еще ни души, и я села за свой стол и надела наушники. Всегда слушаю классику, в основном Гайдна или Шуберта, когда пишу скетчи про собачьи пуки, тампоны и Раздел IX[2]. Я безвылазно сидела за работой, не вынимая наушников, и через два с половиной часа сделала черновик «Правила Дэнни Хорста» (девять страниц) и «Трещотки» (десять страниц). На начальном этапе главное структура, шутки придумывать пока рано.

Ходила легенда, что большую часть скетчей у нас писали с пяти вечера вторника и до последней минуты перед сдачей в среду. А еще ходила легенда, что своей изобретательностью первые скетчи «НС» были обязаны кокаину. И то, и то правда, хотя лично я никогда не пробовала кокаин и не писала сценарии за ночь до дедлайна. Я оставалась в офисе до утра, чтобы обсудить идеи со съемочной группой, ну и вообще из уважения к традиции. Признаться, я частенько судорожно вносила правки за пять минут до полудня среды. Однако первый черновой набросок мне лучше всего удавался днем, и я даже гадала: не будь у нас культа ночных бдений, не справлялись бы коллеги так же быстро?

В первый год работы я постепенно поняла, что сидеть всю ночь над сценарием – тоже своего рода игра. Конечно, случалось работать над скетчем шесть часов подряд, но в основном сценаристы пять часов кряду валяли дурака, а потом писали черновик за сорок минут. В ночь со вторника на среду на этаже сценаристов бездельничали ничуть не меньше, чем печатали. Три четверти сценаристов «НС» по-прежнему составляли мужчины, и в основном они мерились силами, спорили, мочились в мусорные ведра и только потом занимались сценариями. За все годы на «НС» лишь один участник у меня на глазах баловался тяжелыми наркотиками. Гораздо больше моих коллег носили фитнес-браслеты, пили капустный сок, а в свободное время медитировали – по крайней мере, по их словам.

Вот Найджел и правда настоящая «сова», и хотя составленное им рабочее расписание поначалу всех сбивало с толку, свои плоды оно приносило, так к чему было его менять? Многие скетчи, запавшие зрителям в душу, а также всеми любимые персонажи и знаменитые фразочки родились на свет в час, три или полчетвертого утра. И вообще, если тебе везло, то во вторник все только начиналось. Когда скетч-другой одобряли на читке, бессонные ночи тебе были обеспечены до субботы: приходилось вносить правки, репетировать и режиссировать фрагменты под запись. В субботу тоже поспать не удавалось: на вечеринках после премьеры ты либо праздновал, либо страдал, потому что скетч в последнюю минуту вырезали, и тебе грустно, или пустили в эфир, но он провалился, и тебе опять же грустно, или его пустили в эфир, и он имел успех, и ты рад без ума.

Прежде я ложилась и вставала как все нормальные люди, но «НС» поистине изменили мои биологические часы: я словно превратилась в заводского рабочего, трудящегося в ночную смену (только с куда большей зарплатой), или во врача на «Скорой» (только никому жизнь не спасала). Я давно привыкла, что коллеги приходят на работу в пять вечера, а ужин мы заказываем часам к девяти. До и после ужина я несколько часов помогала актерам, в основном Вив и Генриетте, трудиться над скетчами. Где-то в час или два я ложилась на диван у себя в офисе, накрывала глаза футболкой, надевала беруши и, если в коридоре не устраивали совсем уж тарарам, засыпала часов на пять – по меркам «НС», большая роскошь. Ставила будильник на шесть или семь, чистила зубы в туалете. У Найджела в офисе была своя ванная, и некоторые мои коллеги ею пользовались, когда он уходил домой; мне же недоставало ни наглости, ни желания туда идти, поэтому я просто хранила в ящике стола сумочку с принадлежностями для умывания. Почистив зубы, я перекусывала энергетическим батончиком, а потом опять садилась править сценарий. Многие к тому времени даже не ложились и походили на зомби, хотя порой в них еще держалась полубезумная ребячливость, как у маленьких детей, устроивших вечеринку с ночевкой. Я опять несколько часов вносила правки, сдавала сценарии в последнюю минуту, как и все остальные, потом ненадолго возвращалась домой, спокойно ходила в туалет и принимала душ, затем шла на читку в три.

В тот день мне еще предстояло сочинить сценарий для «Сиропщика», но я решила сначала сходить за кофе (настоящим, из кофейни в вестибюле «Шестьдесят шестого», а не из кухни в офисе), а пока стояла в очереди, написала Вив:

Что там у дока?

Она тут же ответила:

Интересное дело

Я не к своему доку попала

А к другому

Он такой

Она прислала три эмодзи с огнем.

Потом скриншот, очевидно, с сайта офтальмологической клиники, а на нем мужчина лет сорока с небольшим, с искренней улыбкой и смуглой, но не совсем черной кожей (видимо, он смешанных кровей), в белой рубашке, желтом галстуке и белом халате. Рядом со снимком были слова:

Еще одно сообщение от Вив:

Окей, на фото он какой-то дядька на пороге пенсии, но поверь…

Между нами прямо искры летали

Он мне дал визитку и свой имейл, если будут вопросы

Ему же нельзя меня пригласить на свидание?

Это незаконно

Я написала:

Погоди, с глазами-то что?

Незаконно вряд ли, просто непрофессионально как-то

Хочешь спрошу соседку по общаге? Она педиатр

Вив:

У меня субконъюнктивальное кровоизлияние

Уродство, конечно, но ничего серьезного

Само заживет через 1–2 нед.

Я:

А, ну хорошо

Вряд ли уродство, раз между вами искры летали

А кольцо на нем было?

Вив:

Нет

Я:

Он тебя узнал?

Вив:

Непонятно

Если искры чувствуются, то они правда есть?

Я:

Да

Вив:

А вдруг мне одной показалось?

Я:

Так не бывает

Когда на работу приедешь?

Вив:

16:30?

Сочини мне скетч, чтоб я там была обалденная и смешная, вдруг наш красавчик-доктор захочет посмотреть

Я:

Хмм, кому тогда отдать роль несимпатичной женщины из «Дэнни Хорста», тебе или Генри?

Вив:

Мне мне мне

Главное в эфир попасть

Вив, Генриетта и я взяли заказанный ужин – на сей раз из греческой кухни – и пошли в их офис. Я села за компьютер Генриетты, Вив – за свой, а Генриетта устроилась на полу. Мы работали над скетчем, в котором собаки делают поисковые запросы. Поначалу мы решали, настоящие там будут собаки или Генриетта с Вив в костюмах (актеры любой ценой хотят попасть в эфир, поэтому мы сразу остановились на втором варианте). Потом решали, где будет происходить действие (в компьютерном зале библиотеки. Хотя речь шла всего лишь о заднем плане, мы застопорились. Какая лучше? Знаменитая Нью-Йоркская публичная библиотека на Пятой авеню, с каменными львами у входа, типичная библиотека в пригороде Канзас-Сити или типичная библиотека в Джексонвилле, где выросла Вив?). Потом мы серьезно застопорились на породе собак. Из преданности отчиму и Конфетке я настаивала, чтобы в скетче был хоть один бигль. Вив сказала, получится смешнее, если одна будет очень большая, а другая, наоборот, маленькая, а Генриетта согласилась на любую, кроме немецкой овчарки, потому что ее в третьем классе укусила соседская овчарка. Через сорок минут мы сошлись на сенбернаре и чихуа-хуа – я, в конце концов, признала, что чихуа-хуа смешнее биглей. Библиотеку выбрали в Джексонвилле: львы перед Нью-Йоркской могли затмить размером сенбернара. Потом мы взялись за шутки.

– «Я приютский?» – начала Вив с полным ртом кебаба.

– «Я хорошая девочка?» – подхватила я с полным ртом спанакопиты.

– «Мне пять или тридцать пять?» – продолжила Генриетта с полным ртом фалафеля.

– «Почему гром страшный?» – снова я.

– «Как незаметно обнюхать человеку попу?» – Генриетта.

– «Где дешево сделать маникюр с педикюром?» – предложила Вив.

– «Лучшие гамбургеры на моей улице», – я.

– «Что такое «галитоз»?» – Генриетта.

– «Галитоз, что делать?» – я.

– «Куда люди писают?» – Вив.

– «Чихуа-хуа из рекламы «Тако Белл» мальчик или девочка?» – я.

– «Бультерьер из рекламы «Таргет» женат?» – Вив.

– «Балто сидел на стероидах?» – Вив.

– «Смешные видео с кошками», – я.

– «Корги позорятся на «ютюбе», – Вив.

– «Ютюб», маленькая собачка победила большую», – я.

– «Собакохаб», две пуделицы и один корги», – Генриетта.

– «Восковая депиляция хвоста», – я.

– «У меня слишком короткий хвост?» – Вив.

– «Рефинансировать ипотеку», – Генриетта.

Мы хихикали, пока сочиняли, но ее вариант я даже напечатать не могла от смеха. На «НС» такое случалось постоянно: по вечерам вторника то я сама хохотала с коллегами, то слышала, как другие сценаристы и актеры хохочут в своих офисах.

– «Как завязать галстук?» – предложила я, успокоившись.

– «Что такое биткоин?» – Вив.

Мы опять засмеялись в голос, и тут в открытую дверь влетел поролоновый мяч, и кто-то (наш сценарист Рохит, быстро сообразила я) крикнул:

– Хорош злорадствовать, ведьмы!

Я беззастенчиво собиралась попросить у Дэнни помощи с диалогами в «Правиле Дэнни Хорста». Дэнни развалился на диване, держа перед собой телефон, а из динамика доносился голос Аннабель.

Дэнни поднял глаза:

– Привет, Смеюшка.

Аннабель узнала меня по прозвищу, хотя я не попала в кадр.

– Привет, Салли.

– Привет, Аннабель.

Та продолжила с Дэнни прерванный разговор:

– Понимаешь, если хочешь сделать девушке комплимент, надо говорить, какая она красивая. А если говоришь, как восхищаешься ее бодипозитивностью, это значит: «Круто, что ты так в себе уверена, хотя жирная».

– Детка, ты самая красивая девушка на свете, – заверил Дэнни. – Ты слишком себя накручиваешь. – Судя по ласковому тону, вопрос с несовместимостью по зодиаку они уже решили.

– А паршивей всего, что, когда меня критикуют, мне хочется пончик.

– Хоть сотню пончиков съешь, а останешься такой же красоткой.

Я тем временем сидела за столом и попеременно то хотела заткнуть уши наушниками, то любопытничала. За последние недель семь Аннабель со своей свитой посетила все наши выступления, за исключением одного – она тогда ездила в Токио на открытие магазина люксовой одежды и выступала представительницей бренда. На премьерах Аннабель сидела не в нашем офисе, а в гримерке у Дэнни или Найджела, что больше подходило ее статусу. Найджел отличался одновременно спокойствием Будды и умением найти общий язык с любым поколением: из съемочного павильона он выходил то в компании семидесятилетнего рокера из знаменитейшей группы, то в сопровождении юной старлетки.

– И почему она такая стерва? – жаловалась Аннабель. – Я-то думала, мы помирились, когда вместе вели «Золотой глобус».

Дэнни понизил голос, но я сидела совсем рядом и слышала каждое слово.

– Ты просто совершенство, – шептал он. – У меня при одном твоем виде встает. Я даже подняться с дивана не могу.

Он не знал, что я без наушников, или ему попросту было плевать? Скорее всего, последнее: на «НС» каждый день тако-о-ое говорили, причем зачастую на камеру… В любом другом месте давно бы посадили за сексуальное домогательство – ну, разве что кроме теперешнего Белого дома.

– Вместо пончика лучше на беговой дорожке позанимаюсь. И наклон увеличу на пятнадцать процентов. Пусть попробует на мой жир намекнуть, стерва проклятая!

– А давай лучше я приеду, хорошенько тебя оттрахаю и скажу, какая ты красивая?

Помолчав немного, Аннабель ответила куда более мягким тоном:

– Да?

– Очень красивая. Очень, очень красивая.

– Послать за тобой Микки?

Микки работал у нее то ли водителем, то ли телохранителем, то ли тем и другим сразу.

– На «Убере» быстрее.

– Тогда я в душ.

– Не надо. Ничего не делай. Вешаю трубку и бегу. Позвоню из такси. Я тебя обожаю, детка.

– Поторопись, милый.

Дэнни уже вышел за порог, когда я предостерегла его:

– Если ты здесь дрочишь, хоть диван не марай. О большем не прошу.

Дэнни оглянулся, стоя спиной ко мне – так я и не поняла, правду он говорил про эрекцию или нет. Тем лучше для нас обоих…

– Я тут никогда не дрочу, – ухмыльнулся он. – У меня для этого гримерка есть.

Кто-то позвал меня по имени, но я так крепко уснула, что посчитала голос частью сна. Мне показалось, что наш уборщик Бернард пришел собрать мусор из корзины.

– Моллюсков оставь… – почему-то пробормотала я.

Меня легонько похлопали по плечу.

– Салли, извини за беспокойство…

Такое на «НС» редко услышишь. Я сняла с глаз футболку, вынула беруши и поднялась.

– Что тебе?

Надо мной склонился Ноа Брюстер.

– Извини, – повторил он.

Я даже спросонья заметила виноватое выражение на его приторно-красивом лице серфингиста. Мне-то не привыкать, когда будят в офисе посреди ночи, а вот ему, похоже, это в новинку.

– Ничего, норм. Так в чем дело?

– Ну, Боб О’Лири предложил… Дать тебе минутку? Я могу потом зайти.

– Не надо. – Я отерла рот обратной стороной ладони – вдруг во сне напускала слюней?

– Боб сказал, ты лучше всех поможешь со скетчем.

Боб О’Лири очень давно работал главным продюсером «НС» и относился к многочисленным чародеям, которые трудились над передачей с самого дня основания, оставаясь при этом неизвестными большинству зрителей.

Ноа выпрямился, держа в руках несколько листов бумаги.

– Это скетч, да? – Я ткнула в них пальцем.

– Нет, правда, если тебе нужна минутка…

– Прочитаю сейчас. – Ноа передал мне сценарий. Я спустила ноги на пол и показала на другой конец дивана. – Присаживайся. Это та идея, которую ты упоминал на совещании?

Кивнув, Ноа сел.

– Рассказать, о чем там, или сама прочтешь?

Я взяла синюю ручку и выпуск «Атлантика» с подоконника, чтобы на нем писать, и принялась за чтение. Ноа Брюстер тем временем сидел всего в футе-другом от меня и что-то листал в телефоне. Не стану лгать, остался во мне еще атавизм – мне трудно задерживать такую большую знаменитость. До сих пор припоминаю одно наблюдение Элис, сценаристки, с которой мы частенько пересекались в первые два года моей работы. Элис заметила: мы, обычные люди, общаясь со звездами, стремимся как можно быстрее закончить разговор, чтобы обо всем рассказать друзьям. Впрочем, я задерживала Ноа Брюстера ради его же блага, и при этой мысли моя тревога слегка утихла. Основная цель любого выпуска «НС» – развлечь зрителей и представить ведущего в выгодном свете; по-настоящему смешной и обаятельный ведущий мог несколько лет пожинать плоды хорошего выступления, ибо оно сохраняло положительный образ.

Действие скетча на семь страниц происходило в танцевальной студии: музыкант встречается с хореографом в присутствии двух руководителей звукозаписывающей студии, агента, менеджера и видеооператора. Хореограф использует фразочки вроде: «А потом руки дугой, как радугу, чтобы до последнего ряда твой пыл дошел!» и «В конце будем двигаться задом наперед, душевнее получится!» В ответ безымянный музыкант упирается: «Я же певец, а не циркач!» За десять минут я сделала несколько пометок, хотя, признаться, не столь придирчиво, как для другого сценариста или актера передачи. Большая часть текста на третьей странице особой ценности не имела, ее легко можно было вырезать, но я не стала все зачеркивать, только оставила на полях вопросительный знак. На четвертой странице, где хореограф спрашивает музыканта, не хочет ли он выступать с живой пантерой, я рассмеялась в голос.

Я закончила. Мы с Ноа Брюстером встретились взглядами.

– На личном опыте основано?

– Давненько дело было. Когда я только начал собирать залы, студия звукозаписи поручила мне работать с одним хореографом – идеи она предлагала одна другой нелепее. Нет, со стороны красиво смотрелось бы, особенно на большой сцене, только совсем не в моем стиле, а скорее, как в бойз-бендах. Тогда на них помешались. Всякие вычурные движения руками, драматичные паузы…

– Сценарий у тебя крепенький, хотя неплохо бы подшлифовать. Могу кое-что посоветовать, а ты перепишешь сам или можем вместе поправить некоторые места.

– Хотелось бы поправить с тобой вместе. Боб сказал, ты в структуре настоящий ас.

– Ха! Это он вежливо намекает, что я скорее трудолюбивая, чем талантливая. Отправишь мне сценарий на почту?

Я села за рабочий стол, а для Ноа подтянула стул Дэнни.

– Какой у тебя адрес? – спросил Брюстер, постукивая по экрану телефона.

Я назвала свой имейл.

– Долго сценарий писал?

– Хотелось бы соврать, что начал сегодня утром, но вообще-то уже несколько недель, – улыбнулся он. – Когда сказали, что буду ведущим.

– Готовиться заранее нормально, ничего стыдного тут нет. Ясное дело, у нас многое решается на ходу, однако кое-какие хиты сценаристы целыми неделями переписывали и сдавали заново.

Я нажала «Ввод», чтобы включить экран, и глазам Ноа открылось содержимое моего почтового ящика. Первым висело сообщение со статьей, которую переслал мой отчим, а ее заголовок попал в тему письма: «Нут и другие растительные, понижающие холестерин». Ниже – письмо от Генриетты: она хотела, чтобы мы вместе написали сценарий скетча, и прислала кучу ссылок, а в заголовок вынесла: «Клуб чокнутых религиозных мамаш-инфлюенсеров». Хоть и неловко было показывать Ноа свою почту, еще больше меня смущало, что он видит стену за компьютером. Я туда приклеила два снимка: один с Хиллари Клинтон – мы его сделали в две тысячи пятнадцатом в ее костюмерке, перед тем как Хиллари сыграла в моем скетче, а другой снимок был из начала восемьдесят второго: на нем моя мама, одетая в желтую блузку и джинсовый жилет без пуговиц, держит на руках маленькую меня в желтых ползунках. А между фотографиями я приклеила мятый лист с двумя столбцами слов. В первом я от руки написала: «стояк», «яйца», «пенис», «член», «отсос», «золотой дождь», «мужское достоинство», «онанировать», «сосать», «причиндал», «дрочить». В другом столбце: «киска», «сиськи», «титьки», «лизать», «соски», «фингеринг», «волосатая», «влагалище», «вагина», «вульва», «розовая», «влажная», «матка», «кулак». Там, где слово «розовая», я поставила скобки с тремя восклицательными знаками, а там, где «матка», – с восемью. Пока мы ждали, когда придет письмо, плюс пока я скачивала и открывала файл, Ноа хранил молчание.

– А твой файл не заразит мой комп сифилисом?

– Надеюсь, нет, – рассмеялся Ноа.

– Ну ладно. – Между монитором и клавиатурой у меня стояла почти пустая чашка кофе еще с обеда и гора резинок. Я собрала волосы в хвост. – Вообще-то все нужные элементы у тебя есть, просто не в том порядке. Местами юмор слишком тонкий, а скетч у нас про движение, танцы, поэтому можно добавить побольше фарса. Понимаешь, о чем я?

– Кажется, да.

– И еще. Знаю, в жизни такое обычно происходит в танцевальной студии, но зрители запутаются. Лучше перенести действие на сцену, где твой певец будет выступать. Объединим время и место для ясности.

– Понятно.

– Можно сделать еще яснее, заодно убьем двух зайцев одним выстрелом. Покажем перед началом карточку с датой и местом… Стой, может, не станем скрывать, что это про тебя? А художники по костюмам найдут какой-нибудь классный наряд в духе начала нулевых? На карточке напишем: «Мэдисон-сквер-гарден, май две тысячи первого», или когда там прогремел твой первый альбом?

– Его выпустили в мае две тысячи первого.

Я уже напечатала «Мэдисон-сквер-гарден» и подняла глаза.

– Я перешлю тебе файл. Естественно, если какое-то слово не понравится, можешь поменять.

– Вперед, пиши как хочешь. Пожалуйста.

Я добавила «май две тысячи первого».

– Другие персонажи будут звать тебя по имени, чтобы зрители сразу все поняли. Правда, есть одна сложность – многовато героев. Как считаешь, кроме тебя и хореографа, кто-нибудь нужен?

– У руководства студии важная роль, разве нет? Мы покажем, что требования идут «сверху», и музыкант – ну, то есть я – не может просто отмахнуться.

– Тоже верно. Наверное, стоит это даже обыграть.

Первая реплика принадлежала хореографу: «Я тебе помогу добавить «изюминки» в движения». Я вписала перед ней другую, от руководителя: «Ноа, до нашей студии звукозаписи дошли отзывы слушателей, поэтому мы тебя и пригласили. Говорят, твоим выступлениям не хватает искорки, вот мы и предлагаем развлечь публику модной хореографией».

– Очевидно до безобразия, но если не собираешься в конце как-то обыграть замысел скетча, то лучше раскрыть его сразу же, – объяснила я.

– А может, пусть он скажет: «По мнению твоей целевой аудитории…»

– Да, так правда лучше. Как тебе: «Опросив сотню девочек-подростков двенадцати-пятнадцати лет, мы пришли к выводу…»

Он рассмеялся, и я переписала предложение.

– «Девочки на галерке не прониклись как следует твоими неподдельными чувствами…» – добавила я после небольшого молчания.

– «…а это плохо влияет на продажи», – подхватил Ноа, и я вставила обе строчки.

– «Поэтому всемирно известная хореограф… – Надо дать ей какое-нибудь дурацкое имя, – поделится с тобой советом». Хмм… Лулу фон Дряблобюст?

– Ладно, – усмехнулся Ноа.

– Поверь, на сцене получается куда смешнее, чем на бумаге. Так, а теперь уберем всех, кроме руководства студии, тебя и Лулу. Вся эта свита только захламляет сюжет. Их реплики пусть достанутся руководству студии, а ты выбирай, кто кого будет играть, и мы впишем в сценарий их имена, а не персонажей. Кого хочешь на роль Лулу и руководителей?

– Надо ведь сначала спросить актеров? Иначе нагло получается.

– Ты же ведущий, – рассмеялась я. – Да любой актер согласится в твоем скетче сыграть.

– А ты как считаешь? Джош, например, очень смешной, можно взять его на роль руководителя.

– Да, хороший выбор. – Я вписала имя Джоша перед началом диалога. – А вторым пусть будет Хаким, согласен? А хореографом… – И Генриетта, и Вив замечательно подошли бы, но им явно досталось бы много других скетчей. – Может, Грейс? – вспомнила я актрису, редко мелькавшую на экране.

– Без проблем.

– Больше ничего менять не стану, только расставлю идеи Лулу от более-менее нормальной к самой безумной. Получается смешнее, когда они идут по возрастанию, поэтому пусть она сначала предложит размахивать руками, а про пантеру скажет в конце.

– Я кое-что не стал добавлять, потому что мне это предложил не хореограф, а… Ну, типа имидж-консультанта. Он посоветовал выступать в кожаных брюках и без футболки.

– Идеально! Только давай брюки сделаем шортами. Шорты лучше. О, может, ты сам это предложишь? Получится неожиданный поворот. Тебе вроде как не нравятся их глупые идеи, а все потому, что у тебя самого их полно. Мы тебе дадим специальный костюм, ты его сорвешь и скажешь что-то типа: «Я их развлеку своим мускулистым телом!»

Ноа добродушно покачал головой, тряхнув светлыми волосами.

– Похоже, я сам себе яму рою. Я ведь с этой студией еще с девяносто девятого, а выставляю их злодеями.

– Ну, скетчи не всегда выходят в эфир… Хотя твой наверняка выйдет, – поспешно добавила я, заметив взгляд Ноа.

– Что так, что эдак – я в выигрыше. Или проигрыше?..

Я листала документ, внося исправления.

– Этот кусок можно убрать, в нем новой информации нет, – сказала я на третьей странице. – Просто место занимает.

– Да, ты права, – согласился Ноа, пробежав глазами по экрану.

Под конец я вставила ремарку, чтобы Ноа сорвал с себя одежду.

– Прочитаем целиком? – предложила я. – Ты свою часть, а я за руководство и хореографа.

Мы смеялись, читая сценарий. Когда Ноа дошел до «Я их развлеку своим мускулистым телом!», я спохватилась: случайно повторила слово из другой строчки, про модную хореографию. Пришлось заменить «развлеку» на «порадую». Повторы хороши, только когда они намеренные.

– Нужно название. Но это так, формальность, сильно голову не ломай. Назови, скажем, «Хореограф».

– Идет, – согласился Ноа. – «Хореограф». – Он показал пальцем на резинки у меня на столе. – Вот, значит, отчего пробуждаются твои редакторские суперспособности? От того, что волосы в пучок собираешь?

Я рассмеялась.

– Слышала про писателей, которые перед работой обязательно выполняют всякие ритуалы – свечи там зажигают или чай травяной пьют… На «НС» тебя быстренько от таких привычек отучат.

– Серьезно, я будто на мастер-класс сходил по сценарному мастерству. Спасибо тебе огромное, правда.

– Опять же, надо, чтобы скетч для начала прошел читку и все репетиции, но вообще-то получилось смешно.

– Ты постоянно говоришь «вообще-то». Будто удивляешься.

– Извини. Понимаешь, немногие ведущие сами пишут сценарии, а если пишут, то черновой вариант для них обычно готовят сценаристы. Честно говоря, для ведущего-музыканта это большая редкость.

– Ты в курсе, что я сам пишу тексты песен?

– Тебе не кажется, что сценарии и песни – немного разные вещи?

– И в том, и в том важна структура, правильно? И ритм. То, что подразумевается, и то, что говорится в открытую.

– Тоже верно.

– Какая музыка тебе нравится?

– Мне? – удивленно переспросила я.

– Что слушаешь, когда готовишь ужин или едешь в метро?

– Ну, разное. Если ты о жанрах, то в основном фолк или поп.

– А каких музыкантов?

– У меня не особенно прикольный вкус. Знаешь нашего сценариста Джеремайю? Вот он разбирается в группах, даже пока малоизвестных.

– Мне просто интересно. Клянусь, вопрос без подвоха.

– Я в третьем классе так часто включала кассету «Величайшие хиты «The Supremes», что лента потянулась. Я ужасно расстроилась, и мама срочно повела меня в супермаркет за новой копией.

– А сейчас? – улыбнулся Ноа.

– В основном слушаю женщин-исполнительниц. Маме нравились Линда Ронстадт, Патти Лабелль, Джоан Арматрейдинг. И Долли Партон, конечно. И «Sade». Затем я как-то переключилась на кантри, вроде Люсинды Уильямс и Эммилы Харрис. Потом Мэри Чапин Карпентер, Дэр Уильямс, недавно вот Брэнди Карлайл стала слушать. А, и еще Жанель Монэ. – Оглядев комнату, я добавила: – А мои самые любимые певицы – «Indigo Girls».

– Да, они классные.

Я удивленно воззрилась на Брюстера. Мы так и сидели бок о бок.

– Ты серьезно?

– Конечно, почему нет?

– Многие – то есть наши сценаристы-мужчины – «Indigo Girls» разве только в анекдоте упомянули бы. Собственно, и упоминают, когда речь идет о чем-то слишком женском или очень уж политизированном. Бесит! Это, во-первых, сексизм, а во-вторых, не смешно, вот что главное. Примитивно, понимаешь? «Indigo Girls» очень талантливые, много лет занимаются своим делом, причем по собственным правилам, наперекор настроениям общества, а теперь, когда наша страна постепенно скатывается в автократию, не слишком тактично смеяться над теми, кто всегда отстаивал права обделенных. У них прекрасные голоса и сочетаются чудесно. – Я осеклась. – Ты за этим пришел ко мне в офис, верно? Послушать пылкие речи про «Indigo Girls»?

– А мне нравятся пылкие речи про «Indigo Girls». Ты бывала у них на концерте?

– Да, кучу раз. А ты?

– Я с ними выступал несколько лет назад на благотворительном концерте в Лос-Анджелесе. А еще Эми поет у меня на бэк-вокале в песне «На пляже Ист-Матунук». Не припоминаю, приглашали их на «НС» или нет…

Ну конечно, он выступал с ними, ну конечно, они друг с другом на «ты»! И почему я не знала, что Эми Рэй с ним пела?

– Нет, ведущими не приглашали, зато как-то раз выпустили на них пародию, где участниц сыграли парни. Я здесь еще не работала.

– А давно ты тут?

– Девятый сезон. Еще один забавный факт – мы с «НС» ровесники. Я родилась в месяц премьеры, в октябре восемьдесят первого.

– Хороший знак, верно? Я родился в сентябре восемьдесят первого, так что мы с тобой одного возраста. Раз ты здесь девятый год, тебе наверняка нравится.

Надо признать, несмотря на приторность, Ноа прекрасно умел ладить с людьми. Большинство ведущих были обаятельны, многие – вежливы, но редкая знаменитость стала бы расспрашивать сценаристку о себе. В глазах ведущих, как и всех прочих людей, актеры занимали более высокое место в иерархии передачи, и я относилась к этому спокойно. Многие сценаристы мечтали стать актерами, некоторые, когда устраивались, пробовались и в актеры, и в сценаристы, а я радовалась тому, что имею. Так больше свободы.

– Конечно, нравится. Даже несмотря на вездесущий сексизм и бессонные ночи. Найди еще одно такое место, где столько смеха, столько талантливых и трудолюбивых коллег! Тебе платят за высмеивание того, что и нужно высмеивать, и на большую аудиторию… О чем еще мечтать мизантропу из Миссури?

– А ты мизантроп из Миссури? – рассмеялся Ноа.

– Да, да и еще раз да.

– Я так же думаю про свою музыку. «И мне еще за это платят?» Иногда страшно становится – вдруг скажут, что игра окончена? Я двадцать лет всех надувал, а теперь люди поняли: я всего-навсего мошенник.

– В чем мошенничество? Ты лишь притворяешься, что умеешь играть на гитаре?

Ноа рассмеялся.

– Вообще-то из этого можно сделать скетч, – призадумалась я. – Ты будешь просто дергать струны как попало…

– «Вообще-то», – повторил Ноа. – Видишь? Ты так часто говоришь. Нет, я о другом. Мне платят за то, что я забесплатно готов делать. Надо быть самоуверенным до крайности, чтобы не усомниться в себе или хотя бы не поражаться своему везению.

– Я вот боюсь засидеться. Говорят, среди сотрудников «НС» ходит проклятие, и если задержишься здесь, то выдохнешься и на новую ступень карьеры не поднимешься – все, поезд ушел. Впрочем, это касается только сценаристов и актеров. Продюсеры, костюмеры и гримеры по сто лет на одном месте сидят.

– И на какую ступень ты намерена подняться? В смысле, какой у тебя план действий?

– Хочу писать беззастенчиво феминистские сценарии для романтических комедий.

– Что же делает романтическую комедию беззастенчиво феминистской? Ну, кроме саундтрека «Indigo Girls»?

– В основном качество сценария. А значит, и развитие персонажей. Когда фильм получается провальный, виной всему обычно ужасный или неубедительный сценарий – зритель не верит в искренность чувств героев, а потому не волнуется, разлучат их обстоятельства или нет. И еще одна больная мозоль: раньше героинь изображали этакими лапочками, которые пекут печенье и не замечают, что замарали нос мукой. А сейчас у них в жизни полный кавардак, они то просыпаются с похмелья, то их вышвыривают с работы. Я вот хочу писать героинь, которых идеальными не назовешь, но и полными неумехами тоже. – Я умолкла. – Вау, две пылкие речи подряд! Клянусь, я не такая уж гадюка.

– Ты совсем не походишь на гадюку.

– Наверное, уволюсь в конце следующего сезона, через год и месяц. – Забавно. Я никому еще об этом не говорила, даже Вив, Генриетте или своему агенту. – Выходит, проработаю к тому времени десять лет. Хотя кто знает? Может, и не получится разом обрубить концы.

– Я рад, что сегодня ты здесь. Спасла меня от самого себя. – Ноа показал на экран компьютера и, немного помолчав, добавил: – Спрошу, не удержусь… – Он постучал пальцем по листу с двумя столбцами слов.

– В первом столбце слова, которые цензорша канала разрешает в скетчах, а во втором – те, которые ей кажутся оскорбительными. Их она просит заменить. К мужской и женской сексуальности относятся по-разному. Двойные стандарты, кто бы мог подумать…

– Бред какой-то. Даже «розовая»? И «влажная»?

Вот когда Ноа произнес «розовая» и «влажная» подряд, я поняла нашу цензоршу – даму пятидесяти с чем-то по имени Дженис.

– Конечно, тут важен контекст. Если скажешь «красивый розовый свитер», тебе ничего не будет. Вся беда этих правил в том, что они и не правила вовсе. Просто мнение отдельно взятого человека.

– А бывало, что из-за цензуры ты искала обходные пути, а в итоге получалось даже лучше, чем задумывала?

– Конечно. И все равно мне лицемерие не по душе.

Ноа помолчал.

– Если бы мне позволили больше не петь «Июльскую страсть», я бы не жаловался. Я ее написал в восемнадцать и, конечно, за все ей благодарен – если уместно так выразиться. Передо мной открылось много возможностей. Но аккорды очень уж незамысловатые – и да, приторные. Я ее исполняю не ради удовольствия. – Встретившись со мной взглядом, он пояснил: – Сама понимаешь, фанаты всегда дают знать, если их в чем-то обделили.

Так вот зачем Ноа спрашивал про моих любимых исполнителей – его задела идея с «Сиропщиком»! Тщеславие и обидчивость ему не чужды, как бы он ни уверял, что скетч смешнее, когда ведущий подтрунивает сам над собой.

– Я пока не писала сценарий к «Сиропщику». Думаю, получится забавно, но ты не обязан участвовать, если сочтешь его глупым или оскорбительным, ну, или просто-напросто не захочешь.

– Наверное, сначала следует его прочитать.

Как бы повежливее намекнуть, что не очень-то хочется десять часов сидеть за сценарием, если он собирается все забраковать?..

– Внезапный вопрос: какие-нибудь певцы-мужчины тебе нравятся?

– Да, конечно. Джейсон Исбелл. Нил Янг. И ты, разумеется.

– Разумеется. Назовешь три любимые песни из моего репертуара?

Как ни странно, его вопрос не отдавал тщеславием. Не знай я, что профессия Ноа обязывает располагать к себе людей и что он встречается с двадцатидвухлетними моделями, я бы даже подумала, что он со мной заигрывает.

– Выбор непростой. Ты годами выпускаешь хит за хитом.

– Попытка засчитана. Всего три песни.

– Так, ну… – Я подняла палец на правой руке. – Во-первых, «Июльская страсть». Затем… М-м-м… – Я судорожно копалась в памяти. Хотя мне его музыка не нравилась, она звучала повсюду. Уж три песни я точно знала, только сложно было их вспомнить по щелчку. Меня вдруг осенило. – «Что мы задумали с тобой»! – воскликнула я, подняв указательный палец. А как там называлась песня с Эми Рэй на бэк-вокале?.. Или он уже заметил мое невежество? Тут вспомнилась их общая работа с поп-певицей Франсуазой. – А, и «Сепия».

Пожалуй, песня скорее Франсуазы, чем Ноа, и все равно мне более-менее нравилась. И потом, я уже победно подняла три пальца.

– Удивительное совпадение. Такая преданная поклонница, а назвала три мои самые известные песни. Более того, их знают даже те, кто мою музыку вообще не слушает. Представь, как странно получилось бы, если бы ты написала целый скетч про слащавость моих песен, а сама их даже не слушала!

– Если под «странно» ты подразумеваешь «вопиюще безответственно», то да. Но мне, руководителю твоего манхэттенского фан-клуба, такие обвинения очень обидны!

Улыбаясь от уха до уха, он покачал головой. Я улыбнулась в ответ.

– Помнишь, я сказала, что не такая уж гадюка? Может, такая уж…

– Шутишь!

– Наш фан-клуб собирается в церковном подвале. Мы вешаем на стену твой здоровенный постер и часами любуемся.

– Да ну? – Тут Ноа выкинул кое-что непонятное. Повернулся ко мне, приподнял мой подбородок и заглянул в глаза. – Вот так любуетесь?

Странный жест… Дружеский? Или романтический?

Похоже, Ноа задумался о том же и тотчас убрал руку.

– Извини. Чего это мне в голову взбрело?

Я от удивления слишком рьяно принялась его успокаивать.

– Надо еще постараться, чтобы меня удивить, – веселым тоном ответила я. – Вот если бы ты помочился в банку из-под огурцов и на стол мне поставил, тогда другой разговор. А если серьезно, после читки с тобой свяжутся Найджел, Эллиот и продюсеры и дадут тебе решающее слово насчет «Сиропщика».

– Нет, пусть уж пойдет как пойдет. Я всегда считал…

Продолжение узнать не удалось – нас прервали. В дверном проеме возникла Отэм Диканио, глава отдела талантов на «НС», в сопровождении своей ассистентки. В ассистентках она обычно держала хорошеньких длинноволосых блондинок, только-только из колледжа. Мне все они казались на одно лицо, поэтому имени нынешней я не помнила.

– Ноа! – приветливо окликнула Отэм. – А мы тебя везде ищем! Как дела?

Тут я поняла, до чего это странно – Ноа пришел исправлять сценарий ко мне в офис совсем один… Ведущие всегда просиживали у сценаристов, особенно ближе к премьере, но их неизменно сопровождала Отэм или ее помощницы, или же сценаристы сами заглядывали к ведущему в гримерку на восьмом этаже.

– Все хорошо. Салли мне тут помогает со скетчем.

– Вот и замечательно. Салли у нас одна из лучших. Машина готова, можешь вернуться в отель, когда захочешь. Или вы еще работаете?

В первые годы на «НС» я недолюбливала Отэм и не доверяла ей – уж очень она деловая. Со временем я начала уважать ее за собранность и профессиональные качества. К тому же у нее отличный вкус. Отэм не только нянькалась с ведущими и приглашенными музыкантами, но и подыскивала новых актеров, а Найджел, в свою очередь, решал, кого из них взять. Как и Боб О’Лири, она оставалась в тени, однако открыла множество имен, сейчас известных в каждом доме Америки.

Ноа обернулся ко мне.

– Значит, закругляемся?

– Я тебе скину исправленный вариант.

– Салли, скинь лучше мне на почту и Мэдисон пришли копию, мы сами разберемся, – вмешалась Отэм. Похоже, не хотела, чтобы Ноа делился имейлом со сценаристкой. Поздно спохватилась… – Ноа, твой скетч обязательно попадет на читку, мы проследим. Она будет в три, а в одиннадцать тебя заберут на фотосессию и съемку промороликов. Надеюсь, сможешь хорошенько выспаться.

Ноа снова повернулся к Отэм, перед этим глянув на меня.

– Подбросить домой?

Шутит?..

– Я по вторникам остаюсь тут.

– Для Салли ночь только начинается! – рассмеялась Отэм.

– Еще раз спасибо. Ты меня выручила. – Ноа поднялся с кресла.

– Рада помочь.

Мне вдруг стало ужасно неловко. То ли приход Отэм с ассистенткой (очевидно, Мэдисон) меня смутил, то ли выходка Ноа… И Отэм, и Мэдисон (или как ее там) стояли в обтягивающих черных джинсах, свободных черных футболках и черных ботинках с острыми носами. А на мне красовались серые спортивные брюки, черная толстовка и зеленые носки – без обуви. Ноа надел нечто среднее между их стильным образом и моим раздолбайским видом. На нем были джинсы, кроссовки и коричневый лонгслив.

– Увидимся на читке. – Ноа помахал мне на прощание, и все трое удалились.

Дэнни вернулся усталый, но довольный.

– В Белливилле все путем, – опередил он мой вопрос.

– Рада слышать.

После редактуры с Ноа я два с половиной часа проработала над «Сиропщиком». Когда он ушел, я несколько оживилась – наверное, присутствие знаменитости подействовало – и написала четыре страницы. Впрочем, не особенно хорошие, да и бодрость вскоре прошла.

Я взяла распечатку «Правила Дэнни Хорста» и протянула самому Дэнни.

– Поможешь с диалогами?

– Мать честная, Салли! Хоть бы постыдилась.

– Мне целых три скетча сдавать.

– Твои проблемы. Как думаешь, странно будет смотреться, если мы с Белли на свадьбе разобьем бокал?[3] Ее идея.

– А сам-то хочешь?

Дэнни пожал плечами. Хотя он редко упоминал об этой части своей биографии, о ней знали все: Дэнни вырос в закрытом ортодоксальном сообществе иудеев в Нью-Джерси. Как самый старший среди семерых детей, он подростком ходил в иешиву, и взрослые ожидали, что он станет раввином, как отец. Дэнни же с двенадцати лет втайне смотрел комедийные передачи по кабельному, а сообщество покинул после первого же года в раввинской семинарии. Он переехал в ночлежку для бездомной молодежи, а та по совпадению как раз стояла в миле от здания «НС». Сейчас, семь лет спустя, Дэнни по-прежнему не общался с родственниками, за исключением брата – малая цена за возможность есть жареные креветки, как он частенько шутил. Среди сотрудников «НС» не один Дэнни пережил несчастье – комедия нередко рождается из трагедии.

Он взял у меня распечатку и быстро прочел.

– Хлестко. В хорошем смысле. – Дэнни взял со своего стола карандаш и принялся заполнять пустые места. – Лучше сделай меня вторым копом, не первым.

– Так напряжение нарастает?

Он кивнул.

– Интересно, захочет ли Ноа сыграть первого копа, а не парня на свидании? Даже спрашивать боюсь. Судя по совещанию, скетч ему не по душе.

– Да, круто он тебя осадил.

Я уж подумала рассказать Дэнни про недавний разговор с Ноа, только как?

– Спасибо, что заметил, – кисло улыбнулась я.

Дэнни с ухмылкой протянул мне распечатку.

– Смеюшка, да все заметили.

В промежутке между сдачей сценариев и читкой я взяла такси до дома, часок поспала, приняла душ и пошла к метро на Семьдесят девятой улице. Стоя на платформе, читала сообщения, которые получила, пока спала. Два из них отправила моя бывшая соседка по общежитию Дениз – педиатр, живущая в Остине. Я ее спрашивала, позволяется ли офтальмологам приглашать пациенток на свидание.

Доктору не стоит ее приглашать. Правда, смотря какая специализация. У психологов и психиатров, например, это считается неэтичным.

Это для скетча или по-настоящему?

По-настоящему, – ответила я. – А подруга может сама пригласить врача?

Генриетта отправила нам с Вив фото чипсов с кофейным вкусом.

Даже такое есть, представляете?

Когда я поднялась на семнадцатый этаж, Генриетта с Вив сидели на диване у меня в офисе, а Дэнни – у себя за столом. Вив наклонила пачку чипсов в мою сторону, и я взяла одну чипсину. С виду обычная, только как будто корицей посыпана. Я опасливо откусила крохотный кусочек.

– Не так уж противно, – заверил Дэнни.

– Не соглашусь, – ответила я, проглотив чипсину.

Дэнни запихал в рот еще горсть и ответил, жуя:

– Мерзкая штука, но есть любители.

– Как у «Республиканцев из народа»[4], – заметила Генриетта.

– Или в том случае в зоопарке, когда макак приставал к оленихе, – подхватила Вив.

– Соседка сказала, что глазнику нельзя приглашать тебя на свидание, – поделилась я с Вив по пути в зал совещаний. – Я спросила, можешь ли ты сама его пригласить. Она пока не ответила.

– Не совсем моя тема, – поморщилась Вив.

– Каково быть такой красивой, что не приходится делать первый шаг?

– Удобно, хотя есть свои трудности. А в моем случае еще американский мизогинизм[5] осложняет дело.

В зале совещаний яблоку было негде упасть. Народ сидел за столами, сдвинутыми посреди комнаты, и вдоль стен. На читку приходило даже больше сотрудников, чем на совещания, – и гримеры, и костюмеры, и декораторы, и звукорежиссеры. На столах были разложены сценарии, беспорядочно стояли бутылки с водой (в конце концов, предстояло три часа работы) и тарелки с бутербродами, листьями салата, фруктовой нарезкой, чипсами (вроде бы не кофейными) и печеньем. Для кого завтрак, для кого обед или ужин – смотря во сколько встал накануне.

Дэнни, Вив и Генриетта сели на придержанные для них места. Я села во втором ряду, спиной к окну, за которым приглушенно гудели машины и хохотали туристы семнадцатью этажами ниже. Ноа Брюстер сидел во главе стола с Найджелом – тот сам всегда зачитывал авторские ремарки. Чем более вяло воспринимали скетч, тем быстрее он старался закончить.

Я сидела напротив Ноа, пусть и далеко. Он улыбнулся, поймав мой взгляд, и у меня сердце екнуло – то ли от страха, то ли от волнения, то ли от чего еще. Конечно, Ноа безумно красив, но ведь я не впервые его видела. Потом невольно отвела глаза, словно столкнулась взглядом с незнакомцем в метро. И тут же спохватилась: отворачиваться было грубо, мы все же знакомы. Мы коллеги, пусть и всего на неделю, и моя обязанность – сделать его пребывание у нас приятным. Я вновь перевела взгляд на Ноа. Улыбка на его лице сменилась недоуменным выражением. Я выдавила улыбку в ответ. Ноа слегка помахал. Тогда Бейли, первый небинарный актер «НС», наклонился и что-то сказал ему в левое ухо. Ноа ответил, и оба рассмеялись.

Эллиот, главный сценарист, громко свистнул, призывая нас к порядку, и мы взялись за работу. Если актеры писали сценарии, они давали себе главную роль и сами за себя читали, а сценаристы давали роли другим; иногда наш выбор одобряли, иногда – нет. Если Найджел считал, что у кого-нибудь из актеров (особенно из любимчиков) выдалась легкая неделя, он по ходу читки мог перераспределить роли.

Начали со скетча о порноактрисе, которая утверждала, будто Трамп ей заплатил, чтобы она держала их встречи в тайне. Затем последовал скетч, где Ноа исполнял гимн перед Национальной футбольной лигой в дуэте с известной дивой (Генриеттой) – они соревновались, кто лучше возьмет высокие ноты. Посмеялась я пока лишь над скетчем «В джазе не только черные», где Ноа досталась роль белого политика, который читает проповедь в церкви для чернокожих.

За девять лет моей работы читки не утратили своего очарования, ведь в них удивительным образом сочетались творческие и психологические аспекты. В комнате, полной важных в моей жизни людей, но без зрителей, я отчаянно жаждала узнать, как воспримут мои скетчи и какие скетчи у других; меня частенько поражало остроумие одних сценариев и никудышность других, а настроение участников пугающе легко определялось по смеху и теплоте, с которыми воспринимали скетч. Нередко я только на читке догадывалась, кто с кем из коллег встречается, а кого-то в конце сезона попросят на выход.

За час с чем-то мы дошли до «Правила Дэнни Хорста». Увы, моя самая удачная строчка не вызвала всеобщего смеха, зато всех повеселили реплики, написанные самим Дэнни. И все же у скетча с отсылкой на наши внутренние дела было немало шансов попасть в эфир.

Формально мнения о сценарии никто не выражал – попадание в программу само по себе считалось отзывом. Однако перед тем как мы перешли к следующему сценарию, Джеремайя отметил:

– Бесстрашия Салли не занимать. Половину коллектива может своим скетчем обидеть!

– Значит, задевает за живое? Хорошо, – отозвалась я из кресла у окна.

– И жили они гетеронормативно и счастливо, – подхватила сценаристка Джемма, а Бейли шутливо толкнул ее кулаком в плечо.

По совпадению, «Трещотка» шла сразу после «Правила Дэнни Хорста» и тоже снискала одобрительный смех, пусть и не слишком бурный. Сценаристы частенько общаются с актерами, включая ведущего, и советуют, с какой интонацией читать. Я не стала учить Ноа – во-первых, я пришла на читку перед самым началом, а во-вторых, неловко было бы ему раздавать советы. Впрочем, он и сам хорошо справился. В новом варианте судьи перебивали и женщину-судью, и Ноа, вот бедняги и взялись за свои дела, пока их ругали: ногти подпиливали, в шашки играли, достали коврики для йоги и сели в позу лотоса. Сработал фокус, о котором я прошлой ночью рассказывала Ноа: на читке сценарий оказался куда смешнее, чем на бумаге.

После «Трещотки» пошел проходняк, одна сценка – от сценариста по имени Дуглас, работавшего у нас первый год. Мы с Генриеттой и Вив за глаза называли его «Крылатый»: он все время пробовал добиться славы какой-нибудь крылатой фразочкой. На этой неделе парень норовил протащить «То к тебе, то от тебя» – скетч, в котором сам Крылатый ездит туда-сюда на одноколесном велосипеде. Мне стало противно. Как его вообще к нам взяли? С чего он такой самоуверенный? Когда он работал у нас всего вторую неделю, я на внесении правок предложила одному сценаристу: пусть героиня встанет на четвереньки, чтобы пропукаться на всякий случай перед приходом парня на свидание. Крылатый припомнил знаменитый скетч семилетней давности и бросил тоном всезнайки:

– Слишком много сходств с «Моя девчонка не пукает».

– Хм-м, – ответила я, – может, потому что я и написала «Моя девчонка не пукает»?

– Вот как, – ничуть не смутился Крылатый. – Самоплагиатом увлекаемся?

«Хореограф», скетч Ноа, шел следом за «То к тебе, то от тебя». Смешки посыпались еще вначале, когда Найджел зачитал: «Мэдисон-сквер-гарден, май две тысячи первого», и хотя со временем они слегка поутихли, сценарий все равно прошел отбор честно, а не благодаря авторству ведущего. В конце Ноа нашел меня взглядом и кивнул. Я кивнула в ответ.

«Сиропщик» остался напоследок, когда в воздухе уже явственно чувствовалось нетерпение. Все то вставали размять ноги, то выходили в уборную, а с перерыва прошло добрых полтора часа. Чем раньше твой скетч пройдет читку, тем больше вероятность одобрения, причем независимо от качества. И потом, я писала «Сиропщика» без особой искорки, поэтому не ожидала теплого приема.

Волноваться не стоило: скетч многих посмешил. А все благодаря Ноа. В ремарках я предложила ему пропеть названия сиропов: «А вот кокос-с-с» или «А тут у нас пресла-а-а-дкая ваниль», и Ноа постарался от души – пел, как в опере. Роль покупателей я отдала Генриетте, Вив и Бейли; они с Ноа чудесно сработались. Ну, или всем просто не терпелось поскорее закончить.

Когда мы встали из-за стола и, тихо переговариваясь, понесли бумажные тарелки в мусорку, я достала из кармана джинсов мобильник. Конечно, меня временами тянуло залезть в телефон на совещании, но потом я спохватывалась: весьма сомнительно, что сообщение из повседневной жизни окажется важнее происходящего на работе.

Пришел ответ от Дениз, соседки по общежитию:

Конечно, пусть попробует его пригласить, но врачи отвечают что-то типа: «Спасибо, очень любезно с вашей стороны», а потом продолжают прием как ни в чем не бывало.

Я отправила скриншот Вив, стоящей неподалеку с Найджелом и Отэм, и добавила:

Она не знает, что речь о тебе, а на тебя даже закон всемирного тяготения не распространяется.

После читки Найджел, Эллиот, Боб О’Лири и еще один продюсер, Рик Клемм, заходили в офис Найджела на семнадцатом этаже и закрывали за собой дверь. Часа два спустя каждый узнавал, выбрали его скетчи для субботнего выступления или нет – точнее, вычеркнули их из списка с ходу или нет. В зал совещаний заходил стажер, прикреплял на стену перечень скетчей с подчеркнутыми названиями, а потом небрежно швырял на стол копии. В офисе Найджела на пробковой доске тоже висели разноцветные карточки с названиями скетчей в порядке их показа (примерном, разумеется). Проще было бы выслать списки по электронной почте и избавить тех, кому не повезло, от лицезрения чужого счастья, но такая уж сложилась на «НС» традиция, и Найджел не хотел ее менять. Обычно несколько человек оставались в зале ждать списка и предупреждали остальных.

Время между читкой и оглашением результатов всегда тянулось напряженно – кто-то специально выходил на улицу, включая кое-каких сценаристов и актеров, игравших в баскетбол, – а я вот оставалась на работе. Не так уж долго приходилось ждать, да и хотелось поскорей выяснить, предстоят ли мне часы кропотливого труда до самой субботы или же довольно будет помогать другим с правками по четвергам. Чаще всего хотя бы один мой скетч в список попадал. Впрочем, наверняка никогда не знаешь.

Вив стояла у зеркала в общем с Генриеттой офисе и рассматривала свой несчастный глаз. Красный кровоподтек побледнел до желтого. Вив пыталась понять, с какого расстояния его не видно.

– Да вообще незаметно, – заверила я. – Если бы ты не напоминала, я бы забыла давно.

– Ты-то на меня не смотришь с экрана в высоком разрешении.

Потом мы с Генриеттой убивали время, убеждая Вив: пригласить окулиста на выступление еще не значит нарушить правило не делать самой первый шаг. А если и значит, что с того?

Вив занималась растяжкой на полу, наклонялась, тянула ноги в разные стороны и прижимала правый локоть к колену, а мы с Генриеттой развалились на диване.

– Не пиши об этом, – предупредила Вив Генриетту.

Это она о серии скетчей «Натуралы вообще норм?», идущей у нас в рубрике «Новостной отдел». В них Генриетта встревоженно делится с миром последними новостями (выдуманными, естественно) о безумных и откровенно токсичных поступках известных гетеросексуальных пар. Генриетта (чья жена Лиза, между прочим, преподавала историю искусств в университете) жадно следила за сплетнями о знаменитостях – якобы ради материала для сценариев, хотя кто знает… Конечно, от нас не ускользнула ирония происходящего: Генриетта ведь и сама знаменитость, пусть и не любит привлекать к себе внимание и не сидит в социальных сетях (тоже иронично). Я обычно держу руку на пульсе, но Генриетта все узнает первой. Кстати, она мне и написала, что Аннабель и Дэнни встречаются.

– А как тебе такое? – спросила я и взялась читать составленный текст: – «Доктор Элман, спасибо за вчерашнюю консультацию. Сегодня мне лучше. В качестве благодарности хотела бы предложить вам билет на «Ночных совушек» – я там работаю актрисой. Если интересно, напишите, подберем удобное число. Еще раз спасибо за помощь. До свидания. Вив».

– «Если вы не против с меня все снять и устроить жаркую ночку, подберем удобное число», – передразнила Генриетта. – Кстати, Вив, у тебя хоть его почта есть?

– Он мне дал имейл на случай, если будут вопросы насчет глаза.

– Ага-ага. «Насчет глаза».

– Не обижайся, Салли, но письмо скучное и совсем не смешное.

– Точно. Зато его можно интерпретировать по-разному, и на медицинскую тему особого упора нет. Я нарочно избегала слова «глаз», зато в письме есть «интересно» и «встреча», то есть намеки.

– Правда? – удивилась Вив.

– Ну, может, и не совсем, не напрямую. В общем, письмо вам обоим дает путь к отступлению. Ты приглашаешь доктора на свидание или просто благодаришь? Кто знает? Плюс покажешь свою скромность: ты не считаешь, что он обязан помнить тебя по «НС». Хотя наверняка помнит.

– «Доктор Элман» – очень уж официально звучит, – сморщила нос Вив.

– А как его обычно называют? Тед? Тедди?

– Я провела небольшую разведку. Он недавно обновлял свои данные в базе выпускников Пенсильванского колледжа. Ему пятьдесят два, и его обычно называют Тео.

– Офигеть, пятьдесят два?! Не в том смысле офигеть, что старый… хотя, конечно, немного старый… Но я-то думала, он лет на десять моложе!

– Не помните, чему я вас учила? – улыбнулась Вив с легким нетерпением. – Черной коже стариться негоже.

– Извини. Но все-таки…

– Ты когда-нибудь встречалась с мужчиной настолько старше? – спросила Генриетта.

– Лет пять назад заигрывал со мной один итальянец в самолете из Парижа. Мы сходили на несколько свиданий, – заулыбалась Вив. – Интересно, доктор Тео тоже по молодости побывал в браке, как ты, Салли?

– Если да, то где-то в начале девяностых. А ты тогда, получается, в детский сад ходила… Впрочем, судя по всему, человек он неплохой. Успешная карьера – значит, не будет завидовать твоему успеху. Большинство врачей…

Тут наши телефоны разом чуть не взорвались от сообщений: пришла весточка, что скетчи прошли отбор.

Естественно, проще было бы сфотографировать список и всем разослать, но куда уж там! Мы поспешили к залу совещаний.

– Неплохо, Милз! – похвалил актер по имени Дункан, когда мы вышли из-за угла.

Дэнни стоял у списка и, завидев меня, приподнял брови:

– Тройной удар, Смеюшка!

Я дала ему пять.

Вдобавок к «Правилу Дэнни Хорста», «Сиропщику» и «Трещотке» в список попал скетч Ноа о хореографе, ролик Тони и Лианны, в котором растерянный чернокожий дедуля (его роль досталась Джею) смотрит интернет-рецепты белых дамочек, «улучшающих» известные блюда (например, добавляя изюм в макароны с сыром или зефирки в жареную бамию); скетч про Джеймса Коми; «Монашка и святой отец» – номер из серии скетчей, в которых Генриетта играла монахиню, влюбленную в священника (Хакима), а на будущую неделю им придумали нового персонажа – епископа, роль которого отдали Ноа; скетч от сценаристки Тесс про говорящие лекарства на полке в ванной; «Три тенора» от Джозефа и кошмарный «То к тебе, то от тебя» от Крылатого. Ни наш с Генриеттой и Вив скетч про запросы собак в «гугле», ни мой любимый скетч с читки, написанный Тони про белого политика и церковь для чернокожих, отбор не прошли. Еще двум-трем сценариям тоже предстояло уйти. В «НС» ничего нельзя сказать наверняка, однако же за девять лет ни разу не выбирали три моих скетча подряд.

– Если я скажу, как тебя ненавижу, ты меня засадишь за оскорбление личности? – мягко спросил Патрик, тоже сценарист.

Я и другие сценаристы, чьи работы прошли отбор, побрели в кабинет по соседству с офисом Найджела – поговорить с главами отделов, благодаря которым наши слова обретают трехмерность: костюмерного, гримерного, постановочного и отдела спецэффектов. Декорации решено было строить в Бруклине, а оттуда привезти в «Шестьдесят шестой» на покраску, в идеале – к пятнице.

– Да, надо и кондитерские сиропы, и сиропы для коктейлей, только бутылки намного больше настоящих, – сказала я художнику-декоратору Бадди. – А для «Трещотки» Ноа нужны легинсы со звериным принтом и джинсовая жилетка. Что-то в духе глэм-рока, наверное? – перешла я к объяснениям Кристе, нашей костюмерше.

Впереди ждали изнурительные и прекрасные дни кропотливого труда, и я, обсуждая с Бобом О’Лири актеров для своих скетчей, уже в тысячный раз подумала: мне, без сомнения, досталась лучшая работа в мире.

– Привет, Салли! – услышала я по дороге к лифту, когда шла домой.

Из офиса выглянул Эллиот, наш главный сценарист, женатый на певице Николе, выпустившей несколько платиновых альбомов.

Я остановилась.

– Неплохой списочек! – Это он про мои скетчи, прошедшие отбор.

– Придержу благодарности до премьеры, если ты на это намекаешь, – ответила я. Дело в том, что Эллиот участвовал в первом этапе отбора. Правда, неизвестно еще, «за» мои сценарии он голосовал или «против»?

– Хоть один попадет в эфир, не волнуйся.

Не особо утешительно.

– Я только собирался сказать… Не хочу задевать больную тему, но надеюсь… – Эллиот умолк. Да уж, пусть он и стал со временем лощеной знаменитостью, вершителем судеб и супругом поп-звезды, неуклюжести его сценариям по-прежнему не занимать.

– Надеешься?..

– Что ты перестанешь цепляться за прошлое.

Будь у меня актерский талант, спросила бы: «Ты о чем?» Однако я прекрасно поняла намек, пусть и ошибочный.

Эллиот попал на «НС» годом раньше меня и завоевал бешеную популярность благодаря первому же своему скетчу. Когда я пришла на передачу, он уже стал кем-то вроде ветерана сцены. А вот мой первый год прошел отнюдь не гладко: я рот раскрыть боялась, за весь сезон лишь два моих скетча попали в список, и я тревожилась: вдруг попросят на выход? В августе, через неделю после продления контракта и за несколько месяцев до начала нового сезона, я наткнулась на Эллиота в книжном, у полки с переводными романами. Мы сходили выпить кофе, и я неожиданно разоткровенничалась. Призналась ему во всех тревогах – у меня ведь совсем не было опыта ни в стендапе, ни в импровизации, да и в Гарварде я не училась, – а Эллиот спокойно объяснил: ничего страшного в этом нет, каждый порой сомневается в своих силах, даже умелые стендаперы, импровизаторы и выпускники Гарварда, а его опыт – скорее исключение. На «НС» любят природный талант, вот и все. Найджел предпочитает нанимать тех, кто прежде на телевидении не работал, чтобы «воспитать» под свою передачу. Эллиот обратил внимание, что я не всегда предлагаю скетчи на совещании – любопытно, почему? Я их пишу и не сдаю или не пишу вовсе? Я призналась: первое. Тогда он посоветовал никогда не отвергать собственные идеи раньше времени и другим не позволять. И вообще, надо каждую неделю выдвигать минимум два сценария, пусть и не самых лучших. На судьбу скетча влияет очень многое – ведущий, обстановка в стране, настроение Найджела, – и потом, сценарий можно заметно усовершенствовать, есть же правки. А еще мне следует общаться с актерами-новичками, такими же неопытными энтузиастами, объединить с ними усилия и вместе взбираться по служебной лестнице. Может, наш звездный час пока не пробил, однако пробьет обязательно. Попытка не пытка.

Он не говорил этого напрямую и, наверное, не вкладывал такого подтекста сознательно, но смысл его речи сводился к следующему уроку: веди себя, как мужчина. И, надо сказать, совет мне пригодился.

Эллиот тогда и не помышлял о месте главного сценариста, просто работал в нашей команде из двенадцати человек, и мы сдружились. Вместе мы не писали, зато редактировали друг друга, набрасывали идеи, дорабатывали черновые сценарии, и сходство наших интересов, к сожалению, я приняла за влюбленность. Я ни с кем не встречалась со времен развода – официально он состоялся через несколько месяцев после моего прихода на «НС». С Эллиотом, в отличие от бывшего мужа, меня объединяло умение быстро печатать, некоторая общность взглядов и один на двоих безумный распорядок дня. Через семь месяцев тайных воздыханий я, слегка подвыпив, призналась Эллиоту в чувствах на вечеринке после премьеры. Он дал мне от ворот поворот, я поплакалась сценаристке Эмили, пока она ела креветки с кунжутом и зеленым луком, и на том близкая дружба с Эллиотом оборвалась, хотя мы частенько пересекались на совещаниях и на съемочной площадке.

Я по нему давно не вздыхаю и не таю обиды, что бы он там ни думал. Его отказ меня унизил и глубоко ранил – и в то же время, как я вскоре поняла, избавил от иллюзий и поставил точку. Я решила не рисковать спокойной работой на «НС» ради влюбленности в коллегу, и это решение открыло мне глаза на мои сценарии: прежде я, пусть и подсознательно, искала мужского одобрения, причем романтического, и писала более скромно, более сдержанно, боялась показаться злой или вульгарной. Эдакий словесный эквивалент костюма зомби на Хеллоуин – образ противный, поэтому девушки пытаются его сделать сексуальным. С третьего сезона я смирилась со своей злостью и вульгарностью. Если и быть зомби, то противным.

Начала писать на якобы «женские» темы: легинсы, которые обтягивают то, что не надо; неравная оплата труда, синдром поликистозных яичников, Джейн Остен, герлскаутское печенье, маммография, утягивающее белье, «Грязные танцы» и необходимость женщин-политиков «располагать к себе»[6]. К октябрю я написала свой первый скетч, завоевавший популярность, – «Нэнси Дрю и загадочное исчезновение права на аборт», где Генриетта сыграла детектива-любителя. В декабре написала второй, «Моя девчонка не пукает» – ролик, где компания друзей обсуждает на мальчишнике, как от их девушек всегда хорошо пахнет и на теле у них ни одного лишнего волоска, – а дальше начинаются кадры, где их возлюбленные, кряхтя и обливаясь по́том, поднимают по лестнице диван, корчатся на унитазе от страшенного поноса и дают указания мастеру восковой эпиляции, убирающему волосы у них в заднице. Я не пыталась показывать отвратительное просто ради отвратительного, но и скрывать отвратительное тоже не пыталась.

Через несколько лет после того, как Эллиот отверг мои чувства, он снова завел точно такую же дружбу с другой новенькой сценаристкой, только на сей раз, похоже, дошло до постели. А в тот год, когда Эллиота сделали главным сценаристом, певицей к нам пригласили Николу Дорнан; они стали встречаться, а через год поженились. Думаю, такое развитие событий только подкрепило уверенность Эллиота: он правильно сделал, что не стал встречаться со мной, – всегда стоит метить повыше. На свадьбу он позвал немало коллег по «НС», но меня в список не внес.

К чему я все это рассказываю? Стоя в коридоре у офиса Эллиота под фотографией легендарного выпускника первого сезона «НС», одетого в костюм пасхального кролика (у нас в холле много таких снимков), я на самом деле прекрасно понимала намек: Эллиот надеялся, что я когда-нибудь смогу его забыть.

– Эллиот, говорю от чистого сердца: «Правило Дэнни Хорста» не о тебе, – убеждала я, стараясь не оправдываться. – Я не мщу тебе за то, что ты женился на Николе.

Во взгляде Эллиота читались сочувствие и недоверие.

– Салли, у тебя есть свои плюсы. Не ставь на себе крест.

Отвращение к Эллиоту чуть не перечеркнуло благодарность за мудрый совет по работе, который он когда-то мне дал. К слову, в чем-то схожий с нынешним… Я пыталась придумать вежливую и в то же время достойную отповедь («Да пошел ты» – не самый умный и изящный вариант), когда он добавил:

– Попробуй уговорить Аннабель сыграть в скетче.

В голове промелькнуло сразу несколько мыслей: во-первых, Эллиот прав; во-вторых, прежде он счел бы приглашение знаменитости банальным ходом, но теперь, став главным сценаристом, хотел продлить популярность скетча в интернете и получить одобрение Найджела; а в-третьих, я уважала его за профессиональное общение, пусть в личном он и относился ко мне свысока.

– Неплохая идея, – согласилась я.

Я устроилась в кровати спиной к изголовью, подперев спину двумя подушками, и нажала на значок музыкального приложения. Стоило только напечатать в поисковой строке «Но», как автозаполнение тут же предложило: «Ноа Брюстер». Первой песней в списке оказалась «Июльская страсть» – ее проигрывали четыреста семьдесят пять миллионов раз! Цифра не внушила мне любви к песне, однако как человек, радующийся миллиону просмотров на «ютюбе», я невольно восхитилась. Потом взялась еще за несколько известных песен Ноа, названия которых прежде не слышала: «Измученный жаждой» и «Солнце Топанги». Затем напечатала «Ноа Брюстер редкие песни». Нашелся плей-лист из тридцати девяти песен на два с половиной часа, собранный подписчиком с ником «ФанатБрюстиБарселона». У плей-листа не было ни одного «лайка», а на пользователя подписались всего восемь человек. Я включила плей-лист, положила телефон на прикроватную тумбочку и закрыла глаза под песню «Сожаления», написанную от первого лица, – историю человека, полного надежд и радости в начале отношений. Увы, сердце героя разбили, но горевал он не из-за женщины, а из-за обманутых романтических ожиданий. И текст, и мелодия не отличались сложностью, и пусть я мало понимала в технических тонкостях – гитарной партии, других инструментах и бэк-вокале, – песня приятно ласкала слух и в то же время пробуждала необычайную грусть.

Неужели Ноа Брюстер часто грустит? С такими-то волосами и белоснежными зубами? Я проверила, в каком году вышла песня (две тысячи тринадцатом), и набрала: «С кем Ноа Брюстер встречался в 2013-м?» Точного ответа не получила, зато интернет предложил гору статей на эту тему, серию снимков под названием «Все знаменитые спутницы Ноа Брюстера» и эссе, озаглавленное «Откровения о Ноа Брюстере» – воспоминания одной фанатки о ночи, проведенной в его номере после концерта в Сакраменто в две тысячи девятом. Текст сопровождало фото хорошенькой женщины с пышными кудрями, в легинсах и куртке на замке; она работала диетологом (по крайней мере, в две тысячи девятом) и пошла на концерт Брюстера с подругой. По ее словам, Ноа – внимательный любовник, ей пришлось по душе его тату на спине с кельтским символом, потому что на втором курсе она ездила в Ирландию по обмену, а ее попытки снова выйти на Ноа не увенчались успехом, несмотря на «духовную связь» между ними. Потом я ознакомилась с интервью, которое он дал «Роллинг стоун» в две тысячи шестнадцатом. Там я увидела несколько уже известных фактов (то ли в его биографии на «НС» прочла, то ли невольно впитала с другими знаниями о поп-культуре): он учился в престижной частной школе для мальчиков в Вашингтоне, его отец работал юристом, а мать – в сфере образования, и обоих тревожило решение сына не получать высшее; став знаменитостью в двадцать с небольшим, он злоупотреблял алкоголем и наркотиками, и это привело к трагедии – однажды в Майами они с группой забрались на разводной мост, а барабанщик не удержался и разбился, после чего Ноа бросил вредные привычки и пожертвовал миллион девушке погибшего барабанщика, чтобы отложила на колледж их ребенку. С две тысячи десятого по две тысячи двенадцатый он встречался с моделью Марибель Джонсон: она была на десять лет младше его, родом из Висконсина и снялась для выпуска «Спортс иллюстрейтед», посвященного купальникам. На момент интервью он встречался с Луизианой Уильямс, ювелирным дизайнером для знаменитостей, хотя трудно сказать, пригодилась ли ей эта профессия, ведь Уильямс была еще и наследницей крупной фирмы по борьбе с вредителями (надо же такое…). Он серьезно интересовался архитектурой и был знаком с ведущими архитекторами, которых «глубоко впечатлили» его познания; он вносил пожертвования в несколько благотворительных организаций, включая реабилитационный центр для людей из музыкальной индустрии, неспособных оплатить лечение из своего кармана. Видимо, рекламный агент у него отличный. Возможно, и не один. В жизни Ноа и правда показал себя приятным человеком – но ведущие архитекторы, приходящие в восторг от встречи с дилетантом?.. Смешно!

К тому времени звучала шестая песня из плей-листа ФанатеБрюстиБарселона, «Бишоп-гарден». В ней говорилось о школьнике – видимо, самом Ноа, – чьи одноклассники развлекались с девочками из соседней школы в огороженном стеной саду меж двух дворов, а герой песни в этом ритуале никогда не участвовал, хотя и хотел. Что ж, если текст автобиографичен, то диетолог из Сакраменто и многочисленные модели давно исправили это упущение. Песня вновь оказалась меланхоличной и выразительной и напомнила мне о парнях, с которыми не удалось переспать в старшей школе, – в общем, получилось совсем не приторно. Скорее, в духе фолка и попа, прямо как мне нравится. Вот проделай я эту маленькую домашнюю работу днем ранее, с ходу бы ответила на вопрос о трех любимых песнях. Хотя воспоминание о Ноа, сидящем сбоку от меня, и о редактуре скетча уже походило на сон, как и жизнь на «НС» вообще: безумный и яркий ночью, зыбкий поутру.