Предприниматель, которого могло и не быть.
Я никогда не догадывался, кем окажусь в этой жизни, но я всегда знал, что рожден для чего-то большего. Джон Девисон Рокфеллер
Ясным морозным воскресным днем в 76-м году прошлого века, в чудесном городе Челябинске родился малыш. Он рос, как все дети, здоровым и поводов для беспокойства не давал. Но когда ему исполнился годик, все вокруг стали замечать, что он очень близко рассматривает игрушки, вот прямо перед самым носом.
И повезли его к окулисту. Тот поставил страшный диагноз – врожденная прогрессирующая миопия высокой степени. Высокая, это когда уже в юности она достигла минус 15 диоптрий на каждом глазу. Чтобы вы понимали, минус 20 – это последняя линза в чемоданчике офтальмолога, которую вставляют в оправу при проверке зрения. Дальше – абсолютная слепота.
И маме мальчика предложили отдать его в интернат для слепых детей. Ну, потому что это инвалидность. В будущем-то уж точно. И она могла бы приезжать к нему по воскресеньям, привозить игрушки и сладости. А все остальное время он находился бы на попечении государства.
Но мама была настоящей мамой, да к тому же молодым врачом. И она послала к чертям это предложение и со всем материнским инстинктом, умноженным на медицинские знания и связи, решила, что она вылечит своего малыша. И начала возить его по всем известным докторам. В Свердловск, Москву и даже Одессу. Но все профессора кругом разводили руками и говорили, что наука пока не нашла способа вылечить это нехирургическим путем. А для проведения операции надо ждать восемнадцати лет, чтобы глаза остановили свой рост.
И вот когда мальчику исполнилось 4 года, в 1980 году, его маме дали путевку в знаменитый на весь Советский Союз детский центр-интернат Святослава Федорова в Москве. Первую четырехмесячную «ходку» мальчик практически забыл. Помнил только, что было там очень плохо и грустно без мамы и папы, которые остались в Челябинске.
А вот вторую, уже в 1982 году, он запечатлел в памяти очень хорошо. И помнит некоторые яркие моменты по сей день.
Например, как он с надеждой спрашивал маму:
– Ведь ты меня там не оставишь?
– Конечно, нет, – отвечала она, отводя глаза. И видела, что сын не хочет туда ехать еще раз, но списывала это на обычное нежелание расставаться с ней надолго.
Истинная причина была в другом…
– Тебя всего лишь проверят, – говорила мама, трясясь с ним в плацкарте Челябинск – Москва.
– Тебе просто подберут очки, – ласково говорила она, таща мальчика сквозь февральские сугробы в центр Москвы.
– Я люблю тебя, – услышал он, когда мама мягким толчком в спину втолкнула его 16 февраля в пахнущий невыносимой интернатской тоской и столовской едой приемник-распределитель.
Сзади захлопнулась дверь, и он заревел от страха. Кинулся стучать в нее и кричать:
– Мамочка, не оставляй меня!
Потом зареванного мальчишку за руку наверх потащила все та же воспитательница, которую он так боялся еще два года назад. У нее была страшная кличка «Черепушка», потому что она постоянно об этом говорила: "Если вы сейчас же не построитесь на прогулку, я вам черепушки поотрываю!"
Что ярче всего запомнилось мальчику в этой тоскливой и страшной тюрьме?
Салют на 23 Февраля, когда вся палата из ста человек, наплевав на крики дежурной медсестры, прилипла носами к морозным стеклам и смотрела на яркий фейерверк – вспухающие красно-зеленые огненные шары в ночном московском небе.
Как хором заводили «Катюшу», сидя на маленьких стульчиках. А кто не будет петь, тому я черепушки поотрываю!
Как над ними издевались молоденькие медсестры – возле каждой спальни висели такие большие штуки из ткани, с подписанными кармашками для очков. То-то смеху с утра, когда бедные полуслепые дети пытаются надеть себе на нос не свои очки, потому что ночью их просто все перемешали. А тем, кто не успеет в умывалку, я черепушки оторву!
Как их вместе с девочками водили мыться в одно отделение бани. А что, им всем по 5-6 лет, что такого-то? Тем более, они все слепые, ха-ха.
Когда до конца пытки оставалось два месяца, мальчик свалился с температурой и его отдали на руки дальней родственнице. Такое было условие – в интернате лечили только тех детей, кого в течение дня могли забрать родственники. И вот за ним приехала троюродная бабушка и забрала к себе в Люберцы. Где у него было две великовозрастные тети, старше его на 10-15 лет, пес Маркиз и подаренный пластиковый пулемет «Максим», которым мальчишка доводил старого пса до истерики. А как только бабушка везла его на выписку, в кабинете врача он начинал кашлять до слез, чихать, сморкаться и вообще, никогда больше в жизни так не симулировал болезни. Потому что не хотел возвращаться ТУДА.
И тогда бабушка вызвала папу мальчика со словами: "Я больше не могу, разбирайтесь с ним сами". Отец быстро прилетел на самолете и отвел сына обратно в интернат. Но при этом он совершил поступок, за который мальчик благодарен ему по сегодняшний день. Папа взял в своей челябинской травматологии отпуск на месяц и устроился в интернат… дворником! И теперь мальчик почти весь день мог наблюдать из окна спальни спину отца, который махал метлой где-то в углу детской площадки. И это событие так придало ему сил, что он показал самый лучший результат по лечению; врачи просто разводили руками и шушукались – никто из детей еще так сильно не снижал диоптрии. А просто всего лишь нужно было подарить ребенку радость.
И вот 28 мая наступил день выписки. Папа долго не шел за мальчиком и тот уже стал волноваться, а не забыли ли про него. Остался только он и девочка, которая вдруг решила поднять ему настроение и стала прыгать на кровати без трусиков. Этот детский стриптиз немного скрасил мальчику ожидание и, наконец, во втором часу дня забрали и его.
Потом папа подарил мальчику еще один день в Москве, настолько сильно спрессованный событиями, что он до сих пор помнит, как будто это было вчера.
Они ушли из дома в пять утра и вернулись за полночь. В этот день они успели отстоять очередь в мавзолей и посмотреть на Ленина, прокатиться на Ракете по Москве-реке, сходить на ВДНХ, в парке Горького посетить выступление Натальи Дуровой (ах, какой милый был енот-полоскун!), постоять на могиле Высоцкого, и под вечер, когда они еле волочили ноги, их просто силой затащили в цирк-шапито, где за год до своей смерти выступал знаменитый и уже уставший Карандаш.
А наутро они улетели домой, к маме.
Этим мальчиком, как ты уже догадался, был я. Любовь родителей и их вера в меня помогали мне в жизни не раз.