В машине по дороге в следственный изолятор Юлька молчала. Вопросы, которые ей задавали два милиционера, сопровождавшие её, остались без ответа. Они были уже не по протоколу, а так, для поддержания разговора, поэтому Юлька отвечать не стала. Она смотрела в зарешеченное окно, все еще не веря тому, что произошло с ней. Весь мир, частичкой которого она ощущала себя еще совсем недавно, внезапно отделился от нее, сузился до размера небольшого окошка милицейской машины. Куда спешат мужчины с дипломатами, старушки с авоськами, дамочки с колясками? Вся эта повседневная суета большого города вдруг показалась Юльке такой бессмысленной, а люди с их вечной беготней напоминали муравьев, переполнивших город.
Ком обиды, подступивший к горлу, мешал Юльке дышать, челюсть, казалось, онемела, ныло где-то внизу живота, голова наполнилась свинцовой тяжестью, руки и ноги не двигались. Ну как все это могло произойти? Что теперь будет со мной? С мамой, когда она все узнает? На эти вопросы не было ответа. Только страх неизвестности и безысходности сковывал все Юлькино тело. Юлька изо всех сил старалась не поддаться панике своего воображения, вспоминала про аутотренинг: «Все будет хорошо, все будет хо…» А если уже не будет?
Камера специального отделения для несовершеннолетних при следственном изоляторе, куда привели Юльку после всех унизительных процедур приема, напоминала своими размерами купе в поезде дальнего следования. Те же полки внизу и вверху, такой же маленький столик посередине. Лишь крохотное окошко за решеткой и туалет, отделенный дерматиновой шторкой от спальных мест, говорили о том, что это тюрьма. Стены были выкрашены жуткой краской цвета детской неожиданности. Небольшой столик между нарами был покрыт видавшей виды клеенкой с дырками. На столе стояли четыре кружки и четыре миски. Судя по их количеству, в камере проживало четверо, Юлька была пятой.
Юльке выдали постельное белье, кружку, миску, ложку. А дальше… дверь камеры, громко хлопнув, закрылась. Противно лязгнул замок. Несмотря на август, стояла жара под тридцать градусов. Поэтому всех подследственных выводили на прогулку по два раза: утром и вечером. Как раз в это время все обитатели камеры были на прогулке.
Юлька с тяжелым вздохом опустилась на ближайшие к ней нары, пристроив рядом тюк с постелью. Сил после всего произошедшего не было, руки ныли от наручников, голова соображала плохо. Юлька вспомнила, что сегодня она ещё не ела, и ее стало подташнивать от голода и спертого воздуха камеры. Обессилев, она рухнула на матрас и заснула.
Проснулась от резкого толчка в плечо.
– Эй, ты кто? – услышала Юлька грубый голос с хрипотцой.
– Это место занято! Тут Плюгавая спит! – завопил еще один недобрый голос.
– Твоя будет соседняя нижняя полка у туалета!
Юлька с трудом открыла глаза и увидела перед собой девушку, стриженную коротко под мальчика. Ее широкие плечи напоминали плечи пловца или борца, а накачанные мышцы говорили о физической силе. Юлька подскочила от неожиданности и бесцеремонности, молча подхватила постель и переместилась.
– Че молчишь? Как звать? – допытывалась широкоплечая.
Остальные, ничего не говоря сели и любопытством уставились на Юльку.
– Юля.
– Ну будем знакомы, я Леха, – представилась девушка мужским именем, – вообще – то Ленка, но все зовут Леха.
– А-а, понятно …, – из вежливости ответила Юлька.
– А это Нелька – Карамелька, Светка – Фонарь и Нюрка Плюгавая, – пояснила Леха.
Юльке не хотелось продолжать разговор, она легла и уставилась на стену. Лежала она так долго, не замечая, как ее обсуждают соседки, пока не сморил сон.
Проспала Юлька до следующего утра. Утром после завтрака Юльку вызвали на допрос. Следователем оказался молодой черноглазый мужчина лет около тридцати. Он был не какой-нибудь черствяк, а очень даже внимательный и негрубый, называл на «вы». Представился следователь Васильевым Игорем Олеговичем. Он задавал Юльке много вопросов, казалось бы, совсем не относящихся к делу, но явно помогающих раскрыть мотивы Юлькиного преступления. Юлька, несмотря на то, что следователь был ей симпатичен, отвечала односложно и придерживалась тех показаний, которые она давала при обыске милиционерам. Она старалась ни одним словом не выдать Вовика. Протокол допроса вел молодой студент-практикант. Он записывал за Юлькой каждое слово так старательно, как школьник, боясь упустить что-то важное.
– Ну-с, Трофимова Юлия Михайловна, – продолжал Игорь Олегович. – Очень интересно получается: из огромного количества девушек, проживающих самостоятельно, наркоторговец набрел именно на вас. Как вы это объясните следствию?
– Да я уже говорила, – осторожно, боясь запутаться, продолжала Юлька. – Я уже говорила, что не знала ни о каких наркотиках в коробках. Я ушла из дома, были проблемы с деньгами, долги, оплата съемной комнаты… Неделю назад сидела в парке на скамейке… расплакалась. Ко мне подошел парень и предложил заработать. Он сказал, что у него товар, а склад затопило. Вот и ищет того, у кого можно товар в коробках временно подержать.
– Так, понятно… А как выглядел этот «благодетель»? Описать сможете в деталях?
– Ну-у… он… высокий такой, волосы пепельного цвета, стрижка… в белой футболке был и в синих джинсах вроде, – придумывала на ходу Юлька. – Больше ничего не помню, никаких особых примет не было. Обыкновенный, каких тысячи в городе.
Игорь Олегович стучал ручкой по столу, исподлобья поглядывая на Юльку.
– А фоторобот составить смогли бы? – спросил он Юльку.
– Ну… наверное, – замялась Юлька. – Хотя вот в точности глаза, губы, нос я не запомнила.
– Ладно, – подытожил следователь. – На сегодня хватит. Подпишите ваши показания в протоколе допроса и все-таки постарайтесь получше вспомнить приметы того, кому обязаны вашим теперешним положением. Уведите задержанную Трофимову!
Юлька уставшая и опустошенная вернулась в камеру. Вскоре вместе со своими соседками Юлька вышла на прогулку в маленький тюремный дворик, зарешеченный со всех сторон. Где-то на дереве щебетали городские птички, вдалеке доносился шум машин.
Все эти звуки напоминали Юльке о том, что за этой клеткой, за этой каменной стеной СИЗО существует тот прежний мир, где ее ждут на работе, где, наверняка, с ума сходит мама, обзванивая все больницы и морги.
Придя в камеру, Юлька грохнулась на свою постель и разразилась такими рыданиями, что пришлось вызывать медсестру с валерьянкой.
– Натворят невесть что, потом волосы на себе дерут! Вот дуры! – бурчала медсестра, отсчитывая положенные тридцать капель.
– А ну, че расселись, держите ее! Валерьянку вливать буду! – прикрикнула она на девчонок.
Девчонки подошли к Юльке, с трудом отодрали руки от заплаканного лица. Медсестра быстрым движением влила в рот Юльки валерьянку, достала из кармана пачку одноразовых платков и кинула их на кровать.
– На, утрись, чай не в санаторий приехала, – уже выходя из камеры бросила она начавшей потихоньку успокаиваться Юльке.
Невысокого роста конопатая девчонка с косичками лет пятнадцати подала Юльке платки со словами:
– На, держи! Тебе просто привыкнуть надо! А если следак козел попался, ты ему вообще ничего не говори, молчи и все тут. Глядишь, другого дадут! Проверено!
Юлька немного успокоилась, привела себя в порядок. Девочку с косичками звали Нюрка Плюгавая, видимо, за конопатое лицо, усыпанное веснушками и совсем уж бледненькую, серенькую внешность. Нюрка присела рядом с Юлькой и спросила то, о чем всем обитателям камеры не терпелось узнать: