Рокоссовский - читать онлайн

Глава первая. «Очень ценный командир»

Вечером 20 июня 1941 г. командир 9-го механизированного корпуса генерал-майор К. К. Рокоссовский дал отбой командно-штабному учению. На следующий день утром в штабе корпуса, размещавшемся в городе Новоград-Волынский, Константин Константинович провел разбор учения. Он был доволен его результатами, так как все командиры дивизий и отдельных частей действовали не по шаблону, а подходили к решению боевых задач творчески, проявляя инициативу.

– Спасибо за хорошую работу, – сказал Рокоссовский. – В воскресенье приглашаю всех на рыбалку.

– Места у нас хорошие, останетесь довольны, – произнес командир 131-й моторизованной дивизии полковник Н. В. Калинин.

– Посмотрим, а то уже почти четыре года не держал удочку в руках.

Отпустив командиров, Рокоссовский открыл серебряный портсигар, подаренный ему женой в день рождения, взял папиросу и закурил. Затем придвинул к себе лежавший на столе план мероприятий на следующую неделю и стал его внимательно изучать. Дел было невпроворот, надо было проверить ход боевой подготовки в 20-й и 35-й танковых дивизиях. Беспокоило комкора состояние частей корпуса. Даже смешно было называть его корпусом, ибо он насчитывал всего 300 танков, 126 орудий и минометов и 1027 автомобилей[1], тогда как по штату полагался 1031 танк (в том числе 546 новых танков KB и Т-34), 268 бронемашин и свыше 5000 автомашин различного предназначения[2]. «К началу войны наш корпус был укомплектован людским составом почти полностью, – вспоминал Константин Константинович, – но не обеспечен основной материальной частью: танками и мототранспортом. Обеспеченность этой техникой не превышала 30 процентов положенного по штату количества. Техника была изношена и для длительных действий непригодна. Проще говоря, корпус как механизированное соединение для боевых действий при таком состоянии был небоеспособным»[3].

Завершив работу над планом, Рокоссовский погрузился в воспоминания. Командиром механизированного корпуса он стал неожиданно, так как четверть века его военной биографии была связана с кавалерией. До июня 1937 г. командовал 5-м кавалерийским корпусом, который был на хорошем счету. Все изменилось в один миг. 5 июня нарком обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов получил из Забайкалья письмо, призывавшее проверить Рокоссовского по линии НКВД, поскольку он «подозревается в связях с контрреволюционными элементами и его социальное прошлое требует серьезного расследования»[4]. К тому же, напоминали, Рокоссовский – поляк. «Железный нарком», как в то время величали Ворошилова, не стал проверять факты, а 13 июня подписал приказ об освобождении Константина Константиновича от занимаемой должности и зачислении в распоряжение Управления по начальствующему составу РККА[5].

Это был тяжелый удар для комдива Рокоссовского. За ним последовал еще один: партийная организация управления штаба корпуса решила исключить его из членов ВКП(б). Это решение 27 июня утвердила партийная комиссия при политотделе 25-й кавалерийской дивизии с формулировкой «за потерю классовой бдительности»[6]. Но на этом не закончились моральные испытания Константина Константиновича. 22 июля Ворошилов своим приказом уволил его в запас по статье 43 пункт «б» «Положения о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА»[7]. Это означало увольнение «в аттестационном порядке по служебному несоответствию».

Так, росчерком пера маршал Ворошилов перечеркнул все былые заслуги Рокоссовского, с марта 1919 г. находившегося в рядах партии большевиков. Нет большего позора для любого командира, как обвинение «в служебном несоответствии». Но в те лихие времена, когда царили произвол и беззаконие, жаловаться было некому. Оказавшись фактически бесправным, Рокоссовский 17 августа был арестован и направлен во внутреннюю тюрьму Управления госбезопасности НКВД Ленинградской области. Его супругу Юлию Петровну, с которой он сочетался законным браком в 1923 г.[8], и дочь Ариадну выселили из псковского Дома специалистов в коммунальную квартиру, Вскоре им, «членам семьи врага народа», пришлось уехать к своим знакомым в Армавир.

В своих мемуарах «Солдатский долг» Рокоссовский ничего не говорит о годах, проведенных под следствием. Он только подчеркивает: «…В конце тридцатых годов были допущены серьезные промахи. Пострадали и наши военные кадры, что не могло не отразиться на организации и подготовке войск».

В чем же обвиняли Константина Константиновича? Следователи не были щедры на выдумку. Их не заботила нелепость обвинений. Первое, за что они ухватились, так это социальное происхождение арестованного. Предки Рокоссовского, по семейному преданию, происходили из старинного шляхетского рода с гербом Глаубич, впервые упомянутого в 1396 г.[9] Сам Константин Константинович в своей автобиографии от 4 апреля 1940 г. отмечал, что его отец Ксаверий Юзеф был «рабочим машинистом на Риго-Орловской, а затем Варшавско-Венской железной дороге», а мать Антонина (Атонида) Овсянникова – «работницей на чулочной фабрике»[10].

В семье Ксаверия и Антонины Рокоссовских родились две дочери: Мария – в 1892 г. и Хелена (Елена) – в 1896 г., и сын Константы[11]. В своей автобиографии он пишет, что родился 8 декабря 1896 г. в Варшаве. Однако в 1945 г. в анкете указал другое место рождения – город Великие Луки. Путаница произошла и с годом рождения, ибо в приказе о зачислении Рокоссовского в 5-й драгунский Каргопольский полк отмечен 1894 г.

Ксаверий Юзеф, будучи сам грамотным и начитанным человеком, старался дать образование сыну и дочерям. Костя с детских лет владел русским и польским языками, рано научился читать, увлекаясь книгами о приключениях, путешествиях и исторических битвах. Детство, казалось, протекало безмятежно. Но все изменилось, когда отец попал в железнодорожную катастрофу и 17 октября 1902 г. умер. Шефство над Костей взял дядя Александр, владелец престижной стоматологической клиники и и мения Пулапин. Он устроил племянника в частное училище Антона Лагуны. За мальчиком ухаживала бабушка Констанция, которая жила у своей младшей дочери Стефании Давидовской. В имении Пулапин Костя отдыхал летом и научился ездить верхом. За страсть к верховой езде приятели прозвали его Бедуином.

После смерти Александра в конце 1906 г. заботу о Константине взял на себя младший из братьев, Михаил Рокоссовский, который определил мальчика в гимназию Купеческого собрания. Неожиданно 24 августа 1909 г. Михаил также ушел из жизни. Теперь юный Константин переходит под опеку сестры его отца Софьи Высоцкой. Не желая быть в тягость многочисленной семье Высоцких, он устроился на работу в кондитерском магазине, затем у зубного врача, но вскоре перешел на чулочную фабрику, где работала его мать. В 1910 г., по другим данным – в начале 1911 г., она также ушла из жизни.

С 1912 г. Константин работает помощником каменотеса в мастерской по изготовлению памятников, которой владел Стефан Высоцкий. Начало Первой мировой войны круто изменило жизнь Рокоссовского, который, обуреваемый патриотическими чувствами, 5 августа 1914 г. добровольно (охотником первого разряда) вступил в 5-й драгунский Каргопольский полк[12]. Он быстро освоил все премудрости воинской службы, а с боевым конем управлялся не хуже старожилов полка. В ходе боевых действий не раз демонстрировал хладнокровие, мужество, отвагу, проявляя инициативу и находя выход из, казалось бы, безнадежных ситуаций. Свидетельством тому служат награды храброго драгуна: Георгиевский крест 4-й степени и Георгиевские медали 3-й и 4-й степеней. Несмотря на то что Константин Константинович был практически все время на передовой, он получил всего два легких ранения. В феврале 1917 г. окончил учебную команду, а в конце марта за боевые отличия был произведен в младшие унтер-офицеры. 21 ноября по полку был издан приказ о награждении Рокоссовского Георгиевской медалью 2-й степени, но получить ее не удалось, ибо декретом Совета Народных Комиссаров Российской Советской Республики от 16 (29) декабря были упразднены все чины и звания в русской армии, ордена и прочие знаки отличия.

К. К. Рокоссовский, получивший значительный боевой опыт, после прихода к власти большевиков продолжил военную службу, но теперь в Красной Армии. В ходе Гражданской войны в России он сражается против войск адмирала А. В. Колчака и барона генерал-лейтенанта Р. Ф. Унгерна фон Штернберга. Бывший драгун, не имевший специального военного образования, весьма уверенно чувствует себя в командирском кресле. Рокоссовский успешно справляется с обязанностями помощника командира Каргопольского красногвардейского отряда и командира кавалерийского эскадрона, дивизиона и полка. И везде демонстрирует высокое воинское мастерство и бесстрашие. Так, во время отхода частей 30-й стрелковой дивизии в начале января 1919 г. под натиском врага за реку Кама Рокоссовский, пренебрегая опасностью, спас двух своих бойцов, провалившихся в полынью. Затем в мокрой одежде прошел несколько верст до ближайшего населенного пункта, но к вечеру заболел, и настолько серьезно, что его пришлось эвакуировать в тыл.

В госпитале, размещавшемся в здании школы в городе Глазов, Рокоссовский пробыл недолго. Его могучий организм быстро справился с болезнью. Он снова вернулся в строй и опять проявил доблесть. Приказом реввоенсовета 5-й армии № 128 от 3–4 апреля 1920 г. Константин Константинович был награжден орденом Красного Знамени РСФСР: «За то, что 4 ноября 1919 г. в бою под с. Вакоринским, лично руководя дивизионом, прорвал расположение противника и в конном строю с 30-ю всадниками, преодолев упорное сопротивление пехотного прикрытия врага, захватил в полной исправности неприятельскую батарею»[13].

Тогда лихой командир не получил ни единой царапины. Но вскоре, 7 ноября, при захвате деревни Караульная вражеская пуля попала ему в правое плечо. Рана оказалась тяжелой. Почти полтора месяца Рокоссовский провел в госпитале 3-й армии, находившемся в городе Ишим. На этом не закончились испытания отважного Бедуина. В июне 1921 г. 35-й отдельный кавалерийский дивизион, которым командовал Рокоссовский, в районе станицы Желтуринская разгромил части 2-й конной бригады генерала Б. П. Резухина, прорвавшейся из Монголии в пределы российской территории. В этом сражении Константин Константинович снова был тяжело ранен и до августа проходил лечение в госпитале, расположенном в Мысовске. 2 декабря «за успешное руководство действиями войск и проявленное личное мужество и героизм в боях, за разгром банд Унгерна» приказом реввоенсовета 5-й армии Рокоссовский был награжден вторым орденом Красного Знамени.

После окончания Гражданской войны К. К. Рокоссовский командует кавалерийским полком и бригадой, демонстрируя по-прежнему незаурядные организаторские способности и талант. В августе 1925 г. окончил Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава (ККУКС). Здесь впервые познакомился с Г. К. Жуковым, И. X. Баграмяном, А. И. Еременко, которые также в последующем стали Маршалами Советского Союза. «Константин Константинович выделялся своим почти двухметровым ростом, – вспоминал Баграмян. – Причем он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложен. Держался он свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе. Эта внешность как нельзя лучше гармонировала со всем душевным строем Константина Константиновича, в чем я вскоре убедился, крепко, на всю жизнь сдружившись с ним»[14].

По окончании курсов Рокоссовский снова вернулся в Забайкалье, где его ждали жена, уехавшая туда ранее, и только что появившаяся на свет дочь Ада. Он снова командует полком, затем 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригадой. С июля 1926 по октябрь 1928 г. находился в Монголии, где в должности военного инструктора 1-й отдельной кавалерийской дивизии Монгольской народно-революционной армии помогал монгольским командирам в формировании и обучении кавалерийских подразделений и частей. В ноябре 1927 г. реввоенсовет Сибирского военного округа наградил Константина Константиновича золотыми часами «за успешное выполнение особых заданий во время нахождения в командировке». От военного совета Монгольской Народной Республики он в мае следующего года получил грамоту и месячный оклад жалованья «за продолжительную и добросовестную работу»[15].

В апреле 1929 г. Рокоссовский успешно завершил учебу на Курсах усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС) при Военной академии им. М. В. Фрунзе. В ноябре, командуя 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригадой, отличился в боях на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Приказом РВС СССР № 154 от 22 февраля 1930 г. «за отличия, проявленные при обороне восточных границ СССР», он награждается третьим орденом Красного Знамени.

После завершения боев на КВЖД К. К. Рокоссовский распростился с кубанцами и отправился на Запад. В январе 1930 г. он вступил в командование 7-й Самарской имени английского пролетариата кавалерийской дивизией, входившей в состав 3-го кавалерийского корпуса Белорусского военного округа. Рокоссовский быстро освоился с новой должностью. Старшие начальники отмечали, что он является скромным, дисциплинированным, способным, энергичным и решительным командиром с хорошей оперативной и тактической подготовкой, обладающим сильной волей и большим самолюбием, которое иногда порождает упрямство. Особо подчеркивалось, что Рокоссовский «имеет все предпосылки выработать в себе лучшие качества, необходимые большому кавалерийскому начальнику», а также «может быть командиром высшего механизированного соединения»[16].

В Белоруссии К. К. Рокоссовский пробыл недолго. Причиной тому обострение обстановки на Дальнем Востоке из-за вторжения в 1931 г. Японии в Маньчжурию. С целью укрепления своих восточных границ правительство СССР приняло решение о переброске в Забайкалье и Приморье новых частей и соединений, которые должны были возглавить опытные командиры, знакомые с театром военных действий. Среди них был и Рокоссовский, который 22 февраля 1932 г. был назначен командиром 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригады. Он успешно справился с задачей по развертыванию этой бригады в 15-ю кавалерийскую дивизию. Осенью 1933 г. она по результатам проверки получила оценку «хорошо», а в следующем году Рокоссовский был аттестован на должность командира кавалерийского корпуса.

Новой должности пришлось ждать почти два года. 7 февраля 1936 г. комдив К. К. Рокоссовский назначается командиром 5-го кавалерийского корпуса, дислоцированного в старинном русском городе Псков[17]. Как и прежде, он добросовестно относится к своим служебным обязанностям. Об этом свидетельствует его награждение 16 августа орденом Ленина «за выдающиеся успехи в боевой, политической и технической подготовке корпуса». Командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников, наблюдая за действиями корпуса на маневрах в сентябре, высоко оценил вклад его командира в обучение частей. В аттестации, подписанной 15 ноября, командующий войсками округа отмечал:

Казалось бы, все идет хорошо, но закончилось все плохо. Рокоссовскому, кроме социального происхождения, инкриминировали связи с польской и японской разведками, участие «в военно-фашистской заговорщической организации в Забайкалье». Требуя подтверждения «подрывной деятельности» сослуживцев, следователи выбили ему девять зубов, сломали три ребра, отбили молотком пальцы ног, дважды инсценировали расстрелы. Но Константин Константинович в моральном отношении оказался крепче своих палачей. Он выдержал все пытки, отвергая нелепые обвинения.

Развязка наступила 22 марта 1940 г., когда Рокоссовского выпустили на свободу. 4 апреля он получил документ следующего содержания:

К. К. Рокоссовский, обретя свободу, получил возможность воссоединиться с семьей. Втроем они поехали на отдых в Сочи, где Константин Константинович сумел немного подправить свое здоровье. По предложению Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, сменившего К. Е. Ворошилова на посту наркома обороны, бывший узник снова вступил в командование 5-м кавалерийским корпусом. Он перебрасывался на Украину в состав Киевского Особого военного округа. Его возглавлял генерал армии Г. К. Жуков, который в 1930 г. командовал 2-й бригадой 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Волей судьбы бывший подчиненный Рокоссовского теперь стал его начальником.

Рокоссовский, получивший воинское звание генерал-майора, работал в составе группы генералов, оказывавших помощь Жукову в подготовке и проведении похода войск Красной Армии в июне 1940 г. в Северную Буковину и Бессарабию. В декабре Жуков неожиданно предложил Рокоссовскому возглавить 9-й механизированный корпус. «Переход на службу в новый род войск, естественно, вызвал опасение: справлюсь ли с задачами комкора в механизированных войсках? – вспоминал Константин Константинович. – Но воодушевляли оказанное доверие и давний интерес к бронетанковым соединениям, перед которыми открывались богатые перспективы. Все, вместе взятое, придало мне бодрости, и, следуя поговорке, что “не боги горшки обжигают”, я со всей энергией принялся за новое дело, понимая, что формировать корпус придется форсированными темпами».

Воспоминания Рокоссовского прервал доклад дежурного по штабу корпуса:

– Товарищ комкор! Начальник штаба корпуса просил передать вам записку.

Рокоссовский взял записку и начал читать: «Пограничники передали, что ефрейтор немецкой армии, поляк из Познани, перешел границу. Перебежчик утверждает, что немцы начнут наступление рано утром в воскресенье 22 июня»[20].

– Передайте командирам дивизий и отдельных частей, что поездка на рыбалку отменяется, – сказал Рокоссовский дежурному. – Всем находиться на рабочих местах и ждать указаний.

Рокоссовский позвонил домой и сообщил Юлии Петровне, что ночевать будет в штабе. Потянулись томительные часы ожидания…

Около четырех часов утра 22 июня 1941 г. Рокоссовского снова потревожил дежурный по штабу корпуса. Он доложил:

– Из штаба 5-й армии поступила телефонограмма вскрыть особый секретный оперативный пакет.

Командир корпуса несколько раз прочитал текст телефонограммы. Она была подписана заместителем начальника оперативного отдела штаба армии. Это вызвало у Рокоссовского подозрение, так как вскрыть пакет можно было только по распоряжению председателя Совнаркома СССР или наркома обороны.

– Срочно уточните достоверность депеши в округе, в армии и в Наркомате обороны, – приказал Рокоссовский дежурному. – Передайте начальнику штаба корпуса, моему заместителю по политической части и начальнику Особого отдела, чтобы они немедленно прибыли ко мне.

Когда в кабинет Рокоссовского прибыли начальник штаба корпуса генерал А. Г. Маслов, заместитель командира корпуса по политической части бригадный комиссар Д. Г. Каменев и начальник Особого отдела, раздался звонок по внутренней связи.

– Товарищ комкор! Связь с Наркоматом обороны, округом и штабом армии нарушена, – доложил дежурный.

После непродолжительного раздумья Рокоссовский сказал:

– Считаю необходимым не ждать подтверждения, а взять ответственность на себя и вскрыть пакет.

В пакете находилась директива штаба округа, требовавшая немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. «Содержание его (пакета. – Авт.) подгонялось под механизированный корпус, – отмечал впоследствии Рокоссовский, – закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено иметь ему как боевому соединению. А поскольку он находился только в первой, то есть начальной, стадии формирования, то как Генеральным штабом, так и командованием округа должно было быть предусмотрено и его соответствующее место на случай войны. Но в таком состоянии оказался не только 9 мк, но и 19-й, 22-й, да и другие, кроме 4-го и 8-го, которые начали формирование значительно раньше и были более-менее способны вступить в бой. Они к тому же имели в своем составе и новые танки Т-34 и КВ… Но о чем думали те, кто составлял подобные директивы, вкладывая их в оперативные пакеты и сохраняя за семью замками? Ведь их распоряжения были явно нереальными. Зная об этом, они все же их отдавали, преследуя, уверен, цель оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для “решительных” действий таким-то войскам (соединениям) ими был отдан. Их не беспокоило, что такой приказ – посылка мехкорпусов на истребление. Погибали в неравном бою хорошие танкистские кадры, самоотверженно исполняя в боях роль пехоты».

Эти рассуждения Рокоссовского относятся к более позднему периоду. А тогда, 22 июня, он приказал объявить боевую тревогу. Согласно «Записке по плану обороны на период отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск КОВО на 1941 год», представленной 25 мая 1941 г. командующим Киевским Особым военным округом генерал-полковником М. П. Кирпоносом в Генеральный штаб, четыре механизированных корпуса (9, 19, 15 и 24-й) выделялись в резерв командующего военным округом. Им предстояло «в случае прорыва крупных мехсоединений противника на подготовленных рубежах обороны и в противотанковых районах задержать и дезорганизовать его дальнейшее продвижение и концентрическими ударами мехкорпусов совместно с авиацией разгромить противника и ликвидировать прорыв».

Директива генерал-полковника Кирпоноса полностью соответствовала этой записке, несмотря на то что она не была утверждена наркомом обороны. Рокоссовский немедленно вызвал к себе командиров дивизий и поставил им задачу на подготовку к маршу. «Вся подготовка шла в быстром темпе, но спокойно и планомерно, – вспоминал Константин Константинович. – Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело. Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда не писал столько расписок, как в тот день».

Боевая тревога была объявлена Рокоссовским весьма своевременно. В 4 часа 15 минут 22 июня в наступление против войск Юго-Западного фронта перешли соединения группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала Г. фон Рундштедта. Она насчитывала 730 тыс. человек, 9700 орудий и минометов (без 50-мм), 799 танков и 1340 боевых самолетов. В составе войск Юго-Западного фронта, развернутого на базе Киевского Особого военного округа, имелось 957 тыс. человек, 12 604 орудия и миномета (без 50-мм), 4783 танка и 1759 боевых самолетов[21]. Они превосходили противника в 1,3 раза в личном составе, орудиях и минометах, в 1,4 раза – в боевых самолетах и в 5,9 раза – в танках.

Главный удар противник наносил силами 1-й танковой группы и 6-й полевой армии на Луцк, Житомир, Киев в стык 5-й и 6-й армий. Их войска значительно уступали противнику в силах и средствах и имели весьма невыгодную группировку. Большинство стрелковых дивизий не успели занять назначенные им полосы обороны вдоль государственной границы и поэтому вступали в сражение в основном с марша, при ограниченном количестве боеприпасов и горючего. В результате противник сравнительно быстро прорвал их оборону и начал развивать наступление в глубину.

Штаб Юго-Западного фронта почти два часа был в неведении того, что творилось в войсках. И только в седьмом часу начальник штаба 12-й армии сообщил, что на границе с Венгрией боевые действия пока не начались. Из штаба 26-й армии доложили о том, что на рассвете враг атаковал все пограничные заставы. Войска прикрытия подняты по тревоге и выдвигаются из районов расквартирования к границе. Подразделения пограничников и укрепрайонов сражаются самоотверженно. Из штабов 5-й и 6-й армий сведений не поступало, так как телефонная и телеграфная связь часто нарушалась.

Пока командующий и штаб Юго-Западного фронта анализировали полученные сведения, в Генеральном штабе была подготовлена директива № 2. Ее в 7 часов 15 минут подписали члены Главного военного совета Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, генерал армии Г. К. Жуков и Г. М. Маленков. Директива была адресована военным советам Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов. Она предписывала «войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу». До особого распоряжения не разрешалось переходить границу. Одновременно бомбардировочная и штурмовая авиации должна была уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск, а также Кенигсберг (Калининград) и Мемель (Клайпеда)[22].

Эта директива была незамедлительно передана в войска Юго-Западного фронта. Но в штабе 9-го механизированного корпуса о ней пока ничего не знали. Около десяти часов утра начальник штаба корпуса доложил Рокоссовскому:

– Связь со штабом 5-й армии удалось установить всего на несколько минут. Получены сведения о том, что Луцк вторично подвергается бомбежке. Однако в целом о положении на фронте сведений у штарма нет.

Рокоссовский покачал головой и сказал:

– Не будем ждать указаний сверху. Немедленно подготовьте приказ о начале в два часа дня марша частей корпуса по трем маршрутам в общем направлении на Новоград-Волынский, Ровно, Луцк.

К вечеру основная группировка корпуса, главным образом пехота, прошла почти 50 км, совершенно выбившись из сил. Части 131-й моторизованной дивизии, командир которой полковник Н. В. Калинин посадил свою пехоту на автомашины и танки, вышли в район Ровно. К этому времени войска группы армий «Юг» продвинулись в направлении Владимир-Волынский, Луцк, Ровно на 25–30 км.

Генеральный штаб Красной Армии, несмотря на отсутствие точных данных об обстановке, в 21 час 15 минут направил военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов новую директиву за № 3. Войскам Юго-Западного фронта предстояло 23–24 июня мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24 июня предписывалось овладеть районом города Люблин[23]. Одновременно требовалось прочно обеспечить себя с краковского направления. В состав фронта включалась 18-я авиационная дивизия дальнего действия, а для поддержки его войск выделялся 2-й авиационный корпус дальнего действия.

Директива № 3 вызвала шок у командования Юго-Западного фронта. Войска второго эшелона, которые выдвигались из глубины в полосу 5-й армии, находились на различном удалении от границы. Частям 31-го и 36-го стрелковых корпусов нужно было своим ходом пройти 150–200 км, на что требовалось 5–6 суток. По расчетам начальника штаба фронта генерал-лейтенанта М. А. Пуркаева, 9-й и 19-й механизированные корпуса смогут сосредоточиться и перейти в наступление не раньше чем через трое-четверо суток. И лишь 4, 8 и 15-й механизированные корпуса имели возможность перегруппироваться в район сражения через один-два дня. Перегруппировка войск осложнялась и тем, что противник, используя свое превосходство в воздухе, подвергал их непрерывными массированными ударами. Кроме того, еще не были отмобилизованы и развернуты армейские и фронтовой тылы. С учетом всего этого генерал Пуркаев полагал, что механизированные корпуса не смогут подойти одновременно к месту начавшегося сражения, а будут вводиться по частям. В результате развернется встречное сражение, причем при самых неблагоприятных для войск условиях. Поэтому Максим Алексеевич предложил командующему фронтом доложить в Москву о сложившейся обстановке и настоятельно просить об изменении задачи. Он считал наиболее целесообразным упорными боями сдерживать продвижение врага, подготовить силами стрелковых и механизированных корпусов, составлявших второй эшелон, прочную оборону в глубине на линии прежних Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов. На этом рубеже остановить противника, что позволяло выиграть время для подготовки общего контрнаступления.

Генерал-полковник Кирпонос, признав оперативную целесообразность предложений своего начальника штаба, отметил их уязвимость, ибо старые укрепрайоны не готовы принять войска и обеспечить им благоприятные условия для успешной обороны. Поэтому командующий фронтом, несмотря на сомнение в том, что удастся к исходу 24 июня овладеть Люблином, принял решение силами пяти механизированных корпусов нанести мощный контрудар по противнику. В это время в штаб Юго-Западного фронта по заданию И. В. Сталина прибыл начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков и вместе с ним назначенный членом военного совета фронта 1-й секретарь ЦК Компартии (большевиков) Украины Н. С. Хрущев. Начальник Генштаба, выслушав доклад генерал-полковника Кирпоноса о сложившейся обстановке и принятом им решении, приказал, не ожидая подхода стрелковых и механизированных корпусов из резерва фронта, нанести контрудар теми корпусами, которые были под рукой. Различное удаление корпусов от района их ввода в сражение (от 200 до 400 км) означало и разные сроки подхода и вступления в бой, что не обеспечивало необходимой силы удара по противнику. Но обстановка вынуждала к этому.

Что же происходило в это время в 9-м механизированном корпусе?

Утром 23 июня в штаб корпуса позвонил командир 131-й моторизованной дивизии полковник Калинин:

– Товарищ комкор! Командующий 5-й армией временно подчинил себе дивизию. Она получила задачу выйти на реку Стырь, занять к исходу дня оборону по ее восточному берегу на участке Жидичи, Луцк, Млынов и не допустить прорыва противника на восток.

Итак, Рокоссовский лишился самой боеспособной дивизии. Остальные части корпуса продолжили движение по намеченным маршрутам. Вместе со штабом корпуса Константин Константинович выдвинулся вперед на направление движения 35-й танковой дивизии, чтобы проследить ее переправу через реку Горынь южнее Ровно. Начальник штаба корпуса генерал Маслов выслал взвод саперов на машинах для подготовки командного пункта. Во время марша через огромный массив буйно разросшихся хлебов, достигавших высотой роста человека, Рокоссовский стал замечать, как то в одном, то в другом месте в гуще хлебов появлялись в одиночку, а иногда и группами странно одетые люди, которые при виде штабной колонны быстро скрывались. «Одни из них были в белье, другие – в нательных рубашках и брюках военного образца или в сильно поношенной крестьянской одежде и рваных соломенных шляпах, – вспоминал Константин Константинович. – Эти люди, естественно, не могли не вызвать подозрения, а потому, приостановив движение штаба, я приказал выловить скрывавшихся и разузнать, кто они. Оказалось, что это были первые так называемые выходцы из окружения, принадлежавшие к различным воинским частям. Среди выловленных, а их набралось порядочное количество, обнаружилось два красноармейца из взвода, посланного для оборудования нашего КП. Из их рассказа выяснилось, что взвод, следуя к указанному месту, наскочил на группу немецких танков, мотоциклистов и пехоты на машинах, был внезапно атакован и окружен. Нескольким бойцам удалось бежать, а остальные якобы погибли. Другие опрошенные пытались всячески доказать, что их части разбиты и погибли, а они чудом спаслись и, предполагая, что оказались в глубоком тылу врага, решили, боясь плена, переодеться и пытаться прорваться к своим войскам. Ну а их маскарад объяснялся просто. Те, кто сумел обменять у местного населения обмундирование на штатскую одежду, облачились в нее, кому это не удалось, остались в одном нательном белье. Страх одолел здравый смысл, так как примитивная хитрость не спасала от плена, ведь белье имело на себе воинские метки, а враг был не настолько наивен, чтобы не заметить их. Впоследствии мы видели трупы расстрелянных именно в таком виде – в белье».

Разведывательные группы, направленные Рокоссовским для розыска и установления связи с 19-м и 22-м механизированными корпусами, сообщили, что части 22-го мехкорпуса двигаются в направлении Ковеля, а передовыми отрядами ведут бой севернее Луцка. 19-й механизированный корпус совершал марш в район Дубно. Генерал Маслов, находившийся в составе одной из разведгрупп, доложил, что удалось связаться со штабом фронта, откуда поступило указание о подчинении 9-го мехкорпуса командующему 5-й армией и о сосредоточении его частей в районе Клевань, Олыка.

Утром 24 июня командующий Юго-Западным фронтом, выполняя директиву № 3, нанес контрудар по противнику. В нем приняли участие только два механизированных корпуса (15-й и 22-й). Недостаток сил, несогласованность в действиях, большие потери и превосходство противника в танках привели к тому, что контрудар потерпел неудачу. Командир 22-го мехкорпуса генерал-майор С. М. Кондрусев погиб, а в командование вступил начальник штаба генерал-майор В. С. Тамручи.

24 июня получили боевое крещение и части 9-го механизированного корпуса. Об этом весьма подробно пишет Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян:

«Подходил к концу третий день войны. На Юго-Западном фронте складывалась все более тревожная обстановка. Угроза, в частности, нависла над Луцком, где 15-й механизированный корпус генерала И. И. Карпезо нуждался в срочной поддержке, иначе танковые клинья врага могли рассечь и смять его. Ждали помощи и окруженные врагом вблизи Луцка части 87-й и 124-й стрелковых дивизий. И вот когда мы в штабе фронта ломали голову, как выручить луцкую группировку, туда подоспели главные силы 131-й моторизованной и передовые отряды танковых дивизий 9-го мехкорпуса, которым командовал К. К. Рокоссовский. Читая его донесение об этом, мы буквально не верили своим глазам. Как это удалось Константину Константиновичу? Ведь его так называемая моторизованная дивизия могла следовать только… пешком. Оказывается, решительный и инициативный командир корпуса в первый же день войны на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины – а их было около двухсот, – посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул впереди корпуса. Подход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжелой обстановке соединениям»[24].

Так, уже в первые дни войны Рокоссовский в полной мере проявил свое умение быстро оценивать обстановку и принимать соответствующее ей решение. Ему не раз приходилось приводить в чувство бойцов и командиров, потерявших веру в возможность ведения успешной борьбы с врагом. В Клевани, где находился штаб 9-го механизированного корпуса, по распоряжению Константина Константиновича были собраны около сотни военнослужащих, вышедших из окружения. Внимание комкора привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. Рокоссовский, обратившись к сидящим, приказал командирам подойти к нему. Однако никто даже не пошевельнулся. Повысив голос, Константин Константинович повторил приказ во второй, в третий раз. Снова в ответ полное молчание. Тогда он подошел к пожилому «окруженцу» и скомандовал:

– Встать! Назовите свое воинское звание.

– Полковник, – равнодушно и вместе с тем с каким-то наглым вызовом ответил он.

Это вывело Рокоссовского из себя. Выхватив пистолет, он был готов пристрелить полковника на месте. Тот упал на колени и с дрожью в голосе произнес:

– Пощадите меня. Я клянусь искупить свой позор кровью.

– Приказываю вам сформировать из окруженцев команду и утром 26 июня доложить лично мне.

Приказание было выполнено. Более 500 человек пополнили ряды частей корпуса, понесших потери в предыдущих боях.

Противник тем временем наращивал свои усилия. Ударную силу группы армий «Юг» составляла 1-я танковая группа, которой командовал выходец из аристократического прусского рода 60-летний генерал-полковник Э. фон Клейст. Его 13-я танковая дивизия к 26 июня переправилась через реку Иква по мосту у Млынова, захваченному накануне частями 11-й танковой дивизии, и выдвинулась в направлении Мошков, Ровно. Южнее ее из района Дубно в направлении Мизоч, Острог наступала 11-я танковая дивизия. Вслед за танковыми дивизиями с рубежа реки Иква перешли в наступление 299-я и 111-я пехотные дивизии. На подходе к Дубно находилась 75-я пехотная дивизия, а 16-я танковая дивизия была в нескольких километрах от Кременца.

С целью не допустить дальнейшего продвижения противника командующий Юго-Западным фронтом по согласованию с генералом армии Жуковым решил перенести контрудар на утро 26 июня, так как 8, 9 и 19-й механизированные, 31, 36 и 37-й стрелковые корпуса еще не вышли в назначенные им районы. Командующему 5-й армией было приказано создать подвижную группу в составе трех механизированных корпусов (22, 9 и 19-й) и нанести контрудар в общем направлении на Дубно. Навстречу им с юга должны были наступать также три механизированных корпуса (4, 8 и 15-й).

Утром 26 июня в районе Луцка, Ровно, Дубно, Броды на участке шириной до 70 км столкнулись во встречном сражении около 2 тыс. танков[25]. Успех сопутствовал только 8-му механизированному корпусу, который в течение дня продвинулся на 10–12 км. Части 15-го механизированного корпуса понесли большие потери от ударов вражеской авиации. 19-й механизированный корпус вышел на подступы к Дубно только к исходу дня, а 9-й механизированный корпус не смог преодолеть сопротивление 14-й танковой дивизии противника.

Почему же так произошло? Ответ на этот вопрос после войны попытался дать Рокоссовский. В своих мемуарах «Солдатский долг» он пишет:

«26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником. Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но посмотрим распоряжение фронта, относящееся к тому периоду: “Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение”. Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-волынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня создалось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который конкретной обстановки мог и не знать. Мне думается, в этом случае правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба».

Конечно, Рокоссовскому после войны было легко рассуждать о том, что командующий Юго-Западным фронтом мог отступить от требований директивы Генштаба. Выше уже отмечалось, какое давление испытывал генерал-полковник Кирпонос со стороны Ставки Главного Командования и Генерального штаба.

Вечером 26 июня генерал-полковник Кирпонос доложил начальнику Генштаба о своем решении резервными стрелковыми корпусами перейти к обороне на рубеже Луцк, Кременец, Гологуры. Механизированным корпусам было приказано прекратить контрудары, выйти из боя и отойти за этот рубеж. Генерал армии Жуков, посчитав такое решение ошибочным, потребовал с утра 27 июня перейти в наступление и разгромить противника, прорвавшегося к Луцку и Дубно. Но, получив сведения об обстановке на других фронтах, Жуков признал правоту Кирпоноса и приказал подготовить директиву об отводе войск Юго-Западного фронта на рубеж укрепрайонов старой госграницы.

Пока принималось это решение, 9-й механизированный корпус выдвигался на исходный рубеж для контрудара. На рассвете 27 июня он из района Ставки, Ромашевская нанес удар во фланг противнику (299, 111, 44-я пехотные, 13-я и 11-я танковые дивизии), теснившего 19-й механизированный корпус. 35-я танковая дивизия вышла на рубеж колхоз Малин, Уездце (15 км севернее Млынова), где перешла к обороне и в течение дня отражала атаки частей 299-й пехотной дивизии. 20-я танковая дивизия, двигаясь левее 35-й танковой дивизии, при подходе к Петушкову была обстреляна частями 13-й танковой и 299-й пехотной дивизий. Развернувшись в боевой порядок, 20-я танковая дивизия в 7 часов атаковала врага. Он оказал упорное сопротивление, а затем во второй половине дня, нащупав открытые фланги и промежутки между частями дивизии, стал ее обходить, создав угрозу окружения. В этой обстановке Рокоссовский решил с наступлением темноты отвести свои дивизии к южной опушке леса в районе Ромашевская, Клевань, где они и закрепились.

Несмотря на то что удар 9-го механизированного корпуса не достиг поставленной цели – захвата Млынова, его активные действия на левом фланге ударной группировки противника вынудили его развернуть 299-ю пехотную дивизию и часть сил 13-й танковой дивизии на север. В результате несколько облегчилось положение 19-го механизированного корпуса, отходившего с тяжелыми боями в направлении на Ровно.

29 июня Ставка Главного Командования приказала командующему Юго-Западным фронтом силами 5-й армии закрыть разрыв на участке Луцк, Станиславчик, чтобы изолировать и уничтожить прорвавшуюся мотомеханизированную группу противника. От 9-го механизированного корпуса (без 131-й моторизованной дивизии) требовалось во взаимодействии с 22-м механизированным корпусом нанести удар в направлении Клевань, Зарецк с целью уничтожить противника, выйти в район Зембица, Оладув, Варковичи и, обеспечивая себя со стороны Дубно, не допустить отхода врага на запад. 131-я моторизованная дивизия выводилась в резерв командующего 5-й армией.

К моменту нанесения контрудара механизированные корпуса находились в удручающем состоянии. Так, 9-й механизированный корпус в течение девяти дней прошел до 250 км, израсходовав 20–25 моточасов. Времени для того, чтобы провести осмотр материальной части и ее ремонт не было. В результате до одной трети матчасти вышла из строя по техническим причинам. Рокоссовский для нанесения удара располагал всего 32 танками. Вечером 30 июня в районе Оржева (5 км восточнее Клевани) по частям корпуса нанесли удар 25-я моторизованная и 14-я танковая дивизии противника. Отбив все атаки, корпус утром 1 июля перешел в наступление. Его 35-я танковая дивизия к исходу дня овладела лесом у Жуковщизны, а 20-я танковая дивизия продвинулась на 10–12 км. Однако для развития наступления у Рокоссовского не было сил. Поэтому он приказал дивизиям отойти в исходное положение.

Действия 22-го и 9-го механизированных корпусов создавали постоянную угрозу тыловым коммуникациям 3-го моторизованного и 29-го армейского корпусов. С целью устранить эту угрозу генерал-полковник фон Клейст решил разгромить оба мехкорпуса. В два часа дня 2 июля моторизованная дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» нанесла удар по правому флангу и тылу 22-го мехкорпуса и вынудила его к отходу. Против 9-го мехкорпуса фон Клейст направил 25-ю моторизованную дивизию. В результате ему удалось локализовать наступление войск 5-й армии на дубненском направлении.

Ставка Главного Командования, учитывая тяжелую обстановку, сложившуюся на Юго-Западном и Южном фронтах, 30 июня приняла решение отвести их войска к 9 июля на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Старо-Константиновского, Проскуровского и Каменец-Подольского укрепрайонов, где организовать упорную оборону[26]. Правофланговые соединения 5-й армии (15-й механизированный и 31-й стрелковый корпуса), разрушая за собой мосты и устраивая заграждения на дорогах, под прикрытием арьергардов отходили на реку Случь. На левом фланге армии 9-й и 19-й механизированные корпуса вели упорные бои с ударной группировкой противника, стремившейся прорваться на оперативный простор и осуществить стремительный рейд на Киев.

Рокоссовский, не имевший опыта организации и руководства отходом механизированного соединения, сумел справиться с такой сложной задачей. В ночь на 5 июля части 9-го мехкорпуса, оторвавшись от противника, начали отход за реку Случь. Они отходили классически – от рубежа к рубежу, отражая атаки наседавшего врага. Маршрут отхода пролегал через Новоград-Волынский, но семей комсостава в городе уже не было. 8 июля Рокоссовский отправил жене и дочери письмо, надеясь, что оно дойдет до адресата: «Дорогая Люлю и милая Адуся! “Куда, куда вы удалились?” Кличу, ищу вас – и найти не могу… Как мне установить с вами связь, не знаю… Я здоров, бодр, и никакая сила меня не берет. Не волнуйся, дорогая: я старый воин. Столько войн и передряг прошел и остался жив. Переживу и эту войну и вернусь к вам таким же бодрым, жизнерадостным и любящим вас… Спешу писать, идет бой…»[27]

Противник, наращивая свои усилия, во второй половине 7 июля захватил Бердичев, а к вечеру 8 июля прорвал Новоград-Волынский укрепрайон. Командующий 5-й армией попытался силами 31-го стрелкового, 9-го и 22-го механизированных корпусов во взаимодействии с 6-й армией остановить врага. Утром 10 июля корпуса перешли в контрнаступление. Оно развивалось неравномерно. Механизированные корпуса (всего 130 танков), действуя на левом фланге и в центре ударной группировки, с 10 по 14 июля продвинулись всего на 10–20 км, а 31-й стрелковый корпус – на 3–6 км.

В разгар сражения генерал Рокоссовский получил приказание передать командование корпусом генералу Маслову и немедленно прибыть в Москву. Приказом Верховного Главнокомандующего от 12 июля Константин Константинович был назначен командующим 4-й армией Западного фронта. Это было связано с тем, что командующий армией генерал-майор А. А. Коробков еще 30 июня был отстранен от должности «за потерю управления войсками в критической обстановке, нерешительность и бездействие». 22 июля решением Военной коллегии Верховного Суда СССР его приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. И только 31 июля 1957 г. решением той же Военной коллегии, но иного состава Коробков «по вновь открывшимся обстоятельствам» был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».