Журналист Том Лэнгдон объездил весь мир: любовь к странствиям была у него в крови. Другим такая жизнь казалась нестабильной и опасной, однако Том наслаждался свободой. Большую часть времени он проводил в зарубежных командировках, делая репортажи о войнах, восстаниях, голоде, эпидемиях и прочих бедствиях… Его цель была проста: Том надеялся изменить мир к лучшему, привлекая внимание к творящейся повсюду несправедливости. К тому же он обожал приключения.
Однако, несмотря на все описываемые ужасы, человечество продолжало скатываться все ниже, и Лэнгдон вернулся в Америку разочарованным. Он пытался найти противоядие от меланхолии в сочинении статеек для дамских журналов, изданий о дизайне, садоводстве и т. д. Но даже узнав все о чудесах, на которые способны компостные удобрения, и как это потрясающе – собственноручно настелить деревянный пол, он ощущал неудовлетворенность жизнью.
Близилось Рождество. Перед Томом стоял важнейший вопрос: ехать ли на праздники со своего Восточного побережья в Лос-Анджелес?
Причина стара как мир: в Лос-Анджелесе жила его подруга Лелия Гибсон. Она начинала как киноактриса и годами снималась в третьесортных ужастиках, а позднее стала голосом за кадром. Теперь Лелия зарабатывала на жизнь уже не тем, что ее резали перед камерой, а озвучкой разнообразных персонажей для чрезвычайно популярных утренних субботних мультфильмов. В детской телеиндустрии все знали, что никто не озвучит смешных зверушек талантливее и разностороннее, чем блистательная Лелия Гибсон. Доказательством тому служили уставленная наградами полка, неприличная цифра дохода и серьезная доля в правах на синдицикацию[1].
Том с Лелией сблизились во время ночного перелета из Юго-Восточной Азии в Штаты. Сначала он думал, что, возможно, дело в большом количестве выпитого ими спиртного, но, когда спустя пару часов после приземления в Лос-Анджелесе опьянение прошло, Лелия по-прежнему казалась привлекательной и интересной – пусть и слегка взбалмошной и эксцентричной. И она была увлечена им. Он переночевал у нее, и они сблизились еще больше. Впоследствии Лелия приезжала к нему в гости на Восточное побережье, и с тех пор у них сложились приятные, хотя и свободные отношения.
Могло показаться странным, что делающая успешную карьеру голливудская дива остановит выбор на колесящем по всему свету мужчине, пусть и меняющем паспорта как перчатки и умеющем шутить (не всегда пристойно) на тридцати языках, но материально не обеспеченном. Однако Лелии надоели люди ее круга. Как она однажды тактично объяснила, все они – лживые и ненадежные абсолютные подонки, Том же репортер и хотя бы время от времени имеет дело с правдой. Кроме того, Лелия обожала его грубоватую наружность: глубокие морщины на лице расценивались как последствие репортажей среди суровых пустынных ветров и перестрелок. И в самом деле, ему ради безопасности нередко приходилось падать лицом в песок.
Она с восторгом слушала рассказы Тома о том, как он добывал материалы для громких статей по всему земному шару. Он, в свою очередь, восхищался профессионализмом, с которым Лелия делала карьеру своим потешным голоском. Кроме того, они не жили вместе круглый год, что, по мнению Тома, являлось большим плюсом: не надо решать проблемы, досаждающие всем живущим бок о бок парам.
Когда-то он был женат – недолго и без детей. Теперь его бывшая жена не желала и слышать о нем, даже истеки он кровью посреди улицы. Тому исполнился сорок один, его мать совсем недавно умерла от сердечного приступа, отца уже несколько лет не было в живых. Поскольку он был единственным ребенком, теперь он остался совершенно один. Одиночество сделало его склонным к самоанализу. Уже половина отмеренного земного срока истекла, а все, чем Том мог похвастаться, – неудачный брак, отсутствие наследников, неофициальные отношения с королевой озвучки из Калифорнии, куча газетных материалов да несколько наград: жалкие крохи по любым меркам.
Ему выпал шанс начать замечательную жизнь с другой женщиной, однако каким-то образом они умудрились разойтись. Теперь он прекрасно осознавал: то, что он не женился на Элеоноре Картер, – главная ошибка всей его жизни. Тем не менее, будучи человеком действия и вновь испытывая тягу к путешествиям, Том ехал на Рождество поездом в Лос-Анджелес.
Можно задаться вопросом: почему именно поездом, когда добраться самолетом в несколько раз быстрее? Что ж… от постоянных досмотров службы безопасности в аэропортах, лезущих в интимные места рук, требований снять брюки перед посторонними людьми, обшаривания сумок терпение рано или поздно заканчивается и следует взрыв. Собственно, однажды Том так и поступил в аэропорту Ла-Гуардия – даже не взорвался, как ядерный реактор, а извергся подобно вулкану, уничтожившему Помпеи.
Тогда он только что прилетел из Италии, где осваивал очередную тему – на сей раз виноделие, – и надышался, пожалуй, в большей степени, чем требовалось, парами знаний про модификацию почвы и брожение винограда. В результате Лэнгдон был усталым, раздраженным и страдал от похмелья. Он проспал всего три часа в квартире друга в Нью-Йорке, прежде чем отправиться в аэропорт, чтобы не опоздать на самолет в Техас. Там он должен был написать статью про подростковые конкурсы красоты.
На пропускном пункте в Ла-Гуардии палка-детектор досматривающего прошлась по тем частям тела Тома, касаться которых не имела никакого права. Тем временем другой сотрудник службы безопасности вывалил все содержимое сумки Лэнгдона на ленту. Том мог лишь беспомощно смотреть, как его очень личные вещи становятся достоянием внезапно заинтересовавшихся незнакомцев.
В довершение этой чудесной сцены его проинформировали, что серьезные подозрения вызвало то ли удостоверение личности Тома, то ли цвет волос, то ли одежда, то ли размер носа (они так и не объяснили, в чем дело). Поэтому вместо перелета в Даллас придется неизвестно сколько наслаждаться компанией сотрудников ФБР, Управления по борьбе с наркотиками, ЦРУ и Департамента полиции Нью-Йорка. Он даже расслышал фразу «от пяти до десяти часов». Что – наряду с личным досмотром – превысило лимит терпения Тома. И лава выплеснулась наружу.
В Лэнгдоне было шесть футов два дюйма[2] роста, около двухсот двадцати фунтов[3] веса, он был довольно мускулист, и из его ушей шел пар праведного гнева. Он употребил слова, которые обычно не пустил бы в ход в радиусе четырех миль от церкви, налетел на сотрудников безопасности, выхватил доставивший столько неприятностей детектор и сломал пополам. Том и по сей день стыдится своего тогдашнего всплеска насилия, хотя одобрительные возгласы некоторых пассажиров – свидетелей произошедшего – немного приподняли ему настроение.
К счастью, женщина-судья, перед которой предстал Том, сама недавно перенесла процедуру чрезмерно рьяного обыска, так что, когда он давал показания, обменялась с Томом понимающими взглядами. К тому же подозрения в его адрес оказались – какой сюрприз! – ошибкой. Потому ограничились тем, что вынесли Тому строгое предупреждение с предписанием записаться на курсы управления гневом. Что он и планировал сделать, как только исчезнет неконтролируемое желание придушить типа с детектором. Однако у эмоционального срыва были и другие последствия: бедолаге Тому запретили сроком на два года летать рейсами в пределах континентальных Соединенных Штатов. Он и не подозревал, что так можно, пока ему не продемонстрировали соответствующие полномочия, указанные в тексте соглашения с авиакомпанией микроскопическим шрифтом, под столь же микроскопическим текстом «лимит выплат за утерянный багаж составляет пять долларов».
Вот тогда наступило прозрение. Невозможность путешествовать привычным способом – по воздуху – была важным знаком, знамением свыше. Потому Том и решил сесть в поезд до Лос-Анджелеса. Он напишет историю путешествия от океана до океана в рождественские праздники. И желание провести их с Лелией было не единственной причиной. Том Лэнгдон был из числа тех Лэнгдонов, что жили в Эльмире, штат Нью-Йорк. А хорошо знакомые с историей литературы при слове «Лэнгдоны из Эльмиры» вспомнят Оливию Лэнгдон. Оливия сама по себе была приятной особой со стойким характером, хоть и с трагической судьбой, но помнят ее благодаря тому, что она вышла замуж за словоохотливого оратора, вспыльчивого человека, плодовитого писателя, известного своим друзьям как Сэмюэл Клеменс, а всему миру – как Марк Твен.
Том знал об этой семейной связи с тех пор, как научился писать свое имя. Такой родственник вдохновлял его зарабатывать на жизнь писательством: ведь Твен тоже был журналистом. Он начинал карьеру в «Территориал Энтерпрайз» в Виргиния-сити в Неваде, прежде чем к нему пришли слава, богатство, банкротство и вновь слава и богатство.
В свою очередь, Тому довелось дважды побывать заложником террористов и с дюжину раз едва не погибнуть, освещая войны, стычки, перевороты и революции, посредством которых «цивилизованные» общества разрешали разногласия. Он видел, как надежда сменяется ужасом, ужас – злостью, а злость… злость ничем не сменялась, поскольку лишь копилась и создавала всем неприятности.
Он получал престижные премии, но не считал себя талантливым писателем, чьи произведения способны выдержать испытание временем. Не таким, как Марк Твен. Тем не менее даже дальнее родство с автором «Приключений Гекльберри Финна», «Жизни на Миссисипи» и «Человека, который совратил Гедлиберг», чьи творения останутся в веках, вызывало в Томе потрясающее чувство, что он (пусть и за чужой счет) особенный.
Перед смертью отец Тома попросил сына завершить то, что, согласно легенде, Твен так и не успел. Отец рассказал ему, что тот, путешествовавший, пожалуй, больше всех своих современников, уже будучи пожилым человеком, в мрачный период своей жизни отправился поездом через весь континент в рождественские праздники. Очевидно, после всех пережитых им и его родными трагедий[4] ему хотелось увидеть в окружающем мире что-то хорошее. Предположительно, он сделал много записей в ходе своей поездки, но по каким-то причинам они так ни во что и не вылились. Об этом и попросил отец: поехать поездом, написать рассказ, завершить начатое Твеном дело, и тогда Лэнгдоны будут им гордиться.
Тогда Том только-только вернулся из безумно насыщенной заокеанской поездки, проведя сутки в самолете, чтобы успеть повидаться с отцом до его кончины. Услышав сбивчивую просьбу, он был ошеломлен. Пересечь всю страну на поезде под Рождество, чтобы закончить то, что Марк Твен якобы не сумел? Том принял это за предсмертный бред, так что желание отца так и осталось неисполненным. Однако теперь, раз уж он не мог летать в пределах Штатов – если не хотел, чтобы его опознали по отпечаткам и заковали в наручники, – он собирался все-таки предпринять этот вояж ради старика. И, возможно, ради себя тоже.
Том хотел попытаться найти себя в этом путешествии длиной почти в три тысячи миль. Он отправлялся именно в рождественские праздники потому, что Рождество – время обновления. Для него это, возможно, последний шанс разгрести созданный им самим бардак. По крайней мере, он попробует.
Но знай он, как круто изменится его жизнь спустя всего пару часов после посадки в поезд, возможно, предпочел бы пройтись до Калифорнии пешком.