– Блажная ты!
Я смеюсь:
– Отчего же?!
– Ну, скажи на милость, чему ты сейчас улыбаешься, а?! Чему ты радуешься-то?!
– Да что такое, не пойму я…
– Ну, ты стоишь и трёшь эту чумазую раковину. Минут десять уже скребёшь и улыбаешься от виска до виска.
– От уха до уха…
– Да какая разница?! Что ты там в раковине нашла, что?! Просвети меня, неумного!
– Ты не поймёшь. – отвечаю я и вновь принимаюсь скрести и тереть налёт глины, которая с завидной регулярностью придаёт сияющему корыту раковины замызганный неопрятный и запущенный вид. Я не слишком люблю возню по хозяйству, но в обычных делах всегда можно отыскать некий момент, который окрасит любое действо в приятные сердцу краски.
Если представить, к примеру, что под ногами у тебя не банальный пол, а палуба корабля, то драить палубу окажется намного интереснее. Полуденное солнце заменит торшер, морской ветер ворвётся в настежь распахнутые окна… Шторы взовьются парусами! Можно даже слегка пошалить и плеснуть из ведра на середину комнаты, так чтобы не затекло под плинтус, на беду соседям снизу.
– Ты ненормальная?
– ?
– Тринадцать часов выдавливать косточки из вишен! Вся кухня в вишнёвом соке…
– Это не сок. Это кровь.
– Откуда? Ты порезалась?
– Нет. Это нормальная вишнёвая кровь.
– Фу ты. Дурёха. Иди ляг, завтра доделаешь.
– Не могу. Я обещала.
– Что? Кому?
– Вишне обещала, что, если она вырастет и у неё будут дети, то все они будут пристроены. Ни один не пропадёт.
– Кровожадно звучит, не находишь?
– Почему?
– Ты ж их съешь.
– Ну… в общем. Да. Ты тоже, кстати.
А я всё ещё стою и тру раковину.
В ней давным-давно отражается моё розовое от работы лицо. Кабошон капель воды из-под крана смешивается с солёными струями, что текут по щекам.
– Ты скоро?
– Угу…
– Ты плачешь?
– Нет…
– Иди, я домою.
– Не надо, я сама. Уже почти всё…
Я старательно намыливаю перчатки хозяйственным мылом и полощу их. Так долго, пока не становится чересчур жаль самой воды и жителей Африки, что страдают от её недостатка. Мне неинтересно тратить жизнь на пустую болтовню или бессмысленную работу. Но я не упускаю любой возможности надеть резиновые перчатки, чтобы ощутить их невозможно приятный запах. Это аромат надувных игрушек и воздушных шариков из детства. Они были такими же восхитительно резиновыми. И понарошку рвались из рук на весёлом первомайском ветерке. А на самом деле, лишь хотели проверить, насколько крепка связь между нами. Оказалось, что сильна.
– Ты всё-таки плачешь.
– Ну, понимаешь… Почему этого больше нет? Несправедливо так!
– Чего нет-то?
– Детства!
– По-моему, ты совершаешь большую ошибку.
– Что ты имеешь в виду?
– Надо радоваться тому, что есть сейчас. А рыдать над тем, что прошло… Давай-ка, иди умойся, а я тут сам. И, знаешь, завтра я тебе куплю такой большой шарик, что ты будешь рыдать, вспоминая о нём ещё лет сорок, не меньше.
– Сорок? А чего так мало?!
– Ну, на тебя не угодишь!