Когда они вышли из дома, взгляд Хельги сразу же привлекло пламя, жадно бросавшееся на стремительно темневшие небеса с вершины ворот. Под факелом стоял Яки; мерцающий свет выхватывал каждую черточку его лица.
Тень другого человека. Мысль танцевала перед глазами Хельги, но как только она смогла на ней сосредоточиться, свет сместился, и он снова вернулся: дружелюбный старый Яки, такой же, как всегда. Уннтор подошел к нему с малюткой Сигрун, гордо восседавшей на дедушкиных плечах, и занял свое место у ворот. Стоя рядом, Уннтор и Яки смотрелись как братья. До Хельги донеслось журчание слов: Сигрун пыталась объяснить обоим, почему птицы любят летать, а не ходить.
Семьи заняли позиции с обеих сторон, как воины. В сумерках можно было разглядеть лишь смутные фигуры двоих всадников, что медленно приближались к хутору.
– Давай быстрее, девочка! – крикнул Бьёрн. – Аслак бородой обрастет, пока тебя дождется!
– Заткнись, косолапый ты мешок с мясом! – прокричал в ответ женский голос. – Никогда такому не бывать!
Карл улыбнулся:
– Не похоже, что брак смягчил нашу любимую сестру.
– Язык у нее всегда был тот еще, – согласился Бьёрн.
Стоявший рядом Эйнар пробормотал что-то, слишком тихо, чтобы Хельга могла услышать.
– Что ты сказал? – прошептала она.
– Ничего, – ответил Эйнар, медленно вращая плечами и отгоняя напряжение. И повторил: – Ничего.
Всадники явно не торопились, их лошади двигались к хутору шагом. Даже издалека Хельга сразу узнала Йорунн: худая, с прямой спиной, почти с такой же фигурой, как у Хильдигуннюр. Длинная каштановая коса свисала у нее ниже груди. Мужчина рядом с ней был среднего роста и сложения. Огонь отразился в пытливых глазах, которые изучали собравшихся людей, но он не проронил ни звука, пока они с женой слезали с лошадей.
– Добро пожаловать, дочка, – сказал Уннтор. – Мое старое сердце гордится, видя тебя. – Он взглянул на Сигмара. – Приветствую и тебя, Сигмар: ты мне такой же сын, как они, – он показал на Карла, Бьёрна и Аслака.
– Благодарю тебя, Уннтор, – ответил Сигмар. – Я должен был посетить твой дом раньше.
– Конечно, должен был, – сказал Уннтор. – Проходите внутрь. Еда готова.
Семья двинулась к дому, но Хельга заметила, что Эйнар держится в стороне.
– Что случилось? – спросила она, когда никто не мог их услышать, но Эйнар лишь покачал головой.
– Ничего, – пробормотал он, отводя взгляд в сторону.
– Что ж, – сказала она, хватая его за локоть, – тогда пойдем. Нечего торчать тут как чирей на жопе у лошади.
Она почувствовала небольшое сопротивление, но потом он сдался и позволил вести себя к свету, лившемуся из двери дома.
Когда они вошли, Йорунн уже удобно устроилась рядом с отцом и болтала:
– …а потом мы пойдем на юг. Но мы тут надолго задержимся, чтобы я отдохнула, потому что Сигмар меня постоянно подгоняет, – добавила она с усмешкой.
– И хорошо, – пророкотал Уннтор. – Как насчет еды? Мама сделала наваристое теплое мясо. Или вы не голодны?
– Мы поели в дороге, – призналась она, стыдливо взглянув на свою мать.
– Ладно, тогда устраивайтесь. Мы собирались уложить детишек спать – как вас раньше, помнишь?
Длинный стол был уже разобран и прислонен к стене, а семьи расположились большим полукругом. Карл, Агла и Гита сидели у своих кроватей, Карл тихо болтал с женой, пока она заплетала светлые волосы дочери в косу. Аслак сидел рядом с Руной, но та повернулась к нему спиной и склонилась над двумя маленькими фигурками. Бьёрн сидел в одиночестве на другом конце большой комнаты.
Хильдигуннюр вытащила стул и разместилась в центре полукруга. Рядом с ней расслабился в огромном резном кресле вождя Уннтор.
– Хочу послушать историю, – сопротивлялся сну Браги, завернутый в кокон одеяла.
– Так замолчи и слушай, – сказала Руна.
Хельга отвела Эйнара в угол, к верстаку, откуда они вытащили стулья. Она заметила, что Гита мельком взглянула в их сторону, но никак не отреагировала. Люди смотрят по-другому.
– Хорошо, – сказала Хильдигуннюр. – Вы занимаете больше места, чем когда-то, – добавила она, широко улыбаясь.
За ее спиной в дом прокралась Тори с Вёлундом в хвосте, и подошла к Бьёрну. Она прошептала ему что-то на ухо, и он кивнул в ответ.
– Но вы всегда любили хорошие истории. Эта – о братьях и чести.
– История! – пискнули позади Аслака, и он с улыбкой обернулся, чтобы утихомирить дочь.
Наконец в доме воцарилась тишина.
Хильдигуннюр прочистила горло:
– Давным-давно, во времена королей, в эпоху героев, жил один человек – самый сильный и самый ловкий из всех. Звали его Старкад, и не было ему равных. Был у него названый брат, Викар Харальдссон, которого вырастил убийца его отца. Викар поклялся отомстить, и Старкад помог ему стать королем Агдера и западных фьордов. Они со Старкадом сражались во многих битвах, и никто не превзошел Старкада в искусстве войны. И вот однажды…
– На них напало чудовище! – выкрикнул Браги.
– Тише, – сказала Руна, – это в другой истории. Слушай внимательно, тебе надо об этом знать.
– Однажды, – продолжила Хильдигуннюр, точно ничего не случилось, – они плыли по морю, и ветер покинул паруса Викара. С ними был прорицатель, старик по имени Гимли. Он гадал по костям, бросал их снова и снова, но эти проклятые штуки говорили одно: король должен быть принесен в жертву. Когда воины восстали, Старкад встал между своим королем и целым кораблем викингов и заявил, что сначала им придется убить его. Когда никто этого не сделал, Викар сказал, что нужно плыть к берегу и размыслить над волей богов дома. Ночью, перед тем как они решили судьбу Викара, отчим Старкада, человек по имени Грани Конский Волос, позвал его на долгую прогулку. Они прошли по мосту, что сверкал множеством оттенков серого в свете луны, и попали на тайный совет, где Грани сбросил свой капюшон и оказался Одином, – Хильдигуннюр подмигнула Хельге. – Многомудрый восславил Старкада за его верность и наградил множеством даров, а еще Один пообещал, что Старкад проживет три человеческих жизни и в каждой будет иметь тройную удачу. Получил воин невообразимое богатство и лучшее оружие, дающее победу в каждой битве, уважение правителей – и в придачу ко всему талант скальда.
Хельга услышала, как по дому разносится одобрительное бормотание: это правильно, что боги вознаграждают за верность.
Однако Хильдигуннюр не закончила.
– Но, услышав, что Один вознес Старкада почти наравне с самими богами, Тор преисполнился яростной ревности, – продолжала она, и теперь ее голос был суров. – Он проклял Старкада, отныне собственного брата: Тор обрек его совершать преступление в каждой жизни, лишил детей и наложил на него гейс: каждый раз, когда Старкад станет хозяином дома, хутора, любой земли, – и недели не пройдет, как их уничтожат. Но и на этом Тор не остановился: Старкаду всегда будет мало богатства, он никогда не выйдет из битвы без самых болезненных ран, простой народ будет его ненавидеть, и он всегда будет забывать сказанные им висы. Так, благословленный и проклятый богами, Старкад ходил по земле трижды шестьдесят лет, самый удачливый и самый несчастный викинг на свете. Он не мог долго жить в одном месте. Всех его друзей забирала смерть – и ему приходилось мириться с тем, что худшие скальды поют его песни как свои. Он дожил бы до этого дня, если бы Тор не предложил ему сделку: убить волшебным копьем внука его лучшего друга. Как только сына Викара не станет, викинг, что не может умереть, обретет покой. В конце концов Старкад Могучий стал пешкой богов и потерял самого себя.
Она посмотрела каждому из своих детей в глаза, прежде чем закончить:
– Так помните, – сказала она, подкрепляя слова властным взглядом, – Тор был отравлен ревностью, и не было чести в том, что он сделал со Старкадом. Не богатством или страхом измеряется ваше достоинство, но весом вашего имени. Вы дети Уннтора Регинссона, и я наказываю вам высоко вознести его имя своими делами.
Слабо горевший огонь бросал красноватые отсветы на пол дома; люди были не более чем смутными силуэтами. Хельга увидела, как самый крупный из них зашевелился:
– Пора в кровать, – пророкотал, вставая, Бьёрн, и Тири вскочила, подняв на ноги сонного Вёлунда. Тихими пожеланиями доброй ночи их проводили за дверь. Семья Карла ушла в дальний угол дома, и вскоре Хельга слышала только медленное размеренное дыхание, перемежаемое легкими всхрапами.
Но в ушах ее все еще звучал голос матери: «Он стал пешкой богов и потерял самого себя».
Сон пришел к ней нескоро.