* * *

– Всем на пол! Лежать!

Темно-серая плитка пола показалась раскаленной, когда она вытянулась по приказу, чувствуя, как неловкость пробивается сквозь ужас. Прихлынувший жар, гулко шумевший в голове, не мог вытеснить из памяти того, что на ней прямая юбка, прикрывающая колени, и сейчас она, кажется, задралась. Всем видны ее дряблые, белые ноги… Татьяна Андреевна и хотела бы натянуть ее, но в одной руке была сумка с наличными, которые только что отсчитал ей кассир, а другой – она прижимала Вишенку – малюсенького тихого йорка.

Как же она не успела выйти из банка?! Задержалась подкрасить губы… Черт бы с ними! На них давно никто не заглядывается. А если грабители в черных балаклавах начнут палить из своих пистолетов, ей уже точно будет все равно, каким полицейские потом найдут ее тело. Гримас отвращения она уже не увидит.

Задыхаясь от пыли, скопившейся на полу, в который пришлось уткнуться лицом, и страха, звеневшего в голове все громче, Татьяна Андреевна пыталась думать о том, что происходящее слишком напоминает сцену из какого-то боевика. Когда она в последний раз смотрела фильм про ограбление? Даже не вспомнить… А тут внезапно угодила в другую реальность, не имеющую ничего общего с ее спокойной, размеренной жизнью начинающей пенсионерки.

Муж, покинувший этот мир три года назад, оставил ей приятный счет, проценты с которого поддерживали на плаву. За ними она и пришла сегодня в банк… Говорил сын, что никто уже не пользуется наличкой, сплошная головная боль! Уговаривал держать деньги только на карте… Вот послушала бы, не пришлось бы наведываться в офис банка, находившийся даже не в ее районе. Но Татьяне Андреевне было приятно раз в месяц совершать такой визит, воображая себя богатой женщиной с крошечной собачкой под мышкой. Нравился изысканный интерьер, сочетающий светлые тона с теплыми, а медового цвета диванчики так и манили присесть. Даже вода в кулере казалась здесь особенно вкусной!

Кто бы мог подумать, что в таком райском месте может произойти чудовищное?!

– Не смотри на них, – шептала Татьяна Андреевна то ли своему терьеру, то ли себе самой. – Даже головы не поднимай.

В Вишенке она была уверена даже больше: ее собачка отличалась от многих собратьев покладистым нравом и молчаливостью. Хозяйка даже не помнила толком ее голоса – так редко Вишенка подавала его. Разве что тихонько попискивала, пока наполнялась ее миска. Так что за нее опасаться не стоило.

И в тот же момент собака дернулась всем телом, громко взвизгнула и разразилась лаем.

А следом прозвучал выстрел…

* * *

Солнечный свет и птичьи трели стекают по еловым ветвям и невесомой паутиной зависают между сосновыми иглами. Просыпаться летом за городом – одно удовольствие. Особенно когда не нужно, как миллионам других, бежать на электричку и отправляться на работу в Москву.

Вот только не мне считать себя везучей…

Но я позволяю себе не вскакивать с постели, как только пробудилось сознание, понежиться, пытаясь разглядеть ускользающие видения, лениво погадать – к чему такое приснилось? И это уже неплохо, если забыть обо всем остальном.

Я не забыла. Просто стараюсь не вспоминать.

И Морфей щадит меня, не посылает сны о прошлом. Если честно, мне вообще видится ночами всякая неразбериха, ничего связного. Интересно, существуют ли на самом деле люди, так подробно помнящие сны, как героиня Умы Турман в «Окончательном анализе»? Правда, в финале выяснилось, что она все сочиняла…

Я прислушиваюсь к тихой жизни нашего большого дома: Артур с Никитой наверняка уже уехали, накормив собак. Когда я просыпалась после их отъезда и вслепую добиралась до кухни, чтобы на ощупь сделать себе кофе и тогда уже проснуться окончательно, на большом овальном столе меня каждый раз ждал подарок – букетик ромашек или шоколадный батончик. Несколько раз я находила блокнотики с забавными обложками, а однажды это были три билета в кино… Почему я ни разу так и не спросила, кто из них двоих дарит мне утреннюю радость? Наверное, мне не хотелось этого знать.

«У них же первый день отпуска, – вспомнилось внезапно, когда я уже подходила к кухне. – Подарка не будет, они оба дома. Но собаки уже точно позавтракали – молчат…»

Их могла бы накормить и я, ведь это была моя затея с собачьим приютом, но Артур всегда встает раньше, и они с Никитой так трогательно заботятся обо мне, давая поваляться подольше… Со стороны и не подумаешь, что мы трое – чужие друг другу люди, которых вместе свели горе и одиночество.

Уже почти полгода мы живем в доме моего отца, который про себя я продолжаю называть именно так, не добавляя «покойного». И без того ни на секунду не удается забыть, что их с Машкой, моей старшей сестрой, убили именно здесь. Не в самом доме, в бассейне, который теперь стоит пустым, точно пересох от страданий, но дела это не меняет.

Это не единственная зияющая дыра, возникшая с прошлогоднего мая, когда мне только исполнилось восемнадцать и мама в день рождения разбудила меня взглядом. Она сидела на краешке моей постели и смотрела с отчаянием – совершенно неподдельным.

– Ты что? – спросила я шепотом, спросонья даже не вспомнив, какой наступил день.

– Сашка, – произнесла она трагическим голосом, – ты стала совершеннолетней. А как же я?

Как будто я намеревалась тут же собрать чемодан и скрыться за горизонтом, даже не сдав ЕГЭ!

Я забралась к ней на колени, что совсем нетрудно при моем росте и весе, которые не изменились с тринадцати лет, и мама долго баюкала меня, прижавшись щекой к спутанным спросонья волосам. Было так тепло и спокойно… Как всегда рядом с мамой.

Когда ее убили в нашем подъезде и Артур, как следователь, который вел это дело, пришел сообщить мне, хотя у самого связки кровоточили от боли, я впервые узнала, что это вовсе не метафора: мир почернел… Казалось, меня разорвет от ужаса, ведь моя реальность распадалась на кровоточащие куски. Как я вообще выжила без мамы?!

При этом нельзя сказать, будто я безумно горюю по отцу с сестрой… По Машке чуть больше, чем по нему, бросившему нас с мамой еще при жизни. Но вот забыть, что это его дом, – не удается. Я думала, будет легче переселиться сюда из маленькой московской квартиры, опустевшей без мамы, заполнить дом бежавшими от мужей женщинами, которым нужен приют… И собаками, мечтающими о хозяине.

Но однажды я поняла, что все они по очереди начнут влюбляться в Артура – и женщины, и собаки… Тогда наш дом станет сумасшедшим. Не то чтобы я считала, будто он теперь до конца жизни должен хранить верность памяти мамы, но предугадывала: меня точно не обрадует, если Артур Логов станет крутить романы на моих глазах. С собаками проще, даже если все они будут считать хозяином только нашего прекрасного следователя, а мы с Никитой, его помощником, будем кем-то вроде обслуги. Это как раз ничего, в собаках столько любви – ее хватит на всех. Но вот с несчастными женами я решила повременить…

Первой в наш дом вошла Моника. И это как раз таки собака, а не женщина. Артур задумал забрать ее из приюта «ДогДом» после первой же совместной прогулки. Тогда мама еще была жива, и мы втроем наведывались к приютским песикам по выходным. Первое знакомство с Моникой обернулось для Артура полным отчаянием: ему так и не удалось усмирить страх в ее взгляде. Поэтому он и запомнил эту собачку, поэтому и забрал, как только мы перебрались в отцовский дом в Подмосковье…

Теперь они друг в друге души не чают: Логов очаровывал Монику осторожно, как диковатую девушку, уже пережившую обман и разочарование. Они подолгу гуляли вместе по берегу Учи, тогда еще покрытой льдом. Потом следили, как вода пробивается на волю, и Моника по-прежнему держалась настороженно. В мае я не раз замечала, как они просто сидят рядом на коротенькой свежей траве, и Артур даже не пытается погладить ее жестковатую шерсть, просто рассказывает о чем-то. Может, о моей маме, он ведь тоскует по ней не меньше, чем я… А собака бросает короткие взгляды и отводит свои удивительные, будто подведенные карандашом глаза, все еще не решаясь поверить, что этот человек не обидит.

Но мы все не теряли надежды, что перелом в их отношениях случится. И этот день совпал с началом лета, которое сразу же заявило о себе двадцатиградусным теплом. Артур вернулся с работы еще до заката солнца, как все нормальные люди, и после ужина лениво растянулся на прогретой за день траве. И вдруг Моника, встретившая его, как всегда, застенчиво, подобралась к нему, легла рядом и положила голову ему на руку, совсем как влюбленная девушка.

Я смотрела на них через открытое окно кухни. Артур поймал мой взгляд и сделал «большие глаза», выказав изумление и восторг. Шевельнуться он долго не решался и, кажется, дышал через раз… А Моника тихонько задремала, согретая теплом его тела и вечерними лучами. Из дома мне не видна была ее морда, но я не сомневалась, что наша собака улыбается во сне. Поверить в то, что счастье не просто возможно, а уже – вот оно, с тобой! – какое это блаженство… Обмякнуть, окутанной ощущением абсолютного доверия. Я тоже испытываю нечто подобное рядом с Артуром – это человек, который не обидит и не предаст. Нам с Моникой повезло, что он взял нас под свое крыло…

– Ты подсматриваешь за ним?! – опешил Никита, ворвавшись в кухню и застав меня у окна.

– Сдурел совсем? – огрызнулась я. – Сам взгляни: Моника впервые улеглась рядом с ним. Сама! Вот на что я смотрю.

С Никитой Ивашиным мы были на равных, хотя он-то уже окончил институт, куда я даже не стала поступать. Прошлым летом – понятно почему, а в этом году, когда Артур намекнул, что можно бы и подумать о «корочке», я откровенно призналась: ни малейшего желания поступать в вуз не испытываю. А зачем? Вряд ли кто-то может научить меня писать прозу, а ни к чему другому я тяги не испытываю. Буду набираться мастерства у любимых писателей, благо книг в доме – целые шкафы…

Кажется, Артур тогда хотел сказать еще что-то, скорее всего, намекнуть, что я могла бы стать со временем его коллегой, но успел сообразить: в качестве добровольного помощника я принесу больше пользы. В этом Логов убедился уж не раз. Меня не сковывали никакие официальные рамки, я могла примерять маски и даже чуточку обманывать людей ради выяснения правды, которую они сами скрывали от следователя – из опаски или привычного недоверия властям… А с такой милой светловолосой девочкой с огромными голубыми глазами многие отмякали и начинали откровенничать.

Так что Артуру было на руку то, что я участвую в расследованиях подпольно, хотя его начальник полковник Разумовский (для меня – Павел Андреевич!) обо мне отлично знал. И закрывал глаза на наши не совсем законные действия, ведь в конечном счете, как ни парадоксально, они были направлены как раз на восстановление законности.

В общем, и в этом году меня никто не стал уговаривать поступать в институт, и я продолжила наслаждаться жизнью с двумя «следаками», каким-то невообразимым образом ставшими моей семьей, и пятью собаками, включая Монику, которым выпала честь стать основателями нашего приюта для животных.

Но Моника была первой. Мы решили, что ей необходимо не просто привыкнуть к Артуру (и заодно к нам с Никиткой), но почувствовать себя его единственной собакой. Мы даже приюту дали ее имя, ведь она стала кем-то вроде прародительницы стаи. Почему-то мне казалось, будто Моника понимает это и ценит…

Смешно, конечно!

* * *

По выходным Никита старался готовить завтраки, которые помнились бы потом всю неделю, ведь в будни они с Артуром наспех перекусывали бутербродами, порой не успевая даже сесть за стол, на бегу, и уезжали в Комитет. Для Логова главное было залить в себя кофе, который он варил сам и таким, что у Никиты глаза на лоб лезли от крепости.

А чем питалась Сашка, он даже не знал… Спросил как-то раз, но она отмахнулась:

– Ой, не бери в голову! Что я – маленькая?

«Конечно, маленькая, – подумал он тогда с нежностью. – И не только ростиком… Тебя хочется нянчить и нежить. Если б ты только позволила…»

Именно для нее Никита с утра пораньше замешал тесто на блины, осторожно сдув пылинки со специальной сковородки, которой никто не пользовался, кроме него. Когда купил ее, то опасался, что Логов начнет подтрунивать, но тот отнесся к приобретению с неожиданным уважением. Ивашин объяснил себе это тем, что его начальник ценит профессионализм, чего бы это ни касалось. Если уж печь блинчики, то на правильной сковороде!

У Никиты они получались тоненькими и не жирными, и это сразу откликнулось в Сашке воспоминанием:

– Мама такие же пекла…

Он испугался, что расстроил ее, напомнив о главной потере, и уже готов был дать себе слово больше никогда… Но тут Сашка просительно улыбнулась:

– Пеки их почаще, ладно? Обожаю… Ну когда у тебя время будет, конечно!

«Для тебя? Всегда!» – Никита удержал эту клятву в себе, но с тех пор выходные не обходились без блинов – на завтрак или на ужин. Сашка любила макать их в сгущенку, Артур предпочитал сметану, а сам Никита привык есть блины со смородиновым вареньем.

Услышав Сашкины шаги наверху и шум воды в ванной, Никита быстро включил сковороду, и когда она достаточно прогрелась, зачерпнул небольшой поварешкой жидкое тесто и заполнил черный круг, сделав его светлым.

«Чем не Малевич?» – ухмыльнулся он, любуясь своим произведением, похорошевшим еще больше, когда блин перевернулся золотистой стороной. Почему-то только сейчас Никита задумался: то, что среди кухонной утвари, имеющейся в доме Сашкиного отца, не оказалось блинной сковороды, – можно считать попыткой стереть из памяти все, связанное с бывшей женой? Раз Оксана пекла вкусные блинчики… Понятно, что сам Сергей Каверин не стоял у плиты, но была же у него кухарка или кто-то вроде этого? Новая жизнь должна была стать новой во всем? И стала. Но ненадолго…

Последнее прозвучало злорадно, такого Никита не хотел. Ловко перекинув готовый блин на большое блюдо, он прислушался к происходившему за окном, чтобы отвлечься от нехороших мыслей. Все, кто ранил Сашку, автоматически становились его врагами, хотя об этом, может, никто и не догадывался, ведь открыто Ивашин не выказывал враждебности. Но подозревал, что не протянул бы руки, если б Сашкин отец тонул на его глазах… Но об этом позаботилась Русалка.

Как ни страшно звучало, и все же выходило так, что именно Русалку он должен был благодарить не только за это, но и за то, как преобразилась его собственная жизнь. Сашка вошла в нее и – самое поразительное! – осталась. Чудовищное зло обернулось для него счастьем. Правда, Никита ни разу даже не заикнулся об этом вслух, но, кажется, мысли Логова текли в том же направлении, потому что как-то он заметил, поймав взгляд своего помощника, неотступно скользящий за Сашкой:

– Ты шел к ней всю жизнь… Да, парень? Если б ты не окончил юрфак, не пришел в Комитет, не стал работать со мной, то Сашка просто тебе не встретилась бы.

Ему здорово полегчало от этих слов, но справедливости ради Никита заметил:

– Она не со мной. Даже сейчас. Мы просто живем в одном доме.

– Это верно, – отозвался Артур безжалостно.

Но тут же добавил:

– Сегодня дела обстоят так. А что там будет завтра, никому не ведомо.

Сердце Никиты скакнуло до самого горла:

– Вы… Вы думаете, у меня есть шанс?!

– Что я думаю, вообще не имеет значения, – вздохнул Артур. – А какие мысли бродят в голове этой милой особы, известно только ей… Мне кажется, у тебя есть один-единственный путь: привязать Сашку к себе. Приручить, если хочешь… Ну ты помнишь Экзюпери! Если ты станешь ей необходимым настолько, что она не будет представлять своей жизни без тебя, тогда – бинго!

«Он прикалывается или действительно так думает?» – Никита наморщил лоб, но уточнить не решился. В словах Логова был свой резон, хотя такой путь выглядел довольно уныло: она не влюбится, просто смирится с его присутствием… Согласен он на такое?

Никита спрашивал себя об этом каждое утро и виновато улыбался своему отражению в ванной: «Конечно, согласен…»

– Блинчики! Блинчики! Обожаю! – пропела Сашка, возникнув на пороге.

Никита решился пошутить:

– Меня или блинчики?

– Тебя-тебя, – прощебетала она и первой уселась за стол. – Артур встал?

В зеленых шортах и желтой маечке она выглядела восьмиклассницей. Светлые волосы поймали солнечный луч, зазолотились, а глаза стали совсем прозрачными – они темнели только от злости.

– Спрашиваешь! Он с Моникой уже оббежали вокруг усадьбы.

– А он стал больше двигаться, как она появилась, – одобрительно заметила Саша. – Ему на пользу быть собачником.

– Почему раньше не завел?

– Понятно же – один жил. Он целый день на работе, любая затоскует…

«Она не сказала “собака”, – отметил Никита. – Женщине тоже не в радость муж-следователь?»

И решил почти мгновенно: «Я сменил бы работу ради нее…»

– Артур идет, – заметил он через одно из окон – в кухне они были объединены эркером.

– На запах явился, – хмыкнула Сашка. И вытянула шею: – У тебя уже все?

– Парочка осталась. Доставай сметану, варенье…

– Сгущенку!

– Само собой. Как же ты без сгущенки!

Было так уютно сидеть за столом, в центре которого высилась горка блинов, еще исходивших теплым паром. «Как будто мы – настоящая семья, – подумал Никита растроганно. – И неважно, кто кому кем приходится…» Втолковать это постороннему было бы трудновато, а себе они давно не пытались ничего объяснить.

Моника после прогулок всегда возвращалась в свою будку, не входила в дом вместе с Артуром. Он полагал, что так она защищена от ревности собратьев, которых у нее было четверо. Кобелей уже кастрировали, и двум девушкам – второй была Мари, покорившая Сашку тем, что встала на задние лапы, уговаривая забрать с собой! – ничто не угрожало.

Старейшиной в собачьем семействе был десятилетний Дики, почти с рождения живший в «ДогДоме», где с ним и подружилась Сашка. Когда они с Оксаной только начали помогать приюту для животных выгуливать собак по выходным, Сашка казалась такой былиночкой, что ей решались доверить лишь самого спокойного пса, который никуда не рвался, неспешно шел по полю, наслаждаясь самим процессом, и с достоинством помечал территорию.

– Он провел в приюте целую жизнь! Ничего другого не помнит. Так и просидел в клетке десять лет… Должен же старичок хоть выйти с пожизненного, – она отстаивала право Дики переселиться к ним с такой болью, что ни один из них не посмел возразить.

Они не пожалели: когда у собак возникали разногласия, Дики со вздохом поднимался и вставал между спорщиками. Почему-то они тут же умолкали, хотя старик ни разу ни на кого даже не гавкнул… Может, в собачьем племени больше почтения к старости? Даже Бутч, импульсивный и чернявый, как испанец, затихал, хотя всегда готов был «подоставать» приятелей и без устали прыгал вокруг добродушного Друлла.

До «великого переселения» Дики жил в одном вольере с Мари и длинноногим Друллом, веселой пятнистой расцветкой напоминающим джек-рассела. Эта троица так привязалась друг к другу, что в приюте их водили гулять только вместе. Причем самой боевой из них была Мари…

«У них сложилась такая же странная семья, как у нас, – думала Саша, пытаясь гладить всех собак одновременно. – Их нельзя разлучать. Это Моника – одиночка. А Бутч… Он привыкнет к ним».

Сама Сашка тянулась именно к Бутчу, хотя водить его на поводке было мукой мученической. Наверное, поэтому неугомонного пса уже дважды возвращали «усыновители».

– Больше никто тебя не обидит, – прошептала она, приподняв висячее ухо.

А Никита, наблюдая за ними, уныло подумал: в нем самом Сашке, похоже, как раз и не хватает такого взрывного темперамента и радостной неугомонности. Он больше походил на улыбчивого, спокойного Друлла, но Сашкиным любимцем стал не этот славный, добрый пес…

* * *

Они уже почти покончили с блинами, когда позвонил Разумовский. Никите показалось, что Артур взглянул на телефон умоляюще: «Замолчи, а? Дай мне хоть день побыть дома…»

Но проглотив большой кусок, он уже просипел в трубку:

– Да, Павел Андреевич. Слушаю.

– Ты там не пьешь случаем? – в голосе полковника прозвучало подозрение, чуть сдобренное завистью.

– Почему – нет? У меня отпуск начался.

– Позже отгуляешь. Так ты чем там занят?

– Блины ем. – Он тяжело вздохнул, увидев, как все планы на день вылетают в трубу.

Разумовский одобрил:

– Уже лучше… Тогда быстренько доедай и выезжай на ограбление банка на Большой Семеновской.

Артур приподнял брови:

– Ограбление? Это ж не моя тема…

– Директор банка убит. Грабители ушли. Трое их было…

– Много взяли?

– Всего пару миллионов… Сразу после выстрела пустились в бега. Мы объявили «Перехват», но пока все мимо…

– Понятно. Едем. – Логов уже поднялся, знаками показывая Сашке, чтобы дала ему салфетку.

Она ловко выдернула желтый квадратик из фарфоровой подставки, похожей на белый парус, и протянула ему. Рискуя подавиться, Никита дожевывал блин, жестами заверяя, что практически готов.

– Можно мне с вами? – просительно протянула Сашка, когда Логов спрятал телефон. – Я уже засиделась…

У Никиты вырвалось:

– А как же собаки?

– А что с ними случится? У нас забор почти три метра, они никак отсюда не сбегут.

Они оба уставились на Артура, но он и не думал возражать:

– Да конечно! Куда они денутся? Компания у них отличная, не заскучают. Поехали.

Для всех собак у них были обустроены симпатичные деревянные будки – никаких вольеров! Насиделись за решеткой… Правда, внутрь постояльцы забирались редко, предпочитая мягкую траву. На зиму Сашка собиралась утеплить будки, но сейчас в этом не было необходимости – в Подмосковье пришло настоящее лето, и бескрайнее небо исходило долгожданным теплом. Правда, накануне прошел ливень, загнавший собак под крыши и раскинувший широкую двойную радугу от горизонта до горизонта.

Сашка задохнулась восторгом:

– В Москве такого не увидишь! Все небо дома закрывают…

– Хорошо в деревне летом, – насмешливо протянул Никита.

Но она не поддержала, бросила на него строгий взгляд:

– Ну правда же – хорошо!

Он и сам не скучал по столичной жизни. Во-первых, туда каждый день приходилось отправляться на работу, а во‐вторых, рядом с Сашкой невозможно было заскучать. Когда они запрыгнули в «Ауди» Логова – она, как всегда, села впереди, а Никита сзади, – Саша тут же начала выдвигать версии случившегося. И одна была фантастичнее другой:

– А что, если ограбление организовал его конкурент? Может, хотел поглотить этот банк, а директор сопротивлялся…

– Детка, девяностые давно позади, – насмешливо заметил Артур.

– Ну ладно, – согласилась Саша. – А как вам такой вариант: его заместитель устал ждать, когда директор отправится на пенсию?

Никита подался вперед:

– И типа организовал вакансию? Но не факт же, что эта должность достанется именно ему. Что ж ему теперь, убивать каждого директора?

– Мы еще ничего толком не знаем, – напомнил Логов. – Надо хотя бы увидеть место преступления. Овчинников с Поливцом уже опрашивают свидетелей.

Вытащив из бардачка упаковку жвачки, Сашка закинула одну подушечку в рот:

– Двое из ларца, как всегда, поперед батьки…

– Так и должно быть. Поэтому они и называются «оперативники».

Она уставилась на него с изумлением:

– Слушай, а мне ведь никогда это не приходило в голову… Точно!

– О сколько нам открытий чудных, – проблеял Артур старческим голоском и замолчал. – Черт! Дальше не помню.

– Готовят просвещенья дух, – подсказала Сашка. – И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг…

– Пушкин? – рискнул предположить Никита.

Скосив на него лукавый глаз, она провозгласила:

– И приз за лучшее знание поэзии получает… – ее голос взвился на первом слоге: – Ни-икита Ивашин!

– Да ладно тебе… Мой дед любил смотреть какую-то передачу, которая всегда начиналась этим стихотворением.

Артур подсказал:

– «Очевидное – невероятное».

Но это Никита пропустил уже мимо ушей. Ему показалось, будто Сашкино лицо внезапно сжалось и потемнело, как если бы он резко ткнул пальцем в открытую рану. Может, ее маме тоже нравилась эта передача? Только спрашивать об этом не стоило… Он прикусил губу, судорожно отыскивая в памяти что-нибудь уместное и способное развеселить Сашу, но тут она буркнула:

– Терпеть не могу это слово – «стихотворение».

– Почему? – удивился он неподдельно.

– В нем слышится кулинарный оттенок… Варенье. Что-то в этом роде… Как будто поэт состряпал это.

Никита попытался заглянуть ей в лицо, хотя Сашка отвернулась к окну, за которым проносились мимо монументальные строения проспекта Мира:

– А ты как говоришь?

– Стихи, конечно! Только так.

– Ты такая строгая девушка, – в голосе Логова опять сквозила насмешка. – А по сути-то… Хоть горшком назови!

– Да конечно! – возмутилась она. – Ты же не назовешь Достоевского «чтивом»! А кого-то – вполне…

– Ну, кстати, наш великий Лев, который Николаевич, как раз чтивом и считал романы Достоевского. Бульварной литературой. Не ты ли мне это рассказывала?

– Не я. Вроде.

– Значит…

Артур не договорил, но имя Оксаны повисло в воздухе. Даже Никите стало трудно дышать, и он зачастил, испугавшись за Сашку:

– Ой, Толстой вообще никого ни во что не ставил! Это нам на уроках литературы еще рассказывали. Только Чехова ценил, кажется.

Она подхватила, и ему полегчало:

– Не кажется, а точно. Рахманинов говорил, что Толстой любил одного Чехова… Он даже Пушкина с Лермонтовым обозвал вздором. И Бетховена заодно… И самого Рахманинова тоже, представляете? А у того колени дрожали, когда он шел к этому божеству… Больше никогда не приходил.

– Ты любишь Рахманинова? – почему-то Никите показалось это важным, хотя он вряд ли на слух распознал бы его сочинение.

На этот раз Сашка повернулась, и в ее голубых глазах засветилась надежда. Или ему почудилось?

– Очень, – сказала она. – Если я когда и плакала от музыки, так только от Рахманинова… И он сам – Сергей Васильевич – о боже, что это был за человек! Я читала книгу о нем из серии ЖЗЛ.

Она вопросительно приподняла брови, и Никита поспешно кивнул, подтвердив, что ему известно, как расшифровывается аббревиатура ЖЗЛ. Не такой уж он темный, в конце концов…

– Знаете, Рахманинов в юности был практически нищим, скитался по углам. Его родители развелись и детьми особо не занимались. Сергей уроками зарабатывал, чтобы помогать семье, а у самого даже зимнего пальто не было! По сути, он сиротой был…

«Как мы все», – успел подумать Ивашин, но Саша добавила:

– При живых родителях. Поэтому он потом так дорожил женой, которая подарила ему настоящую семью, дом, дочерей… Знаете, Наташа ведь любила его с двенадцати лет! Она была двоюродной сестрой Рахманинова, им даже пришлось у императора запрашивать разрешение на брак, – у нее вырвался смешок. – Правда, они его не дождались! Их обвенчал полковой священник – Рахманинов его уговорил. Капеллан тогда не обязан был отчитываться перед руководством церкви. Оно же могло наказать за брак, не одобренный царем… Но потом император все равно дал согласие. Сказал, что не станет разбивать того, что уже соединено Богом. И Сергей Васильевич прожил с Натальей Сатиной всю жизнь. Они даже похоронены в одной могиле. Жаль, что в Америке!

Артур меланхолично заметил:

– Далеко мы ушли от ограбления банка…

Точно не услышав его, Сашка добавила:

– А Наташа его в свинцовом гробу похоронила, чтобы потом перевезти на Родину. Сергей Васильевич так мечтал вернуться в свою Ивановку…

И подпрыгнула на сиденье:

– А давайте съездим туда, а? Это же недалеко – в Тамбовской области.

Присвистнув, Логов только дернул плечом, а Никита произнес за него:

– Вырвешься тут, как же… Видишь, даже в отпуске отдохнуть не дали.

– Убийцы чертовы! – заключила Сашка, рассмешив обоих.

Но следом Логов приказал:

– Так, детки, стерли ухмылки с лиц. Мы на месте.

* * *

Я уже давно поняла, как мне нравится из зеленого загородного рая переноситься в самое пекло. Хотя требуется время, чтобы освоиться там, где воздух становится ощутимым, плотным и, чтобы вдохнуть, необходимо сделать усилие. На месте преступления все становится другим: трупы соседствуют с живыми людьми, и всем это кажется нормальным, хотя где еще встретишь такое? Разве что на кладбище… Но я не люблю туда наведываться. Мне не нужно пробираться между старыми решетками и выцветшими венками, чтобы поговорить с мамой. Я это делаю постоянно.

Иногда я пытаюсь угадать: Артур так же разговаривает с ней? Или потихоньку отвыкает мысленно обсуждать каждую новость? Я не осудила бы его… Любовь приходит к человеку не однажды, и он имеет право продолжить путь без нее. Это мама у каждого одна. Даже самая никчемная… А моя была лучшей.

Не сомневаюсь, Артур думал так же, когда любил ее. И будь мама жива, его лицо все так же светилось бы от счастья, когда она просто входила в комнату. Я замечала такое не раз…

Сейчас лицо Артура сделалось собранным, суровым, хотя и осталось таким же красивым, – место преступления меняет людей даже внешне… Никита на глазах из доверчивого светлоголового одуванчика превратился в цепкого следака. У него даже голос изменился: я слышу, как он задает людям точные, короткие вопросы, причем таким тоном, что у них даже не возникает мысли не ответить.

Наверное, я и сама становлюсь другой, попадая в гущу событий, только этого никто не замечает. На меня попросту не обращают внимания, и это хорошо – главное, чтобы не прогоняли. Артур, конечно, вступится, отстоит меня, но это отвлекло бы его, сбило с мысли, а этого не хотелось никому. И мне меньше всех. Ведь я понимаю: мне позволяют находиться здесь только из доброго отношения к моему несостоявшемуся отчиму. Если б Логов не был способен очаровать даже чугунную опору, меня и близко не подпустили бы к лежащему на полу телу…

Поэтому я рада, что остаюсь тенью, скользящей между людьми. Я все вижу, слышу и впитываю, но меня никто не дергает, не дает поручений, не требует отчетов. В такие минуты я точно героиня моего же рассказа «Зрители уходят», ставшая соглядатаем собственной жизни… Только, в отличие от нее, меня это ничуть не удручает.

Когда мы подъехали к банку, я попросила Артура только провести меня внутрь и больше даже не оглядываться. Мне не хотелось, чтобы все заметили, что я приехала со следователем. Будет лучше, если я затеряюсь среди клиентов банка, как одна из них, может, услышу нечто ценное. Вряд ли они все запомнили друг друга… В таком-то состоянии!

– Будь осторожна, – только и сказал Артур.

Как по мне, его тревога была лишней, ведь преступники уже сбежали из банка. Что же могло мне угрожать?

Я поняла это через несколько минут…

Еще в машине я натянула серого цвета худи с капюшоном, чтобы на минутку проскользнуть на место преступления, а потом собиралась снять его и затесаться среди заложников. По полукруглым мраморным ступеням мы поднялись вместе, и мои мужчины, как в кино, тряхнули «корочками» перед полицейскими, державшими оцепление. Хотя они стояли тут не больше часа, лица у них уже были усталыми – им то и дело приходилось отгонять любопытных и объясняться с журналистами, которые каким-то образом уже прознали о случившемся. Может, у каждого издания имеется в Комитете собственный платный осведомитель? Или это один и тот же человек, работающий сразу на всех?

– Это со мной, – бросил Логов, кивнув на меня, и я молча скользнула за ним следом.

– Привет, Саш, – на ходу бросил Антон Поливец, вынырнувший из темного бокового коридора. – Шеф, дело-то интересное! Потолкуй с Коршуном, он там над трупом кружит. Стефанович от него отмахивается…

– Неужто даже наш замечательный судмедэксперт здесь? Вот кого не обвинишь в излишней торопливости…

– Он имеет дело с Вечностью, – вставила я, и Поливец хмыкнул.

Кажется, даже он смирился с моим присутствием на заднем плане, хотя поначалу я жутко его раздражала, и он даже не пытался скрыть это.

Другой оперативник из тех, кого я знала, Володя Овчинников, как мне показалось, даже не вспомнил – кто я? И Логову едва кивнул. Его взгляд был направлен куда-то за грань нашей реальности… И понятно – почему: атмосфера в зале банка была пропитана растерянностью. Казалось, никто не понимал, что здесь произошло.

А я в свою очередь не понимала – что так удивляет тощего Стефановича, изучающего труп директора банка? Выражение лица Коршуна тоже было озадаченным, я редко видела его таким… Разве это ограбление настолько уникально? Конечно, погиб человек, и это само собой – из ряда вон… Только не при их работе! Почему же у всех такие вытянутые лица?

Остановившись за спиной Артура, присевшего возле трупа, я вслушалась в то, что говорит ему Коршун. Когда Анатолий Степанович не может объяснить чего-то с ходу, он становится похожим на сердито надувшегося хомячка. И роста он примерно такого же… Могу поклясться, Артур специально присел, чтобы потешить эго Коршуна, который сейчас мог смотреть на него сверху вниз. Хотя при этом он далеко не дурак!

– Довольно странное проникающее ранение черепа, – пробубнил Коршун и поглядел на труп с таким недовольством, что будь директор банка жив, наверняка залился бы краской. – Огнестрел. Умер практически мгновенно.

Артур заглянул в блокнот:

– Шмидт Виктор Михайлович, шестьдесят второго года рождения. Одно смертельное ранение?

– Одиночное, – поправил дотошный Стефанович.

– В голову, как я вижу…

Длинная физиономия судмедэксперта озарилась торжеством:

– Но, заметьте, в какую именно часть головы?!

Голос Артура прозвучал уже менее уверенно – он почуял подвох:

– В макушку. Насколько я понимаю…

– Именно!

– Свидетели уверяют, что грабитель стрелял в потолок, – уточнил неслышно подобравшийся Никита.

Его единственный живой глаз смотрел так серьезно, я даже не решилась улыбнуться ему. Может, и для него я стала невидимой?

Артур приподнял брови:

– Рикошет? Но ведь…

Хмыкнув, Коршун перебил его:

– Именно! Такое попадание было бы объяснимо, если бы жертва находилась в вертикальном положении. Тогда пуля, отскочив от потолка, вполне могла войти в верхнюю часть черепа.

– Но заложники лежали на полу… Он не вставал? Точно? – Поднявшись, Логов впился взглядом в помощника. – Свидетели подтверждают?

– Лежали все. Только грабители находились на ногах и девушка-кассир, – отрапортовал Ивашин.

– Мог он приподнять голову?

Стефанович вытянул длинную шею, что говорило о его крайнем возбуждении:

– Артур Александрович, обратите внимание на положение рук жертвы!

Они и сейчас были сцеплены на шее убитого, а голова осталась повернутой вбок. Даже я понимала, что в таком положении Шмидт никак не мог поймать пулю макушкой.

Он был довольно высоким, наверное, не ниже Артура, но костлявым, судя по кистям и запястьям рук. Остальное скрывал темно-серый костюм, наверное, дорогой, я в этом не особенно разбираюсь. Правая штанина задралась, и видна была нога в черном носке – тоже худосочная и длинная. В детских книжках банкиров всегда изображают толстыми, а на деле, видимо, получается наоборот…

– Стреляли по прямой на уровне пола, – ровным голосом проговорил Логов. – Значит, убийца лежал среди заложников.

Никита постучал по блокноту:

– Но свидетели утверждают, что все грабители были на ногах. То есть как все – трое.

Мне показалось, глаза Артура загорелись азартом:

– Получается, у них был сообщник среди посетителей банка, который упал на пол вместе со всеми…

– Зачем? – вырвалось у меня.

Я тут же зажала рот пальцами, но меня уже все услышали. И это было не очень-то хорошо, ведь Артур просил открыто не вмешиваться в расследование. Наверное, в моих глазах читался такой ужас, что он улыбнулся:

– А вот это хороший вопрос. Пожалуй, самый важный.

Коршун уже заговорил о калибре пули и о других вещах, которые интересовали меня куда меньше. Поэтому я решила отойти, чтобы не бесить их больше, хотя на этот раз меня, кажется, простили. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, я бродила среди полицейских, снимающих показания у людей, оказавшихся не в то время не в том месте. Вид у всех до сих пор был перепуганный, и их можно было понять.

До меня долетали обрывки фраз:

– …настоящий кошмар!

– Я ведь планировала вчера…

– …чистый боевик!

– На них были черные балаклавы…

– …глушителя не было. Почему?

«Действительно, – ухватила я последние слова. – Глупо с их стороны. Совсем лохи, что ли?»

Никита успел шепнуть мне, что и унесли эти парни из банка смешную сумму… Хоть удрать сумели! Для нас, конечно, в этом как раз ничего хорошего не было, но если б их еще и взяли на месте с поличным, это стало бы просто откровенным неуважением к Следственному комитету. И Артуру здесь точно делать было бы нечего.

Я нашла его взглядом: он беседовал с баллистиком, имя которого все время вылетало у меня из головы. Я его видела-то раз или два… Присев на корточки, они вычисляли что-то, наверное, траекторию полета пули. Тут я ничем помочь не могла, поэтому, спрятавшись за автоматом с кофе, стянула худи и забросила кофту на его крышку. А потом отправилась в соседний зал, куда увели всех очевидцев.

* * *

Мне не пришлось слишком притворяться, чтобы изобразить растерянность, прилипшую ко всем лицам. Эти люди выжили, но каждый из них успел прокрутить в голове иной вариант сценария: пуля, выпущенная грабителем, отскакивает от потолка под другим углом и попадает не в Шмидта, а в него самого. И это его жене (мужу) звонит полицейский и сообщает, что у их детей больше нет отца (матери)… Наверняка они уже представили другую жизнь своей семьи. И у кого-то даже родилась самая страшная мысль: «А ведь для них ничего не изменится… Может, они даже испытают облегчение!»

Я скользила взглядом по их лицам и сострадала каждому из этих незнакомых мне людей. Но не настолько, чтобы рыдать в душе вместе с ними… На мне нервное напряжение всегда сказывается довольно своеобразно: у меня просыпается просто волчий аппетит! Поэтому меня так и потянуло к столику у стены, на котором стоял поднос с хот-догами. Видимо, их принесли для заложников, чтобы укрепить их силы. Но жевали, насколько я заметила, только полицейские – им ничто не может отбить аппетит. Как и мне: блинчики мгновенно испарились из желудка, как только я почуяла запах сосисок… И решила, что, если собираюсь выдать себя за клиентку банка, тоже попавшую в передрягу, будет выглядеть вполне естественно, если я сожру этот проклятый хот-дог. Иначе он разбухнет до неприличных размеров и займет все мои мысли, мешая сосредоточиться на деле.

Стараясь не привлекать внимания, я подошла к столу и сняла упаковку, которая предательски зашуршала, но прозвучало это не настолько громко, чтобы все обернулись. Никто и не взглянул, как я впилась в булку… Бутерброд оказался вкусным! А то, что в соседнем зале на полу лежал мертвый человек, не вызывало тошноты. Похоже, я привыкала к обществу трупов…

Мои манипуляции привлекли внимание только маленького йоркширского терьера, который начал громко задыхаться от зависти. Его прижимала к груди растерянная женщина лет шестидесяти, сидевшая на диване горчичного цвета, с которым почти сливались ее короткие рыжеватые волосы. Они были более яркими, чем собачья шерсть, но растрепанными – у собачки надо лбом торчал аккуратный «хвостик».

На пухлых щеках хозяйки темнели неровные подтеки, а к коленям она прилепила влажные салфетки, которые на вид совсем высохли. Из-под них по белым полным ногам стекали струйки крови, уже засохшие. У всех тут видок оказался не очень, но эта дама выглядела особенно жалкой, просто невозможно было пройти мимо…

Когда я подсела, ее взгляд испуганно заметался по моему лицу. Похоже, она ни от кого не ждала ничего хорошего.

– Можно дать ему кусочек сосиски? Он так смотрит…

– Что?

– Сосиску. Вашей собачке.

До нее, наконец, дошло, и она возмущенно ахнула:

– Что вы?! Это же вредная пища.

– Он мог погибнуть сегодня вместе с вами, – напомнила я. – Вон как трясется до сих пор… Что ему сделается от маленького кусочка? Зато успокоится.

Посмотрев на своего питомца, который и впрямь дрожал всем своим крошечным тельцем, женщина судорожно вздохнула:

– Вы правы… Кусочек не повредит.

Я отломила хвостик сосиски, торчащий с другого конца булки, и протянула собачке на открытой ладони. Уговаривать не пришлось – она ринулась к моей руке так, что я едва не отдернула ее.

– Это Вишенка, – сообщила хозяйка, видимо, решив, что правила этикета требуют представиться во время совместной трапезы.

Двумя пальцами я пожала крошечную лапку:

– Очень приятно. Меня зовут Сашей.

– Александра, – повторила она нараспев. – Какое красивое имя.

– У меня есть еще кое-что… Уже для вас. Бактерицидный пластырь, – произнесла я негромко, чтобы не спугнуть чавкающую собачку. – Давайте заклеим ваши раны?

Опустив взгляд на топорщившиеся на коленях салфетки, она виновато скривила рот:

– Ох… Я и забыла про них.

– Конечно, – поддержала я. – Вам тут такое пришлось пережить.

– А вы? – Ее взгляд сосредоточился на мне. – Вы разве не из… нас?

Ни у кого даже мысли не рождается, что я из следственной группы. Вот и хорошо!

– Я пришла позже. Когда все уже закончилось.

Такой ответ позволял предположить, будто я – обычный клиент банка, только мне повезло опоздать к началу безумных событий, которые интересны лишь в кино. В жизни, если ты оказываешься в самой гуще, как мы с Артуром в Евпатории, из этого не терпится выбраться, пока цел… Поэтому никакого нервного возбуждения я не обнаруживала на лицах заложников, только апатию. Они даже не радовались тому, что уцелели, наверное, просто не было сил. Хотя в сравнении со Шмидтом все они были невероятными везунчиками… Даже если пуля действительно отлетела рикошетом. Тем более!

Я быстренько запихала в рот остатки хот-дога, чтобы не соблазнять Вишенку, и спросила на случай, если узнаю что-то интересное:

– А вас как зовут?

Надо же будет сообщить Артуру, от кого получена инфа…

Простой вопрос дался ей легче:

– Татьяна Андреевна, – она вдруг улыбнулась собачке, и лицо ее похорошело. – Наелась, детонька?

Порывшись в рюкзачке, я достала упаковку пластыря:

– Вы сами или помочь?

Она фыркнула:

– Я еще не настолько стара, чтобы не заклеить ссадины на коленях! – и вдруг всучила мне собачку. – Подержите?

Лохматый комочек опять затрясся в моих руках, и я невольно прижала Вишенку к груди:

– Ну что ты… Все хорошо. Не бойся, я не заберу тебя.

Мокро тычась мне в шею, она часто задышала, наслаждаясь запахом сосиски. Или от меня несет псиной, а я сама и не улавливаю этого? Но если так, то это запах больших собак, к которым Вишенке стоит относиться с осторожностью… Вряд ли такое боязливое существо вцепится мне в горло, хотя мне маленькие собачки всегда казались самыми агрессивными.

Но Вишенка вдруг нежно прижалась к моей ключице и так судорожно вздохнула – точно ребенок, которого наказали ни за что. И мне стало стыдно, что я угодила во власть стереотипов…

С внезапно проснувшейся решимостью ее хозяйка уже сорвала присохшую салфетку. Ранка снова закровила, но она ловко залепила ее двумя полосками пластыря – крест-накрест. Проделав то же самое и со второй ногой, Татьяна Андреевна стерла кровавые подтеки влажной салфеткой. Когда она извлекла из сумки пудреницу, я поняла, что эта женщина окончательно пришла в себя и ее можно немножко попытать.

– Вроде наш банк на хорошем счету, – начала я осторожно. – Но раз убили директора, значит, тут не все чисто, как вы думаете?

Оторвавшись от зеркальца, она уставилась на меня в недоумении:

– Это же… роковая случайность!

– Говорят, он выстрелил в потолок?

– Я не видела, – призналась она. – Мордой в пол уткнулась. Да еще Вишенка в этот момент взвизгнула…

– Почему?

Татьяна Андреевна пожала плечами:

– Обычно она тихая, как мышка. А тут так завизжала, точно ее укололи, и даже залаяла. И в тот же момент выстрел раздался. Очуметь просто…

Я поймала себя на том, что дышу часто, как ее собака:

– Так может, он от неожиданности пальнул? Вишенка его напугала?

Татьяна Андреевна захлопала глазами, уставившись на меня. Веки у нее были уже оплывшими и покраснели от слез.

– Ой, а я и не подумала об этом… А ведь может быть! Все ж на нервах были… И они тоже, грабители эти.

Подняв руку, я изобразила движение:

– Палец дернулся.

– Ну да! Ох… Выходит, Вишенка виновата в смерти того человека? О боже… Он – хозяин этого банка, да?

– Директор, – уточнила я.

От нее не стоило ожидать многого, но я все же попыталась:

– А где вы лежали? Вы видели Шмидта?

– Это его фамилия? – почему-то удивилась она. И сокрушенно покачала головой. – Никого я не видела. Боялась посмотреть…

– Понимаю. Я тоже не решилась бы их ослушаться. Себе дороже, – согласилась я, про себя подумав: «Черта с два! Я точно подсматривала бы за происходящим».

Татьяна Андреевна благодарно улыбнулась, а я, осмелев, погладила ее полную незагорелую руку. Не самое приятное ощущение… Кожа оказалась холодной и липкой. Но я проворковала, натянув на лицо выражение, которое Артур называл «девочка-ромашка»:

– Надо бы помочь следователю. Вон тот красивый мужчина, видите?

– Он – следователь? – вытянув шею, она выцепила Логова взглядом. – Вы уверены? Не похож…

Это меня озадачило:

– Почему?

– Ну… Он не в костюме. Без галстука. Черная майка и джинсы – разве следователи так одеваются?

– Жара ведь, – попыталась я оправдать Артура. – А он точно следователь, мы живем в одном подъезде, я его с детства знаю.

Она взглянула на меня с любопытством:

– А он… женат?

«О господи, – я едва удержала вздох. – Только не это… Она же старше его лет на двадцать! Ну, может, на пятнадцать, один черт».

Чтобы вернуть ее на землю, я наивно улыбнулась:

– Конечно, женат. У них трое детей.

Ее лицо будто медленно стекло вниз, подбородок обвис… Но в этом я не собиралась идти на уступки и щадить ее. Может, я максималистка, но уверена, что хвост лучше рубить разом, а не частями. Ей же легче будет, если никаких иллюзий даже не возникнет.

Артур Логов любил мою маму… У этой несчастной женщины с ней ничего общего.

* * *

Сашкин голос вопросительно прозвучал у него за спиной:

– Артур Александрович, вы позволите Татьяне Андреевне показать, где она находилась во время ограбления?

«Не теряет времени даром!» – Он спрятал улыбку, прежде чем обернулся. И проговорил деловым тоном:

– Разумеется. Как ваша фамилия, Татьяна Андреевна?

В лице женщины, которую привела Саша, все было очень мягким – округлый нос, чуть выпуклые голубые глаза, крупные губы, очертания которых уже не были четкими, слегка оплывший от времени подбородок. Когда-то ее черты наверняка были очаровательными, да и сейчас казались приятными, хотя пережитое потрясение грубо стерло косметику, которую Татьяна Андреевна, конечно же, старательно нанесла перед визитом в банк. В морщинках под глазами еще темнели тоненькие штрихи туши, частично смывшейся слезами. Помада тоже стерлась, и губы выглядели слишком бледными, и только крашеные волосы рыжели все так же задорно.

Никита уже развернул список, нашел прозвучавшее «Бочкарева», что-то черкнул напротив.

– Не ожидали меня тут встретить, сосед? – Сашка захлопала ресницами. – А я впервые вижу вас в работе…

– А вы здесь как оказались? Кажется, Саша? – уточнил он на случай, если она назвалась иначе. Не всех соседей помнишь по именам, ошибка простительна.

Но она оживленно закивала:

– Да-да. Она самая. Я тоже клиент этого банка. Только я не была здесь во время ограбления. Позже пришла.

«А вот и прокол, – усмехнулся Артур про себя. – Позже клиентов в банк уже не пускали… Надеюсь, Бочкарева пропустит это».

Чтобы не дать ей даже возможности усомниться в Сашкиных словах, он подхватил Татьяну Андреевну под локоть – с другой стороны от собачки, которую та не выпускала. И увлек за собой:

– Пойдемте. Не бойтесь, тело уже унесли. И даже силуэта на полу не осталось, их рисуют только в кино, мы фотографируем трупы.

– В кино все совершенно иначе, – вздохнула она.

– Верно. Но все самое страшное позади, и вы это пережили. Мы найдем бандитов, не сомневайтесь.

Замедлив шаг, Татьяна Андреевна посмотрела ему прямо в глаза:

– Вам я верю.

«Неудивительно. Все женщины верят этой физиономии… Спасибо, мама с папой! Царствие вам небесное» – эти мысли пронеслись, даже не царапнув.

Уже много лет Логов думал о родителях без боли, как о детстве, которое не вернуть, хоть на стены лезь. А вот за эту несуразную дамочку было не то чтобы больно, скорее досадно: давно же выросла из подростковой наивности, пора бы не доверять всем без разбору. Такие и становятся жертвами мошенников, прибавляя работы его коллегам из других отделов.

Вынырнув из-за его плеча, Никита с любопытством спросил:

– А это и есть та собачка, про которую все говорят? Она залаяла?

Логов подхватил:

– Вот она – возмутительница спокойствия!

– Вишенка. – Хозяйка слегка подкинула собачку, жавшуюся к ней.

– И где вы с Вишенкой находились в тот момент, когда ворвались грабители?

Растерянно оглянувшись, Татьяна Андреевна пробормотала:

– Теперь все кажется каким-то другим…

– Понимаю, – кивнул Артур. – Не спешите, вспомните все ваши действия.

Она обернулась к двери с табличкой «Касса» и протянула руку:

– Я вышла оттуда.

– Получили деньги?

– Да. Пятьдесят тысяч.

– У вас их отобрали?

– Кто? А, нет… Они не грабили нас. Только банк. Одни из них как раз и ворвался в кассу, а двое остались в зале… Нет! Погодите… Сначала они всем велели лечь на пол и не двигаться. Тогда они еще все вместе были.

Его лопаток коснулся Сашкин шепот:

– Точно, как в кино…

Не отозвавшись, Логов уточнил:

– Татьяна Андреевна, значит, вы находились возле двери в кассу?

Она кивнула, но тут же спохватилась:

– Ох, нет. Я же отошла водички попить. – Ее рука вытянулась в сторону кулера. – Жарко.

– Очень, – охотно подтвердил Артур. – Вы успели попить?

– Нет. Я только хотела взять стаканчик, и тут они… Я так испугалась. Сердце чуть не выскочило.

– Еще бы.

– И у Вишенки тоже.

– В самом деле? – рассеянно отозвался он. – Можете показать, как вам пришлось лечь?

Ее щеки и шея покрылись неровными багровыми пятнами. Любому человеку неловко рассказывать о пережитом унижении, когда он целиком оказался во власти грубой силы. А женщине еще и неприятно вспоминать о том, какой некрасивой и неуклюжей она показала себя пусть даже незнакомым людям. Но ведь все они сейчас были здесь и делились с полицией как раз такими неприятными подробностями: кто где упал, кому не удалось удержаться от слез, кого паническая атака заставила задыхаться…

Логов понимал все это и все же вынужден был спросить:

– В какую сторону вы лежали головой?

Татьяна Андреевна очертила рукой неровный овал:

– Вот так…

– То есть почти напротив Шмидта, – в беседе со свидетелями Артур старался говорить о жертве как о живом человеке, тогда людям легче было поддерживать разговор.

Ее одутловатое лицо виновато напряглось:

– Я его даже не заметила.

«У нее была удобная позиция, чтобы совершить выстрел, – прикинул он. – И собачка могла стать отличным прикрытием. Может… Как ее? Вишенка… потому и залаяла, что испугалась выстрела?»

Едва удержавшись от того, чтобы не мотнуть головой, Артур возразил себе: «Нет. Не в той последовательности все происходило. Все заложники в голос твердят, что сначала взвизгнула собачка, потом раздался выстрел».

– Почему она взвизгнула?

– Что?

Бочкарева смотрела на него с растерянностью, казавшейся вполне искренней, но Логов и не таких актрис встречал. Его палец устремился к собаке:

– Вишенка. С чего вдруг она завизжала? Вы придавили ее? Или ущипнули? Что вы с ней сделали?

– Да ничего я с ней не делала! Я понятия не имею, почему она…

– В какой руке в этот момент у вас была собачка?

– В какой… В левой. Кажется…

– А вы – правша?

На это она кивнула уверенно:

– Конечно.

– Почему – конечно?

Ее щеки опять пошли пятнами:

– Даже не знаю, почему я так сказала… Не то чтобы я считаю левшей какими-то… неправильными. Нет! А вы – левша?

– Нет, мне не подковать блоху, – отозвался Артур весело. – Итак, мы с вами правши. Но собачку вы держали в левой руке. Почему?

– Почему? – повторила она.

«Тянет время? – попытался понять Логов. И опять заспорил с собой. – Вряд ли. Будь эта женщина убийцей, у нее имелась бы четкая версия произошедшего. Если только… Да, вполне возможно, что она как раз и придерживается придуманного образа выбитой из колеи простушки. Тогда она и должна мямлить и заикаться».

Внезапно лицо ее прояснилось, точно она вспомнила, как все было:

– В правой же руке у меня была сумка! С деньгами. Я всегда ношу ее правой рукой, она сильнее – больше шансов удержать, если кто-то попытается вырвать.

– Без сомнения! Если, конечно, вы правша.

– Я – правша.

Сашка, о которой Логов чуть не забыл, подала голос из-за его плеча:

– А зачем вам вообще наличные? С картой же удобнее.

Короткие ресницы забились, с левого глаза опал крошечный комочек туши.

– Я знаю, что старомодна. – Она вздохнула и потупилась, что почему-то отозвалось в душе Логова раздражением. Что за неуместное кокетство?

Он отозвался сухо:

– Допустим. Кто находился с левой стороны от вас? Рядом с собачкой? Только без паники! Постарайтесь спокойно восстановить в памяти картину происходившего… В банк врываются грабители. Сколько их было?

Этим простым вопросом, ответ на который Артур давно знал, он попытался направить ее мысли в привычное русло. Пусть мысленно сосчитает людей в черном, а там, глядишь, ее внутреннему взору откроются и другие детали. Общую картину придется собирать, вставляя перепутанные пазлы, и это займет немало времени. Но иного пути у них нет, если только грабители не явятся с повинной… А на это он особо не рассчитывал бы.

– Трое, – ответила Татьяна Андреевна уверенно. – Я ведь уже говорила. Один ворвался в кассу, а двое остались с нами.

– Хорошо, – подбодрил он и с облегчением ощутил, что, кажется, справился с внезапной антипатией к этой женщине. – Видите, вы все отлично помните!

В работе Логов старался не допускать проявления каких бы то ни было чувств и даже к преступникам, чья вина не подлежала сомнению, относился нейтрально. Иначе объективность не сохранить, а следователю она необходима.

– Они все были вооружены? – задал он следующий вопрос.

Она опять часто заморгала:

– Мне кажется, да… А разве бывает по-другому?

– Разное бывает, – уклончиво ответил Логов. – Итак, они ворвались в зал в тот момент, когда вы хотели попить водички. И? Расскажите, как вам это помнится, не пытайтесь ничего додумать. Возможно, из-за стресса какие-то моменты просто выпали из вашей памяти, это не страшно. Мы сопоставим рассказы всех свидетелей, – он кивнул на полицейских, которые записывали показания у остальных, – и составим реальную картину.

Казалось, ей удалось справиться с паникой, смешавшей все мысли. На миг Артуру представилось, как она с усилием выпутывается из прочной паутины, в которой увязла вместе с собачкой. Не бросила ее, молодец… Хотя он понимал, что не все собачники оказываются хорошими людьми.

Ответила Татьяна Андреевна неспешно, и Логову это понравилось:

– Я помню, что выронила стаканчик… Но он еще не был наполнен, так что вода не разлилась. – Она поискала глазами и указала на ряд стульев у стены. – Да вот он!

«Если она врет, это очень умно с ее стороны – использовать такую мелочь, чтобы придать своему рассказу достоверность, – отметил Артур. – Или эта женщина очень умна, или… говорит правду».

– Эти трое в масках одновременно что-то кричали… Но у меня так зазвенело в ушах, что я толком не разбирала их слов. Знаете, все вокруг поплыло… В голове стало мутно и… горячо.

Логов кивнул:

– Вполне нормальная реакция. Собачка была у вас в руках?

На мгновенье Бочкарева задумалась:

– Нет, она стояла рядом со мной. Я же собиралась налить воды… Потом все начали падать на пол, и я сообразила, что тоже должна лечь. Вот тогда я прижала к себе Вишенку, – она изобразила, – вот так.

– Колени вы поранили, когда упали?

Опустив голову, Татьяна Андреевна посмотрела на кресты пластыря:

– Видимо, – и сконфуженно усмехнулась. – Похоже, я рухнула как подкошенная. Даже не знаю, почему я так испугалась…

Логов взглянул на нее с интересом:

– Страх смерти кажется вам странным?

Пожав плечами, она нехотя призналась:

– Мой муж умер. Сын живет во Владивостоке, там у него работа, семья. Мы почти не видимся. В моей жизни никого нет, кроме Вишенки. За что мне цепляться?

– Многие люди не считают одиночество несчастьем, – подала голос Сашка. – Кто-то вообще проводит всю жизнь наедине с собой.

«Но тебе это не грозит. – Артур поймал ее взгляд. – Я всегда буду рядом».

Чуть заметно улыбнувшись, Саша качнула головой. Что это значило, он решил выяснить позднее.

– Давайте вернемся к делу, – остановил Логов. – Итак, вы легли на пол. И оказались головой почти к голове Шмидта. Но не обратили на него внимания…

Татьяна Андреевна медленно кивнула, будто мысленно сверяла воспоминания:

– Ну не то чтобы вплотную! Между нами оставалось расстояние… Может, метр? Но я не обратила на него внимания, вы правы. Я даже не знала, что он – директор банка.

Тронув ее локоть, Никита указал на стену возле кассы:

– А вон же его фотография! Неужели никогда не замечали?

Артур едва удержал улыбку: «Углядел! Даром что одноглазый…» Судорожно вздохнув, будто ее поймали с поличным, Татьяна Андреевна виновато зачастила:

– Ах, боже мой, в самом деле… Наверное, я видела этот снимок. Не первый раз прихожу… Но знаете, как бывает: он уже примелькался. В магазинах ведь тоже висят фотографии директоров, но кто на них смотрит?

– И то верно, – согласился Артур.

– Я думала, в зале только посетители… Или как это правильно? Клиенты.

– Ну разумеется. Логично было подумать именно так. Ладно, поехали дальше: Шмидта вы не заметили. А тех, кто оказался с вами рядом? Это же друзья по несчастью! Вы должны были хотя бы обменяться взглядами.

– Нам велели не поднимать головы, – пробормотала она. – Я прижала Вишенку и шептала ей, чтобы она ничего не боялась. Что я с ней… Ну знаете же, что говорят детям в таких случаях…

– Детям?

– Ну конечно детям, – согласилась Сашка. – Вишенка для вас как ребенок! Это же ясно.

Ему представились испуганные глаза Моники: «Ну да… Это правдоподобно».

– У вас есть собака? – спросила Татьяна Андреевна с надеждой.

– И не одна, – улыбнулся Артур.

– Тогда и вы должны понять.

– Я понимаю. Мне только досадно, что вы ничем не можете нам помочь. Никого не заметили, ничего не помните.

Виновато поджав крупные губы, она выдавила:

– Поверьте, я желала бы…

– Что поделаешь!

Он взглянул на Ивашина:

– Оставьте Татьяне Андреевне визитку, вдруг все же что-то всплывет…

– Я постараюсь, – вздохнула она. – Сейчас все так мутно. Какая-то мысль вертится… Но я никак не могу ее ухватить.

– Бывает. Благодарю вас. Пойду попытаю счастья с другими.

Улыбнувшись, Артур уже направился было к тоненькой сотруднице банка, с которой беседовал Поливец, когда голос Бочкаревой остановил его.

– И в ушах до сих пор звенит от этого жуткого выстрела, – пожаловалась она Саше. – Может, у меня контузия?

Логов обернулся:

– Выстрел прозвучал так громко?

– Очень громко.

– Совсем рядом?

– Не знаю, – опять растерялась она. – Так показалось.

– С какой стороны от вас? Нет, давайте так: в каком ухе больше звенит?

– В левом, – ответила она без замедления.

– С той стороны, где была собачка… Все сходится.

Татьяна Андреевна робко взглянула на Сашку, которая коротко кивнула, потом опять на Артура.

– Простите… А что сходится?

Протянув руку, он осторожно поворошил пальцами короткую шерстку Вишенки, которая часто задышала от волнения.

– Спасибо, Татьяна Андреевна. Мой помощник запишет ваши координаты. Мы еще увидимся.

– Обещаете? – откликнулась она внезапно помолодевшим голосом.

Взглянув на нее с удивлением, Сашка на миг скривила рот: «Это еще что?!»

Но Логов сделал вид, будто не считал никакого подтекста:

– Непременно. Даю вам слово.

Ему все равно нужно было снять официальные показания под запись…

* * *

Хот-доги незаметно исчезли с подноса – люди начали приходить в себя. Последний, видимо, стянул парень, смахивающий на лупоглазого Иванушку-дурачка, каким обычно его рисуют в сказках. Конечно, на нем была не подпоясанная веревкой косоворотка и лапти, а вполне приличный светлый костюм. Бейджа на нем не было, а галстук он, видимо, спрятал в карман, чтобы соответствовать обстановке общей взбудораженности, царившей в банке. Или ему просто не хватало воздуха, как и всем остальным, хотя кондиционеры трудились на славу?

Этот парень пытался накормить сидевшую на подоконнике девушку с бейджиком, видимо, сотрудницу банка. Издали я не смогла различить ее имя, но заметила, как она отличается от других: светлые кудрявые волосы были небрежно зачесаны набок, будто она гуляла по приморской набережной и присела отдохнуть. Правда, лицо казалось неестественно бледным от пережитого, но это ее ничуть не портило, потому что карие глаза так и горели. Черты ее выглядели тонкими, но не строгими, как это часто случается с классически правильными лицами, а над широкими темными бровями явно поработал мастер.

На девушке были просторные брюки кремового цвета, испачкавшиеся от того, что ей пришлось, как и остальным, лечь на пол, и светлые «лодочки». Одну она покачивала на пальцах ноги – это могло выражать как расслабленность, если ее уже допросили, так и нервозность. Большую грудь, выглядевшую вполне натурально, обтягивала светло-желтая ничуть не испачкавшаяся блузка «с запахом», которая ей очень шла. В общем, было понятно, почему Иванушка крутится возле нее…

Он все время говорил что-то, только его никто не слушал. Девушка наблюдала. Это я сразу поняла, потому что сама занималась тем же. Приняв безразличное выражение, я медленно побрела по залу, намереваясь добраться до этой пары. Мне было интересно, кто этот парень и о чем он трещит без умолку? Если он не работает в банке, неужели решил, что оказаться вместе в заложниках – лучший повод для знакомства?

– Я читал, что теперь у криминалистов Следственного комитета есть такие прибамбасы, которые могут проявлять лица преступников, даже если на тех были маски, – произнес он скороговоркой, когда я приблизилась.

– Неужели? – откликнулась она без малейшего интереса.

О таком я тоже слышала от Никиты, так что Иванушка не врал, лишь бы произвести впечатление.

– Уверен, это дело нескольких дней. Стоит этим ребятам составить портреты грабителей, как они пробьют их по своей базе и – вуаля! – полное досье в их распоряжении! Волноваться не о чем. – Он мельком взглянул на меня, но произнес, обращаясь к ней: – Марго, ну съешьте хот-дог.

«Марго, – отметила я. – Интересно, он знает ее имя, но обращается на “вы”… Они явно не друзья».

Девушка посмотрела на него с таким выражением, точно он предлагал ей закуску из гремучей змеи:

– Благодарю, Данила Яковлевич. Но меня даже от запаха сосисок мутит… О чем вы?

Она сразу перестала мне нравиться: «Зануда… Еще, наверное, и веган!» Иванушка, превратившийся в Данилу, тоже заметно сник. Если не удалось даже угостить девушку, на что еще можно рассчитывать?

– Ладно, – произнес он потерянно и вдруг посмотрел на меня. – Хотите?

Я остановилась возле них: вот это удача! Отсюда уже нетрудно было разглядеть, что именно так и значится на ее бейдже: Марго. В банке она занимала должность главного специалиста, значит, была не рядовым сотрудником и могла общаться с убитым директором.

– Вы поделитесь со мной? – я спросила об этом с таким восторженным придыханием, будто Данила Яковлевич отдавал мне последний противогаз перед атакой химических войск.

– Берите, – подтвердил он слегка удивленно, и я решила объясниться, чтобы не переиграть.

– Все хот-доги уже расхватали… А я не успела утром толком позавтракать, только кофе выпила. Собиралась после банка зайти в кафешку, сырников поесть.

Марго неожиданно улыбнулась:

– Тоже любите сырники? Я обожаю все творожное…

«Спасибо, господи!» – возликовала я и часто закивала. Но это был слишком ненадежный крючок, нужно было быстренько укрепить его, и я вспомнила легенду, которую читала однажды. Она еще не всплыла в моей памяти до конца, а с губ уже слетало:

– А вы знаете, как вообще появился творог? Есть такая древнеримская легенда про аравийского купца, который отправился в долгое путешествие и прихватил с собой бурдюк молока. Наверное, тогда стояла жара, молоко по дороге, естественно…

– Скисло, – опередила меня Марго.

– Точно!

Мне слегка мешал взгляд Данилы, пытавшийся испепелить меня презрением, но я продолжила:

– А пить-то купцу хотелось… В общем, как ему ни было противно, жажда пересилила, и он выпил то, что образовалось в бурдюке. А там получилась сыворотка, которая неожиданно понравилась ему. Но еще больше ему пришелся по вкусу странный белый комок, оказавшийся на дне. Он был рассыпчатым и вкусным. Когда купец вернулся домой, то рассказал о своем открытии жене. А у той руки росли из нужного места, поэтому она быстренько воспроизвела весь процесс изготовления творога у себя на кухне. Купец был в полном восторге, и они начали угощать новым продуктом всех подряд – родственников, знакомых… Так творог попал в Рим, который в те времена владел Аравией, и стал безумно популярен.

Данила процедил сквозь зубы:

– Потрясающая история…

«Расскажи лучше, кретин!» – огрызнулась я мысленно. Не обратив на него внимания, Марго оживленно проговорила:

– Здесь очень вкусные сырники готовят буквально за углом. Я тоже перекусила бы…

У меня в ладони ожило ощущение пойманной веревки, за которую грех было не ухватиться. Я оглянулась:

– А разве нам нельзя уйти? У вас уже взяли показания? Или как там это называется?

Круглая физиономия Данилы вытянулась:

– У меня еще нет…

Соскользнув с подоконника, Марго радостно выпалила:

– А у меня уже! Может, нас действительно выпустят? Сходим?

Кажется, у меня действительно дар располагать к себе людей… И при этом я остаюсь одинокой. Как такое возможно?

– Правда, меня же и не было в банке, когда это все случилось, – забормотал Данила, умоляюще поглядывая на Марго, упорно не замечавшую его. – Может, я им и не нужен? Что я могу сказать?

– Вы – заместитель директора, Данила Яковлевич, – безжалостно напомнила Марго. – Они будут пытать вас до потери пульса! Даже не надейтесь вырваться…

– Давайте я все узнаю у полицейского, – предложила я поспешно, ведь любому из них точно отказали бы.

Марго улыбнулась:

– Если не трудно.

Я ответила ей самой милой улыбкой:

– Вовсе нет. Мне тоже хочется выбраться отсюда.

Чтобы не вызвать подозрения, я не побежала прямиком к Артуру, а для начала направилась к дежурившему в дверях «погону», как называл он рядовых полицейских. Марго не могла услышать, о чем я спрашиваю, а нужно было, чтобы они решили, будто я спросила у него, можно ли нам выйти из банка, а он отправил меня к Логову, руководившему работой следственной группы. Но вряд ли «погон» стал бы на самом деле тревожить следователя такой ерундой, тем более и сам отлично знал, что никого выпускать нельзя до особого распоряжения.

Поэтому я задала ему совсем другой вопрос:

– Скажите, пожалуйста, а где здесь кофейный автомат?

Как я и рассчитывала, полицейский указал на соседний зал, где находился Логов:

– Вам туда. Как зайдете – налево.

Если только Марго не умела читать по губам, она вполне могла поверить, что он отправил меня к следователю… Так что я спокойно направилась к Артуру, который беседовал у окна с Овчинниковым. Точнее, говорил Володя, а Логов внимательно слушал. Я постаралась издали попасть в поле его зрения, чтобы не показалось, будто мне взбрело в голову подслушать, и Артур сам остановил оперативника:

– Володя, секунду… Что, Саш?

Я быстро объяснила ему ситуацию, но у него моя затея почему-то не вызвала восторга. Выслушав, он хмуро спросил:

– Ты ручаешься, что приведешь ее назад? Мне все свидетели нужны здесь.

Ручаться я не могла. Марго под силу оглушить меня за углом и сбежать, она выглядит довольно спортивной. Но это лишь в том случае, если ей есть что скрывать… А другого способа разговорить ее я не видела: здесь царила слишком тягостная атмосфера, чтобы девушка, пережившая бандитский налет, могла расслабиться и сболтнуть лишнего. Если вообще ей известно это лишнее…

– Надеюсь, – ответила я, не пытаясь изображать излишний энтузиазм, в который Артур все равно не поверил бы.

И это показалось ему убедительным. Щелкнув пальцами, он, как официанта, подозвал другого «погона» и велел ему выпустить меня и Марго из банка.

– Ненадолго, – подчеркнул Артур тоном, и я охотно кивнула. – И телефон все время должен быть включен.

За Данилу я даже просить не стала, и не только потому, что он еще не дал показания. Этот человек явно раздражал Марго, при нем разговора не получилось бы.

А вот она ему нравилась. Даже больше, чем нравилась, – я поняла это, когда он взглянул на меня волком: я так легко увела от него девушку, отказавшуюся даже перекусить с ним… Кто бы мог подумать, что внутри безобидного с виду Иванушки-дурачка может прятаться хищник?

* * *

– Кто обычно больше всех заинтересован в смерти начальника?

– Его заместитель или первый помощник, – Никита сперва произнес, потом сообразил, как это прозвучало, и испуганно уставился в мгновенно повеселевшие глаза Логова.

– Ага! – со значением произнес тот. – Буду иметь в виду…

Никита захлебнулся словами:

– Ну не я же! Вы-то классный начальник! Мне другого и не надо.

– Но еще лучше самому стать боссом, правда?

– Да ну! На фига мне эта головная боль? Мне и так хорошо.

– Пока хорошо, – согласился Артур и заглянул в блокнот. – Но Данила Яковлевич Макарычев постарше тебя будет… Может, его уже допекла роль второго плана? Пойдем, побеседуем с милым человеком.

Уже пересекая следом за ним небольшой зал, Ивашин пробормотал:

– С чего вы взяли, что он милый?

– А вот увидишь, – отозвался Артур загадочно, но Никите не понравилось, как он ухмыльнулся.

И уже через минуту стало ясно – почему… Макарычев неуловимо походил на него самого: такие же пушистые светлые волосы и ясный взгляд. Только лицо было круглее и нос картошкой. Сашка точно нарекла бы его Иванушкой-дурачком… Только вряд ли Макарычев был дураком, раз поднялся по карьерной лестнице и сейчас, как правая рука Шмидта, наверняка станет исполняющим обязанности директора.

– Данила Яковлевич!

Логов так и просиял, точно встретил друга веселого детства, когда они подошли к Макарычеву, в одиночестве сидевшему возле окна. Плечи его были опущены, голова поникла, и с виду можно было подумать, будто он оплакивает своего шефа. Но Никита уже научился не доверять первому впечатлению.

Вскинув голову, Макарычев взглянул на них с испугом, которого даже не попытался скрыть. Улыбка Логова стала еще шире:

– Вот вы где… А мы вас ищем!

– Меня?! Почему – меня?

– Данила Яковлевич, – протянул Артур с укором. – Ну кто же лучше вас расскажет нам о работе вашего замечательного банка? Теперь некому. Вы – босс…

Никите показалось, будто Данила внутренне съежился от этих слов. Только каким-то невероятным усилием воли он заставил себя собраться, тряхнул отброшенными со лба волосами и хотел встать, но Логов удержал его за плечо:

– Сидите, сидите. Мы тоже присядем.

Не дожидаясь, когда Артур произнесет это вслух, Никита быстренько подтащил пару легких пластиковых стульев, и они уселись товарищеским кружком, едва не касаясь друг друга коленями. Покосившись на следователя, Никита подумал, что, наверное, так доброжелательно выглядит варан, терпеливо дожидающийся момента, когда его жертва сдастся сама.

– Вы меня извините, конечно, – начал Данила Яковлевич с заметным вызовом в голосе. – Но я вообще отсутствовал в банке во время ограбления. У меня была деловая встреча. Это же можно проверить?

– Безусловно, – кивнул Логов. – Даже не сомневайтесь – проверим. Когда вы вернулись на работу?

– Вы уже были здесь… Меня пропустили, потому что я… Вроде как за старшего теперь.

– Вроде как? Или за старшего?

– Последнее, – подтвердил Макарычев, задумавшись лишь на секунду.

Артур поощрительно улыбнулся:

– Очень хорошо. И давно вы работаете в этом банке?

Ответ прозвучал без запинки, словно Данила заранее подсчитал, ожидая такой вопрос:

– Семь лет.

– Прилично, – Артур кивнул. – И все это время Шмидт был вашим начальником?

– Нет. Когда я пришел работать в банк… После окончания Финансового университета, – уточнил он, – директором тогда был Василий Дмитриевич Раков. Он ушел на пенсию года… три назад?

– Это вы мне скажите!

– Ну да, где-то так. Или четыре…

– У вас с цифрами не очень? – весело удивился Логов. – Вы же Финашку окончили…

– Я просто не могу сейчас… сообразить…

– Понимаю. Не каждый день такое случается! Или при вас этот банк уже грабили?

– Нет, что вы!

– Хорошо. При Ракове вы тоже были заместителем?

Округлив голубые глаза, Макарычев испуганно мотнул головой:

– Ну что вы! Кто поставит сразу после вуза? Я работал сначала старшим специалистом, потом начальником отдела. Это Виктор Михайлович меня повысил. Не так давно…

– То есть вы обязаны ему?

Что-то изменилось в открытом взгляде… Артуру увиделся металлический отблеск.

– Можно сказать и так, – голос Данилы Яковлевича прозвучал ровно, но, как ни странно, это лишь усилило впечатление того, что он напрягся.

Артур улыбнулся:

– Это бесило?

– Что?!

Изобразив пальцами шагающего человечка, Логов пояснил:

– Вы поднимались довольно быстро… До верхней площадки остался один шаг. Но мешал Шмидт…

Истерично глотнув воздух, Макарычев начал подниматься:

– Да вы что?! Да как вы…

– Сидеть, – тихо приказал Логов, глядя на него в упор.

И когда тот тяжело осел на стул, невозмутимо продолжил:

– До пенсии директору было еще далеко, а вам хотелось самостоятельности. Надоело быть мальчиком на побегушках.

– Нет, – в голосе Данилы прозвучала усталость. – Вы не понимаете…

Подавшись к нему, Артур предложил:

– Объясните мне.

– Я никогда не хотел этого…

– Убить Шмидта?

– Да нет. Это тоже, конечно! Вы специально меня путаете?!

«Дошло, наконец», – Никита опустил глаза, чтобы не рассмеяться.

– Я не о том. Я не хотел быть главным. Я…

– Вы не хотели быть главным… И?

– Я… Я боюсь ответственности. Мне проще оставаться вторым. Это не есть хорошо, да? Особенно в бизнесе. Стыдно. Так что… Если можно! Пусть это останется между нами…

«Похоже, не врет». – Артур спокойно кивнул.

– Не сомневайтесь. Вы сейчас как на исповеди, и все сказанное останется между нами… Если, конечно, вы не будете признаны виновным в убийстве своего начальника.

То, как этот парень расслабился и просветлел, убеждало лучше любых фактов. Его голос прозвучал почти весело:

– А я не виновен!

– Хорошо, – согласился Логов. – А что насчет других? Вам известно о ком-то, желавшем зла вашему начальнику? Конкурент? Обиженный сотрудник?

– Вы всерьез думаете, что в банках работают преступники?!

Артур простодушно заморгал:

– А разве нет?

Уже с трудом удерживая смех, Никита уткнулся в блокнот. Все чаще он пользовался для записей обычной бумажной записной книжкой, потому что на одном из допросов, когда Ивашин торопливо заносил показания одного старика в гаджет, тот раздраженно спросил:

– А вашему мальчику обязательно играть во время нашего разговора?

У Данилы такая мысль вряд ли возникла бы, но среди свидетелей были люди и постарше…

Последнее подумавшееся слово рикошетом угодило в голову Макарычеву:

– А вы спросите тех, кто постарше! Некоторые здесь еще до Виктора Михайловича работали.

– Кто, например?

– Мария Владимировна… э-э… Высоковская. Если что и было, то она наверняка помнит.

Не оглядываясь, Логов уточнил:

– Она здесь сейчас?

– Я ее видел, – Данила уверенно кивнул. – Такая в возрасте дамочка… Седые волосы. Худенькая. Вы ее узнаете!

– Кто еще?

Слегка закатив голубые глаза, он припомнил:

– Да вот охранник наш – Шершень.

– Как?!

– Ой, – опомнился Данила. – Это мы его так зовем… Между собой, понятное дело. Может, он и не в курсе. На самом деле его фамилия Шершнев. Николай Павлович. Ему через год на пенсию, так что он тоже сто лет здесь… трудится… Если это можно так назвать…

Логов заинтересовался:

– А есть сомнения? Не справляется с обязанностями?

– А вы как считаете, раз наш банк сегодня ограбили?! – отозвался Макарычев с неожиданной злостью. – Да еще и директора убили… Это можно назвать надежной охраной?

Укрепив его сомнения, Артур произнес, размышляя вслух:

– И тревожную кнопку не охранник нажал, а кассир.

– Вот и я о том же!

– У директора были претензии к Шершневу? Может, он хотел его уволить? Заменить кем-то помоложе?

Оживившись, Данила возбужденно заерзал:

– Был один случай… В этом году? Нет, в прошлом, кажется. К нам компания парней ввалилась… Ну где-то старшеклассники. Дождь начался, они, видно, в первую же дверь лома… заскочили. Ну, в общем, они неадекватно себя вели, хохотали очень громко, по залу бегали. Уже вечер был, клиенты напряглись сразу. А у нас ведь и по бизнесу многие обслуживаются, не только физические лица.

Никита кожей уловил, как у Логова мурашки побежали от этого казенного языка. Но перебивать Макарычева никто из них не стал – пусть говорит, как хочет, лишь бы что-то полезное узнать.

– Так что этих… ребят… надо было быстренько выпроводить, а Шершень сам так занервничал. Потом я узнал, что у него внук такого же возраста, может, это сказалось?

– А вы вообще не в курсе, как живут ваши коллеги? – уточнил Логов. – Жены, мужья, дети…

– А зачем мне эта информация?

– Обычно в коллективе такие подробности известны.

– Серьезно? – Он взглянул на Никиту. – А вот вы знаете, есть ли у вашего помощника девушка?

– Знаю, – невозмутимо откликнулся Артур.

– Знаете?!

– На сто процентов. И про своих оперативников все знаю. И даже про судмедэксперта.

Макарычев тяжело вздохнул:

– Я ж говорю, руководитель из меня никакой…

– Да ладно вам, – протянул Артур добродушно. – У меня работа такая: я собираю информацию. Мало ли… Вдруг да пригодится? А вам главное – уметь хорошо считать деньги, верно?

Улыбнувшись с явным облегчением, Данила затараторил:

– Так вот. Короче, Шершень наш струхнул… Таскался по залу за этими ребятами и уговаривал их покинуть помещение. Прямо умоляюще так! Только никто из них на него даже внимания не обращал.

Логов слушал его с живым любопытством:

– И кто же пресек этот бардак? Среди клиентов нашелся каратист? Или авторитет?

– Авторитет, – хмыкнул Макарычев. – В жизни бы ни подумал… Наш Виктор Михайлович спустился из своего кабинета да как гаркнет на них! Те аж присели… Хотя с виду Шмидт не сказать чтоб грозный… был…

Артур задумчиво перечислил:

– Длинный, тощий, лысоватый… На супергероя никак не тянет.

– Вот и я о том же!

– Но директором банка любой желающий не станет, верно? Значит, была в нем некая внутренняя сила.

– Была, – Данила с сожалением вздохнул.

– А что с охранником? – напомнил Артур. – Шмидт хотел его тогда уволить?

– Не знаю. Честно! Когда банк закрылся, я видел, что они вдвоем в кабинете директора остались. Но о чем говорили…

– Понятно. Но Шершнев не уволен, значит, договорились. – Артур задумчиво покусал ноготь. – А ваш директор был интересной личностью… Жаль, что я не успел узнать его при жизни.

* * *

Мы с Марго устроились за угловым деревянным столиком кафе, стилизованного под бревенчатую русскую избу: тут тебе и прялка в углу, и печка на холсте, и настоящий ухват рядом… Меня такой псевдонародный дизайн не раздражает, бывает и хуже, а Марго, видимо, уже привыкла к нему, хотя не очень-то вписывалась в такие интерьеры.

– Твой парень не устроит разборки, что мы его бросили?

Мы перешли на «ты», как только покинули банк, будто пуговицы на пиджаках расстегнули…

Она удивленно моргнула:

– Мой парень? А, ты про Данилу Яковлевича. – Она с мученическим видом закатила глаза. – Вот только такого парня мне не хватало! Это наш замдиректора…

Последним словом Марго подавилась и застыла с таким видом, точно не может дышать. Но я сообразила, что она вспомнила об убитом директоре. Наверное, мысль о таком мешает дышать, даже если твой начальник был последней сволочью.

– Он был нормальным мужиком, – возразила она, словно расслышала мои мысли. – Я про Шмидта. К нему можно было прийти с личной просьбой, и он понимал… Многим из наших реально помог! С больницей там или с детским садом, чтобы девочки работали спокойно. Педант, конечно… Такой, знаешь, классический бухгалтер, какими их в кино показывают.

– Доставал?

– Иногда – просто жутко! Так и хотелось в него что-нибудь запустить. – Марго вдруг спохватилась, что сболтнула лишнего, и быстро заверила: – Но я не хотела, чтобы Виктора Михайловича убили… В смысле, не желала ему смерти.

– А кто-нибудь мог и пожелать. Этот, к примеру… Как его? Яковлевич.

– Данила? – Ее красивые брови поползли вверх. – Да куда ему… У него кишка тонка.

– Но ведь он же теперь займет место Шмидта? Как в детективах говорят: мотив имеется.

Она презрительно фыркнула, выдув воздух:

– Да кто его поставит директором? Он еще не дорос. Другого пришлют. Еще неизвестно кого… Может, нам всем мало не покажется! В любом случае такого, как Шмидт, уже не будет. Я реально заплакать была готова, когда узнала, что он убит.

«Так что ни у кого из ее коллег нет прямой заинтересованности, – отметила я. – Новый директор может оказаться хуже прежнего. Да и вообще… Никто не убивает лишь за то, что человек – зануда. Так бы половины людей на земном шаре не осталось…»

– Почему я тебе об этом рассказываю? – в голосе Марго зазвучало удивление. – Ты в курсе, что у тебя лицо как у психотерапевта? Взгляд такой… понимающий. В поездах к тебе, наверное, очередь выстраивается исповедаться?

Ей удалось меня рассмешить, хотя это я должна была попытаться поднять ей настроение. Но Марго, похоже, и сама справилась. Наверное, она была из тех женщин, которые умеют давить боль в зародыше и не таскают годами в душе глыбы льда, как это делаю я…

К нам уже направлялась официантка с двойным подбородком и унылым цветом волос, свисавших вдоль одутловатого лица. Как ни странно, на ней не было длинного сарафана и кокошника – кому-то из руководства кафе хватило ума понять, что это был бы уже перебор. Она двигалась сонно, и я наделась, что Марго успеет ответить прежде, чем официантка доползет до нашего столика.

– Если ваш директор был хорошим человеком, кто мог желать ему смерти?

Но ее ответ ничего мне не дал.

– Этого никогда не знаешь, верно? – спросила она и подвинула салфетницу в форме березового листа поближе ко мне. – Может, и меня кто-то мечтает увидеть в гробу… Пока не снесет полчерепа, не догадаешься.

– Ему не снесли череп… Говорят, пуля угодила в макушку.

– Что будете заказывать? – прозвучало над нашими головами.

– Сырники со сметаной, пожалуйста, – проговорила Марго, не отрывая от меня глаз. – Две порции. И чайничек принесите.

Официантка уточнила голосом мученицы:

– Черный? Зеленый?

– Черный.

– Зеленый.

Мы произнесли это одновременно, но Марго тут же уступила:

– Пусть будет черный.

– Ладно, – недовольно проронила официантка.

Как будто она могла отказать!

Провожать ее взглядом я не стала, потому что Марго тут же спросила:

– В макушку? Откуда ты знаешь?

Я изобразила удивление:

– А ты сама не видела?

Она покачала головой:

– Я лежала в одном ряду с Виктором Михайловичем. И голову повернула в другую сторону… Я вообще его не видела.

На всякий случай я запомнила это, хотя если с нее сняли показания, то на схеме уже отразилось, где находилась Марго.

– Ты долго с ним работала? – спросила я, добавив сочувствия в голос.

– Три года. Он меня сразу после Финашки взял. Другой побоялся бы принять без опыта работы, а Шмидт рискнул. – Ее мягкий подбородок жалобно дернулся. – Он буквально вчера мне сказал, что ни разу не пожалел об этом. Можешь себе представить?! Буквально вчера!

– Хорошо, что он успел это сказать…

– Да. – Она неожиданно успокоилась и даже попыталась улыбнуться. – И правда… Хорошо.

Осторожно подавшись вперед, я доверительно прошептала:

– Слушай, я так перетрусила, когда это все началось… Как не уделалась?! А уж когда выстрел раздался… Наверное, я онемела со страха, иначе завопила бы во весь голос!

– Аналогично, – отозвалась она рассеянно, в точности как герой фильма «Привидение».

Я не пересматривала его больше года – с прошлого мая. С того дня, когда убили мою маму… Кто знает, вдруг она тоже сейчас рядом со мной? Сидит с нами за столиком и внимательно слушает… Она всегда слушала меня и этим отличалась от большинства родителей, если, конечно, верить рассказам моих бывших одноклассников.

Даже когда я была совсем маленькой, это было нашим любимым занятием на прогулках: фонтан моих историй-фантазий невозможно было перекрыть, но мама поглощала все подряд. Я знаю, она не притворялась, как некоторые взрослые, которые только делают вид, будто слушают своего ребенка, а сами думают о своем или незаметно листают ленту в Сети… Черт возьми, как там может найтись нечто более важное?!

Но мама помнила мои рассказы, даже когда я сама подзабыла своих персонажей и те приключения, которые они переживали изо дня в день. Больше мне не с кем их вспомнить… Даже если б отец не погиб, мы не смогли бы с ним оживить те воспоминания, ведь он никогда не ходил с нами на прогулки, а значит, и моих рассказов не слышал.

– Ты вспомнила тот фильм? – спросила Марго, напугав меня.

– Ты тоже?

– Мой любимый, – кивнула она. – Хоть и старый, конечно. Наивный даже. Но это словечко потому к языку и прилипло…

– А ваш директор был женат? Я подумала о его жене. Каково ей сейчас?

Марго поморщилась:

– Да она похоронит его и перекрестится от радости!

– Все так плохо?

– Почему – плохо? Хорошо. Ей, по крайней мере. Она еще не знает, наверное. Говорили, она усвистала на какие-то острова…

– Без него?

– А ради чего она за старика вышла? Муж работает, жена отдыхает. – Она вздохнула. – Эта идиотка, наверное, даже не знает, какой это интересный человек! Был… О господи… К этому придется долго привыкать…

Я уцепилась:

– Интересный – в чем?

– Видела бы ты его кабинет… Там же книг как в Ленинке!

Мне сразу стало жаль, что Шмидт погиб. Даже если он окажется замешан в каких-то криминальных разборках, мое отношение к нему уже не изменится. Разве можно не сочувствовать людям, которые находятся с тобой на одной волне?

Это выражение очень подходит к тому, чем для меня является чтение… Так же, как в изумрудную соленую волну, я готова нырнуть в хорошую книгу с головой и не выходить на берег, пока остаются силы впитывать придуманную жизнь со всеми ее подводными течениями, прозрачными намеками-медузами и тончайшими, змеящимися в струях образами, растущими с самого дна. Тот, кто находит упоение в этом завораживающем процессе, не может не вызывать у меня сочувствия…

Да, я помню, что среди гитлеровских офицеров было немало начитанных людей, понимающих музыку и живопись, но это не опровергает моей веры в Человека Читающего. Фашизм вообще за гранью всего людского, он не входит в систему нравственных ценностей, выстраданных нами тысячелетиями. И то, что время от времени это чудовище приподнимает голову, лишний раз доказывает: те, кто помогает ему подняться на лапы, слишком мало читали в жизни. Или выбирали не те книги, которые воспитывают человечность.

Марго между тем опять вернулась мыслями к жене убитого Шмидта:

– Она отлично устроилась. Теперь ей и дом достанется, и что там у них еще есть…

Я изобразила озарение:

– Слушай, так, может, это она и организовала все это? Убийство мужа, замаскированное под ограбление банка.

Ее шоколадные глаза заблестели от едва сдерживаемого смеха. Прикусив нижнюю губу, Марго переждала, пока официантка поставит перед нами тарелки с сырниками, две пустые прозрачные чашки и чайничек с гигантской янтарной каплей внутри. Потом весело спросила:

– Ты, случаем, детективы не сочиняешь?

– Детективы – нет. Но вообще я пишу прозу, – призналась я. – Пытаюсь.

Не понимаю, зачем я сказала ей об этом? Будто рассчитывала прославиться в скором времени, и тогда у моей подруги возникнет вопрос… Только вот скорая слава мне не грозит. Да и Марго я вряд ли увижу снова.

– Воображение разыгралось, – произнесла она с пониманием. – Но у Марианны Шмидт ума не хватит даже замыслить такое, не то что провернуть…

– Не факт. Был какой-то старый детектив.

– Фильм? – деловито уточнила Марго.

Я кивнула:

– Очень старый. Кажется, еще черно-белый. Наш, советский… Там убийцей оказалась миленькая глупышка. Ну то есть все ее считали глупышкой, никто всерьез не воспринимал, а она подыгрывала. И продумывала преступление… Кажется, даже не одно.

– Думаешь? Ну кто знает… Надеюсь, тот красавчик окажется не дураком.

– Какой красавчик?

Я уже догадалась, о ком она говорит, но дождалась, пока Марго сама пояснила:

– Следователь. Забыла, как его фамилия…

– Я тоже не запомнила, – соврала я на всякий случай. – Красавчик, это точно. Только староват уже.

Она возмутилась:

– Ну ты скажешь! Ему же лет сорок, еще вполне… Как тебе сырники?

– Вкусные, – подтвердила я.

– А я что говорила! Ты, кстати, ту историю про аравийского купца на ходу сочинила?

– Нет! Ну что ты… Зачем? Читала где-то…

Отпив чаю, она широко улыбнулась:

– Да я же не обвиняю! Наоборот, было бы классно, если б ты сама придумала эту легенду.

Неожиданно я почувствовала себя уязвленной:

– У меня немного другие темы.

– Но не детективы…

– Нет.

– О чем же ты пишешь?

Я пожала плечами:

– О людях. Об их отношениях. Это такая тема, у которой миллион вариаций.

– Вариации на тему, – повторила Марго с каким-то зачарованным выражением.

– Как в музыке…

– Вот и я о том же. В детстве я мечтала стать пианисткой.

Я взглянула на ее руки – пальцы были тонкими и длинными.

– Почему не стала?

– Да все пошло не так. – Она поморщилась. – Знаешь же, как это бывает? Нафантазируешь себе жизнь, а тебя уносит в другое русло. И получаешь совсем другую судьбу.

– Знаю, – заверила я, но решила не посвящать ее в подробности. – Но у тебя же вроде все неплохо? В банке работаешь. Зарплата, наверное, не такая убогая, как у половины страны…

– Наверное, – в ее голосе прозвучало безразличие.

Что-то мешало ей чувствовать себя счастливой. Скорее всего, это не имело отношения к нашему делу, но почему-то мне очень хотелось узнать, что именно…

* * *

Мисс Марпл.

Так Артур окрестил про себя сухонькую старушку с цепким умным взглядом. На вид ей было лет семьдесят, но она все еще работала в банке, и, судя по отзывам, которые уже наспех собрали оперативники о каждом сотруднике, Мария Владимировна Высоковская была незаменима. Поэтому Шмидт держал ее вопреки корпоративной политике омоложения кадров. Со слов Овчинникова он записал и подчеркнул: «Серый кардинал».

Логов взглянул на нее с особым интересом. Двигалась Мария Владимировна быстро и легко. Она провела их в служебный холл, где было прохладно и тихо, первой уселась на темно-синем диванчике, жестом пригласив Артура с Никитой последовать ее примеру, и поощрительно улыбнулась: спрашивайте. Логов подумал, что так ведут себя уверенные люди с чистой совестью. Или… очень хитрые.

Седые волосы ее были коротко острижены и по-молодежному взъерошены «ежиком». Узкое лицо когда-то было красивым, что легко просматривалось сквозь вуаль морщин, а в серых глазах все еще блестел интерес к жизни.

«Такая может организовать покушение, – отметил Артур. – Есть ли у нее мотив?»

– Мария Владимировна, вы работаете в банке уже более… – он заглянул в записи, – сорока лет!

– Юбилей через два года, – не смутившись, подтвердила она.

– И вам довелось сотрудничать с разными руководителями…

Ее маленький рот дрогнул едва заметной усмешкой:

– Сразу скажу: Виктор Михайлович был умнее своих предшественников. И в нем не было такого, знаете, воинствующего хамства, которым отличались руководители девяностых. Мне бесконечно жаль, что его больше нет.

– Сочувствую, – сказал Артур и, решив, что самое время перейти к делу, спросил: – На вашей памяти у Шмидта случались серьезные конфликты? В коллективе или вне его…

– Что происходило с ним вне работы, мне неведомо, – произнесла Мария Владимировна с таким достоинством, точно ее попытались обвинить в адюльтере с начальником. – А почему мы вообще говорим об этом?

Пропустив ее вопрос, Артур уточнил:

– И никаких слухов?

Она покачала головой:

– У него есть семья: жена, двое сыновей. Я знаю их имена, но не более того. Думаю, вы и сами уже их выяснили.

– Разумеется. Но убийство произошло в банке, поэтому есть основания…

Она подняла тонко выщипанные брови:

– Помилуйте… Но разве это убийство не было случайным? Грабитель выстрелил вверх, когда эта истеричная собачка залаяла, и…

– …и пуля рикошетом угодила вашему директору в голову, – подхватил Логов.

– Да. При чем здесь вообще интриги и конфликты? Роковая случайность.

Откинувшись на спинку стула, Артур с довольным видом сложил руки на груди:

– Именно так мы и должны подумать! По расчету убийцы.

– Вот как? – Она задумалась, потом покачала головой: – Не понимаю.

– Шмидт получил смертельное ранение в голову, так?

Она кивнула, ожидая продолжения.

– И все бы ничего, но пуля угодила ему в макушку. А ведь он лежал на полу, не поднимая головы. Этого никак не могло произойти!

– Видимо, он все же приподнял голову, – предположила Мария Владимировна. – Возможно, от лая той же собачки… Она всех испугала. Мы и без того были на нервах…

Логов широко улыбнулся:

– Это было бы возможно, если б мы не нашли пулю, выпущенную грабителем.

– О!

– Она вовсе не отскочила от потолка, как сначала подумали. Она застряла в старой лепнине…

В ее глазах вспыхнуло живое любопытство:

– А это действительно та самая пуля? Вы проверили?

«Да она – ведьма, – подумал он огорченно. – Или прирожденная мисс Марпл!»

– Проверим, когда грабители будут задержаны и оружие, которым они пользовались, изъято, – ответил он сухо.

Ему показалось, по губам ее опять скользнула усмешка. Пока у них ничего не было, хотя автомобиль грабителей уже искали инспектора всего Подмосковья, и Высоковская это поняла.

Чтобы не позволить ей торжествовать, Логов взялся за карандаш:

– Вы были свидетелем работы Шмидта директором этого банка. Ему никогда не угрожали? Может, случались покушения?

Ее непроницаемое лицо дрогнуло:

– А ведь вы правы… В самую точку! На жизнь Виктора Михайловича покушались дважды.

– Да что вы?!

– Но это мне известно только с его слов, – предупредила Высоковская. – Тогда он работал в другом банке… Это учреждение уже не существует, после ухода Виктора Михайловича не протянуло и года.

«Так что найти его бывших коллег будет проблематично» – отметил Артур.

– Покушения не увенчались успехом, насколько я понимаю… А преступников задержали?

Она медленно качнула головой:

– Вот об этом мне неизвестно. Виктор Михайлович только упомянул как-то раз, что однажды в него стреляли, второй раз взорвали машину.

– Взорвали? Не попытались?

– Но в тот день за руль села его жена, – продолжила Высоковская невозмутимо. – Первая… Она погибла на месте.

Логов сделал пометку: «Месть первой жены исключена».

– Давно это было?

– Лет десять назад, – произнесла она неуверенно. – Когда Виктор Михайлович пришел к нам, он уже был женат на Марианне.

По тому, как дернулись книзу ее губы, Артур сделал вывод, что вторая жена директора не вызывала у Высоковской симпатии. И хотя она уже заверила, что не была посвящена в личную жизнь своего директора, он решил все же покопать в этом направлении:

– Марианна моложе мужа? Намного?

– На целую жизнь, – отозвалась она сухо. – Человек другого поколения. Не представляю, как они находят темы для разговоров! Находили… Пересечения интересов – были ли они? Не знаю.

– Но, возможно, он все равно чувствовал себя счастливым?

– Возможно. Хотя таковым не выглядел. Виктор Михайлович почти никогда не упоминал ни о своей жене, ни о детях.

– И фотографий у него в кабинете нет, – шепотом вставил Никита.

Мария Владимировна взглянула на него с недоумением, словно только сейчас заметила, но кивнула:

– Вот видите… Это же не случайно.

– С его женой мы еще побеседуем, – заверил Артур. – Но Шмидт при вас не проговаривался, что ревнует жену или… Может, какие-то слухи в коллективе ходили?

Выпрямив спину, она отрезала:

– Если и ходили, то я к ним не прислушивалась.

Пару минут были слышны только вздохи кондиционера и отдаленные голоса. Выдержав паузу, Логов облокотился о колени и снизу заглянул ей в глаза:

– Мария Владимировна, поймите меня правильно: я не сплетни собираю, а расследую убийство. Мне важны любые детали, даже намеки. Дальше меня это не пойдет…

«А меня тут и нет как бы». – Никита уставился в блокнот, чтобы не спугнуть Высоковскую.

– Но я должен собрать как можно больше информации как о самой жертве, так и о ее окружении. Только так, из множества пазлов, можно собрать картину целиком.

Заметно подавив вздох, она согласилась:

– Хорошо. Спрашивайте.

– Итак… У вашего директора были подозрения, что жена ему изменяет?

– Были, – проронила Высоковская неохотно. – Он делал перевод средств на счет частного сыскного агентства, я видела документы. Вряд ли Виктор Михайлович нанял сыщика следить за кем-то другим…

Логов подбодрил ее:

– Это то, что нужно! А название агентства помните?

– «Следопыт». Запомнила потому, что в юности зачитывалась Купером.

– Я тоже! – радостно откликнулся Артур и впервые взглянул на Ивашина. – Ты читал?

Никита мотнул головой:

– Мне трудно читать… Вы же знаете.

– У него стеклянный глаз, – доверительно сообщил Артур. – Тяжело читать, это правда…

Морщинистое лицо Марии Владимировны еще больше съежилось от жалости:

– Ох, бедный мальчик.

«Вот какого хрена?!» – расстроенно подумал Никита, но вслух заверил:

– Ничего, я уже привык.

– Это… Бандитская пуля?

– Она самая, – вздохнул Артур и хлопнул его по плечу. – Наш парень – настоящий герой. И вообще хороший человек. Так что если у вас имеется дочка на выданье, то…

Она перебила:

– Благодарю. Моя внучка устраивает судьбу без моего участия.

– Вот такие они сейчас, – огорченно отозвался Артур. – Мы с вами для них не авторитет.

«Так вот что он делает, – догадался Ивашин. – Втирается к ней в доверие, пытаясь убедить старушку, будто считает ее ровесницей… Может она растаять от такого? Или ей уже по фигу?»

Может, у него был в этот момент несчастный вид, но Мария Владимировна неожиданно улыбнулась Никите:

– Они – хорошие ребята. Хотят жить правильно. Волонтерством занимаются, помогают людям. И они большие патриоты, чем поколение их родителей… Это же прекрасно!

– А ведь вы правы, – произнес Логов с таким потрясенным видом, будто подобное никогда не приходило ему в голову. – Их поколение получилось более удачным, чем предыдущее… Тогда мы наломали дров с этой перестройкой и прочим, вот дети девяностых и выросли без идеалов и ориентиров.

– С этим не поспоришь, – кивнула она.

Грустно улыбнувшись, Артур призвал:

– Давайте вернемся к сегодняшнему дню. Простите, Мария Владимировна, но протокол требует, чтобы я выяснил: где вы находились во время ограбления? Давайте восстановим хронику событий.

Понимающе кивнув, Высоковская пояснила:

– Мы как раз обсуждали с Виктором Михайловичем одну операцию. Направлялись к оператору – нужно было уточнить детали перевода. В этот момент в зал и ворвались эти трое в масках. Велели всем лечь на пол. Поскольку мы с директором находились рядом, то именно так и лежали на полу.

Судя по записям с камер, которые Поливец уже успел просмотреть, так оно и было. По крайней мере, до того момента, как грабитель разнес камеру битой, Мария Владимировна действительно находилась рядом с директором.

– На полу вы были справа или слева от него? – Артур пояснил: – Нам нужно нарисовать общий план, на котором будет указано, кто и где располагался. Но толком никто ничего не помнит…

Ненадолго задумавшись, она уверенно сказала:

– Я была слева от него, а Марго – наш главный специалист – справа.

– Вы абсолютно уверены?

– У Виктора Михайловича на левой щеке крупная бородавка, вы заметили? Я видела, как она дергалась…

– То есть Шмидт повернулся к вам лицом? Понятно, – Артур нарисовал в блокноте два овала и проставил в них инициалы. – А где находилась дама с собачкой?

– Прямо напротив меня.

«Сходится, – он нарисовал напротив круг и маленькую точку слева от него – собачку. – И эта не врет… Ладно, двигаемся дальше».

– А кто лежал напротив Шмидта, вы не заметили? Рядом с собачкой?

Высоковская задумалась:

– Какой-то мужчина…

– Ваш коллега?

– Не уверена… Но я не разглядывала его. Да и лица не было видно. Кажется, на нем была светлая рубашка… Но я не могу сказать точнее.

– Конечно, – согласился Логов. – С какой стати вам его разглядывать?

Мария Владимировна выпрямилась:

– Господин следователь, вы меня в чем-то подозреваете?

– Да с чего вы это взяли?!

Худая жилистая шея вытянулась:

– Вы произнесли последнюю фразу так, будто сомневаетесь в моих словах.

– Поверьте, нисколько не сомневаюсь!

– Это разумно, – заметила она отстраненно. – Потому что я говорю правду.

«А толку от этой правды – ноль, – расстроенно подумал Артур. – Сегодня все клиенты и сотрудники в светлых рубашках… Жара!»

* * *

– Коршун уверен, что стреляли с расстояния не более полутора метров. Практически в упор.

Артур не выглядел расстроенным, хотя мы ничего пока толком не накопали, только усталым. Показания свидетелей (или лучше называть их заложниками?) сводились к одному: ничего не заметил. Это походило на коллективный сговор, но Артур уверял, что такая всеобщая амнезия – обычное дело для переживших стресс.

Мы вышли с ним на крыльцо банка, оцепленное полосатой лентой. Дежуривший тут полицейский, уважительно кивнул Логову и сделал вид, будто не заметил меня. Я тоже не взглянула на него. В этой драме у него роль статиста, пусть не воображает…

Остановились мы в отдалении, чтобы «погон» не подслушивал, хотя я не рассчитывала, что предстоит обсуждение дела. По-моему, Артуру просто захотелось перевести дух.

– Смотри-ка, стало прохладней, – удивился он.

Я взглянула на экран телефона: