Мы долго ехали до Саутгемптона, а там сели на корабль и отправились домой. Мы увозили с собой в Америку много приятных воспоминаний. Родители часто брали нас, детей, в поездки по Западной Европе. Отец лично планировал каждую поездку с тем, чтобы мы могли извлечь как можно больше полезного для своего образования из наших путешествий.
Высадившись на берег в Нью-Йорке, мы сразу же отправились в «Кранстон-отель» на Гудзоне, где остановилась бабушка. Она чувствовала себя хорошо и, казалось, была рада видеть нас и тому, что наше длительное пребывание за границей закончилось. Родители придумали восхитительный план, к осуществлению которого намеревались приступить немедленно. Мы собирались поехать в Чикаго и нанести продолжительный визит семье моей матери. Всемирная выставка[25] была в полном разгаре, и моя красавица-тетушка миссис Палмер[26] была председательницей Отдела женского труда. В то время, когда женщины еще только начинали приступать к гражданской службе, они обрели признание в связи со Всемирной выставкой и рьяно пытались сделать все как можно лучше. Тетя согласилась на роль председательницы после некоторых колебаний. Здание Отдела женского труда выглядело наиболее художественно в Белом городе на озере[27], здесь устраивались различные празднования и большие торжества, которыми правление могло по праву гордиться.
Когда мы в конце июля приехали в Чикаго, выставка была в полном разгаре, и тетя хотя и была очень занята, но уже привыкла к своей роли и играла ее непринужденно и изящно, не проявляя никаких признаков волнения или усталости. Ей было сорок два года, и она, казалось, излучала энергию. Доброжелательная, быстрая и умелая, она умудрялась справляться со своими нелегкими обязанностями спокойно, с приятной улыбкой, и это очаровывало ее помощниц и удваивало их старания и энтузиазм. Ей помогало немало выдающихся женщин, их было слишком много, чтобы я могла назвать всех по имени, они достойно представляли Чикаго и многие другие города Америки. Там были и женщины, приехавшие из-за границы, они привезли экспонаты из своих далеких стран. Такое движение женщин было совершенно новым явлением, и все наблюдали за ним с интересом.
Это лето оставило после себя только приятные воспоминания и о родственниках, и о волнующих событиях Всемирной выставки. Когда она закончилась, мы с сожалением покинули Чикаго, и я обнаружила, что жизнь дома была даже лучше, чем в Вене!
В начале октября мы поехали в Нью-Йорк. Мама сказала, что мы теперь очень бедны, и будет довольно тяжело после того комфорта, который окружал нас в Вене, обосноваться на родине и жить здесь чрезвычайно скромно.
Мы нашли маленький новый трехэтажный домик на Западной Семьдесят третьей улице, и родители сняли его на зиму; и, хотя он был крошечным, нам каким-то образом удалось втиснуть туда мебель, которую мы привезли из Вены.
Наша бедность не имела для меня большого значения, просто мы не могли устраивать званых вечеров, а вместо экипажей дипломатической миссии пришлось пользоваться трамваями. Но другие устраивали так много развлечений, что было бы трудно вместить нечто большее в сезон.
Отец много писал, он готовил новое популярное издание дедушкиной книги со своими примечаниями и с большим количеством карт и иллюстраций, чем было в первом издании. Книга вскоре поступила в широкую продажу.
Мой брат полюбил американский образ жизни и с жаром погрузился в школьную жизнь в Катлерсе. Он хорошо учился и становился высоким сильным парнем. Закончив Катлерс в шестнадцать лет, мальчик прозанимался год в Колумбийском колледже, а затем поступил в Уэст-Пойнт.
Месяцы пролетали, и мой отец все глубже погружался в политическую ситуацию как в Нью-Йорке, так и в стране. Он общался со многими выдающимися людьми: вскоре умерший ветеран Роско Конклинг; сенатор Рут[28], чьи таланты и личные качества поставили его в первые ряды великих людей; Джозеф Чоут[29]; сенатор Уильям Эвартс[30]; генерал Шерман и генерал Портер; экс-президент Гаррисон; президент Макинли и руководители политических организаций сенатор Платт[31] и Марк Ханна[32] прошли через наш салон, запросто обедали с нами или приходили поговорить с отцом об интересах страны, штата или города, о целях и работе республиканской партии.
Деятельность отца принимала все более и более серьезный характер, и ему приходилось оставаться в городе даже летом. Мама не покидала его, старалась, чтобы в доме было всегда удобно и уютно даже в жаркую погоду. Я посещала друзей за городом, по их приглашению, где проводила вместе с другими гостями по нескольку дней. Мои тетя и дядя Палмеры два лета снимали коттедж в Бар-Харбор и брали меня с собой. После этих сезонов те же родственники пригласили меня в Ньюпорт, тогда я впервые появилась на этом модном курорте, где у меня уже было немало друзей среди нью-йоркских весельчаков. Обычаи в Ньюпорте были тогда проще, чем теперь, а мы представляли собой толпу беззаботной молодежи. Мы скакали на лошадях, ездили на пикники, отправлялись на ловлю крабов, танцевали и вместе обедали – в общем, поступали так, как душе заблагорассудится.
Только один год был омрачен Испано-американской войной. Уже весной в предчувствии войны отец поступил добровольцем на военную службу. Первоначально он не знал, в каких войсках будет служить. За несколько недель ожидания он подготовил форму и снаряжение. Наш дом заполнился различными принадлежностями: седлами и упряжью, форменной одеждой, оружием и прочим. Постоянно приходили и уходили группы каких-то мужчин, которые хотели, чтобы отец присоединился к той или иной группе волонтеров, отправлявшихся на фронт. Он отказался от всех этих предложений, хотя и помог многим в организации, используя свой старый армейский опыт.
Наконец поступило приглашение, которое привлекло его. Достаточно известный пехотный полк национальной гвардии, довольно бедный и скромный в своих притязаниях, прислал к нему свою делегацию. Его члены предлагали свое подразделение правительству для службы на месте боевых действий. На собрании, состоявшемся накануне, они выбрали отца своим командиром и теперь спрашивали, согласится ли он принять этот пост. Он сразу же согласился, и несколько дней мы жили в огромном волнении, ибо, как только они поступили добровольцами на службу, правительство отдало им приказ расположиться лагерем на Лонг-Айленде для того, чтобы в скором времени отправить их на фронт.
Две недели отец провел с этими людьми, затем военный департамент отозвал его и направил в учебный лагерь на юг, где, невзирая на испепеляющую летнюю жару, он сражался с малярией и дизентерией и обучал молодых неопытных рекрутов. Он перенес короткий острый приступ распространенного здесь заболевания, но продолжал выполнять свои обязанности до тех пор, пока не ослабел и пока доктора не сказали, что он почти умирает. Прислали телеграмму матери. После недели хорошего ухода его великолепное физическое состояние откликнулось на ее заботу, и он снова вернулся в лагерь. Наконец в конце лета пришел долгожданный приказ, посылающий его на фронт. Ему присвоили звание бригадного генерала, перевели в том же звании в регулярную армию и назначили комендантом острова Пуэрто-Рико.
Время между июлем 1893 года и сентябрем 1898-го прошло чрезвычайно быстро, мое детство было беззаботным. Я была единственной девочкой в нашей семье, и меня очень баловали. Мой дядя и милая тетушка тоже радовали меня как могли и предоставили мне многое из того, что оказывалось не по средствам нашей семье. Моя стройная и изящная тетя, чьи волосы стали серебристо-белыми, сохранила свежесть и казалась еще более красивой, чем всегда. У нее не было своих дочерей, и она дарила мне привязанность, которая предназначалась бы дочери.
Когда бы ни вставал вопрос о моем замужестве, я всегда находила в ней истинного друга, совету которого было легко следовать, так как он совпадал с моими собственными представлениями о том, что правильно. Я благодарна своим родным за то, что, несмотря на наши ограниченные средства, на меня никто не нажимал и не подталкивал сделать «блестящую партию».