Если в сыром подземном лабиринте заброшенного кладбища собрать под начало изувеченного старика пару сотен голодных воришек-сирот, то вскоре окажется, что управлять ими ох как непросто.
Воровскому наставнику, угрюмому владыке сиротского королевства под Сумеречным холмом Каморра, еще хватало сил держать своих чумазых подопечных в узде. Разумеется, старик опасался стихийного неповиновения стаи волчат, движимых естественными порывами, однако продолжал развивать в сиротах звериные инстинкты к выживанию. И все же власть его была непрочна, как размокшая бумага.
Впрочем, в присутствии Воровского наставника – под его цепким взором, замечавшим любой проступок, и в пределах слышимости его голоса – малолетние оборванцы являли собой образец послушания. А вот чтобы держать сирот в страхе даже тогда, когда Воровской наставник напивался вусмерть, спал или уходил в город по делам, следовало выработать у них стойкую привычку к покорности и подчинению.
Из ребятишек постарше и покрепче Воровской наставник сколотил нечто вроде почетного караула; горстке избранных время от времени дозволялись некоторые мизерные вольности и даже перепадали жалкие крохи того, что сходило за уважение. Однако же старик прилагал все усилия, чтобы в каждом из его питомцев укоренился глубокий, почти священный ужас перед всемогущим и всеведущим покровителем. За неисполнение приказов полагались суровые наказания, малейшие промахи карались жестоко и беспощадно, а те, кто осмеливался перечить, вообще исчезали бесследно. Их участь ни у кого сомнений не вызывала.
Должным образом устрашенным избранникам не оставалось ничего иного, как срывать злость и раздражение на сиротах помладше и послабее, тоже вселяя в них священный страх; а те, в свою очередь, отыгрывались на следующих неудачниках. Таким образом страдания и издевательства, будто нарастающее давление геологических пластов, постепенно докатывались до самых покорных и запуганных малышей.
В сущности, стройная целесообразность этой системы заслуживала всяческого восхищения – разумеется, не со стороны тех, кто оказывался на отшибе, то есть самых маленьких, слабых и одиноких. Для таких отверженных жизнь на Сумеречном холме была сродни беспрестанным пинкам тяжелых сапог.
Локку Ламоре было то ли пять, то ли шесть, то ли семь лет – точно никто не знал и знать не желал. Малорослый и щуплый мальчишка вел себя более чем странно, и друзей у него не водилось. Даже в смрадной толпе сирот он с необычайной остротой ощущал свое одиночество.
Общий сбор на Сумеречном холме – опасное время. В толпе взволнованных оборванцев Локк чувствовал себя как в дремучем лесу, где за каждым стволом притаилась угроза.
В подобных случаях первое правило выживания гласило: не привлекать внимания. Как обычно, по зову Воровского наставника сироты, глухо перешептываясь, потянулись к огромному склепу в сердце Сумеречного холма. Локк опасливо косился по сторонам; он украдкой высматривал главных задир и забияк, ни в коем случае не встречаясь с ними взглядом (за такую ошибку пришлось бы дорого поплатиться), и незаметно отступал за спины других детей, стараясь держаться на безопасном расстоянии от драчунов.
Если первое правило выживания не срабатывало, как чаще всего и случалось, то, согласно второму правилу, приходилось мириться с неизбежным.
Толпа за спиной Локка расступилась. Он, будто дикий зверь, инстинктивно почувствовал приближение опасности и сжался в ожидании удара. Незамедлительно последовал сильный, резкий толчок в спину, прямо между лопаток. Локка, едва удержавшегося на ногах, впечатало лицом в шершавую стену туннеля.
За спиной послышался знакомый хохот. Грегор Фосс, на два года старше и вдвое тяжелее Локка, был так же недосягаем, как герцог Каморрский.
– Ламора, ну ты и задохлик! Че, ноги не держат?
Грегор, вжав голову Локка в отсыревшую земляную стену, волоком подтащил его к одной из опор, что поддерживали своды, и пребольно стукнул лбом о деревянный столб.
– Эй, слабак, ты даже таракана не распялишь! Он извернется и тебя в жопу отымеет, как миленького.
Дети поблизости засмеялись – по большей части из страха, дабы их не обвинили в том, что не разделяют общего веселья. Локк, с огромной шишкой на лбу, спотыкаясь и даже не отплевываясь от набившейся в рот грязи, покорился тяжелой руке, хотя внутри кипел от негодования. Грегор для порядка пихнул его еще разок, презрительно фыркнул и, расталкивая толпу, отправился дальше.
Смирись. Не сопротивляйся. Только так, ценой минутного унижения, можно было избежать долгих часов, а то и дней нескончаемых измывательств, ведь синяки и ссадины терпимее переломанных костей или увечий пострашнее.
В подземелье устремился огромный поток сирот – на грандиозном сборище присутствовали почти все обитатели Сумеречного холма. В склепе уже стоял тяжелый, спертый дух. Голова Воровского наставника, сидевшего в кресле с высокой спинкой, едва виднелась над скоплением детей. Его избранники, решительно раздвигая толпу, пробирались на свои обычные места рядом с грозным владыкой. Локк пристроился у дальней стены и вжался в нее спиной, притворившись смутной тенью. Теперь, не опасаясь нападения сзади и поддавшись минутной слабости, он обиженно скривил губы и осторожно ощупал шишку на лбу. Пальцы увлажнила кровь.
Немного погодя поток детей стал ручейком, а потом и вовсе пересох. Воровской наставник многозначительно кашлянул.
Был Покаянный день семьдесят седьмого года Сендовани – традиционный висельный день. Под ярким весенним небом стражники герцога Каморрского, в отличие от тех, кто собрался в темных подземельях Сумеречного холма, увлеченно готовили веревки.
– Весьма прискорбно, – изрек Воровской наставник. – Да, весьма прискорбно, что некоторые из наших с вами братьев и сестер угодили в безжалостные объятья герцогского правосудия. А еще печальнее то, что эти недотепы попались в расставленные силки по своему собственному неразумению. Увы и ах! Недаром я вас настоятельно предупреждал и предупреждаю, голубчики мои, что работа у нас деликатная, вот только обыватели относятся к ней предвзято, не ценят как подобает.
Локк осторожно утер грязь с лица. Замызганный рукав рубахи еще больше перемазал и без того чумазую мордашку, но привычное занятие успокаивало. Пока Локк потихоньку приводил себя в относительный порядок, властелин Сумеречного холма продолжал свою речь:
– Горестный сегодня день, дорогие мои. Воистину трагический, вот что я вам скажу. Однако ведь и скисшее молоко не пропадает попусту. Сами знаете, его на сыр пускают. Вот и я о том же глаголю: обратим нашу скорбь себе на пользу. Висельный денек выдался ясный, солнечный, а значит, на казнь соберется толпа ротозеев с увесистыми кошелями у пояса, да об осторожности и позабудут, на бесплатное представление глядючи, верно?
Он шевельнул двумя скрюченными пальцами (давным-давно сломанными и криво сросшимися), показывая, как висельник делает шажок вперед и срывается с края помоста. Пальцы, изображая падение, нелепо задергались. Старшие дети захихикали, где-то в толпе послышались сдавленные всхлипы, но Воровской наставник никого утешать не стал.
– Все вы, по нескольку человек, отправитесь сегодня казнь смотреть, – объявил он. – И да вселит это зрелище страх в ваши крохотные сердца, бесценные мои сокровища, и да будет это вам уроком и назиданием. Запомните, вот к чему приводит неосмотрительность, нерешительность и нерасторопность. Чтобы достойно прожить отведенный вам богами срок, надо хватать с умом и бежать опрометью, ног под собой не чуя, как адовы псы за окаянным грешником. Помните ведь, чему я вас учил? «Стянул – беги куда попало». Только так и можно из петли ускользнуть. Вот и поглядите сегодня в последний раз на тех своих приятелей, которые замешкались. А прежде чем домой возвращаться, – продолжил он, понизив голос, – каждый из вас должен свое умение показать. Во что бы то ни стало раздобудьте звонкую монету или побрякушки драгоценные. Кто с пустыми руками вернется, тот с пустым брюхом спать уляжется.
– А че, без денюжки низзя? – удрученно заныл кто-то в толпе.
Локк сразу сообразил, что это Тэм, из новеньких, – ему отвели роль заманухи, самую незначительную в воровской иерархии, но к порядкам Сумеречного холма мальчишка еще не привык. И всхлипывал, наверное, тоже он.
– Тебе, ягненочек мой, можно и без денюжки, – прошелестел Воровской наставник голосом склизким, как заплесневелый бархат, протянул руку в толпу своих питомцев, раздвинул их, будто чахлые колоски, и накрыл скрюченной дланью обритую голову Тэма. – Но если ты, голубчик, работать не желаешь, то и мне без денюжки сидеть придется. Раз уж тебя сегодняшнее восхитительное занятие не привлекает, так тому и быть. Кладбищенской землицы на твою долю хватит.
– А может, я на что другое сгожусь? – не унимался Тэм.
– Может, и сгодишься, дружочек, – ответствовал Воровской наставник, опускаясь на колени и временно исчезая из виду. – Может, и сгодишься. Я б тебе столовое серебро чистить доверил, да вот незадача – серебряным сервизом пока не обзавелся. Так что, раз у меня другой работы для тебя нет, придется эту выполнять, верно? Ты паренек ладный, крепкий, вот только слезы из глаз ручьями хлещут. Голубчик мой, ты чего это расчувствовался? Из-за висельников?
– Так ведь они… они ведь вроде как приятели наши…
– Ну да, приятели, а потому…
– Тэм, ссыкун несчастный, рохля, завязывай ныть! Достал уже!
Воровской наставник, стремительно обернувшись, с размаху отвесил хлесткую затрещину; дерзкий наглец, осмелившийся прервать речь благодетеля, повалился на своих собратьев, которые, глумясь, тычками и пинками поставили его на ноги. Локк не смог сдержать довольной ухмылки – на душе потеплело при виде задиры, которому отплатили его же монетой.
– Веслин, а тебе нравится, когда тебя перебивают? – осведомился Воровской наставник якобы дружелюбным тоном, в котором, однако же, сквозила неприкрытая угроза.
– Никак нет, сударь.
– Что ж, весьма приятно обнаружить рядом с собой единомышленника.
– Да-да, конечно, сударь, – с запинкой пролепетал Веслин. – Прошу прощения, сударь.
Лицо Воровского наставника снова расплылось в благожелательной улыбке, за миг до этого истаявшей, как утренняя дымка под лучами солнца.
– Так вот, как я уже говорил, – снова обратился он к Тэму, – весьма прискорбно, что друзьям нашим такая печальная участь уготована. И все же в петле они повиснут не почем зря, а ради нашего же блага. Толпы зевак придут этим зрелищем любоваться, верно? То-то и оно. Неужто ж мы такую счастливую возможность упустим, а? Неужели напоследок ловкость и хитрость свою нашим неудачливым собратьям не покажем? Разве так настоящие друзья поступают?
– Нет, сударь, – промямлил Тэм.
– Вот именно, что нет. Настоящие друзья так не поступают. Вот мы свою дружбу и подтвердим. Проводим их в последний путь честь по чести, верно? Как они в предсмертных судорогах забьются, мы глаз отводить ни за что не станем.
– Да-а-а-а, – робко протянул Тэм. – Как скажете, сударь.
– Вот так и скажу. – Воровской наставник рассеянно похлопал Тэма по плечу. – Ну, ступай. Мастера висельных дел – единственные пунктуальные люди в этом проклятом городе, вешать начинают ровно в полдень. Тем из вас, кто к началу казни запоздает, в десять раз труднее придется, это я вам обещаю. Эй, пестуны! Зовите своих заманух и хватунов, да за новичками присматривайте, воли им не давайте.
Пестуны – дети постарше – стали выкликать имена своих подопечных, и сироты послушно потянулись к ним, а Воровской наставник тем временем отволок Веслина в укромный уголок склепа для задушевной беседы с глазу на глаз.
Локк криво усмехнулся и начал прикидывать, к кому из пестунов он сегодня попадет. Сгорая от нетерпения, он жаждал поскорее выбраться в город: за пределами Сумеречного холма открывался простор для невероятных приключений – там можно было опустошать чужие карманы, облапошивать простофиль и мошенничать напропалую. Хоть он и понимал, что неуемная тяга к воровству делала его изгоем в глазах окружающих, сдерживать свои порывы было для него так же невозможно, как отрастить крылья за спиной.
И все же убогое существование на Сумеречном холме, полное издевок и унижений, немедленно забывалось, едва лишь он с бешено колотящимся сердцем приступал к любимому делу, а потом во весь дух улепетывал, сжимая в кулаке награбленное. За свои то ли пять, то ли шесть, то ли семь лет он твердо уяснил, что на свете нет занятия лучше, чем воровство, и что именно оно и дарует настоящую свободу.
– Ты себя тоже наставником и благодетелем возомнил, щенок? Думаешь, у тебя лучше получится?
Переломанные пальцы лишили Воровского наставника цепкости, но руки его оставались по-прежнему крепки, и Веслина он вжал в стену с не меньшей силой, чем плотник, готовый всадить первый гвоздь в новый карниз.
– Или, по-твоему, моим речам не хватает остроумия и мудрости?
– Нет, что вы, ваша милость! Простите! Простите!
– Веслин, сокровище мое, так я ж тебя завсегда прощал… – Воровской наставник небрежным жестом откинул полу ветхого сюртука, прикрывавшую рукоять тяжелого мясницкого секача на поясе; лезвие тускло блеснуло в темноте. – Вот и сейчас прощаю. И кое о чем напоминаю. А ты запоминай, хорошенько запоминай. Ну как, все запомнил?
– Ох, сударь, все досконально запомнил. Прошу вас…
– Великолепно. – Воровской наставник, выпустив Веслина, аккуратно поправил полу сюртука. – И радуйся, что эта история окончилась счастливо для нас обоих.
– Премного благодарен, сударь. Еще раз прошу прощения. Понимаете, рохля Тэм все утро ноет и ноет, как прóклятый, сил нет терпеть. Он никогда не видел, как людей вешают.
– Все мы когда-то смерть в первый раз видели, – со вздохом сказал Воровской наставник. – Пусть себе ноет, лишь бы кошельки таскал. А вернется с пустыми руками – беда невелика, голод – прекрасный учитель. Как бы там ни было, я его вместе с парочкой трудных сегодня отправлю, под особым присмотром.
– С парочкой трудных?
– Рохле Тэму с Беззубом будет в самый раз…
– О боги, – выдохнул Веслин.
– Да-да, с тем самым Беззубом, у которого в голове одно дерьмо, а ума не хватит в горсть посрать, даже если ему ладони к жопе пришьют. Так вот, Беззуб, Тэм и еще один великий умник.
Воровской наставник многозначительно покосился в дальний угол, где насупленный мальчуган, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, смотрел, как остальные сироты разбредаются к своим пестунам.
– Ламора… – прошептал Веслин.
– Говорю ж, под особым присмотром. – Воровской наставник нервно погрыз ноготь на левой руке. – У него талант деньги добывать. Жаль только, что за ним глаз да глаз нужен. Ну, может, со временем образумится.
– Он же чуть полгорода не спалил, сударь!
– Не полгорода, а только Скопище, невелика потеря. Впрочем, наказание за это он стерпел смиренно, без нытья и жалоб. Так что обсуждать здесь больше нечего. Ему нужен хороший пестун, чтоб в узде держал и разгуляться не давал.
Веслин с отвращением поморщился.
– Да не криви рожу-то, я не про тебя речь веду. Вы с Грегором мне для иного надобны. Ежели кто из наших вдруг в переделку попадет, вы внимание на себя отвлечете и нерасторопных неумех прикроете. А если кого заграбастают, немедленно мне доложите.
– Благодарствую, сударь. Вот прямо всей душой.
– А как же иначе. Так, значит, рохля Тэм, недотепа Беззуб и мелкий демон в рваных портках, прямиком из самой глубокой преисподней. Чтобы с этими межеумками справиться, светлая голова нужна, твоей не чета. Сгоняй-ка к домушникам, разбуди кого-нибудь.
– Ой… – Веслин закусил губу. – Так ведь им это не по нраву придется.
Среди обитателей Сумеречного холма домушники занимали особое положение: поднаторевшие в воровском ремесле, они промышляли только после заката – забирались в дома почтенных горожан и крали все подряд. Работой по хозяйству они себя не утруждали, а спать им позволялось целый день.
– А мне-то что за дело? Они сегодня все равно прохлаждаются. Позови кого-нибудь посообразительнее. – Воровской наставник выплюнул отгрызенный полумесяц грязного ногтя, вытер обслюнявленные пальцы о сюртук. – Вот что, приведи-ка мне Сабету.
– Ламора!
Наконец-то его окликнули, и не кто-нибудь, а сам Воровской наставник. Локк опасливо пересек утоптанный земляной пол склепа и подошел к старому вору, который шепотом давал указания одному из своих питомцев.
Перед креслом Воровского наставника переминались еще двое: нытик Тэм и Беззуб – туповатый растяпа, оставшийся без зубов из-за постоянных побоев. От дурного предчувствия у Локка захолонуло в груди.
– Вот и славно, все в сборе, наиглавнейшие смельчаки, плутишки и хитрецы. Мне как раз такие сегодня нужны. Пойдете на особое дело, под особым присмотром. Прошу любить и жаловать, ваш пестун, – сказал Воровской наставник, указывая на сироту у кресла.
Тусклое серебристое сияние алхимического фонаря осветило чумазое утомленное лицо под кожаным картузом, нахлобученным на туго повязанную косынку, из-под которой не выбивалось ни одной пряди волос, мешковатую, некогда белую рубаху и потрепанные бурые штаны.
Пестун оказался девчонкой, при виде которой в Локке впервые в жизни шевельнулся какой-то смутный, доселе неведомый ему животный инстинкт. На Сумеречном холме девчонок хватало, но Локк никогда не принимал их в расчет и даже не задумывался об их существовании. А сейчас он шумно втянул в себя воздух и ощутил нервную дрожь и покалывание в кончиках пальцев.
Девчонка была на год старше и на голову выше Локка и, даже усталая, держала себя с тем непосредственным, словно бы врожденным превосходством, которое обычно заставляет любого мальчишку чувствовать себя крошечной букашкой под пятой великана. Впрочем, у Локка не было ни жизненного опыта, ни слов, чтобы описать ситуацию в этих выражениях. Он осознавал лишь одно: при виде этой девчонки он как будто соприкоснулся с некой великой, непостижимой тайной.
Ему хотелось приплясывать от восторга. Его трясло от неимоверного ужаса.
Внезапно его возмутило присутствие Тэма и Беззуба, а смысл, скрытый в слове «пестун», ранил до глубины души. Локку захотелось вытворить что-нибудь эдакое, невероятное, чтобы девчонка прониклась искренним восхищением. Вдобавок щеки горели от стыда – мало того что на лбу шишка, так еще и в спутники дали двух сопливых межеумков!
– Это Бет, – сказал Воровской наставник. – Сегодня ей поручено за вами приглядывать. И все ее приказания должны исполняться неукоснительно, как и мои. О ловкости рук не забывайте, но и ртов не разевайте, хватайте все, что плохо лежит. Да, и ведите себя осмотрительно. Чтобы никаких там честолюбивых выходок, ясно вам? – Последнюю фразу он произнес ледяным тоном, пристально глядя на Локка.
– Благодарствую, сударь, – ответила Бет голосом, в котором не сквозило даже намека на благодарность, и подтолкнула Тэма с Беззубом к одному из выходов из склепа. – Подождите нас снаружи, пока мы с вашим дружком парой слов перекинемся.
Локк вздрогнул от неожиданности. Она хочет парой слов перекинуться? С ним? Неужели она догадалась, что он знает толк в уличном ремесле, умеет облапошить простаков-обывателей? Что он совсем не такой, как эта парочка недотеп? Бет огляделась, положила руки Локку на плечи и присела перед ним на корточки. Как только он встретился с ней взглядом, в животе отчаянно затрепыхалась какая-то неведомая зверушка, а из головы тотчас вылетели все накрепко затверженные правила о том, что в глаза смотреть никому нельзя.
А потом…
Потом Локк влюбился, – впрочем, он лишь много позже узнал и о том, как именно называется это чувство, и о том, как сильно оно усложнит ему жизнь.
А она впервые обратилась к нему напрямую. Слова эти неизгладимо запечатлелись в его сердце с такой необычайной ясностью, что ранили даже после того, как многие события детских лет стерлись из памяти.
– Ты – тот самый Ламора?
Он радостно закивал.
– Ну, тогда запоминай, засранец. Я о твоих подвигах наслышана. Значит, так, рот держи на замке, а шаловливые ручонки – в карманах. В своих, а не в чужих, понял? Иначе, клянусь всеми богами, я тебя собственноручно с моста столкну, а все подумают, будто ты сам свалился.
Неожиданно он почувствовал себя в полпальца величиной. Ощущение было не из приятных.
Локк ошарашенно плелся за Бет, Тэмом и Беззубом по темным туннелям Сумеречного холма. Наконец дети вышли наружу. От солнечных лучей – впрочем, не только от них – в глазах защипало. Локка охватило смятение: он совершенно не понимал, какой из его проступков – и откуда она о нем узнала? – вызвал такую неприязнь у той самой особы, чьего восхищения ему хотелось заслужить больше всего на свете.
Впрочем, даже унылые мысли, теснившиеся в голове, не могли отвлечь Локка от того, что творилось вокруг, – давал о себе знать инстинкт выживания. Здесь, в непостоянном, изменчивом мире за пределами Сумеречного холма, все чувства пребывали в напряжении. Шум и суета большого города постепенно оттеснили размышления о Бет в дальние уголки сознания.
Каморрцы наслаждались первым теплым, солнечным деньком после затяжных весенних дождей. В домах распахнули окна. Зажиточные горожане сменили непромокаемые плащи и накидки на летние наряды. Бедняки щеголяли вонючими отрепьями, не снимаемыми в любое время года, – им, как и обитателям Сумеречного холма, всю свою одежду приходилось носить на себе, иначе она становилась законной добычей старьевщиков.
Четверо сироток перебрались через канал по мосту, соединяющему Сумеречный холм со Скопищем (Локк глядел на трущобы со смешанным чувством гордости и недоумения – неужели его мелкая проказа действительно могла привести к полному уничтожению целого городского квартала, как уверял Воровской наставник?). По каналу неторопливо скользили три лодки, с которых труполовы, ловко орудуя длинными жердями с крюками на конце, выволакивали из-под причалов раздутые, обезображенные до неузнаваемости тела – в ненастную погоду мертвецы никому не мешали.
Бет повела своих подопечных через Скопище, по каменным ступеням и по шатким деревянным мосткам, держась подальше от темных извилистых закоулков, где находили пристанище пьяницы, бродячие псы, а то и кто пострашнее. Тэм и Локк от нее не отставали, а вот Беззуб еле плелся в хвосте и все время норовил улизнуть. Когда все четверо наконец оказались в заброшенном парковом лабиринте острова Мара-Каморрацца, Бет пришлось тащить Беззуба за шиворот.
– У тебя что, вместо головы чирей? – прошипела она. – Не отставай, кому говорят! Забыл, что было велено? Не дури!
– Дык не дурю же ж, – буркнул Беззуб.
– Попробуй только! Живо с пустым брюхом спать отправишься. Или пусть лучше Веслин тебе оставшиеся зубы выбьет?
– Не-а-а. – Беззуб помотал головой, зевнул, изумленно огляделся, словно бы впервые осознав, где находится, а потом вырвался из цепкой хватки Бет и заорал, размахивая руками: – Дай картуз! Да-ай ка-арту-у-з! Картуз хочу-у!
Локк нервно сглотнул: Беззуб часто впадал в истерику, словно в голове у него что-то переклинивало. Среди обитателей Сумеречного холма любая странность привлекала к себе нежелательное внимание старших детей, а поскольку Беззуб ни умом, ни силой не отличался, то побои, синяки и шишки доставались ему с завидной регулярностью.
– Обойдешься! – сказала Бет. – Веди себя прилично.
– Дай картуз! – не унимался Беззуб, топая ногами и сжимая кулаки. – Дашь картуз – буду послушный!
– Фиг тебе, а не картуз. А послушным будешь, потому что я так велю, понял?
Беззуб с неожиданным проворством подскочил к Бет и сдернул с нее картуз. От резкого движения косынка слетела с головы, и по плечам девочки рассыпалась копна золотисто-каштановых кудрей. Локк изумленно разинул рот, будто завороженный блеском локонов в лучах солнца. Вскоре он сообразил, что чары распространились только на него и что ротозейничать сейчас не с руки, однако же успел заметить, что волосы Бет были двуцветными – каштановыми у концов и ярко-рыжими на макушке: похоже, она их когда-то перекрасила, а теперь они отросли.
Быстротой движений Бет намного превосходила Беззуба – он не успел опомниться, как схлопотал по физиономии злосчастным картузом, который неведомым образом вернулся к хозяйке.
– Ай! Ой! – завизжал Беззуб.
Разжалобить Бет ему не удалось. Она снова хлестнула его картузом, да так больно, что мальчишка взвыл и отшатнулся. Локк, спохватившись, всем своим видом изобразил полнейшее равнодушие к происходящему, свойственное всем обитателям Сумеречного холма в тех случаях, когда поблизости кому-то задавали взбучку.
– Ай, не бей меня! Пощади! – зарыдал Беззуб.
– Еще раз на картуз позаришься, осел безмозглый, – зловещим шепотом произнесла Бет, встряхивая Беззуба за шиворот, – клянусь Азой Гийей, исчислительницей смертей, что я тебя прямо к ней в объятья и отправлю.
– Я больше не бу-у-ду! – заныл он.
Презрительно выпустив его ворот, она ловким движением скрыла рыжие кудри под косынкой и нахлобучила картуз. Локк подавил разочарованный вздох.
– Слава богам, что никто не заметил! – Бет подтолкнула Беззуба вперед. – Повезло тебе, гаденыш. Ох и повезло. Ну, пошли быстрее. А вы двое, не отставайте.
Локк с Тэмом безмолвно последовали за ней, будто два испуганных утенка за мамой-уткой.
Локк дрожал от возбуждения. Поначалу он больше всего боялся, что спутники-недотепы нанесут его репутации непоправимый урон, но теперь решил, что их глупость поможет ему произвести на Бет должное впечатление. Да-да, пусть себе ноют, истерики устраивают, домой с пустыми руками возвращаются… может, стражники за ними в погоню бросятся, в свистки засвистят, собак спустят. Нет, Бет такого позора не стерпит, поймет, что рядом есть кто получше. Вот он, например…
Выйдя из буйных зарослей Мара-Каморрацца, четверо сирот попали в суматошную толчею.
Висельный денек и впрямь выдался погожим, а потому обычно чинный Старокрепостной остров, вотчина герцогов Каморрских, преобразился в настоящую ярмарку. Шумные толпы заполонили мощеные улочки, так что вооруженным стражникам приходилось силой прокладывать дорогу для карет знати и богачей. Как уже догадывался Локк, жизнь за пределами Сумеречного холма мало чем отличалась от жизни в подземных кладбищенских склепах.
Четверо сирот гуськом протискивались сквозь скопление людей: Локк накрепко вцепился в руку Тэма, а тот до боли сжал пальцы Бет, которая, не желая выпускать из виду Беззуба, толкала его перед собой, как таран. Малый рост не позволял Локку видеть лица взрослых, и мир для него превратился в бесконечную панораму поясных ремней, перевязей, животов различной величины, сюртучных фалд и каретных колес. Бет упорно вела их на запад, к Виа Юстикия – каналу, где вот уже полтысячи лет вешали преступников.
Невысокий парапет огораживал края набережной, а в семи-восьми футах под ним плескалась вода. Древняя кладка крошилась от старости, но камни держали прочно, и Бет решила, что ее подопечным оттуда будет лучше видно. Одной рукой придерживая Беззуба, Бет помогла Локку и Тэму взобраться на парапет. Тэм живо пристроился ей под бочок. Локк, хоть и расстроенный тем, что рядом с Бет сесть не удалось, скандалить не стал, напустил на себя равнодушный вид и деловито огляделся.
С парапета действительно было видно лучше. На берегах канала толпились люди, торговцы в лодках на все лады расхваливали свои товары – хлеб и булочки, колбасы и ветчину, эль и пиво, всевозможные безделушки, – а потом укладывали их в корзинки, привязанные к длинным шестам, и передавали на берег, где покупатели, получив желаемое, опускали в корзинки монеты.
Под ногами горожан шныряли юркие тени – воришки с Сумеречного холма были заняты делом, – а в толпе там и сям мелькали горчично-желтые куртки городских стражников, ярых блюстителей порядка. Смешение этих двух элементов, как в алхимической реакции, неизбежно создавало взрывоопасную ситуацию, но пока все было спокойно: ни заливистых трелей свистков, ни криков, ни погони.
Движение по Черному мосту перекрыли, красные фонари вдоль каменной арки занавесили черными колпаками, предназначенными для этой цели, а на особом деревянном помосте, пристроенном к мосту с южной стороны, уже собрались священники и герцогские чиновники; туда же стражники вывели преступников, приговоренных к казни. У обеих оконечностей моста стояли на якоре лодки стражников, не пропуская никого под арку моста.
– А когда на дело пойдем? – спросил Беззуб. – Когда кошельки будем тырить? Или кольца, или…
Бет, которая только-только разжала пальцы на запястье Беззуба, снова стиснула его что было сил и зашептала:
– Молчи, поганец ты этакий! Рот закрой и не раскрывай, пока я не скажу. Вот посидим здесь, посмотрим честь по чести, а после повешения делом займемся.
Тэм задрожал и понурился. Локк нетерпеливо вздохнул – жалко, конечно, что воришек с Сумеречного холма повесят, так ведь жалко и того, что их вообще зацапали. А смерть в Каморре поджидает повсюду: в переулках и в подворотнях, в каналах и в тавернах, в пожарах и от морового поветрия, которое целые кварталы выкашивает. Тэм ведь тоже сирота, забыл он, что ли? Для Локка смерть мало чем отличалась от еды или от естественной надобности, и он совершенно искренне не понимал, почему должен горевать о том, что его знакомые вот-вот расстанутся с жизнью.
Подготовка к казни шла своим чередом. На мосту забили барабаны, дробный стук разнесся над водой, под высокой аркой моста заметалось эхо. Веселый гомон толпы сменился перешептываниями, но вскоре стихли и они: к повешению каморрцы питали большее почтение, чем к храмовой службе.
– Добропорядочные жители славного Каморра! Пробил полдневный час семнадцатого дня месяца тирастима семьдесят седьмого года Сендовани! – прокричал с Черного моста толстопузый герольд в черном одеянии. – Сии дерзкие лиходеи признаны виновными в тяжких нарушениях законов и обычаев славного Каморра. От имени и по повелению его светлости Никованте, герцога Каморрского, и по решению досточтимых верховных судей Красной палаты преступники понесут справедливое наказание за свои бесчинства и злодеяния.
Констебли в алых капюшонах подвели семерых осужденных к самому краю помоста. Тэм испуганно закусил кулаки. Бет приобняла его за плечи, и Локк скрипнул зубами от такой несправедливости. Да что же это такое?! Он ведет себя паинькой, делает все, как велят, а Бет его даже не замечает, и вся ее доброта Тэму достается…
– Ничего страшного, Тэм. Привыкнешь, – негромко сказала Бет. – Слезам воли не давай, а приятелей помяни.
На помосте висельных дел мастера затягивали петли на шеях осужденных. Веревки, отмеренные по росту повешенных, крепились к железным кольцам, ввинченным в помост. Каморр – не Тал-Веррар, а потому никаких хитроумных механизмов на висельном помосте не было; преступников просто сталкивали с края.
Герольд, заглянув в пергаментный свиток, провозгласил:
– Жеревен Тавасти – поджог, скупка краденого по предварительному сговору, нападение на чиновника на службе его светлости! Мелина Контада – изготовление фальшивых денежных знаков и злонамеренное использование обличья, титула и имени его светлости Никованте, герцога Каморрского! Кайо Веспази – грабеж, преступное лицедейство, поджог и кража лошадей! Лорио Веспази – скупка краденого по предварительному сговору.
Покончив со взрослыми преступниками, герольд перешел к троим детям. Тэм начал тихонечко всхлипывать.
– Ш-ш-ш! – шикнула на него Бет.
Заметив, что она держится холодно и отстраненно, Локк попытался придать своему лицу то же равнодушное, отрешенное выражение: глаза вот так, подбородок задран, губы плотно сжаты, но не искривлены. Вот сейчас она на него глянет – и кивнет одобрительно…
– Мариабелла, фамилия не установлена! – выкрикнул герольд. – Кража и дерзкое сопротивление властям! Зильда, фамилия не установлена. Кража и дерзкое сопротивление властям.
Висельных дел мастера деловито привязывали к ногам трех сироток груз, дабы обеспечить быстрый и надежный исход казни – истощенные малютки весили слишком мало.
– Ларс, фамилия не установлена! Кража и дерзкое сопротивление властям!
– А Зильда меня не шпыняла, – тоненько всхлипнул Тэм.
– И богам это ведомо, – успокоила его Бет. – Ш-ш-ш, молчи уже.
– Преступления плоти караются умерщвлением плоти, – торжественно возвестил герольд. – И будете вы опущены над бегущей водой и повешены за шею, пока не умрете, а вода унесет ваши неупокоенные души в Железное море, дабы не чинили они никаких бед обитателям земель и прочих владений его светлости Никованте, герцога Каморрского, и дабы их, по истечении должного времени, приняли и рассудили милосердные боги. – Герольд опустил свиток и обернулся к приговоренным. – Да свершится правосудие герцога!
Зловеще зарокотали барабаны. Один из висельных дел мастеров обнажил меч – на случай, если кто-то из преступников удумает сопротивляться. Локк, видевший казни и прежде, хорошо знал, что у приговоренных есть один-единственный шанс достойно встретить смерть.
Казнь свершилась без заминки. Барабанная дробь смолкла. Желтокурточники в алых капюшонах парами подступили к каждому из осужденных и столкнули их с висельного помоста.
Как Локк и предполагал, Тэм испуганно зажмурился, но того, что учудил Беззуб, не ожидал никто. Как только семь сброшенных с моста веревок с громким хлопком дернулись – то ли скрипнула пенька, то ли хрустнули шейные позвонки несчастных, – Беззуб заорал во все горло:
– А-а-а-а! А-а-а-а-а! А-А-А-А-А!
Крик усиливался, звучал все звонче и дольше. Бет прижала ладонь к губам Беззуба, навалилась на него всем телом. Над водой маятниками раскачивались тела повешенных – четыре больших и три крошечных.
У Локка отчаянно колотилось сердце: чем больше внимания они к себе привлекут, тем труднее будет шарить по карманам зевак. К ним уже оборачивались, на них устремляли встревоженные и любопытные взгляды, укоризненно цокали языками, отпускали презрительные замечания.
– Ш-ш-ш! – прошипела Бет, схватив Беззуба в охапку. – Заткнись, придурок! Молчи, кому говорят!
– Что за шум?!
К ужасу Локка, к ним, раздвигая толпу, решительно шагали два желтокурточника. О боги, только этого не хватало! А вдруг они ищут питомцев Воровского наставника? Вдруг начнут расспрашивать, кто они и откуда? Локк едва не сиганул с парапета в темную воду канала и лишь усилием воли заставил себя остаться на месте.
Бет, все еще прижимавшая ладонь к лицу Беззуба, непонятным образом изогнулась и почтительно склонила голову перед констеблями.
– Мой братец, младшенький, – выдохнула она, – в первый раз повешение видит. Прошу прощения, ваша честь, мы не хотели шум поднимать. Видите, он уже успокоился.
Беззуб трепыхаться перестал, зато начал истерически всхлипывать. Один из желтокурточников, пожилой, с исполосованным шрамами лицом, окинул мальчишку презрительным взглядом и спросил Бет:
– Вы тут без родителей, что ли?
– Нас матушка послала, – ответила она. – Хотела, чтобы мы своими глазами увидели, к чему приводит лень, непослушание и дурная компания.
– Мудрая женщина. Повешение – оно всегда вразумляет. А сама-то она где?
– Матушка наша обычно ни одной казни не пропускает, – сказала Бет и смущенно понизила голос: – Только ей сегодня нездоровится… Животом скорбная, весь день в нужном чулане си…
– Ну тогда конечно, причина уважительная, – хмыкнул констебль. – Да ниспошлют ей боги здоровьичка. А вот этого губошлепа в Покаянный день из дому лучше не выпускать.
– Да-да, ваша честь, – с поклоном ответила Бет. – Дома его порка ждет, уж это я вам обещаю, матушка расстарается.
– Вот и ступайте восвояси. Нечего здесь балаган устраивать.
– Уже уходим, ваша честь.
Констебли смешались с толпой. Бет соскользнула с парапета – весьма неуклюже, потому что одной рукой все еще держала Беззуба, а в другую мертвой хваткой вцепился Тэм; хоть он и не орал во время казни, но смертельно побледнел, а в глазах стояли слезы. Локк облизнул губы шершавым языком – от пристальных взглядов желтокурточников во рту пересохло.
– Ну, пошли отсюда, – велела Бет. – Представление окончено, смотреть больше не на что.
На обратном пути, пробираясь сквозь лес сюртучных фалд, ног и животов, Локк, чтобы не отстать, с восторгом ухватился за подол рубахи Бет – и не знал, радоваться или огорчаться, сообразив, что она не обращает на это ни малейшего внимания. Бет снова привела их в парк Мара-Каморрацца, где в тени раскидистых деревьев царили тишина и покой, всего в сорока ярдах от шумной толпы. В первом же укромном уголке она тычком усадила Тэма и Беззуба на землю.
– Вы меня на весь Сумеречный холм опозорить решили, межеумки? О боги, если кто из наших это видел, стыда не оберешься.
– Я не хотел, – заныл Беззуб. – Только их… только они ведь померли…
– А ты как думал? Конечно померли. Их затем и повесили, урод несчастный! – Бет ухватила в горсть рубаху на груди, а затем со вздохом сказала: – Ладно, приводите себя в порядок. Время не ждет. Прежде чем на Сумеречный холм возвращаться, каждый из вас должен что-нибудь украсть – кошелек или еще какую цацку.
Беззуб снова зарыдал, повалился наземь и запихнул в рот кулак.
– Да не могу я, – затравленно произнес Тэм. – Вот что хочешь делай, Бет, только я не могу. Меня сразу же поймают.
– Значит, спать тебе сегодня с пустым брюхом, – напомнила Бет.
– А мне все равно, – устало вздохнул он. – Веди меня назад.
– Ну что мне с вами делать?! – Бет потерла глаза. – Если вы с пустыми руками вернетесь, мне не меньше вашего достанется, ясно вам?
– Так ты ж домушница, – буркнул Тэм. – У вас жизнь легкая…
– Ага, легче не бывает, – вздохнула Бет. – Значит, так, давайте соберитесь с силами и…
– Не могу я! Не могу… не могу…
Локк сообразил, что настал его звездный час. На набережной Бет их всех от беды спасла, а теперь пришло время оказать ей такую же услугу. Локк улыбнулся, представив, как она удивится и обрадуется, выпрямился во весь свой невеликий рост и многозначительно кашлянул.
Бет, словно бы забыв о его присутствии, снова обратилась к Тэму:
– Не ерепенься, недотыка! Чего-нибудь хватанешь, а не хватанешь, так заманишь, товарищам хватать будет сподручнее. Ничего другого я тебе предложить не…
Локк кашлянул еще раз и нерешительно произнес:
– А вот я…
– О боги, тебе чего надо?
– Я могу с ними поделиться, – сказал Локк.
– Чем? – Бет стремительно обернулась к нему. – Что ты там бормочешь?
Локк запустил руку за пазуху и вытащил два кожаных кошелька и почти чистый носовой платок тончайшего шелка.
– Вот, три штуки – по одной на каждого, – пояснил он. – Как и было велено. Теперь можно и домой возвращаться.
– Ты когда успел все это натырить?
– В толпе, по пути, – смущенно признался Локк. – Ты за Беззубом присматривала, вот и не заметила.
– А что, я тебе сказала, что пора карманы щипать?
– Нет. Но ты ведь и не запрещала…
– Ах ты…
– Что ж теперь, возвращать их, что ли? – недовольно буркнул Локк.
– Не дерзи! О боги, теперь и этот губы надул! – воскликнула Бет, присела на корточки и взяла Локка за плечи.
От ее близости Локк непроизвольно затрясся всем телом.
– Что ты? Что с тобой? – встревожилась Бет.
– Ничего, – сказал Локк. – Ничего страшного.
– Ох, тебя не поймешь! – Она покосилась на Тэма и Беззуба. – От вас троих одни несчастья. Двое от работы отлынивают, а третий без приказа на ходу подметки срезает. И что мне с вами делать? – вздохнула Бет и взяла у Локка кошельки и платок.
От прикосновения ее пальцев Локк снова задрожал.
Бет, прищурившись, окинула его внимательным взглядом:
– Ты с утра головой приложился?
– Ага.
– Кто тебя так?
– Я сам. Упал ненароком.
– Ага, сам упал.
– Честное слово!
– Как бы сотрясения не было… Да ты, часом, не заболел? Вон как дрожишь…
– Не-а, я здоров.
– Ну, как скажешь. – Бет закрыла глаза, осторожно потерла веки кончиками пальцев. – Ты молодец, выручил меня сегодня. Хочешь, я… Короче, если к тебе кто пристает почем зря, ты мне скажи, не стесняйся.
Локк ошеломленно уставился на нее. Старший предлагал взять его под свою защиту – и не просто старший, а вот эта удивительная девочка-домушница… Невероятно! Наверное, она может справиться с Веслином и Грегором…
Опомнившись, Локк неохотно отвел глаза от пленительного лица. Нет, вместо Веслина и Грегора появятся другие, а его самого станут презирать еще больше – за то, что он помощи запросил. Вдобавок она домушница, а он уличник. Она по ночам работает, а он – днем, потому они до сих пор и не встречались. И как она его защитит? Нет, лучше и дальше жить по правилам: не привлекать к себе внимания и мириться с неизбежным. Как обычно.
– Упал я, и все тут, – сказал он. – Со мной все в порядке.
– Что ж, – вздохнула она и с неожиданной холодностью добавила: – Да ну тебя.
Локк растерянно уставился на нее, пытаясь найти слова, которые очаровали бы это непонятное, загадочное создание. Пока он беспомощно открывал и закрывал рот, Бет отвернулась и вздернула Тэма с Беззубом на ноги.
– Ох, даже не верится, – сказала она. – В общем, вам, межеумкам, за сегодняшний ужин придется поджигателя Скопища благодарить. Надеюсь, вам понятно, что нам всем несдобровать, если вы хоть полсловом об этом кому-нибудь обмолвитесь?
– Ага, понятно, – вздохнул Тэм.
– А уж как я разозлюсь, если об этом услышу… – продолжила Бет. – Ни звука, ясно тебе, Беззуб?!
Несчастный мальчуган кивнул и снова затолкал кулак в беззубый рот.
– Ну, пошли на Холм, – вздохнула Бет, поправляя косынку и картуз. – Вашу добычу я сама Наставнику отдам. И запомните накрепко – никому ни слова.
Привычно ухватив Беззуба за шиворот, она направилась к кладбищу. Тэм, измученный, но обрадованный, покорно последовал за ней. Локк плелся в хвосте, перебирая в уме все известные ему уловки из своего пока еще скромного арсенала и лихорадочно стараясь сообразить, в чем именно допустил ошибку – и какую. Что он сделал или сказал не так? Что он неправильно понял? Почему она не рада, что он избавил их всех – а главное, ее! – от крупных неприятностей?
Всю дорогу до Сумеречного холма Бет молчала, а потом, прежде чем Локк сумел найти предлог и заговорить с ней, скрылась в туннелях, ведущих к склепам домушников, куда ему входить не позволялось.
Всю ночь он провел в унынии, не обрадовавшись даже ужину, заработанному своими ловкими пальцами, – злился он не на Бет, а на себя, за то, что чем-то ее обидел.
Теперь, когда в жизни Локка, кроме радостей воровства и тягот повседневного существования, возникло еще одно пристрастие, ему стало казаться, что внезапно удлинившиеся дни тянутся как никогда медленно.
Он не расставался с мыслями о Бет. Она являлась ему во сне – волна кудрей, выпроставшись из-под косынки, золотилась под солнечными лучами, которые пробивались сквозь зеленый полог парка Мара-Каморрацца. Во сне кудри почему-то были не крашеными, а ярко-рыжими, от кончиков до самой макушки. После этих волшебных видений он просыпался, охваченный глубоким, отчаянным разочарованием, и лежал в темноте, борясь с загадочными чувствами, которые прежде его не донимали.
Он должен был ее увидеть – любыми способами.
Поначалу он надеялся, что раз уж его в наказание заставили работать с недотепами, то Бет будет постоянно за ним приглядывать. К сожалению, в замыслы Воровского наставника ничего подобного не входило. В конце концов Локк сообразил, что на случайную встречу с Бет надежды не осталось, а значит, придется подсуетиться самому.
К нарушению привычного распорядка он подошел с опаской – это было чревато большими неприятностями, особенно для тех, кто, как Локк, влачил бесправное существование на самой низшей ступени в иерархии Сумеречного холма. И все же он начал бродить по склепам и туннелям огромного подземелья в надежде на встречу с Бет. Над ним глумились и измывались скучающие старшие дети, но Локк покорно сносил насмешки, оскорбления и побои, свято соблюдая оба правила выживания. В его жизни появилась цель, и синяки он воспринимал как награду.
Младшие дети-уличники (то есть практически все) спали вповалку на земляном полу в галерее склепов, по нескольку десятков в каждом. Теперь, укладываясь спать, Локк отчаянно перебарывал дремоту и напряженно вслушивался в шорохи и шуршания в туннелях, по которым домушники уходили по своим загадочным ночным делам.
Прежде он всегда устраивался на ночлег в относительной безопасности – либо поближе к середке, либо у стены, – но теперь начал ложиться с краю: хоть это и было рискованно, но позволяло заметить любое движение в туннелях, где каждый осторожный шаг и каждая скользнувшая тень могли принадлежать ей.
Как он не исхищрялся, особых успехов так и не добился. Пару раз он видел ее за ужином, но она с ним заговаривать не стала и ловко притворилась, что вообще его не замечает. Она все время находилась в окружении своих приятелей-домушников или в компании старших уличников, и Локк хорошо понимал, что, дерзнув обратиться к ней первым, совершил бы непоправимую, последнюю в своей жизни ошибку. Поэтому он ограничился тем, что выслеживал ее, где только мог. Каждое мимолетное появление Бет вызывало в нем восторженные трепыхания то ли в области сердца, то ли в области живота и с лихвой восполняло долгие дни бесплодного ожидания.
В детстве время не течет из прошлого в будущее, а колышется смутным маревом бесконечного настоящего. Дни сменялись неделями, но Локк помнил только краткие счастливые минуты, проведенные рядом с Бет. Он так бережно лелеял в памяти воспоминания об их первой встрече, о том, что она ему сказала и что он ей ответил, что в конце концов ему стало казаться, будто и жизнь его началась в тот самый день.
Той весной погиб Тэм. До Локка дошли слухи, что, мол, недотепа пытался стырить кошелек, за что и получил по голове набалдашником тяжелой трости. Удар проломил ему череп. Обычное дело, ничего особенного. Если найдутся очевидцы, которые подтвердят попытку ограбления, то убийца Тэма отделается легко: ему отрубят мизинец на левой руке, если он правша, и на правой, если он левша. А если свидетелей не окажется, то его повесят, ведь каморрцы не дикари, понимают, что без веской причины детей убивать негоже.
Вскоре погиб и Беззуб, угодив средь бела дня под колеса тяжелогруженой телеги. Наверное, это к лучшему, решил Локк. Беззуб и Тэм так и не приспособились к жизни на Сумеречном холме; может быть, боги подыскали им местечко получше. Впрочем, Локк особо не горевал – его занимало совсем другое.
Спустя несколько дней после смерти Беззуба Локк отправился на Северную заставу, славившуюся своими торговыми рядами, и под холодным дождем долго высматривал, какую из богатых лавок лучше грабануть. Ближе к вечеру он вернулся на Сумеречный холм, стряхнул дождевые капли с накидки – вонючего куска плохо выдубленной кожи, что по ночам служил ему одеялом – и, как водится, пошел к старшим, которые, под чутким руководством Грегора и Веслина, ежедневно отбирали у малышей награбленное.
Обычно старшие развлекались тем, что глумились над младшими детьми, но сегодня их занимало другое. До Локка, покорно дожидавшегося своей очереди, долетали неразборчивые обрывки разговора.
– …он прям весь извелся… еще бы, такую добытчицу потерять…
– Ага. Только она уж слишком много о себе воображала…
– Домушники – они все такие, любят важность на себя напускать, вечно хорохорятся. Ничего, теперь-то носы задирать перестанут. Мы все одно под смертью ходим – что уличники, что домушники. Разок зазевался – и все, хана.
– Хреновый месяц выдался – то одному недотепе голову размозжили, то другой под колеса попал, а теперь вот она…
Локк похолодел.
– Кто?
Веслин умолк на полуслове и окинул Локка недоуменным взглядом, будто удивляясь, что младшие уличники обрели дар речи.
– Что – кто, говноед?
– Ты про кого говоришь?
– Не твое дело, ссыкун!
– КТО? – Локк непроизвольно сжал кулаки и с бешено колотящимся сердцем выкрикнул еще раз: – КТО?!
Небрежным пинком Веслин повалил его на пол. Локк видел, как сгибается нога в тяжелом сапоге, как неумолимо приближается к его лицу, но словно окаменел. Пол и потолок поменялись местами, в глазах потемнело. Наконец зрение вернулось к Локку. Он лежал навзничь, тяжелый сапог Веслина давил ему на грудь, по глотке скользила теплая, вязкая струйка крови с привкусом меди.
– Не, ну че за борзота, а? – беззлобно осведомился Веслин.
– А фиг его знает… Мозги ему отшибли, что ли, – равнодушно ответил Грегор.
– Прошу вас, скажите… – простонал Локк.
– Чего тебе надо, недоносок? Ишь ты, знать ему захотелось! – Веслин придавил Локка коленом, обшарил его рубаху и штаны, вытащил Локкову добычу – два кошелька, серебряное ожерелье, носовой платок и деревянные коробочки с джерештийскими притираниями. – Грегор, а я чего-то не припомню, чтобы Ламора сегодня чем-то разжился.
– Ага, и я тоже, – согласно кивнул Грегор.
– Вот досада-то… Ну что, ссыкун, будешь за ужином свое дерьмо хлебать.
Старшие дети загоготали. Локк, как обычно, оставив насмешки без внимания, попытался приподняться с земли, но Веслин наступил ему на шею.
– Да скажите же, что случилось, – выдохнул Локк.
– А тебе зачем?
– Прошу вас, скажите, пожалуйста…
– Ну, раз ты такой вежливый, так и быть, расскажем. – Веслин сгреб отобранное добро в грязную холщовую суму. – Домушники облажались.
– Ага, причем по-крупному, – добавил Грегор. – Хотели особняк обнести, да их загребли. Ноги унесли не все. Одна так вообще в канал свалилась.
– Кто?
– Бет. Говорят, там и потонула.
– Врешь, – прошептал Локк и заорал во все горло: – ВРЕШЬ!
Веслин лениво пнул его в живот. Локк скрючился и, задыхаясь, выдавил из себя:
– А кто говорит? Кто…
– Я тебе говорю, не слышишь, что ли?
– А тебе кто сказал?
– Мне герцог письмо прислал, там все прописано, придурок! О боги, да Наставник мне сказал, вот кто. Бет вчера ночью утопла, ее уж не вернуть. А ты че, на нее запал, да? Вот умора! Не, я с тебя тащусь!
– Да пошел ты! – просипел Локк.
Веслин снова пнул его в живот, на этот раз изо всех сил.
– Грегор, мне одному с ним не справиться. Он на всю башку отмороженный, забыл, как с нами разговаривать полагается.
– Так я ж тебе завсегда помогу! – с готовностью откликнулся Грегор и саданул Локка между ног.
Из раскрытого рта Локка вырвался сухой хрип.
– Вот сейчас мы этому говнюку напомним, кто здесь главный, – ухмыльнулся Веслин.
Приятели избивали Локка долго и смачно.
– Ну что, Ламора, нравится тебе? Теперь-то ты свое место надолго запомнишь.
Локк уцелел лишь потому, что Воровской наставник строго-настрого запретил смертоубийство. Грегор и Веслин вовремя вспомнили, чем грозит обернуться их невинное развлечение, иначе смолотили бы Локка в труху.
Способность двигаться – а значит, и воровать – вернулась к нему только два дня спустя. Все это время он провел в полузабытьи, без еды и питья; друзей у него не было, и ухаживать за ним никто не собирался. Однако ни выздоровление, ни любимое ремесло больше не доставляли ему никакого удовольствия.
Жизнь на Сумеречном холме шла своим чередом. Локк снова прятался по углам, стараясь не попадаться на глаза, покорно сносил издевательства и оскорбления, неукоснительно соблюдал первое и второе правила выживания – и снова с необычайной остротой ощущал свое одиночество.